Текст книги "Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Вячеслав Денисов
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 54 страниц)
– Да молвлю же, батюшко, Басманов… – нашептывал другой.
Гоша видел, как в голубое, цвета индиго, небо врезался лом. А потом так стремительно понесся на него – чуть в сторону, что Гоша всхлипнул от холода внутри…
Боль переломала внутри все причины, позволяющие Гоше чувствовать себя человеком. Судорожными рывками подняв голову, он повернул ее направо. Его правая рука была переломлена в локте. Лом ударил по локтю, лежащему над выемкой.
Красными от непреодолимой боли глазами он посмотрел на стоящего над ним мужчину с изумрудом…
– С-с-с… – свистело из намертво сжатых губ Гоши.
– Басманов?
И лом взлетел во второй раз.
Гоша мутно, уже безразлично – режущий паралич почти лишил его разума – наблюдал за тем, как палач заходит сбоку, встает меж перекладин креста…
Гоша хотел умереть.
Сразу после того, как левая нога его сломалась в колене, он захотел умереть. Он никогда еще не желал так страстно простого – смерти.
Он так желал, что даже плевать хотел на мужчину с изумрудом, присаживающегося рядом. Борода его коснулась лица Гоши. Продолжая свистеть легкими, Гоша посмотрел на царя мертвым взглядом… Ясно выраженная асимметрия – левый глаз Иоанна был значительно больше правого… Плечо левое поднималось вверх из-за неладности сложения… Тяжелый нос потомка Палеологов, брезгливо-чувственный рот придавали ему отталкивающие черты. Гоша, когда стоял напротив Грозного у церкви, был одного с ним роста и равного телосложения. Выходит, в царе не менее ста восьмидесяти сантиметров и под девяносто килограммов весу… Зачем думал об этом Гоша – он не знал. Он просто хотел занять время до того момента, когда перестанет чувствовать боль. А этот момент, судя по всему, был близок. Но он ошибался…
– Ты с Острова…
Трясясь в треморе, Гоша медленно повернул к нему искаженное судорогой лицо. Ни один мускул не слушался Гоши.
Мужчина дал знак палачу и сопутствующему ему мужчине удалиться от креста.
Голубое, нежное, сентябрьское небо Подмосковья… Горький запах ушедшего, но оставившего свой аромат лета.
– Отвечай… Ты – с Острова?
Гоша посмотрел в безжизненные глаза царя и судорожно вздохнул.
– Кончай! – в бешенстве выкрикнул тот и вскочил на ноги.
А потом Гошу с переломанными ногами и руками, с отбитым ломом животом натянули на колесо так, что голова почти касалась пяток.
Через полтора часа мольбы Гоши о смерти были услышаны…
…Хохот из громкоговорителя ворвался ему в уши, и Гоша, покачнувшись, опустился на пол. Через стекло на него смотрели четверо мужчин с абсолютно равнодушными лицами. Так выглядят люди, живущие без определенной цели. Не хватало для полного комплекта двоих с бревном.
А вот и они… Скорым шагом приблизившись к двери, они взмахнули своим тараном, но что-то помешало им нанести удар. Видимо, команда из громкоговорителя, оглушившая коридор снаружи. Но здесь, в комнате, Гоша не слышал ни слова.
Опершись руками о пол, он поднялся. Ноги и руки были целы и слушались его, как и прежде. Не хватало одного – револьвера.
Гоша оглянулся. Стеклянные колпаки над столами были чисты, а тот, что расколола пуля, цел. Единственное, что сводило позиции обстоятельств к единому, было тело Гудзона, лежащее между Гошей и дверью.
– Надо было пристрелить его, – послышалось из громкоговорителя под потолком в комнате. – Да заодно и Малюту. Избавили бы мир от двух гнусных тварей.
Гоша взялся руками за голову и прижался бедром к одному из столов.
– Почему вы теперь не смеетесь?
– Что со мной сейчас было? Вы отравили воздух в помещении? – Гоша огляделся и бросился к вентиляционной решетке. – Через эти отверстия, да?! Вы ввели в комнату наркотик?!
– Посмотрите на стекло. Вы стреляли в него. Пуля оставила след. Сейчас скола нет. И столы в порядке. Правда, вам не удалось вернуться именно в ту минуту, из которой вы убыли. Вы должны были перестать смеяться тремя минутами раньше. Но что такое три минуты в круговерти Вселенной, верно? Зато за эти три минуты одной своей жизни вы прожили несколько часов жизни другой.
Гоша тер виски уже не пальцами, а ладонями.
– У вас нет револьвера, его забрали опричники Иоанна, русского царя. Но револьвер пропал из их рук уже через минуту. Нельзя менять историю, Гоша. Какой-нибудь русский изобретатель перехватил бы славу Смита и Вессона и размножил оружие на Руси уже тогда. Один из револьверов оказался бы, в конце концов, в руках Басманова, и царя бы убили. Да заодно и моего далекого предка. Да и Россия изменила бы вектор развития. И мог не родиться – я. Странно все это, не правда ли? – говоривший замолчал, оставляя Гошу наедине с его шоком. Но потом снова заговорил, уже торопливо: – В убийстве Грозного положительный момент все-таки был бы… Знаете, последние годы я мечтаю познакомиться с библиотекой его бабки – Софьи Палеолог. Старуха передала внуку бесценную библиотеку морейских деспотов, в том числе и греческие рукописи. Но старый козел ее куда-то спрятал, а куда – не сказал никому. И спрятал перед самой смертью. Прикончи его сейчас – библиотека нашлась бы в его тереме.
– Что происходит?.. – стиснув голову руками, прохрипел Гоша.
– Обстоятельства сложились благоприятно для меня и неблагоприятно для вас. А это лучший способ заручиться постоянством человека. Теперь вы мне верите?
– Вы сумасшедший? – выдавил Гоша.
В комнате послышался вздох.
– У вас дурная привычка объявлять дураками всех, кто умнее вас. Человек под вашими ногами исследовал восточное побережье Северной Америки. И это четыреста-то лет назад! Я вам дал почувствовать дыхание Грозного… Кстати, чем от него пахло?
– Чесноком.
– Вот. И при этом мы с Гудзоном сумасшедшие, а вы – разумное существо. Знаете, что? Я разочарован в вас. Несмотря на то, что всего несколько часов назад вы озвучили истину, сейчас вы от нее открещиваетесь. Вы мне наскучили. Мы поговорим с вами как-нибудь потом. Когда вы выбьете из себя эту ученую дурь. В вас не хватает здорового агностицизма. До свидания.
В комнате раздался щелчок.
И тут же двое с бревном нанесли по двери сокрушительный удар. Она влетела внутрь, разломилась на несколько фрагментов и полетела под ноги Гоше. Четверо в комбинезонах быстро вошли в помещение и бросились на него.
Сделав шаг назад, он ударил первого кулаком в лицо. Голова противника дернулась. Но лицо не изменило своего выражения. И тут же от удара ноги Гоша переломился пополам.
А удар в лицо – наверное, все та же нога – выбил из него остатки сознания.
ГЛАВА 11
Одни звезды мазали небо штрихами, как трассеры. Другие были неподвижны. Если смотреть на них, неподвижные, долго, то звезды падающие придавали картине ощущение движения. Корма авианосца словно мчалась в темноте космоса…
Просто удивительно, насколько долгой была эта ночь. Люди давно уже проснулись, они изнывали от желания встретить солнце, но его словно кто-то запер на замок. Макаров трижды сверялся по часам: с момента наступления темноты минуло восемнадцать часов. Корабль с людьми словно улетел в пространство, где царствовала вечная ночь.
После того как Левша обнаружил Нидо мертвым, Донован обследовал тело филиппинца. Пульса у хилера не было. Дыхания, понятно, тоже. Сложив руки на его груди так, как они лежали до осмотра, Донован вышел, снял по привычке свои очки, неповрежденными в которых была только оправа, и покачал головой.
– Жизнь ушла из него.
Кто-то всхлипнул. До похорон Нидо решено было не тревожить. Никто не хотел оставаться там, где из Нидо ушла жизнь. Суеверие стало одним из двигателей жизни на этом авианосце. И Макарову пришлось думать над тем, как обустроить новое помещение для сна.
Где-то ближе к обеду появились первые признаки зари. Океан посветлел, и верхушки джунглей окрасились в пастельные тона. Через четверть часа появилось солнце. Нехотя, словно дрянного актера кто-то выталкивал из-за кулис на сцену, оно появилось и оживило Остров. Лягушки прекратили свой старательный ор, и вступили попугаи. Лес зашевелился. Он помогал живущим в нем искать пищу. Джунгли почувствовали рассвет и теперь настойчиво требовали свежую кровь…
– Нам нужно похоронить Нидо.
Женщины отошли в сторону от Макарова, обсуждая ночные новости. Хоронят на этом Острове мужчины. Только мужчины. Женщины приходят потом. Когда нужно успеть проститься с ушедшим навсегда. Ночью могила будет разрыта, а вокруг нее сырыми комьями будет лежать земля. Ночью питаются те, кто не может охотиться при солнечном свете.
Предложение прозвучало обыденно. Слово «похороны» на Острове лишено трагической окраски и раздумий о вечном. Оно из той же обыденной сферы ежедневных отношений, что и «сходить за водой» или «наловить рыбы». «Наловить рыбы» – это даже, пожалуй, привлекательнее, поскольку снастей нет, и если посчастливится раздобыть трех-четырех тунцов – это уже праздник.
«Нам нужно похоронить Нидо», – слова эти были встречены с плохо скрываемым облегчением. Тело умершего уже восемнадцать часов лежало при температуре двадцать пять градусов, и задержись утро еще на несколько часов, тело филиппинца превратилось бы в источник миазмов. Особенно волновался Донован, который с того самого момента, как стало ясно, что «Кассандра» задерживается, боялся эпидемий. Чума, холера, дизентерия – мало ли очаг чего может вспыхнуть на Острове, случись заражение хотя бы одного из пассажиров. Но ночь продолжалась, а Нидо по-прежнему покоился на одном из лежаков. И как-то не хотелось его сбрасывать с борта покореженной кормы авианосца. Участь трупа одна – могилу все равно разроют те, кто прикормился за две недели у лагеря. Но откровенное кормление тварей человеком, который спас три человеческих жизни, не вписывалось в представления о порядочности ни Макарова, ни остальных.
Но рассвет наступил, и странное облегчение почувствовали люди. Нидо можно было похоронить, соблюдая хотя бы сомнительные принципы морали.
Донован, похлопав Макарова по плечу, с полным деловитости лицом вошел в кубрик, где лежал труп. Через две минуты он вышел и снова подошел к Макарову.
– Я в замешательстве.
– В принципе, это нормальное наше состояние здесь.
– Вы не поняли. На теле Нидо никаких признаков отмирания тканей.
– Я все равно вас не понимаю. Вы лучше скажите – мы можем взять Нидо на руки и нести или нужно предпринять какие-то меры предосторожности?
Донован снял очки, протер осколки стекол и снова надел.
– Макаров, каждый труп разлагается. В тепле – особенно. Гипостазы – самый известный признак наступления биологической смерти. Трупные пятна возникают за счет того, что после прекращения сердечной деятельности кровь по сосудам перемещается только под воздействием силы тяжести. Это ясно?
– Это – ясно. Не ясно, зачем вы это мне рассказываете. Скоро, черт вас возьми, ночь снова наступит, и мы здесь накроемся медным тазом!
Доктор решил быть терпеливым, Макаров тоже. У обоих ничего не получалось.
– Вы черта на меня не насылайте, Макаров. Вы меня слушайте.
– Я слушаю… Левша, Николай! Идите сюда! Нужно отнести Нидо… Так что там под действием силы тяжести?
– Кровь концентрируется в нижних участках тела. Ну, вот как у Нидо, к примеру. Пятна трупные должны быть на спине и ногах, а также на ягодицах.
– У вас еще полминуты, чтобы закончить рассказ о пятнистых ягодицах.
– Первые трупные пятна появляются через три-четыре часа после смерти. В течение следующих десяти часов происходит медленное перераспределение крови в трупе под действием силы тяжести. В нашем случае прошло почти двадцать часов при жаре…
– Николай и Левша пришли, – прервал Донована Макаров. – Теперь мы можем хоронить Нидо?
– Нет.
Левша посмотрел на доктора ехидно.
– Что это значит, Ватсон?
– Подите к черту! Нидо сейчас должен быть фиолетовым! – говоря вашим языком.
– А он не фиолетовый? – уточнил Николай.
– Он бледный, как саван, а местами розовый, как поросенок!
Макаров поиграл желваками:
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что начинаю сомневаться в себе как во враче!
– Давно пора…
– Левша, помолчи, – тихо проговорил Макаров. – Нидо – жив?..
– Да. Только я не могу понять его статус. Если он в забытьи, тогда почему нет пульса и дыхания? Если в коме – то сколько он в коме еще может находиться без пульса и кислорода?
– А вот в Непале один монах есть, – перебил его Левша, – так тот уже тридцать лет не дышит и не ест. И все ему поклоняются, как богу.
– Он проснется…
Все повернули головы. За спинами Николая и Левши стоял Питер.
– Он проснется и будет жалеть об этом… – сказав это, он подошел к Берте, взял ее за руку, и они ушли.
– Только ради бога не просите его объяснять, что это значит! – умоляюще запротестовал против попыток Макарова подозвать Питера Левша. – У меня и так голова кругом идет!
– Дурдом какой-то, – уже спокойно буркнул он, когда Донован снова ушел к Нидо, а Николай с Франческо направились за рыбой. – То хоронить, то не хоронить, то умер, то не умер… Ты куда-то собрался?
– В джунгли.
– Во как. А можно узнать, зачем?
– Глупый вопрос, – Макаров с удивлением посмотрел на Левшу. – Почему ты спросил?
– Потому что, когда ты затеваешь какую-нибудь глупость, у тебя лицо светлеет.
– И как часто у меня здесь светлеет лицо?
– Не обижайся. Но Гоша в роли диггера – это глупость… Вам следовало уйти вместе.
– Я знаю, – едва слышно проговорил Макаров. – Просто я не успел его остановить. Он прыгнул вниз, а нужно было срочно выводить людей.
– Надеюсь, на небе ему лучше, чем здесь… – Левша оперся о борт и потерял взгляд где-то очень далеко от береговой линии. Он смотрел туда, где небо сходится с водой. – Знаешь, я облазил все известные высотки мира. И только там, в небе, чувствовал, что я – это я. А когда приходила пора спускаться на лифте и я ступал на землю, в меня снова заползала какая-то тяжесть…
Макаров удивленно замер и вгляделся в Левшу. Таких приступов романтической откровенности ранее он за ним не наблюдал.
– Возьми меня с собой. Без меня тебе девчонку не найти.
– Нет. Ты еще не охотник.
– Это смотря на кого охотиться. Если на бабочек, то я ей руки заверну без труда. В Бразилии я поднимался на телевышку с температурой. И ничего.
– В Бразилии есть таблетки от температуры. А здесь только Нидо. Хотя его уже нет. Впрочем, чего это я? – есть… – Макаров вспомнил слова Питера. – Я возьму Николая.
– Николай ушел за рыбой. Ты собирался слинять один, верно?
– Признаться, да, – согласился Макаров.
– У нас есть два пистолета и сорок патронов. Мы возьмем один и половину боеприпасов. Я готов, – и Левша поднял подол рубашки, показывая рукоять «беретты».
– По дороге к лестнице я хочу перехватить Гламура. Есть смысл кое-что выведать у этого парня.
– У нас нет времени на это.
Они уже бежали. В джунглях находилась та, кому помощь требовалась больше всех. Этой девочке в желтеньком платьице не рекомендовано одиночество. А компания неизвестных просто запрещена по жизненным показаниям. Ее похитили не твари, Макаров был уверен. Твари сожрали бы ее и Бориса на месте. А потом принялись бы за остальных.
– Десять секунд. А поговорю я с ним по дороге.
До Левши не сразу дошел смысл этих слов. Он усмехнулся и направился туда, где работали женщины.
– Ну вот, у Гламура праздник. Наконец-то нашелся на Острове тот, кто попытается использовать его мозг.
Он рассеянным взглядом поискал кого-то на палубе.
– Катя!
Она подошла к нему. Он видел ее желание обнять. И почувствовал свое желание эти объятия встретить. Но вместо этого протянул ей свою сумку.
– Из остающихся на авианосце доверять я могу только тебе. Сохрани это. Не отдавай никому. И спрячь, если вам всем придется уйти. Но спрячь так, чтобы ты одна знала, где сумка.
Ее взгляд стал беспокойным.
– Я сделаю все. – Она приняла сумку и закинула на плечо. – Но ты говоришь так, словно мы никогда больше не увидимся.
– Увидимся. Обязательно увидимся. Ведь ты будешь ждать?
В глазах ее появились слезы.
– А ты сам как думаешь?
– Я думаю, будешь… – Левша посмотрел мимо нее, покачивая головой. – Потому и прошу сохранить сумку.
– Что в ней?
– Неважно. Главное, что ты будешь ждать.
– Да, это главное… – сказала она, сжимая его руку. Он отходил, а она не выпускала.
В конце концов, пальцы их разжались…
Гламур отыскался быстро. Собственно, он никуда и не прятался. Сидел у борта, подставив под солнце лицо и подобрав под себя ноги так, чтобы они не касались раскалившейся перегородки. Открыв глаза для того, чтобы рассмотреть, кто к нему подходит, он их закрыл.
– Гламур, какое сегодня чудесное утро.
Тот еще раз открыл глаза, посмотрел на Левшу взглядом пациента психиатрической лечебницы и вновь сомкнул ресницы.
– Мы прошлый раз недоговорили, помнишь? – Макаров по-свойски расположился рядом с ним, Левша остался стоять. Ему было интересно наблюдать за тем, как женщины таскают тяжелое железо, обустраивая новую «спальную комнату» на корме.
– Совесть заела? – пробормотал Гламур.
– Пусть так. Ответь на один вопрос. Где ты вчера сорвал травинку, чтобы ее жевать? Сутки назад ты был под шмалью и почему-то расхохотался мне в лицо. С авианосца ты не спускался. Заказать травинку у официанта ты не мог. Поэтому – где взял?
– А ты упрямый, Макаров.
– Ты разве только сейчас это заметил? Так я жду ответа.
– Слушать потом в свой адрес восклицания вроде «крышу снесло от героина» или «дошел до ручки»?
Левша потрепал Макарова за руку.
– Десять секунд закончились.
Тот поднялся на ноги.
– Гламур, мы идем за девочкой.
– Я иду с вами, – вдруг сказал Гламур.
– Исключено, – отрезал Левша.
– Мне нужно что-то сделать, как вы не понимаете! Я здесь лишний – разве это не очевидно?
– Это очевиднее очевидного.
– Но я не хочу им быть!
Он шел за ними до самой лестницы, по которой люди спускались в долину, чтобы пойти к водопаду за водой.
– Макаров!..
– Пошли, – и Макаров стал спускаться.
– Ты с ума сошел? – изумился Левша, поправляя пистолет за поясом, чтобы он не мешал переставлять ноги. – Кто ему будет шнурки завязывать?
– Если ошибется, пусть пеняет на себя.
– Да, да, я буду пенять, – пообещал, наклонившись к лестнице, Гламур.
– На себя!
– Да!
Почувствовав под ногами землю, Макаров тут же перешел на бег. Левша догнал его быстро. Гламур не отставал.
– Так где продюсер никому не известной кинокомпании берет героин на совершенно необитаемом острове? Быть может, ему толкает его Патрисия?
Гламур бежал рядом, дыша ровно. «То ли пробежка не доставляет ему хлопот, то ли он экономит силы для подвига», – подумал Левша, растянув губы.
Макаров скрестил два пальца и выставил перед собой.
– Обещаю быть вежливым и понимающим.
– Лучше – понятливым.
– Есть разница?
– Огромная. Мне не нужно твое участие. Просто мне нужно кой от чего избавиться. Эхо – ерунда. Я уже понял, там какое-то «ухо Диониса». Гоша говорил, я слышал. Но вот…
– Что? – помог Макаров, видя, что Гламур не решается начать разговор.
Немного помолчали.
– Вот Дженни все с ума сходит – где я беру порошок! Кого только в пособники не берет. Обыскали уже весь Остров и корабль! А найти не могут. И вот ты вчера за ту же тему уцепился – отдай героин, и я буду с тобой общаться как с нормальным человеком.
– Точно. А разве я не прав? Отдай – я его пущу по ветру, и мы будем на равных!
– Да нету! Нет у меня героина, Макаров! Запаса не существует!
– Ты кому мозги полощешь? – огрызнулся разглядывающий джунгли на бегу Левша. – Тебя уже давно бы ломка на тот свет отправила, когда бы ты не нюхал каждый день по нескольку раз! Ты каждый день в хорошем настроении с утра и до обеда, а потом с ужина до отбоя! «Нету запаса»! – он едва не упал. – Ч-черт! Яма… сурок, что ли…
Гламур показал на Левшу грязным пальцем:
– Макаров, пусть он отбежит, и мы поговорим.
– У меня от этого человека секретов нет и быть не может. От тебя тоже. Так что выкладывай. Где ты берешь героин?
– Я его покупаю.
ГЛАВА 12
Очнувшись, Гоша первым делом захотел сплюнуть. Во рту собрался сгусток медного привкуса, и оставалось только удивляться, как он не захлебнулся.
Но выбросить этот комок сразу не получилось. Рассеченные губы не слушались. Кое-как освободившись от вязкой массы, он попытался понять, где находится. А потом догадался – сразу и безоговорочно. Он сидел на полу, руки его были подняты, и на запястьях ощущалась режущая боль. Все понятно…
– Гудзон… – тихо позвал он.
– Вы пришли в себя? Слава богу!
– Я в той самой комнате?
– Да, в той самой…
– Но я видел только две пары наручников. И обе они были заняты.
– Роберта увезли, – помолчав, ответил Гудзон. Но потом заговорил горячо и быстро – Гоша почувствовал, как вспыхнул голос Гудзона: – Ради всего святого, ради всего доброго, что есть в вас, объясните, что здесь происходит! Где мы? Что за странные материалы вокруг нас? Откуда эти люди?! Мы в аду?!
– Почти, если судить по глубине. Гудзон, в каком году вас посадил в лодку Роберт и бросил на произвол судьбы?
– Летом одна тысяча шестьсот одиннадцатого года от Рождества Христова! Но вы же знаете!
– Вы в состоянии прибавить к этой дате еще четыреста лет?
– Зачем? Впрочем, конечно, если это поможет вам ответить на мой вопрос… Две тысячи одиннадцатый год.
– А теперь отнимите два.
– Почему нет? Если есть возможность доставить людям удовольствие, хотя бы и за счет собственного унижения, я всегда это делал. Две тысячи девять.
– Вот в этом году вы и находитесь. Этим закончился наш последний разговор. Может, продолжим его – только для того, чтобы я понял, что в состоянии мыслить?
Гудзон молчал достаточно долго, чтобы Гоша заподозрил обморок.
– Гудзон?..
– Этого не может быть.
– Знаете, что самое забавное в нашей ситуации? Вы не верите, что находитесь в две тысячи девятом году, а я не верю, что вы Генри Гудзон. Но доказательства моих слов перед вашими глазами, а вот вы убедить меня не в состоянии. Ничем.
– Тише…
Предупреждение не было лишним.
Гоша услышал шаги и звук мягко катящейся по мрамору пола каталки. «Уж не Роберта ли они привезли?» – холодея, подумал он.
На двери клацнула задвижка. Вспыхнул свет. Гоша зажмурился и по дыханию рядом с собой догадался, что в нескольких метрах от него – быть может, в двух – кладут на пол что-то тяжелое. Сквозь слепящую пелену Гоша заметил, что двое вошедших – в желтых комбинезонах. Закончив дело, они молча вышли.
– Не выключай свет, – это было все, что прозвучало в эту минуту в комнате.
Гоша посмотрел на пол и оцепенел. В нескольких шагах от него лежал на боку Арчи.
Оскалившийся, он дышал и изредка дергал задними лапами.
– Вот чего точно не может быть, господин мореплаватель… – пробормотал он, уже догадываясь, какая участь их ждет.
– Это Арчи? – Гудзон спросил так тихо, что Гоша едва расслышал.
– Невероятно. Я же его убил! Я задушил эту дрянь собственными руками! А потом его рвали твари…
– Смотрите, кажется, над ним поработал лекарь.
Гудзон был прав – приглядевшись, Гоша увидел и выбритую шею собаки, и наспех наложенные швы. Только что просохшие от зеленки нитки торчали из горла и туловища собаки в разные стороны.
– Лекарь оживил задушенную собаку?
– Разве вы не понимаете? – быстро заговорил Гудзон. – Лекарь применил магию.
– Я должен был догадаться… А это, верно, палата для выздоравливающих?
Гудзон ничего не сказал, лишь пошевелился, подтянув ноги. Три часа они молчали. Никто не знал, о чем можно говорить. Но потом пришли трое, отстегнули Гудзона от браслетов. Проверили данные в планшете, чертыхнулись и снова пристегнули Гудзона к стене. И ушли.
Гоша почувствовал, как отлегло от сердца. Что же должен был испытывать Гудзон?
Тем временем с Арчи стали происходить какие-то странные изменения. Он пошевелился – уже не в забытьи, а осознанно. Вытянулся, как при агонии, и снова подобрал под себя лапы. От него отвалилось, обнажив серую кожу, несколько пучков короткой шерсти. Они сходили с его тела, будто срезаемые машинкой – полосами. Арчи поднял голову, попробовал зевнуть, но у него ничего не получилось. Словно заклинило челюсть. Гоша смотрел на эти метаморфозы с отвращением и страхом. Убитая собака ожила. Как сказал Гудзон – «лекарь применил магию».
– Бред какой-то… – пробормотал Гоша. – Все вокруг – бред.
Он попытался вспомнить, что видел, когда они с Гудзоном бежали по коридору. Две длинные стеклянные стены, и через каждые десять-двенадцать метров – дверь. Такое впечатление, что весь коридор состоял из бесконечных помещений, разделенных друг с другом стенами, а с проходом меж ними – стеклом.
– Пуленепробиваемым, – вслух добавил Гоша.
Перегородки, разделяющие коридор с помещениями, завешаны жалюзи. Проход оснащен системой видеонаблюдения и громкоговорителями. Все указывает на то, что информация собирается на центральный пульт, где руководитель этой конторы имеет возможность видеть все. То есть абсолютно все в каждом уголке подземной лаборатории.
Употребив слово «лаборатория», Гоша тут же перенесся мысленно в комнату, где разговаривал с неизвестным. Минимум оборудования. Из основного – столы с колпаками, похожими на авиационные фонари, внутри которых поддерживается пригодная для жизни среда, и посреди комнаты – система для управления и поддержания этой среды.
Вот и все, что увидел пока Гоша.
Ах, нет!
– Я забыл о смежной тюрьме! – усмехнулся он. – Или лазарете – как им угодно.
Коридор, сопряженный с лабораторией, уходил влево, за угол (Гоша тут же вспомнил и косяк, о который ломал хребет Арчи). В этом коридоре, который был настолько же долог, помещений было в два раза больше. Если учесть, что в каждой комнате по две пары оков… Но подсчитать все равно не удастся. Конца коридора не было видно. Он уходил в точку, как уходило в точку отверстие люка, в которое он проскользнул за четверть часа до взрыва.
Гоша посмотрел на Арчи. Тот сделал еще одну попытку зевнуть.
Раздался хруст, который раздается в вагоне, когда один из пассажиров ломает куриную ногу, и Гоша почувствовал легкий озноб…
Челюсти Арчи разошлись и словно приплюснулись. С костями черепа добермана что-то случилось. Они странным образом, после зевков пса, изменили свою форму. И новый вид их вызывал отвращение, которое вызывает огромный паук, пытающийся забраться на руку.
«Я не хочу это видеть…» – подумал Гоша. Картина и впрямь была не из привлекательных.
Из пасти Арчи вышла пена. Он деловито слизал ее с пола, и было видно, что управляться языком с новой мордой доберману значительно труднее. Старые рефлексы протестовали против новшеств.
Глаза Арчи утратили блеск. Казалось, и подвижность тоже.
Но когда вдруг он скосил взгляд на Гошу, тот машинально сжал кулаки и напрягся.
Арчи смотрел так, словно думал.
А потом его вырвало. Он сделал попытку подняться. Ему это удалось отчасти. Он встал, опершись на четыре лапы, но тут же лег. Гоша с тревогой наблюдал за тем, как с собаки пластами валится черно-рыжая шерсть. Она отваливалась от собаки, словно не росла на Арчи, а была приклеена. Но вот клей утратил свои свойства, и теперь Арчи предстает в своем первозданном виде.
«Вряд ли первозданном», – возразил себе Гоша.
Он видел абсолютно лысого, оставшегося только с шерстью на морде, Арчи. Складки на его коже лоснились, мышцы вяло шевелились под ней. Казалось, собака находится в наркотическом опьянении.
Не поворачиваясь к Гудзону, Гоша машинально отметил, что, скорее всего, так со своей растительностью расставался и его напарник по заключению…
Арчи снова зевнул. И когда челюсти его разъехались не вверх-вниз, а куда-то вбок, вопреки собачьей природе, Гоша увидел еще одну странность. С того момента, как он увидел перед своим лицом пасть этой собаки – там, в коридоре, когда душил пса, – зубы Арчи по непонятным причинам раздвинулись в стороны под разными углами. И теперь зевок добермана Арчи напоминал зевок длинноногого крокодила Арчи. Крокодила с бессмысленным взглядом, приплюснутой и короткой по крокодильим меркам мордой.
*
– Он нам голову морочит. Пинка ему дать надо.
Макаров с досадой посмотрел на Левшу. Не обратив внимания на эти слова, Гламур произнес снова:
– Я его купил.
– Ты что, снова под этим делом? – рявкнул Левша, упирая взгляд в Гламура. – У кого ты купил? Я что-то не заметил на авианосце негров-наркодилеров, подпирающих плечами косяки!
– Я же говорил, – разочарованно протянул Гламур. – Я же говорил, что вы снова опуститесь до примитивного сарказма!
– Нет, ну ты сам посуди: мы тебя спрашиваем, где ты берешь наркотик. А ты отвечаешь нам, что купил! Здесь же не Тверская и не Десятая авеню! Ты уж нам помоги как-нибудь, братишка!
Гламур запнулся и несколько метров бежал, разбрасывая ноги в стороны. Однако держался он уверенно. Было хорошо видно, что прием дозы уже произошел, но глаза его ясны.
– Послушайте, Макаров, пообещайте, что не примете мои слова за бредни! Пообещайте, и я, в свою очередь, клянусь, что скажу, где я беру героин!
– Обещаю.
Левша отвернулся и покачал головой.
– Когда мы высадились на Острове, – шелестящим и стремительным шепотом заговорил Гламур, – у меня с собой был пакетик порошка. Я решил не оставлять его на борту. Знаете, эта корабельная прислуга… Выкрадут, а на Бермудах меня же и сдадут. Поэтому я забрал его с собой. Мне его хватило на несколько дней, пока меня не вычислила бывшая наркоманка Дженни…
– Бывшая наркоманка?
– А вы не знали? О! Так я вам ничего не говорил!.. Я поддался ее уговорам и отдал пакет. Она его высыпала. А «Кассандра» ушла. И уже утром следующего дня я понял, что поступил опрометчиво. Меня ломало страшно, до боли… И я понял, что отдам здесь концы. Но когда мне стало совсем плохо, я вдруг очнулся у себя в квартире, в Москве…
– Можно с ним я поговорю?
– Левша, будь добр, отбеги на десяток метров, – попросил Макаров, не отводя взгляда от Гламура. Выждав, пока Левша удалится, он попросил продолжать.
– Спасибо, – поблагодарил Гламур. – Люблю людей, сдерживающих обещания… Так вот, я очнулся на кровати в своей квартире. Долго лежал, пытаясь сообразить, что происходит, а потом плюнул и направился к сейфу.
– В том состоянии у тебя ломки не было?
– В том-то и дело, что была! Я открыл сейф…
– Ты нам еще код замка сообщи.
– Левша! – Макаров резко обернулся, на лице его светилась досада оттого, что Левша продолжал участвовать в разговоре. – Я же попросил!..
– Код замка я тебе сообщить не могу, старик! Там сейчас лежит сто сорок тысяч долларов и бриллиантовая диадема для лучшей актрисы года! А меня уже разок обнесли, так что воробей я стреляный… – Гламур кашлянул. – В общем, открыл я сейф. Взял из него три сотки баксов. Потом вышел на улицу, сел за руль своей тачки и помчал в клуб «Вавилон». Он в получасе езды по пробкам от «Дома Мазинга». В Москве был вечер, тусовка только загудела, и поэтому я без труда нашел Гарика. Купил у него героин – ему, правда, пришлось для этого сбегать наверх, поскольку я не одну дозу просил, – сел в машину и поехал домой. Лег на кровать и…
