Текст книги "Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Вячеслав Денисов
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 54 страниц)
Гость не ответил. Кусая губу, он продолжал изучать брусок.
– По моим подсчетам, этот образец может быть оценен на Западе в пятьсот тысяч долларов… – щурясь, проговорил старик. – Столько Академия наук США платит за находку неизвестного вещества. Может, заплатит больше, учитывая его странное строение. Впрочем, я согласен на торг и готов взять пять процентов за услуги посредника при продаже его, ну, не за полмиллиона долларов, конечно… но за двести тысяч… Вы меня слышите?
Молодой человек его не слышал. Он смотрел на экран монитора, на вычерчивающую зигзаги иглу и быстро исписывал формулами лист своего блокнота.
Старик почесал щеку.
– Вы меня слышите?
Наверное, гость и сейчас его не слышал. Потому что сразу после вопроса откинулся на спинку сиденья, и глаза его сияли восторгом.
– Я сделал это… Я это сделал. Теперь мне известно все. Что вы говорите?.. – и он посмотрел на старика.
– Я уже в третий раз начинаю… – досадливо поморщившись, заговорил хозяин лавки. – Я вам предлагаю…
– А, пять процентов от суммы?
– Я думал, вы меня не слышите.
– Я все слышу. Я талантливый физик. Но пять процентов вам ни к чему.
– Как это? – тревожно удивился старик.
– Потому что мертвым деньги не нужны.
Шагнув назад, старик нажал на кнопку за столом.
Он больше не колебался ни секунды. Нет сомнений в том, что вещество бесценно. Старик не понимал, каково его будущее предназначение, но для него было очевидно, что те, кто понимает, за владение им готовы побороться. Но жизнь куда дороже. И поэтому, известив нажатием кнопки власти, теперь добивался одного – протянуть время.
– Так вы скажете мне, что это за вещество?
– Я не знаю его названия.
– А почему у вас такое странное имя – Гламур?
– Я люблю красиво одеваться.
– По вам не скажешь…
– Я же говорю – я талантливый физик, – и гость рассмеялся.
– Вы минуту назад так странно заговорили о смерти, – начал старик, размышляя попутно, сколько времени прошло после нажатия тревожной кнопки. Время от времени он сдавал федералам химиков и прочую ученую тварь, это и позволяло ему копить на остаток жизни, торгуя подделками антиквариата. – Так я не услышал ответа.
Гость почесал пальцем подбородок, положил брусок в свинцовый футляр и опустил футляр в карман пальто.
– Почему – странно? Я просто заговорил о смерти, потому что предчувствую ее.
– Как это – предчувствуете?!
– Чего вы так разволновались? – прищурился гость. – Не нужно кипятиться, старче.
– Не каждый вошедший заговаривает со мной о смерти… – пробормотал хозяин магазина.
«А если кнопка сломана?» – с ужасом подумал он.
И он нажал кнопку второй раз. Этот жест ногой, автоматически спровоцированный душевным криком, оказался столь откровенным, что посетитель вдруг замешкался и тут же рывком подтянул себя к краю стола. Кресло подкатилось, он заглянул под стол, оттолкнул владельца магазина к стене и увидел кнопку.
– Старая сволочь, – едва слышно пробормотал он.
Его рука скользнула за пояс, под пиджак, и вскоре старик почувствовал бурление в желудке. Прямо в левую линзу его очков смотрел черный зрачок среза пистолетного ствола.
– Вы меня неправильно поняли, – выдавил старик, но вместо слов из его чрева раздалось странное бульканье.
– Я тебя правильно понял, шкура, – еще яростнее повторил гость, увидев в монитор на стене, что путь из магазина закрыт: перед крыльцом с визгом остановилась машина, и из нее уже выскакивали двое в штатском.
– Где запасный выход? – спокойно спросил мужчина. Стволом пистолета он сбросил с носа антикварщика очки и воткнул его в освободившуюся глазницу. – Если через минуту я не окажусь у него, твои мозги добавят на полотне Айвазовского багровых тонов.
После такого предупреждения старик не колебался. Вытянув перед собой руку с указательным пальцем, он едва поспевал тощими ногами за своим дряхлым торсом. Одна сильная рука незнакомца волокла его в глубь магазина, вторая открывала возникающие на пути следования двери.
Запасный выход был, его не могло не быть. Но проблема заключалась в огромном амбарном замке, ключ от которого находился, конечно, в той комнате, которую они только что покинули. Тонкость же момента содержалась в том, что старик об этом не сказал, но его об этом никто и не спрашивал. Ему велели показать запасный выход, он показал, так что расправляться с ним за ключ формального права у мужчины не было.
– Продажная дрянь! – воскликнул гость и с размаху опустил рукоять пистолета на голову антиквара.
Всхлипнув, старик мгновенно прекратил сап, потяжелел и сполз по стене на грязный пол.
– Я больше не буду тебя бить. И ты знаешь почему?
– Почему?.. – прошептал старик, подняв лицо. Теперь, без очков, лицо его было похоже на женское.
– Потому что не нужно руками без перчаток хватать чужие вещи.
– И что теперь будет?! – заорал старик.
– Ничего не будет. Абсолютно ничего. То есть – ничего абсолютно.
Мужчина уже почти выбил дверь, и теперь она держалась лишь на паре гвоздей замочных петель. Наконец чудо свершилось. Обитая стальными листами створка отскочила в сторону, и посетитель антикварного магазина ринулся на улицу.
Его чувство спасения жило в нем не больше десяти секунд. За спиной раздались металлические щелчки, перепутать которые с чем-то другим просто невозможно, команды остановиться, лечь и бросить оружие.
Москва – большой город, но он тесен для тех, кто решил его покорить. Поняв невозможность уйти от преследователей, мужчина принял единственно верное для себя решение. С разбегу рухнув за кусты акации, он перекатился и улегся так, чтобы оказаться лицом к преследователям. Его оружие те видели, а потому надеяться на то, что стрельбы в его сторону не будет, глупо. Значит, выход один. Стрелять и бежать. Бежать и стрелять.
И он выстрелил. Промазал, по всей видимости, так как никаких дополнительных эмоций в стане врага этот хлопок не вызвал. Он выстрелил во второй раз и, кажется, попал. Удача его окрылила, и он, совершенно позабыв, что магазин его оружия предназначен лишь для восьми патронов, стал частить со спусковым крючком.
И даже удивился, когда после громких выстрелов его пистолет затих. Затвор давно отскочил в крайнее заднее положение, ствол дымился, и в этом состоянии оружие было совершенно бесполезно.
«Это осечка, – в запале подумал мужчина. – Патроны не могли закончиться так быстро. Верни затвор в обычное положение и стреляй!..»
Спустив затвор, он перекатился из-за кустов за лавочку и прицелился. На мушке его пистолета замер молодой тридцатилетний парень в костюме. Свою смерть тот не видел и вертел головой в поисках преследуемого.
Щелк… Как жалок был этот звук. Тугой крючок глухо щелкнул и перечеркнул все надежды на дальнейшую точную стрельбу. Оставался быстрый бег.
Мужчина рывком поднял свое сильное тело из-за лавочки, вложил в него всю свою, подпитываемую адреналином, мощь и побежал в сторону арочной выемки на стене дома.
Пуля догнала его в десяти метрах от выхода на улицу. Разорвала рукав пальто и с глухим стуком отколола от стены кусок кирпича.
Бросившись за угол, мужчина скрылся.
Когда двое в штатском вернулись к магазину, один из них разговаривал с кем-то по телефону, а второй зажимал рукой пустячную рану на плече и пытался выяснить у сидящего на полу хозяина лавки предмет только что закончившегося разговора.
– Как имя его? Как имя?
– Гламур, – простонал старик. – Он сказал, что я умру…
– Такие, как ты, живут по сто лет! – успокоил его один из контрразведчиков. Отвернувшись от старика, он закурил. – Что он приносил, что предлагал? А?
Он повернулся. Старика не было.
Мужчина выплюнул сигарету и сделал шаг вперед, словно это могло помочь понять, как старик мог исчезнуть за сотую долю секунды.
– Где он? – спросил его второй, пряча телефон в карман.
Его напарник беспомощно развел руками.
Старика не было.
Его больше никто никогда не найдет. Все сойдутся на мнении, что он погорел, стуча на подпольных физиков. Но это было неправдой. Он просто исчез.
*
– А что же страшнее? Чума двадцать первого века? Там вирус?
– Я не знал, что вы любитель голливудских боевиков категории «Б». – Гламур усмехнулся.
– Ты просишь меня быть искренним. Но почему тебе не приходит в голову, что искренности без искренности не бывает? Меня можно запытать, ввести наркотик и все узнать. Почему бы тебе не воспользоваться таким простым способом получения правды?
– Я бы давно это сделал, – сказал Гламур, – если бы был уверен, что в состоянии наркотического забытья вы будете логичны. Я могу таким образом узнать, сколько на авианосце людей. Но ни один наркотик не заставит вас быть рассудительным.
Макаров, пользуясь случаем взять паузу, глубоко затянулся. Что нужно Гламуру? Его рассудительность? Значит, он, Макаров, не знает, где тубус, но может предполагать. Вот так, и никак иначе…
– Гламур, мне нужны гарантии.
– Какие гарантии? – удивился тот.
– Гарантии того, что я и остальные уедут с Острова.
Гламур кашлянул. Он делал это уже в третий раз. Доктором Макаров не был, но и без этого было ясно, что Гламур недомогает. Видимо, сказались прохладные ночи на авианосце и ночной бриз на берегу.
– Вы что, хотите, чтобы я вам пообещал? Или поклялся – чем там клянутся? – хлебом, матерью? Или, быть может, чтобы вас растрогать – морем?
– Зачем такие сложности? Просто предоставьте возможность людям уехать. А потом убедите нас, что они в безопасности. Я думаю, что и Левша предложил бы то же самое.
– Левша? – Гламур задумался. – Левше сейчас не до этого… Кстати, как он там? Сейчас узнаем…
Макаров поднял голову, прислушиваясь.
– Как вы чувствуете себя, Левша? – донеслось до него. Слышимость была не из лучших. – Продолжай, Алтынбек… Макаров, вы меня слышите?
– Слышу.
– Левша упорствует и шутит. Значит, все идет как надо.
– Надо – кому? – усмехнулся Макаров. – Если Левша шутит, значит, он взбешен. Я бы на вашем месте отговорил этого Алтынбека от превентивных мер.
– Вы преувеличиваете возможности своего друга. Впрочем, я сейчас еще раз поинтересуюсь, как там дела… Алтынбек, груз сдвинулся с места?..
*
Левша сидел на стуле, не похожем на тот, что был предложен Макарову. Низкий, неудобный, он стоял посреди комнаты. Усадив его на стул, люди Гламура пять минут назад намертво прикрутили руки Левши скотчем к подлокотникам. А вокруг, рассекая воздух тонким стальным прутом, ходил, словно рисуя круг, невысокий мужчина с давно ушедшими в Лету моды бачками. Отпущенные до подбородка, они придавали его и без того несимпатичному лицу сатанинский вид. Левша смотрел на него, ожидая неприятностей и пытаясь угадать в восточном разрезе глаз ближайшее будущее. Человек Гламура был непривлекателен. Взъерошенная копна волос была похожа на воронье гнездо, тонкие губы плотно сжаты, словом, если бы Левшу день назад попросили описать внешность типичного злодея, он придумал бы куда более пасторальный портрет. Вот уже пять минут японец – Левша был уверен, что это японец, хотя с равным успехом тот мог быть и корейцем, и китайцем – ходил вокруг него и сек воздух. То и дело лица и шеи Левши достигали потоки воздуха от этих движений, и Левша, подумав, пришел к выводу, что чувствует это движение воздуха все лучше. Это значит, что японец постепенно сужает радиус своего движения.
– Что за мода – людей скотчем к стулу прикручивать? – посетовал Левша. – Макаров вот рассказывал, его тоже приматывали. Никакой фантазии. Напоили бы соком, уложили в кровать, подоткнули одеяло, сказку какую почитали…
Его монолог не произвел на раскосого никакого впечатления. Он продолжал ходить, словно упаковывал Левшу в кокон.
– Хер вам, а не Курильские острова, – сказал по-английски Левша. Он был не настолько хорош в английской речи, насколько хорошо владел французским, поэтому получилось, наверное, даже грубее, чем Левша хотел.
На какое-то время японец остановился, а потом продолжил заниматься своим странным делом. И было непонятно, дошел ли до него смысл сказанного.
– А американцы – придурки.
Японец не реагировал.
– Потому что бомбы нужно было бросать не только на Хиросиму и Нагасаки, но и на Токио, и на Осаку.
Японец остановился, подумал и снова пошел.
– А мама императора – продажная девка.
Японец дважды внепланово стеганул воздух, но не остановился.
– Карате родом из Лаоса. Фудзияма ниже Пика Коммунизма. Самураи – трусы, а якудза платит дань вьетнамским хулиганам.
Японец обошел Левшу и остановился за его спиной.
«Будут пороть», – решил Левша и набрал побольше воздуха. Но вместо хлесткого удара вдруг почувствовал, как жесткие бачки японца коснулись его щеки. Уловив запах пота, Левша поморщился.
– Я из Бишкека, – прозвучало по-русски.
– Из Бишкека? – удивился Левша. – Это из Киргизии, что ли?!
– Йес, козел.
И в комнате раздался короткий резкий свист. Если бы не прикрученный к полу табурет, Левша повалился бы на пол. Ему хотелось извиваться, чтобы хоть как-то погасить жгущую лопатки боль, но он вытерпел и, стиснув зубы, фыркнул.
– Как вы чувствуете себя, Левша? – раздался в динамике голос Гламура.
– Хорошо, чувак, – выждав, когда отхлынет прилив тошноты, выдавил Левша. – Присоединяйся, здесь хорошая атмосфера…
– Продолжай, Алтынбек.
Раздался щелчок, наступила тишина. И на колени Левши со знакомым свистом опустился прут.
Чтобы не потерять сознание от боли, Левша стал думать, из какого материала сделан этот прут. Толщиной с мизинец, он легко гнулся и блестел, как расплавленный свинец. Когда киргиз взмахивал им, он превращался почти в обруч. А сила удара была такова, что, казалось Левше, могла повалить на колени быка.
Отойдя на два шага, палач резко приблизился и, как шашкой, резанул свою жертву по животу.
Левше показалось, что ему с ноги пробили под дых. Ощущая внизу живота горячую сырость – кровь выбежала из раны, он согнулся пополам и стал хватать ртом воздух.
Воспользовавшись этим, киргиз ударил сверху.
Схватив Левшу за волосы, палач резко задрал его голову вверх. Не найдя смысла в глазах пленника, он кулаком, в котором был зажат прут, ударил Левшу в лицо.
Где-то между забытьем и явью Левша услышал, как на стене снова ожил динамик.
– Алтынбек, груз сдвинулся с места?..
Это был голос Гламура.
– Скоро сдвинется, Хозяин.
– Мне нужен результат.
– Все будет сделано, Хозяин.
Если бы сейчас не прозвучало это – «Хозяин» и если бы в голосе маленького кривоногого садиста не прозвучала уверенность, Левша просто потерял бы сознание. Но последние слова киргиза привели его в чувство лучше, чем привела бы пропитанная аммиаком вата.
– Что ты хочешь? – спросил он, собираясь с силами и выпрямляясь.
– Хозяин хочет знать, где тубус.
– Если я спрошу: «Какой тубус?» – ты меня ударишь?
– Да, козел.
– Если я скажу, что не козел, ты меня снова ударишь?
– Да, козел.
– Ладно… Тогда принеси воды.
– Зачем?
Левша посмотрел на своего палача. На лице киргиза не было и тени иронии.
– Чтобы я смог напиться.
– Зачем?
Левша кашлянул и осторожно покрутил головой. Спина тут же напомнила о себе болью.
– Мне нужна вода, чтобы я мог напиться и продолжить разговор с тобой.
– Ты продолжишь его и без воды.
Левша почувствовал, как в нем зажужжал моторчик, отвечающий за неконтролируемый гнев. Он кашлянул еще раз, чтобы его отключить.
– Что будет, если ты не сдержишь данного хозяину обещания?
– Я его сдержу.
– Нет, а если представить чисто гипотетически. Вот ты раз – и не сдержал. Что будет?
Киргиз сыграл желваками и провел прутом по ладони, как если бы стирал с него кровь.
– Я сдержу, козел.
– Ладно… Тогда послушай, что я тебе скажу. Вряд ли твой хозяин будет доволен, если я, единственный человек, который знает, где тубус, буду забит тобой до смерти. Скорее всего он тебя прикончит. Так вот, сын осла… или ты сейчас принесешь мне воды, или на следующий вопрос хозяина: «Как дела, Алтынбек?» – ты ответишь: «Я его убил, Хозяин».
Человек резко двинулся к Левше, замахнулся, но, увидев его усмешку, остановился. И вдруг опустил прут.
– Ты прав. Если тебя убить, Хозяин будет недоволен. Я тебя больше бить не буду. Я тебя буду расковыривать.
Сказав это, он сунул прут под мышку и вышел.
Все произошло так быстро, что Левше понадобилось несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Резко наклонившись, он вцепился зубами в намотанный слоями скотч. С третьего раза ему удалось зацепить сразу несколько слоев, и он, раня губу, рванул их на себя. Скотч разошелся до середины. Времени проверять, можно ли теперь выдернуть руку, у него не было. Он едва успел выпрямиться, когда распахнулась дверь. Вошел все тот же киргиз, только в руках он держал уже не прут, а клещи с длинными ручками.
«Вот черт…», – пронеслось в голове Левши.
Палач спешил. Поэтому сразу, как вошел, приблизился к Левше и краями шипцов сдавил кожу на его ноге. Почувствовав холод под коленом, Левша облизал сухие губы.
– Где тубус?
– А где вода?
Сначала Левше показалось, что ноги больше нет. Киргиз откусил ее своими шипцами. Холода он больше не чувствовал. Нога его тряслась в треморе, а лицо словно сдавило обручем паралича.
– Продолжаем? – спросил киргиз.
– Анекдот… – прошептал Левша.
– Что? – Палач даже присел, чтобы убедиться, что слух его не подвел. – Что ты сказал?
– Анекдот… – повторил Левша. – Про киргиза…
Палач резко встал и, оскалившись, замахнулся. Щипцы некоторое время висели над головой жертвы, а потом без удара опустились. Не думая и секунды, кривоногий мастер заплечных дел прицелился и вцепился краями щипцов в ту же ногу, но несколькими сантиметрами ниже.
– Где тубус?
– Русский и киргиз разговаривают…
Боль снова обожгла. Левше хотелось закричать в голос, чтобы ослабить ее, но душившая его злоба к палачу оказалась сильнее.
– Русский спрашивает: «Алтынбек, ты зачем такой черный?»..
– Где тубус, сволочь?!
– Киргиз отвечает: «Когда я должен был родиться, моя мама увидела негра, подумала, что это обезьяна, испугалась и убежала…»
Подскочив к Левше, палач ткнул шипцы ему в подбородок и надавил. Голова Левши наклонилась назад, но он успел запомнить, как на уголках губ его мучителя закипает пена.
– А русский и говорит: «Алтынбек, мне кажется, что, когда твоя мама убегала от той обезьяны, та обезьяна ее все-таки догнала»…
– Вырву!.. – захватив горло щипцами, человек Гламура сдавил ручки. – Вырву кадык, сволочь!..
– Рви, – прохрипел Левша и, поняв, что хватка ослабевает, прокашлялся сквозь смех. – Рви, козел!.. Что, слабо мне кадык вырвать? Щиплешься только, как шлюха!
По комнате прокатилось эхо грохота. Это ударили о пол брошенные киргизом щипцы. Схватив Левшу за волосы, он стал мотать его головой, словно собирался открутить.
– Где тубус, сволочь?! Где тубус, сволочь?!
Левша уже догадался, за что ценит Гламур этого человека. За психоз и жестокость. Идеальные качества для палача, когда требуется развязать чей-то язык.
– А где вода?
– Думаешь, ты круче? – закрыв глаза и барабаня себя в грудь кулаками, как Тарзан, закричал киргиз. – Думаешь, ты круче?! Ты кто?! – Схватив Левшу за волосы, он ткнулся лбом в его лоб. – Ты – тело! Кусок мяса!.. И я вырву у тебя правду, вырву!..
Левша сплюнул на пол.
И тут же получил хлесткий удар по лицу.
И снова сплюнул.
И снова получил.
Пожевав уже непослушными губами, он с трудом, но все-таки выплюнул сгусток. Хотел – в киргиза, но получилось – себе под ноги.
Палач, смахнув с лица кровавый крап, снова взялся за щипцы.
– Я больше не буду щипаться, – пообещал. – Клянусь Аллахом. Теперь я каждый раз буду отрывать от тебя по куску твоего вонючего, грязного мяса… Где тубус?
И он наложил щипцы на кровоточащую рану Левши…
Глава третья
Без Макарова и Левши авианосец опустел. Человек со шрамом продолжал лежать без сознания в бывшей общей каюте. Его друг почти круглосуточно сидел рядом, о чем-то говоря и даже споря. Он словно выпал из событий, касающихся всех. Нидо был жив, но тоже находился без чувств. Из мужчин оставались на разрушенном корабле только Донован, Франческо и один из тех, кого привел к месту стоянки на берегу Левша, – его звали Том. Оставшиеся – молодой немец и англичанин – на роль деятельных мужчин не претендовали. И как организаторы упомянутые были несостоятельны, а мужские роли их сводились лишь к тому, чтобы наловить рыбы или подстрелить в лесу несколько птиц для обеда. Почти сутки люди не могли организоваться в более-менее сплоченный коллектив. С уходом Макарова и Левши жизнь на корабле словно остановилась.
– Послушайте, – смущенно, будто его просили заняться неприличным делом, бормотал Донован. – Я врач… Я не знаю, как достать мяса и соорудить навес от дождя. – В конце каждой речи он извинялся примерно таким образом: – Когда бы знать мне раньше, что однажды придется временно исполнять должность босса, я бы не за Мэри Сандерс на слете бойскаутов ухлестывал, а учился разводить огонь…
Вожжи управления взяла в свои руки, незаметно для себя и остальных, Катя.
Вечером того дня, когда ушли Макаров, Левша и Гламур, она сидела в углу новой «каюты» и тряслась от холода. На улице стояла жара, которая не исчезла с наступлением сумерек, а она, поджав под себя ноги, пыталась обхватить свое тело руками и побороть озноб. Встреча с незнакомцами на равнине тревожила ее. Она впервые увидела людей на Острове, людей, которые не входили в число пассажиров «Кассандры». И даже не сам факт присутствия незнакомцев потряс ее, а их ледяное спокойствие, их чувство хозяев и совершенная жестокость. Значит, они знали, что на Острове есть пассажиры исчезнувшего судна. Они наблюдали за ними. И ничего не сделали, чтобы помочь. Умирал страшной смертью Адриано, исчезали люди, голод сводил с ума непривычных к диким условиям жизни нечаянных путешественников, а эти, во главе со странным человеком по имени Дебуа, оставались в роли равнодушных наблюдателей. Они словно поджидали, когда умрет Гоша и покинут стоянку мужчины, могущие дать им отпор.
Но больше всего Катю беспокоил человек по имени Дебуа. Откуда знать ему, что в сумке, что несла Катя, был этот странный тубус?
И вообще, как этот тубус оказался у Левши? Почему взрослые и серьезные мужчины, рискуя и нарушая привычные нормы морали, охотятся за этим полым внутри и блестящим снаружи цилиндром? Весь вечер, до самой ночи, Катя думала, с кем поделиться этими мыслями. Но как можно всерьез разговаривать с Николаем, если он лишился мужества еще там, во время разговора с Дебуа, и даже сейчас, когда опасность отступила, ведет себя как ребенок, разговаривая с бесчувственным другом? Можно было набраться вдохновения у Нидо, но он был молчаливее огня, вокруг которого сейчас сидели островитяне. Или веры – у Франческо? Но бывший священник третьи сутки молчал, и Катя обратила внимание, что он перестал молиться. Когда мужчина утрачивает веру в главное, пусть в качестве примера будут взяты даже не священник и нательный крест, а просто сильный человек и его кейс, рассудительности от него ждать не стоит. И тогда правление она взяла на себя.
Уже утром следующего дня, приняв решение, она отправила Николая и двоих женщин за водой, а сама с Дженни отправилась на рыбалку.
– У тебя неплохо получается, – заметила Дженни, когда они вышли на берег.
– Это начало саботажа?
Дженни рассмеялась.
– Нет, поверь! Просто если бы ты не стала сегодня покрикивать, уперев руки в бока, этим занялась бы я. Наши мужчины, те, что остались, никак не могут собраться с духом.
– Я думаю, даже собравшись, они не способны что-то решать, – облегченно вздохнув, ответила Катя.
Этот непроизвольный выдох не ускользнул от внимания Дженни, и она снова улыбнулась.
– Левша – он увлек тебя, верно?
Катя развела руки в стороны.
– Остров диктует свои условия. В обычной жизни я даже не обратила бы внимания на то лучшее, что в нем есть. Остров всех стеснил на одном месте и заставил проявиться всему лучшему и худшему в нас. И те преимущества, что Левша так упрямо хранил в себе, оказались все-таки сильнее выставляемых им напоказ пороков…
Она замолчала.
– Ты хотела сказать – его слабостей?
Ухватив самодельный гарпун, острием которого был найденный в груде обломков и заточенный Борисом электрод, Катя стала искать взглядом рыб.
– Разве есть мужчины без слабостей, скажи? – проговорила она, не обнаружив в глубине ни одной рыбины. – Макаров, который тебя увлек – он без слабостей?
– Я не пытаюсь тебя убедить в обратном. Я просто спросила о Левше.
– Да, он меня увлек. – Катя прицелилась и швырнула гарпун в толщу воды. Вонзившись в дно, он качнулся и замер. – И я… я верю, что он вернется.
– У меня нехорошие предчувствия…
Катя внимательно посмотрела на Дженни.
– Очень нехорошие, – добавила та. – А еще сегодня во сне я видела Гошу.
– Гоши мне не хватает, – призналась Катя. – Хотя вряд ли мы вступали с ним в разговор больше пяти раз.
– Иногда и одного раза достаточно. Ты видишь этого тунца?
– Да.
– Интересно, что делает тунец в прибрежных водах? Насколько мне известно, этой рыбе нужен простор.
– Я обеспечу ему этот простор… – прошептав это, Катя еще раз метнула гарпун. – На нашей кухне.
Через мгновение, напрягшись, она подняла на палке, как на рычаге, огромного тунца.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Катя снова бросила гарпун и схватилась за плечо.
– Что с тобой? – встревожилась Дженни.
– Ничего… просто вывихнула.
Они вышли на берег.
– Рукой шевелить можешь?
– Ерунда, все в порядке… – Глядя вверх, туда, куда уходила протоптанная за многие дни тропа, она развернулась и села на песок. – Хочу.
– Катя, я не поняла тебя… Что ты сказала?
– Я сказала, что хочу тебе что-то рассказать. Ты ведь задала мне вопрос.
– Это как-то связано с Левшой? – Этот вопрос Дженни прозвучал, потому что затянулась пауза.
– Мне кажется, это с нами со всеми связано. Но в первую очередь, конечно, с Левшой.
Через час они, неся кукан с десятком рыб, вернулись на авианосец. А еще через десять минут, сославшись на желание набрать фруктов, авианосец покинули.
То место они нашли сразу. Катя, увидев знакомый пригорок, остановилась.
– Это случилось здесь.
Дженни развернулась и посмотрела назад.
– Тогда, видимо, нам придется вернуться на полсотни шагов?
– Да, но не на полсотни даже, а шагов на десять… Едва я успела спрятать тубус, как увидела их.
Через минуту они стояли и смотрели вниз, туда, где, едва доходя им до колен, качалась под ветром, как живая, трава.
– Ты сказала, что сунула тубус в одну из сурчиных нор?..
Катя почувствовала, как в висках стала стучать кровь. Она водила взглядом по земле и ощущала беспомощность.
Вчера, когда она наклонялась, чтобы спрятать тубус, она на мгновение замешкалась, потому что видела три норы. И, руководствуясь женской логикой, точнее, полным ее отсутствием, выбрала среднюю.
А теперь она не знала, что ответить Дженни. Земля до самого холма, до того места, где она увидела Дебуа и его людей, была похожа на огромное сито. Через такое бог мог просеивать себе горох на ужин. Десятки, сотни земляных холмиков, уже растоптанных животными, покрывали всю площадь перед холмом. Вечером прошлого дня и этим утром сурки немало потрудились.
– Кэт, в какую из них ты положила тубус?..
*
Левша понял – он своего добился.
Азиат обезумел от гнева, а это худшее, что может случиться с палачом. Рубить головы нужно с чувством, но без запала. Сейчас же, когда стало ясно, что азиат не смотрит на минуту вперед, а озабочен только проблемой причинения максимальной боли пленнику, Левша рискнул.
Скотч удерживал руку наполовину, но старательный человек Гламура прикрутил ее на несколько слоев, так что о легком освобождении не могло быть и речи. Однако и медлить было нельзя. Двумя «укусами» киргиз разодрал ногу Левши так, что ходить – Левша был уверен – и без того будет нелегко. Сейчас же он намеревался вырвать из этой ноги кусок плоти. И, если у него получится, даже освобождение не давало Левше шанса выбраться из этой комнаты.
Едва скользкий от крови металл коснулся его ноги, он стиснул зубы, заревел и рванул руку на себя.
Скотч треснул и разошелся.
Левша видел, как с лица киргиза мгновенно сошла маска безумия.
Схватив щипцы за ручки, он резко дернул их на себя.
«Только бы он не выпустил их из рук!» – пронеслось в голове Левши.
Сами по себе щипцы в его руках ничего не значили. Палач мог просто выбежать из комнаты, заперев ее снаружи. И вернуться уже с помощниками и более серьезными орудиями труда.
Но в азиате гнев снова победил разум. Вместо того чтобы разжать пальцы, он вцепился в рукоятки щипцов мертвой хваткой в тот момент, когда Левша изо всех сил дернул их в свою сторону.
Он встретил азиата лбом. Не сохранив равновесие, легковесный киргиз полетел вслед за щипцами.
Уводя ручки в стороны, Левша качнулся назад и пробил головой в лицо своего палача на противоходе.
Удар пришелся туда, куда и был направлен – в нижнюю челюсть.
Боль в голове была ничто по сравнению с болью в ноге. Левша возликовал, видя, как его враг, уйдя в глубокий нокаут, падает под стул.
– Что, в школе изуверов этому не учат?!
Сунув острые зубцы щипцов под скотч на левой руке, Левша сделал движение, которым открывают консервную банку. И скотч разошелся, словно был вспорот заранее.
Первым делом он обыскал киргиза. Но ничего, кроме пластиковой карты, очень похожей на ключ для открывания электронного замка, не нашел.
– Да и ладно… – пробормотал он, сжимая клещи и выглядывая в коридор. – Хорошо бы где-то раздобыть бинт.
Ступив в коридор, он осмотрелся. Камер слежения под потолком не было. А он ожидал их увидеть, поскольку на входе в бункер таковые были. Видимо, руководители этой конторы посчитали, что если уж кому-то удалось пробраться вглубь незамеченным на входе, то здесь этого наглеца отслеживать смысла нет. Вывод логичен, ибо здесь повсюду – свои, и чужаку не спрятаться.
Все «свои» здесь, под землей, были для Левши чужими. И справедливость логики боссов этого подземного лабиринта он понял сразу, едва выбрался в центральный холл. Из него Левшу с Макаровым развели в разные стороны. Скверно только, что первым завели его, Левшу, иначе бы он точно знал, в какую из двух комнат завели Макарова. На дверях – электронные замки. Нащупав ключ азиата в кармане, он направился к средней двери. Нет смысла каждому из сотрудников выдавать ключ только от его владений. Иначе как он будет проходить сквозь помещения других сотрудников…
Вставив карту в паз, Левша провел по ней пластиковым прямоугольником. Раздался щелчок, похожий на тот, что прозвучал, когда его вводили в соседнюю комнату.
– Если есть тут кто-то, то сделай так, чтобы их было не больше двух… – прошептал он, распахивая настежь дверь и врываясь внутрь.
Но комната была пуста. Сменив настроение, Левша быстро прикрыл за собой дверь. До щелчка. Снова четыре стены. Опять из толстого стекла. У дальней – стол и кожаное офисное кресло, на столе – компьютер. Мило. Слева – шкаф.
