Текст книги "Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Вячеслав Денисов
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 54 страниц)
– Стоит, сука…
Сокрушенно прошептав это, он сделал первый шаг с холма.
– Но тогда пусть мне кто-нибудь объяснит, кто и как его поднял и сюда поставил.
С этим он сделал шаг второй…
Сил у него уже не было. Он смотрел на авианосец, рассчитывая расстояние до него. Километр. Не меньше. Половина морской мили… или – пять кабельтовых…
Глава вторая
– Донован! Донован! Проснитесь, черт вас побери!
Гоша стоял над доктором и тряс его за плечо. Ночью, после безуспешных попыток сориентироваться на судне, они решили остаться там, где заблудились. Избавившись от тварей и осмотревшись, доктор с геологом пробрались с «острова» – взлетной палубы до построек управления авианосцем на правом борту. Засыпать под открытым небом над головами существ, о внешнем виде которых они не имели представления, им не хотелось. Хотелось под замок. С этой мыслью они, не сговариваясь, и направились к правому борту. Проникнув внутрь через тяжелую дверь, они около получаса в кромешной темноте поднимались по лестницам, спускались, ходили по каким-то коридорам и каждую минуту рисковали либо разбить себе головы, либо сломать ноги. Донован уже дважды падал, у Гоши болело плечо. В конце концов они вошли в какое-то помещение и, потыкавшись в стены руками, решили остаться. Тем более что у помещения была всего одна дверь, которую можно было запереть.
Гоша проснулся первым.
«Ночь, видимо, продолжается», – подумал он, понимая, что проснулся от жажды. Он осмотрелся. Было по-прежнему темно, и лишь стон Донована убедил его в том, что он не один.
В помещении было нестерпимо жарко. Словно кто-то раздул под его стальным полом мартен. Поднявшись, он некоторое время ходил, ощупывая стены. Его интересовала дверь. Вчера она была. Наткнувшись рукой на задвижку, отпирающую дверь, он выкрутил ее влево, и дверь издала слабый щелчок. И тут же качнулась в сторону Гоши. В щель тотчас проник слабый, растворившийся в темноте других помещений, сизый свет. Он потянул ручку на себя. Луч превратился в широкую полосу, и она разрезала пол помещения на две части, осветив лежащего Донована.
Вид доктора Гоше не понравился. Донован был бледен, и лицо его блестело от пота.
– Донован! Донован! Проснитесь, черт вас побери!
– Я не сплю, Джордж… – пробормотал тот. – У меня горит нога. Если в течение часа мы не найдем здесь хотя бы стрептоцида, мне придется туго, дружище…
Идти он не мог. Взвалив англичанина на спину, Гоша поволок его наверх. Сейчас было проще – дорогу подсказывал свет. Идти нужно туда, где его больше и где он ярче.
– Ума не приложу, как можно было вчера сюда забраться?
– А где мы находимся?
– В трюме, полагаю… Если у авианосцев бывает трюм…
Маленькая, с него ростом, дверь преградила им дорогу. Он был вынужден к ней спуститься, когда стало ясно, что наверх по лестнице не попасть – дверь задраена. Гоша тащил доктора и с немалым удивлением пытался представить маршрут, каким вчера шли. Как бы то ни было, в эту дверь они не заходили.
Доктор встал на ноги и, чтобы не упасть, схватился за плечи геолога. А тот, вцепившись в задвижку, повернул ее в сторону. Странно, но все вращалось и двигалось без особых усилий и скрежета. Между тем вчера он заметил, что авианосец порядком поржавел снаружи.
Дверь, как и первая, отъехала от косяка. Оставалось только сдвинуть ее в сторону. Не глядя внутрь, Гоша почувствовал запах машинного масла. Шагнув через порог, он оступился, и подошва, соскользнув с выступа, ударила по полу. По помещению прокатилось странное долгое эхо.
Подсев под Донована, он снова взвалил его на себя и, сделав шаг, услышал:
– Ущипните меня, Джордж… и поскорее… А лучше врежьте пощечину… Ибо отказываюсь я доверять глазам своим…
Соображая, с чем может быть связана такая просьба, Гоша остановился, выпрямился и осмотрелся…
До вчерашнего дня он сомневался, что выражение «не доверять своим глазам» жизнеспособно. Можно не доверять чему угодно – женщине, суду, пьяному другу, собаке, машущей хвостом. Но за последние шесть или восемь часов он уже дважды отказывался верить своим глазам. Впервые он засомневался в их дееспособности, когда увидел посреди равнины авианосец. И сейчас, когда он как следует рассмотрел ангар площадью не менее трех тысяч квадратных метров, он не поверил глазам во второй раз.
– Что это? – сказал он, осознавая, что вопрос не из каверзных.
– Самолеты, насколько позволяет мне судить медицинское образование.
Стряхнув Донована с плеч, как мешок, Гоша направился к ближайшей из машин.
Взявшись за крыло, качнул. Крыло подалось, но не оторвалось. С оглушительным скрежетом он подтянул к кабине одного из них стоящую у стены лестницу-треугольник и поднялся. Фонарь был закрыт, но он без труда сдвинул его в сторону. Забрался в кабину и осторожно потрогал штурвал. Потом взялся за него и повернул сначала вправо, потом влево.
– Крылья шевелятся, что вы делаете, Джордж? – встревожился доктор.
Из этого следовало, что самолет – настоящий. А это, в свою очередь, указывало на то, что в огромном ангаре перед ним – он хорошо их видел отсюда, с места пилота – четыре самолета. Настоящих. Он – в пятом.
Перебравшись с места пилота в задний отсек самолета, Гоша увидел еще несколько рабочих мест. Рядом с одним из них виднелись рычаги. Взявшись за один из них, он, не раздумывая, потянул на себя.
Когда от днища самолета отделилось что-то цилиндрической формы и стукнуло о металлический пол, в ушах доктора появилась такая резь, что он присел. И боль от рваной раны на ноге тут же пронзила все его тело.
– Что вы там делаете?! Здесь что-то отвалилось!
Гоша показался из кабины. Лицо его светилось от радости, когда он крикнул:
– Это самолеты, док!
– Разве не я вам об этом сказал? Спускайтесь, геймер.
Спрыгнув, он направился к предмету, на который показывал доктор. Им оказался цилиндр серо-зеленого цвета с округлым концом и мощным винтом внутри цилиндрической формы стабилизатора. На головке конуса имелась полоска желтого цвета шириной в три дюйма, на корпусе надпись, тоже желтым: BLU – и, далее, еще буквы, и еще цифры…
– Что это? – спросил, тыча пальцем, Донован.
– Это… – Гоша чесал затылок, испытывая непреодолимое желание уйти отсюда как можно дальше. – Это кондиционер.
– Кондиционер?
– Да, иногда пилоту в кабине бывает жарко, и он включает его… для доступа свежего воздуха… Ну, летчик летит, захотелось свежим воздухом подышать, он открывает заслонку и дышит… ветер лицо обдувает… Короче, пойдемте, мы здесь уже все посмотрели.
Закинув доктора на плечи, он пошел к двери.
– Какой большой кондиционер, – бормотал тот, поглядывая на самолет через спину Гоши. – А что же он отвалился тогда? Плохо прикрутили?
Тот под ним поморщился.
– Понимаете, там датчик установлен. Когда пилот садится в кабину, компьютер тут же начинает соображать, и, если за бортом прохладно, он отстегивает кондиционер перед полетом. Лишний груз…
– А что это за надпись желтым посредине: TNT?
– Да откуда я знаю, я что, летчик?!
Они вторые сутки ничего не ели. Гоша волок доктора наверх, стараясь не обращать внимания на фиолетовые, расползающиеся в стороны и снова появляющиеся круги перед глазами. Через десять минут он откинул в сторону дверь и вынес Донована на свежий воздух…
Это была та самая палуба, откуда они начинали свое путешествие по авианосцу. Но вышли они с другой стороны и теперь растерянно осматривались, пытаясь сообразить, где та гора, курс на которую они держали.
– Послушайте, Джордж, – обратился к Гоше Донован. По лицу его пробежала судорога боли. – Как вы думаете, в самолетах есть аптечки?
– Да. И домкраты с огнетушителями.
– Скорее всего, вы не представляете серьезности ситуации. Дай бог, чтобы у меня было просто воспаление, а не заражение крови… Мне почему-то кажется, что те твари представления не имеют о «Колгейте»…
Гоша засуетился.
– Я посмотрю.
Дорогу обратно он запомнил.
Донован приподнялся и почувствовал легкое головокружение. Посмотрев на палубу, которая уже парила и расплывалась перед глазами, он выставил руку вперед и направился в тень – к западной стороне палубной пристройки на правом борту. Заползшее на четверть высоты неба солнце било жаром в пристройку с востока, и до середины палубы расстилалась густая тень. Туда-то, напрягшись, и отправился доктор. Но зайдя за угол и едва не натолкнувшись на лестницу, он остановился как вкопанный.
Понимая, что начинается страшное, он закрыл глаза и провел по ним ладонью.
Галлюцинации имеют цикличность, но исчезают, либо меняют формы после прихода в чувство. Галлюцинации – не шизофрения. Поэтому тот, кого он сейчас видел, должен исчезнуть и больше не появиться. Сжав веки и покраснев от напряжения, Донован решил освежить свою память, чтобы отторгнуть криз. Экскурс он решил начать с самого простого – резекции желудка. «Выделяем желудок в непосредственной близости от его стенок из фиксирующих анатомических образований и отсекаем от двенадцатиперстной кишки… – бормотал про себя Донован. – Прошиваем наглухо… Отсекаем две трети, часть образовавшегося отверстия ушиваем, а оставшийся просвет сшиваем с тонкой кишкой…»
Убедившись, что в состоянии мыслить, Донован убрал руку и открыл глаза.
Макаров не исчез. Подложив под голову вытянутую руку, он спал на левом боку лицом к стенке палубной пристройки.
Доктор беспомощно оглянулся. Ну, где же Джордж?..
Глава третья
В этой части острова костер горел впервые. Сидя у пальмы и посматривая на его языки прищуренным взглядом, Левша ждал утра. Странное дело, ему не хотелось спать. Изредка он отводил взгляд в сторону, чтобы посмотреть на девчонку с мелированными волосами. Она сидела на горизонтально расположенном стволе пальмы. Дерево росло не вверх, оно уходило в океан, и только крона торчала вверх – смешно торчала, словно соблюдая правила приличия поведения деревьев. Ладно, ствол… Но крона-то должна торчать вертикально! Час назад девушка забралась на этот ствол и теперь находилась над водой метрах в семи от берега. Чтобы добраться до нее, нужно было либо зайти по грудь в воду, либо пройти то же расстояние по стволу. Изредка Левша чувствовал, что она смотрит на него, и тогда он улыбался. «Странное дело, – пришло ему в голову минуту назад, – чтобы в тебе узнали человека, иногда бывает достаточно кого-нибудь убить».
Любая мысль его появлялась и тут же, встревоженная внешними помехами, растворялась в ночи. В лесу слышались свисты, стук – словно дятел колотил по стволу, но на берег никто не выходил. Свет словно оттеснял все намерения, исходящие от джунглей. Напуганные двумя сутками пребывания на острове, пассажиры третьего катера жались к огню и водили вокруг себя взглядами, очень напоминающими взгляды бродячих, вечно битых собак. Левша знал, чего они ждут – появления тех, кто уже расправился с двумя из них…
Как это часто бывает в минуты изоляции от цивилизации, он испытывал непреодолимое желание увидеть «своих» – Дженни, Питера, чудаковатого Франческо и даже Гламура. Они стали ему «своими» за двое суток. Этих он знает почти сутки, но они отчего-то своими не становятся. Этот тридцатипятилетний поц с полным ревизии взглядом со странным прозвищем Лис – он и впрямь был похож на Лиса. Глазки его бегали понизу, не поднимаясь, но он все видел и, Левше казалось, ими даже все слышал. Хамоватый Артур – без комментариев… Посему, думал Левша, главное в определении своих и посторонних – это первый контакт. Все здесь, на берегу, очень хотят остаться людьми. И не замечают, что ведут себя как животные. Человек из другого прайда при стечении определенных обстоятельств – уже не свой, он – чужак. И в этой логике просматривается что-то, очень похожее на взаимоотношения стай.
Вчера Макаров спросил, не чувствует ли Левша какого греха за собой. Вины, искупить которую невозможно. За которую можно только быть наказанным. Очень странный вопрос. Макаров что-то знает или о чем-то догадывается…
Левша окинул взглядом сидящую на стволе девушку. Она смотрела на него. Боже, как она похожа на Мари… Тот же пристальный взгляд, роскошные волосы – те же, идеально вычерченные рукой господа губы со слегка приподнятыми уголками, придающие ей смешливый вид…
Он с трудом оторвал от девушки взгляд.
Проволока…
Какая проволока? Что имел в виду Макаров? Быть может, это не проволока вовсе, просто в какой-то момент она Макарову привиделась?
«Но тогда нужно признать, что и мне привиделось кое-что, – подумал он. – Блик оптики на скале. Он был, и отмахнуться от этого факта нельзя. А мог ли это быть луч света, отраженный от расколовшегося и отполированного ветром гранита?..»
Левша почувствовал, как нарастает головная боль. Одни вопросы…
Он ощутил жгучее, давно не приходившее к нему желание причинить другому боль. Сейчас это чувство было направлено почему-то в сторону помощника капитана «Кассандры». Фраер просто не представляет, что его ждет, когда корабль за ними вернется. Потом настанет очередь капитана-призрака, потом представителя турфирмы. Негра-бармена, штурмана, боцмана… Приятно вот так сидеть, привалившись спиной к дереву, и мечтать о том, как вся эта свора будет корчиться и просить Левшу остановиться…
Он не был жестоким человеком. Левша не любил кровь. И не было еще случая, чтобы он не тянул во время разговора время до неприличия, желая избежать физического контакта. Но когда все средства были исчерпаны, с решением он не задерживался.
Девушка осторожно, чтобы не соскользнуть, поднялась и выпрямилась. Сейчас она очень была похожа на девочку, стоящую на шаре – та же неуверенная разводка рук, чуть согнутые в коленях ноги… Левша видел эту картину или в музее, или по телевизору. Мари любила смотреть и то, и другое…
Он не хотел, чтобы она направилась к нему, ступив на берег. Но вышло именно так, как он не хотел.
Медленно переступая, словно не имея цели, она прошла тридцать метров, что их разделяли, и опустилась на песок в трех шагах от Левши.
– Я пришла извиниться.
Это было единственное, чем она не напоминала ему Мари – голос. Чуть грубоватый, он хотя и не портил общего впечатления, но голос Мари все-таки был приятнее. Не потому ли, что она говорила на французском, а эта девушка – на русском?
– Как вас зовут? – не дождавшись ответа, спросила она.
– Левша.
– Левша? Это прозвище такое? Чудно. Хорошо, я буду называть вас Левшой.
– Откуда вы?
Девушка обрадовалась. Он ей ответил. И это было первый раз, когда в голосе этого человека не слышалось сарказма.
– Из центра России.
– Что это значит? – Левша открыл глаза и повернул к девушке голову.
– Я живу в Новосибирске. Там, в географическом центре России, установлена часовня. Изредка, когда бывает время, я захожу в нее и чувствую себя центром страны. Это ощущение особенно приятно, когда в часовне я одна. Это означает, что центр страны – это я.
– Видимо, это должно придавать силы.
– Несомненно. Сейчас мне очень хотелось бы их найти. Меня зовут Катей.
Не открывая глаз и не поворачивая головы, Левша освободил руку от автомата и протянул ей ладонь. И дрогнул, когда почувствовал в ней Катины пальцы. Горячие, они заставили его открыть глаза. Эту волну тепла, накатывающую на него и оглушающую, он не чувствовал уже больше месяца. Ему показалось, что к нему прикоснулась Мари…
Москва, июль 2009-го…
Поднявшись на крышу, он сбросил с плеча моток веревки. Солнце стояло в зените, освещая Левшу, как лампа освещает засохшую крошку хлеба на столе. Поморщившись, он повел плечами. Майка с трудом отлипла от тела. Смотреть с вновь построенного «Дома Мазинга» на Москву – одно удовольствие. Никаких побочных эффектов. Ничего не видно, все вокруг заставлено, как в квартире антиквара. Другое дело – любоваться видами с «Кутузова»: огромная, бесконечная Москва, заставленная, как фишки домино перед началом развала общей композиции. Здесь же Левша понимал себя прыщом на колене. Наклонившись, он посмотрел вниз. Кажется, никто его семиминутным восхождением не заинтересовался. А если и был он замечен из окон стоящих рядом с гордостью нуворишей строений, вряд ли кто позвонил куда следует. Воры по стенам средь бела дня не лазят.
На голове его по-прежнему была каска, которую он и снял с удовольствием. Волосы средней длины тотчас упали на лоб и прилипли, выдавая в Левше человека, внимательно относящегося к собственной внешности. Слишком роскошная прическа для обычного домушника. Проведя ладонями, он завел волосы назад.
Впервые в жизни он не чувствовал удовлетворения от восхождения. Год назад Левша забрался на «Бурж Аль Араб», после чего тридцать суток отсидел в тюрьме и был интернирован на родину без права возвращения в Эмираты под честное слово консула. Полгода назад взобрался на «Си-Эн Тауэр» в Торонто. Левша отсидел в тюрьмах двадцати двух стран, и самой отвратительной ему показалась крытка в Таиланде. Роящиеся в камерах педерасты почти убедили его в том, что кого бы гонконгские власти ни завели за решетку, он непременно окажется гомосексуалистом. Кто-то предлагал свою задницу, кто-то интересовался его задницей – все разговоры и события в тюрьме сводились именно к этому. И Левша уже не раз подумал о том, что с равным успехом, но с более благоприятными последствиями он мог штурмовать не «Байок Скай Отель» в Бангкоке, а Международный финансовый центр в Гонконге в четыреста метров. Высота та же, даже, пожалуй, чуть выше, да тюрьмы там – что дома отдыха в России.
За пять последних лет Левша взобрался тридцать один раз по вертикальной плоскости общей высотой в девять километров триста метров, и отсидел за это в общем три года. Сейчас он стоял на крыше разваленного правительством и отстроенного олигархами бывшего «Дома Шталмейстера» в Малом Знаменском и на высоте тридцати пяти метров рисковал схлопотать лет десять.
«Пора убираться отсюда, пока действительно не позвонили», – подумал он и присел под круглым окном на крыше. Резко проведя по стеклу стеклорезом, он ударил локтем, и стекло с глухим хрустом ввалилось внутрь чердачного помещения. Забравшись в него, Левша пробрался к люку и вынул баллон с газовой смесью. Через несколько минут люк накалился и сдался. Левша зацепил крючком вырезанный автогеном кусок металла и дернул на себя. Позволив остыть, опустил. Замок вместе с петлями послушно опустился, и он поднял люк.
Его интересовала квартира «пять». Сигнализация отсутствует. На пульт охраны квартиры сдает только голытьба. Люди уважаемые держат на входе консьержей, больше похожих на клонов профессора Валуева. А потому подниматься на семиэтажку Левша решил внаглую, средь бела дня.
Веревка понадобилась дважды. Чтобы бросать кошку на перила третьего и шестого этажей, пришлось дожидаться дня, когда бы хозяева той и другой квартиры одновременно не находились дома. Этот день выпал на сегодня.
Мягко ступая, Левша спустился до пятой квартиры.
Бронированная дверь с итальянским замком «Чиза». Маразм чистой воды. Это как если вешать замок для почтового ящика на дверь лишенного сигнализации «Кайена». Поиграв несколько минут отмычками, Левша открыл дверь и быстро зашел в квартиру.
Через минуту был в спальне, едва найдя ее в череде лабиринтов.
Снять со стены картину Шилова с хозяйкой анфас – раз. Поставить картину на пол – два.
Набрать код на панели: «fackyou»…
Дзынь…
Ну, пятьдесят тысяч евро купюрами, новенькими, хоть брейся – сам бог велел…
А вот то, что нужно.
Сияющий странным, неметаллическим светом, но очень похожий на металлический тубус. До удивления напоминает он уменьшенный в несколько раз макет футляра для чертежей советского инженера. И тоже – с кодом.
Набрать: «fackme»…
Щелк…
Две половинки слегка разъехались в стороны…
«Я опережаю события», – подумал Левша, видя, что половинки в стороны не разъехались. Напротив, на тубусе загорелось: «Осталось две попытки».
Сев на пол и опершись спиной о стену, он вынул из кармана джинсов телефон.
– Алло? – услышал он через мгновение. Женщина говорила по-французски.
– Где ты? – ответил и он на французском.
– Я в самолете…
– Ничего не бойся. Пока контейнер у меня, тебе ничего не грозит. Звони каждые полчаса, поняла? Как только самолет опустится в Гаване, позвони еще раз.
– Да, конечно, милый… Но я… боюсь…
– Я знаю, Мари, – голос Левши помягчел. – Потерпи, любимая, прошу тебя.
Отключив связь, он вынул из другого кармана вторую трубку. Повторил ранее набранный на ней номер.
– Говорите, – приказал абонент. Тоже – по-французски.
– Я заберусь в этот дом завтра.
На языке Дюма Левша говорил, словно был коренным парижанином.
– Хорошо. Если в сейфе не окажется контейнера, сразу уходите. Но если он там окажется, а вы исчезнете, ей придется туго.
– Вы это уже говорили.
– Человеку, который с достойным лучшего применения упрямством забирается на небоскребы, напоминание не помешает. Я, например, понятия не имею, что может быть в голове такого человека.
– Однако выбрали меня, – напомнил Левша.
– Обстоятельства складывались благоприятно для меня и неблагоприятно для вас. А это лучший способ заручиться постоянством человека. У вас все?
– Нет, не все, – Левша почесал мизинцем руки, которой держал трубку, нос. – Я вам говорил, что вы сука?
– Да.
– Тогда – все. – И Левша сунул трубку в карман.
Пора убираться.
Уложив контейнер в маленький рюкзачок за спиной, в котором при восхождениях держал нужные мелочи, он туда же бросил и банковскую упаковку купюр по пятьсот евро.
Через три минуты он был на крыше, а еще через десять шел по Малому Знаменскому переулку, жуя жвачку и посматривая на солнце. На Волхонке он купил пачку сигарет «Лаки Страйк» и с удовольствием закурил.
Было жарко. Он повел плечами – майка с трудом отлепилась от тела. Левша сел за руль «Мерседеса», отключил кондиционер, чтобы не быть награжденным незаслуженной простудой, и опустил стекло. Ровно настолько, чтобы были видны лишь его черные очки. И поехал в сторону Гоголевского бульвара.
*
– Левша, я хочу вас спросить… Думаю, этот вопрос всех мучит… Кто они?
Катя посмотрела удивленно, даже наклонив голову, чтобы было лучше видно его лицо.
– Я не знаю, кто они, – тихо проговорил он. Подождал и добавил: – Среди нас, в нескольких километрах отсюда, есть военный моряк. Он может вычислить свое местонахождение на земном шаре, открыв один глаз и глянув на кончик своего носа. Так вот он понятия не имеет, где мы находимся, а ты меня спрашиваешь, кто «они». У нас тоже умер один человек. Но не от рук этих тварей. – Он повернулся к ней и стал рассматривать губы. – Мне почему-то кажется, что я ответил на все вопросы.
– Нет, не на все. Один остался… Почему ты вернулся?
– Потому что я человек.
– Я попросила у тебя прощения, – напомнила она.
– Это значит, что ты тоже – человек.
– Почему ты улыбаешься, Левша?
– Днем, когда ты протянула мне воду, я хотел сказать: «Ты ангел. Посадить бы тебя на елку».
Некоторое время она смотрела на него, не моргая, а потом рассмеялась.
Левша машинально среагировал на движение и повернул голову в сторону костра. На них исподлобья смотрел Артур.
– Он волочится за тобой?
– Ты говоришь ерунду, – ответила Катя и слегка покраснела. – Лучше расскажи, чем ты занимаешься в свободное от стрельбы из автомата время?
– Ты посмотри, – Левша едко усмехнулся, – никому не дает покоя мой автомат! Я купил его у кубинца за пятьдесят баксов перед отплытием. Еще пятьдесят заплатил кубинскому пограничнику, чтобы тот его не заметил. Таким образом, цена ваших жизней – сто долларов. Считаешь, я переплатил?
– Думаю, нет. А еще я спросила тебя о твоей профессии, но этого ты, как и кубинский пограничник, почему-то не заметил. Ты притворился слабослышащим.
– Вообще-то я превратился в слабоумного, но разве тебя проведешь, – Левша поправил на коленях автомат и почесал нос. Длинные волосы его упали на лицо. Он окончательно оставил оружие в покое и завел их назад обеими руками.
Скорее машинально, чем следуя логике, девушка сунула руку в карман шортов и вынула резинку. Левша посмотрел на ладонь, на которой резинка лежала, и с признательностью кивнул. Через мгновение на его затылке красовался короткий хвостик.
– Я верхолаз.
– Не поняла.
– Альпинист – так понятнее?
– И это позволяет тебе удовлетворять все твои желания?
– Ты о заработке? Мне хватает.
Катя потерла лоб:
– Подожди-ка… Год назад я была в Канаде… Там арестовывали какого-то русского, который забрался на самую высокую телевышку в мире…
– Ты была в Торонто? Ну, если дело было двадцать пятого июня, значит, ты слышала обо мне. Тюрьма в Канаде – это трехзвездочный отель в Москве.
– Точно! Двадцать пятого! А тридцатого я развелась.
– Сочувствую, – проскрипел Левша.
– Правда? А меня все, наоборот, поздравляли.
Он задержал взгляд на ней.
– У тебя красивые сережки.
– Обычно мужчины мне говорят, что красивы у меня губы, глаза – глубоки, что в них утонуть хочется, задницу мою они ласково называют попой и горят от желания к ней прикоснуться. Но тебе понравились почему-то сережки. А чем они красивы, Левша? Два тонких больших золотых кольца, чем могут поразить воображение мужчины?
– Катя, если женщину… ударить, можно погнуть сережку?
Она водила языком по своим безупречным зубам, не открывая рта.
– Если бы ты имел способность читать мои мысли, ты увидел бы мое желание отсесть от тебя подальше. Странные вопросы на странном острове. Спасший мне жизнь мужчина сидит напротив меня, полуобнаженной, и размышляет, что станет с моими серьгами, если врезать мне по уху. Ты незаменимый собеседник в ночном клубе.
– Так все-таки?
– Можно, Левша, можно. Если твой палец во время удара приложится к серьге, она погнется. Или сломается застежка. И тогда кольцо перестанет быть кольцом. И мне придется постоянно вертеть его в мочке таким образом, чтобы она не вывалилась из уха.
Она сделала попытку подняться, но он удержал ее за руку.
– Мой вопрос касался другого, не тебя, конечно. Хотя он немного странноват, согласен, – Левша посмотрел в сторону напрягшегося Артура. – Я же говорил – он в тебя влюблен. Встать и набить мне морду ему мешает только мой автомат. Знаешь, когда на твоих глазах расстреливают живых существ, желание побить стрелка немного притупляется… Так, значит, чтобы держать сломанную серьгу под контролем, тебе пришлось бы постоянно вертеть ее?
– Мы или сменим тему, или я пойду к Артуру.
– Разве я тебя держу? – Левша саркастически улыбался. – Кстати, рядом с ним, как Табаки возле Шер-Хана, отирается некто Лис. Он тоже глаз с тебя не сводит. Ты это знаешь?
Ни слова больше не говоря, Катя поднялась и направилась к костру.
Бриз шевелил подвижные части деревьев. Ветки, что потоньше, покачивались и издавали скрип. Где-то глубоко в лесу продолжали свой концерт лягушки. На берегу пахло йодом. Левша встал, отряхнул брюки и направился к лесу. Когда до него оставалось чуть меньше двадцати шагов, запах йода притупился, уступая место чуть горьковатому аромату сочной зелени.
Левша подошел к стене джунглей с опущенным на вытянутой руке автоматом. Тень его – длинная, тонкая, уродливая – тянулась до деревьев по песку, а достигнув стволов, поднималась вертикально, изгибаясь в коленях.
Он поднимал взгляд, чтобы увидеть, как выглядит его голова. Тень шеи – вытянутая, как у гусака, уходила вверх. Увидеть свою голову бывает не так-то просто даже на тени. Левша почти задрал подбородок, чтобы убедиться, что не бесконечен.
И в этот момент увидел ее.
Тонкая, толщиной со спичку проволока сверкнула в верхушках деревьев.
Затаив дыхание, Левша смотрел на нее и слушал биение сердца.
«Макаров… Он видел ее…»
– Эй! – донеслось сзади – испуганно, нервно.
Левша оглянулся всего на мгновение. Кричал тот, кто совсем недавно ходил у него в заложниках. А сейчас жертва переживала за беспечность своего похитителя.
До Левши донесся тонкий свист. Как будто за секунду до грохота пронесся по воздуху кнут.
Он резко повернулся к лесу – туда, где едва заметно – не приглядевшись и не разобрать – среди листвы пролегала проволока.
Ее не было. Лишь качнулось несколько веток на том месте, где она почудилась Левше. Он посмотрел на верхушки деревьев справа от себя. Одна или две ветки, словно соглашаясь с тем, что рассуждает он в принципе правильно, махнули ему и замерли.
– Что за чертовщина… – хрипло пробормотал Левша.
И вдруг опять почувствовал запах. Это был не привкус йода и не травяной аромат. Это был запах прокисшего пота.
В десяти шагах от него, в глубине стоящих черной стеной джунглей, раздался треск. Так бывает, когда грибник наступает на сухую ветку…
Шагнув назад, Левша поднял автомат.
Он пятился, пока не ощутил обнаженной спиной жар костра.
– В туалет мы ночью ходим туда, – и один из мужчин показал Левше рукой, куда.
Некоторое время Левша смотрел на него, как недавно смотрела на него Катя – дрожа ресницами, но не моргая.
Потом на лицо его вернулся румянец.
– Я запомню, – пообещал он.
А ведь всего несколько минут назад, находясь на границе тепла костра и прохлады океана, он едва не принял решение вздремнуть.
– Проволока, – проговорил он, видя, как к нему направляется Катя. – Макаров видел ее. И я видел. Значит, это не фантом.
Она подошла и села на старое место.
– Зачем ты ходил к лесу?
– Мне хотелось размять ноги. – Помедлив, он ухмыльнулся своей ядовитой улыбкой. – Послушай, я тебя спрошу, только ты не нервничай.
– О сережке? Ты сумасшедший.
– Я это знаю. Побудь же чуть-чуть чудачкой, поболтай с психом?
– Пять минут.
– Хватит и двух. Ответь, если бы у тебя была сломана застежка, то есть в сережке был проем, это каким-то образом сказалось бы на твоем поведении?
– Ты на самом деле псих. Но я притворюсь чудачкой. Да, Левша, сказалось бы. Я бы не думала ни о чем другом, кроме как об этой сережке. Я постоянно хваталась бы за нее пальцами, проверяя, на месте ли. Я бы не могла работать, заниматься любовью, трезво рассуждать. Я бы только и подгонялась, как шизофреничка. Потому что, черт возьми, ты единственный известный мне мужчина, который обратил внимание на сережки, которые я люблю и которые если бы потеряла, пришла бы в отчаяние. Теперь не хочешь ли и ты побыть немного чудаком и поговорить со мной как нормальный человек?
– Теперь – о чем угодно, самая красивая женщина этого острова, – согласился Левша, а в глазах его языки костра исполняли танец готовящихся к охоте бесов.
– Так вот… – Катя немного растерялась. Она не знала, как разговаривать с Левшой, когда он нормальный человек. – Как ты думаешь, что стало с теми, кого ты застрелил? Я видела, как эти… их товарищи схватили тела и потащили в джунгли… Они их похоронят?
– Они их сожрут.
– К-кто?
– Их, как ты их назвала, товарищи.
– Левша… – тяжело прошептала девушка. – С тобой просто невозможно разговаривать…
Было видно, что уходить ей тем не менее не хочется. Так и было на самом деле. Причин тому было две. Первая – рядом с Левшой было самое безопасное место на острове. Вторая – он не был навязчив. Он единственный, кому не хотелось обнять ее, чтобы согреть. И она заговорила о себе.
