Текст книги "Стихотворения, поэмы, трагедия"

Автор книги: Вячеслав Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Вы, свечи глаз во мгле лесной!

И тихих рысканье зверей!

И гроботеса стук ночной

У счастья запертых дверей!

Топор дубравной целины!

Предчувствий тесная тоска!

Благоуханный вихрь весны!

Над зябнущим, чья грудь узка!

Вы, что мостом могильных плит

Творите лестницы святынь!

Вы, что в ковши, где мед разлит,

Укора каплете полынь!

Туман унынья, чья роса

Трезвит надменья буйный хмель!

Попутный ветер, паруса

Надежды гонящий на мель!

Вы, пастыря железный жезл!

Овчарки божиих овец!

Крушители могущих чресл!

Опустошители сердец...

Хвалите Бога, о рабы,

Снов горьких, лов Его сетей,

Слепцы пылающих путей,

Костры гасимые Алчбы!

3 ХВАЛЕНИЕ ДУХОВ-БЛАГОВЕСТИТЕЛЕЙ

Хвалите, лилии небес,

Затворный пойте вертоград!

Храните лилии оград,

Замкнутый вертоград чудес!

Растите, вестницы чудес,

Обетования долин!

Где небом дышит сельный крин,

Разоблачится сад небес!

Благовестители чудес,

Несите лилии в перстах,

Несите Имя на устах

Сладчайшее лилей небес!

Музык сладчайшее небес

Благоухание Души,

Что Розой зыблется в тиши

Неотцветающих чудес!

VII{*}

168. ТЕЗЕЙ

Дифирамб Бакхилида

Хор

Провещай слово, святых Афин царь,

Роскошных ионян властодержец!

Продребезжала почто трубы медь?

Песнь бранную зычно протрубила?

Али нашей земли концы

Обступил и ведет грозу сеч

Враждебных ратей вождь?

Иль, умыслив недоброе,

Грабят хищники пастухов стад,

Овец угоняют в плен?..

Что же сердце твое мятет, царь?

Вещай! Али вдосталь, круг твоих рамен,

Нет надёжи-дружинников,

Юных, сильных витязей?

О Пандиона чадо и Креузы!

Эгей

Приспешил скорой стопой гонец, пеш,

Он долгий измерил путь Истмийский —

Провозвестить несказанных дел весть,

Что некий соделал муж великий.

Исполин от его руки,

Колебателя суши сын, пал —

Насильник – Синие пал!

От губительной веприцы

Вызволил Кремионский лес он,

Скирон, беззаконник, мертв.

Уж не мерит с гостьми тугих мышц

В борьбе Керкион. И молот выронил

Полипе́мона сын – Прокопт.

Мощь мощнейший превозмог.

Что-то будет? Чему дано свершиться?

Хор

И отколь сей богатырь, и кто он —

Поведал ли вестник? Ратной справой

Вооружен ли, одержит полк мног^[1]

С нарядом воинским? Иль, скиталец

Бездоспешный, блуждает он,

Мнимый пришлым купцом, один, в край

Из края, чуждый гость?

А и сердцем бестрепетен,

И могутен плечьми о тех мощь

Изведавший крепость мышц!

С ним подвигший его стоит бог

Промыслить отмщенье дел неправедных!

Но вседневных меж подвигов

Остеречься ль злой беды?

Время долго: всему свой час свершиться!

Эгей

Со двумя гриднями держит путь муж,

Поведал гонец. Висит булатный

Заповедно́й кладене́ц с белых плеч;

В руке два копья о древках гладких;

Да чеканки лаконския

Сверх кудрей огневых шелом светл;

Хитон на персях рдян;

Плащ поверх, фессалийских рун.

Очи полымя ярых жерл льют —

Лемносских горнил ключи.

Первым юности цветом юн он;

По се́рдцу ему потех да игрищ вихрь,

Те ли игры Ареевы,

Меднозычных битв пиры —

И взыскал он Афин пышнолюбивых.

COR ARDENS

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КНИГА ПЕРВАЯ

COR ARDENS

ПЛАМЕНЕЮЩЕЕ СЕРДЦЕ{*}

Sagt es Niemand, nur den Weisen,

Weil die Menge gleich verhohnet:

Das Lebend'ge will ich preisen,

Das nach Flammentod sich sehnet. Goethe, «West-Oestlicher Diwan», I, 18: «Selige Sehnsuht»^[1]

Ты – мой свет; я – пламень твой. Л. Зиновьева-Аннибал

БЕССМЕРТНОМУ СВЕТУ

ЛИДИИ ДИМИТРИЕВНЫ ЗИНОВЬЕВОЙ-АННИБАЛ

Той, что, сгорев на земле моим пламенеющим сердцем,

Стала из пламени свет в храмине гостя земли

ECCE COR ARDENS^[1]

Той,

чью судьбу и чей лик

я узнал

в этом образе Менады

«с сильно бьющимся сердцем»

ΠΑΛΛΟΜΕΝΗΣ ΚΡΑΔΙΗΝ

– как пел Гомер –

когда ее огненное сердце

остановилось

169. МЕНАДА

Скорбь нашла и смута на Менаду;

Сердце в ней тоской захолонуло.

Недвижимо у пещеры жадной

Стала безглагольная Менада.

Мрачным оком смотрит – и не видит;

Душный рот разверзла – и не дышит.

И текучие взмолились нимфы

Из глубин пещерных на Менаду:

«Влаги, влаги, влажный бог!..»

«Я скалой застыла острогрудой,

Рассекая черные туманы,

Высекая луч из хлябей синих...

Ты резни,

Полосни

Зубом молнийным мой камень, Дионис!

Млатом звучным источи

Из груди моей застылой слез ликующих ключи»...

Бурно ринулась Менада,

Словно лань,

Словно лань, —

С сердцем, вспугнутым из персей,

Словно лань,

Словно лань, —

С сердцем, бьющимся, как сокол

Во плену,

Во плену, —

С сердцем, яростным, как солнце

Поутру,

Поутру, —

С сердцем, жертвенным, как солнце

Ввечеру,

Ввечеру...

Так и ты, встречая бога,

Сердце, стань...

Сердце, стань...

У последнего порога,

Сердце, стань...

Сердце, стань...

Жертва, пей из чаши мирной

Тишину,

Тишину! —

Смесь вина с глухою смирной —

Тишину...

Тишину...

СОЛНЦЕ-СЕРДЦЕ{*}

170. ХВАЛА СОЛНЦУ

О Солнце! вожатый ангел Божий,

С расплавленным сердцем в разверстой груди!

Куда нас влечешь ты, на нас непохожий,

Пути не видящий пред собой впереди?

Предвечный солнца сотворил и планеты.

Ты – средь ангелов-солнц! Мы – средь темных

планет...

Первозданным светом вы, как схимой, одеты:

Вам не светят светы – вам солнца нет!

Слепцы Любви, вы однажды воззрели,

И влечет вас, приливом напухая в груди,

Протяженный пламень к первоизбранной цели —

И пути вам незримы в небесах впереди.

И в расплавленном лоне, пока не иссякла

Вихревой пучины круговратная печь, —

Нас, зрящих и темных, к созвездью Геракла,

Вожатый слепец, ты будешь влечь!

Любовью ты будешь истекать неисчерпной

К созвездью родному – и влечь – и влечь!

В веках ты поволил венец страстотерпный

Христа-Геракла своим наречь!

171. ХОР СОЛНЕЧНЫЙ{*}

Корифей

Наг в полудне, кто владеет

Огневыми небесами?

Кто в одеждах тонких рдеет

Заревыми полосами?

Хор

Царь, сжигающий богатый,

Самоцветный мой венец!

Всходы вечности несжатой

В беге вечном жнущий жнец!

Корифей

В белый зной с бойниц истомы

Кто палит могильным оком?

Кто звездой, с подушек дремы,

Обручается с востоком?

Хор

Солнце, ты планет вожатый!

Солнце, пастырь лун-овец!

Новей пламенных оратай!..

Солнце – сердце солнц-сердец!

172. СОЛНЦЕ {*}

Газэла

Как стремительно в величье бега Солнце!

Как слепительно в обличье снега Солнце!

Веет сумеречно вещая прохлада:

Млеет длительно – всё мед и нега – Солнце.

В чарах сумеречных встретятся два взгляда...

Как пьянительно кипит у брега Солнце!

В черный гнев из туч просветится пощада;

И целительно встает с ночлега Солнце.

Солнце – сочность гроздий спелых, соки яда;

Спит губительно в корнях омега Солнце.

Альфа мира, сеять в ночь твоя услада,

О свершительная мощь, Омега – Солнце!

Начертало ль в сердце вашем, Геи чада,

Повелительно скрижаль ковчега Солнце?

173. ASSAI PALPITASTI^[1]{*}

Довольно ты билось! Леопарди

Всё, чем жадно жило ты,

Вольно-подневольное,

Всё, чем дорожило ты,

Сердце богомольное,

Сорвано ненастьями,

Вьюгами расхищено...

Смертными пристрастьями

Ныне ты пресыщено!

Алчное, пресыщено

Смертными разлуками!

Жертвенно очищено

Огненными муками!..

 Что ж не облачишься ты,

Солнце, рдяной схимою?

Что не обручишься ты

С зорькою родимою?

Насмерть пораженное,

Медлишь в отдалении,

Млеешь, обнаженное,

В пламенном биении, —

Жарко содрогаешься

Благостью и жалостью,

Гневом облегаешься,

Истекаешь алостью, —

Солнце ль ты богатое,

Сердце ль, сердце бедное,

Радостно-распятое

Горестно-победное!

174. ЗАВЕТ СОЛНЦА{*}

Солнце ясное восходит,

Солнце красное заходит,

Солнце белое горит

Во свершительном притине —

И о жертвенной судьбине

Солнцу-сердцу говорит:

«Ты, сжимаясь, разжимаясь,

Замирая, занимаясь

Пылом пламенным, горишь

Сердце, брат мой неутомный,

И в своей неволе темной

Светлый подвиг мой творишь!

Истекаешь неисчерпно,

Поникаешь страстотерпно

Во притине роковом;

Весь ты – радость, ранним-рано,

Брат мой, – весь ты кровь и рана

На краю вечеровом!

Будь же мне во всем подобен:

Бескорыстен и незлобен

И целительно-могуч,

Сердце – милостный губитель,

Расточитель, воскреситель,

Из себя воскресший луч!

От себя я возгораюсь

Из себя я простираюсь

Отдаюсь во все концы

И собою твердь и землю,

Пышно-распятый, объемлю:

Раздели мои венцы —

Острия и лалы терна,

Как венчаемый покорно,

Помазуемый в цари!

Уподобься мне в распятье,

Распростри свое объятье —

И гори, гори, гори!»

175. ПСАЛОМ СОЛНЕЧНЫЙ{*}

Я пою твои славы, живое

Солнце!

И тебе мой псалом, огневое

Сердце!

Нет яркому Солнцу,

Свободному свету,

Неоскудному свету,

Созвучья иного,

Чем темное,

Тесное,

Пленное

Сердце, —

Сердце, озимое семя живого огня!

Нет жаркому Сердцу,

Безысходному свету,

Подспудному, скудному, трудному свету,

Отзвучья земного:

Ты – его лик и подобье небесное,

О неистомное,

В свете своем сокровенное,

Ты, исходящее пламеннокрылою,

Царственной,

Дарственной,

Жертвенной силою,

Щедрое Солнце!

Глаз потемнелый тобой ослепленного дня!

Ужас, зияющий в полдень в небесном расплаве!

Полый, торжественный гроб,

Откуда Воскресший, очам нестерпимо, выходит во славе

Победы белой

Над оробелой

Стражной маро́ю полуденных злоб!

Ибо так славословили ангелы близких селений:

«Вот, сердце в смертном – солнце пылающее,

И солнце – вселенной сердце, желающее

Бессмертных закланий!

Се, агнец блаженных истоков, струй огневых

Утолений

Напояющий трепетных ланей

И жаждущих робких оленей!..»

И я славословлю тебя, двуединое Сердце

Всезрящего мира

Меж; горнею бездной

И бездной во мне!

Тебя, двуединое Солнце

Горящего пира

В моей многозвездной,

В моей всесвятой

Глубине —

В моей золотой

Тишине!..

 И так славословят

Из тайных своих отдалений

Ангелы дальних селений

(Кто отзвук их арф уловит?):

«Тихая Воля идет,

Хаос пылает...

Сердце святыни желает!

Пристани Солнце ждет!..»

176. СОЛНЦЕ-ДВОЙНИК{*}

Ты над злыми, над благими,

Солнце страдное, лучишься

Изволением Отца!

Пред тобою все нагими

Мы стоим, и ты стучишься

В наши темные сердца.

В сердце замкнутом и тесном,

Душный свод кляня, страдает

Погребенный твой двойник.

В посетителе небесном

Кто, радушный, угадает

Ослепительный свой лик?

Часто, ах, в дреме, подобной

Тьме загробной, – «Друг стучится, —

Ропщет узник: – гнать не смей,

Раб, царя!»... Но стражник злобный

Видит луч твой и кичится:

«Гость мой, брат мой; лютый змей»!..

Я, забывший, я, забвенный,

Встану некогда из гроба,

Встречу свет твой, в белом льне;

Лик явленный, сокровенный

Мы сольем, воскреснув, оба,

Я – в тебе, и ты – во мне!

177. СЕРДЦЕ ДИОНИСА{*}

Осиян алмазной славой,

Снеговерхий, двоеглавый, —

В день избранный, – ясногранный, за лазурной пеленой

Узкобрежной Амфитриты,

Где купаются хариты, —

Весь прозрачностью повитый

И священной тишиной, —

Ты предстал, Парнас венчанный, в день избранный, предо мной!

Сердце, сердце Диониса под своим святым курганом,

Сердце отрока Загрея, обреченного титанам,

Что, исторгнутое, рдея, трепетало в их деснице,

Действо жертвенное дея, скрыл ты в солнечной гробнице, —

Сердце древнего Загрея, о таинственный Парнас!

И до дня, в который Гея, – мать Земля сырая, Гея, —

Как божественная Ниса, просветится, зеленея, —

Сердце Солнца-Диониса утаил от буйных нас.

178. DE PROFUNDIS^[1]{*}

Sole splendidior, candidior nive

Subtilique minus subditus aethere

Vitae corporeae condicionibus

Arcanus morituri incola pectoris.^[2]

Кто б ни был, мощный, ты: царь сил – Гиперион,

Иль Митра, рдяный лев, иль ярый Иксион,

На жадном колесе распятый,

Иль с чашей Гелиос, иль с луком Аполлон,

Иль Феникс на костре, иль в пламенях дракон,

Свернувший звенья в клуб кольчатый, —

Иль всадник под щитом на пышущем коне,

Иль кормщик верхних вод в сияющем челне,

Иль ветхий днями царь, с востока,

В лучах семи тиар, на жаркой четверне,

Вращаешь ты, летя к лазурной крутизне,

Огонь всевидящего ока, —

Иль, агнцу с крестною хоругвию, дано

Тебе струить из ран эдемское вино,

И льется Кана с выси Лобной,

И копья в снежное вонзаются руно,

Но зрак твой, пронизав мгновенное пятно,

Слепя, встает из сени гробной, —

Кто б ни был ты, жених на пламенных пирах, —

Есть некий бог во мне – так с Солнцем споритпрах —

Тебя лучистей и светлее,

Бездушней, чем эфир, рассеянный в мирах,

И снега белого на девственных горах

Пречистой белизной белее!

В родной прозрачности торжественных небес, —

Я жду – из-за моих редеющих завес

Единосущней, соприродней,

Чем ты, о зримый свет, источнику чудес

Вожатый озарит блужданий темный лес:

К нему я звал из преисподней.

СУД ОГНЯ{*}

Πάντα τo πῦρ κρινεῖ.^[1] Гераклит

179. СУД ОГНЯ

Сергею Городецкому

Вей, пожар! Идут герои

От опальных очагов —

Плен делить, и клады Трои,

И сокровища богов.

Каждый мышцей неистомной

Алой сечи мзду купил.

Встал – и емлет жребий темный

Фессалиец Эврипил.

И потупил бранник лютый

Быстрых глаз бесстрашный бег —

На Гефестов пресловутый

Златокованный ковчег.

Дар отеческим залогом

От Крони́она Дардан

Древле взял, – что тайным богом

Эврипиду ныне дан.

«Эврипил! струям Скамандра

Вверь нетронут страшный дар:

Не вотще его Кассандра,

Озираючи пожар,

С окровавленного прага

К нашим ринула ногам!

С ярых уст скипала влага, —

Их суды слышны богам.

Эврипил! струям Скамандра

Ты предай неверный дар:

Стелет недругу Кассандра

Рока сеть и мрежи кар»...

Но героям царь не внемлет:

Испытать обет немой

Он горит, и клад подъемлет,

И бежит, укрытый тьмой.

Скрыню раскрыл – и при заревах ночи

Мужа прекрасного видит в гробу.

Светятся стклом неотводные очи;

Ветви густые сплелися на лбу.

В левом – сосуд; жезл – в деснице торжественной.

Долгий хитон испещряют цветы.

Дышат черты

Силой божественной.

Царь изрыл тайник и недрам

Предал матерним ковчег.

А из них, в цветеньи щедром, —

Глядь – смоковничный побег

Прыснул, сочный, – распускает

Крупнолистные ростки, —

Пышным ветвием ласкает

Эврипиловы виски.

Ствол мгновенный он ломает,

Тирс раскидистый влачит:

Змий в руке свой столп вздымает,

Жала зевные сучит...

Бросил тирс, бежит и слышит,

Робкий, с тылу шип змеи...

Сжатой злобы близость дышит...

И в Скамандровы струи —

Он нырнул и раменами

Поборает кипь быстрин...

Бык, изрыгнутый волнами,

Разъяренный, из пучин

Прянул на берег и гонит

Эврипилов бледный страх...

Витязь бег ко граду клонит, —

Враг храпит, взрывая прах...

Стелют стогна звонкий камень;

Очи горький дым слепит...

Уж не бык ревет, а пламень,

И не змий – пожар шипит:

В очи глянет – жалит жалом,

Пышет яростью горнил...

Вдруг настиг – и в вихре алом

Сердце сердцем подменил...

Дик, он озрелся на площади. Зданий

Мощи пылают. В скорбной толпе

Жены подъемлют клики рыданий...

Юноша-бог – на горящем столпе!..

Бог ли ковчега – тот отрок властительный?

Кудри-фиалки под шлемом темны.

Очи влажны

Мглой опьянительной...

Обуян виденьем, скачет,

Бога славя, Эврипил.

«Та, что здесь по муже плачет

Иль по сыне, – возопил, —

 Иль по дочери, поятой

На срамленье ко врагу,

Иль по храмине богатой

И родному очагу, —

Пусть пред Вакхом браней пляшет,

Стан согбенный разогнет!

Пьяный пламень поле пашет,

Жадный жатву жизни жнет.

Всё лизнет и всё рассудит

С Геей сплетшийся Перун.

Кто пребыть дерзнет – пребудет:

Ветхий Феникс вечно юн.

Жив убийцею-перуном,

Поединком красен мир.

Разногласье в строе струнном,

И созвучье в споре лир.

Пойте пагубу сражений!

Торжествуйте севы сеч!

Правосудных расторжений

Лобызайте алый меч!

Огневого воеводы

Множьте, множьте легион!

Кто прильнул к устам Свободы,

Хмелем молний упоен,

Ляжет в поле, опаленный, —

Но огнем прозябнет – жечь.

Лобызайте очервленный —

Иль, схватив, вонзайте – меч!»

ГОДИНА ГНЕВА{*}

180. ЗАРЕВА

С. А. Полякову

Обняли зарева сумерки зимние, —

На́ небе – меч...

Гимнов глубоких придверница,

Пой, Полигимния!

Ты ли не спутница бурям и войнам?

Плачь нам и пой нам

Жребии сеч!

Хочет ударить – как в колокол веч —

В струны живые Камена;

Рот многошумный отверст...

Но Мельпомена,

Муза-соперница —

Мертвенный призрак с личиной Горгоны, —

Ей запрещая гневы и стоны,

К устам приложила трагический перст...

Молчание!.. Рок нам из мрака зовущую руку простер:

И – в трепете – всё же схватили мы руку вожатую...

Темный, влечет он тропой непочатою

Жертву – в костер!..

Вещих сестер

В ужасе молкнет божественный хор...

Лишь подвигов Муза, героев печальница,

Чертит, склонившись, при заревах дальных,

Сталью холодной на медях скрижальных

Повесть годин, —

Клио... Да, ты, звездочетов начальница,

Сроки судьбин

В зимних созвездьях читаешь, Урания,

Числишь в них убыли, прибыли ранние,

Долгую полночь и солнцеворот,

Феникса-жертвы из пепла возлет!

   1904

181. МЕСТЬ МЕЧНАЯ{*}

Геройской памяти сотника Александра Зиновьева

Русь! На тебя дух мести мечной

Восстал – и первенцев сразил,

И скорой казнию конечной

Тебе, дрожащей, угрозил —

За то, что ты стоишь, немея,

У перепутного креста,

Ни Зверя скиптр подъять не смея,

Ни иго легкое Христа...

Поникли нежные посевы,

Встает врагами вал морей,

И жертв невольных чьи-то гневы

У темных косят алтарей.

   12 мая 1904

182. ОЗИМЬ{*}

Как осенью ненастной тлеет

Святая озимь – тайно дух

Над черною могилой рдеет,

И только душ легчайших слух

Незадрожавший трепет ловит

Меж косных глыб, – так Русь моя

Немотной смерти прекословит

Глухим зачатьем бытия...

   1904

183. ПОД ЗНАКОМ РЫБ{*}

При заревах, в годину гнева,

Из напоенных кровью глыб

Пророс росток святого древа

На звездный зов заветных Рыб.

Росток младенческий, приземный!

Орлов ютить ты будешь в день,

Как над страной неподъяремной

Могучую раздвинешь сень.

Расти ж! Тебя не скосят люди,

Не истребят премены дней;

Не вырвать из родимой груди

Ничьей руке твоих корней!

Тебя земли вскормила воля,

Вспоила жертвенная кровь;

Твой стражный полк, мирского поля, —

Вся в копьях – колосится новь.

   18 февраля 1905

184. ЦУСИМА{*}

«Крейсер „Алмаз“ прорвался чрез цепь

неприятельских судов и прибыл во

Владивосток». Из военных реляций

Далече выплыла... – последний наш оплот!

И в хлябях водного и пламенного ада —

Ко дну идет...

И мы придвинулись на край конечных срывов...

Над бездной мрачною пылает лютый бор...

Прими нас, жертвенный костер,

Мзда и чистилище заблудшихся порывов. —

О Силоам слепот, отмстительный костер!..

И некий дух-палач толкает нас вперед —

Иль в ночь могильную, иль в купину живую...

Кто Феникс – возлетит! Кто Феникс – изберет

Огня святыню роковую!

Огнем крестися, Русь! В огне перегори

И свой Алмаз спаси из черного горнила!

В руке твоих вождей сокрушены кормила:

Се, в небе кормчие ведут тебя цари.

   18 мая 1905

185. АСТРОЛОГ{*}

«Гласи народу, астроло́г,

И кинь свой клич с высокой башни:

На села сирые, на чахнущие пашни

Доколь небесный гнев налег?»

«Чредой уставленной созвездья

На землю сводят меч и мир:

Их вечное ярмо склонит живущий мир

Под знак Безумья и Возмездья.

Дохнет Неистовство из бездны темных сил

Туманом ужаса, и помутится разум, —

И вы воспляшете, все обезумев разом,

На свежих рытвинах могил.

И страсть вас ослепит, и гнева от любви

Не различите вы в их яром искаженье;

Вы будете плясать – и, пав в изнеможенье,

Все захлебнуться вдруг возжаждете в крови.

Бьет час великого Возмездья!

Весы нагнетены, и чаша зол полна...

Блажен безумьем жрец! И, чья душа пьяна, —

Пусть будет палачом!... Так говорят созвездья».

   1905

186. POPULUS-REX^[1]{*}

Тот раб, кто говорит: «Я ныне стал свободным».

Вольноотпущенник, владык благодари!..

Нет! в узах были мы заложники-цари;

Но узы скинули усильем всенародным.

Кто не забыл себя в тюрьме багрянородным,

Наследие державств властительно бери —

И Память Вечную борцам своим твори,

Насильникам отмстив забвеньем благородным.

О Солнце Вольности, о близкое, гори!

И пусть твой белый лик в годину распри бурной,

Взнесясь из орифламм алеющей зари

В глубины тихие соборности лазурной, —

Восставит в торжестве родных знамен цвета,

Что скоп убийц украл и топчет слепота.

   18 октября 1905

187. ТИХАЯ ВОЛЯ{*}

Свободы хоровой! —

И всенародный серп, и вольные пространства

Запашки трудовой!..

В живой соборности и Равенство и Братство

Звучат святей, свежей, —

Где золотой волной вселенское богатство

Сотрет рубцы межей...

О, как тебе к лицу, земля моя, величье

Смиренное жены,

Кормящей грудию, – и кроткое обличье

Христовой тишины, —

Чтоб у твоих колен семьей детей родимых

Теснились племена...

Баюкай тихо, песнь, – лелей в браздах незримых

Святые семена!

   1905

188. SACRA FAMES^[1]{*}

Мудрость нудит выбор: «Сытость – иль свобода».

Жизнь ей прекословит: «Сытость – иль неволя».

Упреждает Чудо пламенная Воля;

Но из темной жизни слабым нет исхода.

Мудрость возвещает, что Любовь – Алканье.

Жизнь смеется: «Голод – ненависть и злоба»...

И маячит Слова нищее сверканье

Меж даяньем хлеба и зияньем гроба.

189. ЛЮЦИНА{*}

Fave, Lucina! Vergil.^[2]

Так – в сраме крови, в смраде пепла,

Изъязвлена, истощена, —

Почти на Божий день ослепла

Многострадальная страна...

К тебе безжалостна Люцина

Была, о мать, в твой срок родов,

Когда последняя година

Сомкнула ветхий круг годов,

Когда старинные зачатья,

Что ты под сердцем понесла,

В кровях и корчах ты в объятья

Зловещий Парке предала!

Кто душу юную взлелеет?

Какой блюститель возрастит?

Чей дух над ней незримо веет?

Что за созвездие блестит?

Свою ж грызущий, в буйстве яром,

От плоти плоть, от кости кость,

Народ постигнет ли, что с даром

К нему нисходит некий гость?

Где ангел, что из яслей вынет

Тебя, душа грядущих дней? —

И скопища убийц раздвинет,

И сонмы мстительных теней,

Что вихрем веют с океанов,

Встают с полей бесславных битв,

Где трупы тлеют без курганов,

Без примирительных молитв, —

Встают с родных полей, волнуясь —

Кровавых пойм людской покос, —

Сгубить, в толпах живых беснуясь,

Росток, зовущий благость рос...

 Елей разлит, светильня сохнет,

Лампада праздная темна:

Так, в тленьи медленном заглохнет

Многострадальная страна...

Но да не будет!.. Скрой, Люцина,

Дитя надежд от хищных глаз!..

Всё перемнется в нас, что глина;

Но сердце, сердце – как алмаз.

   На новый 1906

190. ЯЗВЫ ГВОЗДИНЫЕ{*}

Сатана свои крылья раскрыл, Сатана

Над тобой, о родная страна!

И смеется, носясь над тобой, Сатана,

Что была ты Христовой звана:

«Сколько в лесе листов, столько в поле крестов:

Сосчитай прогвожденных христов!

И Христос твой – соро́м: вот идут на погром —

И несут Его стяг с топором»...

И ликует, лобзая тебя, Сатана, —

Вот, лежишь ты, красна и черна;

Что гвоздиные свежие раны – красна,

Что гвоздиные язвы – черна.

   1906

191. СТЕНЫ КАИНОВЫ{*}

И рече ему Господь Бог: не тако: всяк

убивый Каина, седмижды отмстится. И

положи Господь Бог знамение на Каине,

еже не убити его всякому обретающему

его.

Вас Каин основал, общественные стены,

Где «не убий» блюдет убийца-судия!

Кровь Авеля размоет ваши плены,

О братстве к небу вопия.

Со Смертию в союз вступила ваша Власть,

Чтоб стать бессмертною. Глядите ж, люди-братья!

Вот на ее челе печать ее проклятья:

«Кто встал на Каина – убийцу, должен пасть».

192. ПАЛАЧАМ{*}

Гляжу вперед я без боязни:

Истлеет древко топора;

Не будет палача для казни.

И просвещенные сердца

Извергнут черную отраву —

И вашу славу и державу

Возненавидят до конца.

Бичуйте, Ксерксы, понт ревучий!

И ты, номадов дикий клан,

Стрелами поражая тучи,

Бессильный истощи колчан!

Так! Подлые вершите казни,

Пока ваш скиптр и царство тьмы!

Вместите дух в затвор тюрьмы! —

Гляжу вперед я без боязни.

СИВИЛЛА{*}

193. НА БАШНЕ

Л. Д. Зиновьевой-Аннибал

Пришелец, на башне притон я обрел

С моею царицей – Сивиллой,

Над городом-мороком – смурый орел

С орлицей ширококрылой.

Стучится, вскрутя золотой листопад,

К товарищам ветер в оконца:

«Зачем променяли свой дикий сад

Вы, дети-отступники Солнца,

Зачем променяли вы ребра скал,

И шепоты вещей пещеры,

И ропоты моря у гордых скал,

И пламенноликие сферы —

На тесную башню над городом мглы?

Со мной – на родные уступы!..»

И клекчет Сивилла: «Зачем орлы

Садятся, где будут трупы?»

194. МЕДНЫЙ ВСАДНИК{*}

В этой призрачной Пальмире,

В этом мареве полярном,

О, пребудь с поэтом в мире

Ты, над взморьем светозарным

Мне являвшаяся дивной

Ариадной, с кубком рьяным,

С флейтой буйно-заунывной

Иль с узывчивым тимпаном, —

Там, где в гроздьях, там, где в гимнах

Рдеют Вакховы экстазы...

В тусклый час, как в тучах дымных

Тлеют мутные топазы,

Закружись стихийной пляской

С предзакатным листопадом

И под сумеречной маской

Пой, подобная менадам!

В желто-серой рысьей шкуре,

Увенчавшись хвоей ельной,

Вихревейной взвейся бурей,

Взвейся вьюгой огнехмельной!..

Ты стоишь, на грудь склоняя

Лик духовный – лик страдальный,

Обрывая и роняя

В тень и мглу рукой печальной

Лепестки прощальной розы, —

И в туманные волокна,

Как сквозь ангельские слезы,

Просквозили розой окна —

И потухли... Всё смесилось,

Погасилось в волнах сизых...

Вот – и ты преобразилась

Медленно... В убогих ризах

Мнишься ты в ночи Сивиллой...

Что, седая, ты бормочешь?

Ты грозишь ли мне могилой?

Или миру смерть пророчишь?

Приложила перст молчанья

Ты к устам – и я, сквозь шепот,

Слышу медного скаканья

Заглушённый тяжкий топот...

Замирая, кликом бледным

Кличу я: «Мне страшно, дева,

В этом мороке победном

Медно-скачущего Гнева»...

А Сивилла: «Чу, как тупо

Ударяет медь о плиты...

То о трупы, трупы, трупы

Спотыкаются копыта»...

195. IRIS IN IRIS^[1]{*}

Над севами грады

Голубиные падают.

Над гневами радуги

Любимою радуют

Надеждой оратаев,

Небес соглядатаев.

Я ль пагубным вестницам

Доверюсь, пророчица?

По радужным лестницам

Сойти к вам захочется

Зверям-погубителям,

Царям-опалителям,

Огням-небожителям.

Ирида коварная —

Приспешница Ге́рина,

Владычицы Громовой.

Дугой огнезарною

Година размерена

Гордыни Содомовой.

 Вам радуги кинуты

Не вестью заветною

(Заветы отринуты!) —

Петлей многоцветною.

Повынуты жребии,

Суды напророчены;

И кинут отребия,

Цепом отмолочены.

196. МОЛЧАНИЕ{*}

Л. Д. Зиновьевой-Аннибал

В тайник богатой тишины

От этих кликов и бряцаний,

Подруга чистых созерцаний,

Сойдем – под своды тишины,

Где реют лики прорицаний,

Как радуги в луче луны.

Прильнув к божественным весам

В их час всемирного качанья,

Откроем души голосам

Неизреченного молчанья!

О, соизбранница венчанья,

Доверим крылья небесам!

Души глубоким небесам

Порыв доверим безглагольный!

Есть путь молитве к чудесам,

Сивилла со свечою смольной!

О, предадим порыв безвольный

Души безмолвным небесам!

СОЛНЦЕ ЭММАУСА{*}

197. ПУТЬ В ЭММАУС

День третий рдяные ветрила

К закатным пристаням понес...

В душе – Голгофа и могила,

И спор, и смута, и вопрос...

И, беспощадная, коварно

Везде стоит на страже Ночь, —

А Солнце тонет лучезарно,

Ее не в силах превозмочь...

И неизбежное зияет,

И сердце душит узкий гроб...

И где-то белое сияет,

Над мраком зол, над морем злоб!

И женщин белых восклицанья

В бреду благовестят – про что?..

Но с помаваньем отрицанья,

Качая мглой, встает Ничто...

И Кто-то, странный, по дороге

К нам пристает и говорит

О жертвенном, о мертвом Боге...

И сердце – дышит и горит...

198. SEMPER MORIOR, SEMPER RESURGO^[1]{*}

Н. М. Минскому

Меж мгновеньем и мгновеньем

Бездна темная зияет.

По змеисто-зыбким звеньям

Тухнет свет, и свет сияет

Над струистою могилой.

Сладко, вспыхнув лунной силой,

Вновь тонуть мне в силе темной, —

Малой искрой миг единый

Мреть – и меркнуть – над огромной

Колыбельною пучиной.

Ходит бездной дух-гаситель,

Ходит бездной воскреситель

На божественном приволье...

Погасая, воскресая,

Сладко мне мое безволье

Доверять валам надежным...

Светлой думы полоса я

Над глубоким Невозможным.

199. АТТИКА И ГАЛИЛЕЯ{*}

Двух Дев небесных я видел страны:

Эфир твой, Аттика, твой затвор, Галилея!

Над моим триклинием – Платона платаны.

И в моем вертограде – Назарета лилея.

Я видел храм Девы нерукотворный,

Где долинам Эдема светит ангел Гермона, —

Парфенон златоржавый в кремле Необорной

Пред орлом синекрылым Пентеликона.

И, фиалки сея из обители света,

Мой венок элевсинский веяньем тонким

Ласкала Афина; медуница Гимета

К моим миртам льнула с жужжаньем звонким.

Голубеют заливы пред очами Паллады

За снегами мраморов и маргариток;

В хоровод рыжекосмый соплелись ореады;

Древний мир – священный пожелтелый свиток.

Шлемом солнечным Взбранная Воевода

Наводит отсветную огнезрачность,

Блеща юностью ярою с небосвода:

И пред взорами Чистой – золотая прозрачность.

И в просветных кристаллах излучины сини;

И дриады безумие буйнокудрой

Укротила богиня; и открыты святыни

Ясноокой, и Строгой, и Безмужней, и Мудрой.

И за голою плахой Ареопага

Сребродымная жатва зеленеет елея;

За рудо́ю равниной – как яхонт – влага;

Тополь солнечный блещет и трепещет, белея.

Пред Гиметом пурпурным в неге закатной

Кипарисы рдеют лесного Ардета,

Олеандры Илисса, и пиний пятна

На кургане янтарном Ликабета.

Злато смуглое – дароносицы Эрехтея;

Колос спелый – столпные Пропилеи;

Терем Ники – пенная Левкотея...

Но белее – лилия Галилеи!

Там, далече, где жаждут пальмы Магдалы

В страстной пустыне львиной, под лобзаньем лазури,

Улыбаются озеру пугливые скалы,

И мрежи – в алмазах пролетевшей бури.

И – таинницы рая – разверзли долины

Растворенным наитьям благовонные лона;

И цветы расцветают, как небесные крины;

И колосья клонятся Эздрелона.

Лобный купол круглится, розовея, Фавора;

И лилия утра белее асбеста;

И в блаженную тайну заревого затвора

Неневестная сходит с водоносом Невеста.

ПЕСНИ ИЗ ЛАБИРИНТА

200—205. ПЕСНИ ИЗ ЛАБИРИНТА{*}

1 ЗНАКИ

То пело ль младенцу мечтанье?

Но всё я той песни полн...

Мне снится лучей трепетанье,

Шептанье угаданных волн.

Я видел ли в грезе сонной,

Младенцем, живой узор —

Сень тающей сети зеленой,

С ней жидкого золота спор?

Как будто вечерние воды

Набросили зыбкий плен

На бледно-отсветные своды,

На мрамор обветренный стен.

И там, в незримом просторе,

За мшистой оградой плит,

Я чую – на плиты море

Волной золотой пылит...

Чуть шепчет – не шепчет, дышит

И вспомнить, вспомнить велит —

И знаки светом пишет,

И тайну родную сулит.

2 ТИШИНА{*}

С отцом родная сидела;

Молчали она и он,

И в окна ночь глядела...

«Чу, – молвили оба, – звон»...

И мать, наклонясь, мне шепнула:

«Далече – звон... Не дыши!..»

Душа к тишине прильнула,

Душа потонула в тиши...

И слышать я начал безмолвье

(Мне было три весны) —

И сердцу доносит безмолвье

Заветных звонов сны.

3 ПАМЯТЬ

И видел, младенцем, я море

(Я рос от морей вдали):

Белели на тусклом море

В мерцающей мгле корабли.

И кто-то гладь голубую

Показывал мне из окна —

И вещей душой я тоскую

По чарам живого сна...

И видел я робких оленей

У черной воды ложбин.

О, темный рост поколений!

О, тайный сев судьбин!

4 ИГРЫ

 Мой луг замыкали своды

Источенных мраморных дуг...

Часы ль там играл я – иль годы —

Средь бабочек, легких подруг?

И там, под сенью узорной,

Сидели отец и мать.

Далось мне рукой проворной

Крылатый луч поймать.

И к ним я пришел, богатый, —

Поведать новую быль...

Серела в руке разжатой,

Как в урне могильной, – пыль.

Отец и мать глядели:

Немой ли то был укор?

Отец и мать глядели:

Тускнел неподвижный взор...

И старая скорбь мне снится,

И хлынет в слезах из очей...

А в темное сердце стучится

Порханье живых лучей.

5 СЕСТРА{*}

Из аметистных волн —

Детей – нас выплыло много.

Чернел колыбельный челн.