Текст книги "Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне"

Автор книги: Вячеслав Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 47 страниц)

Сотнику А. Н. Шпаренго

Александр Николаевич Шпаренго – сотник Кубанского Войска в Казачьем Стане, чьи воспоминания помещены в первой части книги; один из первых офицеров, которому удалось выпрыгнуть на ходу из английской машины по дороге из Лиенца в Шпиталь и таким образом избежать выдачи. В эмиграции, в своем письме к генералу Науменко от 10 февраля 1956 года он просит его ответить на ряд вопросов, непосредственно касающихся событий казачьей истории Второй мировой войны и их главных лиц.

В. Г. Науменко – А. Н. Шпаренго. 15 февраля 1956 года.

<…> Вы сообщили мне очень интересные сведения о себе, а именно то, что Вы были вывезены из Лиенца и по пути выпрыгнули.

Я слышал о таких случаях, но впервые встречаю человека, который сделал такой смелый шаг. Это интересно не только для меня, но и для других казаков, а для собираемых мной материалов о трагедии казачества – дополнение, иллюстрирующее русскую поговорку «Смелым Бог владеет».

… Постараюсь ответить на Ваши вопросы.

О генерале П. Н. Краснове. Какого он политического направления? Убежденный монархист. Потеряв Россию, впредь до ее возрождения, он считал Дон самостоятельным и всячески старался быть полезным ему. В свое время для получения возможности его существования он связался с немцами. Конечно, он самостийником никогда не был. Самостийность его была «впредь до…».

К сожалению, у него была отвратительная черта, свойственная довольно большому числу донцов. Дон – это все, а остальные Войска ничто. Эта черта отталкивала от него многих. Он не терпел наряду с собой людей самостоятельных, но слепые исполнители его воли, были милы его сердцу. Этим широко пользовался злой гений Петра Николаевича, Семен Краснов. Не будучи человеком умным, он был хитер. Он если не главный, то крупный виновник того, что произошло. Он умел льстить старику, а тот не мог разобраться, где лесть, а где правда. Хорошие слова ему нравились. Занятый многими делами, П. Н. Краснов не всегда разбирался в том, что предлагает Семен. А Семен, задумав что-либо, хитро подходил к выполнению своего плана. «Ваше Высокопревосходительство! – говорил он. – Вы изволили как-то высказать пожелание, чтобы это было сделано так. Ваше желание исполнено».

То, о чем говорил Семен раньше, и в голову не приходило старику, но он, не то делал вид, не то сам верил, что он об этом говорил, и благодарил «Сему». Оба довольны.

Скажу Вам пример из моего личного соприкосновения с П. Н. Красновым. По прибытии казаков в район Джемоны, я поехал туда, чтобы лично убедиться и, если надо, доложить Начальнику управления о том, что я там найду. А нашел я многое. Доманов был человек совершенно не понимающий дела, случайно возглавивший Казачий Стан. В нем, как Вы сами знаете, многое было неладно, начиная от взаимоотношений Доманова с командным составом и более видными казаками. Нашел, что в строевых частях было весьма слабо поставлено дело вооружения и снабжения. Например, на вооружении было несколько сортов винтовок и автоматов. Казалось, надо бы было распределить его по полкам так, чтобы в одной части по возможности было одного типа вооружение. В частях же Доманова была полная неразбериха – все перемешано. Совершенно безобразно было поставлено дело с ковкой лошадей, плохо с обмундированием и питанием. Все это при умелом подходе к делу можно было устранить, так как немцы широко шли навстречу просьбам Походного атамана. К сожалению, последний, не будучи способным, во всем разобраться и все сделать как надо, сваливал все на немцев – что они, де, не дают. Это была неправда, а лишь самооправдание.

Так вот, вернувшись в Берлин, я на следующий день правдиво все доложил П. Н. Краснову. Он ничего не сказал. А на следующий день встречаю Семена Краснова, а он возбужденно мне говорит: «Что ты наделал! Из-за твоего доклада старик целую ночь не спал». А дальше, в тот же день, он поехал в Италию, через несколько дней вернулся и доложил старику, что все в полном порядке. Доклад этот случайно происходил в присутствии начальника нашего Войскового штаба, тогда штаб-офицера для поручений при мне, полковника Зарецкого.

П. Н. Краснов, выслушав Семена, был весьма доволен и сердечно благодарил его за прекрасный доклад. Старик успокоился.

И вот такая система успокоения его и была главной заботой Семена Краснова. «На Шипке все спокойно».

Я полагаю, что этого достаточно, чтобы Вы имели представление о характере П. Н. Краснова и о тактике окружающих его лиц.

Как я отношусь к его приказу № 12? Я считаю это делом рук Семена и Доманова. Сам П. Н. Краснов не додумался бы до такого абсурда, что я был избран на Лемносе чуть ли не двадцатью человеками, когда всем известно, что там было до 20 тысяч человек, представителями которых, собравшимися в Раду, я и был избран Атаманом.

Что же касается отношения Краснова к Власову, то тут, как мне кажется, играли роль два явления. Первое – представители немецкого командования неодобрительно смотрели на объединение всех русских под чьим бы то ни было возглавлением, а тем более для них был неприемлем Власов, что он стоял за единую Россию. Это первое, а второе – честолюбие П. Н. Краснова, который, подогреваемый Семеном и другими, никак не допускал возможности подчинения казаков кому бы то ни было.

Но, возможно, в таком понимании действий П. Н. Краснова я ошибаюсь.

Что касается обращения, подписанного Соламахиным, Есауловым и прочими, то я полагаю, что вызвано было оно исключительно желанием подписавших угодить Краснову. Один из вернувшихся из советского плена, писал мне, что он сидел с Соламахиным один год в лагере и говорит, что однажды он задал Соламахину вопрос, почему он подписался под этим письмом. «Тот вздохнул, – пишет он, – и сказал: бывают в жизни ошибки».

То обстоятельство, что Соламахин, будучи освобожден из лагеря, не поехал за границу, а остался в СССР, он объясняет тем, что ему после этого поступка стыдно смотреть в глаза казакам. Я же думаю, что Соламахина остаться в СССР заставили другие соображения.

… Духопельников. Впервые я услышал эту фамилию от П. Н. Краснова. Он мне говорил, что перед ним стал вопрос, кого назначить Походным Атаманом: Павлова или Духопельникова. И что он назначил первого, а на мой вопрос [о втором], он, Петр Николаевич, всегда воздержанный в словах, ответил: «Это просто сволочь!»

Насколько я узнал Духопельникова, это определение к нему не подходило. Он как организатор – ничто, но человек неплохой. Но,… может быть, информация моя неправильная…

Кулаков, это, несомненно, честный и порядочный человек. К сожалению, он не был образованным человеком, а просто хорошим и честным казаком. П. Н. Краснов держал его, как члена Главного Управления Казачьих Войск, в черном теле – Кулаков все время был при дивизии Паннвица, в 6-м Терском полку в роли «Полкового Атамана». Среди казаков и немцев он пользовался уважением.

… Прошу Вас не считать, что я свожу с кем-либо из описанных людей личные счеты. Таковых у меня с ними не было. Пишу, как понимаю то, что пережил. Взвесивши все, Вы возьмете от меня то, что соответствует Вашим намерениям.

Я Вас понимаю, что самое тяжелое, это незаслуженно оклеветать или очернить человека.

Выдачи в Кемптене, Дахау и Платтлинге

В Кемптене, в «лагере белых эмигрантов», генерал Науменко жил с семьей в августе 1945 года, как раз в то время, когда происходили выдачи, описанные ниже.

В этом и других лагерях для белых эмигрантов находилось и много бывших советских подданных, «остов», убежавших из лагерей «возвращенцев на Родину» и перешедших на нелегальное существование. Любыми способами они старались скрыть свое подданство и избежать облав, устраиваемых новоприбывшими комендантами возвращенческих лагерей! Белые эмигранты всеми силами помогали этим скрывающимся, принимая их в свои «белые» лагеря, давали ложные свидетельские показания и поддельные документы.

Из дневников генерала В. Г. Науменко:

Кемптен

<…> 16 августа [1945 года], четверг, 12.15. Не писал в эти дни, так как произошли события чрезвычайной важности для нашего лагеря.

12 августа – день горя и траура для всех нас, живущих в Кемптене русских эмигрантов, в лагере, именуемом Вительсбахершуле, на Фрюлингштрассе № 14.

В этот день было вывезено насильственным порядком больше 100 жителей лагеря и несколько человек погибло. Тревога наступила еще с вечера 11 августа. Вечером по лагерю разнесся слух о том, что ночью будут поданы автомобили, и часть жителей будет вывезена в совдепию. Откуда этот слух взялся – неизвестно, но передовали его упорно.

Накануне в наш лагерь приходили и просили разрешения переночевать два молодых человека, живших в большом лагере (надо сказать, что лагерь помещался в большой трехэтажной школе и одноэтажном небольшом здании рядом с ней на той же улице, где жила наша семья). Приход молодых людей показался подозрительным, их не пустили.

Часов в 9 вечера в двери нашей комнаты постучал один из тех же молодых людей и спросил, дома ли Коля (Н. Г. Назаренко, зять генерала Науменко. – П. С), и что ему надо его видеть. Его дома не было и я сказал, где его можно найти. Когда этот человек ушел, то мы проследили, что он не пошел в лагерь, где был Николай. Через короткое время ко мне пришли два жителя нашего общежития и спросили, знаю ли я того человека, что только что заходил. Я его не знал – так и ответил им. Они сказали, что этот тип подозрительный и что, по их мнению, он приходил, чтобы узнать, где я. Это они поставили в связь со слухом о предполагаемом вывозе из нашего лагеря и сказали, что сочли долгом об этом меня предупредить.

Я пошел к Данилову (Данилов Ф. В., генерал-лейтенант Кубанского Войска, начальник лагеря. – П. С), перед дверями его комнаты – толпа. Оказывается, вернулся наш переводчик Никитин и был у Данилова. Всех интересовало, что он привез из Швейцарии о нашем прошении о поселении на землю.

Я отозвал Данилова и спросил, что ему известно о вывозе. Он подтвердил, что и ему говорят о том же, что официально он ничего не знает, но все возможно! Мне он посоветовал на эту ночь из дома уйти.

Шел дождь, погода очень неприятная, но, обсудив семьею этот вопрос, мы все решили уйти за город и там где-нибудь переночевать. Было около 10 часов вечера и вот-вот раздастся звук сирены, предупреждающей о том, что наступает полицейский час!

Спешно собрав необходимые вещи, мы вышли за город по Бодманштрассе и заночевали около какого-то крестьянского дома.

<…> Кое-как переждали, когда начало светать. Мы вернулись домой. Оказывается, почти все живущие в нашем лагере уходили. В большом же лагере беспокойства не было.

… Примерно в 10.30, когда я собирался пойти в церковь, к главному лагерю сначала подошел один грузовик, потом другой и стали вылезать американские солдаты. Мы быстро собрались и вышли за город.

Коля, как только мы нашли место, где будем находиться, пошел в город для того, чтобы узнать, что делается в лагере. Как только он ушел, это было примерно в начале 12-го часа, со стороны нашего общежития донеслись крики «ура» и послышались рукоплескания. Было впечатление, что вопрос улажен и наши радуются, у меня был порыв вернуться домой.

Было видно движение по Бодманштрассе и многочисленные группы людей, особенно на перекрестке с Зальцштрассе, у латышского лагеря.

Вскоре со стороны лагеря раздалось несколько выстрелов. Потом слышались крики, как будто «ура», потом опять стрельба (отдельные выстрелы), донесся плач. Часов в 12 мы увидели, как из окна верхнего этажа, выходящего на Фрюлингштрассе, вывешен большой черный флаг.

Примерно в то же время, по Бодманштрассе из центра города показалась команда человек в 40 американских солдат, быстро шедшая по улице и свернувшая на Фрюлингштрассе к нашему большому лагерю. В это время движения по улице не было и лишь на перекрестках стояли и ходили туда-сюда американские солдаты. Толпа, бывшая на Бодманштрассе, исчезла. Было ясно, что в лагере происходит что-то недоброе. Николая долго не было и мы опасались, что он вошел в лагерь и оттуда не может выбраться.

Примерно около часу дня или несколько позже, он пришел очень мрачный, и по лицу его было видно, что он видел что-то нехорошее.

Упустил отметить, что еще до его прихода… какие-то мальчишки сказали, что идет погрузка людей в автомобили, что те сопротивляются, но все же американские солдаты сажают их насильно. Коля это подтвердил.

Он рассказал, что когда пришел к общежитию, то там была огромная масса народу. Пришли жители лагерей литовского, эстонского, латышского, украинского и польского. Криками «ура» они встречали представителей американских войск. Коля наблюдал, что они всячески хотели помочь нашим, но ничего сделать не могли. Их разгоняли при помощи прикладов. Сам Николай спрятался напротив ворот лагеря и видел, как выгоняли народ из здания во двор, причем людей бесцеремонно толкали. Один солдат дал пинок в спину начальнику лагеря генералу Данилову. Потом народ выстраивали, читали какие-то списки и начали некоторых сажать в автомобиль. Он видел, что первые три человека вошли самостоятельно, остальных сажали насильно! Потом его обнаружили, и ему пришлось бежать.

Я не ожидал, что бы он так мог переживать виденное. Он был бледный и мрачный, буквально дрожал от негодования и говорил, что если бы насилие производили сами красные, то он организовал бы сопротивление, но что можно сделать против американцев, которые здесь господа положения.

Вскоре мы заметили, что черного флага не стало. Как потом мы узнали, все три флага (один на улицу, что был виден и два во двор) были сняты американцами.

Часов в 5 началось хождение по улицам. К месту, где мы были, пришел какой-то господин, оказавшийся литовцем, полковник Бир. Он рассказал, что живя в доме, из которого виден наш лагерь, он видел, что людей насильно сажали в грузовики, причем особенно сопротивлялись люди, сажаемые в третий грузовик. Всего он видел, что было вывезено три машины…

В этот день и в последующие я говорил с Даниловым, с о. Владимиром Востоковым, Макаренко, Йовичем, Лакосиным, Гулым и другими, и картина того, что происходило в нашем лагере, мне представляется так.

Примерно в 10.30, вместе с солдатами в лагерь прибыли американские офицеры и один из них передал Данилову список лиц, подлежащих возвращению в СССР. Таковых было больше 400 человек, это были те, кто выехал из совдепии в 1939 году и позже. В это время многих в лагере уже не было, так как они разбежались, а все там находившиеся, собрались в церкви, где по случаю воскресного дня о. Владимир служил обедню, а затем молебен. Когда об этом Данилов сообщил американцу, тот сказал, чтобы службу прекратили.

Данилов… пошел в церковь и стал на хорах, где находились певчий, послав к священнику спросить, когда он может прервать службу. В это время заканчивался молебен и батюшка сказал, что окончит службу через пять минут. Закончив молебен, о. Владимир показал об этом знаком Данилову.

Данилов обратился к присуствующим со словом, в котором сообщил, что американское командование требует вывоза из лагеря лиц, поименованных в списке. Затем этот список начал читать комендант Есипов, но не смог дочитать его до конца, и дальше его продолжил читать кто-то другой. По окончанию чтения раздались крики, что никто не поедет!

Выступил отец Василий Боштановский, который призывал всех не выдавать никого. Когда американский офицер вошел в церковь (в шапке), то к нему бросились женщины и дети, обнимали, целовали, просили пощадить! О. Евгений стал с крестом на колени, кланялся в землю, просил отменить приказание. Но американец остался непреклонным. Он не мог сам освободиться от окружавших его женщин и детей, дал знак солдатам, и они освободили его.

На ступеньках из коридора в церковь стояло 12 американских солдат. Офицер приказал им выбрасывать людей из церкви, но они отказались это исполнить. Между тем, в церкви все сбились в углу к левому клиросу и взялись за руки, чтобы нельзя было толпу разорвать. Между ними были две француженки из УНРРА (администрация ООН по оказанию помощи и восстановлению, учреждена в 1943 году. Главной задачей этой организации являлась помощь беженцам и другим перемещенным лицам, находившимся на оккупированных территориях, в их возвращении на Родину. – П. С).

Через некоторое время в церковь ворвалась толпа солдат, человек в 30–40, с несколькими офицерами, все в шапках и многие с папиросами и трубками во рту. Они набросились на людей, предварительно зарядив ружья.

Хватали женщин за волосы и выволакивали из церкви, мужчин, кого за грудь, кого за бороду, кого пинками в спину или ударами колена выбрасывали вон. Били прикладами…

Француженки стояли в первом ряду. Одну из них ударили по лицу, другую какой-то солдат схватил за кофточку на груди и бросил об стенку! Она закачалась, едва удержалась на ногах и вновь бросилась в толпу. Ее выталкали из церкви пинками. Было произведено несколько выстрелов!

Когда некоторые пытались выбрасываться из церкви через окно, то по ним стреляли и сбрасывали с подоконников. Один отец бросал своих детей в окно, а там внизу какой-то литовец из соседнего лагеря их подхватывал. Солдат выстрелил в него и смертельно ранил в живот. Сам отец, когда выпрыгивал, был ранен в бедро. Одному человеку в церкви сломали несколько ребер.

При таких действиях солдат и офицеров, молящиеся еще гуще сбились, под давлением толпы рухнули перила, отделявшие амвон от церкви, затрещал иконостас, был разбит образ Богоматери, стоявший у левого клироса, плащаница сдвинута с места, аналои с иконами перевернуты и побиты, иконы брошены на землю, хоругвии сломаны.

Крики о помощи не производили никакого впечатления. Американские солдаты оцепили двор и изолировали увозимых. В одной семье отец с сыном заблаговременно ушли из лагеря, а мать и дочь были посажены в грузовик. Напрасно дочь кричала и взывала: «Папа, папа… где ты?!» Отец ее не слышал, толпа, сбитая в угол и окруженная солдатами, помочь не могла, а американцы были безжалостны и никакие мольбы их не трогали!

Когда шла расправа в церкви, то комендант… стоял в коридоре и, прислонившись головой о стенку, плакал. Этот негр из УНРРА рыдал, как ребенок, бросив свой револьвер о землю, плакали и некоторые солдаты – но командир их был неумолим и жесток, а солдаты, как говорят, пьяные, от которых несло спиртом, расправлялись с безоружными мужчинами и беззащитными женщинами, как озверевшие.

Обращало на себя внимание поведение третьей женщины из УНРРА, которая назвала себя француженкой, но которая, по общему мнению, еврейка. Она была совершенно безучастна. Во время расправы в церкви она заходила в нее, а потом выходила в коридор, рассматривая происходящее, как представление в театре!

Было вывезено пять грузовиков. Сколько всего людей, пока никто не знает! Кто говорит – 120, кто – 150 человек! Увозимые плакали, молили о спасении, но спасти их было некому! Жители лагеря под стражей, литовцы и другие разогнаны с улиц, и только обитатели соседних домов – немцы, смотрели из окон.

Во время этих трагических событий отлично держали себя наши соседи литовцы, которые помогали людям выбираться из лагеря, за что один из них поплатился жизнью! Обитатели и остальных лагерей пришли, чтобы нам помочь, но безоружные, они были разогнаны!

В последующие дни большинство обитателей лагеря в него не возвращалось. Когда после увоза несчастных, остальным было разрешено вернуться в помещение, то там увидели в некоторых комнатах полный разгром. Двери тех комнат, которые были заперты – разбиты ударами прикладов, в комнатах все перевернуто, вещи разбросаны, кое-что пропало.

Через некоторое время после увоза взятых из лагеря людей на вокзал, оттуда вернулись три семьи. Оказывается, это устроили француженки и негр (все из УНРРА). И опять отмечается поведение третьей «француженки». Говорят, что когда некоторые при посадке в вагоны пытались понемногу отодвигаться, а американские солдаты это не замечали, или не хотели заметить, она обращала их внимание, указывая, что эти подлежат отправке!

Говорят, что по пути к станции и при посадке в вагон многим из увозимых удалось уйти, солдаты на это не обращали внимания.

Между прочим, в этот вечер было много народу около лагеря, а между ними шныряли большевистские шпионы. Между ними обращал на себя внимание майор РОА Марухин. Он все время ходил туда-сюда. Когда я говорил с Йовичем, то он умудрился пройти между нами!

Еще упустил отметить о жертвах 12-го августа. Двое в лагере приняли яд и на следующий день в больнице умерли. Умер литовец, раненный в живот. По пути на вокзал один мужчина перерезал бритвой вены и умер в больнице. Его всегда видели с женой и малюткой-ребенком, которого они возили по тротуару около лагеря! В больнице лежит раненный в ногу, со сломанным ребром и несколько человек с ушибами и ранами, полученными в церкви от американских солдат.

Ходят слухи, что вагоны, в которых вывезены люди из нашего лагеря, стоят на второй или третьей станции от Кемптена и что американская стража довольно свободно дает оттуда разбегаться, так что там осталось только 48 человек.

Также говорят, что солдаты, которые отказались произвести насилие в церкви, объявили голодовку, что при входе в офицерскую столовую офицера, руководившего расправой, офицеры встали и ушли. Что во время расправы кто-то выбросился с третьего этажа на боковое крыльцо и разбился насмерть, что труп его унесли американцы…

Большинство подлежащих выдаче продолжает оставаться вне лагеря: кто в лесу, кто в городе на частных квартирах, кто у крестьян, а кто и драпанул совсем, подальше от города. В некоторых комнатах, где помещалось 25 человек, осталось по двое, остальные скрылись из лагеря. Я был до обеда в лагере, наблюдал полное уныние и видел боль на лицах. Еще недавно лагерь шумел. Пройти в коридоре, временами, было трудно. Теперь же запустение и уныние, лишь иногда раздается откуда-нибудь детский смех. Прежде, с утра на улице беспрерывно слышалась русская речь, смех молодежи. Теперь улицы пустые, разве изредка пройдет кто из местных жителей!

Дахау

7 февраля 1946 года. Дахау – это лагерь военнопленных недалеко от Мюнхена, в котором [находилось] несколько сот человек, главным образом власовцев. Недели две тому назад лагерь был окружен американскими войсками, которые потребовали выезда заключенных в лагере – в совдепию. Те отказались от этого, оказав пассивное сопротивление, причем около двадцати человек покончило жизнь самоубийством и многие себя искалечили. Некоторые резали горло стеклами, один вонзил кинжал в грудь, а когда, предполагая, что он мертвый, его понесли, он вскочил и бросился бежать. Его поймали и как писали сами американцы в газетах, на его голове было сломано два ружейных приклада. Всех, кого хотели вывезти, американцы из лагеря вывезли. Старых эмигрантов не трогали.

Об этом случае американцы широко сообщали в газетах, говоря, что варвары оказали упорное сопротивление и многие покончили самоубийством.

9 марта 1946 года. 23.20, суббота, Мюнхен. Привожу данные о трагедии в Дахау, составленные со слов участников в Мюнхене.

В начале января 1946 года из Бад-Айблинга в Дахау прибыла русская рабочая рота капитана Протодьяконова в количестве 164 человек. Американцы говорили: «В Дахау вас освободят из плена». В роте было до 25 офицеров, остальные – солдаты; все противники советской власти, большинство советских людей.

До этого в Дахау находилось около 25 русских военнопленных. После прибыли еще, остаток роты, 71 человек. Люди роты вели себя культурно и дисциплинированно, веря, что американцы не выдадут их Советам. После тяжелых работ они обедали, устраивали лекции, концерты и беседы. Издавали литературный журнал «Русская Мысль». Идеологической жизнью ведал поручик граф Шереметев (эмигрант), всеми уважаемый и любимый.

В десятых числах января в лагерь прибыл советский майор Прохоров. Он беседовал с ротой. Солдаты и офицеры заявили ему о своем нежелании возвращаться на Родину.

17 января (между 2 и 3 часами) в лагерь прибыли советские офицеры. Американцы приказали всем русским (164 плюс 7!) выстроиться с вещами. Рота выстроилась без вещей. Через 10 минут было сказано, что люди, включенные в роту в лагере из группы полковника Шестаковского, не подлежат отправке. Из рядов все же никто не вышел. Наоборот, в шеренги включились из солидарности к отправляемым офицеры других групп. Вышедших на построение окружили вооруженные поляки и американцы. Американский офицер и конвой наставили на русских оружие, добиваясь добровольного согласия на вывоз. Эта процедура продолжалась около трех часов. Во двор въехали грузовики.

Все военнопленные заявили: «Лучше расстреляйте здесь на месте, но согласия на вывоз не даем. К Советам мы не поедем».

Наступали сумерки. Людей отпустили в бараки. Все входы в помещение роты Протодьяконова заняли американцы. Рота объявила голодовку. В помещении обреченные накрыли стол белым, водрузили на нем крест, обвитый черной материей. Рядом поставили иконы. Вечером и утром 18 января, а также и днем, люди неоднократно молились и пели песнопения; вели себя спокойно.

Некоторые офицеры и солдаты поклялись, что в случае несчастья они покончат с собой и кровью своей приостановят американцев от попытки увести насильно всех.

Настало 19 января – «кровавое воскресение». Утром этого дня прибыли сильно вооруженные наряды мюнхенской американской полиции. Они плотно окружили помещение роты Протодьяконова. Всякое движение в лагере было запрещено. Нельзя было подходить и к окнам.

Большинство людей сняло с себя все и осталось в нижнем белье. Американцы начали вытаскивать людей поодиночке. Солдаты и офицеры вели себя дисциплинированно: они оказывали только пассивное сопротивление – упирались, ложились на пол и так далее. Солдат вытаскивали во двор, отсюда они, избиваемые тремя-четырьмя американцами, подтаскивались к воротам лагеря, куда были поданы вагоны.

Давшие клятву умереть, умертвляли себя, чем только можно. Их оттаскивали на носилках, некоторые были уже мертвые, другие – при смерти.

Часть русских забаррикадировалась в конце барака Д-3. Американцы разрушили баррикаду и ворвались туда. Помещение, залитое кровью, имело ужасный вид. На полу и на койках валялись люди с перерезанным горлом и вскрытыми венами. Висели и висельники. Оставшиеся в живых, во главе с полковником Беловым, молились перед столиком с иконами. Молящиеся пели. Американцы направили на них оружие и, не выдержав сцены, отступили.

Тогда американцы вышли и, посоветовавшись с советскими командирами, разбили окна и пустили слезоточивый газ. Перед этим они ввели поручика графа Шереметева и он по приказу американцев, обливаясь слезми, сказал: «Все кончено, сопротивление бесполезно!»

Русские все же отказывались выйти добровольно. Сваленные газом на пол, они стали резать себе горла и вены, помогая в этом друг другу.

Американцы вели русских, обливающихся кровью к вагонам, били несчастных палками. Волокли некоторых в одних трусах по морозу. Одного раненого несли на носилках, Он сорвал с себя бинты и начал кричать американцам, что они не правы! Американцы начали бить его прикладами.

Всего было: погибших 14, при смерти 21, раненых около 100. Всех русских кинули в вагоны с решетками (4 автоматчика на каждый вагон) и через Мюнхен, Регенсбург и Гоф повезли в советскую зону, станция Шенбург.

В Шенбурге под конвоем советских солдат всех из роты Протодьяконова куда-то отвезли. Назад были возвращены только 13 человек, как люди из другого подразделения.

Среди возвращенных эмигрантов: Иван Сутулов, Александр Степанов, Вадим Зорин, Петр Богданов, Семен Захаров. Сахненко Трофим был оставлен в советском лазарете, он принял яд.

Среди попавших к советам эмигрантов: полковник Василий Колесников, полковник Вадим Белов, капитан Иван Малышев, штабс-капитан Николай Попенко, инженер Леон Богинский, солдат Г. Попруженко, Никита Крейтер, граф Николай Шереметев и другие.

23 января из лагеря Дахау все русские (им сказали, что их отпустят из плена) были отведены после концлагеря в тюрьму. У них все отобрали и затем передали в Платтлинг.

Деталь: 19 января все вещи русских разграблены военнопленными немцами и венграми и продавались в лагере на толкучке. Так лагерь отметил память павших героев!

Платтлинг

26 февраля 1946 года. Получил сведения, что в воскресенье произошел насильственный вывоз из лагеря Платтлинга. Подробности пока не совсем ясны. Известно только, что лагерь был ночью окружен танками и начался вывоз! Много случаев самоубийства. Говорят, что было избиение палками и стрельба. Якобы вывезли 1600 человек, – возможности бежать не было.

Вывозили на вокзал под сильным конвоем и сразу же сажали в какие-то специальные вагоны с решетками. Подробно запишу, когда буду иметь достоверные сведения. С выдаваемыми из Платтлинга были выданы и переданные туда после завершения выдач из Дахау военнопленные, так как лагерь опустел…

22 часа. Некий Шереверенко, старый эмигрант из Сербии приехал сегодня из Мюнхена и привез поклон от архиепископа Николая. Он рассказал мне со слов о. Николая о событиях в Платтлинге следующее.

В ночь на воскресенье о. Николай получил предложение командующего 3-й армией генерала Трускота выехать немедленно в Платтлинг. Туда же выехал и Трускот.

О. Николай прибыл туда на автомобиле в четвертом часу утра в воскресенье, когда в лагере уже началась трагедия. Как сказал ему Трускот, несмотря на его прежнее обещание задержать с насильственным вывозом, он должен был сделать его из Платтлинга по приказанию своего главнокомандующего.

В четвертом часу утра лагерь был оцеплен американскими танками и войсками, и всем обитателям его (это лагерь военный) приказано было немедленно, в белье, накинув одеяла, выйти во двор, где они были построены. Затем, по особому списку стали вызывать лиц, не подлежащих вывозу. Их увели в какой-то корпус 3-й, остальных поодиночке, каждого в сопровождении двух вооруженных солдат, отводили в его комнату, где приказывали одеться, взять необходимые вещи и выводили во двор, где всех сажали в автомобили, причем вещи укладывали сзади так, чтобы нельзя было выпрыгнуть (машины крытые), садились несколько американских солдат и везли на станцию, где сажали в специальные арестантские вагоны с решетками и куда-то увозили. Говорят, что вывезли в какой-то американский лагерь на границе советской зоны. Вывозили целый день.

Вывезли всего 1800 человек, и осталось в лагере 830. При этом о. Николаю удалось выхватить уже при посадке в автомобили 20 человек (из них четырех старых эмигрантов из Сербии), а кроме того, ему якобы удалось выручить еще до посадки несколько человек под разными предлогами: тот священник, тот псаломщик, тот певчий и так далее.