Текст книги "Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне"

Автор книги: Вячеслав Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)

Из дневников. 1944–1945 гг.
В 1-й дивизии генерала фон Паннвица

31 января 1944 года по приглашению генерала фон Паннвица в 1-ю дивизию выехали: Кубанский Войсковой атаман генерал Науменко со своим старшим адъютантом Заболотным, Донской Войсковой атаман генерал Татар-кин с начальником штаба полковником Семеновым, Астраханский Войсковой Атаман генерал Ляхов с Тяжельниковым, есаул Назаренко, священник Руденко и др.

<…> На станции Сисан нас встретил адъютант Паннвица Гименгофен с почетным караулом и 6–8 офицерами. Я предложил, как старшему, Татар-кину принять парад, хотя приветствовал адъютант Паннвица меня. Потом нас отвели на квартиры в гостиницу. Меня расположили с Ляховым.

Вскоре пришли к нам Химпель с полковником Красновым. Потом полковник Кулаков. Кулаков произвел на меня хорошее впечатление.

1 февраля. Уехали в транспортный дивизион, стоявший в 12 верстах в направлении на Загреб. Там в двух местах говорили с казаками. Встретил двух станичников. Вернувшись, ждали около часа, так как Паннвиц оканчивал собеседование со своими офицерами.

… Пошли на зарю и ужин. Вышло неловко, немного опоздали, застали самую зарю. Потом Паннвиц пригласил нас к столу. Мое место правее его, левее, через одного, вперед от меня Татаркин. Наискосок, влево прямо, начальник дивизии.

Первое слово Паннвиц сказал по-русски. От атаманов слово взял Татаркин. Пришлось говорить и мне. Шкуро порывался сказать, но к нему подошли из дивизии и попросили спеть. После моей речи музыка сыграла персидский марш, завершающийся «Боже, Царя храни». Все стояли.

Все же в тот вечер выскочил с речью Шкуро и, читая в ней наугад, называл Паннвица «Панвиченком». Видно, это последнему не особенно понравилось. Кононов был очень любезен, чокался со мной, подсаживался ко мне и просил посетить полк. Я с ним был холоден. Говорит по-русски неправильно, «стоить» вместо «стоит». Впечатление неприятное, глаза сверлящие, большие желваки.

Шкуро, несмотря на хулиганство, всем нравится. Он спросил начальника дивизии, каково его положение при объездах частей и каково будет ему назначение. Тот ответил, что об этом можно говорить только впоследствии.

… Был в хорватском и немецком лазаретах. В первом 14 больных и раненых. Оставлены при них русский врач и две сестры. Во втором врач немец. Там около 40 казаков раненых и больных.

… Пошли в отделение контрразведки. Говорил с офицерами. Между прочим, там мне сказали, что в 5-м полку Кононова: кубанцев 175, донцов 44, остальные не казаки. Что пока воюют хорошо, но стоят на первом месте по грабежам, насилиями над женщинами и дизертирствам.

4 февраля почти весь 4-й полк участвовал в экспедиции, или, как здесь говорят, в операции. Выступили оба дивизиона разными путями в охват четырех деревень, где были бандиты. Говорят, что убито человек 30 бандитов. В двух дивизионах потеряли ранеными 4 казаков.

5 февраля. Сегодня говорили со штабной сотней и командой связи. Казаки хорошие. Штаб-фельдфебель немец сказал, что в сотне не было ни одного случая грабежа или насилия. Встретил двух станичников-петровцев. Славные ребята.

6 февраля выехал в район 3-го Кубанского полка. Адъютант сообщил, что завтра надо будет принимать участие в операции, почему мы не сможем видеть сотни 1-го и 2-го дивизионов. Можно было посмотреть 1-ю, 6-ю и 9-ю штабную сотни.

1-я сотня была построена к 11 часам. Говорил с ними, как всегда. Сотня состоит главным образом из кубанцев и донцов, есть терцы и не казаки.

После обеда пошли поговорить с 6-й сотней. Эта сотня состоит почти сплошь из горцев, большей частью баталпашинцев. Ребята почти все молодые. Пока говорили с сотней, нас засыпало снегом и к концу разговора валил так, что засыпал все белой пеленой, на шапках и на плечах лежал пальца на два толщиной. С 9-й сотней были представители 1-го и 2-го дивизионов, человек двадцать, которые прибыли по моей просьбе, так как к другим сотням вырваться я не мог. С последней группой я говорил более подробно и вышло складно.

7 февраля выстроены 7-я и взвод 9-й сотен, батарея, саперы. Батарея почти сплошь донская, счастливы, что Донской Атаман приезжал,… а к ним не зашел. Вечером – остальные взводы 9-й сотни, построение с трубачами. Трубачи играли Кубанский Войсковой марш.

В полку офицеры разбитные. Саперные сотни совсем хороши. Рассказали, что у Кононова в полку большое послушание ему, что он очень энергичен, храбр, но необуздан.

<…> 11 февраля. 6-й Терский полк в Суньу. Командир полка подполковник фон Кальбен выразил свое удовольствие по поводу моего приезда. В казино были собраны офицеры, с которыми меня познакомил командир полка. Были выстроены наличные казаки в количестве 487 человек, штаб, 6-я Кубанская батарея.

Перед строем меня встретил рапортом и представил казаков сам командир полка. Я обошел его 6-сотенный центр строя, поздоровался с казаками, затем вторично обошел строй и разговаривал с отдельными казаками.

Виденные мной казаки произвели на меня хорошее впечатление. Отличные строевики, хорошо одеты, то обстоятельство, что сам командир представил своих казаков придает особую торжественность смотру.

В семь часов вечера был в казино. Командир полка был в черкеске, которую он надел впервые. Кулаков сидел рядом со мной. Он очень хорошо отзывался о командире полка, говорил, что он очень внимательно относится к казакам и что благодаря ему такая сплоченность в полку. Между прочим, командир в разговоре с нами сказал, что он все думал, где бы ему найти часть по душе. Был в нескольких частях, а попав в Терский полк решил, что он нашел то, что искал и другого ему ничего не надо. К Кулакову отношение командира полка почтительное.

Сегодня проснулся в 6 часов, услышав однообразные звуки с перерывами. Оказывается, что это рожками будят казаков.

В ночь на десятое, то есть накануне нашего приезда в Суньу, было нападение бандитов на станции. Его легко отбили.

Еще не записал. В 6-м полку есть интересное нововведение. В офицерской столовой… ежедневно в вечер пишется четыре слова русских и рядом перевод на немецкий. Все немцы должны выучить эти четыре слова. Вчера было написано: «Я приветствую господ гостей».

Берлин (Краснов, Шкуро, Доманов)

4 марта 1944 года. В пригороде Берлина крепости Далевиц, где жил П. Н. Краснов, состоялась его встреча с В. Г. Науменко спустя многие годы после Великой войны.

<…> Краснов встретил меня дружески, вспомнил, что 29 лет назад почти в это время мы с ним впервые встретились в Галиции, тогда я был послан принять от него боевой участок.

Выпили, пока мы сели, он спросил меня, как я смотрю на возрождение России. Я ответил, что рано или поздно она возродиться. Но когда? – спросил Краснов и ответил сам, что этого еще никто сказать не может.

Дальше он развил мысль о том, что казачество не может ждать ничего не только от советского правительства, но и от полусоветского.

… Я высказал мысль, что могу проехать на восток, чтобы повидать казаков Павлова. Краснов этому очень обрадовался, сказал, что было бы очень хорошо, если бы я туда поехал. Ввиду того, что я хорошо знаю положение 1-го нашего полка и 1-й дивизии, я предложил Краснову еще раз быть у него и об этом рассказать.

Так я сказал потому, что от него знал, что по состоянию здоровья он не может ответить мне визитом.

… Краснов считает, что первым делом Главного Управления Казачьих Войск это вытащить казаков из Русского Шуцкора.

Уже в конце разговора он вдруг сказал, что по состоянию здоровья он не может быть начальником Управления и что должен быть назначен кто-то другой, он же останется идейным руководителем. Если сопоставить с этим слова 3., то, возможно, это назначение не минет меня.

Я бы хотел, чтобы был Краснов.

Когда он извинялся, что не может ответить на визит, я совершенно согласен – это ему не по силам.

… Всего я говорил с ним от 4 с половиною до 7 с тремя четвертями.

9 сентября 1944 года генерал Науменко прибыл из Белграда в Берлин. В своем дневнике (от 13 сентября) он записывает:

<…> По приезде в Берлин виделся со Шкуро, Домановым, Гимпелем, С. Красновым, П. Н. Красновым…

Узнал, что Шкуро назначен начальником Казачьего Резерва, зачислен на службу как генерал-лейтенант с правом ношения немецкой генеральской формы и получением содержания по этому чину. Он развил работу. В [отеле] «Эксельсиоре» у него и штаб, в котором много офицеров. Главную роль играет есаул Н. Н. Мино.

… Шкуро набирает людей и отправляет их в лагерь около Граца. Поступают казаки в довольно большом количестве. Сколько поступило, пока не знаю.

Затем видел Доманова. Его пять полков перешли в Северную Италию, расположившись центром в Толмеццо. Там же и его штаб, откуда он прибыл за два дня до моего приезда в Берлин. Остальные части пока передвигаются туда из района Лодзи, где они и гражданское население живут полубиваком в лесу, занимая также отдельные пустые строения. Настроение у казаков, по словам Доманова, бодрое.

В Северной Италии процветает бандитизм, масса вооруженных бадольевцев (партизан-националистов. – П. С.). При занятии этого района пришлось их оттуда выбивать. О переселении туда семейств, как о том мечтает генерал [П. Н.] Краснов, не может быть и речи. Семейства, по-видимому, будут переведены частью (до 500 человек) в район Братиславы, но только на правом берегу Дуная, в Германии, где для них будут построены бараки. Это место предполагается как бы тыловым нашим районом, а остальные направятся на юг Германии, примерно в район Виллаха, где они станут по германским деревням у крестьян. Считаю и это очень сомнительным… Едва ли немецкие крестьяне пожелают потесниться. В районе Толмеццо уже было несколько бомбардирований со стороны противника.

Виделся также с полковником Медынским, который назначен командиром 3-й бригады. Его бригада пока в районе Лодзи (Лицманштадта). Остальными бригадами в Италии командуют полковники Вертепов и Силкин. Кравченко остается начальником штаба у Доманова.

<…> Вчера [12 сентября] были у П. Н. Краснова – я, Доманов и Зимин (помощник члена ГУКВ от Терского Войска. – П. С).

Краснов прочел свое обращение к германскому правительству, в котором он пишет о том, что мы хотим отдельное казачье государство из Дона, Кубани, Терека, Ставрополья, Астрахани, Урала и Оренбурга. Далее он просит себе диктаторских прав в смысле организации казаков и чтобы германским правительством было отдано распоряжение о выделении всех казаков в ведение Главного управления, которому должен быть подчинен и генерал Шкуро. До получения ответа на это обращение он не считает возможным обращаться к казакам.

… Я сказал Краснову, что считаю неправильным отдачу им приказа о разжаловании в рядовые сотника Донскова (редактора газеты «Казачья земля». – 77. С.) и о заключении его в лагерь. Этого он не имел права делать. Но он стоит на своем. Вообще, он упрям невероятно.

Он, как бы извинялся за то, что делал некоторые выступления самостоятельно, не посоветовавшись с нами, но нас не было, и просил в будущем дать возможность выступать ему единолично. Конечно, правильно бы было, если бы все принципиальные вопросы разрешались на собрании членов Правления [ГУКВ], а проводил бы в жизнь их генерал Краснов. Но это невозможно ввиду нашей разбросанности. Краснов и я здесь, Доманов при своих частях, Кулаков при 1-й дивизии [Паннвица]. Приходиться согласиться с настоящим порядком.

В казачьих частях в Северной Италии

26 сентября 1944 года генерал Науменко выехал от ГУ KB в инспекционную поездку в Казачий Стан. Штаб Походного атамана полковника Доманова находился в городе Джемона (Северная Италия), куда Кубанский Войсковой атаман прибыл в тот же день.

<…> На станции Виллах встретил ротмистра Андерсона, ведающего казачьим распределительным пунктом в Вене. Он возвращался из Италии и о казачьем поселении сказал, что казаки живут в трудных условиях. Видно было, что он не разделяет наше стремление поставить казаков на работу на фабрику аэропланов в Ингерау, считая, что там казаки будут закабалены.

Пока мы стояли в Виллахе, через станцию прошел эшелон терцев из Здунской Воли на Джемону. Повозки разобраны и на каждую платформу погружено штук по двадцать-тридцать, люди, лошади, коровы в теплушках. Настроение у людей хорошее.

Дорога до Джемоны красивая, сначала подъем, а затем длинный спуск с Альпийского хребта. Вершины покрыты снегом. Скалистые горы частично покрыты хвойным лесом. Местность дикая, отличная для обороны. Дорога часто проходит по тенистому ущелью, масса тоннелей.

… Нас провели в дом, где помещается полковник Доманов и еще некоторые офицеры. Там отвели комнату. Около получаса разговаривал с хорунжим Сосыкой и полковником Тарасенко: полковник Доманов не пришел ко мне, а через Тарасенко сообщил, что он ожидает меня.

По-видимому, донцы все сшиты на один лад. Когда я приехал в Новогру-док и, ныне покойный, Павлов забегал вперед меня, чтобы самому принять рапорт, то Доманов удивлялся его безтактности, а теперь сам нахамил, подав пример своим подчиненным неуважения к старшим в чине.

Если он, считая себя равным по положению, полагает нас равными, то хотя бы считался со мной, как с гостем. Поднявшись к нему в кабинет, я, подходя к нему, сказал: «Представляюсь по случаю приезда». Он или не понял в чем дело, или показал вид, что не понимает.

… У Доманова мне представился полковник Балабин из эмигрантов, предназначенный на должность командира 1-го Донского полка. В этот же вечер я виделся и говорил с редактором газеты «Казачья земля» и начальником пропагандного отдела подъесаулом Болдыревым. Газета его гораздо лучше, чем была при Донскове.

Полковник Тарасенко мне сообщил, что приказом генерала Краснова помощником Походного атамана назначен донец полковник Силкин, с оставлением командиром бригады.

… Перед отъездом из Джемоны я говорил по этому вопросу с Домановым. Он сказал, что взгляды Вертепова (терца. – П. С.) не подходят, а потому он сделал представление на Силкина, указав на «но» – что он донец, а на это Краснов ответил: «раз нет достойных кубанцев и терцев, то надо назначать донца». Пикантная картина.

Так как 27 сентября Праздник Воздвижение честного, животворящего креста Господня, то 26-го была всенощная с миропомазанием.

В гимнастическом зале какого-то городского здания поставлен хороший деревянный иконостас, на стенах несколько икон. Служили три священника, служили благолепно, только для глаза моего несколько непривычно видеть священников безбородыми и с короткими волосами. Хорошо пел хор из казаков и казачек, находящихся в Джемоне.

… Узнал, что недавно перешло к бандитам 60 донцов с двумя женщинами под командой сотника Черячукина. Это случилось 12 сентября.

…27 сентября, с утра, посетил помещение штаба Походного атамана, караульное помещение, арестованных. Их человек 20–25, вместе офицеры и казаки, подследственные и дисциплинарно арестованные, и даже итальянцы. Указал на этот беспорядок следственным властям.

Около половины первого вместе с Походным атаманом поехал в расположение кубанцев. По дороге остановился в расположении донцов, построившихся несколькими группами, сказал им несколько слов.

Все донские и кубанские, а также иногородние семейства расположены в селении Озопо (в трех-четырех верстах юго-западнее Джемоны). Живут под открытым небом, рядами, в своих повозках или под ними. Над повозками, кто как мог, устроили покрытия из материи, кож, досок, железа. Здесь и мужчины, и женщины, и дети. Здесь же строевые казаки 3-го Кубанского полка. Надо удивляться, как безропотно люди переносят такую жизнь. Два дня тому назад ночью шел дождь, и все промокли буквально до костей.

Лукьяненко (отдельский Кубанский атаман в Казачьем Стане. – П. С.) с семьей живет здесь же, в каком-то примитивном курене, покрытом гофрированным железом.

Для моей встречи были выстроены казаки 3-го полка и все семьи. Встретили с музыкой, хлебом-солью. Я обошел строй, здороваясь с каждой сотней и станицей, потом все собрались вокруг меня и я обратился к ним со словом. Потом очень долго и тихо говорил Доманов, за ним сказал несколько слов командующий полком полковник Новиков и последним батюшка.

Осмотрел лагерь, а затем меня пригласил полковник Лукьяненко на хлеб-соль. Прекрасно пел кубанский хор и играл донской оркестр (состоящий из казаков всех войск). Потом я пошел к своим станичникам-петровцам, которые просили навестить их. Собралось много народа, пел хор и танцевали казаки.

Посетил лагерь иногородних, из них некоторые просили о переводе их в РОА и в украинские части.

Вечером у меня был полковник Вертепов, который жаловался на то, что он, как старший, был обойден в назначении на должность помощника Походного атамана, и вообще, сетовал на отношение Доманова. Впоследствии я узнал, что ему ставилось в вину то, что он громко, не стесняясь присутствием посторонних лиц, неодобрительно отзывается о немцах.

28 сентября. Утром обходил помещение штаба. В тот же день мне сказал полковник Кравченко [Е. В.], что хочет говорить со мной по личному вопросу.

7 октября. Приходится писать с большими перерывами. За это время я вернулся из Вельдена в Берлин.

Продолжаю о 28 сентября. О Кравченке. В Новогрудке, после вступления Доманова в должность Походного атамана, он, кажется по рекомендации Семена Краснова, назначил Кравченко своим начальником штаба.

Это кадровый офицер, окончивший Николаевское кавалерийское училище, служил в 1-м Екатеринодарском полку [ККВ], на Лемносе был офицером в нашем военном училище. Затем жил во Франции, окончил курсы [генерала] Головина. С началом войны сражался на фронте с казаками в рядах германских войск, потом был у Власова.

Теперь он отчислен от должности. Доманов мне сказал, что потому, что Кравченко, оставаясь на короткое время за него, написал доклад генералу Краснову, в котором так критиковал порядки в группе Походного атамана, что вышло, что он пишет на него донос. Что при таких обстоятельствах им служить вместе трудно.

Потом я говорил с Семеном Красновым (уже по возвращении в Берлин). Тот сказал, что в докладе Кравченко, который является очередным донесением о положении, нет ничего особенного, а что Кравченко убрали потому, что в группе Доманова нелады с Мюллером, который стремится возглавить казаков. Идет глухая борьба, и в партии вокруг Мюллера оказались Кравченко и Вертепов.

Вчера в моем присутствии Кравченко был принят генералом [П. Н.] Красновым, который, в довольно резкой форме сказал ему, что отозвал его, так как он не нашел общего языка с Домановым и подсоветскими бывшими казаками. Попытка Кравченко сказать, что не в этом дело, а в излишней подозрительности Доманова, не имела успеха. Краснов сказал ему, что он ничего не сделал для казаков и как пример привел, что казаки не вооружены, не имеют крова, а лошади фуража. Конечно, это абсурдное обвинение, потому что вопрос этот должен двинуться не там, на месте, а здесь, и главная вина в этом не Кравченко, а Главного Управления, и больше всего, самого генерала Краснова, который не может добиться всего, что надо, для казаков.

Кравченко просил оставить его в группе Доманова, хотя бы в роли помощника командира Кубанского полка, но Краснов сказал ему, что это невозможно и что он должен ехать в Леобен для того, чтобы возглавить там формирования кубанцев.

Характерно, что сам Краснов сказал, что Шкуро ему не подчиняется, а в Леобене формирует казаков Шкуро, значит, он и должен назначать там командный состав. Каково же будет положение Кравченко, приехавшего туда без ведома Шкуро. Чудны дела Твои, Господи!

Возвращаюсь к пребыванию моему в Джемоне. Посетил в тот же день, 28 сентября, майора Мюллера. Встретил меня очень любезно при входе в дом. Я сказал, что рад видеть его в благополучном здравии и хорошем настроении. Он ответил, что когда старые боевые товарищи встречаются, то всегда рады, а что у них на душе, никто не знает.

В течение часового разговора я затронул вопрос расквартирования, и почему в Италию прибыли все казаки, а не ушли терцы и ставропольцы в Ингерау. Он ответил, что сам этого не знает. На вопрос, будет ли часть гражданского населения переведена в район Картена (около Виллаха), он ответил, что тамошнее начальство категорически отказалось принять казаков, но потом все же согласилось на прием 5 тысяч человек и, кажется, 500 лошадей.

… После обеда я, в сопровождении Доманова и других офицеров, посетил терско-ставропольцев. Они расположены в крепости Озоппо. По пути перегоняли обоз, перебрасываемый с востока. Крепость Озоппо на плато. Страшный ветер. Говорил с казаками гражданского положения, а потом с 4-м Терско-Ставропольским полком, выстроенным отдельно. Встречали с оркестром. Я обратился с коротким словом, очертив обстановку и призвав казаков к спокойному ожиданию благополучного окончания наших скитаний и мытарств.

Поговорив с людьми, осмотрел расположение. Строевые казаки помещаются под крышей в казармах, из которых многие старинной постройки со сводами. Спят на кроватях в три яруса. Помещений масса, туда немцы не позволяют вселять семейства, но понемногу они вселяются. Если поместить толково, то терско-ставропольцы могут стать под крышу все.

В крепости большой минус, недостаток воды. Там всего один водоем. Второе – узкий выход из крепости в виде длинной и тесной улицы. В случае тревоги или завала дороги, оттуда не выйдешь.

По окончании смотра нас пригласили в собрание, где была приготовлена закуска. Играл оркестр и пел хор. Хор смешанный, хороший.

29 сентября с утра был в военной больнице, итальянской. Там для казаков отведены пять комнат. Больных и раненых в этот день было всего 53 человека, из коих 9 горцев. Два казака в тяжелом состоянии и едва ли выживут.

Большинство раненые. Все выглядят бодро. Особенно радуют старики. В одной палате лежит старик 69-ти лет и тут же мальчик 14-ти лет. Оба говорят, что, как только выздоровеют, то пойдут вновь бить бандитов. Все очень довольны уходом и обращением с ними. В больнице чистота. Казаки высказывали похвалу в адрес врачей.

… Узнал, что вместо Кравченко и. д. начальника штаба назначается войсковой старшина Стаханов. Это совсем невежественный в военном отношении человек, личность которого не установлена. Называет себя уральским казаком, а казак ли, неизвестно. Есть основания в этом сомневаться. Ходят слухи, что он был на службе в НКВД в Ставрополье. Из неизвестно какого чина он накануне смерти Павлова произведен им в есаулы, а примерно через две недели в войсковые старшины генералом Красновым по представлению Доманова.

… День закончился продолжительным разговором с Домановым. Наметили на командование 3-м Кубанским полком полковников Головко или Буряка, на Запасный полк также одного из них.

Из этого разговора, как и раньше, я утвердился в том, что Доманов болен советскими болезнями – подозрительность, неискренность и излишняя самонадеянность. Он во всех видит врагов, ожидает подвоха и очень опасается за свою жизнь. В его группе смеются, что он со всех сторон окружил себя стражей. Приближенные у него Трофименков и Стаханов, которым он очень верит. К эмигрантам у него плохо скрываемое отвращение, основанное, как мне кажется, на опасении того, что они его съедят, не потому, что хотят есть, а потому, что он чувствует свою слабость перед ними в смысле подготовки и умственного развития.