Текст книги "Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне"

Автор книги: Вячеслав Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Жертвы насильственной репатриации

Первыми жертвами были: казак станицы Уманской полковник Павел Сергеевич Галушкин и казак станицы Ахметовской подъесаул Петр Васильевич Головинский.

Оба они были предвестниками грядущей трагедии.

Не сомневаясь в предстоящей выдаче советам, оба они покончили самоубийством еще до начала ее. Имена их достойны быть отмеченными, так как смертью своею они предупредили казаков о приближающихся трагических днях.

Полковник Галушкин был старый эмигрант, проживавший во Франции. Принимая участие в казачьем движении, ко времени отхода Казачьего Стана из Италии в район Лиенца, он состоял в одной из станиц, не занимая в ней никакой должности.

Оказавшись вместе с остальными, близ Лиенца, он вместе с несколькими казачьими семействами временно обосновался под мостом через сухое русло, невдалеке от селения Делзах.

Попав в район, занятый в Австрии англичанами, он им никак не верил и пророчески предсказывал неизбежность выдачи. Своим сожителям под мостом он все время твердил о предстоящей выдаче и говорил, что надо что-то предпринимать, чтобы не оказаться в руках Советов.

На третий день, по прибытии своем в долину Дравы, на рассвете, он взял карабин одного есаула (выданного впоследствии большевикам) и застрелился выстрелом в рот.

О смерти подъесаула Головинского, бывшего в то время адъютантом 1-го Конного полка, близкий ему человек говорит так:

«В тревожные дни перед выдачей в Лиенце, он понял, к чему клонилась «политика» англичан и не верил в их доброе отношение к казакам. Он предупреждал казаков своего полка, чтобы они отходили в горы и там отсиживались.

Когда англичанами было приказано сдать оружие, он своего револьвера не сдал и предупредил казаков, что подходит «последний час».

Когда последовало распоряжение о поездке офицеров «на конференцию», он на нее не поехал. Об этом шаге англичан он говорил как об искусно расставленной ловушке, о предательстве англичан и, призвав казаков в последний раз расходиться в горы, застрелился. И этот его выстрел был последним предупреждением для казаков Конного полка.

Когда к его лагерю прибыли английские машины для того, чтобы вывезти их на погрузку в вагоны, лагерь оказался пустым. Следуя совету покойного, казаки разошлись заблаговременно по соседним горам и лесам.

Тела обоих этих офицеров покоились первоначально на кладбище селения Дользах, в лесу, а затем перенесены на братское кладбище в Лиенце. Сколько казаков и членов их семейств погибло при выдачах, едва ли удастся когда-либо установить точно.

Гибли они 1 июня на площади Пеггеца; гибли в этот и последующие дни от пуль преследовавших их по горам и лесам английских солдат; умирали от ран; кончали жизнь самоубийством.

<…> Точное число погибших так и не установлено и установлено быть не может. Это станет понятным, если учесть тогдашнюю обстановку и настроение переживших трагедию:

1. В эти дни были вывезены для передачи большевикам тысячи людей, учет их не велся, а если и велся англичанами, то данные эти нам до сего времени не удалось получить. Когда наступило некоторое успокоение, стали выяснять, кого нет. Но установить, кто был выдан, кто погиб, кому удалось избежать выдачи и уйти в горы, было невозможно.

2. Оставшиеся невыданными после всего пережитого были морально подавлены. Над ними еще долго висела угроза быть выданными одиночным порядком. Постоянные налеты и наезды советской репатриационной комиссии, база которой находилась в Клагенфурте и которая «охотилась» за бывшими подсоветскими людьми, держали в крайнем напряжении последних. Все это заставляло людей избегать показываться на глаза англичанам, а кто решил уйти из района Лиенца, делал это спешным порядком, в большинстве случаев по ночам.

3. К этому надо добавить, что военными властями были продолжительное время ограничены часы свободного движения.

4. Англичане стремились возможно скорее замести следы их кровавой расправы, а потому торопились с закапыванием жертв насилия. Если к этому привлекались отдельные жители лагеря и духовенство, то им приказывалось молчать о количестве закопанных и избегать всего того, что могло быть истолковано как демонстрация.

5. Местные жители на местах гибели закапывали тела тех, кто был убит при преследовании вне лагеря, или покончил самоубийством.

6. Относительная свобода передвижения представилась лишь к осени 1945 года, когда жертвы были погребены в братских могилах, а большинство могил в окрестностях Лиенца стали зарастать травою, земля осела.

Это и были главные причины, не позволившие подсчитать количество жертв насильственной репатриации населения Казачьего Стана.

Только через несколько лет после трагических дней 1945 года был организован Комитет по наблюдению за кладбищем в Лиенце под председательством архиепископа Австрийского Владыки Стефана, который взял на себя заботу о переносе на кладбище тел, покоившихся в окрестностях города Лиенца. Но к этому времени не осталось и следа от многих отдельных могил, разбросанных по полям и окрестным лесам.

Из найденных могил тела были перенесены на Братское кладбище в Пеггеце. Туда же были перенесены из леса тела подъесаула Головинского и женщины-врача Воскобойниковой, а также с сельского кладбища в Дользахе – полковника Галушкина.

В связи с вопросом о могилах, разбросанных по полям и лесам, надлежит остановиться и на отдельных случаях, свидетельствующих о подавленности затравленных людей.

Одна казачка рассказала, что когда вскоре после 1 июня она шла из лагеря в ближайшее село, то заметила в кустах деревянный крест, сооруженный из веток, подойдя ближе, она прочла нацарапанную на нем надпись с указанием первой буквы имени и полностью фамилии лежащего под ним. Женщина эта оторопела, так как это была фамилия ее мужа, увезенного 28 мая «на конференцию». Она потом в течение нескольких дней приходила на эту могилу, и у нее было желание ее раскопать для того, чтобы убедиться, не тело ли ее мужа в ней покоится. «Но я не знала, как это сделать, – сказала она, – а говорить об этом никому не посмела». Потом было выяснено, что это однофамилец ее мужа.

Был и такой случай, о котором очевидец сказал лишь спустя много времени. Числа 2 или 3 июня 1945 года он видел в подвале одного из бараков лагеря Пеггец много трупов – несколько десятков.

Такое показание весьма правдоподобно. Может быть, число трупов и преувеличено, но не исключается возможность, что англичане, стремясь скрыть число жертв побоища, временно, пока не были вырыты могилы, свозили трупы погибших в этот подвал. Что другие жители лагеря могли это не видеть, тоже объяснимо, так как их все внимание было сосредоточено на том, чтобы спастись самим.

Возвращаясь к вопросу, сколько погибло людей Казачьего Стана при насильственной репатриации 1 июня 1945 года и в последующие дни, мы в одном из документов того тревожного времени находим, что их было до ста человек. Ту же цифру называет в своем акте от 6 октября 1949 года комиссия, назначенная начальником Белого лагеря в Келлерберге полковником Рогожиным для осмотра работ по постройке памятника на кладбище Пеггец. О том же количестве говорит и о. Александр Владимирский, который по распоряжению майора Дэвиса погребал тела некоторых погибших 1 июня.

В это количество он включает Воскобойникову с ее семьей, одиночную могилу на кладбище Дользах, погребенных на городском кладбище города Лиенца и одну заброшенную могилу на берегу Дравы.

Цифру 100 нельзя считать преувеличенной. К ней надо добавить несколько жертв, тела которых унесены течением реки Дравы, оставшихся лежать в затерянных могилах и увезенных англичанами вместе с живыми для счета при передаче большевикам. <…>

В. Г. Науменко

15-й Казачий Кавалерийский корпус

О 15-м ККК и его командире генерале фон Паннвице (из книги Ю. Торвальда «Wen sie verderben wollen», Stuttgard,1952)

В то время как неизбежная судьба разразилась над Власовым и его людьми, генерал фон Паннвиц со своими казаками был запутан в хаосе немецкого отступления в Югославии.

Одолеваемые советами, теснимые болгарами и титовскими партизанами, нападавшими спереди и с тыла, боролись остатки немецкой юго-восточной армии, чтобы частями, отходившими из Греции, удержать открытую дорогу на север, а также, чтобы самим отойти в Австрию.

За их фронтом и между их колоннами тянулись бесконечные жалкие «фольксдойчи», которые бежали со своей родины на север и на северо-запад. На каждой такой дороге таились засады. Никто не знал, кто действительно друг, а кто враг.

Среди этого страшного отступления недостаточно снабженные, почти без боевых припасов двигались казаки на север и на северо-запад, отбиваясь то там, то здесь. В конце февраля у Вараждина они отбили переправу через реку от советских частей и болгар и, продолжив атаку, разбили противника.

… В первых числах апреля, когда еще продолжалась борьба на разных фронтах, Паннвиц созвал казачий съезд в Вировитице. Здесь он еще раз почувствовал, что он стал действительно казачьим вождем, их генералом, которому они больше доверяли и верили и на которого они надеялись…

В конце апреля командир бригады Кононов прибыл к Власову в окрестностях Праги. Он воспользовался этой встречей прежде всего для того, чтобы повлиять на Власова для назначения его командиром 15-го Казачьего корпуса и этим самым стать Походным атаманом всех казаков, что и случилось 5 мая, после многих объяснений его в преданности [Власову].

(Командир корпуса генерал фон Паннвиц был избран казаками на съезде 29 марта 1945 года в Вировитице Походным атаманом и как таковой в самое тяжелое время вывел казаков корпуса из хаоса в Югославии на территорию Австрии и оставался во главе его до конца.

А в это время Кононов, покинувший ряды корпуса после съезда в Вировитице, в течение почти двух месяцев оставался в тылу, несмотря на то, что имел полную возможность вернуться в корпус. Но он предпочел до конца оставаться в глубоком тылу, совершенно не интересуясь судьбой казаков и, таким образом, ни одного дня Походным атаманом не был.)

В то время Паннвиц боролся за судьбу корпуса. В апреле он послал четырех офицеров, среди которых был князь Шварценберг, с поручением вступить в связь с англичанами. Указания, которые он им дал, были короткими и простыми: борьба против большевиков еще не закончена. Казачий корпус должен быть сохранен таким, каким он есть, даже если он будет отослан в Африку или в Австралию, или еще куда-либо. Напрасно он ждал результата. Однако он все же не оставлял свои надежды.

Вечером 8 мая, ведя отступательные бои, корпус достиг района Словенского Градишта и Западного Вараждина. Контрразведывательное отделение 1-й Казачьей дивизии получило по уцелевшему полевому телефону вызов от половника 8-й партизанской бригады армии Тито. Такие телефонные звонки не представляли ничего необыкновенного в партизанской войне, но необыкновенно было только то, что титовский офицер сообщил немцам, что Германия капитулировала и что с 11 часов на немецкой стороне не может быть никаких передвижений. Через полчаса пришло подтверждение о том же с немецкой стороны.

… Если Паннвиц исполнит требования перемирия, это значит, что он должен весь свой корпус безоговорочно сдать партизанам и находившимся вблизи советским танковым частям.

Однако еще в 11 часов ночи он отдал приказание своим казачьим частям выступить. Его приказания были простыми и ясными, они гласили: пробиваться к австрийской границе и английской армии лорда Александера.

Что его самого и его людей там ожидало, он еще не знал. Он знал только лишь одно: никакой добровольной сдачи (курсив наш – В. Н.).

Казаки шли всю ночь мимо немецких, хорватских и венгерских частей, обозов и беженцев. Партизаны, которые стремились преградить им дорогу, были разогнаны. 2-я Казачья дивизия с трудом пробивалась из района Вараждина к северо-западу. Она несла тяжелые потери. Много раз слышались с гор распоряжения титовских партизан о сдаче. Казаки, уклонявшиеся от главного маршрута, немедленно уничтожались.

Ранним утром 9 мая худшее было преодолено. Около десяти часов утра два казачьих офицера вступили в связь с передовыми единицами 11-й Британской танковой дивизии.

Паннвиц направился вперед – к англичанам.

В то время как отдельные полки 2-й Казачьей дивизии, расстроенные тяжелыми боями, самостоятельно продвигались на север, к главной дороге отступления, 1-я дивизия расположилась в районе Гриффен. Здесь она сделала короткую остановку, затем полки стали продвигаться дальше мимо картин бегства, ужаса и все увеличивающегося развала.

Утром 10 мая 1-я Казачья дивизия продвигалась по дороге Лавамюцд– Фолькермаркт, когда вдруг через расступившуюся толпу беженцев и немецких солдат подошла колонна машин. В передней машине стоял Паннвиц. За ним ехало несколько английских офицеров. Казаки верили, что это спасение.

Вдруг прозвучали отчетливые команды. Как будто бы и не было ужасных маршей последних дней и ночей, и всех боев последних недель. Полки, свернув с главной дороги, построились в ряды и спешились. Подошли обозы.

Английские офицеры приблизились к колонне. Вдруг от полка к полку перенеслась команда Паннвица: «Первая Казачья дивизия парадным маршем, полк за полком, марш!»

Это была почти невероятная картина: среди ужасного краха, среди несчастья, среди бегства, среди страха сотен тысяч людей за свою жизнь…

Хор трубачей выстроился, как будто бы после сотой репетиции, против Паннвица и английских офицеров. Начали проходить первые эскадроны: впереди командиры полков и эскадронов, всадники 1-го Донского, 2-го Сибирского, 4-го Кубанского полков, затем отделение конной артиллерии. Никакой неуверенности, никакой угнетенности. По окончании марша полки перестроились в колонны и продолжали идти по дороге к Гриффен-Фоль-кермаркт.

Суровое лицо Паннвица дрогнуло. В стороне от дороги лежало оружие, брошенное немецкими частями, а его казаки, которые стали смыслом и задачей его жизни, проходили мимо него не той ордой, которую всегда так легкомысленно в них видели, но гордые, стройные, несокрушимые.

Он молча смотрел на англичан. Понимают ли они теперь, что он им сказал? Поняли ли они, что эти казаки не должны погибнуть и не должны быть заманенными в руки смертельного врага.

После обеда дивизия сложила оружие восточное Фолькермаркта. После этого 1-я дивизия направилась в район Клагенфурт – ст. Вайт. Остатки 2-й дивизии подошли через два дня. При обороне Дравы они видели десятки убитых и повешенных своих товарищей. Для них не было сомнений, что ожидало их на востоке. Их жизнь зависела от англичан, которые им после обеда 12 мая указали место лагеря в одной из широких долин к западу.

Командир 11-й Британской танковой дивизии генерал Эйчер и его люди были холодны, но корректны. Они проявили почти что товарищеское сочувствие. Командование частями было оставлено Паннвицу, командирам дивизий Вагнеру и Шульцу. Они (англичане. – П. С.) не говорили о плене, но об интернировании. Всем немцам и казакам разрешалось ездить в пределах ограниченной территории и заниматься, кто чем желает. Командир британского артиллерийского полка полковник Хилс был особенно щедр, но он был лучшим психологом, чем Паннвиц, ибо за всем этим скрывалась печаль и жалость.

Несколько недель прошло почти в полной изоляции. Надежды перешли в уверенность.

Когда 26 мая полковник Вагнер поехал в Неймаркт навестить Паннвица, он не предвидел, что над Паннвицем нависла тень жестокой смерти.

Паннвиц не сказал ни слова о возможности выдачи. Поведение англичан внушало ему веру в безопасность. Он почти что был уверен в том, что это явилось следствием посылки им в апреле посланцев к англичанам.

Он не знал того, что три дня тому назад в Вене между представителями генерала Александера и советским высшим командованием на Балканах был подписан договор, в силу которого Александер обязался всех казаков «как специальную часть немецких партизан», как «контрреволюционную белую шайку», которая была на немецком содержании, с 28 мая передать советскому командованию. Он не предвидел того, что только лишь внешнее переименование его корпуса в 15-й СС Казачий кавалерийский корпус для советских представителей послужило пунктом спора.

Меньше чем через 24 часа после этого, 27 мая, Паннвиц был совершенно неожиданно арестован и доставлен в Грац, где его ожидали представители Советского Союза. В Граце он встретил генералов Краснова и Шкуро, обоих стариков, которые были в тот же день выданы.

В то же время прибыл генерал Эйчер в Сирнитц в штаб 1-й Казачьей дивизии. Он передал ничего не подозревающему полковнику Вагнеру распоряжение: «Завтра, отделив немцев от казаков, Вы со всеми частями перейдете в лагерь Вайтенсфелд. Когда Вы можете выступить?»

Его лицо превратилось в маску. Вагнер с трудом мог сдержать самообладание. На мгновенье он подумал о Паннвице. Это будет для него смертельным ударом.

Он дал Эйчеру необходимые сведения, сам же лихорадочно думал о том, что он может сделать для того, чтобы спасти казачьи части от неизбежного. Это чувствовалось в словах Эйчера. Это должно начаться с пленения за колючей проволокой.

Как только Эйчер ушел, Вагнер тотчас же послал одного из своих офицеров в Вайтенсфелд. Через несколько часов офицер вернулся и доложил о том, что в районе Вайтенсфелд проводят большие ограждения из колючей проволоки и устраивают сторожевые вышки с прожекторами. Вагнер долго не откладывал. Он секретно сообщил дивизии о том, что сверх всяких ожиданий интернирование заменилось пленом, и что они могут предполагать выдачу в Советский Союз. Он предлагает каждому поступить по его усмотрению. Он надеялся, что он был понят всеми. Семи офицерам его штаба он сказал, что он лично постарается провести их в Германию.

После двух часов Эйчер вновь вернулся. Пытливым взглядом он посмотрел вокруг себя, как бы удивляясь тому, что действительно ведутся приготовления к выступлению.

Он спросил Вагнера:

– Имеете ли Вы еще какие вопросы? Вагнер ответил:

– В связи с передвижением 1-й Казачьей дивизии – нет. Однако могу ли я задать Вам несколько других вопросов?

Эйчер кивнул головой:

– Пожалуйста. Вагнер сказал:

– В таком случае, первый шаг – лагерь для пленных; второй – выдача Советскому Союзу; третий – отправка в Сибирь на шахты.

Эйчер наклонил голову:

– Мы оба солдаты? Вагнер ответил:

– Так точно.

– Вы должны понять, – сказал Эйчер, – иногда есть политические соображения…

Внезапно он повернулся на каблуках и направился к своей машине.

В тот же вечер вокруг расположились английские посты, которые должны были препятствовать уходу в горы казаков и высшего немецкого состава.

Несмотря на это, в наступающую ночь Вагнеру с большею частью немцев и казаков (штаба дивизии) удалось уйти в горы. Один из английских лейтенантов с несколькими солдатами помогли им в этом.

Те, которые не решились на опасный путь через горы, 28 мая были отправлены в лагерь около Вайтенсфелда.

Юрген Торвальд

Немец с русским сердцем

Доброй памяти генерала Гельмута фон Паннвица («Русская Жизнь», № 342 от 6 августа 1955 года)

Гельмут фон Паннвиц считал своим величайшим счастьем и честью право командовать Казачьим корпусом на Балканах в дни, когда всех нас и его судьба уже была предрешена на конференции в Ялте; тогда, когда уже не было надежды или, мягче сказать, испарилась надежда на победу здравого разума над безумием завоевателя, когда исчезла надежда и вера в победе белой идеи над красным кошмаром. И тогда генерал фон Паннвиц был с нами, был наш, любил и ценил каждого человека, казака, бойца и, дав клятву, остался ей верен и не ушел, отказался от права немца покинуть свой пост и своих людей, сохранить, если не свободу, то, во всяком случае, жизнь.

Он предпочел сохранить честь солдата и свое имя светлым в памяти всех тех, кто пережил катастрофу выдач в Австрии 1945 года, всех тех, кто боролся с коммунистами под его командой, всех тех, кто хотя бы раз с ним встретился…

А. Делианич

Н. И. Безкаравайного, офицера Русского Корпуса, капитуляция германской армии застала в южной Австрии, в районе Клагенфурта. Там он попал в расположение частей 15-го ККК и был прикомандирован к 4-му Кубанскому полку, с которым был выдан англичанами большевикам. Попал в концлагеря Сибири, оттуда бежал в Месопотамию, в Багдад.

<…> 24 мая 1945 года в селении Альтгофен состоялся Казачий съезд с согласия, а может быть, и по инициативе английского командования. На этом съезде генерал Паннвиц был переизбран Походным атаманом. (Трудно решить, зачем англичанам понадобилось переизбрание генерала фон Паннвица Походным атаманом, раз на этот пост он был избран казаками 29 марта в Вировитице.)

Представитель английского командования объявил казакам, что британское правительство решило перевести казаков в Австралию или в Канаду.

Казаки не знали того, что накануне, то есть 23 мая, представители английского и советского командований подписали в Вене соглашение, по которому англичане обязались передать казаков советам.

Казаки и генерал Паннвиц не могли об этом знать, но представитель английского командования знал, что судьба казаков решена и лгал совершенно сознательно, что, как потом все мы узнали, являлось обычным приемом английских офицеров, но тогда об этом никто из нас не знал, и казаки встретили слова этого английского представителя громовым «Ура!»

В тот же день вечером, англичанами были взяты три последние танка корпуса.

– Теперь они нам не нужны. Едем в Канаду! – так думали казаки.

На следующий день генерал фон Паннвиц объезжал выстроенные полки корпуса и передавал казакам слова представителя британского командования. А на второй день утром генерал был арестован англичанами.

Узнав об этом, казаки взволновались и требовали от англичан сообщить, где он.

Зная, что казаки последнее время жили впроголодь, англичане отвечали, что Паннвиц отправил 50 грузовиков с продовольствием, присланные для казаков, партизанам СС. Это была совершенная ложь.

– Не верим! – кричали казаки. – Наш генерал этого не сделает.

– Если не сделает, то завтра вернется, – ответили англичане. Казаки молча разошлись. Своего командира они больше не видели.

Н. Безкаравайный