Текст книги "Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне"

Автор книги: Вячеслав Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

Из поездного состава вышел большой конвой солдат, вооруженных до зубов, и 2-му полку велено было грузиться. Командующий полком заявил, что полк грузиться не будет и к советам не поедет.

Конвоем немедленно был открыт по казакам пулеметный огонь, причем было убито и ранено больше ста человек. Между убитыми был и командовавший полком вахмистр.

Рассказывавший мне все это мой станичник Н. И. И. был ранен пятью пулями: двумя была раздроблена нижняя челюсть, а обе руки перебиты – одна двумя пулями, а другая одной.

После нескольких очередей из пулеметов огонь был прекращен. Сопротивление было сломлено, и уцелевшие казаки стали грузиться в вагоны. Одновременно был подан поездной состав и для 1-го Донского полка. Там, как будто, сопротивления оказано не было. Батарею на машинах подвезли к 1-му полку и погрузили вместе с ним. Всех раненых англичане собрали и отвезли в госпиталь в Лиенц.

Благодарю Господа Бога за то, что он спас меня и мою семью!

… Мой друг хорунжий Л., с семьей эвакуировался в Аргентину. По пути его постигло большое горе – ему пришлось похоронить в океане свою жену…

Казак Донского Войска М. Титов Февраль 1956 года. США.

Духовенство Казачьего Стана

<…> В июне 1942 года, одержав победу под Харьковом, немцы очистили территорию Донской и Кубанской областей и тем самым дали возможность уцелевшим кое-где казакам и их семьям возвратиться в свои родные края. Повыползали из «мышиных норок» и уцелевшие священники, скрывавшиеся до того, кто как умел.

Начались по станицам и богослужения. Но немецкое отступление понудило и казаков и их духовных пастырей идти на Запад, в неведомую даль, с надеждой, что хуже, чем в Советской Союзе, нигде быть не может. Отступление из названных областей началось в январе 1943 года.

Шли в одиночку и семьями, вначале малоорганизованным порядком, а потом, по мере удаления от родных краев, стали группироваться и, достигнув Белоруссии, около города Новогрудки, был организован Казачий Стан под командованием Походного атамана полковника С. В. Павлова. Казаки и их семьи были сгруппированы по станицам. Бывшие налицо священники влились в свои станицы. Начались службы.

Здесь выдвинулся в первые ряды о. Василий Григорьев (донец). Он вошел в контакт с епископом Новогрудским Афанасием, организовали из казачьих станиц Казачью епархию, и о. Василий Григорьев был назначен епископом Афанасием уполномоченным по управлению Казачьей епархией.

Пишущий эти строки, не успел доехать до Новогрудок, а влился в 6-ю отдельную сотню, бывшую под командой сотника М. М. А. и находившуюся в городке Дворец. И это было в тот момент, когда Казачий Стан должен был отступать из Белоруссии в Польшу. На этом пути 6-я отдельная сотня влилась в 8-й полк, а затем 8-й полк соединился с 9-м и таким образом составилась бригада.

Длительная остановка была в Польше, три месяца (июль – сентябрь) около городка Здунска Воля. Здесь было собрание всего духовенства и о. Василий Григорьев давал назначения священникам, назначил благочинных, словом, организовал епархию. Организатор о. Василий был хороший.

В сентябре 1944 года из Здунской Воли Казачий Стан был направлен в Северную Италию, в район Джемоны. На всех остановках тяжелого и многострадального пути духовенство совершало богослужения под открытым небом. У кого были святые антиминсы, – совершали литургии, у кого таковых не было, – служили обедницы и молебны.

В районе Джемоны пробыли несколько недель на своих подводах. Здесь, около города Озопо, был убит священник о. Дмитрий Войников (кубанский казак) осколком бомбы. Из Джемоны весь Казачий Стан переселили в район Алессо и Толмеццо. Расселение Казачьего Стана здесь было строго распределено не только по областям, но даже по округам и станицам. Все станицы были размещены по селениям итальянцев. В каждую станицу или округ был назначен священник. Службы совершались в католических костелах.

Так прожили до конца апреля 1945 года. А затем последовал приказ о переселении всего Стана в Восточный Тироль (Австрия). Этот переезд был многотрудный: пришлось брать перевал Альпийского хребта зигзагами 18 километров.

Среди итальянцев нашлись злостные провокаторы. Они говорили, что тяжело гружеными подводами его не взять и, что если до 12 часов ночи кто не перевалит рубикон, то тот будет объявлен военнопленным Италии. Многие этому верили и сбрасывали часть своего, и без того скудного, имущества. А около селения Амара итальянцы совсем загородили горную дорогу и потребовали сдачи всего транспорта и оружия. Казаки, конечно, не согласились. Со стороны итальянцев переговоры (требования) вел молодой ксендз. Он держался дерзко, чем особенно озлобил казаков.

К этому времени подошли юнкера, у которых была пушка. Началась форменная осада.

В короткой, но жаркой перестрелке казаки быстро одержали победу. Были убиты «командиры» итальянцев – тот ксендз, что вел переговоры и его отец (тоже ксендз), а итальянцы разбежались, но они все же жестоко отплатили казакам. В селе Амара до этого был казачий госпиталь. В одном доме было до двух десятков больных казаков. Итальянцы дом заперли, а потом подожгли его. Все больные, находившиеся в этом доме, сгорели. Но весь Стан, затем, беспрепятственно по этой дороге прошел.

В первый день Пасхи (6 мая) почти весь Казачий Стан, перевалив хребет, был около Обердраубурга. Здесь, под елками, мною была совершена Пасхальная Заутреня. А затем, день ото дня, делали небольшие переезды по направлению Лиенца. Достигнув его, расположились по станицам на правом берегу Дравы, а Епархиальное управление – на левом. По всем частям в воскресные и праздничные дни отправлялись службы – литургии или обедницы.

Когда же наступило злополучное 1 июня, то накануне о. Василий через посыльных известил все духовенство, чтобы оно завтра (1 июня) в шесть часов утра (каждый священник) Крестным ходом со своими станицами направлялись бы в лагерь Пеггец для совершения общего богослужения.

На обширной площади лагеря, могущей вместить десяток тысяч человек, был сделан из досок помост для установки на нем престола (одного) и жертвенника (одного) и помещения духовенства.

Богослужение, к нашему удивлению, возглавлял не уполномоченный о. Василий Григорьев, а протоиерей Владимир Н. Отец же Василий пошел в этот исключительный момент в Лиенц «подавать» телеграммы. И когда божественная литургия подходила к трагическому моменту, с помоста было видно, как о. Василий шел из Лиенца по лагерю Пеггец, пробираясь задними ходами за бараками лагеря.

В сослужении о. Владимира за этой литургией были следующие священники и диаконы (в статье о. протоиерея Тимофея Сонина полностью указаны имена и фамилии всех священников. Но ввиду того, что многие из переживших трагедию не желали, чтобы их фамилии где-либо объявлялись, а опросить всех не было возможности, указаны лишь имена священников и первая буква фамилии):

1. Протоиерей Пантелеймон Т.

2. Священник Николай С.

3. Протоиерей Алексей А.

4. Священник Николай Г.

5. Протоиерей Михаил Д.

6. Священник Симон Ш.

7. Священник Виктор Т.

8. Протоиерей Иоанн Д.

9. Священник Александр (фамилию забыл).

10. Священник Анатолий Б.

11. Священник Вячеслав (фамилию забыл, служил в Ростовском округе).

12. Священник Владимир Ч.

13. Священник Тимофей Соин.

14. Протоиерей Исидор Б.

15. Священник Алексей Ф.

16. Священник Григорий Е.

17. Протодиакон Василий Т.

18. Диакон Николай К.

19. Диакон (имя и фамилию забыл, служил в Старочеркасской станице Казачьего Стана).

В толпе молящихся были протоиереи Николай М. и Тимофей К. и священник Виктор С. Были в Казачьем Стане еще священники, но их не было видно ни среди духовенства на помосте, ни среди молящихся в толпе. Это священники: Феодор В., Павел Р. и Николай Ч.

Когда божественная литургия достигла момента причащения желающих, о. Владимир Н., возглавлявший богослужение, стал причащать один, из одной чаши. Успел он причастить только несколько десятков человек, как многотысячная толпа была охвачена кольцом танков, танкеток и грузовых машин. Из машин вышли солдаты, вооруженные дубинами и штыками. Юнкера и молодые казаки всю толпу взяли живым кольцом, сцепившись своими руками, и, таким образом, не давая нападающим разбивать толпу на мелкие группы. Были слышны залпы из винтовок. Били дубинками, кололи штыками стоявших на краю толпы. Были убитые и раненые. Поднялся неистовый крик. Вся толпа колыхнулась.

Отец протодиакон Василий наскоро употребил Святые дары и обернул чашу в плат. И все духовенство начало сходить с помоста, так как вся толпа, отступая от нападающих, естественно, давила друг друга. Тут-то затрещал помост и были перевернуты столы, служившие престолом и жертвенником. Были задавленные насмерть.

Таким образом, богослужение само собой прекратилось. Вся толпа имела поступательное движение из лагеря на поляну, между пятым и шестым бараками с одной стороны и седьмым и восьмым – с другой.

Свалив забор, толпа вышла на поляну. Казаки, державшие хоругви и иконы в руках во время Божественной литургии, и духовенство в облачениях, с крестами (напрестольными) в руках, теперь также были на поляне среди толпы. Пели молитвенные обращения излюбленных песнопений: «Иисусе сладчайший, спаси нас!», «Пресвятая Богородице, спаси нас!», «Под Твою милость прибегаем, Богородице!», «Милосердия двери отверзи нам, Благословенная Богородице!», «Не имамы иные помощи, не имамы иные надежды, разве Тебе, Владычице!»

Когда же стали молитвенно обращаться к святым угодникам Божиим, то о. Николай Г., взял в руки месяцеслов и, начиная с 1 сентября, вычитывал на каждый день установленного Церковью святого, а остальное духовенство, вместе с толпой, пело: «Преподобный отче Симеоне (память 1 сентября), моли Бога о нас!», «Святый мучениче Мамонте, моли Бога о нас!» и так далее за весь год.

Когда танки, окружившие на поляне толпу, мчались быстро на нее, то вся толпа, как один человек, падала на колени покорно ожидая смерти на поляне, чем мучение в Советском Союзе. Но танки, дойдя до толпы, круто поворачивали обратно.

Духовенство продолжало молебное пение.

Молитва неоднократно прерывалась. Подъезжая на танке, английский офицер говорил через рупор: «Казаки! Мы знаем, что вы храбрый народ, но в данном случае всякое сопротивление бесполезно. Вы должны быть возвращены на родину».

На этот вызов был один общий ответ: «Лучше смерть здесь, чем муки в Советском Союзе!»

Вот в этот момент отец Анатолий В. в облачении выступил из толпы и на французском языке говорящему офицеру доказывал, что в этой толпе находятся все старые эмигранты из Югославии.

За смелость ли, или знание французского языка, но факт тот, что 2 июня о. Анатолий был назначен английским командованием комендантом лагеря Пеггец, предназначенного для эмигрантов из Югославии.

Вызывали через рупор супругу генерала Т. И. Доманова, Марию Ивановну, обещая ей «честью английского офицера», что ей ничего не будет, но нужна она по очень важному делу. Из толпы послышались возгласы, что Марии Ивановны в толпе нет.

На поляне толпу продержали до пяти часов вечера, а затем в сопровождении танкеток разрешили расходиться по станицам. Каждый священник, вышедший со своими станичниками в шесть часов утра на общую литургию в лагере, в пять часов вечера еле плелся с поредевшими группами в свой Стан.

За период стояния всей толпы на поляне в лагерь (Пеггец) можно было проходить беспрепятственно. Так пошел и о. Иоанн Д., сняв облачение, испить воды и был там схвачен и брошен в машину. О. Виктор С. пошел добровольно сам на погрузку. О. диакон, что служил в Казачьем Стане в станице Старочеркасской, был ранен штыком солдата и взят в машину. О. диакон Николай К. был взят в первый день в лагере. О. Александр (фамилия мне неизвестна) взят из лагерной церкви в первый день.

О. протоиерей Владимир Н. и о. Виктор Т. в ночь с 1 на 2 июня находились в лагерной церкви и были утром 2-го взяты на погрузку.

28 мая поехали «проехаться» со своими офицерами на «конференцию» о. протоиерей Александр Б. и о. Василий М. О. Павел Р. и о. Виктор («Маленький») пропали бесследно.

Возвратившиеся вечером 1 июня отцы, 2-го рано утром по своим станицам служили молебны, а я служил литургию, за коей причащал оставшихся казаков и благословлял на путь в горы.

Вечером 2 июня через гонца о. Василий Григорьев оповестил всех нас, отцов, чтобы мы завтра, 3 июня, рано утром переходили бы на левый берег, где находилось Епархиальное управление. Что мы и сделали, так как в это утро должна была быть облава.

Все отцы теперь собрались на левом берегу, около Епархиального управления. А о. Анатолий Б., будучи комендантом лагеря, уже подготовил администрацию лагеря к тому, что мы все старые эмигранты из Югославии. Так и зарегистрировались мы все, найдя каждый себе двух поручителей в справедливости нашего пребывания в Югославии.

Поместили нас в бараке № 14. Но помощник коменданта К. В. Шелихов через несколько дней грубо переселил нас в барак № 34, на край лагеря (левый берег Дравы). Хотя мы этим переселением не были огорчены. Барак оказался большой. Мы, 16 священников, удобно разместились и еще несколько комнат свободных заняли словенцы. В этом бараке произошло у нас пастырское собрание, на котором присутствовал о. Василий Григорьев. Он заявил, что слагает с себя обязанности уполномоченного по управлению Казачьей епархией и, переходит в польский лагерь, так как туда переезжает его зять (поляк).

К тому же и мы, по некоторым неопровержимым причинам, выразили о. Василию свое недоверие. Он уехал, а мы остались.

Тут уместно заметить, что священники-белорусы, выехавшие с казаками из-под Новогрудок и все время ютившиеся в Казачьем Стане, перестали нас узнавать и сослужить с нами в лагерной церкви, составив отдельную свою группу. К нашему удовольствию, они вскоре все переселились в другой лагерь.

А в наш лагерь Пеггец вскоре приехал маститый протоиерей о. Александр 3. (кубанец, старый эмигрант из Болгарии). Его мы выбрали своим старейшиной, о. Николая М. – настоятелем, о. Михаила Д. – делопроизводителем, а меня – духовником.

О. Анатолия, по проискам г-на Шелихова, в административном порядке вывезли в лагерь Шпиталь. С ним добровольно поехал и о. Александр В. Вскоре и мы, все отцы, ощутили «заботу» о нас нового коменданта после вывоза о. Анатолия (на его место комендантом был назначен г-н Шелихов).

Как только вывезли о. Анатолия, то через несколько дней к нашему бараку № 34 подкатили две пятитонных машины с требованием всему духовенству грузиться для следования на родину. Мы стали доказывать, что мы старые эмигранты, а потому репатриации не подлежим. Чем бы это печальное дело кончилось, не знаем, если бы не прибежала к нашему бараку, видимо, кем-то извещенная, некая леди (так ее называли), бывшая при военном отряде, удалила своей властью машины, заявив, что духовенство находится под ее покровительством.

После этого случая, чуть-чуть не окончившегося для нас печально, у нас началась спокойная жизнь. Но некоторые батюшки, пережив вышеуказанную тревогу и наблюдая, что г-н Шелихов предает казаков, стали по одному, а то и целыми группами, переезжать в американскую зону, в район Зальцбурга, в лагерь Парш. Так что к половине 1946 года в лагере Пеггец я остался один.

Когда после трагедии лагерная жизнь наладилась, тогда с наступлением 1945 учебного года была открыта в лагере Пеггец школа для детей обоего пола. Среди учеников оказалось несколько человек, которые, окончив школу первой ступени, находились в первых классах средней школы. Для таковых пришлось открывать дополнительные классы и составлять учебники. Нашлись преподаватели гимназий. Постепенно появились и учебники. Таким образом, стали функционировать в лагере две школы: начальная и средняя. Закон Божий в этих школах вначале преподавался двумя священниками: о. Владимиром Ч. и мною, а когда о. Владимир переехал в Зальцбург, то я остался один.

При ликвидации лагеря Пеггец в ноябре 1946 года населявщих его югославов перевезли в Шпиталь, а русских – через Шпиталь (три месяца были задержаны мы в Шпитале) в лагерь Сан-Мартин около города Виллаха. Обе школы работали в Сан-Мартине. До 1949 года было сделано два выпуска с аттестатом зрелости.

Уехавшим молодым людям в Северную Америку эти аттестаты пригодились: их приняли в высшие учебные заведения без экзаменов, а в Аргентине пришлось держать экзамены последовательно и за шестилетку (1-й ступени) и за гимназию. И тогда только принимали в университет.

В первый день трагедии (1 июня) и в последующие дни были жертвы. Их собрали и перевезли в лагерь Пеггец. Здесь, в углу расположения лагеря, на берегу р. Дравы было устроено для них кладбище. Сколько жертв было погребено здесь, едва ли кто сможет сказать. Знаю, что несколько отпеваний совершили о. Алексей А. и о. Александр В.

К 15 сентября 1945 года на одной из братских могил был сооружен памятник в бытность комендантства г-на Шелихова: на широком пьедестале цементный крест с надписью на пьедестале: «Погибшим 1. VI. 1945». Но вскоре от осенних дождей штукатурка осыпалась и надпись исчезла.

Для освящения этого памятника и служения панихиды наш старейшина о. протоиерей Александр 3. назначил трех священников: о. Феодора В., о. Владимира Ч. и меня. Мне было поручено сказать слово перед освящением памятника.

Отец Феодор В. прибыл в лагерь после трагедии из корпуса фон Паннвица.

17 октября 1945 года выехала в Зальцбург первая группа священников. Немного позже – вторая. И так, постепенно, разъехались все. Я остался один, как об этом было сказано выше, не оставляя своего пастырского служения и законоучительной деятельности до дня своего выезда в Аргентину 9 ноября 1948 года из лагеря Сан-Мартин, близ города Филлах.

Протоиерей Тимофей Соин

Документы о протоиерее о. Анатолие Батенко

(Русско-Американский Православный Вестник, № 6, июнь1954 года)

1. Письмо архиепископа Стефана митрополиту Леонтию

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Леонтию, Митрополиту всея Америки и Канады.

В Вашем распоряжении находится сейчас мой протоиерей Анатолий Батенко. Он человек скромный и никогда себя не выдвигает.

Посему долгом считаю выявить пред Вами один его поступок, которым он заслужил себе доброе имя во всей Австрии и немеркнущую помять в сердцах спасенных им от смерти людей.

Первого июня 1945 года со стороны англичан в Лиенце происходила выдача казаков советам. Здесь-то о. Анатолий и показал свое геройство. Он организовал общественное богослужение, составил из священников живую цель, и, когда английские танки надвигались, он неистово закричал: «Остановитесь! Здесь мы закрываем подданных Югославии!»

Последовала команда остановиться, и велено было всех, стоящих за цепью, переписать; они, таким образом остались и спаслись и до смерти не забудут этого. От того времени письменный документ хранится в канцелярии, копию которого прилагаю.

Поистине, православный священник правою рукою делает дело, а левая не знает.

За эту помощь помог ему Господь вывезти все семейство и даже недужного сына, который в Америке стал поправляться.

Этого священника я любил и передаю его вашей любви. Прошу святительских молитв.

Стефан, архиепископ Венский и Австрийский

P. S. Вспоминая описанную сцену, я не могу сохранять хладнокровие. Печать об этом и о таких делах священников не упоминает, и о. Анатолий об этом тоже молчит.

Зальцбург, 10 марта 1954 года.

2. Протокол собрания духовенства Православной Церкви, находящегося в объединенных эмигрантских лагерях при Лиенце, 1945 года июня 7-го дня.

В тяжелые минуты жизни, собравшееся духовенство: протоиереи, священники, диаконы, воздавая хвалу Господу Богу о сохранении их до сего часа, отмечают самоотверженную работу – героическое выступление в защиту духовенства и русского народа – священика Анатолия Григорьевича Батенко и считают необходимым, признавая его вполне достойным, просить и ходатайствовать перед высшей церковной властью о награждении его последующими наградами к имеющемуся у него наперстному золотому кресту и камилавке, возведением в сан протоиерея и палицею.

Следует 25 подписей священников и псаломщиков.

С подлинным верно: архиепископ Стефан

Часть 2 КАЗАЧИЙ СТАН

Из дневника переводчицы

<…> На второй день Пасхи стало известно, что на перевале появились англичане или американцы.

Надо было что-то предпринимать. Инициативу в этом взял в свои руки помощник генерала П. Н. Краснова генерал-майор С. Н. Краснов, находившийся до сих пор, как и весь штаб Главного Казачьего Управления, на положении «почетных гостей» при Казачьем Стане.

Я сидела на каком-то ящике в передней отеля и ждала возможности присоединиться к Сводной станице, где находились уцелевшие остатки моих потерянных вещей.

Неожиданно появился взволнованный полковник А. С. М. с генералом Васильевым. Увидев меня, они быстро направились ко мне.

– Вот, госпожа Ротова может поехать с Вами как переводчица, – сказал полковник М. генералу Васильеву.

– Ольга Дмитриевна, разрешите Вам представить генерала Васильева, с которым просим Вас поехать в роли переводчицы для переговоров с англичанами или американцами.

– Но я не могу поехать. Посмотрите, что я собою представляю после столь кошмарного перехода пешком через перевал. У меня нет ни физической, ни моральной возможности.

Зная меня хорошо долгие годы и будучи однополчанином моего мужа, полковник М. взял меня за руки со словами:

– Но Вы должны обязательно и без промедления поехать, не теряя ни одной минуты.

К его просьбе горячо присоединился генерал Васильев. Почти бегом подошли к машине, где уже находился подъесаул Краснов и быстро подбежал генерал Семен Краснов.

– Ольга Дмитриевна, садитесь скорее, надо спешить! Генерал Васильев Вам по дороге все объяснит, – с этими словами он и полковник М., можно сказать, втолкнули меня в машину.

Заметив, что нет белого флага, подъесаул Краснов попросил дать кусок какой-либо белой материи. Оторвали от простыни или наволочки, привязали к древку и прикрепили к машине.

– Ну, с Богом! – крикнул Семен Краснов, и мы двинулись по направлению к перевалу.

Генерал Васильев, ехавший вместо Походного атамана, был в сильно повышенном нервном состоянии. Подъесаул Краснов молчал.

Все мы напряженно всматривались вдаль, двигаясь навстречу неизвестному. Что ожидало нас впереди, было известно только Богу.

Но долго нам размышлять не пришлось. Не успели мы выехать из городка Кетчах, как криком «хальт» нас остановили из английского танка. Мы стали. Находившийся в танке лейтенант подошел к нам. Генерал Васильев через меня передал ему, что выслан Казачьей Группой, не воевавшей против союзников, для переговоров с английским командованием. Лейтенант предложил нам следовать к их капитану на перевале. Сам он пересел к нам, и мы последовали за танком.

О нас передали на перевал по радио и не успели мы подъехать к нему, как навстречу нам вышел английский капитан и два военных корреспондента английских газет с фотографическими аппаратами. Генерал Васильев кратко объяснил капитану о своей миссии и дал интервью корреспондентам.

В это время на пост прибыли два немецких офицера СС для переговоров о сдаче своих частей. Один из них, хорошо говоривший по-русски и знавший генерала Васильева, подошел к нему и сказал:

– Вот, генерал, превосходно! Мы поедем вместе и, конечно, вас не оставим. Забрав офицеров СС к себе на танк, капитан препроводил нас к майору, а

майор – к полковнику. Последний находился в Поллуцо. Выслушав заявление генерала Васильева, он сказал, что не может ничего решить сам и должен доставить нас в Толмеццо в штаб английского командования.

Здесь нам бросилась в глаза разница в отношении англичан к нам и офицерам СС. Последних посадили в танк, под конвоем, мы же ехали сзади самостоятельно.

Таким образом, мы снова возвращались туда, откуда всего несколько дней тому назад вышли. Очутиться снова среди итальянцев, враждебно настроенных к нам, было не только неприятно, но и опасно, хотя мы и были под охраной танка.

При въезде в населенные места, по нашему адресу раздавались враждебные и угрожающие выкрики. Генерал Васильев и подъесаул Краснов были в казачьей военной форме, и было впечатление, что они взяты в плен.

– Варвары казаки! – кричали итальянцы, размахивая руками и угрожая нам. В Толмеццо мы остановились у здания английского штаба, где в свое время, кажется, находился штаб Походного атамана.

В штабе нас встретил английский генерал, которому генерал Васильев передал через меня, что желал бы говорить с ним строго конфиденциально.

– Да, конечно, пожалуйста! – ответил генерал и пригласил нас в свой кабинет, представившись как генерал Арбутнот и, пожав нам руки, предложил сесть.

Генерал Васильев стал излагать цель своего приезда. Надо сказать, что генерал Васильев, офицер Лейб-гвардии Казачьего полка Императорской армии, блестяще образованный, со светскими манерами, высокий и стройный, с красивою внешностью, держал себя с большим достоинством.

Этого не могли не заметить английские офицеры, что можно было видеть в обращении и разговорах их с ним.

Он кратко и ясно изложил генералу, что собой представляет Казачий Стан, не воевавший с союзниками, и цель его. Казаки не рассматривают себя врагами западных союзников.

О какой-либо сдаче казаков, как это говорилось впоследствии, со стороны генерала Васильева, разговора не было.

Цель казаков, возглавляемых Походным атаманом Домановым, – подчеркнул он, – продолжать прерванную когда-то борьбу с большевиками за освобождение своей Родины. От лица Походного атамана, он, как его помощник, просит дать возможность казачьей группе, соединиться с армией генерала Власова.

Выслушав все это с большим вниманием, генерал с удивлением спросил:

– А кто такой генерал Власов?

Генерал Васильев объяснил о зарождении власовской армии и о ее цели – вооруженной борьбе против коммунистов.

– Значит, ваша цель неукоснительно продолжать борьбу с большевиками? – спросил английский генерал.

– Да, – отчетливо и решительно произнес генерал Васильев.

– Казаки прежде всего должны сдать оружие, – сказал генерал Арбутнот. Услышав это, генерал Васильев задал вопрос:

– Рассматриваете ли вы группу казаков, как военнопленных?

– Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно передавшимися.

В это время приехал другой английский генерал, которому, видимо, сообщили о нас. Генерал Арбутнот представил ему нас и просил Васильева еще раз повторить то, что он рассказал ему. Выслушав все это с большим вниманием, этот генерал, оказавшийся командиром бригады Мессоном, повторил то, что ранее сказал генерал Арбутнот:

– Казаки должны немедленно разоружиться.

Генерал Васильев заявил, что сам, не поставив в известность Походного атамана, не может дать ответ на это требование. Видимо, такое заявление генерала Васильева заставило обоих английских генералов не настаивать на незамедлительном ответе. Нас вежливо попросили выйти в другую комнату, так как должны были переговорить.

Через короткое время нас снова пригласили. Решено было, что завтра в девять часов утра оба генерала приедут в Кетчах для переговоров с Походным Атаманом и его штабом. Генерал Мессон попросил, однако, чтобы казачьи заставы и патрули были сняты во избежание недоразумений с английскими патрулями, которые могут быть еще неосведомленными о наших переговорах.

– Вопрос же о разоружении, – сказал он, – отложим до совещания в казачьем штабе.

Переговоры были закончены, и мы встали, чтобы ехать обратно. Бригадный генерал просил нас подождать немного, пока он отдаст распоряжение, чтобы нас сопровождал танк.

– Небезопасно, – сказал он, – в этой местности. И вышел.

Генерал же Арбутнот, обратившись к нам, любезно предложил чашку чая. Генерал Васильев вежливо отказался, мотивируя это тем, что в штабе Походного атамана очень волнуются, ожидая нас так долго.

– Нет, нет! Все уже приготовлено и мы вас так не отпустим, – сказал генерал. Вошли ординарцы с подносами, уставленными сандвичами, бисквитами, Сливками и другим. Все было подано так хорошо и аппетитно, от чего мы уже давно отвыкли.

Видимо, Н. Н. Краснов заинтересовал генерала Арбутнота, так как последний обратился к нему с некоторыми вопросами, касавшимися его лично. Николай Николаевич рассказал вкратце, что он старый эмигрант, жил в Югославии, окончил там военное училище, был на фронте в армии короля юго славского, попал в плен к немцам. Когда его отпустили из плена, то немцы предложили ему поступить добровольцем-офицером в их части, находившиеся в Африке, но он, не желая поднимать оружия против своих бывших союзников по первой мировой войне, отказался.

Генерал Васильев очень нервничал и стремился скорее ехать обратно. Вернулся генерал Мессон.

– Все готово, – сказал он, – и вы можете ехать.

В это время появился солдат с большим пакетом. Генерал взял его, сам завязал и передал мне со словами:

– Это для вас, мадам. Я вежливо отказалась, поблагодарив его.

– Нет, мадам! – произнес он, – я прошу не отказываться; здесь только чай, сахар и шоколад.

Оба генерала вышли проводить нас до машины. Генерал Мессон, уже на улице, простившись с нами, подошел к офицерам СС, находившимся там.

Генерал же Арбутнот подошел с нами к самой машине и, в ожидании танка, разговаривал с нами о посторонних вещах и угощал нас папиросами.

На улице стояли удивленные итальянцы:

– Как же это так?! Думали, везут пленных, а тут два генерала вышли их проводить, мило улыбаются, жмут руки…

В этом разговоре у машины я спросила генерала, каково его личное отношение к большевикам.

– Отрицательное! – сказал он, отчеканивая это слово. – Но в данный момент они являются нашими союзниками.

– Но как-же вы можете им доверять, – сказала я, – зная их разлагательную деятельность, хотя бы в вашей Индии во время этой войны?

– Да! – лаконично ответил он, – но все же они пока наши союзники, но не друзья.

– Но, генерал, будет время, когда вы сами пожалеете об этом союзе.

– Все возможно! – ответил он.

Подошел танк, и мы тронулись. Генерал приветливо махал рукою, пока мы не скрылись, и прокричал: «До завтра!»

Итальянцы были так ошеломлены всем виденным, что как только тронулась наша машина вслед за танком, восторженно закричали: «Виват, казаки! Виват!»

Из группы молодежи, приветливо помахивавшей нам руками, одна девушка бросила мне на колени большой букет ландышей.

Эти ландыши по возвращении в штаб я передала Лидии Федоровне Красновой.

Окрыленные таким радушным приемом и благожелательным расположением английских генералов и офицеров к нам, ехали мы радужно настроенными. Даже генерал Васильев, будучи все время мрачным и замкнутым, на короткое время слегка оживился. Надо заметить, что в разговорах с генералами, он был сухо официален, краток и ни разу не улыбнулся.