Текст книги "Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне"

Автор книги: Вячеслав Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 47 страниц)

Далее, в книге, на странице 171 сообщается: «Генерал В. Г. Науменко в означенный момент времени играл также двойную роль, а именно: 1) как член Главного Управления Казачьих Войск при начальнике последнего генерале П. Н. Краснове и 2) тайное нахождение в рядах власовской агентуры (подготовка генералом В. Г. Науменко в феврале 1945 года Положения об управлении Казачьими Войсками при генерале Власове)».

Науменко: «Такое рассуждение Ленивова является ни чем иным, как злостной провокацией. Ему, как человеку, взявшему на себя смелость говорить на первой странице книги о том, как пишут «историки» свои книги, несомненно, должно было быть известным, что в то время, когда я вошел в подчинение генералу Власову, я уже более месяца не состоял в Главном Управлении Казачьих Войск.

Вот данные об этом:

1. Мною подано прошение об освобождении меня от должности Члена Главного Управления Казачьих Войск, возглавляемого генералом П. Н. Красновым, 8 февраля 1945 года.

2. От этой должности я был освобожден через 10 дней, то есть 18 февраля.

3. Принимал участие в составлении Положения об управлении Казачьих Войск при генерале Власове не в феврале 1945 года, а лишь в двадцатых числах марта 1945 года».

К этому можно добавить, что доктор Н. А. Гимпель, бывший начальник Лейтштелле (Kosakenleitestelle – Казачье управление при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий создано в декабре 1942 года), в своем письме к В. Г Науменко от 7 декабря 1970 года отмечал:

«… К тому времени Вы уже сложили Ваши обязанности в Главном Управлении и как свободный человек могли поступать по своему усмотрению».

Таким образом, «историк» Ленивов в данном случае жонглирует подтасованными данными, вводя совершенно сознательно в заблуждение читателей своей книги.

3. О «генеральской хунте против фон Паннвица

«Страшную» тайну открывает автор книги и на странице 151, где говорит, что генерал Науменко «с прибытием 1-й Казачьей дивизии генерала фон Паннвица из Польши на Балканы в сентябре – октябре 1943 года пытался было прибрать к своим рукам его дивизию, удалить генерала фон Паннвица с занимаемой им должности начальника дивизии и на его место поставить генерал-лейтенанта Шкуро и возглавить всех казаков своей персоной, как Кубанский Войсковой Атаман за границей».

Науменко: «Такой вздор мог зародиться лишь в голове сотника Ленивова. С генералом Паннвицем я познакомился по его инициативе. В сентябре 1943 года я получил от него письмо с приглашением посетить дивизию на месте ее формирования. По прибытии 1-й Казачьей дивизии, которой он командовал, из Млавы на Балканы, фон Паннвиц, предупредив меня заранее, 19 октября сделал мне визит в помещение Кубанского Войскового штаба в Белграде.

Я представил ему чинов штаба, и затем он рассматривал Кубанские Войсковые Регалии. После скромной закуски мы поехали в Русский дом, где ему были представлены Донской Атаман генерал Татаркин и Астраханский атаман генерал Ляхов. Уезжая из Белграда в Сремские Митровицы, генерал Паннвиц пригласил меня посетить сформированную им дивизию, сообщив, когда надо будет приехать (полки дивизии генерал Науменко посетил в январе-феврале 1944 года. – П. С).

На всех нас он произвел прекрасное впечатление.

<…> Знаю генерала Шкуро как партизана лично храброго и умевшего увлечь за собой казаков. Но в силу бесшабашного своего характера, а самое главное, не имея ни знаний, ни соответствующей подготовки, он совершенно не был знаком с ведением [современной] войны крупными войсковыми соединениями.

Кроме того, зная Шкуро, я утверждаю, что с его стороны не было никакого стремления к свержению Паннвица и занятию его места».

Здесь же (на странице 151), в голове Ленивова зародилась мысль о генеральской хунте, созданной Науменко в составе ряда кубанских и донских генералов.

Науменко: «В их числе он упоминает генерала Зборовского, погибшего | (умершего от ран. – П. С.) в октябре 1944 года, а также доблестного донского генерала Морозова, которого никак нельзя заподозрить в каких-либо интригах.

Идея организации и создания такой хунты могла появиться только в больной голове сотника Ленивова. Таковой в действительности никогда не было».

Далее Ленивов рассказывает о подношении генералу фон Паннвицу звания почетного казака Кубанского Войска, о передаче иконостаса, икон, священных книг, лент на знамена, походных библиотек, писание восторженных статей о генерале фон Паннвице и его казаках на страницах журнала «Казак», издаваемого Кубанской канцелярией.

Науменко: «Что касается поднесения генералу фон Паннвицу звания Почетного казака Кубанского Войска, то таковое действительно было ему поднесено по горячему желанию кубанских казаков, состоявших в его дивизии и по желанию казаков, состоявших в рядах наших кубанских хуторов и станиц, которые весьма почитали этого доблестного генерала».

Далее, на той же 151-й странице Ленивов говорит о братании генерала Науменко «с германскими офицерами и даже рядовыми казаками, что я наносил визиты старшим германским офицерам дивизии – командирам бригад и полков, стремясь привлечь их на свою сторону. Это также наглая ложь автора книги – никогда и никому из германских офицеров я не наносил визиты и лишь знакомился с ними, когда посещал полки, как, например, с полковником фон Кальбеном и с полковником…» (видимо, фон Боссе, русским немцем и любимцем казаков. – П. С).

И, наконец, Ленивов пишет, что Кубанскому атаману удалось добиться согласия генерала фон Паннвица на вступление в ряды 1-й Казачьей кавалерийской дивизии более тысячи казаков, рекомендованных Науменко и заполнивших собой службы пропаганды, связи, контрразведки и так далее.

Науменко: «И это обычная ленивовская провокация и ложь. Никогда я не посылал в дивизию «более тысячи казаков», а, действительно, послал несколько молодых офицеров, поименно указанных генералом Паннвицем».

О действиях генералов В. Г. Науменко и А. Г. Шкуро, повествует далее Ленивов, стало известно в берлинских сферах, почему вскоре, без лишних разговоров, им последовало предложение покинуть Балканы и переехать в Берлин. «Таков был финал неудавшейся попытки генералов Науменко и Шкуро прибрать к своим рукам 1 – ю Казачью конную дивизию генерала Хель-мута фон Паннвица» – добавляет Ленивов.

Науменко: «На страницах книги Ленивова эта ложь повторялась неоднократно. Никогда и никто мне такого «предложения» не делал, с Балкан не высылал, и моим постоянным местонахождением и далее оставался Белград, откуда я лишь в случае надобности выезжал в Берлин. Что касается генерала Шкуро, то я также не слышал о таком предложении ему».

4. Из письма В. Г. Науменко доктору Н. А. Гимпелю

6 июля 1971 года.

<…> Меня буквально поразило своей беспардонной ложью клеветническое выступление Ленивова в его книге «Под казачьим знаменем»…

Для меня совершенно ясно, что Ленивов, издавая свою книгу, руководствовался «чьими-то» определенными заданиями, первым признаком чего для меня является то обстоятельство, что, как Вы мне писали в своем письме от 29 июня 1959 года, он сразу же после прибытия своего в свободный мир из Советии начал писать свою книгу, в которой обвиняет меня в деяниях против Главного Управления Казачьих Войск, против его начальника генерала П. Н. Краснова, против командира Казачьего Корпуса генерала фон Паннвица и в выступлении по радио из Триеста.

Тогда я ответил Вам по существу этих вопросов, указав, что действительно вошел в состав Казачьего Совета казачьих Войск (при главнокомандующем ВС КОНР генерал-лейтенанте Власове. – П. С). Что же касается моего «выступления» по радио из Триеста, я Вам тогда же ответил, что в Триесте я никогда не был, как и никогда не выступал по радио. Это Вам один из примеров наглой лжи Ленивова, а таких можно указать много. Пример этот показывает, что уже тогда, немедленно по прибытии из Советии в Европу, Ленивов без перерыва продолжил работу, которую он вел в лагерях.

<…> он, в угоду «пославшим его», стремится не только скомпрометировать меня в глазах читателей и в истории казачества, но и внести раскол и смятение в среду казачьих Войск.

Такое именно убеждение высказывают казаки и не казаки, прочитавшие книгу Ленивова, с которыми после выхода ее в свет по их инициативе завязалась у меня обширная переписка.

Так, например, в своем письме от 9 февраля с. г. наш кубанский писатель и политический деятель священник о. Федор Горб, который лично прошел все ужасы советского «чистилища» пишет: «Вы, несомненно, имеете книгу А. К. Ленивова «Под казачьим знаменем». Когда я первый раз читал, то был просто в восхищении, но когда начал второй раз просматривать, то мое впечатление от прочитанного получилось полностью отрицательное. Мало того, меня не покидает мысль, что А. К. Ленивов, если не советский агент, то «консультантом» у него при составлении книги был, несомненно, агент советской разведки, которых за рубежом в десять раз больше, чем в самом Советском Союзе, и книга очень полезная для… МГБ СССР».

Чтобы не вдаваться в другие подробности этого письма, прилагаю фотостат его, с покорнейшей просьбой, не оглашать фамилию автора этого письма.

Из этого письма (фотостата) Вы также можете видеть, что автор его совершенно правильно считает, что Ленивов, начавший еще в 1960 году публиковать в журнале «Казачья Жизнь» не только имена и фамилии, но и все подробности о сотнях выданных казаков в 1945 году и осужденных в СССР казаках и офицерах, тем самым снабдил органы МГБ такими подробностями о них, которые они дали о себе при получении немецких кеннбухов и зольбухов (офицерских и солдатских служебных книжек, заменяющих удостоверение личности. – П. С), но постарались скрыть на следствии в СССР, чтобы не подвергать смертельной опасности как себя, так и родственников.

Такой поступок Ленивова многими казаками расценивается как предательство в отношении всех выданных на расправу советам. Именно такое же обвинение в предательстве бросается Ленивову со стороны многих казаков-националистов, что можно видеть из ряда номеров газеты «Казак», где также казаки предупреждают против Ленивова как советского агента, который еще в концлагере был сексотом.

Более того, он, по свидетельству ряда казаков, которые отбывали вместе с Ленивовым срок наказания, а, в частности, по свидетельству ныне покойного А. Толбатовского (кубанец), был именно таким сексотом.

Наконец, в брошюре «Не забудем, не простим», изданной в настоящем году Православным Союзом казаков, переживших трагедию в Лиенце, на страницах 16 и 17 снова подтверждается, что Ленивов, будучи комендантом, «избивал палкою казачьих офицеров и немцев. Он же задушил в изоляторе полковника П. И. Недбаевского»».

Полковника Недбаевского я знал лично со времени гражданской борьбы на Кубани как непримиримого антикоммуниста.

Здесь надо отметить: в списке отбывавших советскую каторгу казаков и офицеров, который он (Ленивов. – П. С.) напечатал в журнале «Казачья Жизнь», смерть Недбаевского в изоляторе замалчивается, а говорится, что, якобы, он умер от дизентерии в лагерном отделении Тырганский уклон осенью 1945 года. В ленивовском списке покойный Недбаевский значится под номером 564.

<…> Я не удивляюсь, что, как видно из Вашего письма ко мне от 7 декабря прошлого года, [Вас] так глубоко поразили дикие «откровения» Ленивова.

… Что же касается генерала Краснова, то никто из казачьих генералов не имел того боевого и жизненного опыта, который имел покойный Петр Николаевич.

И дико бы было с моей стороны даже думать, что я могу заменить его на высоком посту Начальника Главного Управления Казачьих Войск.

<…> На странице 173 своей книги Ленивов, видимо, как доказательство моей «преступной работы» приводит подслушанный мой разговор с Вами 1 января 1945 года в одном из берлинских бомбоубежищ во время очередной бомбардировки, в котором я якобы «проводил острую критику деятельности генерала П. Н. Краснова, как Начальника Главного Управления Казачьих Войск».

Допускаю мысль, что кто-то, может быть даже сам Ленивов, подслушал такой наш разговор о казачьих делах и о генерале Краснове, так как всеми этими делами я делился с Вами, как с ближайшим сотрудником Петра Николаевича, который мог сказать ему правду обо всем, творящемся около него и часто его именем.

Я также, по своему положению члена Главного Управления видел многое, чего не видели, а может быть, и видели, но скрывали от Петра Николаевича, другие.

А может быть, Ленивов до того обезумел, что решил, что во время бомбардировки Берлина я пытался распропагандировать Вас.

Или уж очень ретиво он исполняет работу, доверенную ему, пославшими его. А может быть, он и Вас включил в ту «генеральскую хунту», которую по его утверждению организовал я с целью «захватить всех казаков в свои руки».

Видимо, эта хунта зародилась в голове какого-нибудь «ленивова». Организуя ее в своих мыслях, он не остановился даже перед включением в нее Кононова, Полякова и некоторых других…

О том, что существовала какая-то «генеральская хунта» я узнал лишь из «исторического труда», изданного Ленивовым.

<…> В своем письме Вы пишите мне, что Ленивов в перечне исторических трудов отдельных лиц, которыми он пользовался при составлении своей книги, указал и Ваши «воспоминания», которых Вы не писали. Сослался он там же и на воспоминания Стаханова, который этим удивлен, так как он, по его словам, никаких воспоминаний не писал.

Все это недостойные приемы Ленивова для заморачивания мозгов читателей.

Еще раз повторяю, что я остановил Ваше внимание на ряде примеров бессовестной лжи Ленивова на протяжении всей его книги. Таковых в отношении меня очень много, и писать Вам об этом – значило бы растянуть письмо на много страниц.

5. О коменданте сибирского лагеря Ленивове

По прочтении «творения» Ленивова, после которого, по выражению В. Г. Науменко, «оставалось только руками развести, откуда он это почерпнул», генерал обратился с письмом к войсковому старшине (лейтенанту Русского Корпуса) Михаилу Ивановичу Коцовскому, знавшего Ленивова по советским лагерям.

В своем первом письме от 29 декабря 1971 года Науменко просил сообщить, что известно Коцовскому «об этом типе» и уточнить сведения о занимаемой Ленивовым «важной должности в концлагерях» и жестоких расправах того над казаками.

М. И. Коцовский – В. Г. Науменко. 3 января 1972 года.

Ваше Превосходительство!

Глубокоуважаемый и дорогой Вячеслав Григорьевич!

<…> Ленивов – самостийник. Знаю я его по сибирским и казахстанским лагерям. Все 10 лет он был со мной в одном лагере.

В сибирских лагерях он занимал должность коменданта лагеря (эта должность давалась лицам, пользующимся полным доверием лагерного начальства, а главным образом, оперуполномоченного, назначаемого ЧК).

Он пользовался властью коменданта в полной мере. Всегда ходил с большой палкой, которой угощал многих лагерников. В его ведении был карцер в лагере, ни на какие работы не выходил, в кухне получал двойную или тройную порцию пищи лучшего качества. В его ведении была хлеборезка и раздача сахара заключенным.

До второй мировой войны он жил во Франции, где работал, я не знаю, но слышал, что был где-то поваром.

<…> Ленивов, по переводе нашего лагеря в Казахстан (Кингир, Спасск, Караганда), устроился в бригаду по перевозке хлеба для заключенных. Эта должность давалась специально доверенным лицам и за эту работу выдавалась им большая порция хлеба.

Кроме того, он пристроился к уркам, с которыми проводил большую часть (…), рассказывая им историю России и др., чем обеспечил себя от расправы, ибо с такими лицами в лагерях расправлялись, ножами перерезая горло.

Меня не удивляет, что эту книгу я от него не получил, ибо он хорошо знает, что я предан Вам всей душой, о чем я ему неоднократно говорил еще будучи в лагерях.

Вообще, должен Вам сказать, что это грязный и подлый тип. <…>

В. Г. Науменко – М. И. Коцовскому. 12 января 1972 года.

<…> Разумеется, что Ленивов – больше чем подозрительная личность и возможно неспроста выпущен за границу…

Вы, конечно, понимаете, что вся его деятельность, а в особенности [та], которой он занимался в концлагерях, крайне интересует меня во всех подробностях…

<… > Как я узнал от одного из лиц, близко стоящих к изданию указанного журнала [ «Казачья Жизнь»], сведения эти (на 900 человек. – П. С.) были переданы в редакцию для напечатания их, Ленивовым.

Напрашивается вопрос, каким образом Ленивов, возвращаясь из концлагерей в Европу, мог вывезти столь подробные, основанные на разных документах, списки.

От того же лица я узнал, что списки эти, якобы, получены им [Ленивовым] из одного немецкого военного учреждения в Мюнхене, в котором такие сведения составляются путем опроса бывших в сибирских концлагерях немцев, возвращающихся в Германию.

Лично я не верю этому <…>

М. И. Коцовский – В. Г. Науменко. 19 января 1972 года.

<…> О Ленивове могу с точностью сказать, что он, будучи комендантом лагеря в Сибири, почти ни с кем в дружбе или хороших отношениях не был, что все лагерники избегали какого-либо контакта с ним и всем было ясно, что он состоит на особом счету и доверии в ГПУ.

Что касается документов, указанных Ленивовым, могу точно сказать (думаю, что не ошибусь): он при проезде границы никаких списков и документов перевезти в Европу не мог, ибо все лица, переходящие за границу, подвергались осмотру (шмону), все сведения, документы, книги и списки конфисковывались, а лица, у которых [были] найдены такие документы, возвращались в СССР.

<…> Визу и разрешение на жительство в Германии выхлопотал ему Глазков – именующий себя инженером и генералом. Живет Глазков в США.

Недбаевский Петр Иванович, по моим сведениям, умер не от дизентерии, а [от] дистрофии (полное истощение) в лагере в Прокопьевске, в изоляторе, в отделении для дистрофиков <…>

Выходившая во Франции газета «Казак» (№ 123, сентябрь 1972 года) опубликовала статью полковника А. М. Протопопова «Вместо ответа агентам-провокаторам…». В ней он говорит в том числе и о своем бывшем ординарце, затем сибирском лагерном коменданте и, наконец, «писателе» Ленивове:

<…> Г. Бойчевский[10]10
  О нем см. ниже, в разделе «Возглавитель» объединения ветеранов 15-го Казачьего Кавалерийского Корпуса Бойчевский.


[Закрыть] в просоветском журнале «Казачья жизнь» № 210 пишет в защиту бывшего коменданта советского концлагеря в Сибири А. Ленивова – он же Забазнов, Туголуков, Чернорудный, Шмид, Скиба и т. д. – в общем, змей семиглавый, который был на службе у чекистов, издевался над заключенными казачьими офицерами и немцами, избивал их палкой…

О поведении семифамильного коменданта концлагеря А. Ленивова в печати было написано много и подтверждено узниками этого лагеря (см. газету «Казак» № 112, журнал «Казачье Единство» № 80–81, журнал «Родимый Край» № 45, «Казачий путь» № 1—12), но это еще не все, и я не рекомендую моему бывшему ординарцу А. Ленивову искать фальшивой реабилитации, так как дело замученных холодом и голодом в изоляторе лагеря военнопленных немцев и казаков еще не забыто и свидетели еще живы, а также живут и семьи пострадавших в лагере немцев, где зверски КОМЕНДАНТСТВОВАЛ А. К. Ленивов.

Позволительно спросить защиту, почему Ленивов – Забазнов – Туголуков-Чернорудный и т. д. после освобождения из лагеря в 1953 году не поехал с нами в свободную Европу, а остался в СССР и переехал на жительство в город Калинин, и жил там четыре года, и только в 1957 году Ленивов, одиночным порядком, появился в Мюнхене и начал писать всякие небылицы… и перессорил всех и вся.

… И кто же Ленивова защищает? Самозванец Бойчевский – не казак, не офицер, а дизертир из 1-й Казачьей дивизии генерала Паннвица. <…>

Еще о гибели Походного атамана генерала Павлова

В публикуемых письмах В. Г. Науменко и Б. А. Богаевского, редактора казачьего журнала «Родимый Край» и сына Донского Войскового атамана с 1919 по 1934 годы генерала А. П. Богаевского, среди прочего, говорится о книге «Казачья трагедия» (издатель Н. А. Быков, Нью-Йорк, 1959). В этих журналах и книге бывший военный чиновник Одноралов, рассказывая о Казачьем Стане с момента его формирования, приводит «свою версию» смерти Походного атамана С. В. Павлова в 1944 году, погибшего в Белоруссии якобы от пули подосланных Домановым лиц и «расследовании», проведенном генералом Науменко.

Б. А. Богаевский – В. Г. Науменко. 24 апреля 1963 г. Глубокоуважаемый Вячеслав Григорьевич,

прошу принять Вас мою большую, большую благодарность за Ваш великолепный подарок (первый том «Великого Предательства». – П. С). Большое и великое дело Вы сделали, издав Ваш труд, несмотря на все трудности для такого дела в наше время. Это настоящий памятник всем погибшим казакам в эту бурную эпоху. Дай Бог, чтобы так же Вам удалось бы издать и последующих два тома.

Еще раз большое спасибо, искренно уважающий Вас Б. Богаевский.

В. Г. Науменко – Б. А. Богаевскому. 27 марта 1964 г.

Глубокоуважаемый Борис Африканович,

<… > я Вам очень благодарен за лестную оценку моего труда в Вашем пись-ме, но не скрою, что огорчен теми отзывами о моей книге, которые Вами напечатаны в «Родимом Крае». Обложил там меня Одноралов… Но не удивляюсь ему…

… Вы, наверное, прочли его книгу, изданную о нем, как об Адмиралове, в которой этот чиновник, присвоивший себе чин полковника, говорит о себе, как чуть ли не организаторе Донского казачества, на самом же деле роль его была слишком незначительна. Но я полагаю, что если Вы заинтересуетесь этой личностью, донцы Вам о нем могут поведать больше, чем я.

Прежде всего о том, что я приподнял тело покойного Павлова и что производил расследование. Все это демагогия и ложь. Никакого расследования я лично не производил, а когда привезли тело Павлова, то я поднялся на грузовик, в котором он лежал, приподнял платок, покрывавший его лицо, помолился и сошел вниз. Это происходило в присутствии донских казаков, привезших тело и находившихся при нем.

Что касается его смерти, то совершенно точно установлено, что убит он был пулею из белорусской заставы. Это было настолько очевидно и доказано, что надобности в производстве осмотра трупа комиссией не было, и таковая никем назначена не была.

Никакого протокола составлено не было. Я, будучи вр. и. д. Начальника Управления Казачьих Войск, был в Новогрудке, имел тесное общение с гебиткомиссаром Гилле, о котором пишу в своей статье. После имел много бесед с П. Н. Красновым и с начальником штаба Семеном Красновым, с представителем минвостока доктором Гимпелем и точно знаю, что им тоже ничего не известно о протоколе, о котором пишет Одноралов. Я не сомневаюсь, что протокол этот «составлен» дельцами типа Одноралова…

Собственно, об этом не следовало и говорить, но раз такая пакостная, провокационная статья помещена на страницах Вашего журнала, то я Вам, для Вашего личного сведения и сообщаю, как было дело.

… Оценка моей книги Однораловым-Адмираловым… резко расходится с оценкою Вашею в частном письме мне, но понимаю Вас, как редактора, который дорожит своими сотрудниками, а потому и помещает их умозаключения.

… Я далеко не сторонник Доманова, но во имя правды заявляю определенно, что в смерти Павлова он неповинен.

… Большое Вам спасибо за прекрасную книгу Африкана Петровича («Воспоминания. 1918 год». – П. С). Читая ее, каждый, знавший покойного, представляет его, как живого, с его симпатичною улыбкою, всегда и ко всем доброжелательного. <…>

Письмо дочери полковника С. В. Задохлина

Письмо, написанное Л. С. Задохлиной непосредственно после дней выдачи – 31 июля 1945 года, было опубликовано в американском издании «Великого Предательства» в виде выдержек. Располагая ныне дневниками генерала Науменко, мы имеем возможность привести это письмо практически полностью.

Из него, как и из письма сотнику Шпаренго, можно узнать об отношении казаков к приказу № 12.

<…> Когда сегодня появился у нас И. К. Зубенко (Иван Константинович Зубенко, казак станицы Бейсугской Кубанского Войска. – П. С.) и сказал от кого он, то колени у меня так тряслись, что я даже не могла стоять на ногах, а потом все мы плакали и плакали. Это первый солнечный луч за все темное и тяжелое время.

Если бы Вы знали, Вячеслав Григорьевич, сколько горя, сколько ужаса мы все пережили за это время!

Но начну сначала, чтобы Вам была ясна картина всего случившегося в нашем несчастном Казачьем Стане.

Когда мы прибыли в Италию, то впервые за 25 лет почувствовали, что мы в станице, в своей среде. Конечно, все это было чисто внешнее, то есть кругом папахи, казачья речь, заря с трубачами и пением «Ой Кубань, ты наша Родина…» А внутри все гнило, из рук вон плохо, в смысле организации и управления.

Вы помните, Вячеслав Григорьевич, что папа был болен, таким мы его привезли в Италию и положили в госпиталь в Толмеццо, а сами отправились в Коваццо, в расположение кубанских станиц. Лично к нам отнеслись еще кое-как, по-хорошему, то есть дали комнату, а то другие жили много хуже, но это понятно – стечение народа было огромное, а разместиться негде.

Интриги были ужасные, хороших людей затирали, а сомнительным типам и выскочкам была открыта широкая дорога. Еще принимали людей ограниченных или забитых, которыми могли двигать по своему усмотрению…

Попасть к Ксении Петровне (жена полковника В. И. Лукьяненко, Кубанского окружного атамана в Казачьем Стане. – П. С.) было труднее, чем в свое время к мадам Бабьи (С. И. Бабьи – жена последнего Кубанского Наказного атамана генерала М. П. Бабыча, зверски убитого большевиками в 1918 г. – П. С.) – надо бьио пройти несколько ординарцев, а особенно нашему брату-эмигранту. Правда, я не могу сказать этого о себе. Ко мне лично она относилась хорошо. Но, все это, вместе взятое, отвратительно. Поклонение перед Домановым выдвигали всюду и во всем донцов, бесконечные гимны деду Краснову, подхалимство, мародерство, полное отсутствие дисциплины, бесконечное хамство, шпионство и разные С1 (отделы безопасности. – П. С.) создавали жуткую картину и конечно вели к пропасти.

И в конце концов ужасная и печальная история с Вашим обращением к казакам (о вхождении Кубанского Войска в ВС КОНР под командованием генерал-лейтенанта Власова. В конце концов, Доманов, в апреле 1945 года, был вынужден отдать приказ о подчинении частей Казачьего Стана генералу Власову. – П. С.) и ответом на него.

Вам, наверное, известно это письмо, которое подписали Бедаков, Соламахин, Есаулов, Тихоцкий и Лукьяненко – мнимая Кубанская Старшина.

Казаки на это ответили бунтом, требовали возвращения на место Вашего портрета, который был снят.

Казаки вели себя отлично и, как один, были за Вас, с трогательным беспокойством ожидали, что Вы приедете и разгоните всю эту компанию – не только кубанцы, но и донцы, и терцы, все, как один.

Мы все это время были в оппозиции.

Отец только что вернулся из госпиталя, и к нему все время приходили казаки жаловаться и советоваться, писали Вам письма, которые, не знаю, получили ли Вы. (Примечание В. Г. Науменко: не получил ни одного, потому что штаб Доманова принимал все меры для того, чтобы не допустить общения казаков со мной. – П. С).

А потом… наступили дни отхода нашего из Италии. Это был ужас, который когда-нибудь войдет в летопись.

Верхи, конечно, удрали первыми и выехали лошадники, а все остальные тянулись пешком, бросая свои вещи.

Было ужасно, люди доходили до полного отчаяния, боясь отстать. Я и Наташа весь перевал и всю дорогу, почти 100 километров, сделали пешком, бросив все свои вещи. Мама и папа тоже много шли, вдобавок папа еще больной, и так тысячи людей…

Придя в Австрию, под Лиенц, расположились лагерем.

… Занялись переформированием полков и организацией новых, настала какая-то вакханалия. Без конца приезжал Тихоцкий, держал какие-то речи, производились генералы, никто этих новых генералов не уважал, и казаки смеялись.

Какое-то недопустимое легкомыслие чувствовалось во всем. Андрей Григорьевич Шкуро вел себя очень достойно и выдержанно, но его никуда не допускали и даже деда Краснова поместили в какую-то квартирку и забыли. Первым ударом был арест Андрея Григорьевича 26 мая…

28-го собрали офицеров, как бы на совещание. Отец накануне вернулся из госпиталя, так как после перехода повторилось воспаление легких. Мы уговаривали его не ехать, но он, как всегда исполнительный, ответил, что раз приказано ехать всем офицерам, должен ехать и он.

Их погрузили на автомобили и вывезли в неизвестном направлении. Потом еще три дня приезжали за оставшимися офицерами. Мало, кто остался. Вывезли около двух тысяч человек. Забирали отовсюду – из станиц и полков. Как потом мы узнали, они были привезены в городок Шпиталь, а потом след потерялся.

Слухов масса. У меня волосы шевелятся на голове при мысли, что они могут быть отосланы в советы. Здесь все обвиняют Доманова, что он предал казаков, по недомыслию или намеренно – Бог его знает.

Первого июня нас насильственным путем отправляли в советы. Что мы пережили, Вам, наверное, известно. Многие из нас до сих пор носят следы этой погрузки, в том числе и мама. Спасло нас то, что 2 июня пришло распоряжение выделить старых эмигрантов, мы остались, многие разбежались горам, многих увезли.

Также вывозили и полки, и они также разбегались.

Сейчас здесь югославенский лагерь. Русских тысяча с лишним человек (из бывшего Стана), а остальные словенцы.

Под Клагенфуртом находится корпус во главе с Рогожиным (Русский Корпус. – П. С), он тоже наводит справки о наших офицерах.

Вячеслав Григорьевич! Мы Вас очень просим взять нас к себе, мы только и успокоимся, когда будем где-нибудь около Вас, а с нами и многие другие.

Если бы Вы видели, как сегодня все плакали от радости, что Вы нашлись и думаете о нас. У всех одна мысль к Вам, к своему «батьке».

Прошу Вас очень о наших офицерах. Только Вы их можете выручить, как уже много раз выручали. Да поможет Вам Господь Бог! Бедный мой Папа!

Л. Задохлина

Пометка Науменко: бедные, бедные казаки и казачки. Страшная беда постигла их! Знаю и верю, что ждут они помощи от меня. Но я сам в таком бесправном положении (в лагере в Кемптене. – П. С), что сделать ничего не могу.

Думал, что удастся собрать их где-нибудь в Америке или Австралии на земле, но удастся ли это, теперь сказать трудно.