Текст книги "Собрание сочинений в шести томах. Том 6"
Автор книги: Всеволод Кочетов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 63 страниц)
То ли и в самом деле с связи с ярмаркой в Милане не хватало гостиниц, то ли еще по каким соображениям, ночевать нас повезли на озеро Лаго-Маджоре.
Сначала наш автобус мчался по отличной автостраде, так же как автострада Неаполь – Помпея, принадлежащей компании «Фиат». Придорожные кафе, от крыши до пола состоящие из стекла, скрепленного небольшим количеством металла, горели огнями. В этих стеклянных кастрюлях кипела жизнь – сидели за столиками, танцевали, слушали музыку.
Потом дорога ушла во мрак – замелькали рощи, леса; среди рощ стояли сонные селения и городки. А мы все ехали и ехали… Только часа через два достигли наконец прибрежного отеля, который назывался «Милано». За стеклами гостиничного кафе, расположенного на террасе, по легкому плеску, по отблескам огней угадывалась вода. Воздух был свежий, чистый, пахло лодками и какими-то цветами.
За столиками кафе расположилось несколько пар иностранных туристов. Перед полотняным экраном отражательного телевизора сидели три старухи итальянки. Они смотрели кинохронику.
Пока нам несли ужин, хроника окончилась, началась другая передача. Началась она с бешеного рок-п-ролла: грохотал джаз, и мелькали молодые люди с ошалелыми лицами. Свистопляска резко оборвалась, диктор сказал: «Это, конечно, лихо. Но это не имеет ничего общего с молодостью. У этого общее с одичанием и вырождением, с эпилепсией. Молодость же – здоровье, сила, красота!» И замелькали чудесные спортивные кадры: лыжники, несущиеся с горных круч, пловцы, бросающиеся с трамплинов, дискоболы и копьеметатели… «Вот истинная молодость, вот совершенствование человека, вот полнокровная жизнь!»
Это была хорошая передача, хороший рассказ о спорте, о здоровье молодежи – физическом и моральном.
И в капиталистической Италии есть силы, есть люди, которых волнует наступление на культуру Европы американской безыдейности и разнузданности. Каковы эти силы? Кто эти люди? Возьмите итоговые сводки выборов в итальянские муниципалитеты: почти четверть избирателей в стране голосует за коммунистов. Кто же еще, кроме коммунистов, станет заботиться о будущем своего народа, о его здоровье, о его морали, о его счастье? Кто же, кроме них, способен сделать своей целью народное счастье?
Старухам передача явно понравилась. По окончании ее они встали и, переговариваясь, двинулись к выходу. Из-под стула, на котором сидела одна из них, с некоторым запозданием выскочила дремавшая там мохнатая собачка и поспешила за хозяйкой.
Ложась спать, мы знали, что находимся в красивейшем месте Северной Италии. Но красоту этого места мы смогли увидеть и оценить только тогда, когда занялось раннее, тихое и солнечное утро. Огромное озеро лежало прямо за порогом отеля. Вокруг дымившейся под солнцем водной глади, в дальних далях теснились еще более далекие, окутанные дымкой лиловые горы. Там, где они венчались белыми снеговыми шапками, на севере, была Швейцария; если плыть туда по озеру, доплывешь до вошедшего в историю дипломатии города Локарно.
Солнечная дымка так ослепительно светилась, что озеро в его далях и горы можно было рассматривать, лишь надев темные очки. Сквозь фильтры зеленых и желтых стекол среди озера виделись скалистые кручи зеленых Баррамейских островов.
Берег цвел альпийскими цветами. Сонные в этот час, стояли над водой бесчисленные отели, дорогие, роскошные, окруженные садами и скверами.
Мы вошли в такой вылизанный садовниками садик, чтобы взглянуть на чудесный вид, который открывался с его террас. Но вид был немедленно испорчен криками служителей. Сад – собственность хозяина отеля, его частная собственность, и никто посягнуть на эту священную собственность не имеет права.
Что ж, сели в автобус, повернули назад, к Милану.
Среди дня с бетонной дорожки миланского аэропорта, пробежав мимо транспортных самолетов с опознавательными знаками военно-воздушных сил США, мы на четырехмоторном самолете компании «Сабена» поднялись в воздух и, взмыв над Альпами, вспомнили Суворова и его солдат, которые через эти кручи и ущелья прошагали в свое время пешком.
Через два часа под нами был Брюссель. Завтра сюда придет наш «ТУ-104», и завтра же мы будем в Москве.
Короткое путешествие по двум долгим тысячелетиям оканчивалось. Немного мы пробыли в Италии, но и за такой срок искренне полюбили и эту страну, и ее людей, се искусство, ее борьбу, ее природу – и, как ни хотелось поскорее домой, расставаться с нею было немножко грустно. Утешало то, что когда-нибудь мы туда еще вернемся: не зря же, чтобы исполнилось это желание, в один из римских фонтанов были брошены через левое плечо наши гривенники и двугривенные.
Нет, монетки не пропали даром. Через шесть лет я все-таки вернулся в Италию. О чем и пойдет рассказ в следующей части.
ЧАСТЬ ВТОРАЯСобытия и встречи
В грязноватой и шумной гостинице возле нового неаполитанского вокзала, все полы которого, дабы никому и никогда не было скользко, покрыты рубчатой резиной, мы раскинули пеструю карту Италии.
Какой вид транспорта избрать, каким путем двигаться дальше, на Сицилию? Поездом до Мессинского пролива и с переправой через пролив на пароме? Как утверждают итальянцы, дорога эта интересная, есть на что посмотреть из вагонных окон, но смотреть придется довольно долго, а времени у нас лишнего нет.
Может быть, все-таки рискнуть? Как никак, увидим и опустевшее логово чудища – селение Сциллу, поименованное в наши дни меленьким шрифтиком на карте, а переправившись через пролив, и ту деревушку, которой у нас на карте нет, но итальянцы уверяют, что в действительности она есть и является преемницей древней Харибды – логова второго чудища, увиденного некогда Одиссеем.
Остановились в конце концов на прямом пути – он хорошо пропунктирен на карте – через Тирренское море, теплоходом от Неаполя до Палермо. Быть в море, правда, придется ночью, когда ничего вокруг не видно. Зато уж раннее утро на подходах к Сицилии – в нашем полном распоряжении.
Неаполь вступал в часы вечерних гуляний, шумел в сотнях своих остерий, траттории, таверн и беттол, когда мы в стареньком таксомоторе въехали на бетоппый пирс морской пристани и вступили на борт теплохода «Сардиния», довольно-таки грязненького и не очень уютного, но основательно оснащенного барами.
Я побродил по палубам, посидел в баре, вслушиваясь в певучий, но бурный говор итальянцев. Потом долго с верхней палубы теплохода смотрел на уходящий в ночь Неаполь. Россыпь мерцающих всеми цветами ярких огней прибрежных кварталов; мелкие тусклые огоньки, взбирающиеся на холмы вокруг Везувия. Какой-то большой пылающий факел газа. Он все еще светился вдали, когда я сошел вниз.
Каюта, в которой мне предстояло провести ночь, была на четверых – по две койки в два яруса, но лишь один чемодан стоял возле одной из коек, остальные места, видимо, пустовали.
Пока я устраивался на одной из нижних коек, явился владелец чемодана, смуглолицый, коренастый человек с копной вьющихся черных волос. Взглянув вкось на мепя, он отцепил от пояса здоровенный складной нож с костяной белой ручкой и сунул его под подушку. «Веселое дельце!» – подумалось невольно, и в памяти замелькали читанные в романах, очерках, статьях и виденные в кино истории, которые были связаны с загадочной и грозной сицилийской мафией. А ну-к, если этот плечистый дядя… и так далее.
Дядя тем временем почистил зубы, спев при этом со щеткой во рту пару бодрых песенок, и, уже укладываясь под одеяло, о чем-то спросил меня по-своему, по-итальянски, а может быть, и на сицилийском диалекте. Я, естественно, его не понял и ответил, что более или менее способен о чем-нибудь очень несложном потолковать на скверном английском, если, конечно, он согласен это выдержать. Он очень обрадовался и сказал: «Май нейм из Марио». Я понял, что его зовут Марио, то есть так, как зовут почти каждого второго жителя Южной Италии. Но он решил уточнить и сказал по-иному: «Ай хев нейм Марио», – что означало то же самое – Марио. Мы дружно сказали друг другу: «Хау ду ю ду?»; он вытащил из чемодана «вери гуд дринкинг» – «очень хорошую выпивку», оказавшуюся чертовски кислым вином, а я извлек «уан ботл ов олд водка». Не зная, как перевести на итальянский «старка», я сказал: «олдка». Мипут через пятнадцать мы друг друга понимали не кое-как, по через пятое на десятое, а, как нам представлялось, вполне и отлично.
С человеком из Советской страны вот так, лицом к лицу, Марио встретился впервые в жизни и был от этого в полнейшем восторге. Он готов был рассказывать обо всем, что меня интересовало. Но волей-неволей мы говорили лишь о том, что было в пределах наших языковых возможностей.
Прежде чем заснуть, я поинтересовался у Марио, о чем он меня спрашивал вначале на своем языке.
– О, я хотел знать, как вы предпочитаете проводить ночь: в полной темноте или при свете ночника.
Выяснилось, что оба мы ночников не любим. Щелкнули выключатели, за иллюминатором плыла черная итальянская ночь, в стекло плескалась черная вода, слегка покачивало.
На рассвете, когда я вновь поднялся на палубу, из моря начали возникать озаренные еще не видным с теплохода утренним солнцем розовые скалы. В небе держалась густая голубизна, не поблекшая с ночи. Вода отливала ультрамарином. Яркие эти краски, остужаемые свежим ветром, предвещали впереди что-то необыкновенное, невиданное, интересное. И в самом деле, розовые скалы все росли, росли перед нами, особенно лезла в небо гора по правому борту, и наконец у подножия гор открылся, выйдя из волн, белый сверкающий город. Палермо – столица Сицилии.
Затем порт, причалы, пестрая толпа встречающих. Народ, составляющий эту толпу, темпераментный, шумный. К подходившему теплоходу устремились все столь порывисто, что того и гляди повалятся в воду меж бортом и причальной стеной. У сходней – таможенники. Сицилия автономна, у нее своя таможня, и, если таможенным чиновникам вздумается, они могут учинить досмотр чемоданов. Но, как говорят люди знающие, этим чиновникам почти никогда ничто подобное не вздумывается. У сходней, правда, они исправно стоят и на проносимые мимо них вещи остро поглядывают.
Мы остановились в отеле «Медитерание» – «Средиземное море», расположенном в узкой, живописной, характерной для итальянского города улочке, в нескольких шагах от главных магистралей Палермо. С первых же шагов по сицилийской земле у нас установился дружеский контакт с приветливыми, гостеприимными людьми из общества «Италия – СССР», или, как здесь всюду произносят: «Италия – УРС», потому что наша страна в итальянском сокращении – «URSS»; одно «S» итальянцы отбрасывают и произносят: «Урс», – что, кстати, напоминает еще и урса – медведя, а медведи, многим тут думается, у нас распространены так же, как, скажем, в Англии комнатные собачки. Из этого общества к нам пришел его генеральный секретарь Франко Грасси, как оказалось, большой знаток истории и искусства; коллеги называли его «синьором профессором» или «профессором». Пришел молодой сицилиец-рабочий. В 1963 году он с какой-то делегацией побывал в СССР, познакомился с русской девушкой Валей, стал переписываться с пей; в 1965 году вновь отправился к нам туристом, женился на Вале и вот привез ее на Сицилию. Он знал, конечно, что на его родном острове лимонов и апельсинов существуют тайные общественные пружины. Но даже и не подозревал, насколько эти пружины сильны. Полного сил тридцатилетнего человека по чьей-то указке уволили с работы, после этого вот уже который месяц обивает он пороги заводов, фабрик, мастерских – не берут никуда. Семья бедствует. Зарабатывает одна Валя, которая взялась преподавать русский язык членам общества. Но средства у друзей СССР скудны. Вале за ее труд платят очень и очень мало.
Душой всего дела в Палермском отделении общества «Италия – УРС» является изящная шатенка с огромными черными глазами на тонком матовом лице. Ее имя Лаура, она жена племянника известного деятеля Итальянской компартии товарища Помпео Колояни. Луара хорошо говорит по-русски, освоив чужой и трудный язык самостоятельно, и отлично водит тесный старенький «фиатик» модели «500», давно прекращенной производством.
Вместе с Лаурой и профессором, которого Лаура называет «Франка», начались наши путешествия по городу и его окрестностям, начались знакомства с людьми, с их бытом, с думами.
Прежде всего Лаура отвезла нас в парламент и представила вице-президенту парламента, своему свекру Помпео Колояни, человеку того боевого поколения западноевропейских коммунистов, которое отличается ясностью и прямотой мысли, отвагой, высоким теоретическим уровнем, готовностью жертвовать собой во имя общего дела. Я уже встретил в Италии их немало, и каждый раз такие встречи волнуют. Сколько же душевных богатств эти люди способны передать молодежи, предостеречь ее от скольких ошибок, заслонить собою от скольких бед!
Колонии, крепкий, сильный, несмотря на свои годы, стремительно быстрый, весь точно вырублен из сицилийского, прожженного солнцем камня. Весело балагуря, он показывает нам помещения парламента Сицилии, разместившегося после войны, после установления автономии острова в старом-старом дворце королей. Каких королей? Каких только тут их не было!..
Островная Сицилия легла в Средиземном море так, что с древнейших времен через нее вели пути из Европы в Африку и Азию, с Востока на Запад и с Запада на Восток, из земель одних цивилизаций в земли других. Ходили через остров карфагеняне и греки, римляне и вандалы; были тут византийцы, норманны, арабы. И через тысячи лет после первых древних завоевателей, совсем уже недавно, во вторую мировую войну, именно Сицилия явилась мостом для англо-американских войск, высадивших здесь свои десанты для дальнейшего проникновения в Италию.
Лаура, невестка Помпео Колонии, ловко ведет автомобильчик по узким улочкам среди автобусов и грузовиков. Профессор Франко Грасси поминутно просит ее остановиться то возле одной церкви, то возле другой, то посреди какой-либо площади и все рассказывает. Через архитектуру храмов мы видим сложное, трудное прошлое Сицилии. В знаменитой церкви святой Марии Адмиральской, основанной еще в XII веке, смешаны и норманский стиль и арабский, есть тут что-то и от Византии и от барокко. Каждый новый пришелец достраивал и перестраивал на острове по-своему. В Палермо мы увидели христианскую церковь с куполами исламского храма – будто бы тесно одна к другой стоят пять мечетей. Как же это происходило? Обогнув Европу, морями, сюда пришли норманны и вытеснили арабских эмиров. Но народ-то пришлый, прижившийся здесь за два века, ведь но выдворишь за дверь страны. Ои остался и при норманнах. С помощью арабов, арабских строителей, архитекторов, мастеров и начались очередные переделки на норманский лад. Лад получался новый, а почерк оставался прежний. Все потихоньку и перемешалось. Но перемешалось не механически, не так бездарно и безвкусно, как порой благородная старина перемешивается ныне с крикливым, суетливым, безликим модерном. Архитектурные стили в те времена соединялись большими мастерами по высоким законам подлинного искусства, без того, чтобы «распалась связь времен», а именно благодаря ей, этой связи, основываясь на ее богатствах.
Исколесив город, презрев почти сорокаградусную африканскую жару, мы отправились в сторону розовой горы, которая прежде всего видна с моря, когда приближаешься к Палермо, – в сторону Монте Пеллегрино. Профессор Грасси сказал, что можно завернуть в известные всему миру катакомбы капуципского монастыря, где несколько тысяч покойников, как мумии, сохраняются в высушенном виде. Недавно, правда, в катакомбах приключился пожар, и посетителей туда пока не пускают. Но у него есть там хороший знакомый, попросить – пустит.
Я вспомнил книгу Карло Леви «Слова-камни», прочитанную несколько лет назад, и те страницы ее, на которых итальянский художник и писатель повествует о своем посещении палермских катакомб при свете свечи, когда он то и дело натыкался на эти высушенные трупы (иные из них даже падали на него), и решил отложить посещение до какого-либо иного раза, если такой когда-либо будет. Профессор сказал, что он со мной вполне согласен. Восемь тысяч мертвяков – зрелище не для каждого. Одни из них лежат в нишах, другие, как бревна, прислонены к стенам галерей, третьи даже подвешены на железных крюках. Нет, хорошо все-таки, что такой средневековый способ захоронения лет восемьдесят назад запретили.
Вместо посещения склепов мы отправились по дорого к горам, мимо строгих, величественных замков, мимо вилл сицилийских магнатов, окруженных садами из тропических и полутропических деревьев и растений, от которых веяло неслыханными ароматами. Сицилийский аристократ ди Лампедуза в своем романе «Леопард» описал один из таких замков. Рассказывая об упадке сицилийской родовой знати, он собрал, конечно, все замки воедино, в одной фигуре старого «Леопарда» – князя дона Фабрицио Салины – свел типические характеры и судьбы многих их владельцев, создав в итоге образ уходящего представителя былого мира всесильных феодалов.
Постепенно по асфальтированным серпантинам мы добрались до склонов Монте Пеллегрино, где расположен средневековый городок Монреаль. Выйдя из машины на зеленой площади, среди которой высились пальмы, я вновь подумал о книге Карло Леви. О ней мне напомнило здание склада с широко распахнутыми дверьми. У Леви (думаю, что я увидел именно это здание) сказано, что здесь был один из центров таинственной сицилийской мафии.
Я смотрел в распахнутые двери склада. Переставляя какие-то ящики с места на место, там не спеша возилось несколько человек, ничем по виду не отличавшихся от обычных людей Италии. Люди как люди. Может быть, Леви ошибся, а может быть, прошло время, и мафиисты, или, как их здесь называют, мафиози, отсюда выселились. Да и есть ли опа, существует ли в наши дни, эта мафия?
Профессор Грасси тем временем вел нас в старинный монастырь бенедиктинцев, в храм, все стены и своды которого внутри выложены богатейшей мозаикой, во двор, окруженный галереей с несколькими сотнями покрытых резьбой мраморных колонн и заросший обильно цветущими растениями.
В тени галереи в прилежной сосредоточенности работал молодой художник. Он рисовал карандашом на больших листах бумаги. Рисунок у него был точный, сильный. Мы разговорились с молодым человеком. Он учится в художественном училище, на днях начнутся экзамены, и свои рисунки он готовит для строгих экзаменаторов. Абстрактное искусство? Формализм? Эти штуки, которые каждые два года возят в Венецию, на биенале? К такой «живописи» прибегают, когда художественного таланта нет, но есть способность к изобретениям. Что ж, может быть, и это когда-нибудь на что-либо пригодится. По тем «полотнам» с биенале можно создавать формы различных машин, приборов, аппаратов для химического производства. Молодой художник никого не осуждает, но лично ему глубоко чуждо так называемое «новое искусство» – причудливое древо, лишенное почвы. Искусство не может быть ни новым, ни старым, оно всегда должно быть настоящим. «Я где-то читал, – говорит он, – о таком способе выращивания овощей и плодов: почвы нет, есть лишь голый мелкий гравий, его насыщают раствором искусственных удобрений, и затем в это сажают растения». – «Гидропоника?» – «Да, да! Может быть, абстракция в искусстве – это и есть гидропоника искусства? Удобрительным раствором в этом случае служат те деньги, которые за такие искусственные плоды платят заевшиеся потребители».
После полудня мы обедали в загородном трактирчике за Монреалем, куда нас завез Франко Грасси.
– Я не знаю сегодняшней статистики, – говорил он, потягивая вино, – по еще несколько лет назад наш остров производил до девяноста процентов лимонов от всего сбора в Италии. Можете представить, а? По этим цитрусовым мы, сицилийцы, занимаем второе место в миро. После Испании. Давали мы три четверти от общего сбора мандаринов, две трети апельсинов, одну пятую олив…
– А как с виноградом?
Он пожал плечами.
– Это не главная наша культура. Правда, в последние годы стараются больше сажать именно его, виноград. Выгоднее, знаете. Лимоны слишком дешевы, апельсины тоже. А виноград… Это же вино! Иной за всю жизнь но съест ни лимончика, но вина-то непременно хотя бы бутылочку, да выпьет. А ость и такие, что лимона все так же не съедят ни штучки, а вина выпьют не бутылку, а и всю цистерну. Кроме того, вино не испортится от долгих дорог, его можно везти хоть на другой конец земного шара, если предположить, что у шара возможны какие-либо концы. Вино можно хранить десятилетиями…
Шаг за шагом при помощи Лауры и профессора Грасси я все больше узнавал об острове, который мог бы стать одним из цветущих краев земли, по не стал им из-за своей тяжкой судьбины. Народам его – от исконных древних сиканов и сикулов до народа нынешнего – так никогда и не удалось пожить жизнью спокойной, поработать, потрудиться на себя. Сиканов и сикулов обратили в рабство карфагеняне и греки, насаждавшие на плодородных побережьях Сицилии свои колонии, строившие здесь руками, потом, кровью рабов храмы и театры, дворцы и купальни. Позже, в латифундиях древних римлян, те же сицилийские аборигены вместе с пригоняемыми отовсюду пленниками вспахивали деревянными плугами на себе землю под виноградники и оливы, под пшеницу и другие злаки, работали на хозяев до смерти в серных, удушливых рудниках. Сицилия была иодлинной житницей для тех, кто ее захватывал. Свистели бичи, плети, палки, лилась и лилась кровь тех, кто не хотел быть покорным захватчикам. Рабы восставали, их распинали на крестах. Сицилийскую землю время от времени сжигают ветры из соседних африканских пустынь, на сицилийцев нет-нет да и извергнет потоки лавы и черного пепла вдруг просыпающаяся Этна, далеко видная с гор и холмов более чем трехкилометровая вышка острова.
И все-таки люди здесь живут, они любят свой остров и не теряют надежд на лучшее.
