Текст книги "Сердце волка"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Ну ладно, хватит! – сказала она. – Я не хочу, чтобы…

Бекки вдруг замолчала: ее лицо исказилось от боли и она судорожно скорчилась на своем кресле. Медсестра тут же подскочила к ней и схватила ребенка. Впрочем, Ребекка, несмотря на сильную боль, по-прежнему крепко держала Еву и ни за что бы не выпустила ее из рук. Медсестре пришлось почти силой вырвать у нее ребенка.

Штефан поспешно опустился перед Ребеккой на корточки и взял ее за руку.

– Ребекка, что с тобой? – спросил он.

– Ничего, – сдержанно ответила она.

Ребекка сидела, наклонившись вперед и схватившись рукой за левой бок. Она дрожала всем телом, и на ее лбу вдруг появилась тоненькая сеточка из микроскопически маленьких капелек пота. Штефан заметил, что от ее лица отхлынула кровь. Он знал, что ее раны заживали гораздо хуже, чем у него. А еще он знал, что Ребекка время от времени испытывает сильные приступы боли. Однако он сам еще ни разу при этом не присутствовал, а потому даже не представлял себе, насколько это ужасно.

Ребекка сделала пару глубоких вдохов через нос и выпрямилась. Штефану показалось, что на это движение у нее ушли едва не все силы.

– Теперь все в порядке, – проговорила она и повторила: – Все… в порядке.

– Да уж! – воскликнул Штефан. – Я вижу.

Он поднялся на ноги, повернулся и жестом позвал через стеклянную перегородку медсестру Марион.

– Отвезите мою супругу в ее палату, – попросил он. – Я тоже туда приду чуть позже.

– Но в этом нет необходимости! – запротестовала Ребекка. – Я…

– Не спорьте, – перебил ее Вальберг. – Ваш супруг абсолютно прав. Вам в вашем состоянии нельзя перенапрягаться. Если вы будете вести себя неблагоразумно, я больше не буду позволять вам сюда приходить.

Ребекка бросила на профессора гневный взгляд, но ничего не сказала. Ее губы все еще дрожали от боли, а потому у нее, наверное, не было сил на пререкания. А может, она просто серьезно восприняла предупреждение Вальберга.

Медсестра Марион уже начала выкатывать кресло Ребекки в коридор, когда профессор Вальберг вдруг остановил ее жестом и, посмотрев сначала на Штефана, а затем на Дорна, сказал медсестре:

– Если тот полоумный парень действительно еще бродит где-то здесь, лучше, если вы будете не одни. С вами пойдут два санитара из дежурной смены.

Слова Вальберга явно обрадовали Марион, хотя она, по всей видимости, собиралась пойти обратно тем же путем, по которому пришла сюда со Штефаном. Впрочем, Штефан вполне мог ее понять: он тоже не испытывал бы восторга, если бы ему предстояло идти одному по длинному холодному коридору со стенами из голого бетона.

Он проводил Марион и Ребекку до выхода из отделения и подождал, пока приедет лифт.

– Я приду через десять минут, – пообещал он. – Даю честное слово.

Ребекка подняла голову и с сомнением посмотрела на него, а потому Штефан, выдавив из себя улыбку, добавил:

– А еще я тебе обещаю, что буду хорошим мальчиком и не стану больше дразнить дядю-полицейского. Ты, в общем-то, права: он всего лишь выполняет свой долг.

Ребекка кивнула. Приступ боли уже прошел, однако она казалась все еще довольно напряженной и по-прежнему держалась рукой за левый бок.

– Ты звонил Роберту? – спросила она.

– Ну конечно! – подтвердил Штефан.

Он это сказал, когда двери лифта уже начали закрываться. Он мог бы придержать их руками, но не стал этого делать. Наверное, сегодня он был излишне нервным – вопрос Ребекки снова разозлил его. Черт побери, он хоть и не супермен, но и не какой-нибудь там беспомощный тупица, которому обязательно нужно обращаться к своему всемогущему и богатому шурину даже для того, чтобы подтереть себе задницу!

Резко повернувшись, чтобы Ребекка не смогла прочесть эти мысли по выражению его лица, он пошел обратно и, остановившись перед закрытой дверью, ведущей в палату интенсивной терапии, задумался. Сегодняшние поступки Штефана не только удивляли его самого, но и уже немного пугали. Он, конечно, оправдывал свое поведение тем, что сегодня вообще был какой-то сумасшедший день, однако приходилось признать, что Ребекка и в самом деле была права: Дорн всего лишь выполнял свои обязанности. И если он выполнял их должным образом (а в этом у Штефана не было никаких сомнений), то тогда Штефану не только нечего опасаться, но и, пожалуй, следует считать Дорна своим союзником.

Он глубоко вздохнул, надавил на кнопку звонка и, ожидая открытия двери, попытался руководствоваться здравым смыслом. Когда дверь наконец-таки открылась, он, по крайней мере внешне, был спокоен и, войдя в комнату, где находились Вальберг и Дорн, даже сумел изобразить легкую извиняющуюся улыбку.

– Простите великодушно, – извинился он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Я не знал, что дела обстоят настолько плохо.

– Ваша супруга, к сожалению, тоже этого не понимает, – сказал Вальберг. – Или не хочет понимать. – Он покачал головой. – Вам следовало бы с ней серьезно поговорить.

– Да, я поговорю с ней, – пообещал Штефан.

Возможно, потому, что эта тема была для него довольно неприятной, он посмотрел в сторону и невольно обратил внимание на стоявшую возле окна детскую кроватку с хромированной решеткой. Медсестра уложила туда Еву и укрыла ее, однако девочка, по-видимому, отнюдь не хотела спать: она присела, подтянула колени к животу и обхватила их руками, прижавшись к ним подбородком. Подобная поза придавала ей удивительно взрослый и задумчивый вид. Такое же впечатление производили и ее широко открытые глаза. Ева поочередно смотрела на Штефана, Вальберга и Дорна, и в ее взгляде читались понимание и одновременно какой-то вопрос. Ее явно недетский взгляд выражал страх, настороженность и… и еще что-то такое, что Штефан не смог бы описать словами.

– Это и правда удивительный ребенок! – заметил Дорн.

Он подошел ближе к кроватке, оперся левой рукой об ее ограждение и протянул другую руку к лицу Евы, словно намереваясь погладить ее по щеке. Девочка посмотрела на его руку, склонила голову набок и поджала губы. Штефан так и не понял, то ли она улыбнулась, то ли оскалила зубы.

Дорна, скорее всего, охватили такие же сомнения: его рука остановилась на полпути и замерла, а затем он отвел свою руку назад и несколько секунд смотрел на нее так, как будто не знал, что ему теперь с ней делать.

– Да, весьма необычный ребенок, – произнес он. – Ваша супруга рассказала мне, при каких обстоятельствах вы нашли девочку.

Штефан молчал. Было очевидно, что Дорн ждет его реакции, но Штефан предпочел ничего не говорить. Он не знал, что именно рассказала Ребекка этому полицейскому.

– Поразительно, в какие крайности могут вдаваться цивилизованные люди, – сказал Дорн, когда наконец понял, что Штефан так и будет играть в молчанку. – Я имею в виду, что подобных поступков еще можно ожидать от… дикарей, живущих где-нибудь в дебрях Амазонки, куда еще не ступала нога просвещенного человека. Однако совершать человеческие жертвоприношения здесь, в центре Европы…

– Возможно, это не так, – предположил Штефан.

– Не так?

Штефан, так же как и Дорн, отступил от кроватки на шаг назад, однако при этом еще раз бросил взгляд на лицо Евы и, увидев ее глаза, почувствовал, как у него по спине побежали ледяные мурашки: ему вдруг показалось, что девочка понимает, о чем они говорят. Возможно, не каждое отдельно слово, а только общий смысл произносимых фраз. Штефан с большим трудом заставил себя оторвать взгляд от глаз девочки и повернуться к Дорну.

– Эту историю рассказал наш проводник – один из местных жителей, – пояснил он. – Когда мы нашли эту девочку, его версия казалась весьма правдоподобной. Но теперь я в этом не очень-то уверен.

– Почему? – спросил Дорн.

– Если вы, изрядно замерзнув, ошалев от страха и изнемогая от усталости и ран, находите ночью в лесу голого ребенка, которого стерегут голодные волки, вы готовы поверить во что угодно, – ответил Штефан. – Однако, вернувшись в цивилизованные условия и здраво поразмыслив, вы начинаете смотреть на подобные вещи уже совсем по-другому.

Дорн бросил на Штефана задумчивый взгляд. Безусловно, Штефан не рассказал ему ничего нового. Более того, слушая рассказ Ребекки, он, возможно, пришел примерно к такому же выводу, что и Штефан. Но в силу своей профессии Дорн привык подвергать сомнению буквально все, даже самые очевидные вещи, а потому он с вопросительным видом повернулся к профессору Вальбергу и сказал:

– Вы ведь утверждали, что ребенок наверняка пробыл довольно долгое время в условиях дикой природы.

– Я утверждал это лишь в той степени, в какой можно говорить о подобных вещах, неоднократно используя слово «возможно». – Он подошел ближе к кроватке, но взглянул на девочку лишь мельком и остановился от нее дальше, чем Штефан и Дорн. – Если бы мы смогли с ней поговорить, нам было бы намного легче все это выяснить. Но…

– Но она ведь достаточно большая для того, чтобы уметь разговаривать, – заметил Дорн. – Или вам нужен переводчик?

Вальберг покачал головой.

– Это не проблема. – Он указал рукой на медсестру-югославку, которая, уютно устроившись на стуле возле двери, перелистывала журнал. – Медсестра Данута как раз из той местности. Она разговаривает на нескольких тамошних диалектах. Именно поэтому я и поручил ей ухаживать за Евой. Тем не менее ее знание языка пока не пригодилось: ребенок до сих пор не произнес ни слова.

– Но девочке как минимум четыре года! – Дорн был удивлен.

Вальберг пожал плечами:

– Да, примерно столько.

Дорн снова повернулся к Еве и, нахмурившись, посмотрел на нее. Он о чем-то напряженно думал, и Штефан поневоле задался вопросом, уж не собирается ли этот полицейский за пару секунд разгадать загадку, над которой врачи этой больницы ломают голову уже целых две недели. И не только врачи.

– Быть может, это как раз один из тех случаев, когда детей выкармливали волки, – пробормотал Дорн.

Вальберг тихонько рассмеялся.

– Поверьте мне, господин инспектор, это всего лишь легенды. Или назовем это современными сказками.

– В самом деле? – Дорн поднял глаза, и на его лице появилось выражение столь свойственного людям его профессии скептицизма. – Я лично слышал несколько историй, которые показались мне довольно правдоподобными.

– Более того, это происходило на самом деле, – сказал Вальберг, но при этом покачал головой. – Вы правы, люди действительно два или три раза наталкивались на детей, выросших среди диких животных.

Дорн кивнул:

– Да, я об этом читал. Несколько лет назад такой случай был во Франции, а еще один – в России.

– Это было в шестидесятые годы, – уточнил профессор Вальберг. – Однако все было совсем не так, как рассказывается в средствах массовой информации. Журналисты совершенно напрасно распространяют байки о том, что если оставить младенца в диком лесу, то его могут взять к себе и вырастить обезьяны или волки. – Он указал на Еву. – Ребенок такого возраста просто не выжил бы: он умер бы с голоду.

– А как же те дети, которым удалось выжить? – спросил Дорн. – Те два случая, о которых вы сами только что говорили?

– Все было совсем не так, – повторил Вальберг и покачал головой. – Я тщательно изучил те два случая, можете мне поверить. И сделал это в течение последних двух недель. Когда упомянутые дети попали к животным, они были старше этой девочки. Ненамного старше, но все же они были в таком возрасте, что могли выжить самостоятельно.

– Среди диких животных? – удивился Дорн. – Ребенок шести или семи лет?

– Где-то один из тысячи, – ответил Вальберг. – Вы сами подумайте: всего лишь два подтвержденных случая за тридцать лет. Кстати, один из этих двух найденышей через некоторое время умер, а второй, насколько я знаю, до сих пор жив и находится в закрытом отделении психиатрической больницы.

– Потому что он так и не научился вести себя как человек? – предположил Дорн, но Вальберг опять покачал головой.

– Потому что он разучился вести себя как человек, – пояснил он. – Видите ли… Представление о том, что дикие звери могут принять и вырастить беспомощного человеческого детеныша, хотя и очень романтично, но абсолютно ошибочно. Такой ребенок либо умрет с голоду, либо замерзнет в первую же ночь, либо его просто сожрут хищники. Тот несчастный мальчик, которого нашли в России, сумел каким-то образом выжить, однако потерял рассудок. Хотя, может, он еще раньше двинулся умом, а потому его и бросили родители. Когда его нашли, ему было около двенадцати лет, и он, по-видимому, и в самом деле прожил в волчьей стае несколько лет. За это время он разучился и говорить, и ходить на двух ногах… В определенном смысле он превратился в волка. Однако вовсе не потому, что был вскормлен волчьим молоком, а потому, что находился среди этих зверей и инстинктивно пытался вести себя так же, как они. И ему даже повезло, что его обнаружили как раз в тот момент.

– Почему? – спросил Дорн.

– Потому что несколькими годами позже он все равно бы погиб, – ответил Вальберг. – Я, конечно, не специалист по поведению волков, однако уверен, что рано или поздно ему пришлось бы вступить в поединок за место в волчьей иерархии. То есть он погиб бы, как только достиг бы возраста половой зрелости.

– А так ему удалось спастись, – сказал Дорн задумчиво, – и он до сих пор жив. Уже тридцать лет. В сумасшедшем доме.

Вальберг сощурился и хотел было что-то ответить, но Дорн перебил его, извинившись:

– Простите. Я слегка уклонился от темы.

Он прокашлялся и повернулся к Штефану, вопросительно глядя на него.

– Если я вас правильно понял, вы уже не очень уверены в том, что эту девочку бросили родители, да?

– Я вообще ни в чем не уверен, – произнес Штефан. – Я… понятия не имею, что с ней, собственно, произошло. Может, ее и в самом деле просто бросили, а может, с ее родителями произошел какой-нибудь несчастный случай. – Он пожал плечами. – Наверное, мы этого так никогда и не узнаем.

– Было бы правильнее не привозить ее сюда, – задумчиво проговорил Дорн. – Почему вы не передали ее местным властям?

Штефан рассмеялся:

– Каким властям? Мы были рады уже тому, что сумели выбраться живыми из этой «гостеприимной» страны. Вы, похоже, не имеете никакого представления, что там сейчас происходит.

– Я думал, что война там уже закончилась, – заметил Дорн, и внутренний голос стал лихорадочно нашептывать Штефану, что ему нужно быть осторожным.

В самом деле, Дорн был не из тех людей, с которыми можно смело говорить о чем угодно. Этот внешне вроде безобидный разговор являлся, по сути дела, допросом.

– Да, конечно, – согласился Штефан. – Но мало что изменилось.

Это был совсем не тот ответ, которого ждал Дорн, однако он и на этот раз не выказал своего разочарования. Посмотрев в течение нескольких секунд на ребенка, он задумчиво произнес:

– Я спрашиваю себя, а не связано ли как-то нападение на Хальберштейн с этой девочкой?

– С Евой? – Штефан изобразил на лице сомнение. – Каким образом?

– Хальберштейн сказала, что нападавший говорил с сильным акцентом, – сказал Дорн.

– А, понятно! – Штефан усмехнулся. – Вы полагаете, что он приехал, чтобы забрать девочку.

– Почему бы и нет? Всякое может быть.

– Вряд ли, – не согласился Штефан. – Для этого им сначала нужно было узнать, что мы находимся именно здесь. Тем людям, с которыми нам там пришлось столкнуться, мы, знаете ли, своих визиток не оставляли.

– Каким людям? – тут же спросил Дорн.

Штефан мысленно обругал себя. По всей видимости, Ребекка рассказала этому полицейскому об их приключениях не так подробно, как своему братцу, и то, что Штефан сейчас сболтнул, невольно вызвало у Дорна живой интерес.

– Это… Я не могу вам сказать. И это не имеет к данному делу никакого отношения.

– Возможно, я смогу лучше понять, имеет или нет.

Штефан пожал плечами и посмотрел в сторону.

– Да, возможно, – произнес он и замолчал.

Дорн нахмурил лоб и собрался что-то добавить, но передумал и лишь пожал плечами. Но Штефан был уверен, что Дорн еще вернется к данному вопросу. Штефан еще раз мысленно выругал себя за несдержанность. Ему следовало бы внимательнее следить за тем, что он говорит, а главное – кому.

– Все это, так или иначе, кажется очень странным, – сказал Дорн через некоторое время. – Наверное, будет лучше, если вы с супругой некоторое время будете держаться подальше от девочки. По крайней мере до тех пор, пока мы не задержим этого психопата.

То, что его обязательно задержат, не вызывало у старшего инспектора, по-видимому, никаких сомнений. Штефан в этом отношении был настроен не так оптимистично. Впечатления от встречи с парнем в дешевой куртке были еще свежи в его памяти, и чем больше он думал об этой встрече, тем более странной она ему казалась. Штефан мучился сомнениями, стоит ли ему рассказывать Дорну, как незнакомец сумел буквально раствориться в темноте: он боялся, что инспектор может подумать, будто у него больное воображение. Однако не успел Штефан прийти к какому-либо решению, как Дорн демонстративно посмотрел на часы.

– Похоже, мне пора, – заявил он. – Пожалуй, я пойду домой, а то моя жена, чего доброго, еще заставит поволноваться моих коллег, подав заявление о моем исчезновении. Увидимся завтра в девять утра в моем кабинете.

– Мне приходить с адвокатом? – спросил Штефан.

– Пока нет. – Полицейский улыбнулся. – Может быть, он вам вообще не понадобится. – Затем Дорн кивнул Вальбергу. – До свидания, господин профессор! – попрощался он и пошел к выходу.

Штефан задумчиво посмотрел ему вслед и, дождавшись, когда за Дорном закрылась дверь, повернулся к Вальбергу.

Профессор выглядел не особенно довольным, хотя Штефан и не мог сказать, кто именно был тому причиной – он или Дорн. Возможно, они оба.

– Мне жаль, что из-за нас возникло столько проблем, – начал было Штефан, но Вальберг жестом остановил его и согнал со своего лица недовольное выражение.

– У меня нет из-за вас никаких проблем, – возразил он. – Вы ведь знаете: если есть на свете более надменные и самоуверенные люди, чем полицейские, так это врачи.

Штефан удивленно взглянул на него. Ему было непонятно, произнес Вальберг эти слова в шутку или нет. Однако, зная, какой реакции ждет от него профессор, он тихонько засмеялся, но тут же снова стал серьезным.

– Вы ведь ему рассказали далеко не все, да? – спросил Штефан. Показав рукой на кроватку, он добавил: – Я имею в виду – о ней.

– Я отнюдь не приврал, – уклончиво ответил Вальберг. – Но нежелательно, чтобы он все знал, а то он в следующее полнолуние заявится сюда со священником и пистолетом с серебряными пулями и станет ждать, когда она превратится в оборотня.

Позади них послышался шелест. Штефан оглянулся и увидел, что медсестра уронила журнал и теперь поспешно наклонилась, чтобы поднять его с полу. Ее движения были чрезмерно быстрыми и резкими, словно она пыталась скрыть свою нервозность, а еще она повернула голову в сторону, чтобы Вальберг и Штефан не видели ее лица.

Штефан несколько секунд задумчиво смотрел на медсестру, а затем, сообразив, что это ее смущает, отвернулся и подошел к кроватке. Ева подняла на него глаза, и, так как ее взгляд был жутким и осмысленным, ему опять показалось, что девочка поняла все, о чем они сейчас говорили. Но это же невозможно! Выросла она в волчьей стае или не в волчьей стае – она в любом случае их не понимала, потому что еще две недели назад не слышала, чтобы разговаривали на этом языке. Стало быть, она просто-напросто не моглаих понимать.

– В ней есть что-то загадочное, да? – прошептал Штефан.

Он хотел повернуться к профессору, но не смог: взгляд больших темных глаз девочки словно парализовал его каким-то странным – и, пожалуй, крайне неприятным – образом. Ему показалось, что в этих глазах есть что-то… знакомое. Что-то такое, что он уже видел. Но где?

– Я знаю, что вы имеете в виду, – сказал Вальберг. – Она, наверное, и в самом деле провела довольно много времени среди волков, а потому переняла некоторые их повадки. Вам известно, что она рычит, когда ей что-то не нравится? И что она кусается и царапается вместо того, чтобы кричать, как другие дети ее возраста?

Штефан покачал головой, подумав при этом, что, пожалуй, знает о Еве ничтожно мало. Хотя за последние две недели он приходил сюда несколько раз, он раньше никогда не заходил за стеклянную перегородку.

Наконец оторвав взгляд от девочки, Штефан посмотрел на Вальберга.

– А разве вы только что не говорили, что ребенок такого возраста не смог бы выжить в дикой природе? – спросил он.

– Я сейчас говорю не о нескольких месяцах, а о более коротком сроке, – пояснил Вальберг. – Ей три, максимум – четыре года. Дети в таком возрасте удивительно восприимчивы. И они необычайно быстро подстраиваются под изменение окружающих условий. Ваша супруга рассказывала, что, когда вы обнаружили эту девочку, волки пытались ее защитить. Это правда?

Штефан кивнул.

– Кто знает, в каких условиях она раньше жила, – продолжал Вальберг. – Быть может, эти дикие звери были в ее жизни первыми существами, которых ей не нужно было бояться. И первыми существами, к которым она привязалась.

– Вы хотите сказать, что нам следовало оставить ее там? – спросил Штефан.

Он, конечно же, не вкладывал реального смысла в свой вопрос, однако Вальберг ответил совершенно серьезным тоном:

– Если бы вы не забрали ее оттуда, она бы погибла. Вы и ваша супруга поступили абсолютно правильно, что бы там не говорил этот полицейский-остолоп. Судя по тому состоянию, в каком эта девочка попала сюда, она пробыла в лесу не так уж долго. Недели две, не больше. А еще через две недели она была бы уже мертва.

– А сейчас с ней все в порядке? – спросил Штефан.

Его голос прозвучал озабоченно, чему он и сам удивился. А еще он, ожидая ответа, почему-то почувствовал сильный страх.

– Да, – ответил Вальберг. – По крайней мере физически.

– А психически?

– Я не психиатр, – ответил Вальберг. – Но, насколько я могу судить, она в полном порядке. Правда, родители Евы, по всей видимости, не научили ее кое-каким вещам, но это еще можно исправить – нужно только немного терпения и времени. – Он посмотрел на Штефана. – Ваша супруга хотела бы ее удочерить – это так?

Штефан кивнул.

– Сомневаюсь, чтобы что-то смогло удержать ее от этого шага.

– Ну а почему нет? – удивился Вальберг. – Если то, что рассказала ваша супруга, правда, тогда стать приемной дочерью – самое лучшее, что может произойти с этой бедняжкой.

Он снова долго молча смотрел на девочку, и у Штефана опять возникло жуткое ощущение, что Ева отвечала врачу гораздо более осмысленным взглядом, чем можно было ожидать от ребенка ее возраста. Затем Вальберг, не поворачиваясь и не меняя интонации, продолжил:

– Когда я узнал, что вы и ваша супруга – журналисты, то слегка забеспокоился. Однако теперь думаю, что зря.

– А в чем причина вашего беспокойства? – спросил Штефан.

– Вы ведь не станете делать из всего этого сенсацию, не так ли? – Вальберг повернулся к Штефану, и Ева, словно его уменьшенная тень, тут же повторила это движение. Штефан почувствовал, как в него буквально впились две пары глаз. – Вы ведь можете благодаря этой истории стать очень известными людьми, к тому же заработать кучу денег.

– Каким образом? – спросил Штефан.

Он, конечно же, прекрасно понимал, что имеет в виду профессор, но ему также было ясно, что Вальбергу трудно говорить о подобных вещах, а Штефан из своего жизненного опыта знал, как помочь в такой ситуации говорящему.

– Это была бы настоящая сенсация, – ответил Вальберг. – Ребенок, выросший среди волков! О вас писали бы в газетах, вас показывали бы по телевидению.

– Но вы же мне только что объяснили, что подобные истории – только вымысел!

Вальберг решительно покачал головой:

– А кого интересует, вымысел это или нет? И я высказал всего лишь свое мнение. Возможно, его разделяет и большинство моих коллег, однако нужно ли мне вам рассказывать, как делаются сенсации? Этот маленький человечек, наверное, смог бы сделать вас и вашу супругу миллионерами.

– И вас тоже, – заметил Штефан. – Но мне кажется, что в данной ситуации никто из нас деньгами не интересуется. Именно по этому поводу вы беспокоились?

Вальберг ничего не ответил, но в этом и не было необходимости. Конечно же, подобные мысли уже посещали Штефана, и не один раз, однако неизменно с одним и тем же результатом. Он снова и снова приходил к выводу, что им не следует – ибо это противоречило их взглядам на жизнь и их воспитанию – использовать вырванного ими у волков ребенка, чтобы устроить масштабное шоу для телевидения и прессы. Более того, им, к сожалению, еще придется помучиться, чтобы попытаться уберечь девочку от назойливых журналистов. Штефан был не очень-то уверен, что им это удастся. Кроме них двоих об этой тайне знали еще два человека, но круг посвященных рано или поздно будет расширяться.

Штефан покачал головой.

– Я не знаю, что думает по поводу этой истории Дорн, – ответил он, – но мы с Ребеккой постараемся никому об этом не рассказывать. – Он указал на Еву. – Я знаю, что в противном случае может произойти с ней.

Хотя Вальбергу, по-видимому, было трудно поверить словам Штефана, он вздохнул с облегчением.

– Если это действительно так, то я сделаю все от меня зависящее, чтобы вам помочь.

Затем он, резко сменив тему разговора и точь-в-точь подражая недавнему жесту Дорна, демонстративно посмотрел на часы, неестественно сильно – как актер на театральной сцене – вздрогнул и, сымитировав даже тон голоса Дорна, сказал:

– Похоже, мне пора.

– Неужели? Ваша супруга тоже может подать заявление об исчезновении мужа? – съязвил Штефан.

Вальберг засмеялся, и, по-видимому, искренне.

– Нет, – сказал он. – Меня ждет не семья, а заваленный работой стол. И эту работу никто за меня не сделает. – Он махнул рукой в сторону коридора. – Я пробуду здесь еще минимум час, а то и дольше. Если я вам понадоблюсь, вы сможете найти меня в моем кабинете.

Вальберг отступил на шаг от кроватки и, повернувшись, направился к двери. Он, наверное, предполагал, что Штефан последует его примеру, однако тот остался возле кроватки и наклонился над ней, словно намеревался попытаться заговорить с Евой. На самом деле он не столько смотрел на девочку, сколько вслушивался в то, как Вальберг медленно подошел к входной двери, задержался перед ней на миг и, выйдя из помещения, зашагал по коридору. Как только его шаги стихли, Штефан выпрямился, поспешно отошел на шаг от кроватки и повернулся к медсестре.

Она уже снова положила журнал себе на колени, но смотрела не на его разноцветные страницы, а прямо в лицо Штефану. Медсестра, наверное, лучше разбиралась в людях, чем Вальберг, и догадалась, зачем Штефан решил пока остаться здесь.

Ее лицо было необычайно бледным, а руки и плечи – неестественно напряженными. Она, даже не замечая того, с такой силой надавила ладонями на журнал, что его страницы встопорщились.

– Вам придется провести здесь всю ночь? – попытался завязать разговор Штефан.

Медсестра кивнула, медленно встала со стула и подошла к плоскому шкафу, набитому всевозможными предметами, необходимыми медперсоналу для работы. Ей в этом шкафу сейчас явно ничего не было нужно. Она просто начала переставлять находившиеся там предметы с места на место, пытаясь, по-видимому, показать Штефану, что она занята. А может, она просто хотела подавить свою нервозность.

– Вы часто дежурите здесь, да? – спросил Штефан. – Я ведь видел вас почти каждый раз, когда приходил сюда.

– Не каждый день, – ответила медсестра. У нее был грудной и очень приятный голос, и говорила она хотя и с сильным акцентом, но вполне внятно. – Я ухаживаю за этим ребенком. Профессор считает, что я лучше других для этого гожусь. Мне дадут отгулы, когда ребенок… будет уже не здесь.

– А вы сами так не считаете, да? – поинтересовался Штефан. – Я имею в виду то, что вы годитесь для этого лучше других?

Данута стояла к Штефану спиной, и он не мог видеть выражения ее лица. Однако он заметил, что ее движения стали еще более резкими и что вся она еще больше напряглась. Штефан понял, что он попал в точку, и тут же подумал, что если станет ходить вокруг да около, то ничего не добьется. Медсестра явно нервничала, и что-то подсказывало Штефану, что она очень боится, хотя он не мог даже предположить, чего именно. Возможно, для получения ответа на волновавший его вопрос у него не будет более подходящего момента, чем сейчас.

Подойдя ближе к медсестре, Штефан остановился в шаге от нее и коснулся рукой ее плеча.

– Вы что-то знаете, ведь так? – спросил он.

Медсестра замерла, как только он прикоснулся к ней. Секунду-другую она никак не реагировала, а затем повернулась, дождалась, когда Штефан уберет свою руку, и посмотрела ему прямо в глаза. Она сейчас стала еще бледнее и слегка дрожала, но, когда она отвечала Штефану, ее голос звучал твердо.

– Нет. Откуда я могу что-то знать? Я никогда не видела эту девочку до того, как ее привезли сюда.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, – настаивал Штефан.

Медсестра нервно провела рукой по своему халату. Она пыталась казаться уверенной, но было видно, что она уже с трудом контролирует себя.

– Я… понятия не имею, о чем вы говорите, – сказала она.

Штефан почувствовал, что от ее слов у него в душе вспыхнул огонек гнева, однако он тут же подавил его, спокойно покачал головой и даже попытался улыбнуться.

– Неправда, – возразил он. – Не бойтесь, я никому не расскажу о нашем разговоре. Тем более профессору Вальбергу и тому полицейскому, если вы их боитесь. Вы ведь знаете что-то необычное про эту девочку, да?

– Ничего необычного, – ответила Данута. – Она – просто ребенок, не более того. Просто ребенок.

– С которым сделали что-то ужасное, – предположил Штефан. – И вы знаете, что именно.

Данута часто заморгала. Штефан видел, что силы вот-вот покинут ее, и причиной этому были не столько его слова, сколько те воспоминания, которые они в ней пробудили. Штефану показалось, что в глазах этой женщины вспыхнул древний суеверный страх. Ему не хотелось ее мучить, однако теперь он был абсолютно уверен, что она действительно что-то знает.

– Вам… Вам не следовало привозить ее сюда, – сказала Данута. – Это было неправильно.

Штефан вздохнул.

– Так вот оно что! – прошептал он. – Значит, эта история – правда. Ребенка бросили в лесу, чтобы его забрали волки. Верно?

Несмотря на то что подобная мысль уже не раз его посещала и он уже неоднократно обсуждал ее с разными людьми, она показалась ему еще ужаснее, чем раньше. Да, еще ужаснее, и именно теперь, когда они вернулись в относительно безопасный цивилизованный мир, чем тогда, когда они находились в полной всяких страхов и опасностей долине.

– Они приносят в жертву своих детей, – пробормотал он. – И все там об этом знают. Что произошло бы, если бы они узнали, что девочка еще жива? Они пришли бы убить ее или просто ждали бы, пока она не умрет с голоду?