Текст книги "Сердце волка"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Он сидел от Штефана метрах в двадцати, а освещение в вестибюле было таким тусклым, что его хватало только на ориентирование в пространстве, но отнюдь не на то, чтобы можно было узнать в лицо человека, которого раньше видел лишь мельком. Тем не менее Штефан был уверен, что это тот самый парень, с которым он сталкивался сегодня у кофейного автомата, а позднее в кафетерии. Штефану снова стало страшно.

Его сердце бешено заколотилось, а к горлу от страха подступил ком. Первое, что пришло ему в голову, – бежать отсюда со всех ног.

Но он сдержался. Светловолосый мужчина, положив газету на колени, сидел неподвижно и смотрел на отражение в стекле. Штефан чувствовал его взгляд так явно, как будто они находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Это был очень неприятный, скорее, даже жуткий взгляд. Внутренний голос сказал, нет, крикнул Штефану, что ему лучше уйти отсюда как можно быстрее, но он этого не сделал. Более того, Штефан, собрав все свое мужество, решительно направился к светловолосому мужчине.

Он тут же убедился в том, что этот человек действительно наблюдал за его отражением в стекле: мужчина быстро поднялся, небрежно бросил газету на освободившийся стул и стремительно пошел к двери.

– Эй! – крикнул Штефан.

Мужчина никак не отреагировал на окрик.

Краешком глаза Штефан увидел, что сидевшие за стойкой медсестры прервали свой разговор и посмотрели в его сторону. Он ускорил шаг и еще раз крикнул:

– Эй, вы!

Мужчина не только не остановился – он даже не бросил взгляд назад, наоборот, он пошел быстрее. Чуть-чуть быстрее. Он ускорил свой шаг лишь настолько, чтобы Штефан не смог нагнать его до того, как он выйдет на улицу.

– Подождите! – крикнул Штефан. – Мне нужно с вами поговорить!

Ему теперь было наплевать на то, что могли подумать о нем медсестры, и на то, что кричал ему внутренний голос, убеждая его не делать глупостей. Вопреки здравому смыслу Штефан шел все быстрее, а затем вообще побежал, увидев, что мужчина уже подошел к автоматической входной двери и она раздвинулась перед ним.

– Подождите! – еще раз крикнул Штефан.

Мужчина двумя быстрыми шагами миновал дверь и свернул направо. Штефан вполголоса ругнулся и побежал еще быстрее, однако было уже поздно. Дверь уже начала закрываться, и той пары секунд, которая понадобилась автоматике, чтобы отреагировать на его приближение и снова раздвинуть створки двери, незнакомцу вполне хватило, чтобы исчезнуть в темноте улицы. Штефан выбежал наружу и, бросившись в том направлении, куда пошел светловолосый мужчина, пробежал с десяток метров. Затем он остановился, чувствуя, как колотится его сердце, и так тяжело дыша, как будто только что преодолел марафонскую дистанцию. На улице, кроме него, никого не было. Незнакомец бесследно исчез, словно он был не человеком, а призраком.

Штефан несколько секунд напряженно прислушивался. Из окружавшей его темноты доносились различные звуки: шум, характерный для находившейся за его спиной больницы, гул проезжавших мимо автомобилей, отдаленный рев двигателей заходившего на посадку самолета, общий звуковой фон большого города. Однако совершенно не было слышно того, что Штефан так жаждал услышать, – звуков человеческих шагов. Незнакомец опережал Штефана всего лишь метров на десять-пятнадцать, причем он просто быстро шел, а Штефан – бежал. Тем не менее его сейчас нигде не было видно. Он либо действительно был призраком, либо затаился где-то в темноте и тихонько наблюдал за Штефаном.

Штефану вдруг опять стало страшно, и он наконец прислушался к своему внутреннему голосу, который все это время так упорно игнорировал. Что он, собственно говоря, намеревался сделать? Если он обознался и у этого мужчины случайно оказалась такая же куртка и такой же цвет волос, как у парня, то получается, что Штефан просто свалял дурака и выставил себя в смешном виде. А если это действительно тот самый парень и он в самом деле какой-то психопат, почему-то решивший оторваться на Штефане, то тогда, пожалуй, не стоило выбегать сюда, на темную безлюдную улицу.

Штефан поспешно посмотрел по сторонам и, пятясь, прошел половину пути до двери больницы. Он перестал пятиться и повернулся лицом к больнице лишь тогда, когда попал в зону, куда падал проникающий через стеклянную дверь свет. Очень быстрым шагом – еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, – он вошел в вестибюль и, на всякий случай отойдя от двери шагов на десять-двенадцать, остановился и посмотрел назад.

Он, конечно же, ничего не увидел. Темнота снаружи и свет в вестибюле превращали стеклянный фасад больницы в большое темное зеркало, скрывающее все, что находилось по другую его сторону. Рассмотрев собственное отражение в стекле, Штефан перепугался: его лицо было белым как мел, а прическа находилась в таком состоянии, будто волосы в прямом смысле слова встали дыбом. «Наверное, так оно и есть», – подумал Штефан.

С трудом оторвав взгляд от своего отражения, он повернулся и прошел дальше в вестибюль. Одна из двух медсестер, дежуривших в ночную смену, сидела абсолютно неподвижно и не сводила со Штефана глаз. Ее левая рука лежала на столе, а другую она засунула куда-то под стол. Штефан подумал, что, по всей видимости, она держит палец возле кнопки вызова охраны.

Вторая медсестра встала со стула, подошла к Штефану и спросила:

– Что-нибудь случилось?

Он поспешно покачал головой:

– Нет. Я просто обознался. Мне показалось, что я… знаю этого человека. Но я ошибся.

Штефан уже собирался спросить, не знает ли она, что это был за человек, но тут же прикусил язык: если он ошибся, это не имело никакого значения, а если это был тот самый парень, Штефан все равно не знал его имени.

Он напряженно размышлял секунду-другую и, мысленно сказав самому себе, что пора бы уже наконец – хотя бы для разнообразия – совершить какой-нибудь разумный поступок, засунул руку в карман и нащупал там визитку Дорна.

– Здесь есть телефон? – спросил Штефан.

Медсестра молча кивнула и указала куда-то рукой. Штефан проследил взглядом за направлением ее жеста и увидел три застекленные телефонные будки, находившиеся в опасной близости от входной двери. Теперь, когда кратковременный порыв героизма – или приступ глупости – был уже позади, в душе Штефана снова доминировали более привычные для него чувства. Если кто-то решит на него напасть, в одной из этих телефонных будок он будет абсолютно беззащитным. Кабинки были отделены от вестибюля рядом намертво прикрепленных к полу пластиковых стульев, и Штефан не смог бы выскочить оттуда быстро, если вдруг опять появится уже достаточно знакомый ему незнакомец.

Он постарался отогнать от себя эти мысли, резко повернулся и направился к телефонным будкам. Если светловолосый парень действительно подкарауливал здесь Штефана, он уже упустил свой шанс. Впрочем, не совсем упустил: Штефану ведь рано или поздно придется выйти на погруженную в темноту улицу. Он мысленно выругал себя за то, что припарковал машину снаружи, пожалев две марки на оплату за парковку в подземном гараже.

Штефан подошел к первой из трех кабинок и, увидев, что по этому телефону надо звонить при помощи карточки, зашел в соседнюю будку. Слегка дрожащими пальцами он прижал визитку перед собой к стенке кабинки и, выбрав один из напечатанных на визитке номеров телефонов, набрал его. Если учесть, что он выбрал номер управления полиции, то было довольно странно, что там долго не брали трубку.

– Управление полиции, Альзерштрассе, комиссариат номер четыре, – ответил чей-то – не Дорна – голос.

– Добрый вечер, – сказал Штефан. – Инспектора Дорна, пожалуйста.

– Старшего инспектора Дорна сейчас здесь нет, – произнес не назвавший себя человек. – Я могу вам чем-то помочь?

Штефан молчал. Он был одновременно и разочарован, и удивлен своей собственной наивности. Ну конечно же, Дорна уже нет в управлении полиции. На часах уже почти девять, и он, по всей видимости, уже давно сидит дома и наслаждается заслуженным отдыхом. Штефана поразило то, как глупо он сейчас поступил: ему до сего момента даже и в голову не приходило, что Дорна может не оказаться на службе.

– Что-то случилось? – снова раздался голос в телефонной трубке после того, как Штефан две или три секунды ничего не отвечал.

– Нет… ничего особенного, – нерешительно сказал Штефан.

Этот ответ почему-то показался человеку на другом конце провода не особенно убедительным, а потому он добавил:

– Если вы по какому-то служебному вопросу, то вы вполне можете мне…

– Нет, ничего особенного, – повторил Штефан. – Я скорее… по личному вопросу. Извините за беспокойство.

С этими словами Штефан повесил трубку. «Ну конечно же, Дорна нет на месте, – подумал он. – Полицейских вообще никогдане бывает на месте, если они кому-то нужны».

Он улыбнулся этой дешевой шутке, услышанной когда-то. Ничего более умного ему сейчас в голову просто не приходило. Он снова снял трубку и, бросив в аппарат монетку, стал набирать второй напечатанный на визитке номер, однако уже после третьей цифры остановился. Это был номер домашнего телефона Дорна. Возможно, он сейчас ужинает или же смотрит какой-нибудь фильм по телевизору, а то и занимается любовью со своей женой… Штефану тут же пришла в голову масса всевозможных причин, почему Дорн может разозлиться, если его потревожат дома. Да и что Штефан может ему сказать? То, что он видел какого-то мужчину, который со спины, на большом расстоянии и при тусклом свете показался ему похожим на парня, бросившегося в глаза Штефану сегодня днем? И что преступного в том, что человек в девять часов вечера сидит в вестибюле больницы и читает газету?

Штефан повесил трубку, подождал, пока автомат выплюнет его монетку, и засунул ее вместе с визиткой Дорна в карман. Он расскажет Дорну об этом случае, когда придет к нему завтра утром. Если тот ему поверит – еслиповерит, – то вполне сможет разыскать по телефону и допросить двух медсестер, которые находились в вестибюле и все видели.

Хотя, возможно, Дорн ему и не поверит. Штефану пришло в голову, что и ему самому, пожалуй, было бы очень трудно поверить человеку, который стал бы рассказывать такую невероятную историю.

Ход его мыслей был прерван мелодичным звуковым сигналом лифта. Штефан невольно поднял глаза и тут же нахмурился: он увидел, что стремительно вышедшая из лифта медсестра Марион заметила его и резко остановилась. Несколько секунд они ошеломленно смотрели друг на друга. Затем медсестра, расплывшись в улыбке, подошла к Штефану и сказала:

– Господин Мевес! Хорошо, что вы еще здесь.

– Моя супруга вернулась? – спросил Штефан.

– Нет, но я знаю, где она находится. Я как раз иду за ней. Не хотите составить мне компанию?

– Идете за ней? Куда?

Марион криво усмехнулась и помахала при этом ладонью так, как будто обожгла пальцы.

– Я же говорила вам: доктора Крона хватит удар, если он узнает, что она опять улизнула из своей палаты. Наверное, лучше, чтобы вы были с нами на обратном пути.

– А позвольте, я угадаю, – сказал Штефан. – Она сейчас в детском отделении.

Марион кивнула, продолжая улыбаться.

– А где же еще? Доктор Крон уже всерьез подумывал о том, чтобы провести туда прямой телефон. Тогда, как только ваша супруга там появится, ему тут же сообщат об этом.

Штефан не нашел в этих словах ничего смешного, однако из вежливости все же хихикнул и хотел было направиться к выходу, как вдруг медсестра замахала руками.

– Нет, нет! – воскликнула она. – Мы пойдем другим путем. Идите за мной!

Они подошли к сидевшим в вестибюле дежурным медсестрам. Марион перекинулась парой слов с одной из них, и та достала и протянула ей огромную связку ключей. Пока они шли к лифту, Марион, проворно перебирая ключи, быстро отыскала нужный и зажала его между указательным и средним пальцами.

Они вошли в лифт. Медсестра нажала на кнопку самого нижнего из трех подземных этажей и, хотя лифт был рассчитан на двенадцать пассажиров, вплотную подошла к задней стенке лифта, на которой висело зеркало, освобождая практически все внутреннее пространство для вошедшего вслед за ней Штефана. «Зачем она забилась в глубь лифта? – мимоходом подумал Штефан. – Наверное, просто по привычке». Марион была весьма привлекательной женщиной, а слухи, которые ходят о распущенности медсестер, по-видимому, провоцировали многих мужчин на определенные действия. Штефан решил продемонстрировать свое уважительное отношение к ней и остался стоять у дверей лифта.

Наконец они приехали и двери лифта открылись. Из вестибюля больницы, выкрашенного в светлые успокаивающие тона и исключительно чистого, они попали в совершенно другой мир: перед ними простирался длинный коридор со стенами из голого бетона. Под низким потолком вились всевозможные провода и кабели. Воздух был сухим и непривычно теплым. В нем чувствовались одновременно и запах антисептиков, и «аромат» котельной. Штефану показалось, что пол под его ногами слегка вибрирует, как будто где-то поблизости работали очень мощные механизмы.

– Тайный ход, о котором знают лишь посвященные? – с улыбкой спросил Штефан у шагавшей рядом с ним медсестры.

Она держала зажатый между пальцами ключ перед собой, словно это было оружие, которым она могла отбиться от прячущихся по углам древних демонов и невидимых духов. Улыбка, которой она ответила на реплику Штефана, показалась ему немного нервной, а потому он решил подбодрить себя разговором:

– Наверное, здесь проводятся секретные эксперименты? – спросил он с иронией в голосе.

Марион кивнула и еще быстрее зашагала вперед. Штефан стал искать взглядом дверь, для которой предназначался ключ в руке Марион, но подходящей двери не увидел.

– Именно так, – сказала медсестра. – Мы работаем с мышами-мутантами размером с человека. Иначе откуда, по-вашему, мы могли бы взять внутренние органы для трансплантации?

Она засмеялась, затем вдруг снова стала серьезной и, легонько вздохнув и указав кивком на узкую металлическую дверь, находившуюся в правой стене шагах в двадцати впереди них, продолжила:

– Тут, внизу, все наше оборудование. Оно по большей части очень сложное и, наверное, весьма дорогое. Поэтому посторонних сюда обычно не пускают. Возможно, начальство боится, что кто-нибудь может утащить отопительный котел или аварийную дизельную установку.

Она открыла дверь, подождала, пока Штефан войдет в помещение, и затем закрыла ее. Связка ключей осталась у нее в руке.

Штефан с любопытством осмотрелся. Этот коридор мало чем отличался от предыдущего, если не считать множества расположенных с обеих сторон разных дверей, к тому же он был таким длинным, что отсюда едва можно было рассмотреть его противоположный конец. Штефан подумал, что, наверное, такие подземные коридоры проходят под всей обширной территорией больничного комплекса.

– Я не доставляю вам излишних хлопот? – спросил он.

– Да нет, – ответила Марион и тихо рассмеялась. – По правде говоря, я даже рада, что вы пошли со мной.

– Почему?

– Потому что здесь, внизу, довольно жутко, – пояснила она. – Но так короче, чем через внутренний двор. Да и холодно на улице. Кроме того, мне не очень хотелось идти целых полкилометра по безлюдному парку ночью. Начальство полгода назад приняло решение включать фонари только на центральной аллее: экономят! – Она покачала головой. – Наверное, станут опять включать освещение везде лишь после того, как случится какое-нибудь ЧП. А вы слышали, что произошло сегодня днем?

Штефан обрадовался, что шел на полшага сзади, а потому медсестра не могла увидеть, как он испуганно вздрогнул. Однако Марион, скорее всего, это все-таки почувствовала: она обернулась и внимательно посмотрела на Штефана. Он тут же поспешно покачал головой и сказал:

– Нет.

– В подземном гараже какой-то псих напал на женщину и избил ее до полусмерти, – стала рассказывать медсестра. – Вы только подумайте: средь бела дня и практически у всех на глазах! Эти негодяи уже ничего не боятся.

– А его поймали? – спросил Штефан.

Марион отрицательно покачала головой и состроила гримасу.

– Думаю, что нет. Таких, как он, по-моему, никто и не ловит. Наверное, этому типу нужно было как минимум кого-нибудь убить, чтобы его действительно начали искать.

Она несколько секунд помолчала, а затем посмотрела на Штефана, смущенно улыбаясь, и добавила:

– Я и в самом деле рада, что вы сейчас идете со мной. Я имею в виду, если этот парень все еще бродит где-то здесь…

– Я понимаю, – прервал ее Штефан. – Однако у вас нет оснований для беспокойства. Подобные типы, после того как что-нибудь натворят, обычно исчезают и никогда уже не появляются на том же месте.

– Вы говорите так, как будто уже сталкивались с такими людьми, – сказала Марион. – Вы ведь журналист, да?

– Фотограф, – поправил ее Штефан. – Обычно я фотографирую официальные приемы и всякие волнующие события, такие как торжественное открытие нового автомобильного моста или художественной выставки. Тем не менее мне понятно, что вы имели в виду. Мы живем недалеко от железнодорожного вокзала, и я сам не очень-то люблю ходить по темным улицам.

Его слова, похоже, были именно такими, какие и хотела услышать Марион. Она облегченно вздохнула. Его признание в том, что он испытывает такие же страхи, что и она, делали его в глазах Марион ее союзником в этом мрачном подземелье.

Однако остаток пути они прошли молча, и медсестра снова облегченно вздохнула, когда они достигли противоположного конца коридора и через пару секунд вошли в лифт. Штефан узнал его – это был тот самый лифт, на котором он уже несколько раз ездил, когда поднимался в палату интенсивной терапии детского отделения, чтобы навестить девочку. «Еву», – поправил он себя мысленно.

Кабина этого лифта была намного меньше, чем у лифта, в котором они спускались на подземный этаж, а потому медсестра уже не могла отойти от Штефана на достаточное расстояние, чтобы не чувствовать себя стесненно. Но она все же инстинктивно попыталась стать подальше, возможно даже не осознавая этого. Штефан почему-то подумал, что она, пожалуй, рассказала ему о себе гораздо больше, чем хотела.

– Вам все же следует поговорить со своей супругой, – произнесла Марион. Она не только сменила тему – и ее голос, и ее манера говорить были теперь совсем другими. – Доктор Крон, безусловно, очень терпеливый человек, но ваша жена рано или поздно выведет его из себя. Она, по всей видимости, не осознает, насколько больна.

– Я знаю, – грустно сказал Штефан. – И если бы она это даже и осознавала, все равно не подавала бы виду.

– Но это очень неразумно, – заметила Марион, вновь почувствовав себя в роли медсестры. – Если она не одумается и по-прежнему будет по полдня разъезжать туда-сюда на своем кресле, вместо того чтобы лежать в постели, ей придется провести в больнице на несколько недель дольше.

– А что, ситуация действительно серьезная? – спросил Штефан.

– Я, конечно, не врач, – ответила Марион, – но думаю, что да. Организм вашей супруги не очень-то поддается воздействию лекарств.

Штефан спрашивал не об этом. Он, конечно, знал, что Ребекка довольно часто посещает детское отделение, однако сейчас у него возникло подозрение, что она проводит там еще больше времени, чем он предполагал.

– А как часто она сюда наведывается? – поинтересовался он.

В этот момент лифт остановился и им пришлось выйти в коридор, прежде чем Марион ответила:

– Слишком часто. Лично я забирала ее отсюда раз пять или шесть, а я ведь не каждый день на дежурстве. – Она покачала головой. – Доктор Крон даже два раза приказывал забрать у нее кресло-каталку, но она снова его где-то раздобывала.

– Я с ней поговорю, – пообещал Штефан.

– Да, пожалуйста, – сказала Марион. – Только не говорите ей, что именно я попросила вас об этом.

Штефан в знак согласия кивнул и улыбнулся, однако слова медсестры заставили его задуматься. После их возвращения из Боснии Ребекка сильно изменилась: она стала вспыльчивой и агрессивной и гораздо легче выходила из себя, чем раньше. Пока он видел причину такой перемены в том, что она была серьезно ранена и испытывала сильные боли, пусть даже и старалась этого не показывать. Очевидно, на ее состоянии отражалось и то, что сейчас происходило между ними. И в самом деле, независимо от того, спорили они относительно Евы или нет, эта тема грозовой тучей висела в воздухе каждый раз, когда они оказывались вместе. Это было похоже на поединок, но все происходило без каких-либо внешних проявлений. Раньше Бекки всегда была веселым, оптимистично настроенным человеком, который в случае сомнения был готов скорее признать свою неправоту, чем кого-то обидеть. Штефану до сего момента не приходила в голову мысль, что изменения, произошедшие с Ребеккой, касались не только их отношений, – это была ужасная мысль. Он вполне мог пережить ссору со своей женой. В их супружеской жизни уже случались серьезные кризисы, один из которых затянулся на несколько месяцев. Однако мысль о том, что их отношения уже никогда не будут такими, какими они были до «приключений» в Волчьем Сердце, казалась просто невыносимой – такой невыносимой, что Штефан, поспешно попытавшись отогнать ее от себя, резко ускорил шаг, как будто хотел физически убежать от этой мысли.

Они подошли к входу в ту часть детского отделения, где находилась палата интенсивной терапии. Дверь оказалась заперта, и неудивительно, ведь было уже позднее время. Штефан нажал на кнопку звонка. Марион механически взяла халат, шапочку и тапочки, но затем, увидев, что Штефан и не собирается следовать ее примеру, пожала плечами и положила все это на место.

Раздался легкий щелчок. Штефан надавил на дверь, вошел внутрь и кивком головы предложил Марион пойти впереди него. Он сделал это не просто из вежливости: он подумал, что будет лучше, если первой Ребекка увидит медсестру – пусть даже Штефан появится за ней всего лишь через долю секунды. Эта мысль лишний раз подтверждала и то, что он сильно боится предстоящего разговора, и то, что их отношения изменились – изменились постепенно и внешне почти незаметно, но кардинально. Раньше, что бы ни происходило, он никогда не боялся встречи с собственной женой. Если между ними случались размолвки, они оба неизменно стремились к откровенному разговору, и такой подход был правильным. Быть может, главной причиной того, что он сейчас шел с бьющимся сердцем позади медсестры и в глубине души отчаянно искал повод для очередного откладывания разговора с Ребеккой, было его малодушие? Он уже слишком долго не применял этот – такой эффективный в прежние времена – способ наладить их отношения.

Они подошли к комнате в конце коридора, открыли дверь и… Штефан замер от неожиданности. В первый момент он даже не смог бы сказать, обрадовался ли он увиденному или не очень. Он просто стоял с открытым ртом и смотрел на помещение за стеклянной перегородкой, в которое ему еще ни разу не доводилось заходить. Дверь в это помещение была широко открыта, и оно – такое вроде бы большое раньше – теперь казалось маленьким и тесным, потому что, кроме Евы и медсестры-югославки, в нем находились профессор Вальберг, Ребекка на своем кресле-каталке и… старший инспектор Дорн!

Дорн и Вальберг оживленно о чем-то разговаривали и поначалу не заметили Штефана. Ребекка же услышала звук открываемой двери, подняла глаза и – без чьей-либо помощи – развернула свое кресло. Она держала Еву у себя на коленях, крепко обхватив ее обеими руками, и ее лицо выражало такое счастье, что Штефан невольно почувствовал, как его охватывает ревность. Уже в следующий миг он мысленно пристыдил себя за это, но так и не смог полностью отогнать охватившие его чувства. С момента их возвращения в Германию он очень редко замечал, чтобы Бекки улыбалась, и никогда не видел ее такой счастливой, как сейчас. Он нерешительно зашел в отгороженное помещение, а Марион так и осталась стоять за стеклянной перегородкой – возможно, просто потому, что в отгороженном помещении оставалось совсем мало места.

– Штефан! Как хорошо, что ты снова пришел! А откуда ты узнал, что я здесь?

Ребекка одарила его такой лучезарной улыбкой, какой он не видел уже многие недели. Однако Штефан был уверен, что большей частью эта лучезарность была адресована не ему, а сидящему на коленях у Ребекки ребенку. Тем не менее он быстро наклонился к жене и поцеловал ее в щеку, а затем повернулся к Вальбергу и Дорну.

– Господин профессор, господин Дорн! – Штефан поприветствовал их кивком. – А что… вы здесь делаете?

Дорн сложил губы так, что при большом желании это можно было истолковать как успокаивающую улыбку:

– Не переживайте, господин Мевес. Я нахожусь здесь… скорее как частное лицо.

– Частное лицо? – Штефан с сомнением посмотрел на полицейского.

Впрочем, внешний вид Дорна подтверждал его слова: сейчас он был одет не в сшитый на заказ элегантный костюм, а в простенькие джинсы, клетчатую, как у лесорубов, рубашку с открытым воротником и потертый трикотажный жилет. К тому же не было с ним и его «маломерной копии» – Вестманна. Штефан мысленно спросил себя: «Что, собственно, здесь забыл Дорн как частное лицо?»

– Точнее, почти как частное лицо, – уточнил Дорн, пожав плечами. – Я хотел задать пару вопросов вашей супруге, а еще подумал, что, раз уж я сюда пришел, не будет ничего зазорного в том, что я переговорю и с профессором Вальбергом.

– Непонятно, о чем вам с ним говорить, – холодно сказал Штефан.

Вальберг нахмурил лоб, а Дорн казался все таким же невозмутимым.

– Инспектор рассказал мне о том, что произошло, – произнесла Ребекка. – Это просто ужасно!

–  Старшийинспектор, – поправил ее Штефан, не сводя глаз с Дорна. Продолжая смотреть на него в упор, он добавил: – Моя жена больна, господин Дорн. Очень больна. Если у вас появляются какие-то вопросы, задавайте их, пожалуйста, мне.

– Да это мне ничем не повредит! – возразила Ребекка. – Я не настолько больна, чтобы мне нельзя было разговаривать.

Штефан бросил на нее быстрый взгляд, и то, что он увидел, снова вызвало у него острый приступ ревности: хотя Ребекка разговаривала с ним, все ее внимание было обращено на девочку. Она крепко прижимала ребенка к груди, касаясь его щеки своей щекой, а левой рукой поглаживая по голове. Когда Штефан снова повернулся к Дорну и заговорил, его голос звучал резко, так как ревность подействовала на него сильнее, чем то, что произошло между ним и Дорном сегодня днем.

– Я, конечно же, понимаю, что вы мне не поверите, однако знаете, кого я видел десять минут назад?

Дорн слегка склонил голову набок и изобразил на лице вопросительное выражение.

– Того самого парня!

– Молодого человека, которого вы видели сегодня у кофейного автомата?

– Да. Теперь-то я его вспомнил. А еще я уверен, что именно он сидел рядом с нами, когда мы разговаривали с Хальберштейн в кафетерии.

– Он был здесь? – спросил Дорн. Он смотрел на Штефана очень внимательно, можно сказать, как профессионал, оставаясь при этом абсолютно спокойным.

– В вестибюле главного здания, – уточнил Штефан. – Он сидел на одном из стульев у выхода и читал газету. Когда я направился к нему, он вскочил и убежал.

– Направились к нему? Зачем?

Штефан пожал плечами. Он и сам точно не знал зачем.

– Я… хотел с ним поговорить, – ответил он. – А еще я, пожалуй, хотел удостовериться, что это действительно он.

– Это было не очень разумно с вашей стороны, – сказал Дорн. – Да, не очень. Если вы говорите правду, то…

– Я говорю правду! – рассерженно выпалил Штефан.

Дорн, и глазом не моргнув и даже не изменив тон, продолжил:

– …то этот парень явно не случайно снова оказался здесь: он либо какой-то психопат, который подыскивает себе жертву здесь, в больнице, либо и в самом деле почему-то взъелся на вас.

Задумчиво помолчав пару секунд, Дорн затем спросил:

– Вы были один?

Штефан предвидел подобный вопрос и был даже немного удивлен, что он прозвучал так поздно. Утвердительно кивнув, Штефан ответил:

– Да. Однако в вестибюле находились две медсестры, и они все видели. Одна из них заговорила со мной сразу после инцидента. Она может дать описание внешности того парня.

– Тогда я с ней еще поговорю, – сухо заявил Дорн.

Он заметил, что у Штефана заблестели глаза от обиды, и сказал уже более мягким тоном:

– Надеюсь, вы не вцепитесь мне в горло. Я здесь вовсе не потому, что вам не верю. Скорее, наоборот.

– Неужели? – язвительно спросил Штефан, явно не желая искать пути к примирению. – С чего это вы вдруг изменили мнение обо мне?

Дорн покачал головой:

– А кто сказал, что я стал думать иначе? Если мне не изменяет память, вы сегодня днем так и не дали мне возможности выработать свое мнение по этому вопросу. – Он вздохнул. – Знаете, что самое трудное для нас, полицейских? То, что большинство людей, с которыми нам приходится сталкиваться, увидев нас, тут же чувствуют себя в чем-то виноватыми. Даже когда для этого нет никаких оснований. Я еще не знаю, должен ли я вам верить, но я также не знаю, должен ли я вам не верить.

– Мне абсолютно все равно, верите вы мне или нет, – заявил Штефан.

Его самого удивила агрессивность тона, каким он это сказал, но, кроме того, он вдруг почувствовал, что ему очень нравится хоть раз – для разнообразия – побыть в роли нападающего. А потому Штефан продолжал говорить резким тоном, игнорируя как порицающее выражение лица Вальберга, так и снисходительный взгляд Дорна.

– Почему бы вам не заняться своей работой и не оставить нас в покое, особенно мою супругу? Если вы думаете, что я имею какое-то отношение к тому происшествию, то арестуйте меня! А пока я настаиваю на том, чтобы вы относились к нам так, как положено относиться к людям, то есть как к невиновным.

– Штефан, что с тобой? – вмешалась Ребекка. – Господин Дорн всего лишь выполняет свой долг. На каком основании ты…

Штефан сердито повернулся к ней и хотел было что-то возразить, однако в последний миг подумал, что, пожалуй, никто не давал ему права своим плохим настроением портить настроение и ей, болтая все, что придет в голову. Поэтому он глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться хотя бы внешне и сказал:

– Я вовсе не хотел быть грубым. Но мне также очень не хочется, чтобы тебя впутывали в эту дурацкую историю. Вполне достаточно и тех неприятностей, которые этот придурок доставил мне.

Едва произнеся эти слова, Штефан осознал, что, очевидно, присутствующим не совсем понятно, кого именно он назвал придурком. Тем не менее он не стал уточнять. До тех пор пока Дорн не доказал, что Штефан имеет какое-то отношение к нападению на Хальберштейн, он не мог со Штефаном ничего сделать. Кроме того, Штефану все еще доставляло удовольствие выступать в роли нападающего и наносить удары. Ну если не удары, то хоть небольшие уколы.

Ребекка, похоже, была другого мнения, а потому она гневно взглянула на Штефана.