Текст книги "Дорогой чести"

Автор книги: Владислав Глинка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

По рассказам участников, дело прошло без малой заминки. Гусары опрокинули баварскую конницу и погнали ее по полю на стрелков. В то же время полковник Рот ударил в штыки на подошедшую по дороге пехоту, а казаки атаковали ее во фланг. Баварцы едва поспели увезти батарею и отступили, почти не нанеся нам урона.

– Ежели то была проба сбить наш арьергард, – сказал Властов, едучи с Непейцыным к Белому, – то я бы сейчас разжаловал баварского генерала, ей-богу! Ударь он, скажем, на рассвете по дороге всей пехотой и разом прорвись до поляны, где Двадцать четвертый полк и батарея, так нам бы нелегко его обратно выбить. Впрочем, не удивляюсь: никакой народ за чужие дела хорошо воевать не может.

Вечером в наскоро вымытых комнатах господского дома в Белом собрались офицеры, приглашенные Властовым выпить в честь победы. Когда, несмотря на выбитые стекла, стало душно от свечей и трубок, Сергей Васильевич выбрался на крыльцо и сел на ступеньки. Следом за ним, гремя саблей, вышел полковник Силин, последним вернувшийся в Белое, проводив с гусарами неприятеля под самый Полоцк.

– Отчего такой мрачный тот мальчик, которого вы нынче со мной посылали? – спросил Непейцын, когда гусар присел рядом.

– Нет больше того мальчика, – ответил Силин. – Три штыковых раны – и через полчаса смерть в поле, на пшеничной постели…

– Сидел бы с порубленной рукой в лазарете или хоть на стоянке вашей, – опечалился Сергей Васильевич.

– И я то же нонче утром говорил, – подтвердил полковник. – Так ни за что… Знаете, что с ним приключилось двадцатого июля? Он при Кульневе в то утро ординарцем был. Рядом стоял, когда ядро генерала настигло, и вздох его последний принял. Потом с гусарами отнес тело за канаву, чтоб носилки как-нибудь смастерить, а тут новое ядро, и всех гусаров на месте. Вот тут Миша и сробел. На коня – да прочь. И что возьмешь в семнадцать лет, когда дважды подряд смерть в ухо дунула? Очнулся, проскакав сколько-то, обратно повернул, а там уж французы стеной ломят. Вот тут и дал себе слово не пропускать и малого случая боевого. Я даже жалел, что пятого ему левую руку срубили. Кабы правую, то угомонился бы. Толковали ему офицеры, что нельзя с одной рукой в бой идти. Уперся: «Я, говорит, по Лагериньеру конем управляю». А где же на одних шенкелях в рукопашном бою, без крепкой руки на поводе? Вот и нету Миши Черткова… Просил перед смертью рядом с Кульневым схоронить. Пошлю завтра взвод с трубачами. Пятый офицер в полку за месяц убит, не считая самого Якова Петровича…

Утром, когда друзья отпивались крепким чаем и адъютант читал Властову составленный еще вчера черновик донесения о бое, около дома остановились дрожки с генералом Довре.

– Приехал поздравить с победой, о коей расспросил прибывших в гошпиталь раненых, – сказал он, войдя в комнату. – И привез приказ графа отходить на общую всего корпуса позицию за Дриссу. Штаб будет в Соколицах, а ваше место – у Сивошина.

– Мудрое решение – оборона за рекой, – похвалил Властов. – Прошу к столу, Федор Филиппович. Вина, водки, чаю, кофею?

– Кофей уже пил, а от рюмки хмельного в честь арьергарда не откажусь. Так сколько пленных вчера взяли, Егор Иванович?

– Сто двадцать рядовых и три офицера, – сказал Властов, протягивая генералу донесение.

– Набело переписывая, прибавьте до двухсот, – сказал Довре. – Сии цифры в Петербурге ужасно как любят. А убито неприятелей?

– Егеря считали в поле, будто до трехсот человек.

– Пишите пятьсот… А наших сколько же легло?

– В бригаде егерской девяносто человек из строя выбыло. Так что с гусарами и казаками полторы сотни будет.

– Сию цифру лучше не упоминать…

* * *

Лагерь за Дриссой скоро превратился в городок среди соснового леса, с дорожками, усыпанными желтым песком. Солдаты разных полков соперничали, кто лучше сплетет из веток шалаш, кто основательней построит офицерский обмазанный глиной балаган, кто сложит перед ним из дерна более красивый диван.

Сергей Васильевич жил в таком балагане рядом с Властовым и вечеров десять не бывал дома. Сначала узнали про назначение главнокомандующим князя Кутузова, – как не собраться по такому случаю? Потом пришел из Петербурга приказ о награждении офицеров за Клястицкое дело. Тут уж все принялись наперебой поодиночке и в складчину давать обеды и ужины с музыкой и песенниками. А куда приглашали Властова, туда звали и Непейцына, так что под конец им пришлось устроить ответный ужин на тридцать персон.

Конечно, такие кутежи были возможны потому, что войска Сен-Сира не двигались из Полоцка. За ними наблюдали кавалерийские пикеты, на которые по ночам выходило все больше перебежчиков. Они рассказывали о болезнях и скудости выдаваемого провианта. А в русский лагерь приходили пополнения из Петербурга, Новгорода и Пскова, в изобилии подвозили сухари, крупу, пригоняли гурты скота. Маркитанты бойко торговали винами и закусками, сукном и эполетами, заламывая за все тройные цены. Торговали еще игральными картами – почти в каждом офицерском балагане шла отчаянная игра.

Наутро после данного офицерам ужина Сергей Васильевич решил, что довольно праздновал. Нельзя ли, раз французы присмирели, съездить навестить дяденьку? В неделю он отлично обернется. Из Ступина не имел еще письма, а здесь, право, никому не нужен – все днем несут свои обязанности, а волонтер, понятно, бездельничает.

За чаем рассказал такие мысли Властову и услышал в ответ:

– А мне говорили, будто граф хочет тебе особое назначение дать.

– Какое же?

– Партизанить с конницей послать на сообщения французские.

– Помилуй, я кавалерийской службы вовсе не знаю!

– Ее другие управят, а тебе поиски соображать да командовать.

– Так и в этом деле я ни гугу…

– Э, брат, партизанское дело всем новое. Да расспроси Яшвиля – именно он вчера мне в штабе такое передал.

Не откладывая, Непейцын приказал оседлать Голубя и через час был в Соколище, где квартировал начальник корпусной артиллерии. Князя он застал в сарае, где помещалась его канцелярия и спальня, еще в халате, играющим в шахматы с адъютантом.

– А, Славянин! Милости просим! Сашка, чаю! Ты играешь?

– Нет, Лев Михайлович, не выучился. А вот что мне Властов с твоих слов рассказал…

– Ага… Говорил я ему. Погоди минутку. Два хода и мат поручику будет… Так. И так… Вы свободны, поручик, до завтра. Ну-с, так вот…

И Яшвиль рассказал, что два дня назад присутствовал на завтраке у Витгенштейна, данном в честь дня рождения императрицы. К столу были приглашены два псковских купца, прибывшие с обозом продовольствия, собранного из пожертвований для армии. Средь разговора граф спросил, не знают ли купцы безногого полковника Непейцына, который был в их губернии городничим, а теперь здесь волонтером. На это старший купец ответил рассказом, как этот городничий с будочниками оборонял Великие Луки от шайки поручика Михельсона, которому при том в зад запалили солью, в то время как другие городничие сдавались с униженными поклонами. Рассказ развеселил графа, и второй купец добавил, что тот же городничий отхлестал плетью на масленичном катанье откупщикова приказчика, который гнал тройку и задавил обывательского ребенка. Оба приключения весьма заняли Витгенштейна, генералов, командира сводно-гвардейского полка Протасова и офицеров штаба. Тут же припомнили, что Непейцын когда-то вытащил из воды Властова и воровал яблоки вместе с Яшвилем. И тогда полковник Протасов, который накануне вернулся из Петербурга, куда ездил с донесением о бое под Полоцком и перед завтраком имел доклад у Витгенштейна, сказал графу: «Вот ваше сиятельство давеча говорили насчет партизан. Чего лучше такой начальник отряда? Знает край, храбр, предприимчив». – «Я сам то же подумал, полковник», – ответил граф…

– Вот и все, что знаю, – закончил рассказ Яшвиль. – А ты рад был бы такому назначению, Славянин?

– От безделья собрался в деревню свою съездить, – ответил Сергей Васильевич, – но ежели хорошего кавалерийского офицера в помощь дадут…

Назавтра его вызвали в штаб, и сам Витгенштейн в присутствии генерала Довре поручил с тремя эскадронами драгун взять под наблюдение большую дорогу Невель – Городок и прилегающий к ней лесистый край, расположенный восточнее Полоцка. От местных крестьян в штаб поступили известия, что туда для сбора продовольствия прошла французская конница с армейским обозом.

– Ваши триста пятьдесят сабель и Донской полк Родионова имеют действовать в сем районе весь сентябрь месяц, – неторопливо говорил граф. – Полковник Родионов прислан мне из главной армии с аттестацией искусного аванпостного начальника, так что при надобности съединяйте с ним свои силы. Но и средь подчиненных ваших будет опытный боевой майор Ямбургского полка Буткевич. Все ли нужное я сказал, Федор Филипиович? – обратился Витгенштейн к начальнику штаба.

– Совершенно все, ваше сиятельство, – подтвердил тот. – Кой-какие наставления по своей части я дам еще подполковнику.

– Тогда желаю успеха, – слегка поклонился граф.

И Довре с Непейцыным вышли в комнату со столом, заваленным бумагами.

– Располагаете ли картой местности, где предстоит вам действовать? – спросил генерал.

– Нет, ваше превосходительство. Откуда же?

– Те, которыми пользуюсь, весьма несовершенны, хоть и названы «Подробная почтовая карта». За неимением лучших дам вам такую. Дороги, реки, озера, селения на ней все же найдете, – говорил Довре, положив перед Сергеем Васильевичем небольшую – две на две четверти – карту с зеленой кривой по границам показанных на ней Псковской и Витебской губерний.

– Покорно благодарю, ваше превосходительство.

Непейцын взял карту и хотел было идти, но Довре остановил его:

– Еще минуту… Вы в ладу с французским языком? Ведь надо опрашивать пленных, с их слов составлять донесения. На драгун я мало надеюсь, про казаков и говорить нечего.

– Не многим более надейтесь и на меня, – сказал Сергей Васильевич. – Объясняться с грехом пополам смогу, но предпочел бы иметь с собою офицера, знающего язык.

– Тогда я пошлю одного из своих квартирмейстерских, дам вам собственного, но молодого «ученого филина». Вы ведь знаете, что меня так издавна прозывают? Метко, правда?.. Да, вот еще что: приказывайте крестьянам убирать урожай, потому что война к зиме откатится в иные места и они останутся без хлеба.

– А ежели боятся, что французы все отберут, и потому не хотят на них спину гнуть? – спросил Непейцын.

– Ваши успешные действия должны их убедить, что враги скоро будут изгнаны, – не задумываясь, ответил Довре. И продолжал, указывая пункты на большой карте, развешенной на стене – Эскадронам я отправил приказ завтра в полдень ждать вас в деревне Головчица, близ коей они сейчас на траве. Базироваться вам, полагаю, следует на Невель как на крайний свой тыл. На него опирается и Родионов, последнее донесение которого из Озерища, – опять уверенный тычок коротким, чуть согнутым, похожим на птичий коготь пальцем и пояснение: – Сия карта – трофей клястицкий, из коляски генерала Леграна. Свидетельство серьезной подготовки Наполеона к его безумному предприятию.

– Почему же «безумному»? – спросил Непейцын.

– Можно ли иным счесть столь далекое вторжение в страну, вовсе не похожую на все им доселе покоренные? – ответил вопросом «ученый филин».

Упомянутым Витгенштейном, эскадронным командиром Ямбургского полка, оказался тот самый рыжеусый майор, на биваке которого Непейцын со штаб-лекарем ночевали у станции Рудня. Это знакомство сразу облегчило Сергею Васильевичу вступление в командование отрядом. Неудачным казалось сначала, что эскадроны взяты из разных полков, но, услышав это замечание, Буткевич сказал:

– Как раз соревнование благородное. Хуже других оказаться никто не захочет. В нашем корпусе сейчас таких сводных частей немало, и все отлично дерутся.

Командир эскадрона Ингерманландского полка молодой щеголь капитан Галкин тоже понравился Непейцыну. А командир Рижского эскадрона, сутулый штабс-капитан Балк, с немецким акцентом скрипевший только: «Так тошно… Никак нет…», показался туповат.

– Не родственник ли вашему бригадному генералу и шефу Рижского полка Балку? – спросил Сергей Васильевич майора.

– Племянник, – ответил Буткевич. – Да норовист очень, протекции не признает, к онкелю, кроме табельных дней, ни ногой. Зато в сорок лет всё штабс-капитан, хотя офицер прекрасный – я его в боях со шведами видел. Вам показался в разговоре неловок? Так слыхали, как генерал Ланжерон одному полковнику в сердцах сказал: «Вы пороху не боитесь, но вы его и не выдумаете». Остро, конечно, однако наш брат армейский драгун и не должен умничать, а служить прямиком и пороху не бояться.

* * *

На первом ночлеге отряд догнал обещанный Довре офицер квартирмейстерской службы Паренсов – худенький, маленький, в потертой одежде и какой-то осовелый. Явившись по форме Непейцыну, он сразу принял приглашение переночевать в его палатке и, отказавшись от ужина, поспешно стащил сапоги, мундир, завернулся в шинель и улегся на сено, припасенное Федором для своего барина. Тут пробормотал по-французски какую-то фразу и заснул. Непейцын понял ее как объяснение, что накануне товарищи праздновали его производство в чин поручика. Наутро Паренсов первым делом бросился узнавать, что сталось с его оставленными у палатки Непейцына верховой лошадью и тележкой, управляемой крепостным слугой. Узнав, что человека и лошадей накормили и устроили на ночлег, поручик покраснел и рассыпался в извинениях перед Сергеем Васильевичем. А когда тот успокоил его, но рассказал о французской фразе перед сном, Паренсов даже руками всплеснул и сказал, что этак, видно, отразился в его поведении наказ генерала Довре переводить что понадобится.

– Где вы выучились так свободно говорить по-французски? – спросил Сергей Васильевич.

– Еще будучи канцелярским чиновником в Костроме, занимался приватно у одного барского гувернера, – ответил Паренсов. – А потом уже в штабной службе усовершенствовал себя практикой. Нам, господин полковник, без языков невозможно, потому что лучшие сочинения по военной истории, тактике, фортификации и астрономии по-французски или по-немецки писаны.

– Будто и астрономия нужна, – улыбнулся Непейцын.

– А как без нее ночью отряд вести, ежели карты и компаса не видно? – с жаром ответил поручик.

«Ну, посмотрим, каков то на деле окажешься», – подумал Сергей Васильевич, угощая «молодого филина» утренним чаем.

– Очень сожалею, что генерал меня разом с вами не послал, а дозволил третьего дня кутнуть, – сказал Паренсов.

– Тогда б голова не болела? – улыбнулся Непейцын.

– Нет-с, я вчера бы утром вам доложил, что надо от Головчиц на Краснополье проселком следовать, чем сократили бы путь верст на шестьдесят. Не угодно ли на карту взглянуть? Мы по двум сторонам треугольника движемся, когда могли бы по основанию пройтить. И при сем еще с театром будущим своим познакомились бы.

Сергей Васильевич посмотрел на карту и увидел, что «филин», пожалуй, прав.

– Что ж, будем впредь советоваться, – сказал он, внимательно глянув на худенькое, немолодое личико поручика.

На походе, оказавшись впереди колонны со своим «вестовым», Непейцын спросил его, каков человек Паренсова.

– В точности как барин: ледащий да обтрепанный, а поклажи всей – мешок да погребец, – пренебрежительно сказал Федор.

Сергей Васильевич хотел ругнуть его за фанаберию, но как раз подъехал поручик.

Еще через два дня дошли до Невеля и встали лагерем на окраине переполненного госпиталями городка. Полк Родионова накануне ушел в поиск. Пока офицеры размещали людей и коней, Непейцын написал письмо дяденьке и приказал кликнуть Кузьму. Сообразив, для чего нужен барину кучер, Федька стал упрашивать послать его, бормотал, что верхом быстрей ехать, что где Кузьме толком рассказать Семену Степановичу про сражения, в которых он-де находился около барина. Поняв, что Федору страсть охота покрасоваться перед ступинскими простреленной шапкой, саблей и боевыми россказнями, Сергей Васильевич отчитал его за зазнайство и отпустил собираться в дорогу, наказав привести из Ступина пристяжную для троечной запряжки, а прежде сборов просить к нему Буткевича и Паренсова.

Только они с майором склонились над картой, как появился поручик и доложил, что казаки ушли по Полоцкой дороге; значит, обходят район с северо-запада, а дорога на Городок свободна.

– Как вы узнали направление их похода? – спросил Непейцын.

– Проехал на обе заставы и обывателей расспросил, – сказал Паренсов. – А еще позвольте доложить, что двадцать шестого числа близ Можайска дано генеральное сражение и нами выиграно.

– А сие откуда узнали?

– С курьером говорил, который к нашему графу проскакал.

– Слава богу! – перекрестился майор. – Что ж еще он сказал?

– Что мы не отступили ни шагу, что потери с обеих сторон страшные – до ста тысяч человек, что князь Багратион тяжело ранен. Больше ничего сказать не мог, так торопился.

– Новость чрезвычайная, – сказал Сергей Васильевич. – Но от Можайска до Москвы только верст сто остается.

– Сто десять, – подтвердил Паренсов. – Вот оттуда и погонит князь Кутузов врагов обратно.

– Но давайте же, господа, обсудим, что нам делать, – сказал Непейцын. – Может, действительно, Григорий Григорьевич, – обратился он к майору, – начать с проездки к Городку? Дать людям и коням нынче отдохнуть, а завтра чуть свет тронуться?

– Позвольте для первого раза взять два эскадрона, а ингерманландцев тут оставить, – доложил Буткевич. – Мы на траве были, а они только с аванпостов пришли.

* * *

В то утро всего в двадцати верстах от Невеля передовой разъезд ямбургских драгун встретил взвод французских уланов. После короткой схватки французы повернули коней. Когда подошел отряд, офицер и шесть уланов лежали убитыми. Возвращавшиеся из погони ямбуржцы вели десяток пленных. В кармане офицера нашлось письмо во Францию, помеченное вчерашним числом.

– Противно порядочности в секреты покойника проникать, – сказал Паренсов, пробежав его глазами, – но здесь весьма важное… Вот-с: «Наша бригада и полк пехоты посланы охранять большой транспорт продовольствия, которое интенданты забирают у населения. Мы в дикой стране глухих лесов, красивых озер и угрюмых людей. Чувствуем себя очень тревожно, потому что где-то близко рыщут казаки. Но зато здесь мы и наши бедные лошади наконец-то сыты…» Помечено «деревня Козьяны». – Поручик развернул такую же, как у Непейцына, карту. – Ага, вот Козьяны. Действительно, лесов и озер изобилие… Позвольте еще расспросить пленных.

Один из уланов подтвердил, что сильный отряд стоит уже три дня в деревнях Козьяны и Жильцы, ожидая, когда интендантские чиновники свезут туда собранное в округе из помещичьих и крестьянских амбаров, чтобы конвоировать обоз в Полоцк.

Отправили пленных в Невель и двинулись дальше. Через двадцать верст, в селе Загоряны, взяли спавших на сеновале трех французских пехотинцев. Они показали, что отстали от своих, заблудились в лесу, и повторили уже известное о перевозках муки и овса.

Посоветовавшись, решили возвращаться: с двумя эскадронами нападать на три полка Непейцын и Буткевич сочли рискованным. Штабс-капитан Балк сказал, что он бы «попытал счастья».

– Нам лучше, господин полковник, – заметил Паренсов, – пущаться в сию операцию из Невеля, чтоб, обойдя Козьяны с запада, преградить французам проселок, по которому пришли из Полоцка и обратно двигаться сбираются, – вот он на карте намечен.

Когда Непейцын и Буткевич остались одни, майор сказал:

– А штабиста сего не зря к нам послали. Чего же продвинут, однако, мало? Только поручик, хоть лет под тридцать.

– Из канцеляристов, сказывал, в военную службу пошел, – вспомнил Непейцын.

– Пером скрыпеть претило, – кивнул майор. – А состояния самого бедного: мундиришко затертый и лошадь трофейная, за грош куплена.

– Почем вы знаете?

– Тавро у ней Наполеоново, и башку держит, как по ихней выездке приучают…

* * *

Узнав в Невеле, что казаки пришли вчера с поиска, Сергей Васильевич, несмотря на поздний час, отправился знакомиться с Родионовым. Стоявший в калмыцкой войлочной кибитке, точь-в-точь как дяденькина, седоусый крепкий казак принял гостя радушно, и денщики мигом заставили стол штофами и блюдами. А когда Непейцын сказал, что, как младший в чине, поступает под начальство господина полковника, тот и совсем расчувствовался.

– Сообча, сообча будем воевать, – сказал он, уважительно оглядывая ордена и деревяшку Непейцына. – Вы, видно-таки, не все годы сладкие пироги кушали, а немало и службе порадели…

Сергей Васильевич рассказал Родионову, что узнал за день.

– Про сей отрядец и мы наслышаны, – подтвердил казак. – И что же долго раздумывать? Завтра пущай драгуны да казаки передыхают, а в четверг – и день хороший – выступаем всеми силами. Надобно ж и нам на Кутузовский пир хоть малой ватрушкой отозваться.

– А точно ли победа, господин полковник?

– Не сомневаюсь в том, как сам до Смоленска с Первой армией шел. Так натерпелись от ретирады, столько злости накопили… Опять же и Кутузов – не Барклай. Так сколько у вас сабель-то?

– Триста пятьдесят.

– И у меня столько же. Ну, на что силы не хватит, то хитростью брать станем…

Еще затемно 7 сентября выступили из Невеля и, по совету Паренсова, тотчас свернули проселком на юг. Впереди шла казачья сотня. Да, край был глухой. Деревня от деревни верстах в десяти. В лесах озера плещутся рыбой. На привале казаки и драгуны сварили полные котлы. Крестьяне-белорусы плохо знали по-русски и боялись всех солдат одинаково, чужих и русских. Солнце стало прятаться за лесом, когда услышали впереди выстрелы. По узкой дороге подались рысью к авангардной сотне, но застали только конец боя. У деревни Жильцы казаки наехали на эскадрон французов, поивших лошадей после привала. Есаул Попов налетел на беспечного врага и опрокинул, не упустив и всадника, который мог бы поднять тревогу. Расспросив пленных, поручик доложил Родионову и Непейцыну, что эскадрон шел к озеру Свино, чтобы конвоировать от него в Козьяны фуры с зерном. Отправили к Свино того же Попова с сотней, а сами встали в Жильцах на отдых перед нападением, которое решили сделать ночью.

– Только проведете ли нас, поручик, в те самые Козьяны? – спросил Непейцын. – По астрономии одной идти придется.

– Буду стараться, – ответил Паренсов.

Близко полуночи есаул вернулся и доложил, что пехотный караул сдался без выстрела, из обоза он взял только лошадей, а фуры бросил на месте, сказавши соседним крестьянам, чтоб зерно брали себе.

От Жильцов до Козьян, по словам поручика, считалось семнадцать верст. Сначала Непейцын удивился такой точной цифре, но, когда тронулись, рядом с лошадью Паренсова уверенно зашагал невысокий человек в белом домотканом армяке, говоривший по-польски.

– Мельник здешний, – пояснил поручик. – У него французы быка племенного угнали, а я быка вернуть пообещал и еще три рубля вперед дал. Ведь вернем мы Стаху его бугая, господин полковник? – спросил он, чуть повысив голос.

– Ясное дело, да еще зерна и круп сколько захочет, – подтвердил Сергей Васильевич. – Но откуда вы польский знаете?

– Цельный тысяча восемьсот девятый год в Ковне служил, – ответил поручик.

– С тым хлопчиком не пропадем, – крякнул сонным голосом казачий полковник, и Непейцын не понял, к Паренсову или к мельнику это относилось.

Шли извилистым лесным проселком, растянувшись по три, по два всадника в ряд. Прогудит под копытами зыбкий мостик, прочавкает болотная жижа, и снова почти беззвучно ступают сотни коней по земле, застланной ковром сосновых иголок. Темнота почти полная, едва различить соседа. Люди настороженно молчали. Раздавалось только звяканье палашей о стремена да изредка окрик вполголоса: «У, балуй, ирод!» Или «Мать честная! Глаз суком, никак, выбило!» И опять только глухой топот копыт.

– Ну, дорожка, долежу вам, как у черта под мышкой! – бурчал Буткевич, ехавший рядом с Непейцыным. – В финляндском походе мерзли насмерть, да хоть видели что-то…

– Идем без передового разъезда да растянулись на версту, – сказал с беспокойством Сергей Васильевич.

– По темени и ворогу нас не забачить. – успокоил Родионов.

Поднялись в горку. Лес расступился, стало чуть светлее. Впереди залаяли собаки. Сбоку едва обозначились контуры строений.

– Деревня Гороватка, полдороги до Козьян – сказал Паренсов. – Может, за ней остановимся, подтянемся, передохнем?

– Добре, – согласился Родионов. – И трубку выкурим.

– Надобно еще план атаки наметить, – сказал Сергей Васильевич. – Мельника вашего расспросите, где в обход часть послать… – И не договорил.

Справа вспыхнул ряд огоньков, затрещали десятки ружейных выстрелов. Кто-то закричал, кто-то застонал в колонне драгун. Протяжно заржал раненый конь.

– От сукины сыны! – выругался Родионов.

– Я на конец деревни пошел, а вы в лоб берите! – крикнул Буткевич и скомандовал: – Ямбургский эскадрон! За мной, рысью марш!

Сергей Васильевич едва поспел принять в сторону, как мимо тенями промелькнули драгуны, за ними казаки. Услышал, как Родионов приказывал кому-то: «Зажигай сено-то! В темноте своих переколешь!» И уже рядом оказался едва различимый, приземистый, с низко надвинутой каской штабс-капитан Балк.

– Рижские драгуны, палаши вон! – раздался скрипучий голос.

Дружно лязгнула сталь, и Сергей Васильевич тоже выхватил свою теперь уже хорошо отпущенную шпагу.

– По проулку марш-марш! – подал вторую команду Балк.

Как он увидел в темноте этот проулок, бог знает, но через минуту стало светлее, где-то сзади загорались стоги сена.

И в этой атаке Непейцын никого не заколол, боясь задеть своих. А справа и слева от него скакали драгуны, рубя убегающих французских пехотинцев. Другие, спешившись, ломали плетни и, снова сев на коней, преследовали по садам продолжающих стрелять.

Когда старшие офицеры съехались посредине Гороватки, у часовни, расторопный капитан Галкин доложил, что пленных взято сорок человек, столько же убито, но много больше ушло в лес.

– Теперь надо скорей идти, – сказал Сергей Васильевич. – Которые в лес побежали, к Козьянам пробираться станут.

– Без проводника недалеко ночью уйдут, – уверил поручик.

– А наш-то не сбежал? – осведомился Буткевич.

– Зачем ему бежать? Вот как бугая своего получит, так и погонит его домой, в Жильцы.

– Напугаться выстрелов мог.

– Так я его берег, сряду в сторону отвел, как бой начался.

Снова все потонуло в кромешной тьме. Проехали деревеньку, то ли оставленную жителями, то ли затаившуюся. Даже собака ни одна не тявкнула. За околицей поручик просил остановиться.

– До Козьян осталось пять верст, – доложил он. – В любую минуту рискуем наехать на ихние ведеты…

– Но пуститься после того быстрей не сможем, – договорил Непейцын.

– Совершенно верно, Сергей Васильевич.

– Так что ж ты, душа, предлагаешь? – спросил Родионов.

– На полчаса тут остановиться, дождаться первого света. Без него посланные за реку в обход, на Полоцкую дорогу, никак туда не выйдут, и остальным по сей дороге ударить тоже будет затруднительно. Станислав сюда третьего дня ходил быка своего искать и рассказывает, чего на карте не видно, что Козьяны раскинуты по двум сторонам реки. На сей, с которой наступаем, собственно село с церковью, на той, слева, на пригорке, – барский двор, а прямо, за мостом, – разделенный дорогой выгон. На нем и встали лагерем французы. Сей выгон так велик, что ежели от поднятой тревоги проснутся, то вполне фронт выстроить сумеют…

– Ну что ж, добре, – кивнул Родионов. – Вы не против, Сергей Васильевич, ежели на Полоцкую дорогу я есаула Студянкина с двумя сотнями пошлю? Однако ему брод указать желательно…

– Брод будет за версту до моста, там, где проселок выйдет к реке, – ответил Паренсов. – Есаула вашего, господин полковник, в голову отряда поставьте, и Станислав ему место укажет.

– Ежели все по твоему сказу выйдет, то я тебе добрую саблю подарю, которую под Рассеватом от турки отбил, – посулил Родионов. – Эй! Передайте, чтоб есаул Студянкин ко мне ехал!

Не выезжая на поляну, за которой снова начинался лес, простояли около часу. Но вот небо чуть посветлело. Непейцын рассмотрел, что стрелки его часов приблизились к четырем.

– Что ж, господа, не пора ли? – спросил Родионов, отдавая вестовому трубку. – Теперь можно и на рысях… Так ты, Карпов, как за мост прорвемся, сряду бери влево и дорогу на второй мост перехвати на случаи, ежели Студянкина боем задержат.

– Лезь, Стах, нам теперь передовыми идти, – сказал Паренсов, выпрастывая ногу из стремени, и мельник проворно сел на коня за поручиком.

– Ну, помогай бог, – снял папаху полковник.

За Паренсовым пошли казаки Студянкина, за ними сотня Карпова, потом Непейцын с Буткевпчем перед Ямбургским эскадроном, рижские драгуны, Родионов с остальными донцами и, наконец, Ингерманландский эскадрон, составлявший резерв и конвой пленных.

Казаки ходко подавались вперед, отрываясь от драгун.

– Прибавь рыси! – крикнул Буткевич.

Вот впереди обозначился просвет, вот деревья и вовсе отступили от дороги. Когда выехали к речке, то увидели, что сотни Студянкина уже выбираются на тот берег, – средь кустов лозняка блестели мокрые конские крупы.

Вдруг впереди сухо защелкали пистолетные выстрелы. Французские ведеты встретили наших и метнулись к лагерю.

Казаки ходко подавались вперед.

– Палаши вон! – скомандовал Буткевич.

Слева замелькали сады, избы, вот миновали церковь, за казаками свернули на мост. Впереди открылись ряды палаток, около них суета полуодетых людей, лошади, дыбящиеся у коновязей.

– Ура-а! – ревели драгуны, врываясь на французский бивак.

Выстрелы, скрежет стали, крики, ругань. Кругом – драгунские каски и мелькающие вверх-вниз палаши. Кто-то в одном белье бежит под самой грудью коня. Вот и Непейцын рубанул француза в синем с желтой грудью мундире, вскинувшего пистолет. Что-то сорвало с него шляпу. И вдруг увидел себя заскакавшим в конец лагеря к пустым коновязям, у которых валялись попоны. Повернул Голубя и съехался с Буткевичем, который вкладывал в ножны палаш.

– Ну, Сергей Васильевич, – сказал майор, – как по нотам пьесу разыграли, чем немало одолжены поручику. Первый раз ученого штабиста вижу, чтоб огня не боялся, впереди всех скакал.

Подъехал штабс-капитан Балк:

– Я, каспадин полковник, половину эскадрон пустил вдогонки, чтобы дело довершать, – доложил он. – Карашо ударяли, не правда ль, Григорий Григорьевич, старый друк?

– Правда истинная, Карлуша, – подтвердил Буткевич. – Видел, как ты здорово крестил, когда трое разом на тебя наскочили.

– Чего же не поспевал помогайть? – смеялся Балк.

– Ты сам их управил. Но где шляпа ваша, Сергей Васильевич?

– Слетела. Ремень, видно, опустить забыл, – сказал Непейцын.

– Пусть оружие в кучу складывают, скоро считать станем, – приказал Буткевич своему вахмистру. – Поедемте, господа, к барскому дому, туда, сказывают, у них все запасы свезены.