Текст книги "Цветок в пыли. Месть и закон"

Автор книги: Владимир Яцкевич

Соавторы: Никита Галин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Джай коснулся рукой плеча товарища, указывая на другую сторону улицу. Виру поднял глаза и сразу же пошел к Тхакуру, не успев даже отдать себе отчет в том, что повинуется молчаливому зову. Джай последовал за другом.

– Привели какого-нибудь беднягу в тюрьму, господин инспектор? – спросил Виру, улыбаясь.

Тхакур не торопился с ответом. Он напряженно всматривался в их лица, словно отыскивая ответ на мучивший его вопрос. Наконец он разжал губы:

– Я больше не инспектор. Я частное лицо, – сказал он, четко выговаривая каждое слово, как будто опасался, что его не поймут.

Виру и Джай переглянулись. Тхакур был не из тех, кто бросает свое дело, пока осталось хоть немного сил, чтобы его выполнять.

– Что, надоело играть в опасность, господин Тхакур? – хмыкнул Джай, насмешливо сощурив глаза.

Тхакур был совсем не тем человеком, над которым хотелось насмехаться, но Джай принял этот тон, чтобы подавить смутную тревогу, которую вызвало в нем появление старого знакомого.

– А вам, я надеюсь, еще нравится это занятие, – неторопливо ответил Тхакур, не обращая внимания на насмешку. – Мне нужна ваша помощь.

Виру удивленно уставился на Джая, из всех сил старавшегося сохранить невозмутимый вид. Такого он совсем не ожидал: этот гордец инспектор просит помощи – и у кого! Похоже, они и сами не заметили, как сделались важными птицами – и когда только это случилось? Что ж, приятно, что этот человек, вызывающий их невольное уважение, нуждается в них.

Наверное, мысли Виру текли в том же направлении, потому что он посмотрел прямо в глаза инспектору и с достоинством сказал:

– Да, господин инспектор, но мы бесплатно не работаем.

Тхакур вполне оценил выражение, с которым это было произнесено.

– Сколько вам нужно? – спросил он, чуть улыбнувшись в седые усы.

– Немало, – задумчиво откликнулся Джай. Пусть он знает, что они не из тех, кто готов на все за медную монету. Можно жить разбоем, но продолжать уважать себя – хоть бы за высокую репутацию в среде таких же, как они, и немалое мастерство в выбранном деле.

И все-таки что-то было не так в этом странном предложении. Джай нашел подтверждение своей тревоги даже в том, как Тхакур спросил о деньгах. Джаю показалось, что инспектора развеселила мысль – если его могло что-либо развеселить, – что кто-то хочет измерить в деньгах значимость дела, которое он предложил. Это таинственное дело, должно быть, очень важно для Тхакура. Может, речь идет о его жизни или о том, что для таких людей важнее жизни, – о чести.

Словно подтверждая догадки Джая, Тхакур глухо сказал:

– Вы получите столько, сколько захотите, если выполните то, о чем я попрошу.

Друзья ожидали продолжения, но его не последовало. Инспектор изучающе смотрел на них, нимало не беспокоясь о том, нравится или нет его собеседникам такой пристальный взгляд.

По спине Джая внезапно пробежал холодок: он понял, что Тхакур читает их лица, как книгу, и в этой книге нет для него ни одного непонятного слова.

Они сидели в задней комнате небольшой харчевни, куда привел их Тхакур, кивком то ли предложив, то ли приказав следовать за ним.

По дороге инспектор не проронил ни слова, решив, очевидно, все подробности отложить на более подходящее время. Он шел чуть впереди, а Виру с Джаем плелись следом за ним, хорошенько не понимая, так ли уж им хочется зарабатывать деньги, выполняя таинственные поручения этого странного человека.

Увидев Тхакура, хозяин харчевни выбежал к дверям и, низко кланяясь, приветствовал гостей с выражением такой неподдельной радости, какую редко встретишь у владельцев подобных заведений при виде полицейского чина. Джай еще раз убедился, что не один он испытал на себе обаяние личности господина Тхакура. Должно быть, тот имеет какую-либо власть над людьми, вызывая их невольное уважение и даже почтение.

Хозяин засуетился, выбирая для них столик получше, но Тхакур предпочел пройти в заднюю комнату и заказал обед туда же. Сам он ничего не ел, оставив своим спутникам удовольствие наслаждаться множеством чудесных блюд, о существовании которых они стали уже забывать за время многомесячного тюремного поста.

Здесь, в харчевне, Тхакура ждал слуга – юноша с тонким лицом, такой же немногословный, как и его хозяин. Вслед за инспектором он вышел из комнаты и неслышно закрыл дверь. Когда друзья закончили есть и прислуживавший им хозяин убрал со стола груды опустошенных тарелок, оба они – Тхакур и юноша, – словно отделившись от темной стены, возникли в комнате, заставив вздрогнуть развеселившуюся было парочку.

На этот раз Тхакур выражался более определенно. Целью Виру и Джая должен был стать Габбар Сингх. Услышав это имя, Виру сразу же вспомнил, что не одному Тхакуру хотелось поймать этого знаменитого своими кровавыми подвигами разбойника.

– Я слышал, полиция обещала большую награду за его голову, – осторожно сказал Виру, надеясь, что инспектор объяснит, наконец, почему решил заняться Габбаром он сам, не дожидаясь, пока до него доберется полиция.

– Пятьдесят тысяч рупий – за живого или мертвого. Мне он нужен только живой, а награда ваша, – отозвался Тхакур.

Это было все. Похоже, Тхакур считал, что сказано уже достаточно, и не собирался распространяться о своих мотивах. Виру хотел было задать инспектору прямой вопрос, но почему-то передумал и только покачал головой. В конце концов, какая разница, зачем ему понадобилось заполучить Габбара? Есть у него для этого личные причины или просто захотелось чужими руками загрести немного дополнительной славы, поймав разбойника, за которым безуспешно охотилась полиция нескольких штатов?.. А что, может быть и так! Вдруг его насильно выпроводили из полиции в отставку, и теперь он пытается доказать своим недавним коллегам, что еще способен на такие дела, какие им и не снились? От этих отставных полицейских всего можно ожидать, впрочем, как и от действующих, решил Виру. Их с Джаем это не должно касаться. Или они берутся за поимку Габбара, или говорят господину Тхакуру большое спасибо за обед и прощаются с ним навеки.

Тхакур бросил короткий взгляд на своего слугу, тот подошел к столу, за которым сидели друзья, и положил на него пачку банкнот и лист бумаги с несколькими словами.

– Это деньги на билеты и адрес. Я живу в этом поместье постоянно. Если вы согласитесь, я жду вас, – Тхакур чуть наклонил голову и вышел. Слуга поспешил за ним.

Джай смотрел на закрывшуюся за ними дверь, не в силах отвести взгляд.

– Эй, коллега, что скажешь? – попытался вывести его из оцепенения Виру.

Джай уже собрался рассказать ему, что чувствует себя как в летящем в пропасть поезде: и падать с ним вместе не хочется, и понимаешь, что уже не выпрыгнуть… Но, посмотрев на растерянное лицо друга, осекся, пожал плечами и улыбнувшись, полез в карман. В тонких пальцах блеснула старинная серебряная монета с полустертым профилем.

– А? – указав на нее, подмигнул другу Джай. – Орел – возьмемся, решка – нет…

Виру с интересом наблюдал за манипуляциями Джая. Лицо его выражало полную готовность принять решение и волю судьбы, какой бы она ни была.

Джай подбросил монету и, ловко поймав ее, раскрыл ладонь.

Фортуна, как всегда, указывала в направление опасности.

Глава четвертая

Как странно устроено, что к новому месту, где никогда еще не бывал, мы непременно подъезжаем на рассвете, рано-рано, когда все еще спит. Спят в своих домах местные жители, не подозревая о том, какой сюрприз их ожидает, спят улицы, погруженные в плотный туман, и даже вечная пыль на них не клубится, побежденная ночной влажностью.

И только ты один не спишь, ожидая той минуты, когда поезд, разогнавшийся так, как будто торопится от тебя избавиться, домчится до станции, где можно наконец выбросить вон надоевшего пассажира. Зябко поеживаясь от утренней свежести, усугубленной легкой тревогой, спускаешься по ступенькам, всегда оказывающимся слишком высокими, какого бы роста ты ни был, поднимаешь воротник куртки, уже застегнутой на все пуговицы, и ставишь на перрон полупустую сумку.

Едва успев отделаться от тебя, поезд подхватывает нового пассажира – какого-нибудь деревенского франта, принарядившегося по такому случаю в праздничную рубаху. Он провел бессонную ночь на перроне, боясь пропустить поезд, но лицо его выражает не усталость, а возбуждение от ожидаемого путешествия. Куда он собрался: на городской ли рынок с огромными плетеными корзинами, или к сыну, давно уже отправленному учиться в столицу штата, или просто на соседнюю станцию – навестить бездетного дядюшку, обладателя не слишком большого, но совсем не лишнего в хозяйстве участка орошаемой земли? Он поднимется в вагон, и поезд уносит его прочь, а ты остаешься один на совершенно пустом перроне, размышляя о том, что это за место такое, если никому, кроме тебя, из целого поезда, набитого людьми, сюда не надо…

Джай стоял у окна, за которым проносились картины спящей природы, и барабанил пальцами по стеклу. Он нервничал, сам толком не понимая, почему. Странные мысли приходили ему в голову нередко, но обычно хватало сил гнать их, чтобы не мешали жить, наслаждаться сегодняшним днем и тем, что он мог дать. Но сейчас он слишком устал, чтобы справиться с одолевшим его настроением. И не бессонная ночь была тому причиной – мало ли бессонных ночей выпало ему в жизни! Ночи наслаждений и ночи разбоев, ночи, когда он убегал от преследовавшей его полиции и когда ждал завтрашнего судебного заседания, той минуты, когда судья в роскошной мантии встанет и торжественным голосом произнесет: «Джай Дэв – виновен…» И было в чем!

Теперь что-то как будто менялось в нем. Куда-то подевалась юношеская лихость, безрассудство и пренебрежение собственным будущим, пропала потребность доказывать окружающим свою отчаянную смелость. Уже не было нужды передвигать все время границу того, на что, оказывается, ты способен. Он был теперь уверен в своем мужестве и знал себе цену. Эта цена не измерялась деньгами. Их так много протекло у него между пальцев, что Джай успел понять главное – его внутреннее состояние не слишком зависело от того, богат он нынче или беден. Вот в детстве – да! Если бы у его матери было хоть немного денег, все для них обоих сложилось бы по-другому. А теперь?… Ему могло бы их хватить, если бы от этого зависело его желание остепениться, зажить обеспеченной жизнью. Но деньги так и не стали якорем, который удержал бы его корабль в тихой бухте. В последние годы его бросало из бури в бурю и даже чаще, чем раньше, хотя прежнего интереса и удовольствия от этого он не испытывал.

Джай не знал, от какого дерева оторвал его, как листок, ветер странствий и приключений и куда прибьет в конце концов, но чувствовал, что порывы его уже не так свежи и резки, что понемногу буря утихает, оставляя боль старых ошибок, которая, оказывается, ничуть не меньше, чем боль старых ран.

И все-таки судьба не была так сурова к нему, как ко многим прочим. Она не позволила ему остаться в одиночестве, подарив друга, единственного на всю жизнь, но такого, что другого и не надо. И если он не из тех, кому можно рассказать обо всем, то это в общем-то и неважно. Важнее то, что ему можно спокойно доверить свою жизнь.

Джай посмотрел на вагонную полку, где похрапывал Виру, и улыбнулся, поразившись безмятежно-детскому выражению, которое приобрело во сне лицо его друга.

– Эй, счастливчик, пора вставать, – сказал он негромко, потрепав Виру по плечу.

– Ни за что, – ответил Виру и решительно отвернулся.

Поезд не успел еще остановиться, когда Джай, приговаривая:

– Давай, давай, пошевеливайся, пассажиры приглашаются на выход, – подтолкнул друга к открытой двери.

Виру сделал вид, что потерял равновесие, и вывалился из вагона, беспомощно загребая длинными руками, прямо на перрон. За ним выпрыгнул Джай, оправил куртку белого джинсового костюма и огляделся. Вид захудалой провинциальной станции с крошечным зданием покосившегося вокзала ничуть его не порадовал. Но, вопреки ожиданиям, перрон оказался совсем не пустынным. На нем в тени забора стояла чудесная белая лошадка, разукрашенная так, что только в цирке выступать или возить любимую дочку раджи. Всю упряжь, сплетенную из покрытых ярким орнаментом кожаных ремешков, украшали цветы жасмина, разноцветные ленты и множество бубенчиков, а над тщательно расчесанной шелковистой гривой покачивался белоснежный султанчик из пушистых перьев. Лошадка была впряжена в тонга – двуколку, на украшение которой хозяева тоже, по-видимому, потратили немало времени и сил.

Но когда из-за коляски выплыла ее хозяйка, все стало понятно приезжим молодым людям, так и застывшим с открытыми ртами. Это была настоящая принцесса из старинной индийской сказки – светлокожая красавица, такая нарядная, будто собралась танцевать на празднике.

Глубокие складки золотисто-красного сари подчеркивали статность ее фигуры. Подобранная в тон чоли не скрывала прекрасных полных рук с тонкими запястьями. Гладко зачесанные волосы, собранные на затылке в косу, украшали цветы жасмина, сорванные явно с того же куста, что и для лошадки. Щиколотки ног были схвачены широкими браслетами с крохотными бубенчиками в несколько рядов. Но лицо девушки было еще милее, чем ее изысканный наряд. Свежее, с огромными лукавыми глазами, аккуратным носиком и пухлым маленьким ртом, оно поражало какой-то детской чистотой.

«Такие девушки почему-то не живут в столицах, а встречаются, как редкие вымирающие птицы, только в какой-нибудь глуши, куда от центра и за неделю не добраться», – вздохнул про себя Джай. Виру сохранял полную неподвижность и не подавал признаков жизни, и Джаю пришлось потрепать его по щеке, чтобы убедиться, что тот еще дышит.

Девушка обняла лошадь за крутую лоснящуюся шею и кокетливо спросила, несомненно понимая всю силу произведенного ее появлением эффекта:

– Ну, что, дорогие господа, куда вас отвезти?

Этот вопрос вывел Виру из оцепенения, так как он наконец убедился, что прелестная фея – не продолжение недавнего сна и не собирается немедленно испариться, а более того, предлагает не расставаться с ними еще некоторое время. Но неужели она – извозчик? Или извозчица? Ах, неважно, может, здесь за тысячу километров от цивилизации, принято посылать за вновь прибывшими принцесс, чтобы сразу же сбивать их с толку этим сильным ходом. От радости Виру потупился, чего с ним не бывало уже лет двадцать, и при этом обнаружил такой слой пыли на своих ботинках, на который совсем не рассчитывал. Чтобы не привлечь внимания девушки к этому прискорбному обстоятельству, Виру тотчас же приступил к решительным действиям. Он бросился к коляске, на подножку которой уже занес ногу Джай, и принялся так толкаться и пихаться локтями, что скоро его не ожидавший атаки друг был оттеснен от сидения и вынужден убраться назад, на заднюю скамейку под нависающий балдахин двуколки.

Девушка, перебирая проворными ножками, обежала вокруг своей лошадки, придирчиво оглядев ее и поправив завернувшийся ремешок, не нашла больше никакого непорядка и довольно улыбнулась. Джай чуть не рассмеялся: уж больно это напоминало возню маленькой девочки с куклой – такое же серьезное охорашивание, бантики, ленточки, веселая детская пестрота.

Виру же от девичьей улыбки, казалось, совсем потерял рассудок. Он беспокойно заерзал на завоеванном переднем сидении, ожидая, пока красавица усядется рядом с ним.

Наконец прекрасная извозчица ловко вскочила на свое место и махнув тоненькой плеточкой с резной рукояткой, заменявшей ей кнут, приказала своей нарядной лошадке начать движение. Виру решил не терять ни минуты из того времени, которое отпущено им на дорогу, тем более, что он даже не представлял, далеко ли до дома господина инспектора. Он, конечно, молился про себя, чтобы этот дом находился не ближе, чем на другом конце Индии, но в конечном итоге это зависело не от него, а от судьбы и от прыти белоснежного животного.

– Вот уж никогда не думал, что нас повезет такая прелестная девушка, – приступил он немедленно к более близкому знакомству.

Девушка вполне оценила подобное начало.

– Я живо довезу вас до дома господина Тхакура, – сказала она, польщенная, и скосила на Виру узкий лукавый глаз.

Она явно гордилась своей миссией и дорожила тем удивлением, которое, конечно, вызывала у всех, кого ей доводилось подвозить.

– Как вас зовут? – вдруг спросила она у своего соседа.

Виру даже растерялся от счастья – неужели ей действительно до такой степени важно узнать его имя, что она, спрашивает сама, пренебрегая традиционным этикетом. Нет, эта девушка, так непохожая на развязных женщин городского дна, с которыми ему не раз приходилось сталкиваться, не слишком походит и на бессловесных деревенских скромниц.

– Ви-ру, – произнес он по слогам, тщательно произнося каждый звук своего короткого имени, чтобы прелестная спутница уж точно не забыла и как-нибудь, упаси Бог, не перепутала с каким-либо другим именем.

Девушка кивнула головой, показывая, что отлично запомнила, и выждала несколько мгновений, надеясь на встречный вопрос. Но с Виру происходило что-то странное – он молчал. Присутствие молоденькой деревенской девушки, к его собственному удивлению, мешало ему собраться с мыслями и нарушало многократно опробованный план первой любовной атаки. Его молчание затягивалось так, что Джай даже привстал с задней скамейки, где человеку его роста можно было уместиться только полулежа, чтобы посмотреть, что это происходит с другом.

Однако юная хозяйка экипажа была не из тех, кто способен долго ждать. Она недоуменно пожала плечами и задала вопрос сама:

– А почему вы не спрашиваете, как меня зовут?

Виру открыл рот, пытаясь понять, почему же он действительно этого не сделал, но Джай опередил его ответ, выдвинув свое предположение о причинах столь странного поведения:

– Извините его, он очень несообразительный.

Несообразительный Виру на этот раз отреагировал мгновенно.

– Подумаешь, какой умник! – набросился он на друга с таким жаром, что тот предпочел быстрее отодвинуться, опасаясь, что дело может дойти и до рукоприкладства.

– И к тому же – болтун, – добавил он ехидно, заняв безопасное положение, гарантировавшее ему соблюдение свободы слова.

Виру хотел было продолжить выяснение, кто же из них, собственно, болтун, но внезапно вспомнил о мимолетности ограниченного дорогой времени и решил заняться прямым делом.

– Так как же вас все-таки зовут? – спросил он интимным шепотом, нежно склоняясь к девичьему плечу.

Девушка ловко отстранилась и строго посмотрела на позу соседа, но, заметив, что это произвело впечатление и тот выпрямился, сменила гнев на милость.

– Когда я была маленькая… – она подняла пальчик и округлила глаза.

Виру мечтательно закатил свои, как бы грезя вместе с ней о том недалеком, но прекрасном времени.

– Когда я была маленькая, мой дядюшка говорил… – девушка опять остановилась, умело держа паузу.

– Что говорил? – не выдержал напряжения Виру. – Очень интересно.

– Что каждому человеку должно соответствовать имя, которое определяло бы его характер, – продолжала она назидательным тоном, очевидно копируя своего дядюшку, к которому Виру тотчас же ощутил почти сыновнюю привязанность.

– «Его характер»? – повторил он ее последние слова с таким интересом, как будто ему сейчас предстояло узнать какую-то тайну.

Джай усмехнулся про себя, слушая эту затянувшуюся историю с выяснением имени. Веселая девчонка разыгрывала ее как по нотам, усиленно подогревая интерес к развязке.

Наконец, добрались и до нее.

– Вот меня и прозвали Басанти, потому что я говорлива, как горный ручеек, – закончила девушка, хохоча и запрокидывая прелестную головку.

– Неужели! – ахнул Виру, пораженный ее чудесным именем, которое сейчас казалось ему лучшим из всех, какие он когда-либо слышал.

– Удивительно подходящее имя, – проворчал сзади Джай, с раздражением замечая, как его влюбчивый друг смотрит на эту маленькую болтушку, – почти что облизываясь, точно кот на сливки.

Но тем, кто сидел впереди, было сейчас совсем не до него. Их разговор оживился еще больше и забурлил, напоминая даже не ручеек, а скорее, горный поток, несущийся по камням с высоты. Джаю оставалось заткнуть уши двумя сигаретными фильтрами из пачки, без проблем вытянутой им из кармана увлекшегося беседой друга.

Глава пятая

На деревянной веранде дома Тхакура, опоясывающей второй этаж, появилась одинокая фигура мужчины, закутанная в серый плащ. Это был инспектор. Он выходил сюда и пристально смотрел на дорогу – не появится ли на ней облако пыли, приближающееся к его усадьбе. Но никто не навещал отставного полицейского. Помедлив немного, он уходил обратно в комнату, садился за стол и подолгу вглядывался в большую фотографию в сандаловой рамке под стеклом. На ней была изображена группа улыбающихся молодых людей и маленький мальчик на переднем плане. Губы Тхакура шевелились, будто он разговаривал с призраками.

Белая кукольная лошадка цокала копытами по каменистой дороге, вьющейся среди полей. На них мелькали согнувшиеся крестьяне в белых чалмах. Джай был городским человеком, его познания в сельском хозяйстве простирались не дальше рынка, на котором он покупал фрукты, поэтому он не мог догадаться, что за урожай собирают эти люди, срезающие какие-то золотистые колосья, чуть дрожащие от легкого утреннего ветерка.

Несколько раз двуколка обгоняла повозки, запряженные большими сизыми волами с закрученными рогами. Они косились на кокетливую лошадку мрачными влажно блестевшими глазами. Так, наверное, смотрит трудяга-муравей, занятый нужной в хозяйстве соломинкой, на легкомысленную красавицу-бабочку, чуть задевшую его своим бесполезно-нарядным крылом.

Миновав аллею развесистых старых смоковниц, склонивших над дорогой тяжелые ветви, коляска въехала в деревню. Копыта глухо стучали по красноватой глинистой почве, по обеим сторонам улицы стояли сделанные из той же глины домики под соломенными крышами, облепленные деревянными верандами и верандочками, с которых доносились голоса просыпающихся детей. Их матери готовили завтрак, судя по заполнившему улицу запаху подгоревшего масла, смешанному с пряным ароматом специй.

Они проехали по центральной площади деревни – пыльному пространству с неизменным вековым баньяном посредине, под которым сидели столь же неизменные для любой индийской деревни седовласые старики, иной из которых, возможно, помнил это дерево еще слабым саженцем-однолеткой. Правда, Джай обнаружил у одного из этих хранителей неизменности и постоянства маленький транзисторный приемник, который тот прижимал узловатыми пальцами к склоненному уху. Только это, да еще газовый фонарь на длинной чугунной ноге давали надежду, что они все еще в двадцатом веке, а не перенеслись по чьему-либо желанию – скажем, по капризу затейницы Басанти – лет на триста назад. А впрочем, подумал Джай, с тоской вспоминая, для чего он сюда приехал, еще не известно, где ему было бы лучше – во всяком случае, он не Поручился бы, что именно здесь и сейчас.

Деревенька оказалась такой маленькой, что через минуту лошадка уже выехала из нее и теперь с успехом преодолевала довольно крутой подъем между внушительных размеров каменными глыбами. Из-под резвых копыт во все стороны летели усеявшие дорогу мелкие камешки. Один из них едва не угодил в полуголого мальчика, которому на вид никак нельзя было дать больше восьми лет. Однако он нес на хрупких детских плечах такую вязанку сухих веток какого-то кустарника, что не всякий взрослый решился бы нагрузить себя подобной ношей.

Мальчик испуганно отскочил, прикрыв свободной рукой перемазанное лицо, и долго еще стоял так, ожидая, пока стихнет стук колес. Когда же он отважился убрать руку, то все еще оставался неподвижен, провожая любопытным взглядом чужаков, которых везла Басанти.

Джай завертел головой, пытаясь понять, откуда мальчик принес столько веток, но не нашел вокруг ни деревца, ни куста. Кое-где между обломков скал желтели пучки выжженной травы, ничуть не оживляя кирпично-серого пейзажа.

«Ну и местечко выбрали предки инспектора для своего дома, – подумал Джай. – Не из их ли изгороди выломал этот хозяйственный мальчик свой драгоценный хворост?»

Дорога внезапно сделала резкий поворот, и взору Джая открылась картина, заставившая его признать свою ошибку: люди в старину все-таки умели строить дома и располагать их на местности. Широкое ровное плато, будто подаренное вдруг расщедрившимися горами, сияло всеми оттенками свежей зелени, в которой праздничными фонариками светились красные и желтые пятна созревающих плодов. Пожалуй, стоило забраться в горы, подальше от пыльной деревни, чтобы жить в такой усадьбе, вблизи источника, а он должен тут быть непременно, без него просто невозможно все это великолепие.

– Тпру, стой! – звонко закричала Басанти своей лошадке.

Та немедленно подчинилась молоденькой хозяйке и встала как вкопаная у каменной арки ворот, распахнутых настежь. Однако похвальная покорность вредила ее природному любопытству, и лошадка изо всех сил вытягивала шею, чтобы заглянуть внутрь двора, где наверняка нашлось бы для нее немало нового и интересного.

– Перед вами дом господина Тхакура. Вот мы и приехали, – важно сказала Басанти, явно стараясь привлечь внимание своих пассажиров к тому, как отлично она справляется с этой ответственной работой.

– Так быстро, – протянул Виру, с раздражением оглядывая усадьбу, некстати вставшую на пути маленького экипажика.

Вылезать ему совсем не хотелось, и он заерзал на месте, лихорадочно придумывая, как бы оттянуть расставание.

Но Джай, успевший вытащить затычки из ушей, не хотел подвергать себя опасности слушать их разговоры и решительно стащил друга на землю.

– Я же сказала, что мигом довезу, – улыбнулась обоим Басанти. – И потом, когда есть, о чем поговорить, не замечаешь расстояния.

«Ну, значит, она ни разу в жизни расстояний не замечала, потому что ей, уж точно, всегда есть, о чем поговорить», – проворчал про себя Джай, а вслух сказал только:

– С вами не соскучишься!

Она так весело рассмеялась в ответ, что он, почти против воли, широко заулыбался. Она не могла не нравиться, эта чудесная деревенская девушка, воплощение чистоты и здоровья.

Виру мялся, изобретая предлог задержать новую знакомую хоть на минуту. Но обычная предприимчивость покинула его еще на станции, и в голову ему теперь не приходили не только удачные мысли, но даже и неудачные. Все, на что он был теперь способен, это промямлить:

– Большое спасибо, Басанти!

– Ну, до свидания, – отозвалась она, и, сверкнув напоследок белоснежными зубками, взмахнула кнутиком: – Пошла!

Лошадка с неохотой отвела глаза от зеленой травки двора и пустилась в обратную дорогу, радуясь хотя бы тому, что тяжеленные парни решили остаться.

Виру, тяжело вздыхая, провожал коляску взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Потом, будто очнувшись, хлопнул друга по плечу:

– Какая замечательная девушка!

– Главное, совсем не болтливая, – в тон ему ответил Джай, но Виру и не заметил иронии.

– Идем, а то ты уже готов побежать за нею. – Джай решительно повернул его лицом ко двору. – Мы сюда за другим приехали.

Виру встряхнул кудрявой головой, как бы отгоняя от себя то веселое, светлое настроение, которое принесла с собой Басанти, и, накинув на плечо ремень нетяжелой сумки, шагнул вслед за другом.

Глава шестая

Едва ступив на посыпанную чистым гравием дорожку двора господина Тхакура, Джай вздрогнул. Идеально ухоженная лужайка, бархатной траве которой позавидовали бы лондонские садовники; сияющие каменные плиты, отполированные ногами нескольких поколений домочадцев, сам дом – все это слишком напоминало ему детство, поместье его деда. Воспоминание не было приятным, но задевало душу, что-то так глубоко спрятанное в ней, уцелевшее, даже когда он вычеркнул из своей памяти родню и несчастливые детские годы.

Дом был стар. Архитектура его – причудливое смешение классического английского стиля с традиционным индийским – представляла обычное явление для богатых брахманских усадеб прошлого века. Колонны и лепные украшения, деревянные жалюзи на окнах, просторные, протянувшиеся вдоль фасадов веранды, закрытые кружевным орнаментом железных решеток, светлая штукатурка стен – жилище господина Тхакура, такое ухоженное и сверкающее чистотой в лучах утреннего солнца, могло бы стать теплым и любимым домом для счастливой семьи, таким, каким так и не стал для него дом его деда. Джай не сомневался, что здесь, как и в той, дедовской, усадьбе, есть храмовая комната, где стоят статуэтки, а на стене висят литографии, изображающие богов, что наверняка за фасадом спрятан вымощенный мрамором уютный внутренний дворик, в котором так чудесно играть детям под присмотром занятой какой-нибудь домашней работой на соседней веранде матери. Вот только он почему-то не слышал здесь их голосов и беготни. Или дети этого дома так же молчаливы, каким был он – маленький тихий ребенок, чувствовавший, что ему лучше не попадаться на глаза деду?

Виру тоже засмотрелся на высокое светлое здание, погруженное в веселую зелень двора. Нет, в нем оно не пробуждало тревожащих воспоминаний, разве что об одном-двух удачных ограблениях подобных родовых гнезд. Но в это утро ему нравилось все – может статься, даже хор тюремных надзирателей не показался бы ему сегодня таким уж противным.

На крыльцо вышел седой старик небольшого роста и уставился на гостей из-под руки. Потом, очевидно, сообразив, кто эти молодые люди в городских костюмах, так уверенно шагающие по чужому двору, поспешил навстречу.

– Входите, пожалуйста, – он гостеприимно протянул руки в их сторону и поклонился.

Джаю показалось, что занавеска в одном из окон верхнего этажа чуть шевельнулась, а через минуту на лестнице, соединяющей два уровня дома, показалась высокая крепкая фигура, укутанная в серый плащ.

Инспектор Тхакур сделал несколько шагов по ступеням, но во двор не спустился. Абсолютно прямой, не согнутый временем, выбелившим его виски, он возвышался над двором, по которому шли два вырванных его волей из привычной им жизни человека. Внезапно Джая охватило острое чувство досады. Все-таки этому странному господину Тхакуру удалось заставить их делать то, что он хочет. Они здесь, покорные его желанию, приехали в глухомань ловить какого-то разбойника, о котором прежде ничего почти не слышали, только о крупной премии за его поимку.

С тех пор, как умерла его мать, Джай никогда не подчинялся чужой воле, самостоятельно решая, чем ему заниматься, а чем нет. Над ним никогда не было господина, и он заставит этого надменного Тхакура понять, что они с Виру ему не слуги. Наемные солдаты – допустим, но не более того. Пусть ему подчиняется этот тихий старик в дхоти, а от них ему не удастся получить ни одной услуги сверх того, на что они согласятся при заключении договора.