Текст книги "Оленька, или Будем посмотреть, Париж!"
Автор книги: Владимир Айтуганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
5. Большая Мама
Самолет авиакомпании Эйр Сенегал Интернешнл поднялся в воздух через пять с половиной часов после указанного в расписании времени. Пассажиров запускали в салон, томили в духоте час или два, потом выставляли обратно в зал ожидания. Объяснений причины задержки представители компании не давали, отговаривались обычным техническим осмотром и наладкой.
Сенегальцы сидели на корточках на полу и терпеливо ждали. Группа мужчин-европейцев в деловых костюмах громко возмущалась и требовала вразумительной информации.
Когда в третий раз всех выгрузили из самолета, стало ясно, что один из двигателей заводился с трудом и скоро терял обороты. Ситуация опасная, и руководство компании было вынуждено предоставить другой самолет, а заодно и новый экипаж: предыдущий не мог лететь, потому что перебрал рабочие часы из-за вынужденного простоя.
Наконец, измученные пассажиры устроились в своих креслах, Боинг взмыл в воздух и взял курс на юг, на Дакар.
Оленька заметила еще в Аэропорту Шарля де Голля, что белых летело мало, всего несколько человек, и те – мужчины, белых женщин – ни одной. Это озадачило, но потом она сообразила, что сезон – некурортный.
Стоял февраль – время, когда по всей Западной Африке дует обжигающий ветер харматтан. Из пустыни Сахары он приносит мельчайшую пыль, которая висит как смог, подчас вызывает кровотечение из носа и может служить причиной менингита. Температура воздуха тоже скачет – холод по ночам и жара под пятьдесят днем. Туристам и, особенно, туристкам делать в Сенегале в эти месяцы абсолютно нечего.
Про Сенегал, его историю и экономику Оленька успела прочесть довольно много, уже могла консультировать по вопросам культурной и социальной жизни, государственного устройства и демографии.
Город Дакар, река Сенегал, острова Зеленого мыса – названия как из сказки про Синбада-морехода…
Харматтан – явление неприятное, но Оленька понадеялась на русский авось. А может повезет выбраться на острова хотя бы на пару дней? Всего пятьсот километров от берега, лететь туда – сущий пустяк! Но, Будем посмотреть, главная миссия – в Дакаре.
Места у них были в хвосте самолета, не самые плохие, но и не самые удобные. В Боинге 737 в ряду шесть кресел, три – по левому борту, три – по правому. Оленька заняла место у окна, чтобы смотреть сверху на Европу и Африку. Тучный Мбаке с трудом втиснулся в среднее кресло. Третьим у прохода сидел старик-сенегалец в просторном, с глубокими складками, богато расшитом балахоне бубу, на голове – традиционная шапочка-куфи.
Наряд говорил за владельца: важный человек путешествовал по важным делам. Наверное, такой бубу смотрится представительно во дворце, пустыне или на берегу моря, но в тесном салоне самолета он был крайне неудобен: складки расползались на соседнее кресло и в проход, мешали соседям, стюардессам и проходящим в туалет пассажирам. Старик иногда поправлял балахон и невозмутимо смотрел прямо перед собой.
Самолет набрал высоту и стюардессы быстро обнесли всех напитками: кока-колой, минеральной водой, соками, и сразу покатили тележки с обедом – торопились наверстать упущенное время. Все проголодались после долгого ожидания взлета и с аппетитом набросились на творения африканской кухни, обильно сдобренной специями, соусами и маринадами. После горячего обеда измученные пассажиры повалились в сон: лететь шесть часов, можно отдохнуть и набраться сил перед встречей с Африкой.
От экзотических блюд с острыми приправами у Оленьки проснулась жажда. Она выпила подряд три стакана чая с лимоном, раскраснелась, вспотела и поминутно вытирала лицо бумажными салфетками. Конечно, скоро захотела в туалет. Перебралась, как акробатка, через колени похрапывающего Мбаке и тихо сопящего старика и поспешила в хвост самолета к двери, над которой горела зеленая лампочка WC.
Сделала свое дело, промокнула салфеткой, облегченно вздохнула, и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ужас! Лицо красное как кумач, в капельках мелкого пота, волосы на лбу слиплись. Оленька умылась холодной водой, напевая: “В Сенегале, братцы, в Сенегале…” – расчесалась, поправила блузку и юбку. Теперь – приличная девочка с аккуратной прической и в очках с тонкой золотой оправой.
Когда открыла дверь выходить, к ней вовнутрь протиснулся Мбаке. Поняяятно…
Оленька поудобнее села на крышку унитаза и растегнула ему молнию на ширинке. Из легких штанов песочного цвета выскочил длинный черный шланг. Мбаке, сгорая от нетерпения и торопясь, засунул его Оленьке в рот. Оленька закашлялась, туалетной бумагой вытерла с члена едкий пот и слизь и начала размеренно сосать толстую головку, периодически направляя член себе в горло поглубже.
Мбаке сдержанно мычал и пытался пропихнуть свой шланг Оленьке до самого желудка. Она с трудом сдерживала рвотный рефлекс, но, продолжала сосать, покусывать, гладить и щекотать языком вокруг головки, массировать обеими руками ребристый ствол со вздувшимися венами и блестящие от пота черные шары.
Мбаке однажды показал ей фотографию бывшей любовницы: рослая негритянка заглатывала его член целиком вместе с яйцами. Оленька старалась, но так ловко не получалось – кашляла, горло перехватывало спазмом, однажды вырвало. Ревности к той черной она не испытывала: что было в прошлом, осталось в прошлом; важно, что есть в настоящем.
Шланг Мбаке редко бывал по-настоящему твердым – длинному члену надо много крови, чтобы стоять как палка. В основном, он был упругий и эластичный, но всегда очень большой. Через пару минут Оленька почувствовала, как по нему пошла горячая волна, потом судороги, и ее рот наполнился густой спермой. Оленька сглотнула несколько раз, чтобы не капнуть себе на белую блузку или на светлые брюки Мбаке, тщательно облизала обмякший шланг, спрятала его обратно в ширинку и лучезарно улыбнулась: “Путешествие в Африку началось!”
Мбаке первым вышел из туалета. Оленька вымыла с мылом руки, еще раз сполоснула лицо, прополоскала рот, оглядела себя в зеркало, протерла салфеткой очки и вернулась в притихший салон.
Старик сидел все так же, уронив голову на грудь, Мбаке спал в дальнем кресле, привалившись к иллюминатору. Оленька высоко подняла юбку и, широко расставив ноги, осторожно, чтобы не потревожить старика перебралась в среднее кресло. Устроилась, оправила юбку, чтобы не очень мялась, укрылась тонким пледом с эмблемой Эйр Сенегал, незаметно под пледом просунула руку и накрыла ладонью ширинку Мбаке. Поскребла ноготками и слегка сжала. Шланг шевельнулся…
Решила не продолжать: для одного полета хватит приключения в туалете, да и не хотела устроить пятно на брюках – стыда и смеха потом не оберешься. Положила голову на плечо Мбаке и ее неудержимо поклонило в сон. Как на подушке: гладко, мягко, тепло, уютно. Мущщщина…
Оленьке снился Зеленый мыс, паруса на горизонте, острова в океане, древние развалины, пальмы, кокосы и бананы. Она довольно жмурилась, по низу живота разливалась блаженная истома. Мужской палец приятно и умело массировал ее клитор… “Мбаке, какой, однако, хитрец-молодец…” – подумала сквозь дрему Оленька и лениво приоткрыла один глаз. Мбаке крепко спал, скрестив на большом животе обе руки.
– Que se passe-t-il? Что происходит? – возмутилась, приходя в себя Оленька.
Пышные складки балахона колыхнулись. Лицо старика выражало абсолютное спокойствие, глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное, как у мирно спящего человека.
Мбаке работал кассиром в универсаме МоноПри. Оленька разговаривала со Златой по телефону, выставляя на прилавок продукты из корзинки на колесиках, а когда закончила разговор и достала кошелек, Мбаке обратился к ней на хорошем русском языке почти без акцента:
– Привет! Как дела?
Пока сканировал ярлыки, принимал кредит-карту и складывал покупки в бумажный пакет, со смехом рассказал про учебу в Университете Патриса Лумумбы на медицинском, а потом в интернатуре Первой градской. Домой в Сенегал Мбаке возвращаться не спешил и притормозил на два года в Париже. Работал то здесь, то там, но никогда по своей прямой специальности врача Скорой помощи. Русский диплом во Франции не принимался, а идти опять учиться, повторять образование Мбаке было лень.
За пару минут у кассы Мбаке так развеселил Оленьку, что она от души смеялась, не обращая внимания на недовольную очередь.
– Знаешь, о чем я здесь больше всего скучаю? – спросил Мбаке, передавая ей увесистый пакет. – О селедке. Как уехал из Москвы, больше никогда не ел.
– Да какие проблемы! У меня есть две банки, одной могу поделиться, – предложила добрая Оленька.
Мбаке рассыпался в благодарностях. Договорились созвониться, когда он закончит смену.
Вечером хлестал ледяной дождь, выходить из дома Оленьке не хотелось и она позвала Мбаке подняться к ней за банкой. Дальше – попили чаю: не выставлять же мокрого человека сразу обратно под дождь. Толстый Мбаке распарился, извинился и попросил снять мокрые ботинки: как бы не простудиться (врач, все-таки). Поставил ботинки у двери, сел и прикрыл ноги дверным ковриком, чтобы не пахли.
После чая Мбаке расплатился за свою банку и попросил открыть – давно мечтал о таком наслаждении. Оленька не возражала и протянула ему консервный нож. Мбаке ловко открыл жестянку, втянул пряный запах широкими, как у орангутанга, ноздрями и даже заурчал в предвкушении долгожданного деликатеса. Спохватился и достал из кармана дождевика бутылку русской водки – сила традиции!
Оленька, вообще-то, водку не пила, предпочитала легкие десертные вина и шампанское, но очень уж аппетитно все выглядело. Хлопнули по стопке, закусили селедкой и черным бородинским хлебом из русского магазина. Потом повторили, потом еще, потом уже барахтались голыми на узкой Оленькиной постели.
Получилось легко и весело, утром никакие угрызения совести Оленьку не мучили, даже голова не болела. Она думала, что одним сеансом все закончилось, но Мбаке позвонил в свой перерыв, потом еще и еще, рассказывал анекдоты, забавные случаи, таскал ей продукты из МоноПри, смешил… И мало-помалу они стали встречаться все чаще.
Встречаться, значит – трахаться. Толстый Мбаке едва помещался на Оленькином раскладном диванчике. Ему нравилось быть сверху, но тогда мелкая Оленька просто задыхалась от его размеров и веса – рост метр девяносто три и сто шестьдесят килограмм черного мяса и жира. Устраивалась на нем сама – лежала животом или спиной, сидела, качалась, вертела своей юркой попкой. Оленьке нравился секс на коленях сзади, но тогда тяжелый Мбаке так сотрясал диванчик, что тот чудом не разлетался в щепки.
Иногда Оленька приезжала к Мбаке в пригород Сан-Дени, когда не было его приятеля Абду, с которым он делил квартиру в многоэтажном доме, населенном выходцами из Африки.
Квартира “студенческая”: в крохотной кухоньке едва помещался столик на двоих, электроплита, микроволновая печь на полке и маленький холодильник; в “салоне” на полу лежали два потертых матраса, стоял допотопный телевизор, переносной бум-бокс, пара стульев. Одежду и прочие вещи держали в стенном шкафу и на антресолях.
Трахаться на матрасе было устойчевее, чем на Оленькином диванчике, но далеко ездить – сначала на метро до конечной, а потом девять остановок на автобусе.
Однажды вечером Абду пришел раньше обговоренного часа, открыл своим ключом дверь, увидел голых Мбаке и Оленьку, спаривающихся на полу, остановился возле матраса и бесцеремонно предложил поучаствовать в процессе.
Мбаке вопросительно посмотрел на Оленьку, та обиделась, оделась и ушла, но через день помирились – Мбаке уверил, что пошутил и ничего плохого в мыслях не имел.
Оленьке с Мбаке было просто, хорошо и спокойно. Никаких претензий или ревности он к ней не предъявлял, был всегда весел и оптимистично настроен. Что толстый и черный – забавляло, разжигало любопытство, вносило разнообразие и элемент приключения.
О совместной жизни речь не велась: денег не хватало на самое необходимое, а квартирные условия были у обоих минимально-минималистические.
Через четыре месяца физкультурного знакомства Мбаке предложил съездить с ним отдохнуть в Сенегал, в Дакар, где жили его родители.
– Ты хочешь познакомить меня со своими родителями? – Оленька лукаво округлила глаза – она подкрашивала ресницы после очередного сафари африканской любви. – Ты понимаешь, что это значит?
– Понимаю, – тридцатишестилетний Мбаке посерьезнел. – Хочу представить свою невесту.
– Твою невесту? А меня ты спрашивал, хочу ли я за тебя замуж?
– Сейчас спрашиваю…
…Как только сошли на землю в Аэропорту Леопольда Седара Сеньора, Мбаке побежал в зал ожидания звонить по единственному работающему телефону-автомату. В Париже он после каждого переноса вылета предупреждал родителей, вернее, мать, что самолет задерживается, но все равно выглядел обеспокоенным. Разговаривал минуты две, пока Оленька получала с конвейера багаж. Ради экономии они запихнули вещи обоих в большой чемодан.
Мбаке вернулся озабоченный и суетливый:
– Мама сказала, чтобы мы ехали прямо к ним. Пора обедать, она не хочет ждать, пока мы устроимся в гостинице.
Гостиницу они не заказывали: Мбаке объснил, что проблем с этим не будет – приедут в город и выберут, что понравится. Времени на поиск уже не оставалось, а опоздать на встречу с родителями было бы невежливо и недальновидно.
Оленька достала из чемодана бирюзовое платье, которое они выбирали вместе с Мбаке на распродаже в универмаге Самаритэн. Платье ей очень шло, подходило к цвету глаз, к тому же, не мялось и всегда было готово к употреблению.
Переоделась в туалете, наскоро подкрасилась, попрыскалась духами, повесила на шею тоненькую золотую цепочку с маленьким сердечком – подарок Мбаке перед поездкой. К встрече с будущими тестем и свекровью готова!
За несколько минут доехали на такси до района Фенетр-Мермоз, где жили родители Мбаке. Шикарный комплекс на берегу океана, огороженный высоким забором, с собственной охраной, частным пляжем, бассейном, спортивным центром, кафе и рестораном. Среди пальм белели стройные корпуса квартир-люкс и современные виллы, между ними – ухоженные газоны и вымощенные желтым кирпичом пешеходные и велосипедные дорожки.
Такси остановилось перед двухэтажным каменным особняком с балконом, террасой, подземным гаражом и позолоченной табличкой “Bienvenue” возле входа. Однажды Мбаке уклончиво сказал Оленьке, что его родители О’кей, но к такому великолепию она совсем не было готова.
Дверь открыла дородная черная служанка, таксист затащил чемодан в прихожую – высокий мраморный зал с африканскими масками на стенах и хрустальной люстрой с бесчисленными подвесками.
Притихший Мбаке осмотрел себя в зеркало, провел ладонью по волосам и щекам, одернул рубашку и направился за служанкой. Немного озадаченная Оленька поспешила следом.
В центре столовой, размером с хороший парижский ресторан, стоял массивный обеденый стол, который отражался в полированом полу из черного лабрадора. На столе высились вазы с экзотическими фруктами, кувшины с напитками и хитроумные горки из непонятных разноцветных яств и лакомств. Три стула с высокими спинками придвинуты к разным сторонам стола.
Спиной к огромному, во всю стену, окну, в резном кресле, похожем на трон, восседала величественная фигура в традиционном женском наряде и с массивными золотыми украшениями. Против света она выглядела монументальной скульптурой, высеченой из эбенового дерева, лишь белки глаз неприятно светились. За ее спиной открывался панорамный вид на океан и пальмы на пляже.
Мбаке подошел к молчаливой фигуре:
– Здравствуйте, мама, – наклонился и поцеловал ей руку.
Затем повернулся к седому изможденному мужчине, который сутулился рядом в инвалидном кресле:
– Здравствуйте, папа, – поцеловал в щеку, погладил по плечу и встал за его креслом-каталкой, словно спрятался.
Оленька смутилась: Мбаке мог бы предупредить как себя вести. О подобных тонкостях семейного этикета он ничего не рассказывал, единственное, попросил по сенегальской традиции называть свою мать “мама”.
– Здравствуйте, мама, – Оленька немного наклонила голову и протянула ладошку для рукопожатия.
Большая Мама родилась в деревне в провинции Тамбакунда. Ее отец был уважаемым человеком, старостой деревни, а мать – знахарка, ворожея и колдунья, которую побаивались все сельчане.
В центре деревни рос огромный баобаб, говорили, что ему четыре тысячи лет. В его тени старики и мужчины собирались на совет, а по воскресеньям устраивалась сельская ярмарка. Праздники, свадьбы и похороны тоже проводились под разлапистыми ветвями гигантского дерева.
С детства Большой Маме нравилось есть все, что давал баобаб – зеленые салаты и супы из побегов, душистые специи из сушеных листье, жаркое из плодов, которое насыщало как мясо, в жару – “лимонад” из перемолотой мякоти, по утрам – “кофе” из семян баобаба.
Мать говорила: “Будешь есть баобаб – вырастешь как он!” К шестнадцати годам Большая Мама вымахала выше всех в деревне. Длинные крепкие ноги, широкие плечи, сильные руки, крутые бедра, высокая грудь, круглый зад. Старики цокали языками, глядя на нее, и покачивали седыми головами, а парни и молодые мужчины отпускали похабные шуточки и норовили ущипнуть за какую-нибудь из ее выдающихся красот. Отец гонял их своим посохом старосты деревни и грозил кулаком.
Провинция Тамбакунда с давних времен славилась барабанами джембе. Джембе – инструмент особый, не для того, чтобы просто отбивать ритм или подавать сигналы как другие барабаны. Джембе – барабан для общения. Мастер-джембе может рассказать ритмом свою жизнь, признаться в самом сокровенном, обратиться к духам предков и каждый в Тамбакунде поймет его.
Когда в деревне звучал джембе, люди спешили на его звук. К одному барабану присоединялся другой, третий, иногда десяток! Сердце Большой Мамы стучало им в ответ, ладони сами отбивали такт, ноги притопывали, голова покачивалась. Люди собирались вкруг барабанщиков, пели, танцевали, подчас менялись с музыкантами ролями – из слушателей превращались в исполнителей, актеров. Ритм вел всех вместе: чем мастеровитее музыкант, тем интереснее танец и пение собравшихся.
С раннего детства Большая Мама зажигалась, услышав джембе, танцевала с подружками, со старшими девицами и со взрослыми женщинами. Она чувствовала ритм сердцем, растворялась в нем, была живой частью музыки. К шестнадцати годам стала звездой всей провинции, посмотреть на ее выступления собирались люди из дальних мест.
Через деревню проходила дорога Номер 1, она вела из Дакара на восток к берегам реки Сенегал и дальше в Мали. По этой дороге проходило-проезжало много всякого народа. Однажды под баобабом остановился незнакомец с видом пророка. Барабан незнакомца звучал подобно небесному грому, виртуозный ритм не был известен в деревне. Что-то новое открылось в Большой Маме, впервые в своей юной жизни она танцевала словно колдовала, повелевала стихиями, людьми и животными.
Потом незнакомец говорил с отцом Большой Мамы, рассказал, что он собирает ансамбль музыкантов и танцоров, чтобы впервые показать искусство джембе в странах Европы и в Америке. Незнакомец просил отца отпустить дочь с ним, рисовал сказочные картины мировой известности, признания и богатства, но отец отказал.
Вечером, когда Большая Мама возвращалась с ведром воды от колодца, шестеро, распаленных танцем парней, подкараулили ее на тропинке и пытались изнасиловать. Одному Большая Мама разбила нос, второму вышибла передние зубы, третьему нахлобучила ведро с водой на голову, а четвертому сломала руку. Двое остальных предпочли с ней не связываться и убежали.
Осенью баобаб покрывался белыми цветами с пурпурными тычинками. Цветы раскрывались по ночам, свешивались с ветвей на длинных ножках, издавали пряный аромат и привлекали запахом стаи летучих мышей.
Табаски, главный праздник в Сенегале, приходился на конец октября. Это праздник всепрощения, жертвенности, обильного угощения и семейного единства. Даже самые бедные покупают барашка для торжественного обеда. Глава семьи должен его собственноручно зарезать, а хозяйка – приготовить блюда, используя все части тушки, голову и копыта. В праздник все дети получают новую одежду, а мальчики ходят с корзинками от дома к дому – им дарят всякую мелочь, конфеты и сладости. Сенегальцы – гостеприимный народ, на Табаски они приглашают друзей и родственников, часто зовут случайных прохожих, если тем негде праздновать.
…Отец Большой Мамы закончил свежевать барана и закурил трубку, а ее мать промыла в большом корыте бараньи желудок, печень и почки, когда возле дома остановилась дорогая машина с открытым верхом. Вместо заднего колеса стояла сжеванная запаска. Из машины вышел высокий молодой человек в синем спортивном пиджаке, белых парусиновых брюках и туфлях для гольфа. Он спросил, где можно залатать шины: второе заднее колесо тоже прокололось по дороге.
Отец сказал, что в праздник это невозможно, надо подождать до завтра и, видя отчаяние в глазах молодого человека, пригласил его отпраздновать Табаски и переночевать. Деваться тому было некуда, он поблагодарил, представился: Балла, и достал из багажника красивую кожанную сумку, интригующе звякнувшую.
Молодой человек Большой Маме понравился: ростом с нее, сильный, красивый.
На праздник она получила от родителей в подарок новое платье, ожерелье из слоновой кости и два браслета. Перед обедом вымылась мылом из баобаба, переоделась во все новое. Мать, видя ее приготовления и понимая, что происходит, дала ей приворотный порошок из золы сожженного плода баобаба, чтобы натереться.
Во время обеда Балла рассказал про себя и свою семью: отец разбогател, удачно продав родовые земли вдоль реки Сенегал французской компании, которая устроила на них банановые плантации; сам Балла учился в школе в Дакаре вместе с белыми детьми, потом начал помогать отцу в строительном бизнесе; сейчас он – главный менеджер, отец постепенно отошел от дел.
Большая Мама молчала, слушала, о чем говорили мужчины, и ждала своего часа.
Когда стемнело и зажглись праздничные фонари, из-под баобаба ударил первый джембе… Скоро все мужчины, у кого были барабаны, стучали в них, призывая к танцам.
Приодетые взрослые, старики и дети собрались на площади. Рокот барабанов разносился далеко по округе, песни, смех, крики сливались в один праздничный ритм.
Балла выставил угощение для всей деревни: виски, джин, коньяк, водка, мартини. Таких изысканных напитков в деревне никогда не пробовали, довольствовались дешевым пивом, поэтому с непривычки перепили.
Большая Мама танцевала как никогда в жизни: нетерпение юности, любовь, судьба, надежда на будущее – все было в ее танце. Она танцевала только для Балла, он завороженно смотрел на нее. Деревенские парни ревниво косились на чужака, но в главный праздник сдерживались от драки.
В ветвях баобаба полчища летучих мышей упивались нектаром раскрывшихся белых цветов, пищали от страсти, совокуплялись. Ночью Большая Мама прокралась в комнату, где спал Балла, а утром он попросил ее у отца в жены.
Прошло три года. Большая Мама жила с мужем в Дакаре. Муж много работал в семейной фирме, получал хорошую зарплату и дивиденты, играл в гольф с бизнесменами, курил сигары, пил виски со льдом и содовой.
Большая Мама превратилась в столичную даму, ходила в дорогие рестораны, в театры, покупала наряды в модных магазинах. О своих деревенских родственниках и подругах не вспоминала. Для необразованной девушки из глухой деревни она сделала головокружительную карьеру. Одно плохо – детей не было.
Большая Мама старалась изо всех сил: утром, днем и вечером, всегда и везде подставлялась Балла для зачатия, но ничего не получалось. Знакомые по гольф-клубу женщины косо на нее посматривали и перешептывались.
Тайком она сходила к врачу проверить все ли в порядке. Врач осмотрел, сделал анализы – не нашел никаких отклонений. Может быть проблемы у мужа? Большая Мама собрала немного его семени и принесла врачу – тоже все в порядке, живучие и активные сперматозоиды.
Большая Мама решила съездить домой, поговорить с матерью: когда европейская наука бессильна, надо обращаться к проверенным народным средствам.
…Мать разожгла сухую внутренность баобаба в лесной хижине, где занималась врачеванием и колдовством, нагнулась над курильницей, глубоко вдыхая голубой дым, и слегка ударила в джембе. Женщины редко играют на барабанах, во многих местах это запрещено негласной традицией, но мать – колдунья, у нее свои законы.
Дым заполнил комнату, у Большой Мамы закружилась голова, от ритма джембе сердце билось сильнее и напряженнее. Колдунья сказала ей лечь на стол, снять городские трусы и раздвинуть ноги. Большая Мама лежала на столе, смотрела на крышу из пальмовых листьев, а джембе бил то сильнее, то слабее, то ближе, то дальше.
– Матка открывается, когда звучит джембе… Возвращайся к мужу.
Балла удивился просьбе жены позвать в дом барабанщика, но под ритм джембе сам разошелся – Большая Мама сбилась считать, сколько раз он ее оплодотворил.
Беременность протекала болезненно, с кровотечениями и осложнениями. Большая Мама измучилась, похудела и подурнела. У нее часто болела голова, она плохо спала. Подруги говорили, что обычно мужья изменяют именно в это время.
Балла много путешествовал по делам фирмы, Большая Мама решила его сопровождать. В поезде Дакар-Нигер у нее начались схватки. Акушер на ближайшей станции принял роды и появился сын, названный Мбаке в честь городка, где увидел свет, а Большая Мама стала Большой Мамой.
Вскоре в один год умерли родители Балла. Он унаследовал завидное состояние, плюс успешный строительный бизнес. Работать ему надоело, он нанял толкового управляющего и стал вести образ жизни белого плэйбоя – гольф, поло, театры, виски, рестораны, виски, бега, виски…
Большая Мама с беспокойство смотрела на изменившегося мужа – он много времени проводил перед зеркалом, наряжался, прыскался дорогими одеколонами, через год менял машину, ездил с приятелями по ночным клубам.
Сына он любил, денег на него не жалел. Большую Маму в тратах не слишком ограничивал, потакал капризам, не обращал внимание на ее приходы-уходы и смутная тревога росла в душе Большой Мамы.
Дакар – крупный город, но успешные люди все на виду. Скоро стало известно, что у Балла есть любовница – белая и, к тому же, блондинка. Подруга Большой Мамы видела их несколько раз вместе – в машине, в ресторане, на пляже.
Большая Мама сначала не поверила, но когда проходили очередные автогонки Париж-Дакар, подруга неожиданно заехала за ней и отвезла к финишу гонок.
В бинокль Большая Мама разглядела на трибуне своего мужа, а рядом с ним – изящную миниатюрную женщину с бледной незагорелой кожей, рыжеватыми волосами и зелено-голубыми глазами. Женщина прикрывалась от солнца кружевным зонтиком и прижималась к Балла.
…А теперь такие же глаза смотрели на Большую Маму и изящная миниатюрная женщина протягивала руку для приветствия!
Большая Мама царственно ей кивнула, поднялась со своего трона и направилась к столу.
Оленьку задело высокомерие Большой Мамы, но, ради Мбаке, решила не осложнять ситуацию.
С едой оказались большие проблемы: вилок, ложек и ножей на столе не было, Большая Мама и Мбаке ели руками и хлебом, но аккуратно и чисто. Полу-парализованного отца подкатили с креслом к столу, иногда он что-то мычал и кивал головой. Служанка вытирала ему губы салфеткой и клала в рот кусочек чего-нибудь, что не надо жевать.
Оленька перемазалась экзотической пищей, поминутно вытирала пальцы и рот, уронила кусочек маринованого мяса на скатерть, стеснялась своей неловкости и делала все еще хуже.
Обед проходил напряженно. Большая Мама обращалась только к сыну, к тому же, на языке волоф, на котором говорит большинство Сенегала. Мбаке отвечал односложно и тихо. Таким смирным Оленька его никогда не видела.
– Мама просит, не могла бы ты помочь убрать со стола, – обратился Мбаке к Оленьке, – служанка уже ушла домой.
– Конечно, с удовольствием, – Оленька была рада освободиться от непонятных церемоний.
Она собрала посуду и отнесла на кухню – еще один роскошный зал с современным компьютерным оборудованием.
– Моечная машина сломалась. Мама просит тебя помыть посуду… Если тебя не затруднит, – добавил от себя Мбаке.
“О’кей, помоем посуду, если это входит в проверку молодой невестки”, – Оленька надела фартук, что висел возле раковины, не найдя резиновых перчаток, с сожалением посмотрела на маникюр и принялась мыть гору тарелок, стаканов, блюд, кастрюль и мисок.
Через пол-часа закончила и вернулась в столовую.
Большая Мама продолжала беседовать с сыном, отца перекатили к стене.
– Мама говорит, что служанка не успела убраться в тулете и просит тебя помыть его, – убитым голосом перевел Мбаке.
Оленька молча кивнула: надо, значит – надо. Вежливо улыбнулась и пошла мыть туалет рядом с прихожей. Почистила порошком раковину, унитаз, протерла зеркало. Зачем? Все и так стерильно чисто.
Вернулась в столовую, присела на краешек стула…
Большая Мама говорила сыну что-то неприятное, плечи Мбаке опустились, он выглядел поникшим и жалким. “Что происходит?” – Оленька чувствовала, что разговор шел о ней.
– Кого ты привез? У нее нет никакой гордости! Убирать и мыть посуду – для простых девок из деревни. Чистить сортир голыми руками! Тьфу! Ни одна порядочная женщина никогда не согласится! Твоя блондиночка – дешевка из портового кабака, ей нужны только наши деньги, на тебя она наплюет, если их получит. Зачем ты притащил ее ко мне? Похвастаться белой любовницей? Тебе не хватало проституток в России, решил опозорить меня дома? Соседи сегодня растрезвонят по всему Дакару про твою глупость. Такую низкопробную невестку в наш дом я никогда не пущу! Найду тебе хорошую черную девушку из уважаемой деревенской семьи.
– Мама, я люблю ее, она любит меня…
– Вздор! Не смеши меня. Ты просто хотел доказать себе превосходство над белой расой. Молодец! Доказал своим черным членом. Теперь выгони ее из дома и поговорим о деле.
– Мама, я люблю ее…
– Хватит тебе болтаться во Франции, пора браться за ум.
– …она любит меня…
– Я куплю тебе бессрочную лицензию и станцию Скорой помощи на четыре машины.
– …люблю ее…
– Пять машин.
– …любит меня…
– Шесть.
– Мама…
– Семь.
Оленька с растущей тревогой наблюдала за матерью и сыном: происходило что-то очень нехорошее… Что? Есть в этом ее вина?
Краем глаза заметила, как отец раскачивался в инвалидном кресле, стукаясь головой о стену и пытаясь что-то сказать. Всем было не до него. Мбаке выглядел совсем плохо. Что делать?
Звякнули золотые украшения и цепи, когда Большая Мама поднялась из-за стола и направилась к выходу из столовой. Проходя мимо Оленьки, не оборачиваясь, бросила по-французски:
