Текст книги "Оленька, или Будем посмотреть, Париж!"

Автор книги: Владимир Айтуганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Кабинет Вадика с длинным письменным столом черного дерева и портретом Наполеона Бонапарта во весь рост производил впечатление важности и богатства.

– Сколько тебе? – рыгнув после обеда, спросил Вадик, разваливаясь в вольтеровском кресле.

– Мне бы четыре тысячи, если можно, – краснея попросила Оленька. – Я скоро верну…

Вадик нажал кнопку на настольном телефоне:

– Петровича ко мне!

Появился человечек невзрачной наружности.

– Оформи ей четыре тысячи в долг на год.

– Под какой процент?

– Беспроцентный…

Человечек попросил у Оленьки удостоверение личности – благо, она захватила с собой российский паспорт и французскую карту Вида на жительство. Человечек вышел и через минуту вернулся с распечатаным займом.

Оленька расписалась, где он показал, человечек нотариально заверил ее подпись, шлепнул печать, одну копию спрятал себе в папку, другую вложил в конверт, отдал Оленьке и удалился.

– Большое спасибо, – Оленька обратилась к задремавшему Вадику, – а…

– А-а, деньги, – Вадик широко зевнул, достал портмоне, вынул четыре бумажки. – Раздевайся!

Оленька молча сняла белую блузку, юбку, расстегнула лифчик, сняла трусики.

– Залезай на стол, вставай раком!

Оленька забралась на лакированый стол с позолоченым письменным прибором, опустилась на колени, оперлась на руки, посмотрела на Вадика.

Он опять нажал кнопку коммутатора:

– Охрану ко мне! Двоих!

Потом навел объектив Айфона на Оленьку:

– Пачкаться о тебя, ёбаную-переёбаную старую шлюху, я не буду: толпа вонючих негритосов давно твою пизду помойным гнильем засрала – не щель для ебли теперь, а гнойный лепрозорий. Ноги раздвинь! Тебя охрана выебет, а я посмотрю, пофотографирую… Проценты на долг отрабатывай!

По интернету Оленька нашла самую дешевую в округе армянскую компанию ритуальных услуг “Гегард”. К ее удивлению, лакированый гроб выглядел достойно, лимузин-катафалк свеже вымыт, сотрудники “Гегарда” в приличных черных костюмах и белых перчатках. Все юридические и организационные хлопоты “Гегард” взял на себя. Оленьке могла просто погоревать…

Рядом с госпиталем, отгороженный высокой стеной и кипарисами, стоял незаметный серый домик для печальных событий. Оленька и дети простились с мамой в комнате, отведенной для таких случаев.

Мама за три дня, что прошли после смерти, уменьшилась и как-будто ссохлась. Высокая, крупная при жизни, теперь она выглядела старенькой девочкой. Ее омыли, причесали, положили тон и румянец на щеки, подкрасили губы, одели в любимое темно-синее шелковое платье. В гробу посреди белых цветов, с распятием в скрещенных на груди руках, она выглядела спокойной и немного строгой.

Обнявшись, Оленька и дети минут десять простояли у гроба, тихонько переговариваясь и всхлипывая. Потом в комнату вошли несколько друзей мамы и Оленьки. Отец Борис, совсем старенький священик из собора на Рю Дарю, прочел молитву.

Помощники из “Гегарда” вывезли гроб на специальной тележке и поставили в лимузин. Оленька с детьми и священик поехали вместе с гробом, остальные пошли пешком – кладбище для жителей Клишей было через дорогу от госпиталя, идти всего пять минут.

У открытой могилы отец Борис помолился еще раз об усопшей рабе Божьей, помахал кадилом, гроб опустили в яму и он первым бросил на него горсть земли. Оленька, дети и малочисленные друзья последовали за ним.

Когда выходили с кладбища, в сумочке у Оленьки завибрировал телефон – это звонила Катя из Москвы. До нее дошли панические Оленькины сообщения и она была готова срочно перевести деньги в Париж…

30. Жемчужина

– Добрый вечер, дорогие радиослушатели! Начинаем нашу вечернюю передачу “Разговоры в Пятнашке”, – ведущий программы Алик, он же главный оператор, режиссер и владелец, подал знак молодым дикторам Паше и Вере начинать, а сам отключил свой микрофон и вышел из “студии” – шестиметровой кухни в коридор.

Радио, точнее, радиовещание, было страстью Алика с детства, с первого детекторного приемника, спаянного своими руками. Слушать эфир, ловить незнакомые станции, переговариваться со всем миром было для него подлинным наслаждением. В Союзе Алик закончил Радиотехникум и несколько лет отработал на заводской радиостанции в Кременчуге. Серые будни, беспросвет уездной жизни и нескончаемое пьянство пролетариата повергли его в отчаяние и состояние, близкое к самоубийству.

Алик уволился с завода, завербовался в метеорологическую партию и провел одну зимовку на станции за Полярным кругом. Там он отморозил себе два пальца, бросил курить, выучил по самоучителю английский язык и пристрастился к микрофону – свобода эфирного слова его заворожила. За эту свободу радиослова метеорологическое начальство и уволило Алика “По собственному желанию”.

Хороший радист на Севере мог найти работу всегда, несмотря на подпорченную трудовую книжку, но Алика уже “отравили” передачи Севы Новгородцева, Ховарда Стерна и всемогущество своего микрофона. Он решил эмигрировать, благо в Израиле жила двоюродная тетка.

В Земле Обетованной Алику не понравилось: слишком много евреев, мало простора, и нет работы с микрофоном. От безработицы, жары, стрельбы и теплой водки он сбежал во Францию: после прогазованного Кременчуга она казалась волшебно-красивой страной. Во Франции тоже пришлось помыкаться, пока учил язык, устраивался с документами, перебивался мелкими заработками.

Свою мечту – радиостанцию, Алик держал в глубоком секрете, никому о ней не рассказывал: помочь никто не поможет, а смеяться будут долго. Ясно, что денег на мощное оборудование, разрешения, лицензии и эфирное время простым и честным трудом не заработать. Алик решил ждать…

Выручил общий технологический прогресс. Аналоговое радиовещание с его антенами, передатчиками и прочей архаикой благополучно прекратило существование и на смену ему пришли компьютеры и всемогущий интернет.

Алик скопил несколько тысяч, купил сносный компьютер, микрофоны, кучу необходимых мелочей, зарегистрировал радиостанцию в префектуре своего Пятнадцатого района и получил право выхода на мировую аудиторию. Мечта сбылась!

На кухне Алик установил техническое оборудование, в большом стенном шкафу разместил двух дикторов, а в салоне, он же главная тон-студия, вел встречи с интересными людьми.

В тот вечер к нему на передачу привели незнакомого оригинала: писателя, художника, путешественника, аквалангиста и Бог знает кого еще! Все в одном лице с очками и аккуратно подстриженой седеющей бородкой. Быстро познакомились, Алик проверил как незнакомец ведет себя с микрофоном – никаких проблем, словно тот пол-жизни выступал на сценах и в актовых залах.

Для большего интереса слушателей у Алика был наработанный прием: он “разговаривал” собеседника, выходил в эфир, то есть, в интернет, а потом делал вид, что отключает микрофон. Собеседник расслаблялся, откровенничал, не подозревая, что трансляция продолжается. Конечно, не очень честно, иногда случались проблемы и даже конфликты, но зато аудитория была всегда довольна и присылала хорошие отзывы. Решил попробовать свой трюк и с новым гостем.

После обычных вечерних новостей, сводки погоды и движения на дорогах дикторы отправились курить на лестницу, Алик по бумажке, чтобы не путать, представил гостя и обратился с просьбой:

– Я знаю, что Вы не только художник, писатель, любитель приключений, но также и известный коллекционер. В Пинакотеке открылась выставка работ из Вашей коллекции. Расскажите немного о ней.

– Скорее, я собиратель, а не коллекционер. У меня никогда не было четкого плана по авторам, периодам или жанрам. Главное собрание живописи у меня сложилось в восьмидесятые-девяностые годы – я собирал работы своих друзей-художников и скульпторов. Несмотря на железный занавес и господство партократии, это было хорошее время – мы были молоды, горели искусством… Много картин я получил в подарок, в обмен на свои, некоторые покупал, когда были деньги. Позже добавились работы русского авангарда начала Двадцатого века, иконы, автографы, произведения декоративно-прикладного искусства.

– Вы собираете только предметы искусства?

– Нет, собираю все, что мне интересно и уникально, выставляю, правда, малую часть, того, что имею.

– Очень любопытно! И что же еще есть в Вашей коллекции, если не секрет?

– Например, простой нательный крест империатрицы Марии Федоровны, письмо Пушкина к Анне Керн, боевая сабля Дениса Давыдова, два Фаюмских портрета, Трубка мира индейцев-команчей, золотой дублон из Пещеры сокровищ на Острове сокровищ в проливе Френсиса Дрейка. Ну, и кое-что еще… К каждому из предметов у меня очень личное отношение, с каждым из них связано что-то важное для меня.

– А что Вам особенно дорого и почему?

Гость задумался…

– У меня была жемчужина. Она попала ко мне, как я думал, случайно. Много позже понял, что в мире нет случайностей, все – проявление закономерностей.

Жемчужина была очень красива, я любовался ею, держал на ладони, смотрел на свет. Она меняла оттенок в зависимости от времени дня, погоды, моего настроения. Если мне бывало плохо, я доставал ее из маленького мешочка и она меня успокаивала, ободряла. Когда было хорошо, жемчужина лучилась внутренним светом. Она согревала мне душу и успокаивала треволнения.

Я искал для нее красивую оправу, но как-то не мог подобрать подходящую. Знакомые ювелиры старались, предлагали разные варианты – простые и сложные, современные и старинные, но мне ничего не нравилось и пока я носил ее в мягком мешочке в нагрудном кармане у сердца.

Постепенно я привык, что жемчужина всегда со мной, ее красота воспринималась как само собой разумеющееся, обычное явление. Это была главная ошибка: красоту и доброту надо ценить каждый день и каждую минуту.

Мое легкомыслие породило небрежность: я валялся на пляжном песке, падал в снег на лыжах, забывал про жемчужину, когда бросал рубашку в стиральную машину. Бывало, выпив в компании друзей-художников, доставал жемчужину и хвастался ее красотой. Все дивились жемчужине, просили рассмотреть ее поближе, брали пальцами, измазанными красками, кетчупом или жирным соусом, слюнявили, чтобы проверить ее блеск.

Однажды после веселой гулянки я очнулся утром и нашел жемчужину на столе в винной луже…

Красота, любовь и нежность требуют бережного к себе отношения, иначе они умирают. И моя жемчужина начала чахнуть, тускнеть, терять блеск. Я, по глупости, возмутился, начал ругаться, требовать красоте вернуться. Конечно, это не помогло – жемчужина превратилась в серый камешек.

…Слякотным ноябрьским днем в пивной возле метро я грустно перекатывал жемчужину по столу, когда ко мне подсел старичок-алкоголик. Он увидел мою тоску и предложил помочь, если я угощу его кружкой пива. Деньги для меня были пустяковые, а старичок показался забавным.

Он отхлебнул мутный напиток, обтер усы и сказал, что у меня есть два пути вернуть жемчужине красоту: первый, легкий – отпустить в море и забыть про нее, второй – измениться самому, посвятить себя исцелению жемчужины, и она меня обязательно отблагодарит. Я грустно улыбнулся, допил пиво и, покачиваясь, пошел домой.

Много думал над словами старика, понял, что изменить себя мне не удастся – силы воли не хватит, и решил отпустить мою несчастную жемчужину обратно в ее родную стихию. Купил билет на поезд, приехал к морю в дождливый серый день, взял напрокат лодку, отгреб от берега и выпустил жемчужину в холодные волны.

Легче мне не стало, наоборот, я страдал и мучался от потери, перестал есть, спать, думал только о ней и о своей беспросветной глупости. У меня была Жемчужина… Сокровище…

Прошло время, я отказался от дурных привычек, стал ходить в церковь, помогать людям, учить детей. Наверное, стал лучше и чище. Жемчужина пришла ко мне во сне, сказала, чтобы я вернулся на тот берег.

– И что? – спохватился Алик. Он совсем забыл о своей роли ведущего.

– …На дальнем конце волнореза на листе лотоса лежала Жемчужина…

Алик сделал вид, что отключил микрофон, включил фоновую музыку и спросил задушевным голосом:

– Ваша Жемчужина – это женщина?

Гость грустно улыбнулся и молча вышел из студии.

31. Бефстроганов

– Сандро, дорогой, безумно вкусно! Как это называется?

На тарелке у Оленьки не осталось ни кусочка экзотического блюда: креветки в соусе со сливками, запеченные в целой тыкве вместе с ананасами, бананами, зелеными листьями алоэ, тропическими ягодами с берегов далекой Амазонки, душистыми пряностями и стопкой Кашасы из бразильского магазина Копакабана.

Оленька положила вилку и вытерла губы бумажной салфеткой. Она сидела за пластиковым столиком на кухне, обернув вокруг пояса махровое полотенце. На соске левой груди поблескивала капелька соуса.

Сандро, довольный похвалой, принял позу оперного певца, подбоченился левой рукой с половником, отставил ногу и сценически поднял правую руку. На коренастом смуглом теле – коротенький голубой фартук в мелкую клетку, из-под которого болтался внушительный орган, ноги, поросшие густым черным волосом, и наметившийся животик любителя поесть:

– Бефстроганов!

– Бефстроганов?

– Да! Специально для тебя – национальное русское блюдо!

– А где гречневая каша?

– Какая гречневая каша?

– А говядина? Мясо?

– О чем ты говоришь? Это же Бефстроганов! Никакой говядины!

– Сандро, дорогой ты мой! “Бефстроганов” переводится с английского: “Говядина по– строгановски!” Была такая графская семья в царской России.

– Ты ничего не понимаешь! Бефстроганов – очень популярное блюдо в Рио. Я хорошо знаю рецепт и готовил его много раз, всем всегда нравилось!

Оленька долго, до слез, смеялась над бразильским вариантом тушеного мяса с гречневой кашей, даже полотенце развернулось, свалилось на пол и она сидела совсем голая.

Сандро обиделся, надулся, снял нарядный фартук и залез на кровать под одеяло. Пришлось Оленьке быстро вымыть руки, сполоснуть рот после острых специй и нырнуть вслед за ним.

Сандро отходил скоро, не обижался на добрые шутки и был всегда готов к хорошему сексу. Он немного побурчал для вида, потом повернулся к Оленьке, лег сверху и заработал вперед-назад как исправный, хорошо смазанный поршень в подразмерном цилиндре.

Для большего удовольствия Оленька скрестила свои ноги у Сандро на спине, но после обильной трапезы быстро вспотела, с трудом сдерживала непроизвольную отрыжку от густого соуса и увесистого молодого кариока – уроженца Рио-де-Жанейро.

Когда удовлетворенный Сандро отвалился, Оленька вышла на кухню попить воды и принять таблетку пептобисмола, чтобы утихомирить изжогу от непривычной жирной пищи. Вернувшись в спальню, застала Сандро во всеоружии с поднятым копьем:

– Теперь ты будешь сверху, – предложил неутомимый бразилец.

– Сандро, хороший мой, мне надо немного поработать…

– Работа подождет!

– Не могу, родной. В Москве уже начался рабочий день, от меня ждут важных имейлов.

– Подождут! Мы еще разок…

– Знаю я тебя: разок минут на сорок.

– Двадцать пять?

– Я должна послать исправления к контракту: от него зависит моя премия. С этой премии тетя Оля купит хорошенькому мальчику Сандро новые сапожки и кожаную курточку, которые мы видели в магазине напротив Отель де Вилль…

– Не люблю, когда ты разговариваешь со мной, как с маленьким ребенком!

– Прости, любовь моя, но мне действительно абсолютно необходимо поработать хотя бы пол-часа. Я вырвалась к тебе, но обязанности висят у меня на плечах тяжелым грузом и никто, кроме меня, с ними не справится.

Сандро демонстративно повернулся к стене. Оленька вздохнула, поцеловала его в кудрявую макушку, накинула халат и достала из сумки компьютер.

Не заметила, как пролетело три часа… Подняла голову от экрана, когда за окном брезжил хмурый рассвет. Над Парижем вставал холодный день с нудным дождем.

Сандро сладко посапывал, откинув руку на пустую подушку рядом и обнажив мохнатую подмышку. Густая челка красивой черной волной закрывала лоб, свешивалась на глаза. Длинные ресницы подрагивали в такт мерному дыханию. На скулах и верхней губе появилась утренняя щетинка.

По утрам Сандро старательно брился, кожа у него была мягкая, ровная и шелковистая. Оленьке нравилось гладить его по детским щекам со впадинками, ерошить волосы, нежно целовать в уши с розоватыми мочками. Если он позволял, сажала его к себе на колени, обнимала и баюкала…

Сандро был всего на три года старше Оленькиного сына, студента первого курса, но выглядел моложе своих лет.

Познакомились они как в дешевом порнофильме: в тот будний день Оленька не работала, встала поздно, лениво ходила, в чем мать родила, по спальне, когда увидела на своей лоджии юного симпатичного маляра, смотревшего на нее восхищенными глазами.

Сандро трудился в строительной бригаде дяди-португальца – красил фасады многоквартирных домов. Он приехал из Бразилии полтора года назад, худо-бедно освоился с французским языком и с Парижем.

Жильцов в доме предупреждали о готовящихся покрасочных работах, но Оленька, конечно, не обратила внимание на клочок бумаги – объявление в подъезде.

Когда Сандро оказался у нее на лоджии, она почти забыла, что такое молодое мужское тело, без морщин и седых волос на груди, поэтому, не долго думая, раздвинула свои двери…

Сандро выглядел как настоящий танцор танго: невысокого роста, изящного телосложения, с большими выразительными глазами, вьющимися волосами с отливом и чувственными губами. Отец у него был бразилец из Рио, а мать – красавица-аргентинка из Буэнос-Айреса. Природа наградила Сандро самыми привлекательными и знойными чертами от обоих родителей, только рост подкачал. Никакого комплекса он по этому поводу не испытывал, брал другим.

Длинные пушистые ресницы Сандро заставляли Оленьку млеть и трепетать, когда он долго смотрел на нее. Под его влажным взглядом она была готова тратить деньги, не считая, одеваться по– молодежному, валяться целый день в постели, ходить голой по квартире, пить замысловатые коктейли, слушать рок, танцевать самбу и танго…

Оленька влюбилась, как может влюбиться зрелая женщина в красивого юношу, почти мальчика. Понимала двусмысленность поздней и дорогостоящей страсти, но ничего не могла с собой поделать. Баловала молодого любовника, покупала ему дорогую одежду, безделушки, водила в рестораны, спа и парикмахерские, пыталась запихнуть его в университет, сняла однокомнатную квартирку, чтобы удобнее встречаться, оплачивала все счета.

Потеряла голову…

Роман длился пятнадцать месяцев. Оленька скрывалась от подруг, городила вранье на вранье, придумывала тысячи объяснений для своих детей, где она пропадала ночи напролет, краснела, когда ее и Сандро принимали за мать и сына, с тревогой рассматривала в беспощадном зеркале морщинки на лице и шее, носила тонкие перчатки, стесняясь своих натруженных рук немолодой женщины…

Сандро вздохнул во сне и почесал волосатую грудь. Он изменился с их первой встречи на балконе: спокойная размеренная жизнь, поварской талант и любовь к сытной бразильской кухне постепенно превращали Антиноя в плотного португальского мужичка. Глаза, губы, шевелюра оставались прежними, но очарование юности уходило.

Оленька не хотела вводить Сандро в круг своих друзей: стыдилась разницы в возрасте, боялась косых взглядов и пересудов, понимала, что среди ее знакомых филологов, математиков, программистов, поэтов, художников, музыкантов, Сандро, кое-как закончивший среднюю школу в бедном квартале, будет выглядеть смешным и неуместным.

Сандро томился в квартире, жаловался, что они редко ходят в интересные места: на дискотеки, концерты, в модные бары, спортивные клубы. Ради Сандро, Оленька с трудом, через силу таскала себя по молодежным “тусовкам” и злачным местам, но он все равно скучал.

Привести молодого любовника к себе в дом, представить сыну и дочери – об этом Оленька не думала, такое ей могло присниться только в кошмарном сне!

…Сандро повернулся на бок. Губы как у купидона…

А может наплевать на нелепые предрассудки? Объявить всем, что они с Сандро любят друг друга, поселить его в своей спальне, обшить стены толстой звукоизоляцией, чтобы дети не слышали их криков во время амазонского секса, купить новые кастрюли и сковородки – пусть Сандро готовит, сколько душе угодно!…

…Разбрызгивая лужи, проехал школьный автобус. Еще один серый день. Оленька поправила на голове платок, застегнула до воротника плащ, раскрыла зонт и грустно зашагала к метро.

Бефстроганов…

Прощай, Сандро!

32. 50

Оленьке стукнуло пятьдесят. Отгремел, отпил, отпел, отплясал, шумный День рождения с застольем, шампанским, тостами, подарками, играми, сюрпризами.

Два дня Оленька готовила угощение для многочисленных гостей: варила-жарила-парила, закупала вина, сыры и сладости. К своему юбилею была смертельно уставшей: от основной работы ее никто не освобождал, приходилось все те же восемь часов в день зарабатывать на жизнь.

Праздник помнила плохо – море цветов, улыбок, дорогих и любимых друзей и подруг. Сын не смог приехать из университета, зато дочь появилась с темнокожим молодым человеком в очках – марокканцем, с которым недавно познакомилась в гостях у подруги.

Оленька посадила гостей в салоне за длинный стол, составленный из четырех столов, покрытых белыми скатертями – потребовались еще стулья, скамейки и табуретки. Ее поздравляли, произносили великолепные тосты, многие в стихах или под гитару, пировали, выпивали. Потом столы сдвинули к стене и начались юмористические выступления, затем песни и танцы – веселились от души!

В час ночи соседи застучали в потолок, пол, и батареи: напоминали, сколько уже времени. Пришлось буйную компанию усмирять и поить чаем. После десерта довольные гости начали прощаться и уходить в дождливую октябрьскую темень.

…Оленька налила себе немного коньяка. Весь вечер она чокалась бокалом с шампанским, но сама не пила – принимала поздравления, угощала, была в центре всеобщего внимания, купалась в волнах дружеской любви. Хорошо, когда много друзей и подруг, понимаешь, что нужна людям, тебя любят и ценят, готовы помочь в трудную минуту.

Со многими из них Оленька прошла сквозь “огонь, воду и медные трубы”: эмиграция, борьба за выживание, поиск своего места под солнцем в “чужой по духу стране”. Друзья остаются с тобой навсегда, они – самая величайшая ценность. Человек живет в друзьях, они живут в нем. “Женщина – тоже человек,” – улыбнулась Оленька старой шутке. Вспомнила, откуда: фильм Белое солнце пустыни, красноармеец товарищ Сухов.

Посудомоечная машина деловито жужжала, гора тарелок и бокалов на кухне ждала своего часа. Оленька присела на диван и задумалась.

Пятьдесят. Не сорок и даже не сорок пять, когда “баба ягодка опять”. Мужа нет. Любимого человека нет. Любившего ее и любимого ею человека тоже нет. И любовника нет. Одна. Разведенная. Брошенная. Бросившая…

Двое детей. Сын – от ненавистного и случайного мужа, младшая дочь – от любившего ее и любимого ею когда-то человека, который не знает, что он отец ее дочери. Оленька ушла от него, проведя ночь на прощание, а узнала, что забеременела, когда все мосты были сожжены.

Сын вырос хорошим и надежным помощником, маминой опорой. Многие семейные беды и трудности преодолевались, благодаря его ранней мудрости и терпению.

Оленька до сих пор не могла себе простить, как в раннем детстве била его за обычные шалости, капризы, громкие игры, просто потому что он подворачивался под руку, когда мать была в тоске и депрессии от безнадежности, пустого кошелька и отсутствия настоящего мужчины рядом.

Отрезвило ее путешествие на юг со Златой. Они ехали поездом вместе с детьми: дочкой Златы и сыном Оленьки. Матери беседовали, дети мирно играли, затем поссорились, как это часто бывает между малышами. Оленька громко отругала сына, он заплакал и от страха обкакался в штаны. Тяжелая вонь поплыла по вагону…

Сконфуженная и обозленная Оленька в сердцах наотмашь ударила ребенка по лицу, у того потекла из носа кровь. Злата, не веря своим глазам, смотрела на Оленьку.

– Мама, я боюсь… – прошептала ее дочка.

– Прекрати бить ребенка, – жестко сказала Злата, – или больше нас никогда не увидишь! Превратилась в своего мужа!

Оленька прозрела от нескольких слов, плакала, целовала сына, просила у него прощения…

Он хорошо закончил школу, поступил в институт. Теперь живет в Марселе в общежитии, учится на “отлично”, хочет проектировать космические корабли, почти год встречается с девушкой, дочерью Оленькиной подруги. У него в жизни все будет хорошо, он правильный мальчик.

Дочь совсем другая: упрямая спорщица, эгоистичная и своевольная. Ее переломный подростковый возраст пришелся на большие проблемы в Оленькиной жизни, некогда было уделять много времени воспитанию дочери.

Оленька надеялась, что пример матери-труженницы и старшего брата-отличника дадут верные жизненные ориентиры и ценности. Ошиблась. Дочь посылала ее на три буквы и на все четыре стороны, скандалила, вымогала, что хотела, иногда бросалась в объятия, признавалась в любви. Через час-два опять становилась колючей и неприступной.

С четырнадцати лет у нее появились любовники: сначала школьники, потом юноши постарше и взрослые мужчины. От гормональных противозачаточных средств дочь набрала вес и растолстела, но всегда считала себя неотразимой.

Об отце Оленька ей не рассказывала, только однажды призналась, что когда-то поступила неправильно и теперь расплачивается за свою ошибку.

Оленькина Первая Большая Любовь… Человек, которого она любила, расстался с ней ради больной жены. До сих пор ухаживает за ней, ездит в госпиталь.

Муж… С ним Оленька рассталась давно, а развелась недавно. Случайный, опрометчивый по наивности брак, отчаяные попытки исправить безвыходное положение. Девичьи мечты на нормальную счастливую семейную жизнь не сбылись: муж оказался жестоким садистом, а не добрым самарянином. Бил, издевался, просил прощения, лечился, бил, издевался, лечился…

Вторая Большая Любовь… Человека, любившего ее всей душой, она оставила, потому что не хотела уезжать из Франции, бросать хорошо оплачиваемую и интересную работу, большую удобную квартиру в новом доме, рушить удачную карьеру.

Любовник… Моложе ее, как и положено женщине бальзаковского возраста. Она думала, что любит, но поняла, что пытается сексом заменить тоску по любимому и любившему ее мужчине.

Оленька отхлебнула коньяка и взглянула в темное окно. Над крышами ночного Парижа пробегал луч прожектора с Эйфелевой башни похожий на сигнал маяка в темном море.

Из туалета вышла Люда, последняя из гостей.

– Людочка, дорогая, можешь мне сделать очень особый подарок на День рождения?

– Конечно… Какой?

Люда была озадачена: с подругами они скинулась по сто евро на общий подарок Оленьке: сертификат в магазин Галерею Лафайет – пусть гуляет по буфету в дамском отделе, выбирает, что приглянется, и ни в чем себе не отказывает. В Оленькиной просьбе слышалось что-то другое.

– Люд, проконсультируй меня как психолог, как шринк.

– Хочешь поговорить по душам? Или хочешь, чтобы я тебя протестировала, составила психологический портрет твоей личности, дала профессиональное заключение?

– Ага, заключение. Профессиональное. На кухне дружеских разговоров было предостаточно.

Люда посерьезнела, села на диван рядом:

– Что ты хочешь о себе узнать?

– Почему у меня нет мужчины…

– Это займет пару часов.

– Я готова, если ты готова на такую жертву ради подруги.

С Оленькиного компьютера Люда вошла в свой сервер, распечатала тест-вопросник на двадцать страниц, дала Оленьке карандаш, чтобы отвечать на вопросы, а сама занялась уборкой квартиры после нашествия остготов.

Оленька пробежала глазами вопросы. Их было сотни три: некоторые простые “да-нет”, многие с различными вариантами ответов, хватало и сложных, над которыми придется думать, несколько вопросов Оленька не поняла, решила спросить у Люды, когда дойдет до них. Уселась поудобнее с ногами на диване и принялась отвечать.

Люда загрузила еще одну партию посуды в машину, сложила остатки салатов и деликатесов в пластиковые контейнеры и убрала в холодильник, сделала себе коктейль мартини, перемыла большие блюда, миски и подносы, которые не помещались в машину, заправила стираться скатерти и салфетки, закрыла пробками недопитые бутылки и поставила их в бар в стенном шкафу, сделала второй мартини, собрала коробки, пакеты и сумки с подарками и поставила на журнальный столик под зеркалом, проверила свои имейлы, ответила на самые срочные, а Оленька все продолжала отвечать, морща лоб и покусывая карандаш.

Люда сварила кофе на двоих, разлила по чашкам и, уставшая после трудовых подвигов, села в кресло напротив Оленьки.

Наконец, Оленька закончила. Люда перелистала ответы, сказала, что ей потребуется минут сорок, Оленька может пока чем-нибудь заняться, только не шуметь и не мельтешить перед глазами. Оленька благодарно погладила подругу по плечу и пошла в душ смыть праздничную усталость и эмоциональную тяжесть вопросов.

К половине пятого утра заключение было готово. Имейлом Люда послала копию себе в архив, отформатировала текст, сделала крупный шрифт, чтобы удобнее читалось, распечатала и вручила Оленьке:

– Главное: друзья тебя искренне любят! Особенно не переживай и не паникуй. Не заставляй себя верить во что-то несуществующее. Будь готова узнать правду, какая она есть.

– Всегда готова! – храбро пошутила Оленька.

Люда одела плащ, повязала цветастый шарфик, обняла Оленьку, поцеловала на прощанье и вышла. За окном светало.

Психологический портрет дорогой Оленьки

в день ее славного 50–летия

Часть 1. Индивидуальность

• У тебя хороший человеческий тип – спокойный, доброжелательный, увереный.

– Гладко начинаешь, подруга…

• Красивой себя не считаешь, что говорит о заниженной самооценке.

– Мама с детства внушала, что я некрасивая, толстая, с короткими ногами, – обиженно вспомнила Оленька и даже губы надула.

• Бескорыстна и предана в дружбе. С тобой делятся личными проблемами, ты своими – никогда.

– Зачем грузить хороших людей, у которых и без меня трудностей хватает?

• Пресекаешь попытки вторгнуться в твой внутренний мир, оберегаешь свое поле.

– Дайте хоть немного личного пространства! Устала от вторжений, даже от лучших друзей, в мою хрупкую перламутровую раковину!

• Можешь быть честной до экстремальности. У тебя сильно развито чувство справедливости, всегда помнишь добро и воздаешь трижды.

– Стараюсь…

• Предпочитаешь прощать зло, а не наказывать, даже если злодей не раскаялся. Всему находишь оправдание и извинение.

– Пусть небеса наказывают! Прощением освобождаю себя от груза ненависти, польза от прощения в первую очередь – мне самой.

• Бесстрашно пускаешься в опасные или сомнительные приключения, но выходишь из всех передряг чистой и сильной.

– Что правда, то правда. И чего меня всегда на авантюры тянет? Зарекалась от всяких передряг, хотела вести тихую семейную жизнь, растить детей, любить мужа…