Текст книги "Оленька, или Будем посмотреть, Париж!"

Автор книги: Владимир Айтуганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Ого, – подумал Коля, склонясь над Ай-фоном – дело серьезное…

– Нет, не пойду, – женщины вынула ложкой сухарик из супа.

– Почему? Ты – православная христианка, гордишься этим…

– Не хочу.

– Перед началом Великого поста…

– Нет.

– Ты ездишь в храмы, монастыри, обители, молишься там в кругу с другими богомольцами, смиренно омываешь ноги незнакомым людям, говоришь о монастыре на старости лет, о помощи калекам, больным и убогим…

– Пожалуйста, прости и отпусти меня. Верю, что ты предолеешь все разочарования и сам выйдешь из этих испытаний более сильным и любящим жизнь. Очень надеюсь, что у тебя хватит мудрости и жизнелюбия не тратить время на обиды. Продолжай заниматься творчеством и живи настоящим на “чистовик”, – женщина подцепила кусочек сыра, с аппетитом его съела. – Всегда буду вспоминать о тебе с благодарностью. Спасибо за все, что ты для меня сделал, и за тебя!

– Опять пресловутый “чистовик!” Счастье было так возможно, так близко… Один шаг – и открылся бы солнечный простор!

– Не драматизируй! Впереди у тебя много яркого солнца, ласковых волн, свежего морского ветра, дивных восходов, сказочных закатов, любящих красивых женщин, интересных книг, увлекательных поездок…

– Не можешь обойтись без уси-пуси! За полтора месяца, что обязала молчать, не писать, не звонить, ты хорошо подготовилась: убила меня в День Святого Валентина. Очень символично. Мы всегда отмечали этот праздник: ездили в красивые замки, ходили в рестораны, танцевали… Я прилетел рано утром первым самолетом, спешил из аэропорта увидеть тебя, когда получил твой имейл.

– Согласна, это не самый лучший день для разрыва, но просто “уйти на дно”, для меня невозможно.

– Доиграла фарс…

– Когда-то я уже объяснялась по поводу “фарса”, – женщина поправила прическу. – Не хочу расставаться на такой ноте. Что самое хорошее ты обо мне помнишь?

Мужчина задумался:

– Церковь на Рю Дарю, ты стоишь рядом, из-под купола струится солнечный свет, чувствую сошествие Святого Духа на нас обоих… Помню тебя, прекрасную, обнаженную, прильнувшую ко мне, в страсти шепчущую, кричащую: “Любимый мой, люблю тебя!”

Мужчина потер рукой грудь, где сердце.

– Что хорошее со мной ты наиболее ценишь?

– Замечательные путешествия – одни из самых лучших в моей жизни! Очень тебе за них благодарна!

– Путешествия… Не меня…

– Ты опять все неправильно понял!!! Ты видишь только кусочек, верхушку айсберга! Я назвала тебе малую часть, думая, что поймешь меня, а ты ухватился за одно слово!

Мужчина достал из кармана плоскую коробочку с таблетками, принял две, запив водой из кувшина.

– Любимая моя, единственная женщина на свете, посмотри на часы, – Коля осторожно, чтобы не привлекать к себе внимание, посмотрел вслед за женщиной: оконные часы показывали 21:12. – Родная и самая близкая, еще не поздно все исправить! Мы будем вместе, будем любить друг друга, радоваться каждому дню, каждому часу и минуте! Завтра последний день Масленицы – я приду к тебе, напечем блинов…

– Нет! И твоей любимой, единственной на свете больше нет – есть уставшая женщина со сволочным характером, тараканами в голове и паскудным климаксом между ног! – женщина доела суп, аккуратно вытерла красивые губы салфеткой, сложила ее треугольником.

– Не верю! Ты прекрасна и совершенна как раньше, когда много лет назад мы встретились третьего июня на вокзале в Тулоне. Время, что знаю тебя – лучшее и самое светлое в моей жизни.

Я сделал, к сожалению, много ошибок, подчас вёл себя неправильно и недостойно – искренне раскаялся и раскаиваюсь в этом.

Всегда вспоминаю минуты, часы, дни и ночи с тобой – это было для меня подлинное, настоящее счастье. Говорил себе: “Остановись, мгновенье!” – мгновенье останавливалось, я был безраздельно счастлив. По своей наивности и глупости думал, что оно продлится надолго, навсегда.

Я старался залатать все дыры, успеть выполнить многочисленные обязательства, не понимая, что никогда нельзя объять необъятное. Вместо того, чтобы видеть главное и идти к нему прямой и короткой дорогой, откладывал на завтра, распылялся на второстепенное, растрачивал бесценное время на суету и пустяки.

Всегда чувствовал незримую связь с тобой, твоё присутствие рядом. Каждый день смотрю на твою картину под красным одеялом (она все ещё у меня в студии, никак не могу с ней расстаться) – я глупец, что не сохранил такое сокровище – тебя. Как повернуть безжалостное время?

Мужчина ослабил американский галстук – полированый кусок бирюзы на кожаном плетеном шнурке, отпил воды.

– Молюсь и молился о тебе и твоих детях каждый день и в самые тяжёлые для меня, трудные времена. Продолжаю чувствовать, называть, мысленно обращаться к тебе: Душа моя… Единственная, – мужчина взял женщину за руку, прижал к щеке и поцеловал.

– Я готов заботиться, оберегать, защищать тебя, нежно любить, сколько мне осталось лет. Быть с тобою рядом в беде и радости, разделить все трудности и сомнения, поддержать и помочь, принять на себя все удары. Я справлюсь со всеми бытовыми, финансовыми и личными проблемами, построю для тебя тихую надежную гавань.

Видеть твою улыбку каждый день – все, что хочу в жизни. Предлагаю себя целиком, со всем, что имею, храню и умею. Любил и люблю тебя… – мужчина смотрел на женщину.

– Что за страсти бушуют в нашем кафе? – подумал Коля, невозмутимо ставя на стол новую бутылку минеральной воды. – Мужчина мне явно симпатичен. Откуда берутся такие ископаемые экземпляры, из какого заповедника?

– Забудь добрую Душу твою – ее нет, – женщина села поудобнее, приготовилась к серьезному ответу. – Дорогой (ты навсегда теперь для меня дорогой), только всё, что ты теперь предлагаешь, пришло слишком поздно. Я еще пару лет назад предчувствовала такое завершение “нашей истории”, но ты тогда мне не поверил.

– Два года назад я почти умер от инфаркта. Когда стало совсем плохо, я хотел уйти, но Небеса рассудили иначе и вернули на землю… Долго приходил в себя после операции и физически не мог предложить то, что предлагаю сейчас.

Женщина пропустила его слова мимо ушей:

– Желаю тебе от всей души мира в сердце и радости в настоящем… Постарайся не пускать в свою душу гнев и тоску, Жизнь больше наших (и любых других) отношений. “Давайте радоваться тому, что у нас есть, и благодарить небо за фантастическую поездку в Поезде Жизни…” – это Жан д’Ормессон, сейчас один из моих самых любимых современных французских писателей.

– Мудрые советы постороннего старика… Утешение и оправдание нужны тебе самой – ищешь в стихах и мыслях авторитетов. Ты не один раз убивала меня – наверное, твоя совесть бывает неспокойна.

Женщина достала из сумочки зеркальце, посмотрелась в него:

– Я благодарна тебе за все годы, счастливые и иногда очень грустные, но все-таки, счастливые, благодарна Судьбе за нашу “прекрасную историю”, которую пережила с тобой.

Мужчина кашлянул в кулак.

– Для меня эта “прекрасная история” называется “Любовь”… Жизнь без тебя – пустыня.

– Надеюсь, что твоя пустыня скоро зацветет. Еще раз прости за все невольные обиды и печали.

– Кто часто кается, тот не краснеет, – сказал мужчина тихо, но Коля его хорошо расслышал. – Ты действительно считаешь инфаркт, остановку сердца, реанимацию “невольными обидами и печалями?” – Мужчина смотрел в глаза женщине.

Женщина достала из сумочки губную помаду.

– Теперь я “начала новую жизнь” и встретила другого человека. Не знаю, что меня ждет, не строю никаких планов, но хочу прожить этот новый опыт искренне и до конца…

Мужчина потер виски:

– Не могу понять, почему после плавания по Эгейскому морю я стал для тебя так плох, что ты решила все разрушить? Не настолько мы разные, чтобы расставаться: во многом совпадали, в чем-то дополняли друг друга… Абсолютных двойников в природе не бывает. Не верю, что на тебя очень похож человек, с которым ты сейчас “проходишь этап” и “переживаешь историю”. Быстро он появился!

Что ж, с твоими замечательными талантами у тебя впереди много новых экспериментов, увлекательных приключений, легких комедий и забавных водевилей… Прости за всё и за эти слова.

Женщина поправила помадой контур своих красивых губ, плотно их сжала, раскрыла, чтобы линия выглядела естественной.

– Все годы ты опаздывала на встречи со мной, а сегодня впервые пришла на две минуты раньше – так ты приходила только к самым важным и дорогим заказчикам или врагам…

Женщина провела средним пальцем по верхней губе, выравнивая тон:

– Никогда не буду считать тебя врагом.

– Насильно мил не будешь, значит, я сам виноват, что проворонил свою судьбу с любимой женщиной, свой единственный шанс…

Женщина приподняла рукав блузки, посмотрела на свои элегантные часики на белом ремешке:

– Прошу отпустить меня с миром и очень надеюсь, что этот мир восстановится и в твоей душе… Просто прикажи себе перестать любить меня – и любовь пройдет. Не исключено, что однажды мы встретимся на нейтральной территории, когда ты успокоишься.

Плечи мужчины понуро опустились:

– Тебе бы работать хирургом – делать ампутации… Постарайся понять: грешно и я не могу убить Любовь, которая была большим смыслом моей жизни. Пусть она сама умрет когда-нибудь в подвале памяти…

Коля, не торопясь, раскладывал приборы на освободившемся столе рядом, делал вид, что всецело поглощен этим важным занятием.

– Просыпаюсь утром с мыслями о тебе, весь день хожу, работаю, все валится из рук, внутренне беседую с тобой. Ночью тяжелее всего – остаюсь наедине с собой и твоим образом. Напоминаю себе того латыша, который построил во Флориде Коралловый замок для любимой и ждал ее всю жизнь.

Не могу забыть, проститься с тобой. Искал помощи, совета в церкви, литературе, истории, среди друзей. Не помогает. Что это – наказание, награда, испытание, жертва, благословение? Словно жизнь пошла по параллельной колее… Носить тебя на руках…

Женщина поправила манжеты на рукавах:

– Пойми и поверь, пожалуйста, что теперь я другая и больше не смогу вернуться в прошлое, бесполезно пытаться меня уговаривать… Ты всегда поражаешь меня тем, что говоря о своём желании начать все сначала, ты не спрашиваешь меня, хочу ли я этого. По-видимому, для тебя это не так уж важно и ты полагаешь, что “твоей любви хватит на двоих”. Но ты не понимаешь, как и раньше, что мне этого не достаточно! Я не хочу строить наши отношения на сострадании и благодарности, к тому же, я не умею притворяться. Думаю, что мы оба достойны лучшей участи. Мудрые люди говорят, что “если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней”.

Коля закончил раскладывать приборы и начал старательно протирать стулья. Мужчина и женщина не обращали на него внимания, целиком занятые разговором.

– Во мне все наши разговоры, письма, книги. Почему все стало плохо? Как изменилось твое сознание? Или я? Объясни, это необходимо моей Душе. Я предлагал и предлагаю открыть новую жизнь, а не перевернуть пластинку. Двое равных, искренних, верящих друг другу. И веселых. Хочешь? Не зову в прошлое – туда никогда не войти и его не вернуть, есть только настоящее и надежда на будущее.

Я тоже другой, испытания двух последних лет многое изменили во мне, я много пережил и осознал. Любовь, а не отношения, не зажечь парой строк или писем – не строю иллюзий.

Очень жаль, что никогда не состоялся наш полет в Иерусалим… Может быть нужен именно он?

Ты, Венеция и море – небеса послали мне жизнь и счастье после инфаркта. Никогда не смогу думать о времени с тобой, как об опыте. Грешно, каялся в этом на исповеди, но в марте я хотел умереть. Люблю. Извини…

Женщина смотрела на свое отражение в большом зеркале бара:

– Пожалуйста, пойми, что я не могу приказать себе снова тебя полюбить, как ты не можешь прямо сейчас заставить себя меня забыть и не страдать, но это обязательно сделает время. И Венеция, и море были прекрасны, и дело совсем не в конкретных местах и событиях. Я ничего не могу в себе изменить, чтобы снова “войти в ту же реку”.

У нас было время, чтобы узнать друг друга, избавиться от первоначальных романтических иллюзий и оценить степень нашей (не)совместимости. Конечно, за эти годы было много радостей и счастливых переживаний, но были и неразрешимые печали и разочарования, постепенно появилось осознание того, что есть вещи и события, которые мы воспринимаем совершенно по-разному и никогда не сможем по этим вопросам согласиться друг с другом (некоторые из твоих картин и книг, отношение к воспитанию взрослых детей, честность по отношению к самому себе и к своим близким, отношение к русским и России… и так далее).

“…Двое искренних, верящих друг другу… и веселых…” – это, к сожалению, было не про нас, во всяком случае, не всегда про нас, а только когда все хорошо и “по шерстке”, т.е. ночью или днем, если вдруг я молчала. Если же начинались разногласия (а они всегда начинались), то сразу наступала другая стадия – гнев и дефицит доверия, и даже с искренностью начинались проблемы, а уж тем более с веселостью…Мне иногда было трудно с тобой, страшно опять вызвать на поверхность “бесов”, тоскливо от невозможности объяснить простые вещи, казалось, что “гребу” в одиночку против сильного течения. В какой-то момент, наверное, устала грести, потом появилась апатия… И в Венецию, и на острова я ехала с искренней надеждой эту апатию преодолеть, мне казалось, что это в моих и наших силах. На деле все оказалось значительно сложнее, и стало понятно, что свои чувства “контролировать” я не могу, да и не вижу в этом смысла, потому что счастья это никому не принесёт. Прости меня за все невольные обиды и печали.

Коля “прилип” ушами к разговору…

Мужчина опять потер себе грудь слева:

– Ты действительно считаешь инфаркт, остановку сердца, операции, реанимации «невольными обидами и печалями»?.. Разница в воситании выросших детей, мои шутки о россиянах, а твои об “америкосах”, неодинаковое восприятие искусства, твои опоздания – это нормальные человеческие различия, их можно сгладить улыбкой и добротой. Я принял тебя всю целиком, без оговорок. Мне казалось, началась новая жизнь: после многолетних проблем и ожиданий мы, наконец-то, вместе! Для тебя – апатия… Последний раз были близки 20 ноября – радость, счастье, небо падало на землю! Ты не выглядела апатичной. Это было актерство? Я уехал с уверенностью, что к Новому году вернусь к тебе навсегда. Увы, “…даже ребенок может привести лошадь к водопою, но и десять силачей не заставят ее пить, если она не хочет…”

Голос мужчины звучал глухо и обреченно:

– Извини, не получается сказать, что хочу. Спасибо за откровенность. Горе утраты туманит разум… Не могу говорить спокойно и вдумчиво – эмоции переполняют… Моей любви не хватило на обоих. Прости.

Мужчина умолк на минуту, собираясь с мыслями:

– Душа моя единственная, услышь, пожалуйста, и поверь: я не держу на тебя зла, прощаю все обиды, несчастья и страдания, которые ты принесла. Любимая…

Женщина выпрямилась на стуле, стараясь не глядеть ему в лицо.

– Любимая моя, во мне уже нет боли, ее запас исчерпался…

Он сидел сгорбленный и печальный:

– В меня можно втыкать иголки. Хочешь попробовать на прощанье?

Мужчина положил руку на стол перед женщиной. Коля уставился на отражение пары сквозь бутылки в зеркальной стене бара.

Черт ее дернул! Женщина нахмурилась, покраснела, вынула из воротника брошку на английской булавке и, глядя мужчине в глаза, медленно воткнула булавку в его раскрытую ладонь.

На них с удивлением оборачивались…

Женщина прикусила губу, нажала сильнее, проткнула ладонь насквозь, повернула булавку налево-направо, чтобы он вскрикнул или отдернул руку. Зрачки мужчины увеличились, он молча и грустно смотрел на нее…

Женщина спохватилась, что со стороны это выглядит более, чем странно, вытащила окровавленную булавку, сполоснула в бокале с Перье и спрятала в сумочку.

Пожилые немцы за соседним столиком смотрели на них, широко раскрыв глаза и рты. Две кореянки торопливо снимали видео на смартфоны.

Мужчина прикрыл салфеткой руку, из которой капала кровь, и попросил коньяка. Озадаченный Коля подал бокал Курвуазье, от растеряности забыв его немного согреть. Мужчина обмакнул салфетку в алкоголь, замотал ею ладонь и залпом выпил коньяк.

Ошеломлённая своей жестокостью Оленька бессильно сидела, уткнувшись взглядом в горшочек с остатками лука и сыра.

– У него плохо кровь сворачивается, – шевельнулась в ее голове запоздалая мысль, – принимает лекарства после инфаркта и операций…

Коля принес на блюдце счет за ужин.

– Блядь, – подумал он, – лживая, подлая блядь!

39. Трофеи

Оленька вернулась домой в ненавистные Клиши… Хождение в буржуинство продлилось недолго, не успела она получить и малую толику желаемого. Зализывание душевных ран по европейским столицам не растянулось на долгие годы – кусок, что вырвала у Андрэ после развода, почти растаял. Пришлось сворачивать красивую декадентскую грусть и возвращаться в постылую реальность.

Хорошо, что Оленька в свое время прислушалась к интуиции и предусмотрительно не отказалась от муниципальной квартиры, иначе осталась бы на улице – без кола, без двора. Конечно, снять жилье всегда возможно, но не по ценам двадцатилетней давности и не такого размера!

После жизни в Америке и путешествий для развеяния тоски по разным странам Оленька вернулась в дешевую четырехкомнатную квартиру с высокими потолками, большой кухней и огромной лоджией – хоть на велосипеде катайся! Одна на сто двадцать квадратных метров: мама умерла, сын живет в Америке, дочь – то в Канаде, то во Франции, мужчины у Оленьки нет, но это дело поправимо – свято место пусто не бывает, надо только захотеть.

Квартира давно стояла закрытой. Ощущение запустения и тоски охватило сразу, как только Оленька переступила порог и внесла чемоданы. Краска на потолках облупилась и потрескалась, обои отставали во всех комнатах, многие лампочки полопались, когда Оленька включила свет, прокладки в кранах рассохлись, унитаз подтекал, двери плохо закрывались и так далее. Требовался капитальный ремонт.

Оленька позвонила Злате выяснить, нет ли у нее знакомых строителей. Через неделю в квартире работали пятеро украинцев, а Оленька металась по магазинам строительных материалов, покупала обои, краску, кухонные ящики, плинтусы, выключатели и тысячу других необходимых вещей. Вместо обещанных трех недель ремонт растянулся на два месяца, стоил Оленьке кучу денег, но, наконец, завершился. Чисто, красиво, спокойно – можно свободно дышать и наслаждаться жизнью!

Вечером отпраздновать “новоселье” приехала верная подруга Злата с бутылкой шампанского Вдова Клико, шоколадом и клубникой. Подруги давно не виделись, обнялись, расплакались, поужинали пельменями, что отварила Оленька, выпили по бокалу, закусили клубникой, покурили и пошли осматривать Оленькины апартаменты.

Свою спальню Оленька оставила без особых изменений, в комнате сына оборудовала кабинет, комнату дочери превратила в спальню для гостей, большую гостинную-салон перегородила стенкой – благо метраж и количество окон позволяли, и устроила еще одну небольшую комнату: “Для медитации”, – объяснила она Злате.

В Комнате для медитации темные шторы закрывали окно на лоджию, с потолка свешивалась люстра Мурано, стояла пара книжных полок, по стенам висели картины маслом, акварели, рисунки…

– Что это за работы? – удивилась Злата. – Никогда их у тебя не видела.

– Моя большая любовь… Вернее, я была его большая любовь. Художник. Дарил мне на память, а я прятала его подарки под постелью, в шкафу, в камере хранения – не хотела, чтобы их видели.

– Почему? Музейные работы!

– Они и есть: Метрополитен, Третьяковка, Центр Помпиду покупали у него картины и рисунки. Не хотела объяснять маме, детям, друзьям, тебе что это за работы и откуда они у меня. Он долго не мог оставить свою семью, а когда пришел сюда, во мне уже все перегорело…

– Прекрасная картина! – Злата дотронулась до фактурного красочного слоя: верхом на горячем скакуне юная девушка – обнаженная прекрасная Оленька, широко раскинув руки, неслась галопом по берегу сияющего солнечного моря.

– Наверное, хороших денег стоят? – предположила Злата.

– Есть такое дело…

– Можешь продать в трудную минуту, заработать…

– Детям оставлю, пусть они продают.

– А это что такое?

На зеленоватом камне, отшлифованном морскими волнами, рос коралл, похожий на веер, перед ним – покореженная бронзовая деталь в серо-голубой патине.

– Камень – из Пещеры Сокровищ на Острове Сокровищ, коралл – с Острова Сундук мертвеца, железка – с затонувшего в 1867 году корабля Рон.

– ?

– Он же – Артист Артистыч, художник-ныряльщик.

– Какой, однако, искатель приключений!

– Капитанская фуражка “Венеция” тоже его. Он купил ее в лавке на мосту Риальто. Когда отошел к кассе, меня кто-то за локоть тронул. Обернулась – Олёк! Шепнула на ухо: “Бомбишь? Правильно! Тряси мужика как Буратино!” Меня словно отрезало… У него яхта на Каррибских островах…

– Ты с ним плавала?

– На Каррибах нет. Звал, но я упрямилась: требовала, чтобы он сначала развелся.

В углу на лакированом черном столике улыбалась японская кукла с фарфоровым личиком, в кимоно и с незнакомым трех-струнным музыкальным инструментом в руках.

– А это?

– Гейша из Красного квартала в Киото, Восемнадцатый век. Инструмент называется самисен, до наших дней популярен в Японии.

– Откуда она у тебя?

– Управляющий отделением японского Банка Сумимото подарил в благодарность за особенный секс со мной и балериной из Мулен Руж…

Злата сходила на кухню, принесла два бокала с шампанским.

В углу напротив двери стояла на черепашьем панцире грубо вырезаная деревянная ведьма с длинным носом, волосами из сухих водорослей, бусами из мелких морских ракушек и человеческим черепом в кривых узловатых пальцах.

– Профессор этнографии с Гаити всучил, когда он и его аспирант меня триппером заразили и из квартиры выгнали. Пол-года втроем в одной постели… Члены как у жеребцов – до колен. Я им еду вдобавок готовила, борщи варила…

– А голая Марианна с кошечкой?

– От Лёвушки, ты его встречала, гида по Парижу, президента Ассоциации Кошек Монмартрского Кладбища. Есть и такая Ассоциация! Я не сразу разобралась, что мужчины его интересуют больше, чем женщины. Но с ним было удобно и интересно: Лёвушка много любопытного о Париже рассказывал… Мы с ним по интернету другие пары свинглеров-бисексуалов искали, партнерами менялись.

Злата провела рукой по корешкам книг в солидных твердых переплетах, аккуратно стоявших на красивой полке с резьбой по краю. Рядом еще штук десять книг в мягких обложках. Злата прищурилась: один и тот же автор.

Оленька предупредила вопрос:

– Писатель, живет в России, книги печатает, журнал и газету издает. Был в меня ужасно влюблен. До сих пор свои новинки присылает.

Диссонансом на полированой полке смотрелся красно-черный обугленный кусок лавы, будто выброшеный из жерла вулкана и еще горячий.

– Это из вулкана Нео-Камени – память об огнедышащей любви с моим самым страстным поклонником. Гром, молния, вулканическое семяизвержение… Вот это был секс! Мы спрятались под единственным кустиком на всем острове, пока остальные туристы по тропе поднимались. На вершине был такой сильный ветер – мой лифчик и трусики унесло далеко в море!

– Оленька, я не понимаю…

– Что тут понимать? Собрала в комнате подарки, сувениры, автографы всех бывших, что сохранила. Смотри: ликер “Вана Таллин” – от Эрика, когда он зажарил индейку в День Благодарения и хотел мне предложение сделать; бутылка Кашасы – от молоденького бразильца Сандро; зеленый шелковый платок – от одного араба, который гнусно подложил меня как подстилку своим соплеменникам – не хочу говорить об этом; камертон – память о Кентавре, рок-музыканте, он застрелился после нашего расставания. …На самом деле застрелился – приставил к сердцу охотничий патрон и стукнул по нему молотком! Мне очень грустно, что стала причиной его смерти, ходила в церковь, исповедалась, молитву заупокойную заказала. В конце концов, каждый сам выбирает свою дорогу или как с нее сойти.

– Оленька, ты настоящая роковая женщина, la Femme Fatale! Сколько лет тебя знаю, никогда не предполагала за тобой ничего подобного! Милая блондинка с доброй улыбкой и тихим голосом, мать двоих детей, труженица и вдруг… Мужчина из-за тебя жизнь кончает?!

Оленька только рукой махнула:

– Один застрелился, у другого разрыв сердца был – инфаркт то есть, долго в коме лежал, а вышел из комы – такое началось! Третий спился в далеком Нечерноземье, четвертый в сумашедшем доме сидит…

– В сумашедшем доме? – поразилась Злата.

– Сумашедшее не бывает! На мою СМС-ку, что между нами все кончено и что я встретила другого человека, ответил истерическим: “Какая мерзость и гадость! Где она, Любовь моя?…” – от нервного потрясения разум у него помутился. Семья уложила его в психиатрической клинику, он там до сих пор. Я приезжала повидаться, но меня к нему не допустили, чтобы не волновала… Это его нож для открывания устриц – купил в Довиле, когда мы с ним ездили в Нормандию.

– Ну и ну! – Злата с трудом верила словам подруги. – Лихо ты мужикам сердца разбивала, по сторонам разбрасывала! Не жалко?

– Все получали от меня море удовольствий, счастья и радости!

– Ага! Со своей знаменитой доброй улыбкой доводила мужчин до сумашедшего дома, инфаркта, самоубийства, а теперь вспоминаешь их с нежностью и благодарностью!

– Что я им плохого делала? На крайности никогда не толкала, не обижала, не скандалила, наоборот, успокаивала, поддерживала, старалась мирно расстаться, сохранить теплые отношения, но всегда получались драмы и трагедии, как будто влюбленных мужчин я на помойку выкидывала… А это – смешно! Знаешь, что такое?

В квадратную рамочку со светлым паспарту было вставлено коричневатое колечко то ли из резины, то ли из пластика. Злата пожала плечами.

– Крайняя плоть киношника-израильтянина! Еврейская мама хранила ее как реликвию в альбоме с фотографиями маленького Абрамчика. Он показал альбом, когда жил у меня. Я рассмеялась и колечко отобрала. Мы с ним вместе ходили в мастерскую – рамку заказывали.

Со стены на них скалилась жутковатая африканская маска из черного дерева с красными глазами-блюдцами, клыками какого-то хищного зверя и медным кольцом в носу.

– Это страшилище – подарок Мбаке, чтоб он сдох! Ремень на гвозде – первого мужа Олега, им он меня порол, пока я от него не ушла, наполеоновское пресс-папье – со стола Жирного Вадика.

– Оленька, к чему тебе это все? – поразилась Злата. – Постоянно видеть столько болезненных, печальных предметов-воспоминаний. Неужели не давит на психику?

– Ты не понимаешь! С каждым из мужчин у меня было что-то хорошее, а плохое стараюсь не вспоминать. Даже садиста Олега поздравила по интернету с Днем рождения пару лет назад, послала фотографию Сынули.

– И что?

– Обматерил в ответ… Я многое простила, должна бы по-христиански простить всё и всех, но я согласно с психологом Лизой Бордо: “Прощай только себя, остальных принимай, какие они есть! Их не переделать!”

Над столиком-бюро висела черно-белая фотография в узкой металлической рамке.

– Златочка, посмотри, какая я на фотографии молодая и красивая! Первая Большая Любовь ведет семинарское занятие в моей институтской группе…

– Это в его честь ты назвала сына?

– Да.

– Олег знал об этом?

– Ты с ума сошла! Он бы убил меня в ту же минуту! А потом и Сынулю!

Оленька поднесла к настольной лампе морскую раковину: внутри переливалась мягким светом крупная розовая жемчужина.

– А это получила после одной радиопередачи. Мужчины придумывают себе поэтический образ женщины, Прекрасной Дамы, фантом, а затем страдают от его несовпадения с реальностью, с женщиной, у которой подмышки пахнут потом, руки после кухни – луком, а между ног – месячными…

– Вот еще уникальный подарок! – Оленька рассмеялась. – Один мой о-о-очень творческий возлюбленный (я его тоже любила, правда, недолго), подстригал мне волосы, ты догадываешься – где, собирал каждую стрижку и сделал мне сюрприз – сплел из моих волосиков тонкий браслет как символ верности и любви. Не помогло, бедняге, я все равно от него ушла. Даже не знаю, что с ним теперь? Он был такой чувствительный!…

Злата с удивлением вертела в руках старую алюминиевую ложку с выцарапаными на ней сердцем, пронзенным стрелой, крестом и двумя датами.

– Годы рождения и смерти моего брата. В лагере строго режима в Сибири…

На полу лежал темно-вишневый ковер с угловатым орнаментом и надписями по-арабски. Злата провела ладонью по его грубоватому ворсу.

– Это от Долхана, ночного таксиста. По традиции на свадьбу родственники преподнесли ему ковер. Видишь – здесь вытканы цитаты из Корана, имена новобрачных, даже день свадьбы! Ручная работа, чистая шерсть и натуральные красители!

– Оленька, тебя не смущают подобные надписи, даты, имена? Кусок чужой жизни…

– Чему смущаться? Молодые были, наверное, счастливы, потом бежали от войны во Францию, у Долхана здесь рак обнаружили, операцию сделали, потом от него жена ушла… Куда ему ковер такого размера? Он в машине и в приюте для бездомных ночевал. Хорошо, что на броканте за бесценок не продал или “добрые” земляки не отобрали за долги!

– Что это за ремешок? Собачий ошейник? – предположила Злата.

– Да, у меня была собака, французский бульдог…

– Оленька, ты мне ничего не рассказывала! Где он? С ним что-то случилось?

– Вроде того, – Оленька уклонилась от прямого ответа. – Несчастный случай…

– А что в шкафчике?

Пузатый китайский шкафчик-комодик с бронзовыми ручками, уголками и заклепками занимал почетное место в тесной комнате.

– Мой ювелирный кабинет.

– Для драгоценностей? – удивилась Злата, хорошо знавшая Оленькину расточительность и небрежность с дорогими вещами.

– В основном – бижутерия, серебро, полу-драгоценные камни, яшма, бирюза, малахит, – Оленька стала выдвигать ящички. – От Андрэ сохранилось только одно колечко и один кулончик с бриллиантами, остальное продала, когда деньги подошли к концу. Золота мало – цепочки и несколько сердечек от разных мужчин, да я его и не люблю.

– Подожди, не спеши, вот это…

Злата показала на массивное, в шесть нитей, ожерелье из крупной бюрюзы с серебряными вставками и необычным замком.

Оленька объяснила, доставая ожерелье:

– Мне нравятся большие, сильные украшения – чувствую себя значимой и украшеной, не люблю тонюсенькие, малюсенькие висюльки. Это ожерелье – из индейской резервации около Большого каньона, редкая американская бирюза. Эх! – вздохнула Оленька, – от хорошего мужчины…

– Можно померить?

– Конечно! Вот зеркало.

Злата надела ожерелье, повязала платок на индейский манер, покрасовалась в зеркало.

– Златочка, тебе очень идет, позволь сделать подарок…

– Что ты! Ни в коем случае! Никогда не смогу носить украшение от мужчины, любившего тебя! К тому же, сине-зеленый – твой цвет, – Злата быстро сняла ожерелье, чтобы не искушать Оленьку, набросила платок на плечи.