Текст книги "Оленька, или Будем посмотреть, Париж!"

Автор книги: Владимир Айтуганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– ???

– …потом еще двое пришли – арабы любят бандой орудовать… тем я члены руками дрочила…

– Ты что – сдурела?!!!

– …фотографировали… на видео снимали… под утро кофе пили… смотрели… смеялись…

– Златка, не могу я!!!! – зарыдала новенькая во весь голос. – Забыть не могу! Из Москвы сбежала, только бы его не видеть! Мест, где мы с ним были, не видеть!… Не могууу!… У меня до него никого не было, он – первый… Гуляли, за руки держались, в глаза друг другу смотрели, по монастырям ездили… Все так хорошо, духовно… Ему нравилось, что я молодая, наивная, а я во все верила, слушала, рот раскрыв… И – ничего! С женой остался… Забыть его хочу! Что мне делааать?!…

– Так мужика забывать – плохо кончишь. Спид подцепишь, или толпой затрахают тебя до смерти или инвалидом станешь – матку отрежут после твоей акробатики. Беги из Парижа! Ты кем раньше работала? Найди семью подходящую, няней устройся… В церкви спроси. И чтобы в кабаках я тебя больше не видела!

3. Рю Бальзак

Старушка Оленьке понравилась: маленькая, чистенькая, со свежей завивкой седых кудряшек и дорогим маникюром.

– Антонина Антоновна, – представилась старушка и протянула сложеную лодочкой узкую ладонь.

– Оля, – ответила Оленька и осторожно пожала руку, покрытую старческими пятнами.

Рука оказалась мягкой, теплой и очень располагающей – как рука бабушки.

– Позвольте называть Вас Оленька, – улыбнулась старушка. – Вы такая молодая, красивая и милая.

– Конечно, меня многие так называют.

Квартира на Рю Бальзак занимала целый этаж в доме XIX-го века – памятнике архитектуры. Сама Антонина Антоновна жила в трех комнатах в одной половине: спальня, кабинет, комната для переодевания и причесывания. В центре квартиры был огромный салон с зеркальным потолком, наборным дубовым паркетом и мраморным камином с амурами по бокам. Затем – столовая со столом на двадцать персон, кухня, сигарная, библиотека, чайная, кабинет покойного мужа и биллиардная.

Для Оленьки Антонина Антоновна отвела одну из четырех просторных гостевых спален в противоположном конце, так что между ними были все эти салоны и гостинные. Антонина Антоновна пожаловалась, что в последние годы только сын приезжает ее навестить: почти все друзья и подруги умерли.

Адрес и телефон Антонины Антоновны Оленька получила через церковь, где помогала в сестричестве, пекла пироги и ватрушки для благотворительных обедов и сидела с младшими детьми в группе продленного дня. Настоятель, отец Борис, знал Оленькины беды и с первого дня их знакомства, с первой исповеди, обещал помочь. Так она оказалась на Рю Бальзак.

После долгих мытарств – уборок и мытья посуды в богатых домах, таскания подносов в ресторанах, шитья на потогонных фабриках, беготни за грошовыми приработками, новая работа была на удивление легкой и приятной.

Оленька помогала Антонине Антоновне умываться и одеваться утром, раздеваться и умываться вечером перед сном, следила за приемом лекарств, читала вслух русские книги, газеты и журналы, покупала на рынке или в супер-маркете продукты по списку, который составляла кухарка, и, самое приятное, каждые три дня меняла цветы в одиннадцати вазах, расставленых по всей квартире.

Между их спальнями было так много комнат, что Антонина Антоновна звонила по телефону, если ей что-то требовалось.

Оплата, по сравнению с тем, что платили раньше “черным налом”, сказочная. К тому же, за жилье платить не надо, за питание тоже – Оленька завтракала, обедала и ужинала вместе со старушкой. Она сразу прикинула в уме, сколько сможет посылать родителям в голодную Москву девяностых годов – получилась очень приличная сумма по пенсионерским масштабам.

Такой роскошной жизни как с Антониной Антоновной у Оленьки не было ни до, ни после, ни в России, ни во Франции. Судьба, наконец, ей улыбнулась и позволила отдохнуть и расслабиться после беспросветной гонки по кругу.

Они с Антониной Антоновной вставали в восемь утра, завтракали, гуляли в парке Тюильри, на обратном пути заходили в кондитерские, покупали всякие вкусности и деликатесы, обедали дома или в ресторане. После обеда Антонина Антоновна мирно дремала на кушетке в гостинной, а Оленька читала вслух что-нибудь из русской классики. В пять часов пили чай со сладостями. Антонина Антоновна имела странную привычку заваривать чай минеральной водой Перье, объясняла, что это “совершенно необходимо” для здоровья и ровного цвета лица.

Два-три раза в месяц выходили в театр. Антонина Антоновна предпочитала Оперу Гарнье. Обе наряжались под стать шедевру архитектуры – вечерние платья, эффектные шляпки, замысловатые прически. Украшения – жемчуг, бирюза, малахит, янтарь. Драгоценные камни Антонина Антоновна не любила, считала, что они – для людского тщеславия. Возвращаясь домой, обменивались впечатлениями, пока Оленька освобождала старушку от нарядов и укладывала в постель – антикварную расписную кровать Жозефины, жены Наполеона. В девять вечера Оленькина работа заканчивалась. До Елисейских полей был всего один квартал, она с удовольствием гуляла по ночному Парижу, радовалась своей удаче.

О будущем, о любви и о мужчинах не думала – слишком хорошо и покойно жилось у Антонины Антоновны, ее женский организм притих и никакие инстинкты не беспокоили.

Через шесть месяцев курортной жизни Оленьке позвонила подруга. Звали ее тоже Ольга, но из-за маленького роста друзья окрестили ее Олёк. Родом из глухого Поволжья, Олёк без взяток и блата поступила и закончила московский технический институт, пять лет существовала на одну стипендию, после защиты диплома отказалась от распределения в Барнаул, всеми правдами и неправдами цеплялась за столицу. Три тяжелых года Олёк жила без московской прописки по подругам и знакомым, кое-как перебивалась случайными заработками, все ее имущество составлял один чемоданчик с вещами.

Присутствия духа Олёк никогда не теряла, была задорна и весела – это и сблизило ее с Оленькой. Поклонников и “воздухоплавателей” у Олька всегда хватало, но замуж она не спешила, крутила-вертела мужчинами как хотела.

И вот Олёк приехала из Москвы завоевывать Париж, из друзей – только Оленька. Друзьям надо помогать, и Оленька тайком пустила Олька переночевать на своей половине.

За три дня Олёк нашла работу в армянской пекарне в Альфортвилле, парижском пригороде, сняла там комнату, чтобы ходить на работу пешком и не тратить время и деньги на транспорт.

Слух о роскошных апартаментах Оленьки облетел русский Париж и к ней потянулись на ночь-две-три близкие и дальние знакомые, бывшие однокурсники, друзья друзей, незнакомые люди, которым “совершенно некуда податься”, и только у Оленьки на Рю Бальзак находилось пристанище.

– А что такого? – говорили ей. – Мы придем поздно, когда старушка уснет, уйдем рано до вашего подъема.

Постепенно сложилась странная ситуация: в спальнях для гостей всегда кто-нибудь жил. Случайные люди с чемоданами и мешками покупок с блошиных рынков, “челноки” из России и бывших республик СССР, влюбленные, которые не могли найти укромного уголка, чтобы уединиться, нелегальные эмигранты без документов, девушки “трудной судьбы”…

Оленька никому не могла отказать в крыше над головой, ведь в ее распоряжении были четыре спальни! Можно устроить на ночлег целый полк несчастных, которым нечем платить за гостиницу или квартиру!

Антонина Антоновна о гостях на половине Оленьки ничего не знала. Как всегда они вместе завтракали, обедали, читали, беседовали, вечеряли.

Иногда приезжал Франсуа, сын Антонины Антоновны – сорокапятилетний бизнесмен приятной наружности. Он вежливо здоровался с Оленькой, осведомлялся о делах, давал полезные советы.

Старушка часто вздыхала, когда говорила о сыне, дескать, до сих пор не женат, детей нет, и посматривала на Оленьку, которую искренне полюбила и прониклась ее судьбой.

Антонина Антоновна много распрашивала про Россию и нынешних эмигрантов. Ее родители бежали из Петрограда после революции в 1918-ом, сама она родилась в Париже. У Оленьки хватало драматических историй, старушка охала и прикладывала кружевной платочек к глазам.

После одного из рассказов, расчувствованная Антонина Антоновна позвонила давнему приятелю мужа, министру внутренних дел, и договорилась о Виде на жительство для Оленьки.

Для сотен тысяч страдальцев из многих стран эта французская грин-карта – сокровенная мечта, годы и кучи денег уходят, чтобы ее получить. Сколько народу живет во Франции нелегально, а Оленька на следующий день держала заветный пластиковый квадратик. Повертела в руках, пожала плечами, дескать, чего не бывает!

В конце осени, когда в саду Тюильри облетела листва, Антонина Антоновна простудилась во время прогулки и слегла с воспалением легких. В восемьдесят девять лет заболевание крайне опасное и ее на Скорой помощи отвезли в госпиталь возле собора Нотр-Дам.

Оленька переживала за добрую старушку, навещала каждый день, задерживалась допоздна, приносила букеты свежих цветов для поднятия настроения.

На девятый день активной терапии Антонине Антоновне стало лучше. Она охотно разговаривала, интересовалась событиями в городе, премьерами в театрах. У нее проснулся аппетит – верный признак выздоровления.

Больничная кухня старушке не нравилась, и врач разрешил готовить для нее домашние блюда, только бы они соответствовали его предписаниям. Оленька приносила судки с овощными супами, паровыми котлетами, сырниками, запеканкой, картофельным пюре. Врач надеялся выписать Антонину Антоновну недели через две.

Вернувшись поздно вечером из госпиталя, Оленька застала на кухне давнюю подругу: Олёк бросила армянскую булочную, завела любовника рок-музыканта, выкрасила волосы в фиолетовый цвет, сменила скромный костюмчик на черную кожаную мини-юбку, мотоциклетные сапоги и куртку с цепями и заклепками. Оленька ее даже не узнала с первого взгляда.

– Мы припаркуемся у тебя на пару дней, – вместо приветствия выпалила Олёк.

– Пожалуйста, одна спальня как раз освободилась…

Утром на кухне, позевывая, потягивая пиво из банки и приходя в себя после бурной ночи (“О, бэйби, что за мальчик этот гитарист!”), Олёк предупредила, что у нее сегодня День рождения, она хотела бы устроить небольшой дружеский ужин, и просила Оленьку не задерживаться в госпитале.

Тот день для Оленьки выдался тяжелый – у Антонины Антоновны поднялась температура, временами она впадала в забытье, держала Оленьку за руку словно за спасательный круг. После полуночи жар спал, Оленька высвободила руку и отправилась домой. Решила подышать свежим воздухом после госпиталя, пройтись пешком – от Нотр-Дам до Елисейских полей недалеко. Перешла через мост к Лувру, дальше – вдоль музея по Рю Риволи до площади Согласия, оттуда по Елисейским полям мимо театра Лидо и направо – на свою Рю Бальзак.

Не доходя почты, увидела дюжину полицейских машин и фургонов, подивилась, что они делают на тихой респектабельной улице, и свернула под арку своего дома.

Весь внутренний двор ярко освещали прожектора. Полицейские в бронежилетах, касках, с пистолетами и автоматами обыскивали группу мужчин: разного возраста, длинноволосых, бритоголовых, татуированных, стоявших лицом к стене, широко расставив ноги и упираясь руками в кирпичную кладку. Какие-то полуодетые девушки и женщины в наручниках сидели на каменной мостовой внутреннего дворика. У Оленьки сжалось сердце от нехорошего предчувствия, ей захотелось развернуться и уйти.

Перед дверью в подъезд стоял бледный как полотно Франсуа, сын Антонины Антоновны, рядом с ним – консьержка. Она что-то оживленно говорила двум полицейским, те быстро записывали в блокноты. Заметив Оленьку, консьержка показала на нее польцем. К Оленьке бросились полицейские, ни слова не говоря, скрутили руки и защелкнули на запястьях наручники.

Потом был мучительный, долгий кошмар. На суде обвинение представило вещественные доказательства: пакетики с героином и кокаином, шприцы, кисеты с марихуаной, много фотографий: курящие, колющиеся мужчины и женщины, групповые оргии в спальнях, разбитая посуда, прожженые диваны, заблеваный паркет, гора усилителей и аппаратуры в гостинной.

Не выдержав громкости звука, соседи позвонили консьержке, та – сыну Антонины Антоновны, он примчался в квартиру и вызвал полицию.

Оленьку обвинили в производстве и распространении наркотиков, в незаконном содержании подпольного публичного дома, проституции, торговле “живым товаром”, обмане Антонины Антоновны, ограблении и в покушении на отравление.

Друзья и знакомые от нее отвернулись. Олёк пропала неизвестно куда – от облавы она сумела ускользнуть. О родителях в Москве и Антонине Антоновне Оленька ничего не знала.

Денег на адвоката у Оленьки не было, бесплатный общественный защитник, предоставленный французским правосудием, откровенно ее презирал.

Оленьке дали много лет по максимуму в тюрьме строгого режима. Произошло все настолько неожиданно, что Оленька не успела толком испугаться и понять, что с ней произошло. Отчаяние навалилось, когда за ней захлопнулись ворота тюрьмы в Нормандии.

Через год ее нашла Злата, с которой Оленька когда-то работала в ресторане, приехала навестить, долго распрашивала, что же в действительности произошло. Злата рассказала Оленьке, что Антонина Антоновна не сумела выздороветь и скончалась в госпитале. У отца в Москве случился инфаркт, когда до него дошли газеты с фотографиями и статьями с процесса, он умер, не приходя в сознание.

Новости подкосили Оленьку: она ходила, работала, делала, что приказывало тюремное начальство, остальное время сидела на койке, невидящими глазами смотрела в стену.

Финансы не позволяли Злате нанять адвоката, но она напечатала в интернете десяток статей об Оленькином деле и обратилась за помощью ко всем сочувствующим. На русском вебсайте “Одноклассники” о судьбе Оленьки прочел ее бывший однокашник по прозвищу Жирный Вадик. Он был влюблен в Оленьку с пятого класса, сначала тайно, потом – явно. Оленька над ним смеялась, щелкала по носу, Жирный Вадик терпел, сопел и ждал своего часа.

Когда началась перестройка и Россия ринулась в капитализм, Вадик оказался в правильное время в правильном месте и быстро разбогател. Олигархом не стал, но деньги сделал большие. Пару раз он встречался с Оленькой, предлагал жениться, обещал осыпать золотом. Оленька по-прежнему отшучивалась, от золотых гор отказывалась.

Жирный Вадик нанял самого свирепого питбуля из парижских адвокатов. Сколько это ему стоило – неизвестно, но через два месяца Жирный Вадик появился на лимузине у ворот тюрьмы.

Оленька вышла в оранжевом комбинезоне, ничего не понимая и не веря в освобождение.

В своем доме возле Версаля Жирный Вадик, запер Оленьку в спальне и насиловал две недели, потом отвез в Париж и высадил на углу Елисейских полей и Рю Бальзак – в новом платье Версачче и с тысячей евро, которые запихнул ей в лифчик.

Так Оленька вернулась…

4. Эрик

Оленька сняла квартиру, вернее – квартирку, вернее – студию, комнату под крышей на шестом этаже в здании без лифта. Душ и раковина в комнате, а туалет в конце коридора, похожего на студенческое общежитие. Квартплата выше, чем за двухкомнатную квартиру в Клишах, но зато теперь Оленька в самом центре Парижа на Елисейских полях. Location, location, location… – правильно говорят американцы.

В комнате – раскладной диванчик, белые голые стены да потемневшие деревянные балки под потолком, а надо куда-то сложить вещи, повесить платья, расставить книги. Оленька позвонила Злате и попросила съездить с ней в магазин, чтобы купить какую-нибудь мебель. У Златы – микроавтобус, в него можно загрузить все покупки.

Поехали на окраину Парижа в огромный магазин Леруа Мерлан. Долго ходили по этажам, выбирали полки, ящики, тумбочки, столики, меряли их рулеткой и сверяли с размерами комнаты. Головоломка, которую трудно решить: то стол не помещался, то холодильник, то не хватало высоты потолка, то не раскладывался диван.

Наконец, Злату осенило: один шкаф во всю стену! Внутри – вешалки для одежды, полки для белья и обуви, ящики для всяких мелочей и посуды. Плюс в нем откидной столик! Когда дверцы закрыты – чистая белая поверхность с хромироваными ручками и зеркалом в полный рост. Благодаря зеркалу комнатка будет выглядеть просторнее. И цена умеренная, вполне по Оленькиному бюджету.

Погрузили большие плоские коробки с разобранным шкафом на тележку для мебели, сверху горой – остальные покупки, и спустились на лифте в гараж. В Златкин Оппель укладывали коробки и так и эдак, но все хозяйство не помещалось. Оленька готова была заплакать. На счастье, мимо проходил высокий молодой человек и, видя их мучения, галантно предложил помочь.

Для начала он вынул все, что пытались запихнуть Злата и Оленька, потом сложил сиденья, аккуратно и толково разместил покупки, а когда узнал, что шкаф надо поднять на шестой этаж и собрать, согласился выручить девушек.

Пока ехали, молодой человек рассказал, что зовут его Эрик, что он – эстонец, служил в эстонской армии, работал в России и в Германии, говорит на немецком, французском, английском и русском языках, занимается спортом, во Франции – три года, днем работает в охране, ночью – вышибалой в баре с дискотекой. По-русски Эрик говорил с сильным акцентом, иногда забавно путал слова – сказывалось отделение Эстонии от Матушки-России.

За несколько ходок Эрик поднял коробки и пакеты наверх. Злата шепнула Оленьке на ухо: “Какой мущщина!” и распрощалась: пора забирать дочку из детского сада. Эрик вынес все Оленькины вещи в коридор, освободил место для работы, не спеша собрал шкаф и надежно привинтил его к стене. От денег отказался, но согласился завтра выпить кофе – сегодня Оленька занята благоустройством.

Встретились в Старбакс Кофе на Елисейских полях, Эрик поинтересовался все ли в порядке со шкафом. Одна дверца плохо закрывалась – Эрик вызвался подрегулировать пока он рядом.

В студии Оленька встала на цыпочки и высоко подняла руку, чтобы показать, какая дверца. Обнажилась ее нежная подмышка с мягкими рыжеватыми волосками… Эрик приподнял ее сзади за талию, чтобы она дотянулась до дверцы, потом, не опуская, повернул к себе (атлет!) и поцеловал.

До вечера они занимались сексом на раскладном диванчике. Жесткая рама, правда, чувствовалась сквозь поролоновый матрасик. У Эрика, с его двухметровым ростом, ноги, свешивались с короткого дивана. Оленька сдерживала улыбку и не показывала, что ей смешно: была благодарна за помощь со шкафом, к тому же, он оказался интересным как мужчина. В восемь Эрик встал и оделся: пора на работу в бар.

Договорились встретиться на следующий день, погулять в Люксембургском саду, полюбоваться осенней листвой и цветами.

Оленька с утра бегала по магазинам: знакомая уезжала в Москву, надо было купить подарки многочисленным друзьям и родственникам, потом два часа беседовала с мамой по телефону, объясняла, какие документы необходимо собрать для начала процесса переезда к дочери во Францию, потом утешала подругу, от которой ушел муж, потом препиралась с электрической компанией из-за высокого счета, потом договаривалась о проведении вечера авторской песни…

Когда, опоздав на пол-часа, она прибежала к воротам Люксембургского сада, букет хризантем в большой руке Эрика походил на жалкий веник.

– Эричка, дорогой, прости, пожалуйста! Я никак не могла тебе позвонить, предупредить, что задерживаюсь: телефон просто раскалился! Я его отключила, чтобы добежать к тебе!

Желваки на гладковыбритых щеках Эрика ходили туда-сюда, серые глаза колюче смотрели из-под нахмуренных бровей.

– Я очшен прошу не опаздывать со мной на свидание, – размеренным голос попросил он.

– Эричка, посмотри – погода прекрасная, солнце светит, небо голубое! Пойдем, посидим на лавочке.

До темноты они целовались на каменной скамье в тихой аллее. Оленька сидела у него на коленях, сквозь легкий свитер он сжимал своими сильными руками ее небольшие груди с высокими сосками, гладил по ногам, животу и спине. Обоим пришлось спешить – ему на ночную смену в бар, ей – сидеть с детьми в русской семье.

Эрик Оленьке нравился: большой, симпатичный, положительный, не пьет, не курит, соблюдает диету, занимается спортом, много работает. В Эстонии у него остались родители: отец, бывший капитан сухогруза, вышел на раннюю пенсию, мать продолжала работать учительницей младших классов. Жили они в Таллине возле порта в хорошей трехкомнатной квартире.

Оленька – девушка правильная, мысленно примеривала, какой из Эрика получится муж, представляла себя, входящей в эстонскую семью с устоявшимися консервативными традициями, жизнь на берегу Балтийского моря, рождение двух белокурых голубоглазых детей – мальчика и девочку, поездки летом на дачу – на хутор где-нибудь около Пярну, Новогоднюю елку с подарками для всей семьи, потрескивание толстых поленьев в старинном камине…

В общем, к Эрику Оленька испытывала самые хорошие чувства и решила, что, их отношения могут развиться в большую любовь и счастливую семейную жизнь. Окрыленная мечтами, рассказала Злате о начавшемся романе.

– Молодец! – похвалила Злата. – Только будь внимательна, не сделай какую-нибудь глупость: эстонцы – народ чопорный, тугодумы, но уж если что-то решат, то потом их с этого не собьешь.

Эрик часто подрабатывал в лимо-сервисе – доставлял клиентов в аэропорт или оттуда в город. Позвонил Оленьке в конце дня, сказал, что он с машиной, свободен до полуночи и готов приехать за ней в бюро. Оленька обрадовалась, обещала быстро закончить. Эрик подъехал скоро, сообщил, что ждет. Оленька посмотрела на часы: пять минут, чтобы собраться.

Из России высветился имейл, на который Оленьке пришлось ответить: разница в три часа, завтра утром там начнут по нему работать. Ей хотелось завершить на сегодня производственные хлопоты и убежать к Эрику. Клиент на другом конце интернета обрадовался, застав Оленьку на рабочем месте, потребовал фактуры и платежи за последние пол-года, долго их проверял и просил объяснений. Оленька боялась смотреть на часы… В конце концов отправила решительный имейл, что ей пора, и вышла на улицу.

Возле подъезда стоял новенький Бентли, из открытого окна гремел тяжелый рок. Эрик сидел, сцепив пальцы на руле, и невидящим взглядом смотрел на заходящее между домами солнце. Оленька в красивом сарафане молча встала возле машины. Эрик ее не замечал, отрешенно смотрел на оранжевый диск солнца. Оленька протянула руку и погладила его по волосам:

– Эричка, извини, родной, закидали рабочим имылом, даже в туалет не могла выбежать…

Он вышел из машины, она подставила губы для поцелуя, он сухо приложился и открыл ей дверцу. Оленька подобрала широкий вышитый подол, устраиваясь с ним рядом.

– Ну, не обижайся! Это – работа, я действительно была очень занята, а ты уже приехал.

– Могла звонить, что задержаться…

– … задерживаешься, – поправила Оленька.

– Я знаю, что такой работа. Можно звонить.

– Но ты же не был занят, просто сидел в машине, слушал музыку. Мог бы книжку почитать. Я всегда беру с собой книгу, когда иду на встречу, и не обижаюсь, если приходится подождать, наоборот, радуюсь, что выдалось немного времени отдохнуть.

– Я не собачка, который ждет свой хозяин!

– Ну, конечно, нет! Прости меня, родной, еще раз! Но я такая – никогда не могу прийти во время. Все мои друзья и подруги давно к этому привыкли. Знаю, что это плохо, но ничего не могу с собой поделать.

– Я не любить опаздывать.

– Не нравится – выбрось меня на помойку! Я – женщина, –вспыхнула Оленька, – имею право быть в чем-то несовершенной!

– Послышай, приходить, когда договорились, это не какой-то редкий качеств. Работа, бизнес, нормальный человеский отношений стоять на уважение и вежливость. Точность для встречи – это вежливость к другой человек! Твои друзья прощать тебя, потому что любить тебя.

– А ты меня любишь?

– Любишь…

– Тогда почему не хочешь простить мои маленькие недостатки?

– Пойми, для меня корректность – очень важный. Я уважать другой человек, с который встреча.

– Но ведь ничего страшного из-за моего опоздания не произошло: небо не упало на Землю!

– Объяснять по-другому: ты опаздала, значит, ты обругала человек, который ждал. Твой лучший подруга задержать свой концерт на тридцат пьять минут, потому что ты опаздать, а ты пришла и – в туалет, все слышать спускать унитаз!

– Я выпила много чая, мне необходимо было пописать! Инача бы лопнула!

– …Старый художник с гостями ждать тебя и не показывать картины, а ты разговаривать по телефону у подъезда! Как это по-русски?… Хамство!

– Ну, что ты такое говоришь! Это совсем разные вещи! Ты смешиваешь кислое и горячее!

– Для меня это так. Ты обругать грубый слова русский язык.

– Эричка!…

Оленька ловко перебралась через рычаг скоростей к Эрику на колени и запечатала его гневную тираду своими мягкими губами. Потом горячо успокаивала обиженного эстонца у себя на раскладном диванчике до сигнала телефона, что ему пора ехать за клиентом в аэропорт.

Об Эрике Оленька думала часто – он ей нравился все сильнее. Это еще не была Любовь с большой буквы, но все двигалось в ее сторону. Несколько раз на улице, в ресторанах, кафе их случайно встречали Оленькины друзья, она деликатно представляла Эрика как своего Большого эстонского друга.

Эрик рассказал, что скоро получит лицензию на открытие своего агентства – будет сопровождать важных персон, звезд шоу-бизнеса, поставлять охранников в банки, отели, магазины. Люди для такой работы у него имелись – бывшие сослуживцы, знакомые по охране, родственники и друзья из Эстонии. Для начала собственного бизнеса он сумел скопить небольшой капитал: все годы, что работал, жил очень скромно, откладывал средства на счет с высоким годовым процентом. Открытие Эриком своего дела Оленьке импонировало – мужчина шел в гору! Пора серьезно рассмотреть планы совместной жизни.

Приближался День Благодарения. Во Франции этот американский праздник начали отмечать сравнительно недавно. Традиция осеннего сбора членов семьи по поводу поедания жареной индюшки только устанавливалась.

Оленьке идея праздника была симпатична: встретиться самым близким кругом, рассказать, что произошло за год, наесться до отвала. Вот только ее мама и старший брат с семьей жили в Москве, а родители Эрика – в Таллине. Решила, что все равно надо отпраздновать. Договорилась с Эриком, купила маленькую индейку (большую вдвоем не осилить), выяснила по интернету рецепт клюквенного соуса.

Перед работой Оленька заскочила к Эрику – он дежурил в банке Лионский Кредит, передала ему ключ от своей студии, чтобы сразу приходил к ней. Сама рассчитывала вернуться домой минут через сорок после него. Эрик, когда брал ключ, выглядел торжественным и многозначительным.

С утра Оленька переводила для русских клиентов, покупавших большой дом на авеню Клебер. Вместе с шефом водила их по этажам, показывала, рассказывала. Затем все поехали в бюро, где начался сумасшедший дом: нотариус требовал добавочных гарантий, большие архитектурные планы этажей куда-то запропастились, спецификации и пояснения, которые Оленька долго и скруполезно переводила на русский язык, не хотели распечатываться, интернет не работал… Покупатели нервничали и капризничали как дети: еще бы, миллионная сделка, а делопроизводство организовано из рук вон плохо!

Шеф пытался исправить ситуацию, скороговоркой сыпал по-французски. Оленька с трудом поспевала с переводом, на ходу поправляла небрежные пояснения шефа, иначе крепкие русские клиенты с татуировками на запястьях ничего бы не поняли в казуистике французского нотариата.

В час дня, святое для французов время обеда, переговоры закончились и шеф повел русских в ресторан. Оленька сбегала купила новый принтер, распечатала чертовы поэтажные планы, перезагрузила модем, ответила на вагон имейлов, пришедших, пока модем не работал. В придачу ко всем конторским проблемам, позвонила мама: у нее протекла батарея отопления и отключилось электричество, а в Москве уже наступил холодный ноябрьский вечер!

Бедная Оленька звонила из Парижа в аварийные службы, нашла электрика и сантехника, у которого не оказалось необходимых прокладок, перевернула пол-Москвы, нашла прокладки! Когда смогла взглянуть на часы, сердце у нее похолодело.

…В центре столика на фарфоровом блюде лежала украшенная зеленью, обложенная золотистой картошкой, аппетитно зажаренная, но безнадежно остывшая индейка. Белоснежная скатерть, красивые тарелки, серебряные приборы, хрустальные бокалы, витые свечи, клюквенный соус в севрском соуснике… И маленькая ювелирная коробочка, перевязанная золотой ленточкой.

На складном стуле спиной к двери сидел Эрик в накрахмаленной рубашке с галстуком и новых брюках, голова низко опущена. Оленька положила ладони на его поникшие могучие плечи:

– Эричка…

– …можно был звонить…

– Прости, родной, меня раздирали на части… и мама с ее водопроводными проблемами…

– …один слово и я не сходить с ума…

– Не сердись, я же пришла, все в порядке…

– … один слово, всего один секунда…

– А у меня для тебя сюрприз: я без лифчика!

– Позвони, когда перестать ругаться матом.

Эрик поднялся со стула – Оленькины руки беспомощно скользнули по его спине, и вышел.

– Златка, что мне делать? Он принес обручальное кольцо, а я опоздала на три часа и толком не извинилась!

– Ты что, серьезно, не можешь не опаздывать, даже когда твоя судьба решается?

– Златочка, я не знаю, что со мной, – по щекам Оленьки текли крупные слезы. – Стараюсь как лучше, всем помогаю, работаю по двадцать часов в сутки, и всюду опаздываю – никогда и никуда не прихожу во время, даже на работу, подвожу людей, пропускаю поезда и самолеты – и ничего не могу с собой поделать! Какой-то злой рок…

– Твоя судьба решалась! Русские бандиты подождали бы с домом до завтра, а в Москве у тебя брат – помог бы матери…

– Зарплата всего бюро зависела от контракта на дом, а брат – такой медлительный и неорганизованный! Они бы не смог найти вечером в Москве водопроводчика и электрика. Мама бы замерзла и заболела…

– Пожила бы пару дней у сына! Эрик пришел делать предложение! Купил кольцо, сервиз, зажарил индейку, приготовил соус, накрыл праздничный стол, ждал намытый-надушенный, а ты даже не позвонила – плевать на него хотела!

– Неправда, я люблю его! От моего опоздания никто не умер! Все живы и здоровы! Почитал бы книжку – их у меня целая полка…

– У тебя тяжелый клинический случай! Обратись к психиатру – может таблетки помогут. Или ищи идиота, который со счастливой улыбкой будет тебя ждать на коврике возле двери и приезжать на твои звонки, как девушка по вызову!

– Что у всех за паранойя? Да, бывает, я задерживаюсь. Это не война! Не цунами! Ничего страшного не произошло!

– Как он сказал? “Перестань ругаться матом!”