Текст книги "Цицианов"

Автор книги: Владимир Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

Тем временем устрашенный Аббас-Мирза ушел за Араке. 2 июля Цицианов без помех стал обкладывать Эриванскую крепость. Она представляла собой два соединенных четырехугольника с башнями по углам, причем стены были двойными и перед каждой имелся ров, заполненный водой. Штурмующие должны были запастись двойным комплектом лестниц, поскольку первая стена была ниже второй, а взбираться на невысокую стену по высоким лестницам не очень удобно. С одной стороны крепость примыкала к реке, так что недостатка воды осажденные не испытывали. Когда первые ядра ударили в городские стены, хан выслал парламентеров, сообщив о готовности сдать крепость и попросив три дня на подготовку «кондиций» капитуляции. Однако в условленный срок никто с ключами от городских ворот не явился. Тогда Цицианов напомнил о своем присутствии коротким, но интенсивным обстрелом города. Тут же прибыли парламентеры и объявили, что хан готов подписать мир на русских условиях, но боится «буйной черни» и просит еще два дня, чтобы ее успокоить. Главнокомандующий согласился потерпеть. Но и через два дня он не дождался капитуляции и снова отдал приказ о бомбардировке. Представители хана вновь не замедлили прибыть и объяснили, что все было готово к сдаче, но духовенство выступило против соглашения с гяурами, и потому хану нужно еще два дня, чтобы подкупить наиболее влиятельных мулл. Цицианов рассвирепел и дал два часа, пообещав после этого взять город приступом, перебить всех защитников и казнить хана за его коварство. Здесь князь явно блефовал: выяснилось, что боеприпасов и провианта мало, а полевая артиллерия не в состоянии нанести серьезный ущерб древним, но очень прочным укреплениям Эривани. Вскоре стали ясны причины, по которым хан тянул время: на подмогу шло многочисленное войско во главе с самим Баба-ханом.

При осаде Эривани была выбрана следующая схема расположения войск. Конница, батальон Кавказского гренадерского полка и штаб Цицианова расположились с северной стороны в районе городского базара и караван-сарая. Этим участком командовал полковник Симанович. Влево от него позиции занял батальон Саратовского полка во главе с генерал-майором Портнягиным, героем штурма Гянджи. С восточной стороны подступы к Эривани (Кашгарское предместье) закрывали два батальона гренадер генерала Тучкова и Тифлисский полк генерала Леонтьева. С южной стороны сплошное заграждение устроить из-за недостатка войск не представлялось возможным, и потому здесь возвели редут на полторы роты. Командовал укреплением майор Саратовского пехотного полка Нольде. Поскольку Аббас-Мирза встал на реке Гарничай, между редутом Нольде и лагерем Тифлисского полка возвели на Мухалнетском бугре еще небольшой редант на 40 человек. Чтобы противник не мог просочиться через сады, окружавшие город, в них расположили 9-й егерский полк полковника Цехановского.

14 июля 1804 года Баба-хан прямо с марша без раздумий атаковал войска Цицианова. Русские попали в клещи: с одной стороны наступала шахская конница, с другой – совершил вылазку эриванский гарнизон, воодушевленный долгожданным «сикурсом». Персы напали ночью, чтобы уменьшить эффективность действий регулярных войск. Отчасти их расчет оправдался, темнота помешала наладить связь между отдельными частями осадного корпуса. В самом тяжелом положении оказался отряд майора Нольде. 56 солдат и офицеров в течение нескольких часов отбивали атаки трехтысячного войска. Сам бравый майор и его подчиненные – штабс-капитан Цыренев, поручики Кофтырев и Кубовский, прапорщик Рагер – «ободряли» солдат и сами вступали в рукопашные схватки с персами. Оборона этого редута представляет одну из героических страниц в истории российского оружия, подобно флешам Багратиона и курганной батарее Раевского. Так же отважно дрались защитники Мухалнетского реданта, несмотря на гибель своего командира поручика Мигданова. В критическую минуту сказался опыт полковника Цехановского. В кромешной темноте ситуацию можно было оценить только по звукам боя: размеренные пушечные выстрелы и дружные залпы ружей означали, что пехота без суеты отбивает натиск, а пушкари картечью охлаждают горячность врага; беспорядочная ружейная трескотня была уже тревожным сигналом: противник напирал, и солдаты палили, не дожидаясь команды; если же стрельба вдруг резко умолкала, бывалые солдаты крестились: началась резня, когда возиться с заряжанием уже не хватало времени. Именно это услышал Цехановский и повел своих егерей на выручку. Подойдя в темноте с тыла к наседавшим персам, он приказал ударить в штыки и кричать «ура» как можно громче. Опасаясь окружения и не ведая, что русских всего несколько десятков, противник бросился в бегство. В трудное положение попал и отрад Леонтьева. Сдерживая натиск персидской конницы, он «прислонился» к скале, но на нее вскарабкались вражеские стрелки и в считаные минуты уложили наповал восьмерых офицеров и 120 солдат. Чтобы очистить гору, был послан отряд поручика Лабынцева, известного впоследствии кавказского генерала. Он выгнал неприятельских стрелков, но понес такие потери, что не удержал позиции. Вторую попытку доверили прапорщику с «говорящей» фамилией Выскребенцев. Он действительно выскреб сарбазов из расщелин, где те укрывались, и спас свою часть от неминуемой гибели. Но патроны и вода кончались, а отойти от скалы Леонтьев не мог, так как в этом случае он подставил бы фланги и тыл под удар многочисленной кавалерии. Наконец раздались звуки барабанов – на подмогу пришел батальон саратовцев во главе с капитаном Кушелевым.

Сражение под Эриванью заметно отличалось от предыдущих схваток с персами. Присутствие самого Баба-хана придало войскам невиданную раннее стойкость, ставшую для русских неприятным сюрпризом. Дважды складывалась критическая ситуация, когда бой шел буквально в нескольких шагах от склада припасов, накануне доставленных из Грузии. Если бы персам удалось поджечь зарядные ящики и фуры с порохом, осаду пришлось бы снять уже на следующий день. И все же русским удалось разгромить противника. Потери составили убитыми и ранеными 13 офицеров и 166 солдат; вражеских же тел на поле боя с рассветом подобрали более тысячи. За эту победу Цицианов получил орден Святого Владимира 1-й степени, хотя сам он мечтал о Георгии 2-й степени, том самом ордене, который получил Гудович в 1791 году за взятие Анапы.

Разгром персов позволил сделать осаду Эриванской крепости более «строгой». Гарнизон сначала вел себя сдержанно, беспокоя осаждавших только дальними и потому безвредными выстрелами, а также отдельными попытками выбраться за цепь русских постов или, наоборот, пробраться в крепость, пользуясь пышной зеленью садов и кромешной темнотой южных ночей. Шансы пройти незамеченными были невелики, поскольку кроме армейских постов окрестности Эривани патрулировали конные пикеты из отрада союзного России Джафар-Кули-хана. В полевом сражении от этих всадников было мало проку, но для караульной службы, а также для всякого рода «партизанщины» они были просто незаменимы. Некоторым из лазутчиков подобные попытки стоили жизни, поскольку солдаты не особенно старались брать пленных, опасаясь удара кинжала, которым персы умело владели. Время от времени тревогу устраивали армяне-перебежчики, доставлявшие сведения о положении в Эривани. Порой неподалеку от лагеря появлялись неприятельские отряды, однако активных действий они не предпринимали, ограничиваясь наблюдением за происходящим. Магомет-хан либо надеялся закончить дело миром, либо тянул время. По-прежнему с завидной регулярностью он отправлял посланников к Цицианову; их переписка продолжалась до сентября 1804 года. Однако хан всячески уклонялся от принятия присяги, ссылаясь теперь на то, что его семья находилась в заложниках у персов. Русский главнокомандующий предложил эриванскому владыке захватить отряд шахских войск, с тем чтобы обменять знатных пленников на его родню.

Чтобы сэкономить скудные запасы провианта, 20 июля команда фуражиров (27 повозок) отправилась в окрестности Эчмиадзинского монастыря – накосить созревшую пшеницу. Тем временем солдаты резали кустарник и плели туры – огромные корзины, которые затем наполнялись землей и служили защитой для артиллеристов на осадных батареях (или, как их тогда называли, бреш-батареях). В ночь на 23 июля туры установили на правом фланге. Бесшумно это сделать, разумеется, не удалось; персы открыли шквальный ружейный огонь, но спасительная темнота уберегла русских солдат от больших потерь: только один сапер был ранен.

Цицианов понимал, что Баба-хан не будет сидеть сложа руки и ждать, когда противник возьмет Эривань. И действительно, в тот же день пришло известие, что основные силы противника, располагавшиеся до того времени на значительном удалении, в районе селения Шарури, передвинулись ближе, к реке Гарничай. На рассвете появились отряды персов. В лагере были приняты меры на случай внезапного нападения, которое, по слухам, готовилось ночью. Поскольку неприятельских лазутчиков постоянно ловили, Баба-хан пошел на хитрость: 24 июля в лагерь приехал туркмен, якобы с «поклоном» от своих старшин. Его, однако, заподозрили в «шпионстве» и посадили под арест. Тем временем противник постепенно накапливал силы вблизи крепости. На берегу речушки Карабулах три сотни персидских всадников, проехав неспешно вдоль позиций, стремительно атаковали казачьи пикеты. Станичники не сплоховали и встретили нападавших дружными залпами. Те отхлынули, но при этом сумели угнать 35 лошадей, которых спешенные казаки укрыли от полуденного зноя в овраге.

Разведка донесла, что сын Баба-хана расположился лагерем на значительном удалении от основных сил. Цицианов загорелся идеей нанести противнику неожиданный ночной удар. Поскольку персы считали себя нападающей стороной, они не выставляли караулов: опасаться атаки, по их мнению, должны были русские, многократно уступавшие им в численности. Цицианов решил рискнуть: для пополнения отряда, направлявшегося в ночной рейд, пришлось полностью обнажить левый фланг осадной линии. Чтобы обеспечить себя от неожиданной вылазки, на ключевую позицию на Тифлисской дороге был выдвинут пехотный батальон. «Осажденные, пользуясь оным снятием, выпускали лошадей из крепости на корм и во многом числе выезжали туда, где происходило сражение, и вновь въезжали свободно, чему препятствовать мы не могли по малолюдству своему», – писал по этому поводу мемуарист, участник похода.

С наступлением темноты 570 солдат, 100 драгун, 30 казаков и 100 конных грузинских милиционеров при шести орудиях двинулись в поход под командой генерал-майора Портнягина. Вместе с ними выступила и сотня всадников Джафар-Кули-хана Хойского. Несмотря на всю тщательность подготовки, операция своей цели не достигла. Застать противника врасплох не удалось: к лагерю персов русские подошли уже на рассвете. Сын шаха не принял боя и, поспешно сняв палатки, бежал на соединение с отцом, который также ускоренным маршем шел к нему на помощь. Отойдя на приличное расстояние, противник занял господствующие высоты и стал ждать атаки. По некоторым данным, операция сорвалась из-за всадников Джафар-Кули-хана, которые не сумели или не захотели соблюдать тишину во время марша и переполошили своим гиканьем часовых в персидском лагере. Как бы то ни было, Портнягину пришлось возвращаться к Эривани, отбивая атаки многочисленных конных отрядов. Как писал участник похода, «каре, ретируясь через целый день, отстреливаясь то орудиями, то высылаемыми фланкерами, поражало нападавших так, что урон их безошибочно можно положить до 800 человек. С нашей стороны двое убито и 60 ранено». На следующий день, на рассвете, полагая, что русские отдыхают после трудного похода и утратили бдительность, персы совершили вылазку на батарею, охраняемую ротой егерей капитана Фирсова. Однако расчет на внезапность не оправдался, нападавших прогнали «с уроном». 26 июля отличился генерал-майор Леонтьев: окруженный противником в 20 верстах от Эривани, он сумел без потерь провести в лагерь обоз из 260 вьючных лошадей с провиантом.

Не добившись успеха с помощью лазутчиков, персы решили нащупать слабые места в осадной линии с помощью «разведки боем». В ночь с 30 на 31 июля их отряды неоднократно выступали из городских ворот, но без особого успеха. Днем же 31 июля «подошла персидская сила и, приближаясь до садов, протянулась по высотам; по показаниям вышедших – с намерением напасть, но, убоясь, ничего не предпринимала, а во 2-м часу, когда удалилась, то человек до 200 учинили вылазку на бастион майора Монтрезора, но прогнаны с уроном их убитыми 5 человек». В августе картина событий принципиально не изменилась: персы проверяли бдительность караульных вылазками небольших отрядов и посылкой отдельных шпионов. С внешней стороны осадной линии противник развлекался тем, что подъезжал на ружейный выстрел и наудачу палил по пикетам. Поскольку жена Джафар-Кули-хана, воевавшего на стороне русских, находилась заложницей в Эривани, Магомет-хан позволял знатной пленнице обмениваться с мужем посланиями. Русская сторона сначала озадачилась сердечностью противника, но вскоре подоплека действий хана стала ясна. Вот что писал капитан Сымонович в своем дневнике: «10-го вышел из крепости персиянин под видом присланного к Джафар-Кули-хану от его жены, но при допросе сознался, что цель его выхода предположена Келб-ханом и Мамад-ханом (Магомет-ханом. – В. Л.)на тот конец, чтобы рассеять между нами разные слухи к устрашению нашему; который по допросе и отпущен в крепость».

Скучная осада оказалась не по душе грузинской милиции. Не годились грузинские князья и для караульной службы, которую они считали ниже своего достоинства. В итоге Цицианов отпустил ополченцев по домам, однако закончилось это печально. «С 7-го на 8-е отправились в Тифлис грузинские князья с дворянами и своими людьми, всего до 150 человек, которые, отъехав не более 30 верст, разбиты неприятельской партией и полонены, кроме нескольких, спасшихся бегством и давших о том знать», – записал в своем дневнике тот же капитан Сымонович.

А вот положение осажденных быстро ухудшалось. Свидетельством тому стали участившиеся попытки жителей Эривани вырваться за кольцо блокады. 10 августа, «ночью часу в третьем, вышла из крепости партия персиян до 200 пеших и до 100 конных, и несколько с ними арб, которая нашими секретными пикетами по сильной перестрелке обращена, исключая несколько конных, прорвавшихся мимо казачьего пикета, при каком случае ранен один гренадер; с их стороны найден убитым один персиянин и две лошади. Урон же должен быть неприятельский чувствителен, полагая тем паче, что по нем и из пушки сделан выстрел картечью; но достоверно узнать нельзя из-за обычая их не оставлять тела убитых и раненых…». В городе начались болезни. Дело дошло до того, что Магомет-хан просил прислать лекаря для своего захворавшего сына, но в ответ получил приглашение сдаться и уже на правах почетного пленника пользоваться всеми медицинскими ресурсами русского войска. 12 августа храбрый капитан Фирсов сумел благополучно доставить в лагерь вьюки с солью и двух племянников Джафар-Кули-хана, на которых персы устроили облаву. Они намеревались захватить мальчиков в плен, а затем шантажировать дядю, вынуждая его отказаться от союза с русскими. 13 августа противник вновь проверил бдительность русских патрулей. Вот как это было: «Персидское войско тысячах в семи под начальством самого Баба-хана показалось от Гар-ничая с утра и, приближась к облежанию, разделилось на пять колонн и заняло высоты, где остановясь, другие показывали намерения атаковать нас, и партии весьма близко подъезжали к верхним садам, но скоро удалились. Со всем тем им удалось угнать 55 подъемных лошадей Саратовского полка, коих пасли фурлейты в садах, к внешней стороне оных без прикрытия, и предались все сну. При том некоторые фурлейты и денщики по легкомыслию и мнимому удальству удалились версты за 4 за фуражом, а более за фруктами без всякого вооружения. Сии, будучи рассеяны по садам, тогда увидели неприятельскую партию, когда были окружены и потому некоторые спаслись бегством. 1 рядовой убит, 2 рядовых и 2 фурлейта Саратовского полка без вести пропали; 1 денщик Нарвского драгунского полка и 2 казака захвачены персиянами. Между тем из крепости производилась пушечная пальба бомбами и ядрами по нашим. Это при всяком появлении неприятельских партий производилось. Наконец в первом часу ударила вылазка из крепости в 300 человек на батальон полковника Козловского, которая, по трех выстрелах картечью от него и двух ядрами от егерей также и по перестрелке ружейной, побежала назад, потеряв человек 15 убитых. Причем ранен офицер один и три гренадера, а часу во втором неприятель удалился: до 300 человек пошло к Канагиру, а прочие к Гарничаю».

После этой операции осажденные заметно приуныли, а побеги из крепости участились. Вся вторая половина августа прошла в перестрелках, в попытках персов в одиночку и небольшими группами выбраться из крепости. Русские испытывали недостаток в провианте; правда, до некоторой степени он смягчался походами групп фуражиров в Эчмиадзин, откуда привозили накошенный хлеб. 22 августа посланный с этой целью отряд майора Левицкого при возвращении в лагерь попал в окружение, но успел занять неприступную позицию. На выручку ему отправился отряд майора Майонова с приданной ему пушкой. Несмотря на яростные атаки персов, оба отряда не только благополучно вернулись с ничтожными потерями, но и сумели доставить значительную часть запасенного провианта. Как ни странно, персы не сумели организовать действенную блокаду русского лагеря, несмотря на огромное превосходство в силах и в особенности в кавалерии. Отряды, посылаемые Цициановым, без особых проблем добирались до Эчмиадзина и доставляли столь необходимые жизненные припасы. В середине августа выяснилось, что в Эривани запасы муки почти закончились, но имеется значительное количество зерна. Тогда Цицианов решил отвести воду от канала, который приводил в движение колеса шести городских мельниц. Ход оказался очень удачным. Как записал у себя в дневнике Сымонович 27 августа 1804 года, «в полдень выходили из крепости человек до 50-ти, чтобы отведенную нами от мельницы воду опять привесть по-прежнему, но по перестрелке прогнаны без успеха. Ночью также покушались, но не допущены ружейными выстрелами».

Понеся значительные потери в открытом бою, Баба-хан решил одолеть Цицианова измором, отрезав его от Грузии. Ситуация становилась критической: хлеба не хватало – солдаты получали только четверть рациона. Пшеница, которую ранее косили солдаты, была сожжена персами на корню. Иссякли запасы водки и уксуса – средств, которые использовались для профилактики кишечных заболеваний. Чтобы не допустить появления дизентерии, русские солдаты из кислых и недозрелых плодов варили особый квас. Кроме того, они сушили листья полевого хрена, делали из них отвар, смешивали с фруктовым квасом и ставили для брожения; «через два дня получался весьма острый и крепкий напиток, укрепляющий желудок» [739]739
  Тучков С.А.Записки… С. 318.


[Закрыть].

Для доставки в лагерь необходимого провианта в крепость Караклис, где были собраны припасы, отправился отряд подполковника Монтрезора. Из всех полков отобрали сто лучших солдат, каждому выдали по сотне патронов. При поддержке трех легких пушек и грузинских милиционеров под командованием генерал-майора И. Орбелиани они должны были совершить быстрый ночной марш. Однако противник узнал об этом предприятии и окружил отряд превосходящими силами. Все предложения о сдаче Монтрезор и Орбелиани отвергли и отбивались несколько дней. Только после того, как кончились боеприпасы, а солдаты стали падать от усталости и жажды, персам удалось одержать победу. В живых осталось всего несколько человек. На месте гибели Монтрезора недалеко от села Сарали Эриванской губернии в 1805 году был установлен каменный памятник, эпитафию на котором, по преданию, написал сам Цицианов. Однако в 1827 году сильнейшее землетрясение разрушило монумент, и в 1840 году возвели новый пятиметровый обелиск. За его сохранностью поручили следить расквартированному неподалеку 15-му гренадерскому Тифлисскому полку [740]740
  Сокол К.Г.Монументальные памятники Российской империи. С. 198.


[Закрыть].

Монтрезор ранее успешно служил комендантом в Караклисе – важном пункте на пути между Эриванью и Тифлисом. Чтобы разом развеять у местных мусульман мысли о возможности мятежа, он посадил под арест двух авторитетных старейшин. Но толкового офицера заменили никуда не годным – майором Саратовского полка Ходжаевым. Последний некогда служил в гвардии сержантом, был в Персидском походе 1796 года «за переводчика», а затем исключен «по случаю неявки в полк». Обычно под такой формулировкой скрывалось элементарное дезертирство. Ираклий II «принял его в мнимую свою артиллерию капитаном, каковые чины он и кизлярским армянам раздавал за две головы сахара». Поскольку по условиям принятия Грузии в состав России все сословия сохраняли свои права и привилегии, Ходжаев стал капитаном уже русской службы, «…и как оказалось, что он не токмо артиллерийскую науку, но и арифметику не знает, то и написан в гарнизон, а через год пожалован чином по введенному закону по одному в полку производить в майоры». Новый комендант допустил грубейшую ошибку, освободив знатных арестантов. Не опасаясь за жизнь заложников, «татары» подняли мятеж и напали на отряд Монтрезора. Автор, описавший эту историю, посчитал нужным завершить свое повествование так: «При рассказах о сем деле я никогда не могу равнодушно слышать, что предание, сохраняя память о подвиге отряда Монтрезора, передает потомству только его имя, не упоминая о храбрых его сподвижниках. Если б было возможно, я хотел бы сделать известным даже всех простых воинов, участвовавших в сем деле. Чувства заставили меня выставить исчисленные здесь имена». Однако списки солдат не сохранились. Известно, что участь своего начальника разделили прапорщики Чирец и Верещага, поручик Ладыкин [741]741
  Санковский П.Материалы для истории русских за Кавказом // Тифлисские ведомости. 1831. № 12—14.


[Закрыть].

Известие о гибели отряда Монтрезора сделало положение корпуса Цицианова критическим. Четыре тысячи голодных солдат, имевших провианта всего на три дня и ограниченный запас патронов, оказались фактически зажаты между шеститысячным гарнизоном Эривани и шестидесятитысячным войском Баба-хана. На собранном военном совете князь попытался «продавить» решение о продолжении осады, мотивируя это распоряжением Александра I непременно овладеть крепостью. Однако генерал Тучков предложил отступить, собрать достаточно сил и вернуться с большими шансами на успех. Его поддержали другие военачальники, видевшие бесперспективность дальнейшей осады.

Отход русских войск осложнялся тем, что им надо было пройти обширное предместье Эривани – лабиринт узких и кривых улочек, где легко было устроить засаду. Цицианов помнил, какую резню устроили лезгины егерям генерала Гулякова в Белоканах, и принял все необходимые меры предосторожности. Он приказал выставить 80 постов, которые обеспечивали безопасный отвод войск и обозов. Кроме того, передвижение пушек, людей и повозок производилось таким образом, чтобы у персов создавалось впечатление о том, что русские готовятся к штурму. Баба-хан так опасался наступления противника, что, даже обнаружив его отход от стен Эривани, стал готовиться к отражению атаки: снял лагерь и расположил свои войска на высотах вдоль реки Залги. Когда же он выяснил действительные намерения Цицианова, было уже поздно – русские полки смогли двигаться по ровной местности, где они, построившись в каре, легко отбивали налеты персидской конницы. Главную проблему теперь представляло почти полное отсутствие продовольствия. Даже генерал Тучков в последние дни осады был вынужден питаться исключительно травой, напоминавшей по вкусу спаржу. Хотя Цицианов приказал избавиться от всех лишних повозок, их оказалось около 500 единиц. Прикрыть такую вереницу наличным числом людей было невозможно. «Сие заставило главнокомандующего прибегнуть к необыкновенному способу: узнав, что дорога идет степью, он велел построиться обозу в 30 рядов и окружить оный карем, коего передние и задние фасы для облегчения солдат шли вздвоенными взводами, а по отбою составляли обыкновенным порядком фронт. Хотя марш сей от ломки обоза продолжался около 10 часов, однако ж каре достигло до назначенного места безвредно и не потеряв ни одного человека» [742]742
  Там же. № 3.


[Закрыть].

Уже у самой грузинской границы произошел следующий эпизод. Генерал Тучков со своими гренадерами шел по долине, заросшей высокой и сухой травой, и нисколько не встревожился, увидев, что несколько всадников заехали с наветренной стороны. Когда же противник поджег траву, ситуация стала очень опасной. «Густой дым и пламя со всех сторон нас окружали, а треск от горящей травы совершенно заглушал неприятельские выстрелы, так что мы не иначе могли узнать о его приближении, как по пулям, прилетавшим к нам сквозь дым без всякого звука. Трудно было сделать какое-нибудь распоряжение. Треск от травы заглушал командные слова, причем дым препятствовал произношению оных. К тому же для всех распоряжений имел я при себе только полковника Симановича и одного адъютанта, прочие же офицеры, не считая умерших, были тяжело больны и отправлены по другой дороге в Грузию. В сей крайности, желая по крайней мере увидеть, близко ли находится неприятель, бросился я верхом налево и приметил, что не более как в пятидесяти шагах от нас находится довольное пространство степи, на котором трава уже совершенно сгорела и погасла. Итак не осталось мне ничего больше к спасению, как, пренебрегши всею опасностью огня, велеть моим гренадерам приподнять патронные сумы как можно выше и поспешнее бежать сквозь дым и пламя на примеченное мною обгорелое место. Больше всего страшили меня ящики с зарядами, но и те счастливо туда достигли. Тут устроясь в боевой порядок, начал я действовать против неприятеля и ожидал, когда вся трава на предлежащем мне пути сгорит… Сражение окончилось только несколькими ранеными с моей стороны» [743]743
  Тучков С.А.Записки… С. 328.


[Закрыть]. Персы в течение девяти дней преследовали отступающую русскую армию, пока она не достигла пограничной крепости Караклис. Девять дней арьергард не знал ни минуты покоя, отбивая картечными залпами налеты конницы. После возвращения 17-го егерского полка из-под Эривани в нем осталось всего 400 человек солдат и шесть офицеров [744]744
  Там же. С. 330.


[Закрыть]. Описание ситуации под Эриванью в письме М.С. Воронцова Арсеньеву от 30 сентября 1804 года принципиально не отличается от официальных рапортов: «Беспрестанные драки ничего бы не значили, хотя и потеряли мы в оных довольно людей; но подцели нас больше недостаток в провианте, страшная жара и особливо болезни, которые до того простирались, что более шести недель половина корпуса лежала, а другая половина более походила на тень человеческую, нежели на настоящих воинов. И в этом-то состоянии, имея менее 200 под ружьем и расположенные на семи верстах кругом неприятельского города, в котором было до шести тысяч гарнизону, а вокруг нас персидская армия до 45 000, мы дрались почти каждый день и всегда побеждали, так что, когда уже совсем не стало ни хлеба, ни способов доставления оного, мы по сей причине принуждены были снять блокаду. Персияне не смели почти беспокоить наше отступление, хотя оно было и труднейшее. Обозу весьма много, а лошадей почти не было: всех драгунских и казачьих отдали под артиллерию и под полки (полковые обозы. – В. Л.),а со всем тем больше везли на руках. К сему прибавить надо страшное число больных, так что в одном полку третьей части не было налицо, а офицеров еще меньше здоровых, по препорции, нежели солдат. В пример тебе скажу, что в двух батальонах Кавказского полка командовали в одном поручик, в другом подпоручик, в третьем – подполковник; ни капитана, никого из помощников не было… Но персияне так напуганы русскими штыками, что хотя и приходили каждый день с нами драться, но не так жарко, чтобы помешать нашему походу, а больше все строили беспрестанно батареи из Фальконетов и стреляли, но фланкерами нашими всегда были сбиты… В один день они нас потревожили серьезно следующим образом. Ветер был сильный, нам в тыл, а трава по степи весьма сухая от больших жаров. Они ее зажгли, так что обоз был в крайней опасности, и особливо находящиеся сзади зарядные и патронные ящики. В самое то время они сделали со всех сторон сильное нападение. Тут было очень жутко. Однако, хотя и с большим трудом, успели огонь потушить плащами и мешками и пр., а персиян отбить штыками» [745]745
  АК Б.Т. 36. С. 76-77.


[Закрыть].

Несмотря на свое подавляющее численное превосходство, персы ничего не смогли сделать с русским корпусом. Однако тут появился новый враг – жажда. Русские генералы неосмотрительно выбрали позицию, не имевшую прямых выходов к воде, и на третий день, когда ее запасы иссякли, солдаты перестали слушать команды и самовольно двинулись к ручью. Генерал Тучков вовремя заметил эту перемену в настроении войск. Он сформировал отряд, направил его на захват источников и сумел восстановить порядок. Уставший противник прекратил атаки, но и русские оценили настойчивость персов, а также опасность недостатка воды. Корпус Цицианова отступал, используя тактическое построение, многократно испытанное в войнах с турками. Пехота образовывала огромный прямоугольник, внутри которого помещался обоз, а на углах – артиллерия. Многочисленная и маневренная конница противника роилась вокруг, но ничего не могла сделать. Недостатком такого образа действий была малая скорость передвижения из-за задержек, связанных с частой поломкой обозных телег. Чтобы вновь жажда не стала союзником врага, войско расположилось в укрепленном лагере на берегу реки Залга. На следующий день Цицианов разделил свои полки на несколько батальонных каре и, переправившись через Залгу, двинулся на персов, занявших позиции на вершине горы. Персы отступили. Русские потеряли ранеными двух офицеров и 16 солдат и убитыми трех солдат. За десять дней отступления умерли пять офицеров и 140 нижних чинов.

Одной из причин отступления Цицианова, несмотря на разгром персов у Эчмиадзина, стали проблемы в самой Грузии: необходимость восстановления сообщения с Россией по Военно-Грузинской дороге, внутренние мятежи. «Надлежало б быть в Тифлисе другому князю Цицианову, чтоб действовать внутри границ соответственно внешним предприятиям, – писал один из первых историков Русско-персидской войны 1804—1813 годов П. Санковский. – По незнанию края и духа народов, как живущих в Грузии, так и окружающих сию страну, допущены были ошибки, которые имели неблагоприятные последствия. Важнейшие неосторожности состояли в действиях, которые распространяли уныние между своими и поощряли дерзость противников. Нет, может быть, края, где бы молва неслась так быстро и пускала бы столь многоразличные отрасли, как Закавказский. Кажется, что природа, которая, наполнив здешнюю землю горами и ущельями, дала ей свойство вторить один звук в тысячах различных раскатах, сообщила в то же время подобную способность и ее жителям – быстро разносить и повторять в тысячах видов один и тот же слух» [746]746
  Санковский П.Материалы для истории русских за Кавказом // Тифлисские ведомости. 1831. № 12—14.


[Закрыть].