Текст книги "Цицианов"

Автор книги: Владимир Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

История дороги – история постоянных улучшений и борьбы с природой. В 1799 году отряд Лазарева прошел по ней за 36 дней, продвигаясь со средней скоростью 6 верст в сутки. В Дарьяльском ущелье приходилось неоднократно перебираться с одного берега на другой по ненадежным мостикам. Для того чтобы обеспечить проход войск из Владикавказа в Тифлис в 1796 году, на дорогу сначала отправили батальон пехоты, который разобрал завалы и построил 27 мостов через Терек. Потребовался целый месяц напряженной работы, для того чтобы можно было доставлять повозки без их разборки на части [484]484
  Дубровин Н.Георгий XII, последний царь Грузии… С. 37.


[Закрыть]. Возле Владикавказа начиналась горная дорога, которую до второй половины XIX века правильнее было называть тропой. Некоторые участки были непроходимы даже для вьючных лошадей, и приходилось нанимать грузинских и осетинских носильщиков, нередко вымогавших у путников непомерную плату или даже без всяких церемоний расходившихся с поклажей по домам. За проход по своей территории, за постройку и починку мостов, за расчистку дороги, за предоставление лошадей и носильщиков, за провиант и фураж, за дрова и предоставляемый кров, за мнимую и действительную охрану от разбойников – за всё путники должны были платить втридорога. Плата взималась холстом, единицей являлась «рубашка» (шесть локтей ткани). В Кизляре даже устроили специальный склад, куда привозили холст из Нижнего Новгорода. Все ехавшие в Грузию «по казенной надобности» получали необходимое количество этой местной валюты. Имеются сведения, что по местным обычаям каждый кусок делился поровну между старшинами, в результате чего одежда горцев в этом районе была сшита из множества отдельных лоскутков [485]485
  Вейденбаум Е.Г.Кавказские этюды. С. 162.


[Закрыть].

Еще в 1802 году горный инженер Копылов получил распоряжение Цицианова составить проект реконструкции Военно-Грузинской дороги, который включал бы в себя как технические решения, так и организационные меры. В июне 1803 года на столе перед главнокомандующим лежал рапорт этого опытного инженера, потратившего немало времени на тщательный осмотр трассы будущего пути, прочно связывавшего Россию с Грузией. Копылов обосновал необходимость возведения нескольких мостов, указал на ошибки при производстве предыдущих работ и на возможные технические сложности строительства. Кроме того, он заявил о необходимости изменить организацию всего дела. Во-первых, следовало сформировать коллектив постоянных работников, имевших прочные навыки мостостроения и прокладки дорог в горных условиях. До тех пор собирались из местных жителей и солдат отдельные «команды», состав которых менялся, из-за чего инженерам приходилось б о льшую часть времени тратить на обучение новичков. Во-вторых, надо было изменить правила найма: нежелание осетин вербоваться в рабочие команды и непомерно высокая плата, которую они запрашивали, объяснялись тем, что старшины, выступавшие в роли посредников, присваивали себе значительную часть общего заработка. Копылов уверял Цицианова, что при расчете с каждым работником стоимость рабочей силы резко снизится и в ней уже не будет недостатка.

Усовершенствование дороги резко повышало ее безопасность не только потому, что снижался риск свернуть шею на крутом спуске или сорваться в бушующий Терек с хлипкого моста. Новый путь предусматривал уничтожение более двух десятков переправ с одного берега на другой, поскольку теперь движение осуществлялось не постоянными скачками от одного «проезжего» места к другому, а по достаточно протяженным участкам, претендующим на звание шоссе. Мосты были излюбленными местами разбойничьих засад, их охрана оказывалась трудным делом. Сокращение числа переправ позволяло создавать при них сильные посты, а не символические пикеты, нередко становившиеся жертвами горских набегов. Зимой 1802/03 года Цицианов лично осмотрел дорогу от Моздока до Тифлиса через Дарьяльское ущелье и пришел к заключению, что «приведение дороги сей в такое положение, чтобы войска, артиллерия и доставление нужных снарядов имели сообщение с Грузией без великих трудов и казенного убытка, не менее может стоить как 200 000 рублей. Несмотря на столь знатную сумму для сбережения казны Его императорского величества и для государственной пользы существование сего пути сопряжено с необходимостью, ибо за одно доставление из Моздока в Грузию по комиссариатской части для здешних войск амуниции и снарядов для артиллерии издерживаемо бывает ежегодно до 50 000 рублей; следовательно в 10 лет составит 500 000 рублей. Из коих, обратив половину на устроение дороги, издержанная сумма в непродолжительном времени с пользой очистится, не упоминая о дальновидных пользах торговли, долженствующих неминуемо в дальнейшем доставить России при свободном сообщении с Персией нарочитое приращение» [486]486
  АКА К. Т. 2. С. 223-224.


[Закрыть]. Князь решил улучшить дорогу через Дарьяльское ущелье путем «исправления» наиболее опасных и труднопроходимых участков, а также строительства укреплений, ограждавших путников от нападений горцев. Император идею одобрил, но денег для ее воплощения не дал, ссылаясь на тяжелые тучи, затянувшие политический горизонт в Европе. Отверг он и предложение назвать трассу Владикавказ—Тифлис «Александровым путем». Скупость Петербурга не обескуражила князя. Несмотря на дефицит средств, в самом узком и самом важном участке Дарьяльского ущелья, селении Ларе, было основано укрепление. Прежнему владельцу этих земель, осетинскому старшине Дударову, были предоставлены угодья в других районах, определены пожизненная ежегодная пенсия в 350 рублей и чин капитана армии. Кроме того, используя местные ресурсы, Цицианов сумел проложить дорогу длиной более 100 километров от крепости Сурам до Кутаиса. Эта дорога вскоре приобрела очень большое военно-стратегическое значение.

Однако во второй половине 1803-го – начале 1804 года в Петербурге поняли, что не следует экономить на единственном пути, связывающем Россию с Грузией. Осенью 1803 года многие важнейшие пункты дороги вообще остались без охраны, поскольку эпидемия буквально опустошила селения осетин в Тагаурском ущелье и некому было встать на пути чеченцев и ингушей, сделавших грабеж караванов своим основным занятием. Это обстоятельство стало еще одним поводом обращения Цицианова к Александру I с просьбой ускорить выделение средств на строительные работы. Царь незамедлительно указал министру финансов ассигновать требуемые суммы [487]487
  Там же. С. 228-229.


[Закрыть].

19 апреля 1804 года Александр I одобрил предложения Цицианова «Об устроении в Грузии удобнейшего и безопасного дорожного сообщения». Он повелел ассигновать ежегодно по 6 тысяч рублей в течение пяти лет и составить подробный план дорожной сети в Закавказье [488]488
  ПС31.МЬ 21270.


[Закрыть].

Хотя в 1811 году Военно-Грузинская дорога была передана в ведение Главного управления путей сообщения, ее жизненно важное значение для Отдельного Кавказского корпуса заставляло командование уделять ей особое внимание. Любые попытки горцев нарушить связь с Россией жестоко пресекались. Расположение трассы во многом объясняет тот факт, что столь много усилий было затрачено на первоочередное «замирение» народов, живших на территориях, к этой дороге примыкающих, – кабардинцев, осетин и ингушей. Даже в начале 1830-х годов на участке между Ларсом и Коби не везде могли разъехаться две повозки. Поэтому движение караванов было организовано так, чтобы они не встречались в пути. Ощущался дефицит в помещениях для проезжающих, а те, которые имелись, поражали своей теснотой, неопрятностью и сыростью. Всякого рода услуги и продукты на дороге стоили немыслимо дорого. Несмотря на постоянные улучшения трассы, падения в пропасть и ушибы от камней, сорвавшихся со скал, считались печальной неизбежностью [489]489
  Картина Кавказского края… С. 181—184.


[Закрыть]. Только в 1837 году дорогу привели в относительный порядок, и по ней без особых приключений проследовал из Тифлиса во Владикавказ император Николай I. Еще сорок лет спустя военный корреспондент Г К. Градовский проехал здесь на Кавказский фронт «в карете на лежачих рессорах, удобно влекомой крупной рысью спокойно бегущих лошадей» [490]490
  Градовский Г.К.Война в Малой Азии в 1877 г. СПб., 1878. С. 7.


[Закрыть].

Но не только горные теснины были тяжким испытанием для путников, ехавших из России в Грузию. В степных и предгорных районах между Кавказской линией и донскими станицами зимние вьюги заставляли экипажи останавливаться где попало и ждать улучшения погоды, поскольку дороги не были никак промаркированы. 24 апреля 1803 года Цицианов предписал ставропольскому земскому исправнику Бабину установить по обеим сторонам дороги сплетенные из лозы туры или насыпать через каждые 500 метров двухметровые холмики и посадить на них тополя [491]491
  АКА К. Т. 2. С. 226.


[Закрыть]. О состоянии путей сообщения в Грузии красноречиво говорит тот факт, что даже Тифлис во время паводков на Куре оказывался отрезанным от внешнего мира из-за отсутствия мостов через реку. Ежегодно на переправах гибли люди, которых уносило бурными потоками. Цицианов приказал построить мост для обеспечения беспрепятственного сообщения административного центра Закавказья со всеми частями подведомственной ему территории.

Разъезжая по губернии, Цицианов убедился, что местные власти не особенно радеют о качестве путей сообщения. Судя по эмоциональности его предписания тифлисскому капитан-исправнику Серебрякову от 25 октября 1804 года, главнокомандующий испытал все «прелести» тамошних коммуникаций на себе: его экипаж тонул в канавах, увязал в распаханных местах, цеплялся за сучья деревьев из-за крайней узости дороги. Следствием этого стали «Генеральные правила о дорогах». Крестьяне обязывались до и после сезона полевых работ проложить между городами трассы шириной 16 метров, а между селами – 4 метра. В лесу устраивалась просека шириной не менее 8 метров и выравнивалось полотно шириной 4 метра. Строго запрещалось запахивать дороги и устраивать водоводные каналы без устройства через них мостов [492]492
  Там же. С. 231-232.


[Закрыть]. Готовясь к войне с Персией, Цицианов приказал в феврале 1804 года провести усовершенствование дороги на Гянджу и построить мосты через имевшиеся там речки и ручьи, «дабы в случае движения войск и артиллерии обоз не был принужден изнуряться» [493]493
  Там же. С. 229.


[Закрыть]. Рубку леса, лишавшую горцев возможности скрытно подбираться к русским колоннам, устраивать засады в местах, неудобных для регулярных войск, традиционно считают изобретением генерала Ермолова. Это не так. Еще в 1804 году Цицианов предписал очистить от леса Тагаурское ущелье, чтобы лишить горцев возможности безнаказанно «шалить» на подступах к Военно-Грузинской дороге [494]494
  Там же.. С. 231.


[Закрыть]. Таким образом, нашего героя смело можно назвать родоначальником системного дорожного строительства в Закавказье.

Не остались без внимания Цицианова и водные пути, и прежде всего трасса Астрахань—Баку. Многочисленные отмели и подводные камни в сочетании с примитивнейшими приемами навигации являлись причиной частых аварий торговых судов. Ситуация усугублялась тем, что жители прибрежных дагестанских аулов считали корабли, потерпевшие крушение, своей законной добычей, а местные правители не особенно противились этому. Так, например, в ноябре 1802 года неподалеку от Дербента, напротив владений уцмия Каракайтагского, село на мель судно астраханского купца. Команда добралась до порта на шлюпке, прихватив с собой наиболее ценные товары. Ших-Али Дербентский обещал беспрепятственно отпустить моряков вместе со всем их добром; уцмий также пообещал сдать «судно в целости и все, что за грабежом еще осталось в судне, как то железные полосы и судовые припасы». Но когда хозяин судна приехал на место, то увидел, как несколько сотен дагестанцев рубили корпус и растаскивали железные детали. Более того, они напали на купца, и только резвость коней, полученных от хана, спасла незадачливого морехода и его охрану от грабежа, а возможно, и от смерти. Жалоба на местных жителей ни к чему не привела. Ших-Али-хан заявил, что отдаст товары только после того, как накажут каракайтагцев. Только после настоятельных требований русской стороны дербентцы вернули часть удерживаемого добра [495]495
  Там же. С. 756-757.


[Закрыть].

Поскольку перспективы отучить прибрежных жителей Дагестана от грабежа судов, севших на мель, были довольно призрачными, Цицианов во всеподданнейшем рапорте от 8 января 1803 года предложил решить проблему уменьшением крушений и повышением культуры мореплавания: «…Тому виной бывают всегда не знающие мореходной науки лоцмана, кои за то и не наказываемы бывают или весьма снисходительно; а как на западном берегу Каспийское море до Низабадской пристани изобилует мелями и подводными камнями, то малейшее упущение в осторожности или самое незнание лоцмана подвергает судно кораблекрушению или мели, и потому, во отвращение столь чувствительного преткновения нашей торговли, не угодно ли будет Вашему императорскому величеству повелеть на первый раз снабжать все купеческие корабли учеными штурманами из Астраханского порта, а на будущее время повелеть при Морском кадетском корпусе отделить некоторое число штурманских учеников, на содержание и усовершенствование коих астраханское купечество может назначить потребные суммы из городских доходов» [496]496
  Там же. С. 790.


[Закрыть]. Через неделю в письме Чарторыйскому главнокомандующий сообщал, что одной из главных причин большого количества крушений было отсутствие навыков «правильного» судовождения. Без компаса, без умения определять местоположение в открытом море шкиперы жались к берегу и разбивали свои суда. «…Приняв во уважение привычку к климату, привязанность к месту рождения, образу жизни и воспитания, – писал Цицианов, – кажется мне, что заведение в самой Астрахани штурманского училища, которое бы могло со временем снабжать и Таганрогский порт искусными шкиперами, было бы еще вернейшим средством для твердого образования купеческого мореходства, ибо все упомянутые неудобства исчезнут, коль скоро мореплавание посредством искусства сделается смелее…» [497]497
  Там же. С. 793.


[Закрыть]

Цицианов понимал, что многие распоряжения, исходящие из столицы, имеют в своей основе недостаточную или недостоверную информацию о ситуации на Кавказе, и потому руководствовался в их исполнении не «буквой», а «смыслом». Так, в конце 1802 года правительство в Петербурге забило тревогу в связи с известиями о том, что в нарушение договора об исключительном праве России иметь на Каспии военные суда восточные владыки построили корабли, способные нести серьезную артиллерию. В Тифлис полетели распоряжения как можно скорее разыскать их и уничтожить. Цицианов, будучи опытным администратором, знал, что стремительное и бездумное выполнение предписаний, исходящих из столицы, – не самый лучший образ действия. Чтобы военные в служебном рвении не перетопили всё, что плавает по Каспию, он «нашел нужным заметить» командующему Каспийской флотилией генерал-майору Жохову, «что для избежания всякого недоразумения, важнейшее обстоятельство состоит в удостоверении его о величине, строении и вооружении персидских судов». Ханам Бакинскому, Энзелинскому и Талышинскому, которым принадлежали корабли, так напугавшие российское правительство, Цицианов отправил «настоятельные требования» не выпускать их в плавание, «под опасением неминуемого ареста оных». Поскольку в разряд запрещенных чуть было не попали традиционные суда – «киржимы», главнокомандующий написал в столицу: «…я полагаю полезнейшим свободное мореплавание киржимов оставить до времени, то есть доколе Баку не убудет в руках наших и доколе собственные наши купеческие суда не умножатся до такого количества, что в персидских транспортных судах нужды не будет» [498]498
  Там же. С. 791.


[Закрыть].

Во время пребывания Цицианова на посту главнокомандующего поднимался и вопрос о колонизации новых владений. Сразу следует сказать, что этот вопрос не был порожден земельным голодом во внутренних губерниях России. Всего с 1713 по 1804 год пришлые российские землевладельцы стали на Кавказе собственниками 623 тысяч десятин – площади, для этого региона совершенно ничтожной. Местных жителей выселяли из родных аулов не для того, чтобы передать их поля и луга русским, а для того, чтобы удалить как «бесполезных для колонизации края и… вредных для его спокойствия». Главной целью привлечения на Кавказ «русского элемента» было возложение на него обязанности оберегать границу «от враждебных соседних покушений» [499]499
  Волконский Н.А.Кавказ в 1787—1799 годах // Кавказский сборник. Т. 15. Тифлис, 1894. С. 34.


[Закрыть]. Даже в начале XX века крестьяне считали Сибирь более привлекательным местом [500]500
  Данилевский Н.Я.Россия и Европа. СПб., 1895. С. 52.


[Закрыть]. Кавказ стал местом ссылки сектантов, бродяг и прочих асоциальных элементов. Почему же военное начальство так радело о появлении в этом крае русских поселений? Здесь четко видны ведомственные интересы. Во-первых, таким образом надеялись решить болезненный вопрос о снабжении войск провиантом и фуражом и обеспечении армии помещениями на основе постойной повинности. Во-вторых, полагали, что со временем можно будет перейти к комплектованию хотя бы гарнизонных частей местными уроженцами и тем самым покончить с огромной смертностью среди новобранцев, что традиционно объяснялось непривычным климатом [501]501
  Там же. С. 512.


[Закрыть].

При выборе потенциальных колонистов взгляды властей нередко обращались к черноморским (кубанским) казакам. Министр иностранных дел Чарторыйский писал Цицианову: «Черноморские казаки, живущие на берегах оного моря, искусные в рыбном промысле, к войне способные и приобвыкшие уже к полуденному климату, при первом взгляде обращают на себя внимание. Утвердительно сказать можно, что один полк черноморских казаков, прежде командированный сюда на службу и потом оставленный для населения, доставил бы тому краю двоякую пользу: воинское обеспечение и нужное движение первым земледельческим трудам, которые со временем могут оставить важную для России отрасль полученной торговли». Дело сначала затормозилось, поскольку на пустующих землях не оказалось мест, удобных для поселения. Когда для полка всё же нашли участок на реке Ингури, дополнительным препятствием стало опасение, что казаки, вместо того чтобы бороться с работорговлей, активно в нее включатся [502]502
  Дубровин Н.Закавказье… С. 451—452.


[Закрыть].

Одной из существенных проблем армейского хозяйства в Закавказье оказалась доставка казенных грузов и прежде всего развозка муки по гарнизонам. Основным транспортным средством являлись вьючные волы, передвигавшиеся медленно, бравшие мало груза и служившие одновременно тяглом во время полевых работ. Кроме того, постоянно возникали разного рода «недоразумения» с погонщиками, которые крайне неохотно брались за перевозки, мешавшие их земледельческим занятиям. В этой связи Цицианов в ноябре 1805 года обратился к Александру I с предложением поселить в Закавказье 400 украинцев на условиях выполнения ими подводной повинности [503]503
  АКА К. Т. 2. С. 299-300.


[Закрыть]. Впрочем, как показали дальнейшие события, колонизация Кавказа оказалась делом крайне трудным и в конечном итоге – несбыточным.

* * *

Цицианов стоял и у истоков светского образования в Грузии. В начале XIX столетия в Картли-Кахетии не имелось светских учебных заведений и вообще образованность ограничивалась умением читать и писать на родном языке. Судопроизводство имело словесную форму, а широкое применение именных печатей фактически исключало потребность в подписании документов. Главным достоинством представителей благородного сословия согласно традициям военно-феодального общества была ратная доблесть, а не ученость. Поэтому даже среди придворных и «первейших» князей неграмотность не считалась чем-то зазорным. В Имеретии, Гурии и Мингрелии грамотных людей было еще меньше. Когда писарь царя Соломона отправился навестить своих родственников в Тифлис, глава Имеретии не нашел в своем окружении человека, который смог бы ответить на послание Цицианова. Во всем Закавказье единственный (!) человек грамотно переводил с грузинского языка на русский и обратно – полковой священник А. Петриев. Этого уникального и незаменимого специалиста сначала держал при себе Кнорринг, а потом Цицианов [504]504
  Дубровин Н.Закавказье… С. 448.


[Закрыть]. О знании же европейских языков вообще говорить не приходилось.

Культурными центрами образования в Восточной и Западной Грузии были монастыри, где хранились древние рукописи, существовали библиотеки, переписывались церковно-служебные книги и произведения светской литературы на грузинском языке. При монастырях существовали школы, но почти все обучающиеся в них принадлежали к духовному сословию. Среди священнослужителей и даже среди мирян встречались знатоки греческого языка и латыни, но в целом светское образование в конце XVIII века фактически отсутствовало.

К началу XIX столетия отечественное чиновничество уже основательно поднаторело в строительстве потемкинских деревень и выдаче желаемого начальством за действительное. В отношении министру народного просвещения графу П.В. Завадовскому от 28 декабря 1802 года Цицианов, основываясь на материалах, доставшихся ему по наследству, сообщал, что еще в сентябре того года открыто «…для обучения благородного грузинского юношества училище в двух классах, из коих в первом предположено обучать детей чтению и письму российского и грузинского языков и первым правилам арифметики, начала геометрии, географии, рисовального искусства, и наставлять должностям человека и гражданина». 45 учеников передали на попечение трех преподавателей. Два чиновника обучали на русском, а священник Кавказского гренадерского полка – на грузинском языке. Цицианов просил министра обеспечить школу «…учителями к высшим классам способными и потребными ученикам книгами». Главнокомандующий акцентировал внимание правительства на том, что без распространения грамотности вообще и без обучения русскому языку в особенности грядут огромные трудности в системе судопроизводства, где дела велись на русском языке. Однако по прибытии в Тифлис он не обнаружил ни учеников, ни учителей, ни самого училища. Судя по документам, для «изображения деятельности на ниве просвещения» предшественники Цицианова собрали какое-то число грузинских подростков, сняли помещение, определили в учителя чиновников из местных канцелярий и отрапортовали об открытии учебного заведения, забыв о его существовании на следующий день. Школа, будучи оставленной без финансовых средств и без административной поддержки, «растаяла» сама по себе, а неудачу начальство привычно объяснило «дикостью нравов здешнего народа». Так что это заведение не только не принесло пользы, но скорее дискредитировало образование в глазах грузинского общества.

Цицианову, по существу, пришлось заново создавать училище. Во всеподданнейшем донесении от 27 июня 1803 года новый начальник края предложил направить на нужды местного просвещения дань, наложенную на джарских лезгин, в размере 10 тысяч рублей. Цицианов писал: «Необходимая нужда в российском языке в той земле, где на оном отправляется судопроизводство; недостаток в переводчиках и крайнее невежество здешнего дворянства даже до того, что большая часть оного не знает природного своего языка по правилам, побудили меня приступить деятельным образом к преподанию способов относительно введения в Грузию первых лучей просвещения, буде не вообще народного, то хотя здешнего дворянства, дабы по крайней мере поколение, в отроческих летах ныне пребывающее, вкусило блаженство, Российским правительством для онога уготовляемое…» К этому донесению приложен «Проект о просвещении Грузинского дворянства и об учреждении училища в Тифлисе». Первые три набора составляли 25 учеников, а затем их число предполагалось удвоить. Штат составляли два учителя, преподававших на грузинском языке, и два – на русском, а также два сторожа. Особая сумма выделялась на строительство здания для училища и на аренду помещений, пока оно не будет построено. Важным пунктом программы являлась ежегодная командировка восьми юношей на обучение в Московский университетский пансион за казенный счет. Своей властью Цицианов распорядился также передать училищу типографию, правильнее сказать – материалы для ее устройства, которые остались после того, как это заведение было разгромлено в 1795 году Ага-Магомет-ханом.

Донесение Цицианова Завадовскому от того же числа фактически повторяло послание Александру I, но было дополнено очень ценной информацией о том, каким личным делом было для главнокомандующего развитие просвещения среди грузин. Будучи сам высокообразованным человеком, князь тяжело переживал, что его родной народ не имеет возможности приобщиться к богатствам мировой культуры. То, что Цицианов назначил директором училища своего личного переводчика А. Петриева, означало величайшую жертву с его стороны [505]505
  АКА К. Т. 2. С. 195-196.


[Закрыть]. Министерство народного просвещения, получив соответствующие указания от императора, одобрило все действия главнокомандующего по устройству училища и сообщило, что высылает в Тифлис не по 30 экземпляров всех необходимых учебных пособий (как он просил), а по 100. Император Александр I своим указом от 25 июля 1803 года поддержал усилия Цицианова по развитию образования в Грузии, выделялись средства для учреждения училища в Тифлисе. Сначала здесь учились 25 учеников, а затем численность увеличилась вдвое. Главным попечителем училища назначался главноуправляющий Грузией [506]506
  ПСЗ I. № 20864.


[Закрыть].

Внимание Цицианова привлек профессор философии и теологии Мартини, «родом венгерец». Страсть к путешествиям занесла его в Мингрелию, где его наняли на год учить сына тамошнего владетельного князя. Гонораром доверчивому иностранцу стала грамота на владение двенадцатью крестьянскими дворами, но в реальности он никак не мог получить их. Мартини обратился за помощью к русскому представителю, действительному статскому советнику Литвинову, и тот посоветовал ему оставить мечты стать местным помещиком, поскольку практика работорговли грозила профессору не только полным разорением, но и вероятностью самому оказаться на восточном невольничьем рынке с веревкой на шее. Мартини, проживший год в Западном Закавказье, счел доводы Литвинова убедительными и согласился стать преподавателем в Тифлисе. Он был знатоком латыни, очень полезной, с точки зрения Цицианова, потому, что этот язык «для возбуждения в отроке военных склонностей весьма способен…» [507]507
  АКА К. Т. 2. С. 201.


[Закрыть]. Генерал знал, о чем говорил: как мы помним, рассказы Плутарха о подвигах античных военачальников на него самого произвели сильнейшее впечатление.

Поскольку идея образования в России не отделялась от идеи «государственной пользы», среди книг, переведенных на грузинский язык, имелось немало специальных, к чтению которых местные жители оказались не готовы. 10 марта Цицианов сообщил министру внутренних дел князю Кочубею, что «Русская полевая фортификация», по его мнению, «…едва через 5 лет может быть здесь читаема, потому что довольная часть князей читать по-грузински не умеет, да если бы и умели, то понимать не могут технических терминов фортификации, как то профиль, берма, бруствер и прочее, кои в ней без толкования значения переведены». В донесении Завадовскому от 31 мая 1804 года Цицианов сообщал о том, что в Москву на обучение грузинские недоросли будут направляться только после того, как они в достаточной степени на месте освоят русский язык. Кроме того, он настаивал на увеличении численности учеников до 60 человек и на включении в этот контингент десяти 15-летних поповичей, грамотно писавших на родном языке, – для подготовки их в качестве преподавателей училищ, которые предполагалось открыть впоследствии в Телави и Гори. 21 мая училище в Тифлисе было торжественно открыто. Празднество было несколько подпорчено речью учителя Гуляева, в которой имели место «обидные изречения для новоприобретенной земли». Кроме того, уже в первые дни выяснилось, что Гуляев «не обещает успехов, не имея дара заставить учеников уважать себя». Главнокомандующий попросил министра заменить незадачливого педагога студентом Букринским «с произведением его в чин по примеру прежде присланных учителей» [508]508
  Там же. С. 198-199.


[Закрыть].

И в дальнейшем, несмотря на занятость, Цицианов не упускал Тифлисское училище из своего поля зрения. 25 июня 1805 года он писал директору Петриеву, что тот опрометчиво стал обучать детей священнослужителей немецкому языку, «как будто готовя их к светским званиям, как многие, к несчастью нашей церкви, попы изучаются наукам не к назиданию сердец, но к гордости познаниям своим и лезут в светские звания, помышляют о приобретении наружных украшений в наградах». В письме от того же числа профессору Мартини он прямо заявил: «…по общему же всех мнению немецкий язык попу греческого исповедания не нужен». Заметим, что в письме генерала нет характерного для дворян того времени пренебрежения к церковникам; напротив, он демонстрирует заботу о духовенстве и священнослужителях, которые готовятся стать «пастырями словесного стада, а не светскими чинами, как многие попы, яко недостойные своего сана, лезут, обрываются, падают и разбивают о камень соблазна душу свою» [509]509
  Там же. С. 200.


[Закрыть].

Летом 1805 года князь Чарторыйский обратился к Цицианову с просьбой найти на Кавказе переводчиков с персидского и грузинского языков, чтобы «они могли переводить без всякой за ними поправки». Главнокомандующий ответил, что имеется только один человек, отвечающий подобным требованиям, и тот – его личный переводчик. Что же касается подготовки переводчиков с персидского и арабского, то Цицианов собирался «назначить» для этого нескольких «наиострейших» учеников Тифлисского училища, чтобы через три года иметь специалистов такого рода. Имелось еще одно затруднение: в Астраханской школе восточных языков учились только солдатские дети, служба эта считалась непрестижной, и потому «благородных людей дети по крайней мере на сие посрамительное дело покуситься не могут». 14 апреля 1803 года Александр I с подачи Цицианова повелел прислать в Москву 12 грузинских юношей для обучения в пансионе при Московском университете. Предполагалось, что они должны будут получить высшее медицинское образование. Однако реализации этого помешал страх родителей отправлять своих чад в далекий северный город.

Заслуги Цицианова как основателя светского образования в Закавказье особо заметны на фоне того, что следующие шаги в этой области были сделаны более четверти века спустя. В 1830 году Тифлисское училище преобразовали в гимназию, учредили при ней Благородный пансион, открыли в Телави, Гори и Кутаиси уездные училища [510]510
  См.: Развитие учебного дела на Кавказе и в бывшем царстве Грузинском в XIX в. Б. м.; б. г.


[Закрыть]. О том, что дело народного просвещения было поставлено Цициановым на прочную основу, свидетельствует переписка его преемника Гудовича и министра Завадовского. Успехи в изучении русского языка оказались столь велики, что возникла необходимость в введении курса «нравственных наук», математики и рисования. В следующем же учебном году планировалось начать преподавание географии и истории. Служащие тифлисских учреждений князь Бебутов, Сараджев, Чубинов и Амвросов подготовили к печати «перевод Грузинской истории». В списках учащихся кроме детей грузинских дворян – сыновья шекинского и элисуйского ханов [511]511
  АКА К. Т. 3. С. 25.


[Закрыть].