Текст книги "Цицианов"

Автор книги: Владимир Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Важной чертой Цицианова как администратора являлось то, что он трезво оценивал возможность проведения той или иной административной реформы. Ему было понятно: нельзя внедрить новую правовую систему одним росчерком пера, даже пера царского. Он открыто заявил Александру I, что «законы долженствуют изгибаться по нравам, ибо сии последние едиными веками, а не насильственными способами преломляются» [341]341
  Дубровин Н.Закавказье… С. 462.


[Закрыть]. Здесь мы сталкиваемся с явлением, довольно распространенным в административной практике России: более или менее выраженным противостоянием центральной и местной власти при решении вопросов управления или законодательства. Чиновники в Петербурге склонялись к «теоретизированию», составлению стройных схем без четкой связи с местными реалиями. Их коллеги на имперских окраинах, не отрицая основных принципов предлагаемых реформ, видели нереализуемость многих положений. Н.Дубровин, изучавший процесс внедрения российских процессуальных норм в Закавказье, имел все основания писать: «Судопроизводство со всей форменностью русского законоположения было дико для грузинского народа, не вселяло к себе никакой его доверенности, и все обитатели искали суда и расправы у одного только главноуправляющего, т. е. у верховного лица, сообразно прежнему обычаю. Закоренелые предрассудки заставляли жителей всех мест Грузии стекаться в Тифлис, и хотя главнокомандующий, резолюцией на прошении, отсылал просителя в суд, но тот вовсе не являясь туда, вторично обращался к главнокомандующему с той же просьбой и довольствовался его решением, даже и тогда, если бы оно заключалось в двух словах: прав он или виновен» [342]342
  Там же. С. 461.


[Закрыть].

11 июля 1805 года Чарторыйский высказал мнение в пользу того, чтобы разрешить дагестанским и закавказским ханам приезжать в Санкт-Петербург или направлять депутатов с подношением дани. Таким образом в столице надеялись достичь «большего к себе расположения» восточных владык. Цицианов же увидел в этом серьезную опасность «умиротворения» края, поскольку поднаторевшие в интригах ханы и их приближенные, пользуясь медлительностью почтового сообщения между Кавказом и Петербургом, могли запутывать дела до крайней степени. Хан мог в любой момент сослаться на мнимое или неосторожное распоряжение столичных чиновников, а главнокомандующему пришлось бы вступать в каждом таком случае в долгую и утомительную переписку. Не стоит и говорить о неизбежном потоке жалоб, который обрушился бы на представителей коронной власти на Кавказе и который потребовал бы соответствующей реакции. Цицианов ответил Чарторыйскому «разочаровывающим» письмом: «Сближение новопокоряющихся народов с нравами российскими не может совершиться от позволения ежегодно возить дань в Санкт-Петербург потому, что нравы и обычаи так легко не приобретаются и не переменяются, и шестимесячное пребывание персиянина в Санкт-Петербурге недостаточно переменит в нем склонность к неправильному стяжанию имения, не может поселить в него любовь к ближнему и истребить в нем самолюбия, коему он приносит в жертву не только пользу общественную или пользу ближнего, но и нередко и самую жизнь сего последнего, буде он его слабее, ни о чем так не заботясь, как о собственной своей пользе и прибытке. Разность веры много препятствует магометанину подражать нашему обычаю и нраву; и будучи воспитан в правилах своей веры, он приучается от мягких ногтей презирать все то, что идет от христиан, почитая нас врагами своей религии, а у врага непросвещенный человек никогда перенимать не станет». Далее главнокомандующий уверял главу внешнеполитического ведомства, что прорусская ориентация тамошних владык объясняется не их симпатией к России, а исключительно страхом перед персами [343]343
  Там же. С. 467.


[Закрыть]. О своих политических партнерах генерал был самого невысокого мнения: «Кто может исчислить персидские обманы(курсив наш. – В. Л.),бесстыдство, коварство и самую измену, огрудным молоком в ханов здешних вливаемые?! Требуя шелком приношение от Селим-хана (текинского. – В.Л.),можно, наверное, ожидать и слышать от него предлогами невзноса оного неурожай, дождливое лето, вредное для червей, стужу, повредившую тутовые деревья, и прочее. Какое же из сего обмана истекает затруднительное последствие? С одной стороны, исследование и изобличение ханов несовместное с достоинством империи; наказание же, хотя и выговором, еще менее прилично; с другой стороны, он в обмане укореняется и кичится персидской хитростью; они сим называют обман, почитая, что всегда могут обмануть европейца этой неизученной хитростью персидской…» [344]344
  Там же. С. 469-470.


[Закрыть]

Прочитавшему эти строки легко понять, почему Цицианов постоянно напоминал ханам об их неравноправном положении, причем делал это без особой деликатности. Так, он отказал уцмию Каракайтагскому Али-хану в отправке посла в Санкт-Петербург, присовокупив, что он сам облечен достаточными полномочиями для того, чтобы вести дела с местными владыками [345]345
  АКА К. Т. 2. С. 777.


[Закрыть]. Цицианов понимал, что военных ресурсов у него явно недостаточно для того, чтобы своевременно реагировать хотя бы на наиболее опасные случаи проявления своеволия владетелей, уже принявших подданство, или на дерзкие, с его точки зрения, поступки независимых ханов. Поэтому он старательно и последовательно внушал Кавказу мысль о тождественности его слов и дел. Всякий, вызвавший гнев главнокомандующего, должен был понимать, что письмо с угрозами – не только и не столько документ, сколько передовой отряд войска, которое уже движется, чтобы сурово и неотвратимо покарать ослушника. Единственный способ не допустить кровопролития – постараться как можно скорее выполнить все требования. В послании Шерим-беку, правителю Самуха (на северо-западе Азербайджана), Цицианов потребовал немедленно выдать бежавших из Гянджи сыновей Джавад-хана: «…Им худа не будет сделано. Если бы отец их послушался меня и отдал бы мне крепость, то он остался бы здесь ханом навеки. Оставьте все персидские обманы и знайте, что вам меня не обмануть. Приезжайте тотчас с покорностью ко мне и привезите детей ханских, тогда я приведу вас к присяге и приведу в подданные Его величества. А если вы замедлите, то я вас на земле и в воде найду. Вспомните только то, что я слово свое держать умею; сказал, что царскую провинцию сокрушу, и сокрушил; сказал, что царскую фамилию, раздирающую Грузию, из Грузии вывезу, и вывез; сказал, что Ганжу возьму, и взял…» [346]346
  Дубровин Н.Закавказье… С. 237.


[Закрыть]Шерим-бек поспешил выполнить все требования главнокомандующего. Такую позицию Цицианова поддерживал и император Александр I. В рескрипте от 26 октября 1803 года он писал: «…для утверждения в тех краях должного уважения к Российской империи попускать не надобно, чтобы тамошние владельцы дерзали играть принятыми с нами обязанностями… С занятием Баку и Сальян жребий прочих ближайших к России прибрежных мест на Каспийском море уже в руках наших находиться будет» [347]347
  Там же. С. 202.


[Закрыть].

Несмотря на явную ставку на силу, Цицианов, как человек с государственным мышлением и широким кругозором, прекрасно понимал значение экономических факторов. Он видел, например, что без разрыва торговых связей Западной Грузии с Турцией будет очень сложно ослабить влияние южного соседа в Закавказье. Цицианов запретил продажу хлеба за границу (именно им грузились турецкие суда), а чтобы местное население не страдало от этих ограничений, испросил царское повеление о бесплатной раздаче соли (главной статьи турецкого экспорта), а также стимулировал поставки дешевого русского железа. Имеретия и Мингрелия разом перестали видеть в османах незаменимого торгового партнера. Кроме того, переориентация потоков товарного зерна внутрь Грузии способствовала решению еще одной важной проблемы – наполнения военных магазинов.

Провозглашать принципы легко, а претворять их в жизнь трудно. Поскольку не могло быть и речи о замене грузинских чиновников русскими, перед Цициановым встала сложнейшая задача максимально адаптировать существовавшую административную систему к новым политическим и бюрократическим реалиям. Следствием внутренних грузинских неурядиц конца XVIII столетия была запутанность вопросов о денежном довольствии должностных лиц. Еще при Кнорринге из Петербурга пришло распоряжение представить «соображения о вознаграждении здешнего дворянства, пользовавшегося наследственными правами на чины придворные, гражданские или на пенсионы». Существовавшая в Грузии система «кормления» человека должностью, которую тот занимал, признавалась недопустимой. Каждому чиновнику определялось фиксированное жалованье. Кроме ликвидации очага разного рода злоупотреблений властью, это был важный шаг в социальной организации местного благородного сословия и одновременно инструмент воздействия на князей и дворян. 17 ноября 1803 года Цицианов отправил рапорт на высочайшее имя с приложением двух списков. В первом стояли имена представителей знати (75 человек), имевших документальные свидетельства о своих заслугах и жаловании. Во втором значились те, «которых собственные показания против грамот не имеют надлежащей ясности» [348]348
  АКА К. Т. 2. С. 37.


[Закрыть]. Указывались прежняя служба и доходы; жалованье, желаемое самим претендентом; мнение Цицианова по этому поводу и сумма, которую он считал обоснованной. Главнокомандующий, хорошо знавший изнутри политическую кухню, решительно урезал чрезмерные аппетиты. «Сардарь авангардный грузинского войска» (то есть командующий передовым полком) князь И. Орбелиани, например, показал свои годовые доходы в размере 8 тысяч рублей и заявил о желании иметь особое высочайше пожалованное знамя. Мнение главнокомандующего было следующее: «Судя по числу сардарей и по назначению их во фронте боевого порядка сардаря почитать должно генерал-лейтенантом; в сравнение же с чинами имперской службы, оставя без уважения нелепую просьбу о знамени, можно, как кажется, наградить чином генерал-майора и в вознаграждение за доходы дать генерал-майорское жалование без рационов или с рационами. И так как в Грузии предпочитаем был всем сардарям, потому что был авангардный, при том всегда усердствовал России, то нужно, кажется мне, отличить его орденом Св. Анны 1-го класса». Жалованье же предложено урезать вчетверо – до 2100 рублей в год.

Таблица ясно показывает, что верность и заслуги ценились достаточно высоко, а разного рода прегрешения, наоборот, являлись основанием для «наказания рублем». Князь Заза Амиреджиби был замечен в связях с царевичем Иулоном, за что ему дали лишь половину просимого (225 рублей вместо 450), а вот князь Луарсаб Орбелиани, уже произведенный в майоры за участие в деле против белоканских лезгин, получил поощрение: вместо 450 стал получать 510 рублей в год. П.Д. Цицианов соблюдал справедливость и при обращении с собственными родственниками. Князь Георгий Цицианов претендовал на 4400 рублей годового дохода, не считая 50 пудов меди, получаемых от заводов, которыми он заведовал. Главнокомандующий же посчитал, что достаточно будет ему и 1200-рублевого пенсиона и уже упоминавшейся меди. Объяснялось это тем, что князь, «лишен будучи всякого почтения и уважения от народа, будучи тестем царя Георгия, притеснением многих стяжал имение». Надворный советник Иван Кобулов представил две грамоты на 300 и 180 рублей. Первую «подтвердили», а по второй, «поелику в грамоте число денег подскоблено», решительно отвергли. Князь Манучар Туманов заявил, что при Ираклии он получал 830 рублей. Цицианов повелел дать только 120, «не уважая на наглое показание к получению без трудов и службы толико важных сумм к бесполезному расходу малых грузинских доходов». Князь Оман Херхеулидзе разозлил генерала голословной претензией на 532-рублевое содержание до такой степени, что в ведомости есть слова о желательности «за наглые показания лишить всего жалования». Окончательная сумма была определена в 220 рублей – князя спасла нечасто встречавшаяся среди дворян грамотность («в уважение того, что он определен был в письменные дела»). Князь Иосиф Чавчавадзе, не представив никаких документов, заявил, тем не менее, что получал при Георгии XII 467 рублей. В получении пенсиона ему было решительно отказано. Князь Кайхосро Челокаев неосторожно показал размер своих прежних доходов в рублях и копейках. В результате появилась следующая резолюция: «Нелепость показаний с помещением и копеек в счет, никогда в Грузии не существовавших, доказывает ложность оного». Пенсион составил треть от запрошенной суммы. Приветствовалась скромность. Князь Георгий Нодаров не в пример остальным указал, что имел 230 рублей в год. Несмотря на то что и у него не было никаких подтверждающих бумаг, последовала резолюция: «По столь умеренному показанию, в мзду бескорыстия, не позволившего ему облыжно писать по примеру других, по мнению моему, следует назначить всё сполна». Одному дворянину решили платить менее трети от просимого только после того, как «следственное и постыдное по мужеложеству дело кончится к его оправданию». Мелик Дарчи Бебутов не назвал суммы доходов, «предавая милосердию Вашего императорского величества высочайшее вознаграждение». Расчет на высокую оценку скромности не сработал. Главнокомандующий указал, что скромник «давно пользовался выгодным управлением Тифлисского купечества, не следует ему иметь более 600 рублей». Всего заявители надеялись получить в совокупности 60 815 рублей в год, но князь решил, что казна не выдержит выплаты более чем в 16 990 рублей; таким образом, претенденты получили менее трети (28 процентов) желаемого [349]349
  Там же. С. 38-42.


[Закрыть]. На такое урезание аппетитов чиновников Цицианов решился, поскольку понимал правила игры. Просители и не рассчитывали на полное удовлетворение собственных запросов и формировали таковые с солидным «запасом».

В целом действия главнокомандующего были направлены на укрепление доверия грузинской знати к российскому правительству. Князьям Эристовым была возвращена Ксанская волость, отобранная у них еще в 1777 году при обвинении в измене. Следствие показало, что никаких документальных подтверждений их вины не обнаружено, а по свидетельствам других дворян, эта волость по меньшей мере два века являлась их родовым поместьем [350]350
  Там же. С. 550.


[Закрыть]. Той же цели – улучшению отношений с грузинской элитой – служило и образование правительства (мдиван-беки) из членов знатных и влиятельных семей. В него вошли Багратион Мухранский, Евстратий Цицианов, Александр Макашвили, Иван Челокаев, Давид Абашидзе, Кайхосро Челокаев, Заал Баратов, Игнатий Туманов и Оман Херхеулидзе. Заседателями уездных судов также стали Тумановы, Цициановы, Бектабеговы и другие известные стране фамилии [351]351
  Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 12. С. 34.


[Закрыть]. Одновременно была сделана попытка исподволь лишать местную знать чрезмерного влияния на население. Это выразилось в постепенном уничтожении института моу-равов – наследственных правителей казенных сел, которым полагалась десятая часть урожая. Главным недостатком такой системы являлось превращение управляющих в полновластных хозяев, имевших привычку драть с крестьян три шкуры произвольными поборами. Для начала к моуравам «для наблюдения» приставили русских помощников, которые сразу рассорились со своими непосредственными начальниками. Обе стороны стали десятками строчить жалобы друг на друга. Чтобы разрешить конфликт, главнокомандующий предложил передать «надзорные» функции командирам воинских частей, расквартированных в этих местностях, снабдив их переводчиками для контактов с моуравами. Мусульмане «татарских дистанций» остались под руководством своих старшин и моуравом. Этим убивались сразу два зайца. Постоянно готовое к мятежу мусульманское население не получало сильного раздражающего импульса, а грузинские князья не лишались привычного источника доходов. Судя по фамилиям, приставы являлись представителями местной знати (поручик Мирабов, поручик Махвилов и др.).

Сохраняя традиционные формы управления, Цицианов фактически саботировал прямое указание Александра I одним махом упразднить институт моуравов. Точно так же в Закавказье фактически были отменены телесные наказания, а ссылка заменена каторжными работами на медеплавильных заводах. По мере возможности Цицианов противился и безумному использованию в Закавказье непривычных форм продажи описанного по суду имущества [352]352
  Там же. С. 42-43.


[Закрыть]. Для избавления исполнительной власти на местах от давления со стороны князей главнокомандующий предложил отменить выборность полицмейстеров (нацвалов). Поскольку главным предметом недовольства грузин была непонятная им процедура прохождения дел в судах, Цицианов выступал за всемерное упрощение существовавших «обрядов»: за разрешение предоставлять документы на грузинском языке и не «по форме», за отмену гербового сбора и т. д. [353]353
  АКА К. Т. 2. С. 47.


[Закрыть]Даже заметное желание «переиначить» многое предпринятое Кноррингом не могло заставить Цицианова решиться на ломку принятых форм управления. Он прекрасно понимал скудость своих административных ресурсов и терпимо относился к деятельности так называемых мдиван-беков, к которым грузины привыкли при царе Ираклии [354]354
  Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 12. С. 4.


[Закрыть].

Установление добрых отношений с местной знатью давало возможность Цицианову использовать грузинских дворян как авторитетных посредников при разрешении различных конфликтов. Так, в ноябре 1804 года он предложил князьям Зазе и Ревазу Мачабели объяснить осетинам, что они могут избежать жестокого наказания, если вернут пленных и имущество, захваченное при разгроме казачьего полка. Поскольку упорство осетин во многом объяснялось их надеждой на помощь со стороны царевича Парнаоза, главнокомандующий предлагал отправить доверенных людей в Тифлис, чтобы те воочию убедились, что Парнаоз сидит под арестом. Князья, которые по каким-то причинам не могли обуздать своих беспокойных подданных, получали строгие выговоры с угрозами отправиться в ссылку. Так, в мае 1805 года князь Реваз Мачабели был предупрежден, что, если осетины, проживающие в его владениях, не прекратят «шалости», он сам поедет в Сибирь вместе со своими людьми [355]355
  АКА К. Т. 2. С. 555-556.


[Закрыть].

Знание местных обычаев и менталитета позволило Цицианову разобраться в непростой и неформализованной систем «знатности» грузинского благородного сословия. Здешние князья имели разное происхождение. Одни принадлежали к знати с «незапамятных времен», другие получили титул за особые заслуги перед царями или персидским шахом, третьи стали князьями как крупные земельные собственники. Каждый княжеский род выставлял свою дружину, владел деревнями, а во время нашествий иноземцев или при междоусобицах запирался в собственных крепостях. Все значительные государственные должности занимали представители только этого сословия, причем передавались посты по наследству. Доходы от недвижимости поступали в распоряжение главы рода, который «по справедливости» содержал многочисленную родню. Эта особенность социальной организации грузинского дворянства ставила перед русской администрацией ряд проблем, когда приходилось принимать меры в связи с участием главы какого-то княжеского рода в «мятеже»: арест такого человека ставил под удар всех членов его рода. К высшему классу принадлежали правящие князья шести знатнейших родов – Эристов Арагвский, Эристов Ксанский, сардарь (воевода) Амилахвари, сардарь Орбелиани, Цицианов (Цицишвили) и мелик Сомхетский. Все прочие члены тех же шести родов считались князьями 2-го класса, князья других родов относились к 3-му классу [356]356
  Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 12. С. 5—6.


[Закрыть]. Всего на 1783 год насчитывалось 38 карталинских и 24 кахетинских княжеских фамилий. Особую значимость князьям придавало наличие у них подвластных дворян. Здесь первое место занимали Цициановы, которые имели 34 вассала. С ними соперничали Джамбакуриан-Орбелиани – во время войны под их знаменами собирались 28 дворянских отрядов. У рода Абашидзе их было 19, у рода Эристовых – 18, у рода Амилахвари – 12. Так же как и князья, «простые» дворяне (317 фамилий) сильно различались древностью своих родов – от нескольких веков до нескольких лет. Те дворяне, которые являлись непосредственными слугами царей, занимали более высокое положение в феодальной иерархии. Остальные тоже делились на три группы в зависимости от богатства и заслуг. Служилое положение дворян подчеркивалось тем, что они, владея землей потомственно, теряли право на недвижимость, если уходили от своих господ. Промежуточное положение между простолюдинами и благородными занимали мсахури, выполнявшие роль телохранителей, привилегированных слуг. В случае жизненной удачи они могли рассчитывать на вступление в ряды дворянства.

Войны и стихийные бедствия были причиной того, что у многих представителей грузинской знати не имелось никаких документов, подтверждающих их особый статус. В ряде случаев таких документов вообще не существовало, поскольку пожалование титула происходило без письменной волокиты. Как следствие, в Грузии «установилось своеобразное требование приличия: ни в личном, ни в письменном обращении к кому бы то ни было из высшего сословия нельзя было назвать его князем или дворянином, не возбуждая в нем вопроса: "Кому это кажется новостью, что я – князь, или что я – дворянин? И кто же этого не знает?" Поэтому о письменных доказательствах дворянского звания в нашей стране никогда и не должно было возникать речи, в особенности, когда все дворянские роды были признаны таким актом, как трактат», – писал один из представителей грузинского высшего сословия. Однако при Николае I местному дворянству объявили о необходимости представить доказательства своего права под угрозой «переписи» в податное сословие. В 1844 году даже пришлось издать специальный указ, который пресекал фальсификацию, расцветшую махровым цветом. Оказалось, что доказать свое княжеское достоинство не могут Эристовы, Амилахвари, Абашидзе, Андрониковы и прочие знатные роды, «благородство» которых ни у кого не вызывало сомнения. Ставший в 1845 году наместником на Кавказе М.Н. Воронцов добился отмены процедуры «доказательства», противоречившей местным реалиям [357]357
  Записки Дмитрия Ивановича Кипиани // Русская старина. Т. 50 1886. С. 276.


[Закрыть].

Цицианов как представитель коронной власти обязан был выступать в роли защитника интересов грузинского дворянства, помогать держать в повиновении крестьян, находившихся в феодальной зависимости. Но, как свидетельствуют документы, в ряде случаев для этого приходилось либо поступаться справедливостью, либо становиться на сторону эксплуатируемых. Как, например, должна была реагировать власть на «Показание осетин Ксанского ущелья», арестованных в 1803 году за убийство князя, после прочтения следующих строк: «Шанше Эристов отдал нас Каланбегиру Халимбегову, коему… служили и несли все повинности; потом захотел он взять у нас дочь, которая была невеста; хотя нам было весьма неприятно, но он, несмотря на нас, вытащил из дома насильно; жених ее, узнавши о сем, наложил на нас кровяной штраф (стал кровником. – В.Л.),а потом, напав ночью с командой, увел у нас двух дочерей и угнал 100 волов, да еще после отнял у нас 30 волов… Когда же достались мы Багратионам, взял он у нас 4-х человек и 15 волов и до крайности нас разорил; мы его за сие убили и переселились оттуда. Потом царь Георгий, вызвав нас к себе, помирил нас с ними, и мы по приказанию царя, отдавши им 5 волов и 1 лошадь, совершенно помирились и друг другу дали порук, но они не устояли в своем слове – напав на нас, двоих из нас убили, 1 ранили и 24 человека, поймав, отвели в Кизик, откуда мы сами бежали, а семейства наши остались там… Царь давал им другое место, но они по самовольству своему не принимали, отчего и сделалось с нашей стороны смертоубийство…» [358]358
  АКА К. Т. 2. С. 549.


[Закрыть]

Несмотря на то что Цицианов приехал в Грузию уже немолодым человеком, гены, как сейчас модно говорить, не раз подсказывали ему выход из сложного положения. Грузин, выросший в России, он хорошо понимал душу своего народа и неформально подходил к различным явлениям тогдашней действительности. 26 февраля 1803 года Цицианов всеподданнейшим рапортом доносил о ситуации в Кахетии, успокаивая императора, обеспокоенного дошедшей до него информацией о бунте, зреющем в этом крае. Хотя главнокомандующему было выгодно представлять дело в самых мрачных красках, дабы очернить своего предшественника, он уклонился от придания действиям местных князей характера государственного преступления, не стал изображать всеобщий заговор и уверять царя в необходимости крутых мер. Несмотря на все уверения в том, что он «душу русскую имеет», генерал не мог бесстрастно и бездумно лить грузинскую кровь, отправлять дворян в ссылку, добиваться их насильственной эмиграции и лишения имущества. Еще 15 января 1803 года он получил тревожное письмо от генерала Лазарева, сообщавшего о широком распространении среди грузинских князей идеи восстановления на троне династии Багратионов. Вероятно, главнокомандующий знал от полковника Ф.Ф. Симановича, что его родственники, князь Иван Цицианов с братьями, подозреваются в организации доставки писем мятежного царевича Александра и даже в намерении отравить солдат роты, расквартированной в селе Кварели (почему командир этой части распорядился не принимать в дар никаких продуктов) [359]359
  Там же. С. 302-303.


[Закрыть]. Комбинации из «угрожающих» передвижений войск и переговоров с наиболее влиятельными князьями оказалось достаточно, чтобы от угрозы мятежа не осталось и следа. В отличие от «равномерно-прямолинейного» Кнорринга, Цицианов понимал, что грозные заявления дворян, их шумные собрания – одна из сторон грузинской повседневности, а не действительная подготовка к восстанию. В таком случае любые полицейские акции только подливают масла в огонь. В рапорте на высочайшее имя Цицианов, сообщая о бегстве нескольких князей за границу, назвал их «необузданными ветрениками». Поскольку, по его мнению, «отъездом царицы Дарьи все несбыточные их замыслы разрушились преждевременно», он «оставил всё оное (побеги и заговоры. – В. Л.)без гласного уважения и разыскания и ожидал, что при бдительном надзоре они, увидя свое бессилие, войдут мало-помалу в границы благоразумия». Одновременно Цицианов предложил налагать арест на имущество тех, кто не воспользовался высочайшим прощением в установленный срок. «Таковая строгая справедливость, сделавшись правилом, и на будущее время могла бы воздержать необузданных ветреников, отвратя их от злоумышлении к нарушению общего спокойствия». Такую же благоразумную мягкость проявил Цицианов и при определении наказания участникам восстания 1804 года. Он выбрал всего 25 «зачинщиков», а остальным объявил от имени царя полное прощение.

То же сочувствие к соплеменникам просматривается и в деле князя Александра Чавчавадзе, примкнувшего к мятежникам и схваченного вместе с царевичем Парнаозом [360]360
  Там же. С. 305,333.


[Закрыть]. В рескрипте на имя Цицианова от 14 апреля 1805 года император Александр I писал: «Министр внутренних дел представил мне сообщенное от вас письмо действительного статского советника Чавчавадзе, к вам писаное, относительно сына его, к царевичу Парнаозу присоединившегося и с ним вместе пойманного. Снисходя, с одной стороны, на просьбу отца, по прежним заслугам его отличенного, а с другой, полагая, что преступление сына произошло более от молодости, нежели от умышленной неблагонамеренности, я признал за благо ограничить наказание его трехлетним содержанием в Тамбове под присмотром с тем, чтобы по истечении сего срока, возобновя присягу на верность, явился он сюда на службу и, загладив добрым поведением и ревностью поступок свой, мог приобрести в оной новые выгоды. Вследствие чего я поручаю вам, объявив действительному статскому советнику князю Чавчавадзе о таковом расположении моем, выслать немедленно сына его под присмотром в Тамбов, приказав ему по прибытии туда явиться у гражданского губернатора, коему вместе с сим даны будут надлежащие предписания».

Только через восемь месяцев после получения высочайшего распоряжения Александр Чавчавадзе отправился в ссылку. Такую дерзкую неторопливость в осуществлении царской воли можно объяснить тем, что в это время предпринимались меры для еще большего смягчения наказания. Александр I был в Австрийском походе, и судьба его тезки решалась на полях сражений. Победа над Наполеоном наполнила бы сердце царя таким ликованием, что всякого рода милости посыпались бы как из рога изобилия. Но мы знаем, что русская армия потерпела сокрушительное поражение, после которого мало кто старался без особой нужды показываться на глаза огорченному монарху. Высылку князя-мятежника затягивать больше не стали, на послабления рассчитывать не приходилось. Чтобы горячий отпрыск знаменитого рода не совершил очередного необдуманного поступка, главнокомандующий предписал доставить арестанта до места ссылки под усиленным конвоем: «…по оному тракту конвоевать его неослабно от станции к станции по одному исправному офицеру и по два конно-вооруженных казаков, кои бы во время ночлега или дневки имели его под своим караулом; а сверх того, препровождавшему онаго камер-пажа (А. Чавчавадзе. – В.Л.)Севастопольского мушкетерского полка штабс-капитану Жлецову дано от меня предписание, чтоб во время ночлега или дневки, где случатся регулярные команды, то требовать караул при надежном унтер-офицере по 12 человек рядовых» [361]361
  Там же. С. 337.


[Закрыть]. После ссылки А. Чавчавадзе вернулся на службу, за отличие в боях и походах 1812—1813 годов был награжден золотой саблей, в 1821—1822 годах командовал элитными частями Отдельного Кавказского корпуса – Нижегородским драгунским и Кавказским гренадерским полками, в 1826-м получил чин генерал-майора. В 1830 году вышел в отставку и занялся разведением чая в своем имении Цинандали. В его доме гостили А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, В.К. Кюхельбекер, художник Гагарин. Дочь его вышла замуж за А.С. Грибоедова. Несмотря на кровь, пролитую за империю, князь сочувствовал тем, кто пытался восстановить грузинскую государственность. Поэтому он был арестован в связи с заговором 1832 года и сослан в уже знакомый ему Тамбов. В 1838 году Николай I его простил, назначил членом совета при главнокомандующем Кавказской армией, в 1841-м произвел в генерал-лейтенанты и поручил руководить почтовой службой Закавказского края. «Дважды опальный князь» считается родоначальником романтического направления в грузинской поэзии. Он перевел на грузинский язык многие произведения мировой литературы и написал «Краткий очерк истории Грузии 1801—1831 годов».

Стремление Цицианова по возможности смягчить наказание Чавчавадзе можно объяснить его желанием сохранить для края хотя и «беспокойного», но незаурядного человека, способного играть важную роль посредника между двумя народами и двумя культурами. Здесь особо следует отметить позицию А. Чавчавадзе в 1832 году. Он симпатизировал идеям возрождения Грузинского царства, но считал это невыполнимым делом, открыто заявляя о том заговорщикам, но скрывая их замыслы от правительства.