Текст книги "Твари в пути (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

– Как твое имя? – спросил он. – Я хочу помнить о тебе.

– Мира» ти.

И Сахид Альири ушел… Ушел, точно зная, что никогда не забудет того, кто носил имя «Человечность».

* * *

– … Говорю тебе, не трогай ее, – шепотом проговорил Джан Ферах-Рауд, с волнением и испугом глядя, как его низкорослый друг тянется к черной бархатной ткани.

– А мне вот любопытно, – упрямо ответил непреклонный гном. – И что там может быть такого? Певчая птичка? Или ящерка? А может, Обезьяний Шейх, как его величает наш новый чернокожий друг, держит здесь всего лишь… обезьянку в красной феске? – И Хвали сдернул с клетки ткань. То, что оказалось внутри, заставило даже его, недалекого и поэтому, казалось, бесстрашного, отступить на пару шагов…

Клетка стояла на постаменте красного мрамора, который напоминал обрезанную колонну. И колонна эта находилась в некоем месте, куда незваным гостям соваться совершенно не стоило.

В то время как джинн пытался проникнуть в гарем Алон-Ан-Салема, северный граф Ильдиар де Нот и бергар Аэрха Рожденный в Полдень устраивали погром в восточном крыле Алого дворца, чтобы отвлечь на себя внимание великого визиря, Хвали Гребин, сын Сири из Ахана, и сэр Джан Ферах-Рауд, Грифон Пустыни, и вовсе занимались откровенным разбоем.

То ли потому, что Ильдиар и Аэрха прекрасно справлялись с возложенной на них частью плана, то ли еще по какой-то неведомой причине, но у дверей опочивальни великого визиря почти не оказалось стражи. Двоих оставшихся на посту воинов визиря гном и чернокожий рыцарь зарубили у входа в покои, особо не церемонясь о вопросах чести, – попросту навалились на бедолаг со спины. Джан тут же высокопарно заявил, что рыцарь, находясь во вражьем плену, может не соблюдать благородных правил поединка, а непосредственный Хвали так и вовсе не собирался сокрушаться по поводу метода чьего-либо убийства, главное, что лежат они, эти визиревы прихвостни, не шевелясь, и кровь растекается из-под них по мраморному полу, да к тому же его больше интересовало то, что скрывается за этими резными дверями из вишневого дерева. Гном справедливо рассудил, что Алон-Ан-Салем, будучи одним из самых богатых людей Пустыни, хранит золото и драгоценности в самой глубине своей цитадели – кто мог предположить, что самой дальней частью дворца окажется опочивальня. Но почему бы не поживиться за счет их радушного хозяина – богатство даже его спальни просто не может разочаровать!

Именно поэтому, ворвавшись в покои, Дор-Тегли и чернокожий рыцарь застыли на месте всего через несколько шагов. В их оправдание стòит отметить, что тут действительно было, от чего опешить.

В полутьме опочивальни можно было различить очертания огромной кровати под пышным балдахином, на которой уместилась бы дюжина человек, а также десятки подушек и мягких валиков, медленно плавающих на поверхности пола по всей спальне. Да и пол этот был необычным. Чтобы осознать увиденное, неподготовленному человеку потребовалось бы сперва понять и осмыслить две вещи. Первое: вы только что переступили порог спальни волшебника. И второе: вы только что переступили порог спальни самого великого волшебника Пустыни. И лишь вдумавшись в суть этих двух вещей, вы бы, возможно, примирились с тем фактом, что пола в спальне, собственно, нет, а ноги в туфлях с острыми, загнутыми кверху носками ступают в клубах серой дымчатой массы совершенно беззвучно, не проваливаясь вглубь, но теряясь в ней без остатка. Дымчатая масса, как это ни невероятно, являлась облаком, высушенным при помощи магии и загнанным каким-то чудом внутрь комнаты, но не утратившим своей пышности и легкости. При этом ковер из облака покрылся густым слоем пыли, как будто ему было больше лет, чем самому Ан-Хару.

Переглянувшись, незваные гости медленно двинулись к центру комнаты, ступая на носочках и пытаясь балансировать, как будто шли они по тонкому канату. За ними оставались широкие следы в пыли.

– Не похоже, чтобы здесь было золото, – проворчал Хвали, нагибаясь и зачерпывая ладонью горсть пыли и облака.

Парчовые портьеры, развешенные повсюду, явно не скрывали за собой тайников. Столики на низких ножках были заставлены кувшинами и пустыми блюдами, но все было серым, как в затхлом и унылейшем в своей обыденности сне. Кованые светильники на длинных витых ножках напоминали согбенных горем вдов, а торчащие из центров мозаичных узоров на стенах металлические подсвечники – руки, просящие подаяния.

– Погляди…  – восхищенно произнес Джан. – Кровать покачивается, будто на волнах!

И правда, кровать легонько ходила из стороны в сторону, как лодочка на водах спокойного озера. Балдахин трепетал, и с него вниз на подушки и перины сыпался серебристый водопад – должно быть, отворив двери, чужаки запустили какой-то механизм, и спальня приготовилась к достойной встрече, как она полагала, хозяина – она ожила, и даже кровать затанцевала, сбрасывая с бархатных сводов пыль.

– Покачивающаяся кровать, – перекривил друга весьма удрученный и потому очень ворчливый гном. – Лучше бы здесь были перекочевывающие сапфиры. Перекочевывающие в мои карманы!

– Это же сколько он сюда не заходил, раз здесь так пыльно!

Откинув голову на затылок, Джан с любопытством разглядывал высокий потолок, затянутый плотной темной тканью. Ткань подрагивала и шевелилась, как будто под ней по сводам ползали какие-то большие насекомые. На сетчатую стойку в углу был надет доспех, покрытый серым налетом: размеры его выглядели весьма внушительно – было очевидно, что по молодости Алон-Ан-Салем отличался довольно крупным телосложением.

– Правду говорят: великий визирь, да прохудится под ним облако, никогда не спит. Достаточно…  – Гном развернулся, чтобы уйти. – Зря только тащились в эти дальние коридоры! И шума не подняли, и золота не намыли…

– Да, незадача…  – подтвердил Джан и направился было к выходу, но тут дернулся, как от укуса, и резко обернулся.

– Что? – удивился Хвали, глядя на друга.

– Что вот это такое?

Джан Ферах-Рауд глядел на то, что вначале показалось просто высоким комом пыли. Но нарушившие сонное течение застывшей жизни этого места чужаки, сами того не желая, привели в движение серые рассыпчатые волны, которые постепенно несколько изменили свои очертания, обнажая прятавшиеся до того под ними вещи. В центре комнаты на три фута над уровнем пола высился пьедестал, обточенная колонна красного мрамора с тонкими разводами прожилок. На ней стоял некий предмет, накрытый черной бархатной тканью, – судя по всему, клетка.

– Ага! – обрадовался приунывший было гном. – Не с пустыми руками. Только не с пустыми руками…

– Может, не нужно…  – чернокожий рыцарь попытался отговорить Дор-Тегли. Ему вдруг отчетливо показалось, что добра они здесь не найдут.

– Ты же сам привлек к этому мое внимание, – криво усмехнулся Хвали. – Так что не спорь теперь.

– Давай просто уйдем. Поищем сокровищницу или еще чего…

– Никуда я не уйду. Мне интересно, что может быть на самом почетном месте в спальне самого визиря. Покрытое пылью, как его совесть… хе-хе…

– Говорю тебе, не трогай ее, – шепотом проговорил Джан Ферах-Рауд, с волнением и испугом глядя, как его низкорослый друг тянется к черной бархатной ткани.

– А мне вот любопытно, – упрямо ответил непреклонный гном. – И что там может быть такого? Певчая птичка? Или ящерка? А может, Обезьяний Шейх, как его величает наш новый чернокожий друг, держит здесь всего лишь… обезьянку в красной феске?

Вот так и вышло, что Хвали сдернул с клетки ткань.

В тюрьме из кованых металлических прутьев находилось нечто странное. Это напоминало комок бледного света, будто дальний огонек маяка, пробивающийся сквозь бурю и шторм. У огонька этого было несколько извивающихся конечностей-щупалец.

– Клубок из нитей света…  – прошептал Джан. – Чудо из чудес… Вот оно, сокровище…

– О нет. – Хвали сжал похолодевшие вмиг руки в кулаки и в ужасе отшатнулся. На его лбу проступил пот, словно он добрый час не отходил от кузнечного горна. – Это звезда.

В ответ ему раздался шепот. То ли женский, то ли детский. Голос был тонким и мягким, как прикосновение гладкого атласа к коже. Он убаюкивал. Пленница великого визиря шептала, плавно двигая лучами, будто танцовщица в султанском гареме – лебедиными руками.

– Звезда? – удивился Джан. В обоих его зрачках отражался этот бледный извивающийся спрут, рассеивающий ровное свечение и порождающий световые волны на стенах спальни. Теперь покои визиря и впрямь напоминали каюту корабля.

– Уходим. Немедленно, – одними губами проговорил Хвали. – Отвернись и уходим.

Гном был действительно испуган, и тот страх, который застыл в его округленных глазах, мог бы заставить Джана немедленно покинуть это место. Вот только тот глядел не на друга, а на звезду. На эту прекрасную звезду…

– Но зачем? – искренне не понял чернокожий рыцарь. Он наоборот шагнул ближе и наклонился к самой клетке. Его лицо побелело и стало походить на луну. – Если это, как ты говоришь, звезда, то представь, сколько она может стòить…

– Отойди…  – взмолился Хвали. – Я знаю, сколько она может стòить. Рунный кузнец Гаден Имин из Ахана изловил однажды такую для своих экспериментов. Звезда вырвалась и уничтожила несколько уровней на северо-западе под Хребтом Дор-Тегли. Она сожрала всех, кто там был, а потом разорвалась, будто склянка с алхимическим зельем. При этом она оплавила даже стены и полы всех тех тоннелей, как будто они были не из камня, а из воска. Молю, отойди…  – Хвали ринулся к другу и схватил того за руку.

Джан будто пришел в себя и вздрогнул. Он мгновенно отвел лицо от клетки, ужаснувшись тому, насколько близко были бледные светящиеся щупальца. В тот же миг звезда прекратила шептать. Ярость, накатившая на нее, была видна невооруженным глазом. На смену шепоту пришел дикий визг. Звезда напрягла все свои щупальца-лучи и ринулась на потревоживших ее сон. С силой она ударилась светящимся телом о клетку, отчего по комнате пронеслась белая вспышка.

– Уходим! – закричал гном. – Немедленно! – и потащил друга прочь из спальни визиря.

Когда они были уже у самой двери, ткань, которой был затянут потолок опочивальни, вдруг сорвалась с крепежей и упала на пол, обнажая зарешеченные своды, уходящие на много футов полусферой вверх. Весь купол был залеплен звездами. Десятки, сотни их сплетались между собой, образуя словно бы гобелен. Стоило им избавиться от покрывала, как все они начали биться о прутья, разливая яркий свет и дикие визги. Многоголосье, рвущее барабанные перепонки, рухнуло на ретировавшихся гнома и чернокожего рыцаря, будто водопад.

Но друзья уже были за дверью, а стоило им переступить порог, как створки сами собой захлопнулись, мгновенно убивая как свет, так и звук.

Споткнувшись о тела убитых стражников, беглецы распростерлись на полу. Так они лежали некоторое время, не торопясь подниматься. Каждый молчал, по-своему борясь с пережитым ужасом: Джан молился, закрыв глаза и понимая в душе, что теперь никогда не сможет спокойно глядеть на звездное небо и будет представлять, сколько там этих тварей, а Хвали пытался понять, как визирь смог изловить столько звезд и зачем они ему в таком количестве? От тех ответов, которые он давал себе сам, становилось еще страшнее.

Наконец, Джан произнес:

– Давай уберемся отсюда поскорее…

Хвали не спорил:

– И забудем об этом ужасе поскорее…

– Надо Сахида и Валери выручать. Джинн, он, конечно, сильномогучий волшебный дух, но проверенные спутники уж понадежнее будут! А дворец этот пусть варится в своих тайнах и ужасах без нас. Уберемся и забудем.

– Уберемся и забудем, – согласился гном.

* * *

Алон-Ан-Салем пытался поскорее претворить в жизнь свой хитроумный план, покуда многочисленные досадные обстоятельства, столь некстати начавшие возникать этим проклятым утром, словно по чьему-то злому наущению, не помешали ему исполнить давно задуманное.

Утренние доклады командиров стражи были один тревожней другого. Все началось с шахт. Каторжникам каким-то образом удалось одолеть целую сотню надсмотрщиков, и мятеж выплеснулся на поверхность. Бои с бунтовщиками кипели уже в рабских бараках. А теперь бунтари проникли в сам дворец – кто бы мог подумать?! Распугали всех его родственников, поубивали его воинов! Даже в его покои забрались воры. Этого уже Алон-Ан-Салем стерпеть не мог, отправив туда Необоримых из личной охраны – разобраться на месте, но те так никого и не успели поймать.

В общем, все кругом шло из рук вон плохо. В довершение всех бед на доклад прибежала старая, как сама Пустыня, и столь же нелицеприятная смотрительница гарема и, упав в ноги, слезно просила ее пощадить – напрасно. Великий визирь никогда не простит проникновения в свой гарем, а тем более – кражу наложницы, к которой он даже не успел прикоснуться.

Алон-Ан-Салем в сердцах пнул от себя мертвое тело смотрительницы, которая только что подавилась собственным языком. Недостойная посмела не только подвести своего господина, но и прервать сложный ритуал вызова, требующий значительной концентрации сил. Теперь придется начинать все с начала…

Это не был заклинательный айван, а всего лишь малая чародейская комната, размещенная в самом центре Алого дворца. Прелесть ее состояла в том, что здесь практически ничего не было, кроме каменных стен, плиточного пола и купольного потолка. Никаких украшений, никакой мебели или тканей. Лишь голая кладка из полированного красного камня. В трех стенах были пробиты круглые люки, из которых нескончаемым потоком в центр помещения по трубопроводам текли струи песка. Собираясь в углублении, походящем на каменную чашу, песок наслаивался все растущим конусом, как в песочных часах. В каждую из стен были вмонтированы сложные механизмы, создающие ветра и нагнетающие их с невероятной силой. В сводах была установлена система многолопастных маховиков, напоминающих мельничные крылья, – они медленно и с гулом крутились.

Искусственные ветра начали дуть, встречаясь друг с другом в самом центре помещения, прямо над чашей песка. Столкнувшиеся воздушные вихри были равной силы, но постепенно некоторые маховики ослабли, и крылья стихий начали закручиваться, двигаясь по спирали. Ветер стал подхватывать песок, поднимая его в воздух и образовывая смерч. Хобот все расширялся и рос, пока не достиг высоты в десять футов.

Великий визирь Ан-Хара, стоя на почтительном расстоянии, при помощи магии зашвырнул в самое сердце новообразованного смерча сферу, состоящую из крови, пепла и слез, и его личный вихрь начал наливаться багрянцем.

В углах комнаты стояли на коленях три старика в дорогих одеждах. Кожу их лиц с некоторых пор заменило полированное зеркальное стекло, глаза были пусты, как у слепцов, затянутые серебристой пленкой. Обращенные в зеркальные статуи, судя по всему, они не понимали, что происходит, и были погружены в некое подобие колдовского сна.

В смерче тем временем начали прорисовываться контуры и очертания фигуры. Первыми появились огромные плечи, из них вырастали предплечья, приобретали плоть запястья и пальцы. Руки напоминали ветви, тянущиеся из могучего ствола торса. Крона песчаной головы поднялась. Песок, точно налившись влагой, стал покрываться кожей, багровой, цвета застывающей крови. Из головы поползли, вырастая, пряди свивающихся прямо на глазах, будто из смолы, волос. Черный тюрбан начал заматываться из порывов пыли и песка, образуя купол, – символ небес, которому поклоняются все духи пустыни.

– Рожденный в Небесной Мельнице, – проговорил Алон-Ан-Салем, и его голос потонул в шуме сотворенной его руками бури. При этом он знал: дух его прекрасно слышит. Приветствие для подобных существ было частью ритуала общения с ними, и рабы традиций, ифриты, как и джинны, не стерпели бы нарушения его. – Ты пришел, как велела тебе стезя ветров. В тот час, когда ветра сталкиваются, выходящий из них да поднимет свою голову и узрит. И то, что узрит он, рассыплется, и кожа тех, на кого падет его взгляд, пусть трещит, как парусина на мачтах судов, а могилы их да будут занесены песком.

Голова ифрита медленно склонилась к одному плечу, затем к другому, как будто он разминал шею. При этом жгуты жил вырывались из ключиц, но спустя мгновение так же собирались вместе, а разорванная кожа затягивалась вновь.

– Что тебе нужно от меня? – прогремел нечеловеческий голос; из изломанной трещины рта просыпался песок.

Великий визирь не понимал языка ветра, на котором разговаривают ифриты, но на этот раз дух пустыни снизошел до человеческих слов, чему способствовала тщательная подборка магических ингредиентов.

– Как служит ключ для открытия замка, – сказал Алон-Ан-Салем, – так и мне нужна твоя служба.

Ифрит открыл глаза, и тут же из них на его впалые щеки потек шипящий яд, цветом напоминающий жидкую ночь. Дух ветра медленно поднял голову и поглядел на маховик – мельница удерживала его – он не мог высвободиться и вырвать душу из этого дерзкого маленького человека. Он ненавидел этого человека, которому благоволили сами джинны и ракшасы. О, и пусть удовольствие в теле его, одного из тысячи, столь же скоротечно, как изменение ветра, он бы с этим самым удовольствием все же сорвал бы кожу с мага и рассек бы его мясо песчаными хлыстами. А душа… он бы рвал ее на куски вечность, после чего снова собирал бы из крупиц и в очередной раз разрывал бы, не желая успокаиваться. Но мельница держала его…

– Моя служба потребует платы…  – Вертикальные зрачки походили на волосинки, яростные слова – на шум песчаной бури, – моей платой будет жертва…

– Я подготовил жертву.

– Особая жертва…

– Моя жертва именно та, что нужна тебе, о Ифритум! – В глазах великого визиря плясало ничем не прикрытое торжество.

В тот же миг ифрит вскинул руки, и смерч разросся, окутывая его плащом из песка. Чародею пришлось отступить.

– Все твои прежние жертвы ни на что не годились, смертный…

– На этот раз ты не будешь разочарован!

– Эта черствая душа действительно полна ненависти? – вопросил песчаный дух.

– Это так, о могучий!

– Она свободна, ничем не принуждена?

– Да, о великий!

– Она сама придет ко мне?

– Сама, о беспощадный!

– Тогда где же она?!

– За этой дверью. Позволь я впущу ее…

Маг скользнул к единственной двери и резким движением распахнул ее. На пороге стоял Сахид Альири, пустынный Кариф. Едва сын песков увидел перед собой великого визиря, как в его прищуренных бесцветных глазах тут же вспыхнула свирепая ярость.

Алон-Ан-Салем медленно отступил назад.

– Ну, вот ты и нашел меня, Сахид. – Старик пристально смотрел на своего несостоявшегося убийцу. – Как твое чувство мести, еще не остыло?

– Сейчас узнаешь…  – В руках у Сахида Альири не было оружия, но это ничуть не умаляло его решимости. Было видно, что он готов расправиться со своим недругом голыми руками. Но великий визирь как будто ничуть не боялся направленной на него ненависти, задавая асару все более и более язвительные вопросы, тем самым намеренно еще более распаляя бьющий наружу гнев:

– Ты знаешь, что я сделал с твоей матерью, Сахид? Знаешь, как она умерла?

– Знаю, оставь свой яд при себе, негодяй! – закричал Сахид Альири. – Я убью тебя в любом случае, так что не утруждай себя пустой болтовней…

– Хе-хе-хе, – противно засмеялся старик, при этом все-таки отступая еще на один шаг назад, – все-то тебе известно, а ты догадался, кто посоветовал Али-Ан-Хасану избавиться от твоего отца? Нет? Так мне было проще добраться до твоей матери. Хе-хе-хе.

– Что?! – Сахид Альири на мгновение застыл, совершенно раздавленный столь неожиданным признанием врага. – Значит, кровь моего отца тоже на твоих поганых руках! Клянусь, сегодня ты станешь молить меня о легкой смерти!

Горящий праведным гневом, Сахид сжал кулаки и бросился на великого визиря, намереваясь разорвать его, тут же, на куски. Но множество длинных плетей, созданных в мгновение ока из песка, взвились в воздухе, опутывая его тысячами красноватых нитей. Сахид Альири закричал от бессилия и боли.

– Он столь же хорош, как песчаные реки Харума, – послышался из-за спины визиря жуткий, изрыгающийся словно из какой-то пылающей бездны, голос. – Столько пламенеющей ярости, столько неукротимого гнева. На этот раз твоя жертва действительно подойдет для меня, смертный…

* * *

Ильдиар и Аэрха, наконец, поняли, что заблудились.

Бесчисленные коридоры дворца все казались похожими один на другой, как и красноватые мраморные плиты пола, и розовые колонны по сторонам галерей. Поиск сокровищницы Алон-Ан-Салема оказался весьма непростым предприятием.

Ильдиар де Нот пытался отыскать хранилище ценностей визиря потому, что именно там, как он полагал, и будет находиться то, за чем он отправился в Пустыню, то, без чего он не может вернуться назад. След этой вещи вел к великому визирю. Ему назвали имя Алон-Ан-Салема еще в Ронстраде, и хоть у Ильдиара был запасной план, как легко и мгновенно (он надеялся) отыскать цель своего поиска, все же глупо было не потратить немного времени сейчас, раз уж они и так здесь.

– Может, вернемся на пару проходов назад? – предложил Аэрха. – Не то так заплутаем, что сам Обезьяний Шейх, чтоб его змеи сожрали, не найдет!

– Нет, сокровищница должна быть где-то здесь, в нижних покоях, – возвращаться прежней дорогой паладину совсем не хотелось, – надо искать. Кстати, давно хотел тебя спросить…

– Если давно хотел, – усмехнулся великан, – давно бы спросил!

– Только не сочти за оскорбление, Рожденный в Полдень. Помню, Сахид говорил мне, что бергары говорить не умеют.

– А о чем нам разговаривать с асарами? – вновь захохотал Аэрха. – Они нас хватают и продают в рабство, а мы их убиваем и тоже продаем. Вот так-то!

– Мертвых? Продаете? – удивился Ильдиар. – Кому?!

– Да мало ли кому. Бальзамируем и продаем. Черному Калифу продаем, Обезьяньему Шейху, чтоб его посадили в клетку к его обезьянам, раньше продавали Умбрельштаду…

– Умбрельштаду? – вздрогнул Ильдиар.

– Да, говорят, там платили больше всего, только везти было далеко.

Паладин на время смолк, обдумывая услышанное. Да уж, такое знание не для слабонервных – стòит только представить, как мертвые тела длинными вереницами караванов прибывают в Умбрельштадскую крепость, где некроманты ставят их в строй своих послушных, не знающих усталости армий. Ильдиар решил, что этот кошмар обязательно нужно остановить, осталось только выбраться из этой треклятой пустыни!

Вдруг где-то совсем рядом, практически в соседнем ответвлении, раздался пронзительный человеческий вопль, разлетевшийся по пустым коридорам зловещим эхом.

– Это Сахид! – паладин узнал голос Пустынника. – Он в беде!

Ильдиар и Аэрха бегом бросились туда, откуда к ним прилетел этот душераздирающий крик, полный отчаяния и боли…

* * *

… Хвали и Джан тоже услышали крик, но, находясь при этом этажом ниже, успели добраться до малой чародейской комнаты чуть позже, чем Ильдиар с Аэрхой. К этому времени, бергар успел выломать дверь своим могучим плечом и буквально ввалился внутрь. Ильдиар тоже уже находился там.

Когда же в помещение вбежали гном и чернокожий рыцарь, почти вся честная компания оказалась в сборе. Сахид при этом неподвижно висел в воздухе, опутанный красноватыми песчаными нитями, концы которых уходили в крепко сжатые кулаки огромного чудовища-ифрита; из-за его спины выглядывала сухощавая фигура Алон-Ан-Салема.

Аэрха замахнулся на чудовище своим громадным ятаганом, но тут же отлетел к стене, обожженный раскаленным песком.

– Схватите визиря! – прокричал Ильдиар, взывая к Священному Пламени у себя внутри. – А я разберусь с этим…

Паладин поднял меч, поджег его – сейчас он даже не заметил близости Пустыни – никакой откат от чародейства его не коснулся – быть может, все дело было в этой самой комнате, а может, в чем-то еще. Ильдиар сделал шаг по направлению к багровому монстру:

– Один раз я уже победил тебя!

В ответ ему в лицо прогремел демонический хохот:

– В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом. Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя, прòклятая на Сапфировом Пути птица…

Те же самые слова, что и в Ан-Харе. Услышав их, визирь, казалось, обратился в статую. Он явно не этого ожидал.

В одной руке ифрит сжимал песчаные путы Сахида, из другой вырос длинный кривой ятаган, состоящий из багрового, шевелящего жадными языками, пламени.

Два огненных меча встретились, заставив полыхнуть сам воздух. И паладин понял, что на этот раз ему не победить. Удар оказался такой силы, что Ильдиара согнуло пополам и отбросило в стену, словно тряпичную куклу. Обмякшее тело северного рыцаря медленно сползло на пол, он еле-еле сумел поднять запекшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза своей смерти. На то, чтобы встать, сил уже не было.

Краем глаза Ильдиар увидел, что у его друзей дела обстоят не лучше: при помощи своей магии, визирь с легкостью разметал всех. Гном еще пытался ползти, а вот Джан с Аэрхой лежали совсем неподвижно, о Сахиде Альири и говорить было нечего – асар по-прежнему висел в воздухе…

– Вот так дела! – вдруг раздался где-то рядом знакомый голос Ражадрима Синха. – Да будут омыты вином приходящие вовремя!

Ильдиар с трудом повернул голову и увидел, как джинн, ростом не менее самого ифрита, пытается пройти в дверной проем. В слишком узкий проход пролезли рука, плечо и голова в тюрбане. В следующий миг джинн за какую-то секунду уменьшился, пробрался в чародейскую комнату, после чего вновь вырос до гигантских размеров. На поясе у него висел тяжелый ятаган, на ладони, которая размером была, что балкон, сидела, держась за большой палец Ражадрима Синха, Валери, с ужасом взирающая на то, как висит весь опутанный нитями багрового песка тот, кого она любит больше жизни.

– Сахид! – Ее голос, высокий и пронзительный, прошил шум бури, словно игла, проникающая в плоть кафтана. – Отпусти меня, джинн! Отпусти!

В этот момент случилось то, чего никак не ожидали ни Ильдиар, ни великий визирь Ан-Хара, ни даже ифрит. Совершенно неожиданно для всех, обездвиженный Сахид шевельнулся в своих путах и прошептал:

– Прости меня и…

Ифритум с беспокойством начал что-то шептать на своем языке.

– … Валери! Я люблю тебя, слышишь? – Пустынный Кариф прекратил сражаться. Он сдался и повис в путах ифрита. Он закрыл глаза.

– Я тоже! Я тоже люблю тебя, Сахид! – закричала Валери. – Да отпусти же меня, глупый джинн!

Но «глупый джинн» и не подумал слушаться. Он поднял девушку еще выше, чтобы она не спрыгнула вниз, и наклонил огромную голову почти в упор к искаженному яростью лицу ифрита.

– Подумать только, они снова сделали это, брат мой, – сочувственно прошептал джинн, и его услышал лишь ифрит.

Тот взревел и ударил по лицу джинна пылающим ятаганом – громадную скулу, нос, рот и щеку Ражадрима Синха рассекло, но он даже не поморщился. В следующий миг края раны поросли длинными извивающимися ресничками, и они потянулись друг к другу, соединились и связали ее. Синее лицо джинна вновь стало целым.

– Они снова сделали это, брат мой, – повторил он. – Они обманули тебя.

– Нет! – рыкнул ифрит и снова ударил мечом. Рана снова затянулась.

– Они обещали тебе пищу, но под видом мяса попытались отдать кости, спрятанные в шкуре. Этот человек обещал тебе ярость, а дал сожаления, он обещал гнев, но вместо них ты получил смирение. Где твоя гордость, брат мой?

Ифрит снова заревел, из его ноздрей вверх стали подниматься две струйки дыма. Он сильнее сжал песочные щупальца, удерживающие его жертву, но та и не думала сопротивляться.

– Погляди на него – это лишь пустая оболочка. Из нее высосали все соки. Старик сам поживился всей накопленной яростью в жертве, всем ее гневом. Он провел тебя.

Ифрит схватил безвольного Сахида Альири за голову, принюхался, отчего дым из его ноздрей заметался вокруг него, и с отвращением убрал руку.

Путы, державшие Сахида Альири, рассыпались на множество мелких песчинок; освобожденный асар рухнул на каменный пол.

– Что ты делаешь?! – воззвал к ифриту Алон-Ан-Салем. – Убей его! Убей этого лжеца-джинна! Убей их всех, я повелеваю тебе! Что бы он ни говорил тебе, он лжет! Убей его!

Но Ветер Пустыни отчего-то не торопился выполнять приказ. Облаченный в смерч демон гневно обрушился на самого визиря:

– Ты обманул меня! – нечеловеческий голос ревел, как раздуваемое на ветру пламя. – Обманул! Меня! Твоя жертва пуста и безвкусна, как засохший кокос! В нем нет больше ненависти, ни единой капли гнева, все вытекло и ничего не осталось! В нем нет того сокровища, которое так тяжело отыскать, лишь безвкусная пыль, что скрипит на зубах. Ты поплатишься за свой обман, смертный…

– Нет! Не-е-е-ет! – Великого визиря объяло красно-желтое пламя, лишь сильнее раздуваемое маховиками в сводах зала.

В мгновение ока могущественный маг превратился в пылающий факел. Через минуту от него уже не осталось ничего, лишь горстка истлевшего пепла. Удовлетворившись содеянным, ифрит оскалился напоследок джинну, вскинул руки и исчез в алой пыльной туче. Всех присутствующих накрыло волной опавшего песка…

* * *

… Друзья медленно приходили в себя, пораженные произошедшим. Валери крепко обнимала лежащего на куче песка Сахида – тот безудержно кашлял, но постепенно ему становилось лучше. Он и вовсе не понимал, что произошло. Даже джинн выглядел озадаченным, задумчиво теребя черную бороду тонкими пальцами. Теперь он был привычного роста – вальяжно уселся, скрестив ноги, прямо в воздухе.

– Хорошо же ты исполняешь желания! – проворчал Ильдиар, отряхиваясь от песка.

– Весьма благодарен за комплимент, господин, – сказал джинн. – Я старался изо всех сил. Как говорят среди барханов: «Натруженная спина – лучшая из всех наград, которую может пожелать смиренный».

– Натруженная спина? Сахида едва не убили, – заметил Джан. – Как и нас всех. А у сэра гнома пропал изо рта еще один зуб!

Хвали в подтверждение этого гневно ткнул джинну под нос свой грустный щербатый рот в качестве аргумента.

– Вынужден признать, почтенные, – нисколько не смущаясь, отвечал Ражадрим Синх, – что любой, даже самый тщательно проработанный план, на деле изобилует крошечными неожиданными деталями, неподвластными даже моему всемудрому разуму! Такими крошечными, как…  – он душевно и беззаботно улыбнулся разгневанному гному, – как зуб.

– Вот вам и сильномогучий волшебный дух, – подытожил Джан.

Тут все рассмеялись, и даже могущественный джинн снисходительно улыбнулся.

– Так я могу считать твое первое желание исполненным, господин? – обратился Ражадрим Синх к Ильдиару.

– Результат говорит сам за себя, – не стал спорить паладин, хотя очень хотелось, надо признать.

– Тогда попрошу всех за мной, волшебный ковер ждет! – По-прежнему горящий неуемным энтузиазмом джинн соскочил с невидимой подушки на пол и первым направился к выходу из малой чародейской комнаты покойного визиря.