Текст книги "Твари в пути (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Он говорил со мной. – Слова паладина прозвучали как-то безжизненно и отрешенно – слишком кошмарными были воспоминания о бое с ифритом. Но еще более пугающими были воспоминания о том, кто завладел им самим и едва не прожег насквозь его душу…

– Говорил? Кто, ифрит? – хохотнул Джан. Чернокожий рыцарь с интересом прислушивался к беседе. – Люди не способны понимать язык стихии, это тебе скажет любой колдун, если будет в здравом уме.

– Почтенный прав, – подтвердил Сахид Альири. – Ни один человек не сможет ничего понять в шепоте ветра, даже если прожил в пустыне не одну жизнь. Разве что дервиш, который рожден в песках, обогрет небом и выпестован ветрами.

Ильдиар промолчал. Что тут можно было сказать? Он и сам пока не слишком-то понимал, что именно произошло. Тогда ему показалось, что он слышит не своими ушами, как бы невероятно и безумно это ни звучало. Но при этом чужак, на время поселившийся в его теле и сознании будто бы и вовсе не был чужаком. Опасная мысль родилась в голове Ильдиара: во время поединка с ифритом ему почудилось, что он сам в тот миг был незваным гостем в себе самом. И что бы это могло значить? Что он сходит с ума? Да было ли вообще все это, или жаркое солнце Ан-Хара вконец затуманило его истерзанный страданиями разум? Он пока не знал, не мог знать…

– Ладно, оставим пока духов, – перевел разговор в другое русло Ильдиар, – поведай-ка мне вот о чем. Сила пламени, которую ты отнял у меня, она ненадолго вернулась ко мне в Ан-Харе, – «И едва не свела меня с ума», – мысленно добавил северный граф. – Но сейчас я вновь ничего не ощущаю. Если это негатор магии, то где он? Он здесь, с нами?

– Ты сам ответил на свой вопрос. – Сахид Альири чуть улыбнулся. – Пустыня…

– Пустыня?

– Конечно. Самый надежный естественный негатор. Признаюсь, поначалу я угостил тебя весьма непростым чаем. У одного из ваших северных некромантов я купил негаторный порошок, его и подсыпал тебе в питье, но в дальнейшем не было ничего, кроме песков кругом и твоих мучительных догадок, паладин.

– А яма рабов в Ан-Харе? – напомнил Ильдиар.

– А разве ты пробовал там дотянуться до своей силы? К твоему счастью, впрочем, – мрачно заметил ловец удачи. – Ведь рынок рабов охраняют не только ятаганы.

– Охраняли, – язвительно вставил Хвали и заулыбался беззубым ртом, – больше там нечего охранять.

– Я бы не уповал на это, почтенный гном, – возразил асар, – бергары и прежде, случалось, разграбляли Ан-Хар, но город всегда восставал из пепла. Недаром его герб – огненная птица, способная умирая возрождаться вновь.

Ильдиар вздрогнул – когда случаются подобные совпадения, следует задаться вопросом: кто их устраивает?

– В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом, – едва слышно проговорил паладин – он не замечал, что думает вслух. – Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя. Прòклятая на Сапфировом Пути птица…

– Где ты это услышал? – спросил Сахид Альири.

Ильдиар поднял на него взгляд и увидел… нет, всего на мгновение ему показалось, что в глазах ловца удачи промелькнул страх.

– Ты знаешь, что это значит? – с ясно прозвучавшей тревогой в голосе проговорил паладин. В его сердце поселилось дурное предчувствие.

– Сапфировый Путь – это незримая небесная дорога, мосты и лестницы, соединяющие дворцы джиннов на облаках.

– Это ведь все легенды, так? – Ильдиар не удержался и задрал голову, пытаясь различить среди облаков лестницы и мосты, шпили и минареты… хоть что-нибудь. Но ничего необычного так и не увидел.

Сахид Альири не спешил отвечать.

– Конечно, сказочки все это! – Хвали погрозил небу кулаком. – Пусть сюда немедленно спустится любой из джиннов и покарает меня, если только он существует!

– Ну-ну, Хвали, – поспешил одернуть своего не в меру грубого друга Джан. – Джинны существуют. История об Амумали и…

– Снова эта заплесневелая история об Амумали! – раздраженно махнул рукой гном. – Как одна сказочка может служить подтверждением того, что все остальные сказочки правда?!

– Мой… отец…  – негромко проговорил Сахид Альири, и все повернулись к нему. – Мой отец однажды повстречал джина. Он разговаривал с ним на палубе «Каа» сина». Джин прикидывался почтенным купцом по имени Фахри-Ревеяд, странствующим морем с грузом тончайших шелков. Отец раскусил его, и в тот час глаза джинна стали золотыми, после чего сам он превратился в дождь и исчез. Тогда моряки проверили груз мнимого купца, и оказалось, что он целиком состòит из ржавых гвоздей.

– Если бы меня качало на неуклюжих морских волнах, я бы тоже превратился в дождь, – проворчал Хвали – очевидно, он просто ненавидел странствовать морем.

– Джинны бродят среди людей, – заметил герич. – Кто-то из них может прикинуться богатым шейхом или же жалким нищим на рыночной площади. Нрав их злокозненный, они любят потешаться над простыми смертными.

– А еще они наглые воришки, – добавил Сахид Альири. – Как думаете, откуда они берут все то, что загадывают им «счастливчики», сумевшие заполучить их себе на службу? Джинны славятся своей ленью, их быстро одолевает скука. Создать нечто прямо из воздуха долго и трудно – даже для них. А вот быстренько и незаметно переместить из одного места в другое…  – асар бросил подозрительный взгляд на Ильдиара. – Тема джиннов, бесспорно, весьма занятна, но ты так и не сказал, паладин, от кого услышал или где прочел те строки, которые сказал? Ты все верно понял, в них речь идет о фениксе: прòклятая на Сапфировом Пути птица – это голая ярость, концентрированное безумие и всепоглощающая стихия пламени.

– Отчего же она проклята?

– Согласно легенде, первый феникс был взращен именно в Небесном Граде Джиннов, но совладать с ним не смог даже сам Лазурный Султан. Феникс убил многих джиннов, едва не выжег все небеса, а чтобы его пленить семеро сыновей Лазурного Султана отдали свои жизни. С тех пор на Сапфировом Пути – феникс проклят. Так откуда ты услышал то, что сказал?

– Это слова ифрита из Ан-Хара.

– Он обращался к тебе? – спросил Сахид Альири.

– Я… я не уверен. Мне кажется, что он так говорил из-за моего огненного дара, который именно в тот момент пробудился. Быть может, это было сказано образно и…

– Вы же твердили, что стихия…  – мрачно заметил Хвали, – ну, этот ветер… ничего не говорит.

– Не говорит, – кивнул Сахид. – Или вернее, смертные не могут понять его речь.

– Тогда, может, тебя солнце как следует стукнуло, Ильдиар? – предположил гном. – Мне-то часто в этом зловонном Ан-Харе мерещилось, будто со мной лимонные деревья болтают – причем, без умолку – не могут заткнуться.

– И о чем же они болтают? – отстраненно спросил Ильдиар.

– Да о всякой чепухе. Чаще всего о султанских налогах, да о форме глиняных горшков. Им, понимаете ли, не по вкусу как первые, так и вторые.

Джан и Валери рассмеялись, Сахид покачал головой. Ловец удачи пристально глядел на Ильдиара. А тот уставился в геометрический узор в плетении ковра. Его посетило далекое воспоминание…

* * *

… Должно быть, это было одно из самых сильных впечатлений из раннего детства Ильдиара, и возникло оно вдруг так ясно, что он буквально видел все произошедшее перед глазами, слышал тот голос так, словно он раздается совсем рядом.

Грозный мессир Архимаг Элагонский гостил у них в замке. Мать и нянюшка стращали непослушного семилетнего Ди, что хмурый старик с седой бородой и в черной остроконечной шляпе – страшный-престрашный волшебник, и он часто занимается тем, что превращает разбалованных детей, таких, как Ди, в уродливых пухлых лягушек с множеством бородавок или в летучих мышей-визгунков, или в гадких жуков. Само собой, и мать, и нянюшка, совершили роковую ошибку. По сути, они сказали именно те слова, которые нужны были для того, чтобы ребенок не испугался, а, напротив, заразился неуемным любопытством. Мальчишка решил, что он собственными глазами должен увидеть, как дети превращаются в лягушек, или хотя бы самого страшного-престрашного волшебника.

Так и вышло, что Ди пробрался в комнату для гостей и начал производить в ней обыск на предмет «интересностей и волшебностей». К его великому разочарованию, ни одной банки с лягушкой или даже завалящей летучей мыши он не обнаружил, но при этом обнаружили его самого. Старик кашлянул – он сидел в кресле у окна, глядел на дождь и курил трубку. Как Ди его не заметил, было неясно – ведь он проходил мимо того кресла несколько раз и мог бы поклясться, что в нем никто не сидел. Мальчик не на шутку перепугался…

Волшебник был в своей черной остроконечной шляпе, та отбрасывала глубокую тень на лицо. При этом он сидел в полной темноте, а из его трубки поднимался дымок.

– Плохая погодка для феникса, не находишь? – спросил он хриплым голосом и повернулся к мальчику; в тени от полей шляпы задорно блеснули глаза.

– Для фенисса? – спросил Ди – тогда он сильно шепелявил.

– Разве ты не знаешь о фениксах? – удивился волшебник с таким видом, будто науку о фениксах должны были преподавать юному наследнику графского рода наравне с правилами этикета и поведения за столом. Старик щелкнул пальцами, и на конце указательного загорелся огонек. Он засунул его в гаснущую трубку и раскурил ее сильнее.

– Не-а! – восхищенно сказал Ди, в тот миг еще не зная, что запомнит первое в своей жизни волшебство навсегда. – А что вы о них знаете?

И куда только делся страх? Мальчик был покорен волшебником: его черной остроконечной шляпой, седой бородой, трубкой и, конечно же, вспыхивающими пальцами.

– Я знаю то, что мокрый феникс, – сказал Тиан, – самое грустное и жалкое зрелище на всем свете.

– Почему? – спросил Ди.

– Ты держал когда-то зажженную лучину под дождем?

– Да! Она шипит и гаснет.

– Вот и феникс также. И превращается в мокрую ворону.

– Почему?

– Почему? – Тиан удивленно поднял лохматую бровь. – Здесь так написано.

И только в тот момент Ди увидел, что на коленях у волшебника лежит раскрытая книга. Очевидно, когда мальчик вторгся в покои гостя, тот был занят чтением.

– Что это? – спросил Ди.

– «Странные приключения сэра Бодивера Чокнутого», пылилась в вашей замковой библиотеке. Занятные истории, занятные встречи. В одной из историй сэр Бодивер увидел феникса под дождем. Но если ты спросишь мое мнение, то я бы предположил, что на деле сэр Чокнутый встретил всего лишь ту самую мокрую ворону.

– Как это?

– Потому что фениксы – это необычайно редкие птицы, и легче встретить единорога, чем феникса. У них алое, как кровь, оперение, когда они тоскуют, и оперение, горящее рыжим пламенем, когда они счастливы. Фениксы живут полтысячи лет, а когда им приходит пора умирать, и они чувствуют, что конец близок, то сжигают себя в гнезде, обращаясь в пепел, после чего возрождаются в виде птенца и начинают жить заново. Фениксы – гордые создания, а еще они весьма не любят людей, они умело скрываются и ни за что кто-то из них не показался бы на глаза кому-то вроде сэра Бодивера Чокнутого.

– Я хочу увидеть фенисса! – заявил Ди.

– Когда-нибудь увидишь, – волшебник улыбнулся, – если не будешь совершать оплошности, как сэр Бодивер.

– Какие такие оплошности? – Глаза Ди расширились от предвкушения: вот-вот волшебник расскажет ему рецепт, как встретить этого феникса!

– Вроде тех, что ты устроил в галерее славы семейства де Нотов. – Тиан поглядел на него так строго, что Ди даже сжался под его взглядом. Мальчик тут же пригорюнился, а еще разозлился: судя по всему, отец пожаловался на него, и волшебник прибыл в замок специально, чтобы его наказать и превратить его в лягушку. «Ну что ж, – он решил. – Если этот старик превратит меня в лягушку, я упрыгаю отсюда и буду жить в болоте, а они будут плакать и горевать, а я не вернусь!».

– Зачем ты поджег портрет прадедушки? – прямо спросил волшебник.

– Я не нарочно! – заявил Ди. – У него на носу сидела муха, я хотел ее поймать, и эта глупая картина загорелась! А я ничего не делал! И мне никто не верит!

– Прямо, как сэру Бодиверу Чокнутому. Поэтому, собственно, его и прозвали Чокнутым.

– Я не хочу быть Ильдиаром Чокнутым! – в ужасе воскликнул Ди и представил, как над ним будут потешаться принц Тели и его несносный кузен принц Клэр.

– Ты и не будешь, не беспокойся, – заявил Тиан. Это прозвучало, как угроза.

– Вы приехали к нам из-за этой глупой картины? – Ди все понял: его вот-вот превратят в лягушку.

Трубка волшебника погасла. Он вновь проделал свой трюк с горящим пальцем. И Ди снова восхищенно раскрыл рот, глядя на самое настоящее волшебство.

– В том, что ты маг, есть свои преимущества, – проследив за взглядом мальчишки, сказал Тиан.

– Какие такие преимущества?

– Не нужно бежать за огнивом, к примеру. – Тиан напустил на себя загадочный вид. – Ну да, если у меня будет сильно болеть голова для волшебства, я всегда могу попросить тебя разжечь мою трубку, так ведь?

– Что?

– Ты ведь уже делал это? Галерея славы семейства де Нотов, портрет прадедушки, паук на его носу…

– Там была муха! – исправил волшебника Ди. – И я ничего не делал. Просто хотел ее поймать!

Тиан поглядел на него снисходительно.

– А то, что прадедушка был мерзким хрычем, никакого отношения к мухе не имеет?

Ди опустил голову.

– Нет, – сказал он.

– Послушай, мальчик…  – Тиан сплел пальцы. – Я не буду тебя наказывать. Я здесь не за этим. Я просто хочу увидеть, как ты это сделал.

– Я ничего…

– Я все знаю! – грозно проговорил Тиан. – Думаешь: откуда? Я ведь – маг! А магам все известно! Отпираться бессмысленно!

– Я… я не думал, что прадедушка загорится. – Ди всхлипнул.

– Вытяни руку, мальчик, – велел Тиан, и Ди послушался. – А теперь зажги кончик пальца, как я это делал только что, и как ты это сделал два дня назад.

– Я не могу! Ничего не получается! Это случайно вышло!

– Ничего не случайно. – Волшебник покачал головой. – Тебе просто нужно сильно-пресильно захотеть и представить себе, что твой палец горит. Захоти! Представь! Ну же!

… И Ди сделал это – где-то с четвертой попытки сильного-пресильного хотения. Сказать, что Тиан был поражен, значило ничего не сказать.

– Даже раньше, чем…  – пробормотал волшебник. – Этого стоило ожидать…

Он почему-то был весьма испуган и взял с мальчика клятву никому не рассказывать о том, что тот сделал, и не повторять подобное, пока ему не исполнится тринадцать лет. Ди не хотел давать такую клятву, он хотел зажигать пальцы и вообще делать то, что делает сам Тиан, но ему пришлось. Конечно же, втайне мальчик полагал, что клятва ему нипочем, что стòит ему выйти за дверь гостевой комнаты, как он тут же попробует еще раз, а потом возьмет и удивит принца Тели, но… у него ничего не вышло. Он был весьма разочарован и даже не рассказал Тели о произошедшем, потому что боялся прослыть сэром Чокнутым.

Тиан, как он сам признался Ильдиару, когда тот был уже взрослым, связал тогда у ребенка способности к волшебству. Граф де Нот, узнав правду, нисколько не обиделся на старика: он помнил, каким он был маленьким бедствием, и был благодарен волшебнику за то, что тот не позволил ему сжечь родовой замок.

С того самого дня из детства Тиан временами шутливо называл Ильдиара фениксом, а для будущего рыцаря и великого магистра произошедшее постепенно померкло, поистерлось, как воспоминание о застаревшем сне…

* * *

– … Глупая свечная птица! – выругался Хвали и вырвал Ильдиара из воспоминаний. – Бормочущий ветер! Странные, непонятные штуки! Вот у Дор-Тегли все просто! Никаких интриг…

– Только вечная война, – закончил Ильдиар.

– Ну да, – простодушно кивнул гном. – Зато все ясно.

Граф де Нот закусил губу, раздумывая: «Дор-Тегли, каким бы он наивным ни был, кое в чем прав. Все как-то слишком сложно, мудрено, за всем происходящим, если вдуматься, проглядывают едва заметные очертания чьей-то руки. Назойливое ощущение чьих-то козней не отпускает… Кто-то играет в непонятные игры. Их цель не ясна, как и в чем они, собственно, заключаются. Что же здесь происходит в этой Пустыне? Сперва я попадаю в город, чей герб – феникс, восстающий из пепла. Там появляется этот монстр, живая стихия, которая, как все здесь думают, не говорит со смертными. Ифрит заговаривает со мной и называет меня фениксом. Причем здесь вообще эти фениксы?»

Было еще кое-что, о чем Ильдиар не смел сознаться даже себе. Он гнал от себя воспоминания о тех горделивых мыслях, которые посетили его, когда он вновь почувствовал силу Священного Пламени в Ан-Харе. Он пытался забыть тот приступ безумия, с которым она вернулась к нему, его ощущения себя чужаком в собственном теле и разуме – все это были отнюдь не симптомы какой-то лихорадки. Он чувствовал, что превращается во что-то… быть может, именно в ту птицу, которую видел перед собой Ифритум? Ильдиар не понял, что с ним происходит, тогда, не понимал он этого и сейчас и, был уверен, еще не скоро поймет. Зато, как ни хотелось это отрицать, он осознавал, что боится. Боится, что если начнет копаться в своей душе, в своем я, живущем под кожей, он выроет нечто, что не позволит ему вернуть все, как было. Ведь больше всего на свете Ильдиар де Нот боялся безумия. Поэтому он заставил себя прекратить думать о том, о чем думать, в его понимании, не следовало, и обратить внимание на вещи, гораздо более реальные и злободневные. Тем более что он, наконец, мог задать вопросы и получить на них ответы. Только Хранн знает, как долго он ждал этой возможности.

Сахид Альири молчал. Ильдиар отметил, что ловец удачи глядит на него испытующе.

– Тебя интересует легенда основания Ан-Хара? – спросил асар.

– Не сейчас. – Больше всего паладина интересовало то, с чего все началось, – быть может, ответ на это прольет хоть какой-то свет на происходящее? – Лучше скажи, кто заплатил тебе за мою смерть в Гортене?

Сахид Альири разочарованно вздохнул, вскинув перед собой руки, при этом пальцы сына песков сложились домиком:

– Ты же неглупый человек, Ильдиар, и однажды уже задавал мне этот вопрос. Разве я стал бы утаивать от тебя имена этих ничтожных, если бы знал их? Кто они для меня, как не пыль под ногами?

– Может, ты боишься их гнева?

– Я ничьего гнева не боюсь, – спокойно возразил Сахид Альири, и Ильдиар склонен был ему поверить. – Врагов у меня столько, что даже ученые из Леторана не сосчитают. Кстати, после нашего бегства прибавился еще один…

– Тогда почему?

– Повторяю, если бы я знал, то сказал бы, – словно терпеливый мулла непонятливому ученику разъяснил Сахид Альири. – Он не представился. Я не видел его лица – да и было ли у него вообще лицо?! – мне привиделись лишь мороки. А еще там был голос… когда он говорил, я будто слышал хрипы разрываемого на куски ракшаса, попавшего в лапы злобному джинну. Не приведи Пустыня мне еще раз пережить ночь столь кошмарную, как та, которую я пережил в вашем проклятом дворце. Я до сих пор не понимаю, был ли в здравом уме, когда был там, но я скажу все, как было: меня преследовала черная тень с пастью, полной клыков, а ее голос проник в мою голову – он требовал убить тебя. – Сахид Альири перевел дух, вытирая выступивший на лбу пот. – Я вижу, что ты не веришь мне, и не могу не признать: я бы сам не поверил, расскажи мне кто подобное, но я говорю правду.

– Значит, черная тень с клыкастой пастью и голос? – хмуро спросил Ильдиар.

– Именно.

Хвали покосился на Джана, тот лишь пожал плечами.

– Что это еще за новые напасти? – спросил гном. – Клыкастые тени? Ты что, оскорбил какую-то тень, Ильдиар?

– Я не знаю.

– Или проигрался ей в кости?

– Вроде бы нет.

– Тогда что? Наступил ей на ногу или не уступил дорогу?

– Я не знаю, Хвали. Все это очень… странно…

Гном утешительно похлопал Ильдиара по плечу, отчего тот едва не рухнул носом в ковер.

– Хвала Дрикху, эта несносная тень далеко отсюда, так что нечего переживать! Верно же?!

– Почтенный гном прав. – Сахид уже успел унять страх, вызванный воспоминаниями, и его лицо переменилось – на нем заплясало его коронное коварное самодовольство. – Тень далеко отсюда, очень далеко. Так что ты можешь оценить, паладин, мои заслуги в твоем от нее спасении.

– Что?

– Ну как же, паладин, – твой враг так и остался ни с чем, а вместо того, чтобы совершить убийство, как он приказал мне, я охранял тебя все это время, берег, как своего лучшего друга, и доставил в Ан-Хар, как и обещал. Ты должен быть мне благодарен, ведь благодаря мне ты не только добрался, куда было нужно, но и почти воплотил свое предприятие. Это ведь не моя вина, что ты сбежал из Жемчужины Пустыни так быстро, что не успел совершить свое… кхм… посольство.

Не ожидавший подобного лицемерия, Ильдиар вскочил на ноги, глаза паладина сверкнули яростью, а рука сама потянулась к мечу. Ковер еще раз тряхнуло, а скорость полета значительно возросла. Вокруг поднялась песчаная мгла, в налетевшем режущем глаза мареве ничего нельзя было разобрать.

– Хорош друг! – вскипев, бросил в лицо асару Ильдиар, стараясь перекричать свист жестокого ветра, который тут же угостил губы скрипучим песком. – Чуть было не продал меня в рабство! Может, ты это мне объяснишь?!!

– Нет, – отрезал ловец удачи, – на этот вопрос я отвечать не стану. Это не только моя тайна.

Меч графа де Нота моментально очутился у горла Сахида Альири. Балансируя на колышущемся ковре, паладину трудно было удержать равновесие, и острый клинок в ту же секунду окрасился кровью – шею асара пересекла красная полоса.

– Тогда лучше для всех будет бросить твой труп в пустыне, а не ждать новой подлости!

Негодяй молчал, уперев свой стеклянный взор в острие меча у самого горла. Ни единый мускул не дрогнул на его смуглом лице. Тонкая струйка крови, между тем, стремительно текла вдоль по лезвию, до самой рукояти, где ярко-красные капли подхватывал ветер и уносил прочь.

– Он сделал это ради меня! – слабый голос принадлежал Валери, и Ильдиар не сразу услышал его.

– Ради меня! Это все из-за меня! – девушка рыдала, не отрывая взгляда от того, кто был ей так дорог.

Ильдиар изумленно смотрел на нее, не веря своим глазам, – какой же он слепец, ведь она любит этого негодяя, как же он раньше этого не понял! Да уж, не зря старик Тиан сказал ему, напутствуя в это, ставшее роковым, посольство: «Не пытайся понять восток, а если поймешь – все равно не пытайся». Старый мудрец, как всегда, оказался прав.

Ильдиар опустил меч и сделал шаг назад. Волшебный ковер, будто почувствовав перемену его настроения, замедлился, его полет вновь стал неспешным. Ветер, им поднятый, постепенно стих, песчаной метели, собранной с вершин барханов, как не бывало.

Ильдиар размотал свой тюрбан и отрезал от него длинный кусок ткани. Он протянул его Сахиду Альири, и встревоженная Валери засуетилась рядом, пытаясь помочь асару перевязать горло. Ловец удачи достал из складок широкого белого пояса крошечный сверток, извлек из него немного бурой мази и принялся втирать ее в рану. Памятуя о том, как быстро от подобного снадобья срослись его собственные сломанные ребра и истерзанная плетью спина, ронстрадский паладин ничуть не сомневался, что сын песков будет совершенно здоров уже к утру. Но сейчас его мутило – рана была глубже обычного пореза. Асар лег в самом центре ковра, его накрыли большим покрывалом, извлеченным для такого случая из все того же бездонного мешка с трофеями Джана.

Ильдиар же, оставив раненого ловца удачи на попечение чернокожего рыцаря, повернулся к Валери:

– Я думаю, пришла пора услышать вашу историю. И хватит уже отговорок и недомолвок.

Девушка кивнула, но не успела произнести ни слова. Сахид Альири захрипел:

– Я сам расскажу. Не заставляй ее…

И он начала рассказывать…

* * *

… Кариф крался по широкому темному коридору, куда выходило четыре двери, в каждую из которых в любую минуту могли выйти хозяева дома или кто-нибудь из прислуги. Ноги в мягких кожаных сапогах аккуратно ступали по златотканому, с вьющимися синими узорами, ковру, что длинной дорожкой был выстелен на полу. Кариф отметил, что это был гилем, тканое чудо басхаров, привезенное с его родины, и здесь, в землях Империи, он представлял очень большую ценность. Асар знал многих харумских торговцев шелками и бархатом, значительную часть товара которых составляли изумительные гилемы. Восточные ковры отличались от местных обилием красок, дорогой отделкой, сложностью узоров и тонкостью ручной пряжи, над которой трудились сотни рабынь, изрезая до крови все пальцы нитями. Кариф никогда бы не накопил честным трудом на подобный гилем, в его стране такие вещи обычно украшали дома именитых шейхов или покупались богатыми чужестранцами…

А хозяева этого ковра и этого шикарного особняка могли позволить себе жить в роскоши, не боясь никого: ни жестокой инквизиции, фактически правящей Империей Сиены, ни легионеров императора, ни безжалостных магов из тайного братства иерофантов. А все потому, что глава этого рода был верным солдатом Империи и последователем церкви Синены. К тому же, он являлся еще и иерофантом, ибо среди имперской знати всегда было модным состоять в различных тайных обществах, даже находящихся вне закона.

Род хозяина особняка был едва ли не таким же почитаемым, как род императорского Дома, а все благодаря его давно почившему основателю, легендарному имперскому легату Гаю Сторусу. Гай участвовал в Великом Походе, шедшем к самому западному краю света, дошел до места, где заканчивается мир, принял там бой с ордами ужасных тварей, сумел заглянуть за край, прямо в бездну и установить над ней сигну Темной Империи (тогда эта страна называлась так). После легат Гай принял участие в бесславном походе на север, в мятежный Ронстрад, где силы Темного Императора и его магов потерпели сокрушительное поражение, коих у Империи не бывало со времен полуночного короля-вампира Райвена Когтя Ворона. Легионы северной армии были полностью уничтожены войсками мятежников в топях. Из всех легатов великой армии лишь Гай Сторус со своими солдатами вернулся в уже разваливающуюся на части Империю. Лучше бы он не возвращался тогда назад, потому как не узнал своей прекрасной родины. Власть захватил мятежный племянник старого Императора, Максимилиан, а если точнее, то после множества кровавых интриг и предательств жезл управления государством оказался у Святой Инквизиции, которая и помогла вернуться Максимилиану из изгнания. Империя раскололась на два лагеря: сторонников старого времени (магов, некромантов, военную элиту) и борцов нового порядка – слуг веры. Очень скоро народ принял речи понтифика Аллекто, в которых тот с яростью и горячностью уверял, что во всех бедах, постигших Империю и ее народ, виновны не кто иные, как маги, ибо они, слепые алчные безумцы, отринули богиню света и, обратившись во тьму, прогневили Синену. Именно по вине магов, согласно его словам, были потеряны северные провинции (то есть, мятежный Ронстрад), а западные – все погрязли в «служении тьме и богопротивной ереси», которые следует избыть навеки, выкорчевать с корнями, подняв на щит истинную веру.

По стране заполыхали огни пожаров и костры аутодафе. Некромантов и их сторонников распинали на крестах, топили в прудах, растягивали конями и подвергали еще уйме различных пыток и казней, чтобы они выдали своих соратников и отреклись от своих еретических помыслов. И они выдавали… выдавали и отрекались, после чего все равно подвергались ужасным казням – потому что нельзя попускать силам зла!

Храброго Гая Сторуса самого едва не отправили на костер, когда в рядах его легионеров обнаружили скрывавшегося там бывшего Темного Императора Титуса Люциуса XIII. Чтобы доказать свою истинную невиновность, легата обязали лично казнить «главнейшего врага Империи», что он и сделал.

После возвращения в Сиену Гай Сторус вышел в отставку, отошел от дел и женился на женщине, которую давно любил. Дальнейшая судьба хранила его от интриг, вражеских козней и подозрений в ереси. Будучи очень богатым и влиятельным человеком, он построил себе этот особняк в пятидесяти лигах от столицы. Жил Гай долго и видел на своем веку правление трех императоров: Юлия V, Титуса Люциуса XIII и Максимилиана III, но и его в один из дней забрала к себе Синена. На его похоронах присутствовали сам понтифик Аллекто и император; в честь почившего легата был проведен торжественный парад трех легионов.

У старого легата было двое сыновей и дочь, которые, в свою очередь, продолжили славный род Сторусов. Сейчас же в особняке главенствовал внук великого Гая, Илиус, также бывший в прошлом легатом и великим воином. Грозного старика боялись все без исключения члены семейства: трое сыновей с женами, дочь, ее супруг, их дети, племянники, кузены. Илиус железной рукой правил своим родом, и его слово было законом для всех домочадцев…

Все это прекрасно знал крадущийся по коридору второго этажа правого крыла особняка Сторусов незваный гость по прозвищу Кариф, проникший туда через окно.

Он был уже у самой лестницы, ведущей вниз, на первый этаж, когда услышал шаги по ступенькам. Звук приближался…

Асар затаился за беломраморной скульптурой какого-то древнего императора, слившись с ее широкой каменной спиной.

В коридоре появился высокий человек, одетый в светлую свободную тунику. Кариф крепче сжал ладонь на рукояти кинжала, готовясь нанести стремительный и безжалостный удар, чтобы слуга, или кто он там был, не успел даже хрипнуть, перед тем как отправиться на тот свет, если вдруг заметит незваного гостя. Но человек не оглядывался по сторонам и быстро прошел мимо, после чего скрылся за дверью и больше не появлялся. Вновь стало темно.

Незваный гость выглянул из укрытия, никого не увидел и вновь продолжил свой путь.

Вот, наконец, и третья дверь от лестницы, по левую сторону, сразу возле статуи высокого воина в роскошном доспехе и с гладиусом в руке. Осталось теперь дождаться того, за кем он и явился сюда, в этот хорошо охраняемый дом, преодолел хитроумные ловушки, обошел караульных из легатской сотни, приставленных для охраны особняка, обманул острый нюх сторожевых двухголовых псов и с риском для жизни влез по отвесной стене дома в окно второго этажа. Пока все продвигалось хорошо, более того – просто замечательно. Все шло по хорошо продуманному плану.

Кариф помолился ветрам, чтоб те и дальше отводили нюх собакам, песку, чтобы твердь, по которой он ходил, не выдала его присутствия скрипом и шорохом, помолился небу, чтобы свет звезд и луны не пробежал невзначай по его лицу.

Сейчас уже почти настало время для того, чтобы ящерица попала в силок. Никто лишний не явится – все семейство сейчас в этом их триклинии, столовой зале, – принимают дорогих гостей и угощают их ужином. Слуги также все там, подают кушанья, следят за готовкой еды.

Все идет, как надо. Убийца занял свою позицию. Нет, его не заметят… только не сейчас. Скоро здесь должна появиться его жертва…