355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Торин » Твари в пути (СИ) » Текст книги (страница 25)
Твари в пути (СИ)
  • Текст добавлен: 15 августа 2019, 13:30

Текст книги "Твари в пути (СИ)"


Автор книги: Владимир Торин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Аэрха молча кивнул, подтверждая, что так оно и есть. В это время колонна рабов добралась, наконец, до цели своего пути – от огромной пещеры, освещенной множеством магических фонарей, отходило несколько тоннелей, уходящих еще глубже под землю. Судя по всему, это и был зал Дневной Нормы.

Место это, прямо сказать, было весьма отвратительным – и это даже по меркам всего того, что Ильдиар уже видел в Аберджи. У одной из стен грудой были свалены иссохшие тела. Над ними покачивалась сколоченная из досок небольшая платформа – она держалась на канатах, пропущенных через блоки. На этой платформе тоже лежали тела. Один из стражников крутил вмонтированный в стену ворот, и груженная трупами платформа медленно ползла по воздуху в сторону одного из тоннелей.

Напротив каждого из штреков был установлен механизм, напоминающий небольшую мельницу. С негромким шурханьем вращались крылья, представляющие собой лопасти с натянутой на каркас из жердей красной тканью. Ко всем этим маховикам вели дорожки из крутящихся шестерней, которые, в свою очередь, приводило в движение большое деревянное колесо, внутри которого бок о бок бежали два изможденных на вид раба. Рядом с колесом, прямо на каменном полу, лежала еще пара рабов. Судя по всему, они отдыхали, готовясь заменить тех, что бежали.

Еще один раб висел под сводом шахты на веревке. К его лбу был прибит гвоздем его же собственный язык, а на деревянной табличке на груди покойника было что-то написано на асарском наречии.

– «Лжец», – прочитал вслух Джан.

Глядя на висящего человека, прибывшие рабы начали перешептываться. Кое-кто ткнул в него пальцем.

– О чем они говорят? – спросил Ильдиар.

– В один из штреков проникла нечисть, – сообщил Джан, вслушиваясь. – Нечисть убила всех, кто там был. Стражники отправили этого человека, чтобы он узнал, покинули ли твари штрек. Но он испугался и, не дойдя до выработки, повернул обратно. Он явился сюда и сообщил, что в штреке больше никого нет. Тогда стража отправила туда новую группу каторжников, но нечисть все еще была там. Вторую группу всю разорвали на куски, как и первую. Наши товарищи по несчастью боятся, что твари все еще не ушли…

– Но если демоны проникают в штреки, почему просто не засыпать выработку? Аэрха? – Ильдиар повернулся к бергару. Тот не слушал – великан пристально глядел в темноту одного из проходов, словно выискивая там кого-то. – Аэрха?

– Драгоценные керамические трубы, – только и сказал Рожденный в Полдень. – Они ни за что не завалят выработку из-за этих труб.

– Что еще за трубы? Зачем они?

– Увидишь, маленький белый человек. Ты вскоре все сам увидишь.

Долго удивляться паладину не дали. К колонне двинулись стражники и принялись разделять новоприбывших на группы. Каждому каторжнику при этом в руки всучивали по куску грязной ткани – те, кто был здесь прежде, без лишних вопросов обмотали себе голову, закрывая лицо и оставляя на виду лишь глаза. Ильдиар и его спутники поспешили сделать то же самое.

– Правила просты! – громко заговорил главный надсмотрщик, высокий худощавый асар в кольчуге и шлеме, на поясе у него висели кривая сабля и плеть. – Идете вниз и добываете породу. Доставляете ее сюда при помощи тачек.

Он вытянул руку, указывая на гору чего-то, походящего на желтый камень, сваленную в довольно просторном углублении в одной из стен. Двое рабов как раз набирали оттуда куски породы и складывали в здоровенную тачку. Наполнив тачку доверху, они покатили ее в темный тоннель, стены которого были выложены красным кирпичом.

– Две полные тачки – это одна норма, – продолжал надсмотрщик. – Сколько норм будет выработано за сутки, столько из вас вновь увидят солнце, остальные сгинут. Запоминать вас, падаль, никто не станет, поэтому за каждую доставленную тачку вам на руку наденут шнурок. Через ворота будут пропущены только те, у кого на запястье к вечеру будет два шнурка. Барабан возвестит об окончании работ.

Ильдиар пытался и слушать, и одновременно увидеть и запомнить как можно больше. Насколько он понял, это место было чем-то вроде промежуточного – узлового зала: сюда доставляют добытую породу, после чего ее отправляют дальше – то ли на переработку, то ли на доработку. Помимо тоннеля, по которому они пришли, в зале Дневной Нормы было еще пять проходов: выложенный кирпичом – туда увозили колотую породу, узкий проход, куда на скрипучем механизме отправляли мертвецов, и еще три тоннеля в дальней стене – вероятно, пути к самим выработкам. Стражников в зале Дневной Нормы было не менее четырех десятков. К ним присоединились и надсмотрщики с плетями из процессии. Всего в пещере было около шести десятков охраны – примерно на три сотни рабов.

Главный надсмотрщик тем временем продолжал:

– В каждом штреке есть кирки и прочий инструмент, при необходимости его также можно использовать, как оружие. Если придет нечисть – разбираетесь с ними сами, кирки из штреков не выносить, огня не зажигать, с пустыми руками не возвращаться! За ослушание – смерть! – Он указал на гору мертвых тел – их там было не менее трех-четырех десятков. – Лица не открывать – дышать через ткань, если не хотите так и остаться в выработке. И вот вам последний совет: поменьше искр. Пошли!

Ильдиар и его спутники исхитрились все попасть в одну группу и теперь спускались вниз по истоптанным камням, вместе с ними шли еще два десятка рабов, в том числе и неунывающий Аэрха. Надсмотрщиков больше не было рядом, они остались караулить наверху, и большинство узников принялись на все лады проклинать ненавистных стражников, визиря, демонов и собственную плачевную участь, продолжая, тем не менее, обреченно идти вперед. Некоторые рабы сняли с лиц ткань и гневно швырнули ее в знак протеста на землю.

– Они совсем не сторожат выработку? – удивился Ильдиар.

– А им и без надобности, – отозвался Аэрха. – Что мы здесь сделаем? Будем лениться? Так нас не выпустят. Здесь нечего есть, нет воды, воздух такой, что больше дня не выдержишь… Если даже мы, дети Народа Песка и Ночи, ничего не можем, то чего им опасаться от прочих?

– Но если сговориться с другими каторжниками?! – начал Ильдиар. – Никто ведь не караулит, никто не подслушивает! Нас много больше, чем их… Если объединить усилия…

Аэрха прервал его слова громким хохотом.

– А ты спроси кого-то из них, хотят ли они участвовать в бунте против стражи? Эй ты, безносый! – Бергар повернулся к бредущему чуть поодаль рабу весьма плачевного вида – на месте его носа в отвратительной ссохшейся ране зияли две прорези ноздрей. – Хочешь вырвать себе свободу?!

Каторжник дернулся от него прочь и завыл на одной ноте, а Рожденный в Полдень повернулся к Ильдиару – мол, все сам видишь.

Ильдиар нахмурился: никакой помощи от других рабов ждать не приходилось.

– А ты? – спросил он. – Ты, Аэрха? Я встречал бергаров в пустыне. Они казались мне лишенными страха и непокорными. Как так вышло, что ты оказался здесь?

Лицо бергара было не замотано – края повязки свисали с головы на грудь. Аэрха впервые не улыбался.

– Мой брат, – сказал он. – Он исчез в песчаной буре. Я отправился в сердце Пустыни, чтобы отыскать его, но меня схватили и привели сюда. Обезьяний Шейх сказал, что мой брат мертв, и мне нет смысла больше его искать. Он сказал, что если я поработаю на его шахтах пару оборотов солнца, он меня отпустит и даже наградит.

– Он тебе солгал.

– Как это? – удивился бергар. – Что такое «солгал»?

– Когда говорят не так, как есть. – Ильдиар не думал, что ему когда-то придется кому-то объяснять такие вещи. Огромный чернокожий великан был словно ребенок.

– А зачем кому-то говорить не так, как есть?

– Чтобы получить свою выгоду, – пояснил паладин.

– Я не понимаю.

– Ты видел того раба с языком, прибитым ко лбу? – спросил Ильдиар. – Он сказал страже, что нечисть ушла, но это было не так. Он боялся и не решился сунуться в выработку. Он солгал. Прямо, как визирь – Обезьяний Шейх.

– Обезьяний Шейх тоже боялся?

Ильдиар вздохнул:

– Он сказал тебе, что освободит тебя через пару оборотов солнца, так? Сколько ты здесь уже?

– Восемь оборотов солнца…  – сконфуженно проговорил бергар. Он начинал понимать. – То есть… то есть ты хочешь сказать, что мой брат жив?!

– Я не знаю, Аэрха. Но и визирь не может знать обратного. По крайней мере, я в этом очень сомневаюсь. Но я не понимаю другого: ты же сам рассказывал, как здесь тяжело! Почему ты не выбрался отсюда – это ведь ужасное место, верно?

Аэрха снова заулыбался.

– Это самое спокойное время в жизни Рожденного в Полдень, – сказал он. – Для меня здесь не так уж и плохо. Это для маленьких людей плохо, а для меня – нет.

– Как это? – тут уже поразился Ильдиар.

– Я сильный, – просто ответил бергар. – Я набираю тачку быстро – очень быстро. А все остальное время я могу спать. А еще здесь кормят – и мне не нужно добывать еду в пустыне.

Дальше они молчали. Ильдиар потрясенно думал о том, каково это, когда подобные нечеловеческие условия – «не такие уж и плохие». А Аэрха – о том, что, возможно, его брат жив. Он пока что не понимал всего, что рассказал ему маленький белый человек, но нить догадок начала разматываться в его голове.

Так они и добрались до выработки.

Первым, что встретило Ильдиара и его товарищей по несчастью, был запах – поблизости будто издохло и гнило уже довольно долгое время какое-то огромное существо. Запах пробирался даже через повязки, он проникал в нос, в рот, от него мутило и кружилась голова. Теперь назначение маховиков из зала Дневной Нормы обрело свой подлинный смысл, и чем дальше каторжники отдалялись от него, тем сильнее запах становился.

Выработкой оказалась крупных размеров, слабо освещенная штольня. Вся дальняя стена пещеры и пол под ней были скрыты за песочно-желтыми наростами. Порода походила на корни, затянувшие собой камень кривыми застывшими волнами. Под самым сводом из стены торчали керамические трубы, о которых, видимо, и говорил Аэрха, – из их разверстых пастей, будто слюна, медленно стекала кроваво-красная жидкость, от которой поднимался пар. Судя по наросшему рыжему холму под каждой из труб, это, собственно, и была сера, которая вытекала из недр скалы и застывала, обращаясь в породу.

– Мерзость, – прохрипел Хвали. – Испражнение земли. Я скорее отрублю себе руки, чем стану добывать серу!

Ильдиар склонился к нему и прошептал:

– Мы ничего не будем здесь добывать. Что думаешь по поводу этой штольни, Хвали?

– Что я думаю? – поморщился гном. – Дыра в Бездне где-то совсем близко. Я вижу, ты так и не понимаешь сути, Ильдиар. Представь себе раны на теле земли, из одних сочится лава, из других – черная тень, а из третьих – кислоты. Это не двери, это словно пуповины, из которых выходят порождения чрева мира – комки плоти и рогов. Поблизости от этих пуповин воздух горит, кипит и плавится. Я чувствую вибрации одной из них – она буквально за этой вот стеной. – Он кивнул на поросшую желтым ковром стену выработки.

– Как демоны проникают именно в эту штольню?

– Здесь должны быть каверны, узкие, как игольное ушко. Я понимаю ход твоих мыслей, но спешу огорчить тебя: через них мы не выберемся наружу – даже если мы проберемся через какую-либо трещину, в чем я сомневаюсь, то выйдем прямиком к разлому. Уж лучше здесь сгинуть… вот прямо, как они.

Гном ткнул рукой в белеющие повсюду на неровном полу выработки человеческие кости. Помимо них повсюду был разбросан горняцкий инструмент, тачки, частично заполненные породой, свидетельствовали о том, что каторжников застали за работой.

– Вся третья группа вчера не вышла из шахт, – сказал Аэрха, разглядывая останки. – Жаль, знавал я одного тамошнего, хороший был… человек.

Тут великан заметил, что одна из тяжелых железных тачек перевернута кверху дном, он подошел ближе, и тут же изнутри раздались какие-то звуки. Чернокожий гигант немедля схватился обеими руками за ручки и стал поднимать.

– Долго же пришлось вас ждать, – раздалось ворчливое и занудное из-под тачки, – к тебе, Аэрха, это больше всего относится!

– Ражадрим Синх? Ты ли это? Я уж было подумал, Дно Пустыни забрало тебя! – Великан от неожиданности чуть не уронил тачку обратно, но затем напряг мускулы и, наконец, перевернул ее одним могучим рывком.

– Дно Пустыни пусть пожирает прокисший кумыс и гнилые персики! Рожденные от солнца не по зубам черным безднам. Меня, не обжегшись, не возьмешь…

– Потому что ты, как уголек? – усмехнулся Аэрха.

– Нет, потому, что джинн – это всесжигающая сфера из негасимого пламени, а не…  – освобожденный из-под тачки скривился, – уголек…

Говоривший присел на землю, разминая кости и поправляя грязный, неопределенного цвета тюрбан. Он и вправду не был человеком, хоть и выглядел сухеньким старичком лет под сто, одетым в длинный синий халат, видавший лучшие дни. Кожа его была цвета неба, если, конечно, представить, что небо все в серых тучах – синие лицо и руки, а также худосочные ноги в рваных остроконечных туфлях, были все в грязи. Щеки впали, скулы торчали в стороны, нос, что палец, был длинным и указывал, казалось, прямо в душу тому, на кого глядел незнакомец. Его лазурные глаза, с тяжелыми мешками под ними, единственные во всем его облике были незамутненными и живыми.

– Эх, залежался я, – продолжал ворчать узник штольни, почесывая и потирая себе бока. Он согнулся-разогнулся – послышался хруст, как будто одновременно все косточки в его теле разом треснули. – Тесно тут, словно в бутылке проклятого Амумали!

Ильдиар, Хвали и Джан во все глаза разглядывали незнакомца – видеть джиннов вживую им в своей жизни еще не приходилось. Прежде скептически настроенный по поводу джиннов гном так и вовсе распахнул рот от удивления. Остальные рабы с опаской держались поодаль, кто-то пошел подбирать себе кирку. Раздалось несколько глухих ударов – в дальнем конце штольни уже приступили к работе.

– Что ты делал в столь скромных палатах, наслаждаясь тьмой под тачкой, Ражад? – Аэрха снисходительно рассмеялся. – Испугался кого?

– Тебя бы сюда, недостойный! – сварливо ответил джинн. – Когда эта погань полезла со всех сторон, что мне еще оставалось?

– Иногда разумнее бывает отступить, чем умереть. – Ильдиар решил лишний раз не терзать оскорбленное самолюбие джинна.

– Ты воистину прав, наимудрейший. – Синекожий старичок пристально разглядывал паладина, поглаживая свою длинную седую бороду (Хвали теперь только на нее и таращился – с завистью). – Настоящий воин всегда трезво оценивает свои возможности.

– А разве джинны не сильномогучие духи? – искренне удивился не обремененный излишней дипломатичностью Джан.

Старичок тут же вспылил, как будто его с ног до головы окатили кипящей водой – чего-то подобного Ильдиар и опасался:

– О, людские языки – этот корень множества несчастий! Они длинные, как канаты, намотанные на барабан глупости! Сухие, как песчаные ветра, и в то же время пропитанные сыростью, как слизняки…

Глаза джинна вспыхнули. Он распрямил плечи и даже, казалось, стал выше ростом. Вид у него был одновременно и жалкий и угрожающий: горящий взор и гордую осанку сводили на нет спутанные волосы, вымазанное землей лицо и рваный, никуда не годный, халат. А еще он просто встал на носочки. Чем более угрожающий вид старался придать себе джинн, тем более комичным получалось это зрелище. Аэрха уже давно улыбался, а Хвали не выдержал и хихикнул в бороду, забыв, что бороды у него нет.

Услышав гномье хихиканье, джинн опустился на стопы, обернулся и обрушился на коротышку с поистине громовой яростью:

– Как я погляжу, наинижайший из всех низкорослых, наибезбородейший из всех плешивых полагает, да будет его разум сожжен миражами, что ему дозволено насмехаться над сильномогучими духами?! Я тебе покажу, чего стòит насмешка над Ражадримом Синхом-Аль-Малики!

Морщинистые руки духа окутала сизая дымка, старик зашептал что-то, но закончить заклинание ему не дали. С диким рыком Аэрха прыгнул вперед, с легкостью повалив старичка наземь, весь дым сразу рассеялся, будто его не бывало, а джинн закашлялся и с кряхтением сел, бессильно облокотившись спиной о холодный бок тачки.

– Я решил, что ты сейчас глупостей наделаешь, – пояснил бергар.

– Да ладно, – примирительно выдавил Ражадрим Синх и закашлялся. – Обидно просто…

– Да будет моим новым друзьям известно, – пояснил Аэрха, – что сила пустынных духов, к коим относятся джинны, в большинстве своем исходит от ветра, небес и солнца. Ничего из этого нет на Дне Пустыни, посему мой друг джинн здесь практически бессилен: как перед Нечистыми, так и перед стражей Обезьяньего Шейха.

– Но вы же – джинн! – не унимался чернокожий рыцарь. – Способный совершать невозможное и творить чудеса!

– Не лучшие времена, – пришлось признать «сильномогучему» Ражадриму Синху. – Ну да ладно. – Джинн, с кряхтеньем поднялся на ноги. – Я потратил все мои силы на попытки выбраться из-под тачки. Аэрха, наполняй мою норму выработки, а я пока вздремну в том уголке. – Он ткнул пальцем в трещину, чернеющую у выхода из штольни. – И работай хорошо. Ты ведь помнишь, что тем, кто работает за джиннов, дают самую вкусную похлебку из котла?

Ильдиар с Хвали переглянулись – судя по всему, джинн нагло пользовался неосведомленностью бергара о таком понятии, как «ложь».

– Не бывает более вкусной похлебки из общего котла, – заявил гном, на что Ражадрим Синх измерил его уничижительным взглядом.

– Послушай, Ражад! – заявил Аэрха и взбудораженно затряс хлипкого на вид старичка за плечи. – Мой брат может быть жив!

– Жив? – удивился джинн.

– Ну да! – простодушно ответил бергар. – Иногда кто-то говорит не так, как есть!

– Неужели? – поморщился Ражадрим Синх, подозрительно оглядывая новых знакомых. – И кто же тебе это рассказал, позволь спросить?

– Маленький белый человек по имени Ильдиар.

Теперь уничижительному взгляду подвергся и северный паладин. Впрочем, джинн тут же махнул рукой и действительно решил отправиться на заслуженный, как он считал, отдых.

– Но как здесь можно спать? – удивленно спросил Ильдиар. – Аэрха тоже говорил об этом. Здесь ведь можно задохнуться – даже через повязку дышать трудно!

Вместо джинна пояснил гном:

– Серные пары… ну, этот зловонный газ поднимается вверх, скапливается под самыми сводами пещеры, и у самой земли можно найти немного воздуха для вдоха без серной мерзости. Но я все равно не решился бы здесь спать, ведь можно уже не проснуться…

Джинн тем временем разместился в неглубоком углублении в стене у входа в выработку. Улегся набок, поворочался на твердой земле и затих. Лишь глаза-угольки глядели на новоявленных каторжников из темноты. Особенного внимания старичка удостоился Аэрха – осуждающий взгляд джинна будто ворчал: «Ну же, когда ты уже прекратишь болтать с этими невоспитанными незнакомцами, и примешься за работу, ведь день короток, как песни немого бахши?!»

Прочие каторжники уже работали вовсю. Штольню заполнил стук кирок по серным наростам да грохот, когда кто-то сбрасывал отколотый кусок породы в тачку. Трудясь, рабы постоянно озирались по сторонам, испуганно вглядываясь в темные углы выработки – не шевельнется ли там что-нибудь.

Аэрха же, тем временем, не спешил браться за кирку, и Ражадрим Синх, сильномогучий волшебный дух, всерьез забеспокоился о своем ближайшем будущем, а именно – достанется ли ему сегодня ужин из общего котла, если громадина-бергар не успеет наполнить четыре полные тачки. А он, нужно сказать, весьма проголодался. «Жаль, что здесь не водятся крысы, – трагично подумал джинн. – Мое горе столь неизбывно, а голод настолько зло точит меня изнутри, что я бы съел… ммм… кого-нибудь из этих людишек с кирками, но… фу, есть их сырыми?!» Бергар же был чересчур безжалостен и жесток, чтобы обратить внимание на несчастного Ражадрима Синха-Аль-Малики. Он беззаботно болтал с этим грубым, отвратительным гномом и как обычно чему-то громко смеялся. «А гном этот весьма, нужно признать, толст. Интересно, заметит ли он, если отрезать от него кусочек и попытаться зажарить… Ах да, у меня ведь нет огня! О, бедный я! Бедный, как дождевая капля, иссыхающая на раскаленном камне, и нет мне…».

– Кхе-кхе…  – раздалось покашливание поблизости, и джинн увидел стоящего рядом с его крошечной пещеркой белокожего каторжника со спутанными волосами, закрывающими лицо и словно врастающими в длинную неряшливую бороду.

«Он что, не знает о том, что за бородой нужно ухаживать? – возмущенно подумал джинн. – Он что, не осведомлен о гребешке? Или же хотя бы о том, что пальцы как раз таки созданы, чтобы расчесывать бороду? Хотя…  – он себя оборвал. – Несмотря на свой дикий вид, манеры его отчеканены весьма недурно. Он не так плох, как двое его невоспитанных спутников. В нем есть почтительность и уважение к сильномогучему духу…».

Ильдиар, будто услышал мысли джинна и вежливо кивнул ему.

– Прошу простить, что прервал ваш отдых, почтенный, – сказал он. – Позвольте мне представиться: мое имя – Ильдиар, и я прибыл сюда из далеких краев.

Джинн глядел на него выжидающе. Как минимум, он был удивлен, а как максимум – польщен: это был первый раб, который выразил ему почтение, представился как подобает и вообще отнесся к нему так, как он того достоин.

Ильдиар продолжал:

– Я спешу принести вам извинения за моих друзей – невзгоды ожесточили их, но хуже того – последняя напасть приключилась с ними в тот момент, когда они сбросили на миг ошейник и успели сделать единственный, к несчастью, скоротечный вдох свободы. Вы должны понять их.

Джинн почесал нос, но ничего не сказал.

Белокожий раб кивнул ему:

– Я наслышан о джиннах пустыни, об их могуществе, об их ловкости и дальновидности. Я полагаю, что лишь крайняя подлость и низменнейшее коварство злых людей стали причиной вашего плена…

Джинн поморщился. Этот человек делал то, что ему крайне не нравилось: подкупал его своими речами и обращением. И хуже всего было то, что он, Ражадрим Синх, подкупался…

– Это правда, – трагично изрек сильномогучий дух. – Коварство Обезьяньего Шейха не знает границ, а его непочтительность терзает мою душу. Он смог изловить Ражадрима Синха-Аль-Малики, проявив весь свой талант лжеца и интригана.

– Вы ведь хотели бы освободиться отсюда? – осторожно проговорил Ильдиар.

– Боюсь, это невозможно, – ответил джинн. – И я буду здесь вечно… пока скалы не превратятся в пыль.

– Аэрха сказал, что солнце дарит вам силы, а еще…

– Мои силы истощены, – прервал его Ражадрим Синх. – Я давно не оказывался под солнцем, не пил ветер, не запускал пальцы в песок, я не могу покинуть Аберджи. Алон-Ан-Салем держит меня на привязи, как пса. Он забрал у меня…  – он запнулся, – кое-что…

– Что это за вещь?

Глаза джинна тут же загорелись ярче – он вздрогнул и подозрительно уставился на человека.

– Нет-нет! – поспешил успокоить его Ильдиар. – Я не пытаюсь похитить вашу тайну, почтенный джинн! Я просто надеюсь выбраться отсюда и…

Ражадрим Синх покачал головой.

– Никто не выбирается из копей Аберджи – будь ты хоть человек, хоть джинн. Все напрасно.

– Позвольте спросить, почтенный, – начал Ильдиар, выразительно глядя на джинна. – Если бы вы выбрались на поверхность, вы бы смогли заполучить свою вещь обратно? Вам бы хватило… хватило бы сил вернуть ее?

– Часть моих сил вернулась бы ко мне под лучами солнца, но Обезьяний Шейх – могущественный колдун. Я не могу навредить ему. Он сторожит все свои сокровища, не смыкая глаз. Я не смогу даже близко подобраться к нему – на покои, где заперта моя вещь, наложены чары, и мне не преодолеть их.

Ильдиар задумчиво молчал, и джинн испугался, что ему стало скучно, что он развернется и уйдет, начнет колоть серу, а у него, Ражадрима Синха, так давно не было приличного собеседника!

– Я здесь давно, почтенный Ильдиар! – сказал джинн. – Я знаю в Аберджи все, и я смогу немного облегчить твою участь. Держись ближе Ражадрима Синха-Аль-Малики, и тебя ждет чудеснейшее из чудес!

– Что же это?

– Персик, – заговорщическим шепотом сообщил джинн. – Мне его дает один из надсмотрщиков, он очень суеверен и не вышел характером. Он верит, что джинны могут читать по звездам судьбу людей.

– А вы можете?

– Да, – махнул рукой Ражадрим. – Но это долго, трудно и очень скучно. Поэтому я просто рассказываю ему всяческие небылицы, и он дает мне за это персик. В следующий раз я придумаю ему любовь красавицы, и он даст мне целых два персика!

Ильдиар нахмуренно молчал. Он сокрушенно думал о том, насколько же заточение и безнадежность овладели джинном, если он думает столь мелко и приземленно. Джинн же воспринял его молчание за скуку, и решил, что Ильдиар раскусил его никчемность, вот-вот уйдет и не станет слушать его жалобы. Он так изголодался по общению с кем-то, кто может связать больше дюжины слов вместе и при этом не сотрясается в приступе грубого неуместного смеха. Аэрха, наивный бергар, был и в самом деле, как ребенок: он не знал, что такое ложь, принимал все слова за чистую монету, и не воспринимал всерьез ни одну из выпестованных, как цветок, жалоб джинна. Это было хуже всего.

Ражадрим Синх вскочил на ноги, прикоснулся тыльной стороной ладони до губ и лба, после чего сказал:

– Ты был почтенен с джинном, Ильдиар. А тех, кто относится к нему почтительно, он считает своим другом. Мы с тобой заперты здесь, но я знаю, тебе есть, что рассказать мне, а мне есть, что рассказать тебе – я знаю целую тысячу сказок! За беседой тяжесть с твоей души будет сброшена, твоя жизнь познает легкость, и ты и не заметишь, как она кончится… Кхм… Я имею в виду, каторжная жизнь, а не просто жизнь. Ты прибыл издалека, и, вероятно, принес полный хурджин историй. Все здешние рабы знают лишь одну историю: песок, ловцы удачи, плети надсмотрщиков. Они все одинаковы! Но ты… я знаю, тебе есть, что рассказать мне… В твоих волосах я чувствую едва заметный след чужих ветров. Твои глаза видели другие земли и, быть может, моря. Ты должен поделиться со мной всеми своими историями. А я поделюсь с тобой своими. У нас будет, чем заняться, пока твое сердце не сделает свой последний удар.

Если переводить на человеческий язык, то джинн просто обожал болтать. Разумеется, Ильдиар понял это сразу, но оканчивать свою жизнь в этих пещерах он точно не собирался.

– Я с радостью стану вашим другом, Ражадрим Синх-Аль-Малики…

– Можешь называть меня Ражад.

– Да, Ражад, для меня честь иметь в друзьях сильномогучего волшебного духа, но я не могу остаться здесь.

Джинн тут же пригорюнился, а Ильдиар продолжил:

– Мои спутники в плену у вашего Обезьяньего Шейха, и их ждет ужасная участь – намного более худшая, чем эти шахты. Я не могу оставить их.

– Это благородные слова, Ильдиар, – сказал джинн грустно.

– Но мне самому не выбраться отсюда. Ты ведь сам сказал, Ражад, что знаешь здесь все. Ты бы мог помочь мне.

– Но я…

– А я бы помог тебе в ответ. Я помог бы тебе выбраться и добыть ту вещь, о которой ты говорил.

– Но это невозможно!

Ильдиар покачал головой и вдохновенно проговорил:

– Это так же невозможно, как встретить сильномогучего джинна в копях, как победить армию мертвецов, как склонить непреклонных Дор-Тегли, как победить ифрита, как сбежать из осажденного города на летающем ковре. Но, тем не менее, все это было со мной!

– Я просто обязан услышать эти истории! – взволнованно выдохнул джинн. – Но…  – он тут же снова пригорюнился. – Я совершенно бессилен, как кобра в руках факира. Эти скалы давят на меня, словно тяжелая крепость на спину ишака.

– Но ведь какая-то часть магических сил осталась при тебе, Ражад? Хоть что-то?

– На дне кошеля завалялась парочка каких-то медяков. О, мой отец, мои братья! Вам было бы стыдно за Ражадрима Синха-Аль-Малики! Все мои силы похищены подлым вором, все мои страсти поглощены тьмой подземелий, все мои истории больше никто не услышит, и я не услышу ни одной новой истории! Что от меня осталось! Я могу разве что дыму напустить или нагнать ветерка, да и это потребует…

– Ветерок – как раз то, что нужно, – задумчиво проговорил Ильдиар. В голове у него начал складываться некий план.

– Вся моя жизнь – это череда проломленных глиняных горшков, дырявых туфель и зашитых ртов, – продолжил жаловаться джинн, но Ильдиар его уже не слушал.

– Хвали! – он повернулся к гному, который как раз потел, пыхтел и злился, пытаясь, видимо на спор, пробить своим массивным кулаком каменный живот весело хохочущего Аэрхи. – Боюсь, нам все же придется поработать здесь кирками!

– Ну вот, – раздраженно бросил Дор-Тегли. – Алон-Ан-Салем будет нами доволен!

– Пусть только попробует, – сказал Ильдиар – от того, что он придумал, кружилась голова. Это походило на сумасшествие…

* * *

Колеса тачки скрипели. Так же, будто корабельные канаты, скрипели мышцы огромного черного человека, толкавшего тачку перед собой. Пот стекал по его лицу, полз по глубоким бороздам морщин. Воздух вырывался из искаженного рта вместе с рыком всякий раз, когда колесо тачки попадало в трещину и приходилось едва ли не рвать жилы, чтобы вытолкнуть ее на ровное место.

Аэрха выкатил тачку из тоннеля и под хмурыми, подозрительными (только для вида, а на деле – преисполненными плохо прикрытой лени) взглядами стражи, направил ее прямиком к сваленной в углу куче ломаной серы. Остановился у кучи, вытер пот, струсил его с руки – пота у бергара было столько, что им можно было умыть, наверное, дюжину грязнуль.

Аэрха оглядел зал Дневной Нормы. Ссыпàлся песок в больших часах, поскрипывало здоровенное деревянное колесо, в котором на одном месте бежали двое рабов, мерно крутились лопасти мельничных механизмов.

Стражники предавались лени: парочка играла в «обезьян», переставляя резные фигурки по доске туда и обратно под осуждающие или подбадривающие возгласы еще шестерых. Толстый стражник, сидевший под большим медным гонгом, доедал какую-то птицу, время от времени выплевывая пестрые перья. Кто-то смеялся, а кто-то и вовсе нагло храпел.

Появление каторжника с тачкой породы не произвело на присутствующих почти никакого эффекта. Как и всегда.

Аэрха глянул в тоннель, из которого прибыл, покряхтел, повел плечами, размял шею.

– Не отдыхать! – скорее формально, нежели злобно рявкнул один из стражников. – Переворачивай тачку, а затем обратно в нору, песчаная крыса!

Бергар взялся за ручки и выжидающе поглядел на стражника, полагая, что тот вот-вот отвернется, но щербатый асар и не думал отводить взгляд. Его лицо искривилось.

– Чего ждем?! Пока песок в часах вверх начнет подниматься?!

Аэрха прикусил губу и нахмурился. Он медленно наклонил тачку набок, верхний слой серы начал шевелиться и сползать. Неторопливость, с какой он это проделывал, начала раздражать стражника:

– Быстрее! Быстрее!

И вот, к вящему недовольству бергара, на него уставилась уже едва ли не половина всех присутствовавших в подземелье людей Обезьяньего шейха. А парочка ближайших двинулась к нему, поднимая плети. Тогда Аэрхе не осталось ничего иного, кроме как одним могучим рывком перевернуть тачку, позволив осколкам серы, громыхая и поднимая облако желтой пыли, рухнуть на кучу. Тачка была опустошена, вновь встала на колесо, а огромные пальцы схватились за ручки. Стража вновь вернулась в свое сонное состояние.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю