Текст книги "Твари в пути (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

– Что же делать? – спросил Ильдиар, покосившись на ковер. – Как им управлять?

– Он слушается приказа, – ответила девушка.

– Ну, так прикажи ему.

– Он не хочет повиноваться!

Ильдиар осторожно ступил на ковер – тот дернулся, как от змеи. Казалось, ступать по такой шикарной вещи, особенно пыльными и грязными ногами, изгаженными в людской крови и соке раздавленных персиков с улиц, – само кощунство. Пройдя еще два шага, паладин уже уверенно встал в центре ковра.

Валери безразлично глядела на Ильдиара.

– Ковер слушается того, кто четко знает, чего хочет, – сказала она.

– Так чего же ты хочешь? – спросил девушку северный граф, не отрывая взгляда от удивительного творения магии.

– Улететь из Ан-Хара и…  – она запнулась.

– Понятно, – подытожил Ильдиар. – Значит, все нужно делать мне.

Он осторожно сел на мягкую ткань и скрестил ноги, как сидели на полу в рабском застенке его товарищи по несчастью.

– Ковер, – громко произнес паладин, – неси нас к северо-восточной потайной решетке!

Ткань вздрогнула и в следующий миг оторвалась от башни, поднявшись на несколько дюймов. Ветер тут же перебрал своими невидимыми дрожащими пальцами волосы и одежду новоявленных воздушных путешественников. Валери вскрикнула и упала рядом с Ильдиаром. Рыцарь галантно протянул даме руку, и та, не прекращая дрожать всем телом, судорожно ухватилась за нее, будто птица за ветку. Похоже, она впервые летела по воздуху, что же до графа де Нота, то он искренне благодарил богов и желал долгих лет своему другу сэру Аэрту, Архонту ордена Серебряных Крыльев, который порой брал его с собой покататься на грифоне. Кроме того, в памяти встал и летающий корабль Дор-Тегли, на котором он летел к Дайкану перед знаменательной битвой. Так что, наверное, можно сказать, что граф де Нот был опытным воздухоплавателем. Через секунду ковер уже нес их по небу через весь город…

* * *

Вскоре он опустился в прекрасном саду, но глазеть по сторонам времени не было. Здесь Ильдиара уже ждали товарищи по несчастью. Рядом с гномом и геричем стояли три груженных тюками лошади.

– Значит, ты нашел ее! – радостно закричал Хвали, привыкший не удивляться ровным счетом ничему, а уж тем более парящим в небе тряпкам.

– И прихватил кое-что из сокровищницы самого султана, – добавил несколько более впечатлительный Джан.

– Самое время убраться из благословенного духами Ан-Хара, – сказал Ильдиар. – Кладите все припасы на ковер. Коней придется оставить.

– А выдержит ли? – Гном почесал плешивый подбородок. – Видал, сколько всего Джан, алчная крыса, с собой понатаскал?

И правда, лошади были немилосердно навьючены большими полосатыми мешками-хурджунами и тюками, там был даже бочонок.

– Я так понял, что это был сейчас комплимент, сэр гном? – белозубо улыбнулся чернокожий рыцарь.

– Конечно, – подмигнул графу де Ноту Дор-Тегли.

– Выдержит, – заверил Ильдиар, словно это он сам изобрел этот ковер и всю жизнь на нем летал. – Кстати, Хвали, – вспомнил вдруг паладин, помогая гному и геричу перетаскивать припасы, – а что ты в том доме делал, когда мы разделились?

– Покажи ему, Джан, – усмехнулся шире выбитых зубов гном.

Чернокожий достал из мешка чью-то отрезанную голову. Ильдиара едва не вывернуло на ковер.

– Кто это?

– Не узнал толстяка Гаума? – усмехнулся Джан. – Мы решили отплатить ему напоследок за гостеприимство…

– Что смотришь? – рыкнул гном в бесцветные мертвые глаза головы бывшего хозяина рабского рынка Ан-Хара. – Все по справедливости: ты мне – бороду, я тебе – голову…

Одна лишь Валери сидела тихо-тихо. Она отстраненно теребила пальцами бахрому ковра и печально думала о чем-то своем. Даже отрезанная голова не произвела на нее никакого впечатления.

– Все? Можно лететь? – спросил Ильдиар, когда тяжеловесный бочонок умостился в центре ковра.

Со стороны стены раздались гортанные крики – это бергары перелезали через укрепления, явно не замечая низкой кованой решетки, пробитой в желтом камне. Где-то в той стороне мелькнул один черный плащ, второй.

А в саду, в тени высоких лимонных и апельсиновых деревьев, пока что спокойно журчали фонтаны, вились походящие на плющ растения, подставляя солнечным лучам огромные синие и нежно-голубые бутоны. Воздух здесь был свеж и чист – не то, что на площади невольничьего рынка.

Ильдиар, Валери, Хвали и Джан уже сидели на ковре и были готовы лететь, когда вдруг из-за одного из растущих неподалеку инжирных деревьев выскочил человек. Он запыхался, за ним гнались. На нем были широкие белые шаровары и алая безрукавка – халат и тюрбан он где-то потерял. Короткие белые волосы были покрыты кровью, на брови расцветала пурпуром ссадина.

– Летим быстрее, это же работорговец! – закричал гном. – У меня на сегодня уже кончилось все желание общаться с их братом!

– Сахид! – пронзительно закричала вдруг Валери.

Это действительно был недруг Ильдиара. Его преследовали три дюжих бергара, и оружия при охотнике за головами не было.

– Ковер, летим, – коротко приказал своему новому «скакуну» Ильдиар. – Летим из города.

Волшебная ткань оторвалась от земли и взмыла в небо, гном и Джан с непривычки крепко вцепились в бахрому; ковер вздрогнул – видимо, ему это было неприятно.

– Стой! – закричала девушка. – Стой, иначе я спрыгну вниз!

– Валери, что ты делаешь?! – Ильдиар схватил ее за руку.

Валери начала дико вырываться. Джан обхватил ее вокруг хрупкого пояса, и одна из курносых туфель слетела с ноги девушки и упала на землю, затерявшись где-то в высокой зеленой траве.

– Мы должны взять его! – билась она, пытаясь огреть рыцаря-герича кулачком.

– С какого это дива? – усмехнулся Хвали, равнодушно наблюдающий за этой «схваткой».

– Я сброшусь вниз, Ильдиар, ты знаешь: я не лгу!

Паладин искоса взглянул на девушку: хороша же – приучилась играть его чувствами.

– Ковер, вниз, – зло бросил Ильдиар. – Можешь отпустить ее, Джан.

Герич поспешил отпустить девушку, а ковер через мгновение уже спустился к земле.

– А ты, сын гадюки, – это уже было сказано Сахиду, который неуклюже взбирался на ковер, – не приведи Хранн, что-либо вытворишь – я перережу тебе глотку и сброшу в пески.

Ковер резво взлетел. Бергары внизу что-то кричали, размахивая в воздухе своими ятаганами. Но поздно – жертва упорхнула, как птичка из силка.

– Вяжите его, ребята.

Джан и Хвали начали споро связывать ловца удачи – тот, похоже, не был против. Просто молчал и, не отрываясь, смотрел на Валери, у которой по чумазым щекам текли слезы.

Компания собралась более чем странная: северный паладин, чернокожий рыцарь-раб, безбородый гном, бывший охотник за головами и странная молодая девушка неизвестного рода и происхождения.

Все они сидели на волшебном летающем ковре, который нес их куда-то на запад, к огромному пустынному заходящему солнцу, и при этом Ильдиар де Нот, граф Ронстрада, так и не догадался, что есть в их побеге нечто подозрительное, странное и необъяснимое…

Глава 4. Странные дорогие для тварей

 
Странные, странные, странные
В путь собираются твари.
Колотых ран нет – лишь рваные,
И вонь от их спутницы гари.
 
 
Идут-бредут-спотыкаются,
Но нет ничего в них смешного:
И в дверь постучат, не раскаются,
С кровати поднимут больного.
 
 
Их языки полны мерзости,
И влажно от них и тепло:
Ты в ужасе крутишься-вертишься,
Но вот ты здоров, все прошло!
 
 
Им вслед ты с опаскою косишься,
И счастью поверить боишься,
По дому ты радостно носишься:
Уверен – потом отоспишься.
 
 
Твари встречаются самые разные:
Есть те, что целуют, и хворь исцеляется.
Когда губ коснутся губы их грязные,
Узнаешь: те твари…
Здоровым…
Мясом питаются.
 

«Странные твари на странных дорогах». Пиршественная песня нейферту.

Октябрь 652 года. Где-то на Терновых Холмах.

Трое живых существ, двое из которых были людьми, а третий, как не трудно догадаться, – нет, сидели на земле, прислонившись спинами к холодным могильным камням, и зябко кутались в плащи от пронизывающего ночного холода. В полной темноте, разбавляемой время от времени лишь бледным светом тощего месяца (в те редкие минуты, когда ему было угодно сделать одолжение и оторваться от своих дел, показываясь на небе), они едва различали силуэты друг друга.

В воздухе было душно и пыльно, как перед грозой, но дождь все никак не мог начаться, лишь налетевший ветер неведомо откуда принес с собой сырые листья, закружив их, точно корень петрушки и нарезанный лук в густой безвкусной похлебке. Путники неожиданно оказались в самом центре этого кромешного небесного варева, и вездесущие листья поползли по их капюшонам, царапаясь и шелестя. Они прилипали к одежде, к незащищенным кистям, безжалостно царапали щеки и забивались в нос. Спать совершенно не хотелось, да и как тут уснешь, когда все тело колотит от дрожи, уши закладывает от ветра, на лицо липнет непонятно что, ноги затекают, а руки немеют и молят, чтобы ты согрел их своим дыханием.

Путникам в какой-то мере еще повезло – хвостатый пленник, едва лиственная буря начала собираться, подсказал место, где можно найти хоть какое-то укрытие, – небольшую расщелину, скорее даже овраг, полный провалившихся вниз надгробий, все дно которого, помимо камней, устилал прогнивший ковер из опавших листьев.

– Нет, я, конечно, все понимаю…  – проворчал сэр Джеймс Доусон, громыхая латными поножами, которые он сейчас безуспешно пытался использовать в виде подушки под головой.

Разоблачаться от доспехов в кромешной темноте оказалось сущим мучением, но перспектива спать в железе была еще менее привлекательна. Сэр Прокард Норлингтон, напротив, не стал снимать кольчугу, но и комментировать действия Джеймса не стал. Шли вторые сутки их пребывания в этих Чуждых Королевствах, но в представлении ронстрадских паладинов, они растянулись на добрые полвечности.

– Считается, что рыцарю в походе не подобает печься о собственном удобстве и искушаться мыслями о крове, но все же…  – Джеймс вдруг подумал, что это вина его старшего товарища: именно старозаветный паладин заразил его извечно плохим настроением, дурным характером и склонностью ворчать. – Если огонь так далеко виден, хотя я вовсе не понимаю, что тут вообще можно разглядеть среди этих листьев и ночи, почему было просто не вернуться обратно в трактир, под теплую крышу?

– Как не трудно догадаться, по той же самой причине, по которой мы покинули эту теплую… хм… и облепленную мухами крышу, – степенно отозвался сэр Норлингтон, чье почти лишившееся морщин лицо зрелого мужа уже не позволяло Джеймсу называть его «стариком».

– Муха была всего одна, – дотошно уточнил сэр Доусон.

Должно быть, Джеймса больше всего угнетало то, что сэр Норлингтон так помолодел прямо у него на глазах, явно не заслуживая этого из-за того, что он совершенно невыносим. Факт произошедших со стариком изменений не мог примирить молодого рыцаря с собой и вызывал к сэру Норлингтону лишь еще более сильную неприязнь.

Старозаветный паладин, в свою очередь, втайне надеялся, что годы не станут тянуть его и дальше назад – становиться младше юного Джеймса, поменявшись с ним положением старшинства, – нет уж, увольте! Приготовившемуся попасть в неловкое положение рыцарю оставалось лишь уповать на мудрость старика Тиана в надежде, что волшебник в силу своей предусмотрительности не мог упустить из виду столь каверзный и скользкий момент. Все же, что бы там ни случилось, наконец, примирился он с мыслью, Джеймс все равно останется для него юнцом и зеленым сопляком – этого не изменить даже коварной магии.

– Они найдут вас там! – прервав размышления сэра Норлингтона, встрял в разговор Крысь. Его длинный нос и тонкие топорщащиеся в стороны усы выглядывали из уютненькой норы, образованной складками плаща Джеймса. – Вам проще самим выколоть себе глаза и отрезать головы, чем сунуться в Постоялый Дом в тот час, когда охотники, должно быть, со всех Холмов устремятся туда вынюхивать вас! Нет-нет, не нужно самим отрубать себе пальцы и ломать кости, не нужно выпускать кровь из своих вен и наполнять ею их чаши, ожидая от них признательности! Ее не будет!

– Зачем мы им сдались? – поинтересовался Джеймс. – Этому твоему Глоттелину и остальным?

– Пфффф! – возмущенно фыркнуло существо. – Мерзкий Глоттелин вовсе не был моим! Это Крысь был его, Глоттелина. Бедный и несчастный Крысь находился в плену, он пребывал в подлом и жестоком рабстве, изо дня в день вынужденный вынюхивать и выглядывать для своего злобного хозяина, принуждаемый часами бежать по следу, недосыпая и питаясь одними лишь грязью и пылью. Без луча надежды и без…

– Заткнись уже, – оборвал излишне пламенную тираду носатого сэр Норлингтон. – За последний час мы уже не менее сотни раз слышали о том, какой ты бедный, несчастный и несправедливо обиженный.

– О! Крысь премного сожалеет, что оскорбил ваш слух своими жалкими стенаниями! Униженный, он столь долго был лишен всякой возможности рассказать кому-то о своих невзгодах, что ему трудно сдержать всю ту горечь, что скопилась в его истерзанной и изголодавшейся по сопереживанию душе! Кстати, – два крохотных голодных глаза с надеждой сверкнули во тьме, – у вас поесть еще чего-нибудь не осталось?

– Поразительно, сколько еды может вместить столь тщедушное, жалкое и несчастное тело, – недовольно буркнул из-за своего надгробия сэр Норлингтон.

– Можно мне еще этой… как ее… пшеничной лепешки? – мечтательно облизнувшись, протянул Крысь. – Клянусь, я ни в одном из логовищ не едал ничего подобного, да что там, думаю, в самом Небесном Склепе к вечерне подают более грубую и дурную пищу! И уж точно не источающую столь нежный и божественный аромат, который щекочет ваш нос подобно тысяче крохотных и нежных лепестков чертополоха…

Джеймсу оставалось лишь удивленно пожать плечами – чем же это надо было питаться, чтобы так отзываться о черством хлебе, который они с сэром Норлингтоном, прежде чем улечься спать, преломили со своим новоявленным спутником.

– Вот, держи, мне не жалко. – Молодой рыцарь протянул Крысю оставленную на утро горбушку.

Усатое создание тут же выскочило из-под плаща паладина и, взявшись за корку хлеба обеими лапами, принялось проворно стачивать ее о свои острые зубы.

– А мне вот жалко, – не одобрил подобного расточительства старозаветный паладин. – Потому как это была наша с вами последняя еда, и еще неизвестно, чем нам доведется питаться завтра.

– Одной коркой сыт все равно не будешь, – махнул рукой Джеймс.

– Клянусь, завтра вы о ней еще вспомните, – мрачно посулил сэр Норлингтон.

– Я слышал, что теплые существа способны не есть три седмицы кряду, прежде чем начнут падать с ног, – с набитым ртом блеснул неожиданными и странными (не имеющими ничего общего с истинным положением дел) познаниями Крысь. – А прежде, чем умереть, могут продержаться так и вовсе четыре, так что все нормально и… Ай-яй!

Джеймс так и не понял, чем зашвырнул в болтливого носатого сэр Норлингтон. Судя по глухому удару и громкому визгу, это мог быть паладинский сапог. Впрочем, с равным успехом брошенной вещью мог оказаться и подходящих размеров камень.

Обиженно заскулив, существо забралось обратно под край плаща сэра Доусона, откуда, впрочем, тут же продолжили раздаваться жалобные причитания и стоны.

– Эй, ты, кажется, говорил о тех, кто желает нам зла, – ткнул Крыся локтем Джеймс.

– О, нет! – возмущенно, но вместе с тем вдохновенно возвестил носатый. – Раны мои еще слишком свежи, и, боюсь, теперь не позволят мне вспомнить всего того важного, что я собирался вам рассказать. Как ни печально, несчастный Крысь вряд ли сможет пережить последний удар судьбы – брошенный в меня корень, я имею в виду. Он так радовался, что нашел себе друзей, а те оказались ничуть не лучше Глоттелина, они лишь жестоко избили его и к тому же оставили голодным…

Сэр Норлингтон закряхтел, явно теряя терпение. Он начал рыться в листве в поисках очередного подходящего корня. Прекрасно видя во тьме все происходящее, Крысь счел за лучшее не искушать лишний раз судьбу. К тому же и Джеймс повернулся к нему с явно не сулящими ничего доброго намерениями.

– Простите-простите, мои великодушные друзья…  – подобострастно заверещал носатый. – Имейте же снисхождение! Крысь вовсе не хотел выглядеть дерзким и бесчувственным в ваших глазах. Превеличайше прошу вас быть терпеливее к нему, ведь он столько страдал! Да чего там! Во всех Терновых Холмах не найдется существа более оскорбленного и одинокого, чем я…

– Более занудного – уж точно, – резюмировал сэр Норлингтон.

– И более за…  – Крысь осекся, – за… мученного, да!

– Так кто за нами охотится?! – не выдержав, повысил голос Джеймс.

Он и сам уже терял терпение, а Крысь, казалось, способен вечно жаловаться о своем бедственном положении. Как будто они сами тут радуются свалившимся на них обстоятельствам и наслаждаются жизнью!

– Тот, кто заманил вас сюда, конечно, – наконец, соизволил признаться хвостатый. – О! Должно быть, это жуткое и могущественное существо!

– Да полноте! – отмахнулся Джеймс. – Двое перехожих странников, с которых и взять-то нечего. Кому мы нужны?

Старозаветный паладин покачала головой. Он и сам мог бы рассказать Джеймсу о многом, но сейчас предпочел слушать – пусть мальчишка ведет свой допрос: быть может, в том потоке желчи и жалоб, что изливает их пленник, что-нибудь интересное, да и промелькнет.

– Мастер Джеймс, как вы считаете, что с вами будет, если проткнуть вас, ну скажем, вот этим вашим мечом? – пропищал Крысь, указав лапой на выглядывающий из паладинских ножен Тайран.

– Ты хоть на один вопрос можешь ответить прямо и без виляния, что хвост на дурной собаке?! – уже не на шутку разозлился Джеймс. Перспектива удушения серого мерзавца вдруг представилась ему весьма привлекательной, а предстоящее путешествие в его компании – напротив, сущим кошмаром.

– А я и отвечаю, – обиженно пискнул Крысь. – Если вас ткнуть мечом, из вас польется кровь: алая, красная и теплая кровь, и она будет течь и течь, пока вы не умрете.

– Можно подумать, если проткнуть тебя, то кровь течь не начнет, – язвительно заметил молодой рыцарь.

– А вот и нет! – наставительно заявил усатый. – Она лишь брызнет густыми каплями и вскоре высохнет! Потому что моя кровь проклята, как и у любого, кто родился на Терновых Холмах. Она вязкая на ощупь, стылая и дурная на вкус, и вовсе не может течь. Она не дает силу и лишь позволяет не умереть прежде времени, обрекая влачить ее хозяина жалкое существование. О, если бы во мне текла хоть капля вашей, настоящей крови! Но подобное могут себе позволить лишь самые сильные и жестокие существа, за которыми стòит Терновый Закон, и только они способны продолжить свой род…

– Это одно из самых безжалостных проклятий терновой земли, Джеймс, – пояснил сэр Норлингтон. – Никто из тех, кто живет здесь, не может достойно продолжить свой род без нашей с вами, горячей крови. Поэтому мы здесь все равно, что тугие мешки, до краев набитые золотом. Понимаете, о чем я? Долго ли проходит такой себе звенящий мешок по ночному Гортену?

– Не знаю, что такое этот ваш Гортен, но мастер Норлин уловил самую суть, – подтвердил Крысь: он то ли не мог полностью выговорить имя сэра Норлингтона, то ли делал это намеренно – назло. – Каждый встречный захочет забрать вашу кровь, если только поймет, что вы чужаки. И кое-кто это уже знает.

– Кто знает о нас? – потребовал ответа Джеймс.

– Тот, кто заманил вас сюда. Я уже говорил, – напомнил Крысь.

– Глоттелин? Но он мертв, а кроме него…

– Глупый Глоттелин просто случайно наткнулся на вас. Он приказал Крысю искать еду, и Крысь рыскал меж холмов в поисках отбившихся от чумных отар гоххов. Крысь унюхал ваш запах и решил, что вы, пришельцы с далеких земель, поможете ему и убьете Глоттелина. Глоттелин был слишком жаден, чтобы рассказать о вас остальным, – он запутал ваши следы, он отвел глаза ужасным неспящим фиих-рау, наблюдателям Его-Величества-На-Троне, а теперь он и сам мертвее некуда и уже ничего никому не скажет.

– Как я и предполагал, Джеймс: это он навел на нас ту мерзкую тварь, – сказал сэр Норлингтон. – И вы все еще собираетесь ему верить? Я бы просто зарезал негодяя, и дело с концом.

– Мне кажется, сэр, он только хотел спастись сам и не желал нам зла, – возразил молодой рыцарь.

Старозаветный паладин только пожал плечами от подобной наивности.

– Да, а что было делать Крысю? – почувствовав, что Джеймс не придерживается столь крайних взглядов, как его старший и умудренный опытом товарищ, пискнул виновник произошедшего. – Что было делать столь слабому и ничтожному созданию, вся жизнь которого – бесконечная череда горя и унижений? Его бы самого съели, не найди он хоть что-то! И можно сказать, вам очень повезло, ведь не будь рядом Крыся, до вас мог бы уже добраться тот, кто вас ищет. А это гораздо хуже, чем повстречать Глоттелина!

Крысь замолчал, явно обдумывая свои следующие слова.

– Я вижу, вы сами хотите добраться до того, кто вас заманил на Терновые Холмы, – продолжил он, когда тишина слишком затянулась. – Только об этом и думаете. Потому что он запер вас здесь, и вы ни за что не вернетесь домой, если не заставите его вас выпустить…

– Ты поможешь нам найти тварь, из-за которой мы оказались здесь, Крысь? – спросил Джеймс.

– Это было бы глупо с моей стороны помогать вам… умереть. Тот, кто вас ищет, непременно найдет вас, но лучше бы это случилось позже, чем раньше, – наставительно произнес хвостатый. – Или же на ваших условиях. А для этого вам придется все разведать, унюхать и подслушать. Поэтому вам невероятно повезло, что Крысь с вами! Он научит вас, как убивать тех, кто правит на Терновых Холмах. И когда тот, о ком пока лучше не думать, придет за вами, вам будет, чем его встретить. А сейчас спите, теплые существа с теплой кровью, завтра нам предстòит идти далеко и совершить много важных дел, прежде чем вновь взойдет это цыганское солнце, которое вы зовете месяцем…

* * *

Ночь выдалась холодной, и хотя дождь так и не хлынул, ночевка на сырой земле дала о себе знать: горло Джеймса резало, порой из него вырывался хриплый кашель, а все тело сковал дикий озноб. Ветер не прекращал бесчинствовать ни на миг. Лиственная метель мела так сильно, будто ее кто-то раздувал нарочно. Все кругом потонуло в вое ветра и шелесте листьев. Дежурили по очереди.

Ближе к утру, в предрассветных сумерках, когда буря была в самом разгаре, сэр Норлингтон увидел на склонах ближайшего холма нечто странное. Сперва он решил, что ему померещилось, но чем дольше он вглядывался, тем сильнее убеждался, что видит несколько фигур, сотканных целиком из листьев. И жуткие порывы ветра, которым по силам было, казалось, опрокидывать каменные башни, ничего не могли поделать с этими странными существами. Старозаветный паладин будто позабыл о буре: ветер больше, вроде бы, не выл, а листья, мечущиеся кругом, перестали доставлять какое-либо неудобство. Все внимание рыцаря поглотили незнакомцы на склонах холма.

Фигуры эти представляли собой самое печальное и отчаянно тоскливое из всего, что видел за свою долгую жизнь старозаветный паладин. Глядя на них, на их согбенные плечи, на опущенные долу головы, ему вдруг так захотелось… нет, в следующий миг он равнодушно отметил, что даже желаний у него больше не осталось. Просто понимание, что жизнь не вечна. И пусть молодость к нему вернулась, но это отнюдь не второй шанс, а лишь вторая возможность утратить эту самую молодость. Скоро она истечет из него потом, кровью и слезами. И он снова постареет, одряхлеет, пригнется к земле, будто эти несчастные фигуры из листьев. Существа на склонах холма казались безутешными, и даже листья понемногу отпадали от их тел, оставляя после себя дыры и проплешины в изящных человекоподобных фигурах. Они повернули к нему лиственные головы, кивнули. Все верно, лишь вместе с ними, подле них его тоска немного развеется. Рядом с ними он прекратит испытывать горе, страдать, терзаться сомнениями, не понимать. Сперва ему следует лишь взять меч и опереться на него, как на костыль. Упереть его в грудь, ведь это так невыносимо, когда твое тело слишком тяжело для твоих ног, а еще…

О чем там еще думал Прокард Норлингтон должно было остаться загадкой, поскольку тут же, откуда-то сбоку раздался недоуменный вскрик, и какой-то незнакомец вырвал из его рук меч, который он уже примерял к своему сердцу. Сэр Норлингтон дернул головой и очнулся. Незнакомец превратился в Джеймса.

– Что с вами, сэр?! – Молодой рыцарь был поражен. Да что там – старозаветный паладин сам был поражен. – Что вы пытались?… Зачем это?…

– Не позволяйте ему смотреть на них! – завизжал Крысь, проснувшийся и вылезший из-под плаща поглядеть, в чем там дело. Он мгновенно оценил ситуацию.

– На кого «на них»? – начал было Джеймс, но тут же запнулся, стоило ему различить в лиственной буре фигуры на склоне холма.

– Это лливы! – пищал Крысь. – Не глядите на них! Они вызывают тоску и заставляют покончить с собственной жизнью! На них нельзя смотреть!

Джеймс подчинился.

– Сэр Норлингтон, закройте глаза! – велел молодой рыцарь. – И сейчас не время для споров!

Старозаветный паладин молча последовал совету – он и не думал спорить. Он закрыл глаза и попытался понять, что же с ним произошло. И как он так легко попался в ловушку?! Как же так вышло?!

– Не бойтесь, мои добрые друзья, – заявил Крысь. – Они не придут, не спустятся в нашу расщелину. Если вы еще не перерезали себе горло, не выкололи сердце, не спрыгнули с обрыва, не удушились подушкой, не…

– Хватит! – рявкнул сэр Норлингтон, не открывая глаз. – Когда эти лливы уйдут? Когда они уйдут отсюда?

– Как только буря закончится, – ответил Крысь.

– Они не попытаются снова? – с дрожью в голосе спросил Джеймс.

– Нет. Вы же не глядите на них. – Крысь примерял на себя личину доброго дядюшки – у него не слишком хорошо выходило: в наигранной доброте и заботе проскальзывало нечто… крысиное. – Пока буря не закончится, не открывайте глаз, и все будет хорошо.

– И что нам делать до того времени?

– Спите, – коротко бросил усатый.

А что еще оставалось… Но перед тем, как провалиться в сон, старозаветный паладин вдруг подумал: «Маленький мерзавец, ты будто нарочно ждал, пока я проткну себе грудь мечом. Если бы Джеймс вовремя не проснулся, ты ведь точно не стал бы вмешиваться…».

* * *

Под утро в расщелине проснулись три запорошенные листьями холмика, которые тут же принялись высвобождаться из нерукотворного плена.

Сначала со стороны меньшего бугорка показались усатая морда, хвост и передние лапы Крыся. Хвостатый громко чихнул, будто ему в нос сунули волос, и листья тут же осыпались с его шкуры.

Чих, в свою очередь, разбудил Джеймса. Он поднялся вместе с налипшим на него лиственным холмом и принялся яростно стряхивать его с себя, впрочем, без особого успеха: все, что опадало, тут же будто лезло к нему обратно. Его старший товарищ проснулся от ругательств, заполонивших расщелину. Оценив, как крепко вцепились листья в Джеймса, он решил действовать не столь грубо. Не поднимаясь на ноги, старозаветный паладин заплел очередной узел на атласной ленте рыцарского меча, но толку от этого действия оказалось не многим больше, чем от потуг сэра Доусона. Налетевший порыв ветра приподнял с коленей сэра Норлингтона в воздух небольшой ворох листьев, но большая часть из них тут же опустилась обратно, не желая сдавать позиции. В конце концов, путникам пришлось выбирать: либо сдирать с себя листья по одному, либо смириться с ними.

– Не тратьте время, Джеймс, – проворчал старозаветный паладин. – Тут даже наговоры бессильны, с этой дрянью.

– Да, они спадут, когда сами захотят, – поддакнул Крысь. – Вы им понравились – они на вас пожить решили.

– Сэр, откуда здесь столько листьев? – недоумевал молодой рыцарь. – Понятно, что на дворе осень, но здесь же во всей округе и десятка деревьев не наберется.

– Эти листья не с деревьев, – покачал головой сэр Норлингтон, – и осень здесь ни при чем. Их приносит Киан-Дерр, ветер с Григ-Даррагана.

– Но только лишь красные! – вставил Крысь. – Желтые же приносит Инни-Дерр, ветер с Крамолла. И в самом сердце Терновых Холмов они сталкиваются в небе. Так получаются лиственные бури.

– Говорят, – добавил старозаветный паладин, нарочито игнорируя назойливого носатого, – что это души погибших в войне.

– Здесь тоже была война?

Глядя, как сэр Норлингтон копается в своем мешке, Джеймс присел на ближайшее надгробие.

– Быть может, вы желаете услышать о великих битвах, сражениях, доблести, рыцарской чести и прочей благородной ерунде, мой юный друг? – проворчал старозаветный паладин. – Тогда, боюсь, я вас разочарую. Эта война была не из тех, о которых вы привыкли слышать в рыцарских балладах. Представьте, что ни у одного из ее участников за душою не осталось ни капли совести, не говоря уже о такой глупой химере, как честь. Движимые страхом, они спускали с цепи такие силы, а в собственной злобе и ненависти друг к другу зашли столь далеко, что даже пыли от их имен нынче не сохранилось.

– Что-то случилось в Григ-Даррогане и Крамолле, – вновь подал голос Крысь. Когда он произносил эти названия, все его тщедушное тельце передернулось, сведенное судорогой. – Нечто ужасное. Никто не знает, что, но с тех пор на Терновых Холмах правит Осень, дорог на Григ-Дарроган и Крамолл больше нет, а ветры, Близнецы Дерр, приносят оттуда лишь мертвые листья. Должно быть, там применили самые ужасные заклятия из всех, что когда-либо применялись.

– У вас тут есть маги? – удивился Джеймс.

От этих слов, казалось, сами окружающие холмы и сметенные в расщелину листья зашевелились, принявшись шептать что-то нехорошее, злое. Налетевший ветер вновь поднял часть красно-желтого ковра в воздух, в бессильной злобе бросая мокрые листья под ноги чужакам.

– Не вздумайте больше произносить вслух этого слова, мастер Джеймс, – после некоторой паузы отозвался Крысь, отряхивая лапой с морды налипшие листья. – Здесь оно равносильно проклятию. А Крысь не желает зла ни себе, ни своим спутникам… Именно те, кого вы только что упомянули столь некстати, и были за все в ответе…

Дальше собирались молча. Джеймс и сэр Норлингтон кашляли и тщетно пытались согреться в своих сырых, как дно колодца, плащах. О горячем завтраке, как, впрочем, и о любом другом тоже, можно было и не мечтать, что, вкупе с только что услышанным, так же не способствовало поднятию настроения рыцарей. Хвостатое существо же, напротив, выглядело изрядно посвежевшим и отдохнувшим – длинные прямые усы успели обсохнуть и теперь браво топорщились в стороны, вытянутый нос то и дело принюхивался к чему-то, а серые глазки бегали по сторонам, как у пойманного за нечистую руку шулера.

– Оставим в стороне все эти старые проклятия и легенды. Поговорим о насущном, – убедившись, что вещи собраны, и отряд готов двигаться дальше, сэр Норлингтон решил внести ясность в создавшееся положение. – Если помните, Джеймс, хозяева трактира определенно не были нам рады – мы оказались для них нежданными. Значит, их не поставили в известность на наш счет. О чем это говорит?