Текст книги "Твари в пути (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

– Мастер Джеймс, вам удалось, да? Вы живы – а это само по себе успех. Прòклятая вода у вас?

– У меня. Почему ты не предупредил о том, что я там встречу?! – возмутился рыцарь. – Я чуть было не остался…

– Было бессмысленно предупреждать, – возразил Крысь. – Каждый видит свое, каждого посещают его собственные кошмары. В колодец необязательно было лезть. Но вам удалось – это главное. У меня, кстати, тоже все получилось. Наша свобода близка, как и цель.

– Какая цель? Ты же сам отговорил Красных Шапок идти в Мерагх! – заметил Джеймс. – Что теперь делать?

– Это все соперничество принца и Норкана, из-за их амбиций пришлось изменить планы. Кто ж знал, что Норкан выступит за Мерагх, в то время как Стрегги… Крысю пришлось избирать другой путь, но не переживайте, мастер Джеймс, все складывается для нас как нельзя лучше. В ближайший час будьте наготове! Ваше оружие и вещи сложены в том же фургоне, где везут мастера Норлина, он от вас третий по счету. Когда все начнется, этим глупым нейферту будет не до сохранности своих… хе-хе… бурдюков, и уж точно не до сорвавшейся с камзола… хе-хе… застежки. Воспользуйтесь добытой водой, чтобы найти и разбудить вашего друга. А после отыщите меня, я вас выведу.

– Начнется? Что начнется?!

– Скоро увидите. Терпение, мастер Джеймс, терпение…

Хвостатый спрыгнул с плеча и, прежде чем Джеймс успел что-то еще спросить, исчез под ближайшим фургоном.

* * *

Хотя Джеймс и ожидал, что нечто должно произойти, все же предсказанное Крысем началось внезапно и для него самого. Они уже значительно углубились в расщелину между двумя высокими холмами, по обеим сторонам которой из земли тянули кверху голые сучья скрюченные и высохшие, как старческие руки, деревья. Почва в распадке была потрескавшейся, довольно каменистой и мертвой. Даже унылые громады камней на вершинах здесь выглядели гораздо старше и запущенней, чем их собратья в других, ранее виденных Джеймсом, местах. Часть из серых глыб пошла трещинами и обвалилась, надписи истерлись, некоторые камни и вовсе рухнули, скатившись со склонов вниз, и теперь лежали на дне расщелины. Проходя мимо одного из таких обломков, Джеймс заметил на нем явственные следы царапин от ногтей, как будто кто-то в припадке безумия пытался стереть эпитафию с надгробия голыми руками. «В веках и до самой смерти…»., – гласила исчезнувшая наполовину надпись. Пока паладин размышлял, кому и зачем могло понадобиться соскребать эпитафию, все и случилось.

По каравану пронесся вздох ужаса. У Джеймса вдруг заложило уши, а грудь сдавило так, будто на него накинули сзади аркан и накрепко затянули, ломая ему грудную клетку, а горло, словно трубу, накрыли глухой крышкой, не давая возможности даже вздохнуть. Паладин захрипел, упал и потерял сознание. Но стоило Джеймсу соприкоснуться головой с землей, как он тут же очнулся, чтобы осознать: вокруг царил сущий хаос. Молодой рыцарь сразу понял: он пребывал в беспамятстве отнюдь не мгновение.

Воздух был тяжел настолько, что его можно было положить в сундук, и ни за что после этого не сдвинуть с места, в нем стояла тошнотворная вонь жженой смолы, которая забивала ноздри и легкие. Небо висело прямо над ним – такого низкого облачного свода молодой рыцарь никогда не видел в своей жизни. При этом дул невероятно порывистый и холодный ветер: он рвал ткань фургонов, разметывал волосы Джеймса. Повсюду были листья. Паладин предположил, что начинается очередная лиственная буря, но тут же понял, что ошибся. Листья не сталкивались в вихре смерчей, и даже не поднимались вверх, с земли, – они падали под косым углом прямо из туч. Это был настоящий ливень. Дождь из листьев, листопад! А еще перья. Черные и белые птичьи перья сыпались с неба, будто из разорванной в облаках подушки. Не хватало только молний и грома, хотя их прекрасно заменял собой хаос звуков, раздающихся кругом. Пронзительно кричали обезумевшие полумыши, беспорядочно носясь от одного фургона к другому. Красные Шапки метались, словно облитые с ног до головы кипящим варом, выхватывая мечи и мешая друг другу. Кто-то пытался достать оружие из повозок. Принц Стрегги Куори-Тин орал и сек плетью всех, до кого мог дотянуться.

– Построиться! – пытался навести хоть какое-то подобие порядка предводитель. – Спина к спине, трусливые твари! Оставить фургоны! Мечи наголо! Где арбалеты, забери вас Тринадцать?!

Некоторые Красные Шапки действительно останавливались, собираясь вокруг Их Высочества, таких набралось уже с десяток, остальные гоблины никак не могли успокоиться и метались по сторонам, утратив всякую способность мыслить здраво.

– Кукольник! – в ужасе прокричал один из нейферту, пробегая мимо Джеймса. – Да смилуется над нами Смотритель…

Джеймс не знал, ни кто такой Кукольник, ни кто такой Смотритель и, надо признаться, предпочел бы не узнавать до конца жизни, каким бы скорым он, этот конец, ни был. Но он отчетливо помнил последние слова Крыся, а это значило, что, несмотря на весь ужас происходящего, у них появилась столь долгожданная возможность для побега. Нужно было только отыскать сэра Норлингтона.

Молодой рыцарь бросился вперед, стараясь не сталкиваться с мечущимися в приступах паники нейферту и визжащими от ужаса полумышами. Отсчитав три фургона, он отдернул полог и действительно обнаружил на дне повозки своего спутника, с головой заваленного мешками. Поспешно освободив товарища от гоблинского скарба и вытащив заветную флягу, Джеймс откупорил крышку и быстро смочил указательный палец прозрачной жидкостью, после чего провел пальцем по губам старозаветного паладина. Тот сразу вздрогнул и открыл глаза, непонимающе уставившись на молодого рыцаря.

– Мой юный друг, не потрудитесь ли вы объяснить…  – Сэр Норлингтон хотел что-то спросить, но тут его стало выворачивать, и он едва успел повернуться на бок, чтобы не захлебнуться в потоках зеленоватой рвоты.

Стоило старозаветному паладину лишь на мгновение почувствовать себя лучше, как он тут же принялся что-то ворчать.

Джеймс не стал слушать – он силком выволок товарища из фургона и усадил его на землю, прислонив спиной к колесу. Приступы тошноты завершились, но молодому рыцарю пришлось отвесить старозаветному паладину несколько звонких оплеух – тот все норовил вновь провалиться в сон, и при этом его бросало в дрожь.

– Сэр Норлингтон, очнитесь! – твердил Джеймс. – Я знаю, вам сейчас нелегко. Это все темное колдовство, будь оно неладно. Но нам нужно уходить, иначе скоро случится что-то плохое. Я чувствую, что оно уже близко. Совсем близко…

– Оно действительно близко, друг Джеймс. – Взгляд сэра Норлингтона прояснился, лицо, хоть и зеленое от болезни, все же стало напоминать прежнее, а не походить на перекошенную от боли одну большую гримасу. Он поймал пролетевшее мимо перо и сжал его в кулаке. – Вы даже не представляете, что накликали. Подобную тварь я встречал всего один раз в жизни, в те времена, когда старозаветные паладины еще чего-то стоили и могли бросить вызов подобным порождениям мрачной злобы, безумия и людского отчаяния. В тот день погибли двенадцать паладинов, а один подлец выжил – он счел, что в том, чтобы и ему сложить голову, не будет проку…

– Не время, сэр Норлингтон! Не время! Берите свой меч, скорее!

Джеймс принялся тащить из фургона знакомый фламберг, не дожидаясь все еще не пришедшего в себя товарища. Повинуясь острому приступу тревоги, молодой рыцарь оглянулся и от испуга едва не выронил тяжелый меч из рук: где-то впереди, в самом начале колонны, возвышалось нечто.

Нужно начать с того, что небо нависало уже так низко, что, казалось, если забраться на крышу фургона, до него можно было допрыгнуть. Темно-фиолетовые тучи клубились над головой, и в их глубине словно бы кто-то зажег багряные фонари, которые гасли и снова загорались, как маяки на прибрежных скалах. И вот, в те мгновения, когда они загорались, тучи изнутри подсвечивались, и можно было разглядеть, как по дымчатой плоти облаков проскальзывают вены. И вдали, на склоне холма, у вставшей колонны фургонов стояло то самое Нечто, взирающее на происходящее с высоты в добрых полсотни футов. Всем своим видом это пыталось напоминать птицу, хотя язык просто не поворачивался, чтобы назвать жуткое чудовище, порождение гротеска и дитя уродства, птицей. Первым, что бросалось в глаза, были крылья. Огромные, черно-оперенные или, скорее, чернильно-оперенные крылья! И только сейчас Джеймс понял, что тучи, которые простираются прямо над его головой, готовые в любой миг рухнуть на него, это и есть эти самые крылья, облепленные скоплениями облаков, будто спрятанные в мягких чехлах. У чудовища была вытянутая голова, которой оно ежечасно вынуждено было двигать, чтобы иметь возможность как следует все рассмотреть внизу. Острый и тонкий клюв был черен, а из ноздрей поднимался сизый дым, как будто в зобу у этого монстра располагалась жуткая кузня, полная печей и тиглей. Если не считать оперения крыльев, перья у чудовища отсутствовали – голова была лыса и жутко сморщенна, а все тело покрыто темной и жесткой, словно выдубленной, кожей. Одутловатое брюхо свисало мешком, и в нем угадывалось некое подобие киля. Тело переходило в бедра, которые, в свою очередь, перерастали в тонкие птичьи лапы.

Из-за лиственного и перьевого ливня Джеймс не сразу заметил, что от крыльев твари к земле, будто канаты, спускающиеся с небес, тянутся тонкие алые нити. Их было около десятка, и каждая из нитей заканчивалась, врастая в голову живого существа, которое посредством этой нити выполняло все прихоти своего хозяина: подчиняясь чужой воле, не просто как раб или пленник, а как безмолвная, лишенная сознания и свободы, марионетка.

Кукольник умело манипулировал своими куклами, заставляя их идти вперед и сражаться. Здесь были фоморы: один – гигантский, как тролль, трое – обычной комплекции и один помельче, с распоротым брюхом, из которого сочилась на землю пурпурная кровь. За ними шли двое нейферту: с пустыми глазами и перекошенными от злобы лицами, гремящие железными башмаками и сжимающие в покрытых гниющими язвами руках мечи. Сбоку скакали и вовсе не виденные ранее Джеймсом человекоподобные твари: двуногие, похожие на вставших на задние лапы плешивых псов с вислыми ушами – они приближались, истекая слюной и испуская животное рычание. У них не было глаз, зато из ноздрей валил пар, а пасти были круглы и полны острых клыков. Все рабы Кукольника были измождены и больны, у них едва передвигались конечности, кости выступали из тел, а кожа и ногти отваливались на глазах – хозяин не умел должным образом заботиться о своих слугах, а может, ему проще было отыскать новых, что он сейчас и делал.

Красные Шапки сражались. Пока Кукольник был занят тем, что отлавливал при помощи своих прислужников тех, кто впал в панику, около полутора десятка нейферту сплотились вокруг своего принца. Они отрубили головы двум фоморам, что попытались сунуться к ним, затем, по команде Стрегги, четверо Красных Шапок вскинули арбалеты, целясь птичьему чудовищу в голову, туда, где в тени гигантских крыльев виднелся клюв. Болты прочертили огненные дуги, уносясь вверх, но какого-либо видимого вреда монстру не причинили. Подобно чревовещателю, ужасный гротеск заговорил, не раскрывая черного клюва, – его устами был выбран один из рабов-нейферту, из темени которого к повелителю тянулась пульсирующая красным нить:

– Падите, несчастные! Остановите мучения! Хозяин не станет калечить вас, вы сможете жить в его тени! В веках и до самой смерти хранить сны усопших…

Один из воинов принца вдруг опустил меч и шагнул вперед. Его глаза закатились, а рот раскрылся, из него потекла слюна. Ментальная сила чудовища была столь велика, что перед ней ломалась воля даже у самых храбрых и стойких. И все же не все поддавались ей. Их Высочество, не колеблясь, вонзил оружие в спину своему – пронзенный мечом, гоблин упал замертво. Принц прекрасно видел, что уже четверо из его воинов-нейферту и почти два десятка полумышей пойманы Кукольником. Еще несколько нейферту лежали мертвые, разорванные клыками песьих греббергов и превращенные в кровавые лужи гигантским фомором. Некоторые разбежались по окрестностям.

Красные Шапки гибли один за другим – рабы Кукольника атаковали верный принцу отряд со всех сторон. Вперед бросались утратившие всякий страх плененные полумыши – уходящие в небо нити нахлестывали их разум подобно бичам, гоня на убой. Множество рассеченных тварей уже валялось на земле, но даже поверженные, они исхитрялись подниматься и впиваться зубами в ноги нейферту. Отсечение нити мечом ничего не решало – уже через пару секунд та вновь впивалась в обреченную жертву.

Отряд Стрегги Куори-Тина таял, и все меньше воинов прикрывало друг друга, когда неизвестно откуда вылезший Норкан оказался рядом с черным фургоном. Он резким движением сорвал ткань с повозки и крикнул:

– Попробуй сожрать вот это, могильный червь!

Гоблин бросился прочь, а розалит, освобожденный от пут, спустился с повозки на поросших розами ногах. Он будто бы с интересом, и даже с каким-то удивлением уставился на Кукольника. Шагнувший в его сторону какой-то гребберг уже подобрался для прыжка, но тут же схватился за собственное горло в попытках себя удушить. Кукольник обернулся в сторону нового врага и струной натянул ведущую к песьеглавому рабу нить. Некоторое время два манипулятора сознанием боролись друг с другом, пока так никому и не доставшееся тело клыкастого существа не свалилось замертво – из ноздрей, рта и ушей мертвеца сочилась кровь.

– Уходим! Уходим, сэр! – Джеймс надел перевязь с Тайраном, после чего взвалил себе на спину мешок с вещами и латами.

Сэр Норлигтон успел облачиться в кольчугу и опоясаться перетянутым лентами рыцарским мечом и, пока Джеймс Доусон собирал вещи, прикрывал товарища, сжимая в руках свой фламберг в готовности пустить его в ход. К счастью для пленников, ни у кого из здешних тварей пока не дошли до них руки – Красные Шапки сражались с Кукольником, а тот пытался одновременно разобраться с гоблинами и совладать с выпущенным на свободу розалитом.

– Должен сказать, вы стали гораздо рациональней, Джеймс, – заметил старозаветный паладин. – Еще вчера вы предпочли бы выхватить меч, сейчас же…

– Не вчера. Сэр, прошло три дня после нашего последнего разговора, и неужели нельзя оставить вашу глубокомысленную болтовню для более подходящих времен?! – возмутился Джеймс и сунул в руки товарищу один из мешков. – Уходите! Я только вернусь и поищу…

– Не нужно, Джеймс! – Сэр Норлингтон схватил молодого рыцаря за плечо. – Я взял его. Ваше сердце у меня. Бежим!

Нагруженные вещами, они побежали, намереваясь оказаться как можно дальше от Кукольника и его жертв. Впрочем, далеко уйти они не успели – на краю лагеря, у самого последнего фургона, рыцари услышали жалобный писк Крыся.

– Помогите! Мастер Джеймс! Спасите!!!

Обернувшись, они обнаружили Норкана, который как раз намеревался разделаться с усатым пройдохой. Ожившие стены повозки оплетали крошечного интригана шипастыми лозами и отнюдь не собирались щадить его. Помимо того, что иголки впивались в его тщедушное тело, так они еще и душили хвостатого, все стягивая и стягивая смертельные объятия. Крысь полагал, что в самом дальнем углу фургона он избежит гнева нейферту. Он просчитался.

– Нет уж, не спрячешься, мышонышь! – яростно брызгал слюной Норкан. В подобном безумном состоянии и такой ярости Джеймс своего тюремщика еще не видел. Его кожа будто бы приобрела цвет и оттенок его волос – гоблин походил на горящий факел. Собираясь вытащить своего усатого пленника наружу, нейферту встал на подножку фургона. Появления Джеймса и сэра Норлингтона он вовсе не ждал:

– Пошли прочь! – Красная Шапка повернулся к нежданным гостям. – Убирайтесь, пока Норкан из семьи Дворн не раскроил вам черепа. Мне плевать и на вас, и на этого одноглазого безумца-принца, и на ту тварь, что привел этот мерзавец. Мне нужен лишь он.

– Оставьте его, сэр Норкан! – потребовал Джеймс, бросая на землю тяжелый мешок и выхватывая меч.

Сэр Норлингтон с сомнением покачал головой, но поднял фламберг. При этом алые ленты на его клинке зашевелились, их концы расплелись.

– Что, хочешь защитить его? – усмехнулся Красная Шапка. – Его? Эту падаль?

– Я просто не могу вам позволить это сделать, сэр Норкан! – сжав зубы, ответил Джеймс.

– Глупец! – Нейферту отступил на шаг, подняв взгляд на того, кто возвышался позади них. – Думаете, это вон там стòит кукловод, который дергает сейчас за ниточки моего принца и остальных? Нет, вот он, настоящий мастер кукол – сидит в этом фургоне, маленькое ничтожество, ублюдок, который все это устроил для каких-то своих, одному ему понятных, целей. Я вот только хочу узнать – зачем? Ведь это так глупо – расставаться с жизнью, не зная настоящей причины! Ему осталось жить, пока я не досчитал до пяти! Аки, вер, ми, веки, ва!

– Мастер Норлин! Мастер Джеймс! – раздалось приглушенное, но такое отчаянное из фургона. – Неужели вы бросите несчастного Крыся на погибель?! Неужели будете слушать этого нейферту, из-за которого столько вынесли? Который собирался выпустить всю вашу кровь?!

– Простите, сэр Норкан, – только и сказал Джеймс и рубанул мечом.

Нейферту успел отбить выпад своим тонким, как спица, клинком, но тут же, на глазах недоуменного Джеймса, повалился на колени и выронил оружие – из его темени прорастала алая нить, уходящая в небо. Разум нейферту не выдержал и поддался, он утратил собственную волю, превратившись в очередную послушную марионетку.

Сэр Норлингтон не собирался дожидаться завершения трансформы – он крикнул: «Все, Джеймс, бежим!», и, развернувшись, бросился к основанию ближайшего холма. Он еще не полностью пришел в себя, голова была тяжелой, как и фламберг на плече, и мешок за спиной. Но старозаветный паладин понимал, что это возможность, столь же рискованная и опасная, как и верная, – сбежать, пока твари грызут друг другу глотки.

Он уже подбирался к узкой расщелине, когда понял, что бежит один. Сэр Норлингтон обернулся и с недоумением увидел, что Джеймс по-прежнему стòит подле фургона.

Молодой рыцарь глядел на плененного нейферту, стоящего перед ним на коленях. Он видел, как глаза того начали затягиваться алой поволокой, а мышцы – по очереди судорожно сокращаться, словно чудовищный манипулятор решил проверить их способность двигаться.

Джеймс поднял меч, замахнулся и ударил… Рыжеволосая голова Норкана из семьи Дворн в алом колпаке покатилась по земле. Нить тут же оторвалась и исчезла в небе. В то же время лозы, вырвавшиеся из стенок фургона, отпустили Крыся. Хвостатый моментально оказался под открытым небом, вскочил своему освободителю на плечо и как ни в чем не бывало принялся руководить:

– Торопитесь, мастер Джеймс! Нам нужно двигаться, пока Кукольник не успел покончить с оставшимися нейферту! Нет, нет, не туда! Бегите в другую сторону, я знаю, там есть одно место, где можно укрыться! Что вы делаете, мастер Джеймс? Зачем?!

Джеймс не обращал внимания на возгласы Крыся. Он подобрал отрубленную голову нейферту, засунул ее в мешок, и лишь после этого побежал в указанном усатым существом направлении. Сэр Норлингтон вскоре присоединился к ним, и беглецы устремились вверх по склону холма, огибая заросли чертополоха.

– Что еще это за место, которое ты знаешь? – на мгновение Джеймс обернулся назад.

Земля дрогнула – это Кукольник совершил тяжелый шаг в их сторону, и даже небо надвинуло на них свою мрачную тень, а вместе с ним, медленно передвигая корни-ноги, двигался и розалит, пойманный красной нитью. Кроме этой твари в своре Кукольника оставалось еще пятеро стоящих на ногах нейферту, огромный фомор и несколько полумышей – те бежали поодаль.

– Хорошее место, надежное, – пропищал Крысь. – Нужно только успеть до того, как стемнеет. Розалит идет медленно, а Кукольник с ним не расстанется – подобных трофеев у него еще не было.

– Смотрю, ты все просчитал, – язвительно заметил сэр Норлингтон.

– Крысь очень полезный и всегда хорошо считает, – ничуть не смутившись, отозвался на это хвостатый.

Глава 5. Небо пустыни

 
Когда высушит зной твои губы,
Миражи вдруг поманят водой,
Ты терпи, сжимай в ярости зубы,
Не спеши им навстречу, постой!
Все не так, все обман, и руками
Не вычерпать мнимое море.
Ложь шита кривыми стежками,
Ложь манит, тянет и вторит:
«Иди к нам, здесь прохлада и тень,
Присядь, приляг, отдохни,
Ты не пьешь уже тысячный день – Здесь вода, здесь так много воды!»
И песок из ладоней пьешь смело – Пустыня путников дурит веками.
И вот гриф клюет твое тело,
И мираж встает над песками.
 

«Мираж». Асарская рифмованная мудрость.

Октябрь 652 года. Где-то в небе над Пустыней Мертвых Песков.

Ковер летел неспешно и при этом старался не слишком высоко подниматься над песчаными вершинами дюн. Он словно берёг свои волшебные силы, но даже сейчас его скорость была такова, что ни один скакун не смог бы тягаться с ним в быстроте передвижения в пустыне.

Внизу проплывали бесконечные барханы, порой, будто столбы уходящей в небо влаги, попадались оазисы: подле колодцев раскинулись небольшие поселения. Один раз ковер пересек реку – восточный приток Дель-аб, Аль-Мереджи. Речной рукав прятался под тенью густых древесных зарослей, растущих по берегам. По блестящей зеленоватой глади ползли рыбацкие лодки, громадные мельничные жернова черпали воду и гнали ее по многомильным арыкам на восток и запад. Река дышала свежестью, от нее исходил мягкий, едва уловимый запах, манящий и слегка кружащий голову после сухого ветра и нескончаемого зноя. Утомленным полетом странникам хотелось приземлиться на берегу – набрать воды, передохнуть в тени деревьев и окунуться в прохладные, должно быть, воды, но у ковра было свое мнение по этому поводу. Река не удостоилась и короткой остановки, и вскоре осталась позади, как и оазисы, как и караваны, цепочками ползущие через пустыню.

Одно время Ильдиар пытался приказывать ковру, но все попытки управлять им оказались бесполезными – тот не слушался никого, кроме себя самого. Во всяком случае, и скорость, и направление он менял самым непредсказуемым образом, и небесным путешественникам лишь оставалось уповать на то, что капризной тряпке не вздумается занести их прямиком в Бансротово Логово, которое, по легенде, было затеряно где-то в песках.

– Эмират Келери, – в какой-то момент объявил Джан, и было совершенно неясно, как он понял, что они покинули султанат Ан-Хар, – кругом была все та же пустыня, что и пять минут, что и час назад.

Они летели уже довольно долго – время подбиралось к четырем часам дня. Солнце нещадно пекло, и ковер начал напоминать раскаленный лист меди: если бы не предусмотрительно прихваченная Джаном ткань, из которой можно было сделать головные уборы-тюрбаны, беглецы давно бы уже почувствовали на себе всю прелесть солнечных обмороков. Глядя на то, как чернокожий рыцарь собирает на своей лысой голове мудреное темно-красное строение и ободряюще при этом кивает, Ильдиар с сомнением нахмурился: разумеется, он знал, что асары и прочие в пустыне носят подобное, но считал, что это всего лишь дань местной традиции и искренне не понимал, как гора полотенец на голове может избавить от солнца, если от нее еще жарче. Тем не менее спорить он не стал, а все же кое-как скрутил из длинной полосы темно-синей ткани весьма неплохой, по его мнению, тюрбан.

– Ты выглядишь, как настоящий пустынный житель, Ильдиар! – усмехнулся герич. – Ну, или как тот, кто зачем-то влез головой в пчелиный улей.

– Кривобокий пчелиный улей! – поддержал Хвали, и оба разразились громким хохотом.

Ильдиар нахмурился и попытался все исправить, но вышло еще хуже. Не в силах глядеть на его мучения, Джан передвинулся к ронстрадскому графу и помог ему выстроить, как он отметил, «вальяжный, немного самодовольный, но знающий себе цену» тюрбан.

Сахид Альири, от которого бывшие рабы держались отстраненно, будто на том месте, где он сидел, была всего лишь дыра в плетении ковра, умудрился при помощи связанных рук собрать на голове тюрбан не в пример аккуратнее, чем был у Ильдиара. Валери также неимоверно быстро и ловко обмотала голову – ее тюрбан получился изящным и придал ей весьма почтенный вид. Хвали же, отсмеявшись и прокашлявшись, громогласно поклялся своей отсутствующей бородой, что не наденет на свою голову ничего, кроме доброго шлема гномьей ковки. Упрямый Дор-Тегли продержался еще почти два часа, и все же, багровый, как сплошной сгусток крови, он был вынужден признать свою ошибку и под одобрительную улыбку Джана кое-как сбил (не иначе) на голове непривычный тюрбан. Но при этом доставшаяся Хвали ткань для головного убора оказалась богато расшита золотом и украшена большим драгоценным камнем, который он с превеликим трудом разместил на уровне лба, что, без сомнения, несколько утешило попранное гномье самолюбие.

Ильдиар одобряюще хлопнул хмурого Дор-Тегли по плечу, и даже Валери едва заметно улыбнулась, наблюдая, как Хвали все пытается неуклюже поправить постоянно съезжающий набок огромный тюрбан. Он походил в нем на карликовый минарет с несоразмерным куполом.

– Глядите, даже храбрый гном отступил перед светилом, – усмехнулся Джан Ферах-Рауд.

Хвали пробурчал в ответ витиеватую фразу, из которой стало ясно, от каких таких дел произошло это восточное солнце и кто конкретно приложил к этому руку… В перечень попали почти все известные демоны, вплоть до последних кругов.

Прозвучавшая тирада вызвала всеобщее веселье, а Валери слегка покраснела: услышать подобное в отношении небесного светила вряд ли кому доводилось прежде. Ильдиар даже закашлялся от смеха.

Гном замолчал, прекратив ругаться, только зло сверкнул глазами на весельчаков: Джана и Ильдиара. Последний поспешил примирительно вскинуть руки, мол, все, молчу-молчу. Тем не менее, небесные путешественники еще некоторое время продолжали переглядываться между собой, демонстративно сдерживая смех, а Хвали при этом каждый раз багровел, словно переспелый персик. И только Сахид Альири не принимал участия в общем веселье – ловец удачи неподвижно сидел, поджав ноги, на самом краю ковра и смотрел куда-то вдаль, за горизонт. Руки его были по-прежнему связаны, но рот никто не затыкал – бывший тюремщик Ильдиара молчал сам: то ли ему нечего было сказать, то ли одолевали какие-то невеселые думы – об этом паладин мог только догадываться.

Граф де Нот повернулся к своему врагу – пришло время поговорить по душам.

– Сахид Альири, он же Кариф, он же Лживый Друг, ловец удачи, работорговец, мерзавец и негодяй, – как можно циничнее проговорил Ильдиар. – Столько имен и столько мерзости. Назови мне хотя бы одну причину того, что ты сидишь со мной рядом и до сих пор жив.

– Может, виной всему твое малодушие, паладин? – язвительный ответ не заставил себя долго ждать.

– Ха! – Ронстрадский граф усмехнулся, пропустив колкость мимо ушей. – А ты не находишь забавным, что наши роли теперь поменялись? Теперь ты мой пленник, а не я твой.

– А так ли они поменялись, Ильдиар? – голос Сахида Альири был совершенно спокоен. – Мы все еще вместе и все так же связаны между собой множеством незримых, но с тем крепких нитей, как и тогда, в Ангер-Саре.

– Множеством нитей? Может быть, объяснишь?

– Тебя терзают вопросы, паладин? Пожалуй, ты заслужил несколько ответов. – Сахид Альири снисходительно улыбнулся, повернувшись вполоборота, и обратил свой взор на ронстрадского графа.

– Почем мне знать, что ты не солжешь? – Ильдиар заглянул в бесцветные глаза Сахида Альири и невольно вздрогнул: воспоминания о мучениях, которым подверг его обладатель этого взгляда совсем недавно, в иссушающей душу пустыне, были достаточно свежи.

– Ты можешь не верить. – Ловец удачи лишь пожал плечами, показывая, что доверие северного графа – отнюдь не та вещь, которая его беспокоит.

– Да что ты с ним церемонишься, Ильдиар! – Хвали вскочил на ноги и выхватил из-за пояса здоровенный нож. – Сейчас живо развяжем ему язык! С работорговцами у меня разговор короткий.

– Нет!!! – закричала Валери. – Не надо!

Ильдиар и сам понимал, что пытки – не тот язык, на котором можно разговаривать с его непреклонным врагом… Рука паладина резко осадила угрожающе приблизившегося к пленнику гнома, при этом ковер хорошо тряхнуло, и Хвали повалился на спину, разразившись новыми проклятиями, и ругался бы еще, должно быть, довольно долго, если бы Джан не помог ему подняться и сесть.

– Осторожнее, Ильдиар, – тихо сказала девушка, – ковер слушается только тебя, и, раз он признал в тебе хозяина, теперь любые твои неосторожные мысли и переживания могут привести к самым неожиданным виражам в небе. Из-за тебя мы все можем упасть с него.

– Не бойся, Валери, – медленно проговорил Сахид Альири, с усмешкой глядя на Ильдиара, – эти гилемы так закляты, что по инерции ни ты, ни твой груз не можете с них упасть. Только если подтолкнуть… Пусть наш кормчий усмирит свой гнев и прикажет ковру лететь ровнее…

– Да я даже спуститься вниз приказать ему не в состоянии! – искренне возмутился паладин. – Эта бансротова тряпка летит, куда сама хочет!

– Он летит туда, куда хочешь ты, – чеканно изрек асар, – если ты поведаешь нам о своих тайных желаниях, мы будем знать, где вскоре окажемся.

Ильдиар покачал головой, на его лице проступила злость: как северный паладин и говорил, он не знал, куда и зачем они летят, и, как он считал, у него нет никаких тайных желаний. А еще ему показалось, что ловец удачи пытается увильнуть от разговора.

– Я ожидал твоих признаний, а не советов, – напомнил Ильдиар.

Сахид Альири смиренно кивнул:

– Спрашивай.

Ильдиар на мгновение задумался: вопросов и впрямь накопилось немало, но первое, что пришло на ум, это его последний бой в Ан-Харе.

– Ифритум из числа ифритов, – сказал он. – Что это такое?

– Странно, я думал, ты спросишь совсем не об этом, – удивился ловец удачи, – но этот вопрос тоже неплох.

– Позволь мне самому судить.

– Как скажешь. – Сахид Альири сел напротив графа, устраиваясь поудобнее. – Может, развяжешь мне руки?

Под неодобрительное ворчание гнома и назидательное замечание чернокожего рыцаря: «В песчаной гадюке меньше подлости и коварства, чем в ловце удачи», Ильдиар молча обнажил меч и разрезал веревки. Его поступок, должно быть, выглядел со стороны весьма странным, но что-то говорило паладину, что пустынного негодяя ему больше не следует опасаться.

– Итак, слушай, – Сахид Альири заговорил, разминая затекшие запястья. – Я рассказывал тебе о вере асаров?

– Помнится, ты говорил, что вы поклоняетесь солнцу, пустыне и ветру…

– Ветрам. Так будет правильнее. И не считай нас простаками, паладин. В пустыне ты не встретишь храмов Девяти Вечных, а вот стихию, одушевленную и беспощадную, тебе уже довелось увидеть. Есть высшие и низшие стихии, и они повелевают разными силами. Ифритум – один из тысячи пустынных ветров, при определенных обстоятельствах способных обретать форму и плоть. Их всегда тысяча, и если погибнет один, тут же рождается новый, чтобы восполнить число. Могущественные колдуны способны заклинать их, обманом или жертвами привлекая служить себе, но каждая такая служба чревата страшной платой, которую потребует Ифритум от мага. Что, кстати, в корне отличает их от джиннов, которые служат совсем по иным причинам. Знавал я и тех, кто якшался с джиннами, и тех, кто спускал с цепи ифритов, – ни для первых, ни для вторых их общение с духами добром не кончилось. Случается, пустынные ветра бесчинствуют и сами по себе, но, в любом случае, следует помнить, что их нельзя призвать к голосу разума, с ними не договориться, никакие посулы их не заботят.