Текст книги "Три женщины"

Автор книги: Владимир Лазарис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

22

В середине мая 1944 года с помощью знакомых из ОРТ Кнут сумел выбраться из лагеря и поселиться в Женеве, где в силу своего характера быстро начал вести «счастливую жизнь бедного студента (…) У меня прелестная маленькая, чистенькая квартирка, в ней я обрел совсем новую свободу, отдыхаю и работаю, – написал он Еве. – В отдыхе я нуждаюсь после 16 месяцев лагеря, где тяжелее всего была скученность. Я приложил усилия, чтобы маленький Иосиф попал здесь в ясли, а большой Эли – в детский дом (…) Солнце освещает чистые улицы, роскошь магазинов, элегантность прохожих, и все дышит благополучием, легкостью, радостью жизни, а в нескольких километрах отсюда – голод, тревога, отчаяние, бомбардировки, принудительные меры. Моя жена и двое моих детей в опасности».

Кнут не представлял себе, как велика и насколько близка эта опасность, когда ставил под письмом дату «25 мая 1944 года».

* * *

Субботний день 22 июля 1944 года должен был стать особенным днем в жизни двадцатилетней Жанетт Мучник по кличке «Пьеретт». Кончался ее испытательный срок перед вступлением в ЕА, и ей предстояло принести присягу.

Альбер Коэн (Бебе) дал ей адрес явочной квартиры, в которой жила Ариадна под видом скромной портнихи. «Улица Ля Помм, 11», – повторяла про себя Пьеретт всю дорогу, оглядываясь по сторонам, как велел ей Бебе, нет ли за ней «хвоста».

Подходя к нужному дому, Пьеретт услышала выстрелы и увидела Бебе. Он стоял в подворотне и подал ей знак не входить в дом. Она быстро ушла, а он остался предупреждать тех, кто еще придет.

Бебе запомнил тот день во всех подробностях: «Конспиративная квартира была на третьем и последнем этаже. До того дня я о ней не знал. Квартиры находила Регина. Она, между прочим, не пропускала ни одной церемонии присяги. Из соображений безопасности я пришел чуть пораньше и хотел было войти в дом, как ко мне подбежала Рене Эпштейн, член ЕА, и закричала: „Бебе, не входи!“ А перед тем как скрыться, она еще успела сказать, что в квартире французская милиция. В эту минуту раздались выстрелы»[608]608
  «Конспиративная квартира… раздались выстрелы» – из интервью, взятого автором у Альбера Коэна.


[Закрыть].

Есть несколько версий того, что произошло 22 июля 1944 года в Тулузе на улице Ля Помм, 11. Но самая достоверная, записанная командованием ЕА со слов Рауля Леона, хранится в архиве Авраама Полонского.

В тот день Ариадна собиралась до церемонии присяги встретиться с Раулем Леоном и с еще одним членом ЕА, молодым Томми Бауэром, занимавшимся вместе с Пьеретт продуктовыми карточками. В конспиративной квартире прятали оружие и экипировку детей, переправляемых за границу.

Встретившись у входа в дом в 18 часов 30 минут, Ариадна и Рауль поднялись на третий этаж. Ариадна достала ключ и, как только открыла дверь, поняла, что они в западне. По обе стороны от входа стояли двое французских милиционеров. Автоматы навскидку, черная форма, черные береты с кокардой, на которой изображен боевой топор древних франков. Один милиционер, парень лет восемнадцати, втолкнул их в комнату и крикнул, что будет стрелять без предупреждения, если они пошевелятся.

По правилам конспирации, ни у Ариадны, ни у Рауля не было при себе оружия.

Рауль хотел повернуться к Ариадне, но молодой рявкнул: «Не двигаться! Не разговаривать!» Он же сказал, что в милицию поступил донос на мадам Фиксман, которая прячет партизан. Тем временем его напарник провел обыск в квартире и, найдя множество рюкзаков и горнолыжных ботинок, ушел за подкреплением. В комнате остались трое: Ариадна, Рауль и молодой милиционер. Последний запер дверь на ключ, положил его на камин и сказал, что подкрепление вот-вот прибудет. Говорить с ним было бессмысленно. В милицию набирали отъявленных мерзавцев и антисемитов. А делать что-то надо было, и быстро. Подкрепление вот-вот придет, и тогда – конец. До охранявшего их милиционера было не больше двух-трех метров. Раздался стук в дверь. Милиционер открыл, держа под прицелом Ариадну и Рауля. Пришел еще один член ЕА – Томми Бауэр. Милиционер повернулся и навел на него автомат.

Рауль воспользовался этой долей секунды, схватил со стола пустую бутылку и швырнул милиционеру прямо в голову. Тот ответил автоматной очередью.

Ариадна была убита на месте прямым попаданием в сердце. Томми – тяжело ранен в грудь, а Рауль – в ноги. Томми остался лежать у двери, а Рауль скатился по лестнице, обливаясь кровью.

Стоявший в укрытии Бебе видел, как Рауль, хромая, выбрался из дома, как улицу запрудили милиционеры и как на носилках вынесли еще живого Томми Бауэра. На вопросы прохожих, что случилось, один милиционер бросил: «Бандитов поймали!»

Бебе тут же сообщил Полонскому о провале явки и о том, что Томми ранен, а Рауль бежал. Ариадна? Он не знает.

Тем же вечером стало известно, что Томми Бауэр умер. Пьеретт послали в морг для его опознания.

«Я страшно боялась, – вспоминает Шуламит (Пьеретт) Бен-Меир, – потому что никогда не видела мертвых. Мы с Томми вместе работали. И когда встретились в последний раз, он был в ужасном настроении, говорил, что ему все осточертело, что он хочет скорее уехать в Палестину. В морге я его опознала. Его пытали, потому что обе руки были переломаны, лицо разбито и челюсть подвязана тряпкой. Мне выдали его одежду. На кожаном ремне запеклась кровь. Я много лет хранила этот ремень. Раненому Раулю нашли врача, тот извлек пулю из ноги и сказал, что на другой – ранение сквозное. Рауля перекрасили в брюнета, надели солнечные очки, нахлобучили шляпу, даже пальто набросили на плечи, хотя стояла июльская жара, и потащили в убежище. По дороге он потерял сознание. Когда Рауль очнулся, первое, что он закричал: „Где Регина?“ Я ему сказала, что Регина убита, и он вскочил как сумасшедший, хотел куда-то бежать. Мы с ним еле справились»[609]609
  «Я страшно боялась… еле справились» – из интервью, взятого автором у Жанетт «Пьеретт» Мучник (в замужестве Шуламит Бен-Меир).


[Закрыть].

Рауль был родом из Бельгии. Молодой, статный блондин с щегольскими усиками, очень храбрый. Он был безумно влюблен в Ариадну. Об их отношениях известно, во-первых, из письма Бетти к Еве:

«…есть один человек двадцати шести лет (как и Рауль), который меня очень любит, как Рауль любил маму, и я делаю вид, что люблю его, как мама делала вид, что любит Рауля»[610]610
  «…есть один человек… любит Рауля» – из письма Бетти Кнут Е. Киршнер (фр.), без даты. О Рауле Леоне – см. прим. 586.


[Закрыть].

И во-вторых, из письма Кнута к Еве:

«Мне тяжело тебе признаться, но я должен. Тебе придется привыкнуть к тому, что мы с Ариадной больше не одно целое (…) Агр-р-р-ромная любовь Ариадны (я ее оставил влюбленной по уши в мужа) не выдержала разлуки. Банальная история уехавшего мужа, чье место занял другой. Молодой человек двадцати шести лет, бесконечно, видимо, обаятельный, высокий блондин, аристократический, героический. Я, вероятно, мог бы простить Ариадну (то есть мог бы расстаться с ней, оставшись другом), но она погрязла во лжи, в дурацкой хитрости (ее увлечение сделало ее ужасно глупой), и я уже не знаю, какое из двух захлестывающих меня чувств берет верх: отвращение или презрение (…) Мое отвращение настолько велико, что я ее даже не упрекаю: слишком много чести (…) Так я устроен, что, поняв, насколько она низкая, заурядная женщина, легче переношу боль (…) Говоришь себе: ну, значит, Ариадна такая. Чего же тогда стоит мир! Никому не рассказывай этого. Эта женщина еще носит мою фамилию, и я стараюсь, чтобы как можно меньше людей знало о разводе».

Письмо датировано 7 июля 1944 года – за две недели до гибели Ариадны.

Кнут, вероятно, не раз жалел, что отправил это письмо, написанное конечно же в порыве ревности. Они жили по разные стороны границы два года. Кнут – в безопасной Швейцарии, Ариадна – в оккупированной Франции. Он мучился от безделья – она каждую минуту рисковала жизнью. Имел ли он право осуждать ее? Видимо, решил, что не имел, судя по письму, которое через месяц после войны он написал Полонскому: «Я намереваюсь поехать в Тулузу на годовщину смерти моей жены, которую я простил»[611]611
  «Я намереваюсь поехать… простил» – из письма Кнута А. Полонскому (фр.) от 4.6.1945.


[Закрыть].

А Рауля Кнут не простил и даже обвинил его в гибели Ариадны: «…из-за него Сарра умерла»[612]612
  …«…из-за него Сарра умерла» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 10.10.1945.


[Закрыть], – написал он Еве. И в другом письме ей же: «Некий Рауль Леон приезжает в Палестину. Он наверняка постарается повидаться с тобой (…) я прошу никогда не принимать его…»[613]613
  «Некий Рауль… принимать его…» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 10.10.1945.


[Закрыть]

Командование ЕА высказало предположение, что явка на улице Ля Помм была провалена не без помощи Шарля Пореля, ибо почти одновременно гестапо устроило засаду в Париже и в Тулузе, еще через несколько дней арестовало в Тулузе одного из членов ЕА профессора Перрена (Фридмана) и чуть было не схватило во время проверки документов самого командующего ЕА Авраама Полонского. Тот бросился бежать. В него выстрелили, ранили в руку, но он сумел скрыться. В те же дни при поддержке тяжелой артиллерии немцы начали атаку на ЕА в Черных горах близ Тулузы. Еврейское «маки» приняло бой, но было вынуждено отступить. Несколько членов ЕА погибли, а одного из них немцы взяли в плен и застрелили во время допроса.

* * *

Когда 17-летней Бетти сообщили о гибели матери, на лице ее не дрогнул ни один мускул. Она была той же закваски, что и Ариадна. А когда до Швейцарии, правда с опозданием, дошли новости, Кнут написал Еве: «Ее убили наповал, и это большое счастье, потому что наших товарищей перед смертью пытали. Немногие даже среди наших товарищей знают, какую важную роль она играла в Еврейском сопротивлении (…) Если бы они знали, то ее именем назвали бы одну из улиц в Палестине»[614]614
  «Ее убили… в Палестине» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 28.1.1945.


[Закрыть].

Ариадна не раз говорила, что хочет умереть сразу, без боли и мук. Ее желание исполнилось. «В шутку она рассказывала, – вспоминает Ева, – как ей в юности старая гадалка предсказала, что она погибнет до сорока лет». Гадалка не ошиблась: Ариадна погибла в тридцать восемь лет, в том же возрасте, в каком умерла ее мать.

Ариадна погибла, не дожив до освобождения Франции одного месяца…

23

Кроме ЕА во Франции существовало и Еврейское сопротивление. Хотя и не так хорошо организованное, как ЕА, оно сразу же начало с вооруженной борьбы против оккупантов. К 1942 году в него входило несколько десятков разрозненных подпольных групп и отрядов, состоявших преимущественно из восточноевропейских эмигрантов. Среди них было немало мастеровых, ремесленников, сапожников, портных, с трудом сводивших концы с концами. Во Франции они были «нежелательными иностранцами». У них не было ни гражданства, ни надежды его получить. У них не было своего государства. Они бежали от погромов и попали в еще худшее пекло. Их никто не защищал, и они решили защищаться сами. Их оружием стали обрезки труб, сапожное шило, портняжные ножницы. Они сражались и за себя и за Францию, которая не хотела признать в них своих граждан и где они оказались волею судьбы. Они не знали толком ни ее языка, ни ее топографии, ни начатков военного дела.

После «черного четверга» Еврейское сопротивление полностью вышло из еврейских кварталов и рассредоточилось по всему Парижу, а позднее и по всей Франции.

К изумлению немцев и к ужасу французов, в Париже члены Еврейского сопротивления застрелили у станции метро немецкого солдата, бросили гранаты в немецкий патруль, взорвали бомбу на стадионе, убив двадцать солдат вермахта, и попытались взорвать здание французского юденрата[615]615
  Юденрат (нем.) – еврейский совет. Орган еврейского самоуправления для поддержания порядка в гетто.


[Закрыть], но в этот раз бомба не сработала.

Гораздо хуже случилось потом, когда они попытались взорвать немецкую казарму: самодельная бомба сработала преждевременно и разорвала на куски скрипача Салека Бота и инженера Гирша Циммермана.

Через неделю еще два участника Еврейского сопротивления Морис Феферман и Морис Филд бросили гранаты в немецкий отель. Феферман был ранен при отступлении, Филд вернулся, чтобы ему помочь, но был ранен и схвачен полицией, а Феферман отбивался до последнего патрона, который пустил себе в сердце.

Успешную операцию провел семнадцатилетний венгерский еврей Томас Элек. Он взял из отцовской библиотеки немецкое издание «Капитала», спрятал в него самодельную бомбу с часовым механизмом и пришел в большой книжный магазин на бульваре Сен-Мишель, где продавались нацистские издания и потому там часто собирались местные коллаборационисты. В магазине Элек подошел к полке, снял какую-то книгу, поставил вместо нее свой «Капитал» с бомбой, заплатил за «покупку» и успел выйти на улицу, раньше чем раздался взрыв.

Один женский отряд Еврейского сопротивления подкладывал гранаты под немецкие грузовики, другой – собирал информацию о расписании поездов. Вначале немцы вывешивали расписание товарных поездов даже с указанием пункта назначения, и немецкая педантичность помогла отряду под руководством бывшего интербригадовца Иосифа Боцова (венгерского еврея Ференца Вольфа) пустить под откос десять немецких составов.

В Еврейском сопротивлении существовали непреложные законы: а) разрывались все связи с теми, кто в него не входил; б) супружеские пары на время расставались; в) настоящее имя менялось на вымышленное, а официальное место жительства – на подпольное, откуда надо было выходить в одно и то же время, будто на обычную работу, а есть, наоборот, в разных кафе и бистро; г) категорически запрещалось носить при себе оружие после боевой операции, а документы – во время нее.

Оружия постоянно не хватало. Его добывали двумя способами: либо нападали ночью на одиночных немецких солдат и, пырнув ножом, отнимали автоматы, либо взламывали гардеробные шкафчики в бассейнах, куда любили ходить немцы, и выкрадывали оружие.

Так, в мае 1942 года румынский еврей Иосиф Клиш украл из гардеробного шкафчика автомат, прихватив заодно и форму немецкого полковника. Через неделю он вернулся в бассейн в украденной форме, солдаты ему откозыряли, он дождался, пока они прыгнули в воду, и швырнул в них гранату. Все купавшиеся были убиты. Следующие несколько недель отчаянный Клиш расхаживал по Парижу в полковничьей форме, поджигал гаражи, бросал гранаты в офицерские бордели и стрелял в немецких солдат. Попав в засаду, он начал отходить, но его ранили в ногу. Он укрылся в подвале и продолжал отстреливаться. Убил еще нескольких солдат. Немцы атаковали подвал, Клиш бросил в них последнюю гранату, уложив наповал трех немцев. Когда же у него остался последний патрон, он вложил дуло пистолета в рот и нажал на курок.

Под стать Клишу был и польский еврей Марсель Райман. После ареста его родителей он убил на парижских улицах пятерых немецких солдат. Узнав о существовании ангара с оружием, которое голлисты хранили, как они говорили, для «трудных боев за Освобождение», Райман, не дожидаясь этих боев, выкрал из ангара двадцать автоматов и несколько детонаторов для бомб.

Но удачи шли бок о бок с провалами. Поля Силвермана, бессарабского ветерана Интербригад, убили во время налета членов Еврейского сопротивления на солдатское кино «Рекс»; Кадиша Сосновского схватили французские полицейские после того, как он бросил гранату в немецкую столовую около Восточного вокзала. Его пытали и расстреляли.

В рядах Еврейского сопротивления сражались бывшие члены и таких движений, как «ха-Шомер ха-Цаир»[616]616
  «ха-Шомер ха-Цаир» (ивр.) – «Молодой страж», Всемирная организация еврейской молодежи, созданная в Галиции в 1913 году.


[Закрыть], «Поалей Цион» и БУНД, которые раньше сомневались в разумности вооруженной борьбы с нацистами.

К Еврейскому сопротивлению присоединился и армянский поэт-эмигрант Миссак Манукян. Пережив геноцид своего народа, Манукян боролся против геноцида еврейского народа. Он возглавил несколько групп, объединенных в один отряд. Его заместителем стал Марсель Райман.

Отряд Манукяна нападал на немецкие казармы, рестораны, гостиницы, убивал немцев при любой возможности, а в июле 1943 года подготовил покушение на коменданта Парижа генерала фон Шаумберга. Марсель Райман бросил в генеральскую машину бомбу и попал прямо в открытое окно. Но генерала в машине не оказалось.

Спустя месяца два отряд Манукяна устроил покушение на штандартенфюрера Риттера, руководившего отправкой французских рабочих в Германию. Первым стрелял испанский коммунист Селестино Альфонсо, но убил телохранителя, вторым стрелял Райман и убил Риттера.

Немцы с самого начала изо всех сил старались скрыть сам факт существования Еврейского сопротивления. Это же позор! Могущественный вермахт несет потери от «недочеловеков». В немецкой хронике и других официальных публикациях все диверсии приписывались исключительно уголовникам.

Евреи же со своей стороны делали все возможное, чтобы Франция знала правду: немцев убивают не уголовники, а евреи!

Руководство Еврейского сопротивления даже обратилось к руководству французской компартии с заявлением, в котором говорилось: «Мы хотим опровергнуть реакционную, в том числе фашистскую ложь, будто евреи не могут быть ни солдатами, ни борцами».

* * *

На Еврейское сопротивление сыпалось не меньше, если не больше доносов, чем на французское. Доносили и платные, и добровольные осведомители гестапо, и французские коллаборационисты, и даже сами евреи. Конечно, последнее звучит дико, но нельзя забывать, что под постоянным страхом смерти те, кто не обладал такими душевными силами, которые делали людей героями, цеплялись за любую соломинку и были готовы на все – только бы выжить самим или спасти близких. Так, соседка по дому Марселя Раймана донесла в полицию на отряд Манукяна, надеясь этим помочь своим арестованным родителям. Родителям она не помогла, а немцы устроили над членами отряда Манукяна показательный суд.

Суд проходил в парижском отеле «Континенталь». Немцы фотографировали осужденных на их последнем пути к виселице и из этих фотографий сделали плакат, который стал известен как «Красная афиша». Под фотографиями были написаны национальность и вымышленные уголовные преступления, а над ними – вопрос «И это – освободители?» Фотографии были напечатаны на красном фоне. Отсюда и «Красная афиша», о которой после войны была написана очень популярная песня на стихи Луи Арагона[617]617
  Арагон Луи (1897–1982) – французский поэт.


[Закрыть].

«Красные афиши» были развешаны по всей Франции. Только в нескольких местах кто-то на них написал от руки: «Умерли за Францию», а под одной из афиш кто-то положил на землю букетик полевых цветов.

24

19 августа 1944 года во Франции началось восстание против оккупантов.

В Кастре к повстанцам присоединились еврейские «маки». Немецкий гарнизон, в десять раз превышавший силы повстанцев, был вынужден капитулировать. А члены ЕА сражались вместе с Еврейским сопротивлением в Тулузе, Гренобле, Лионе и Париже. В Тулузе группа ЕА захватила штаб-квартиру гестапо.

«Немногие знают, – писал Кнут, – что Еврейское сопротивление предшествовало общему Сопротивлению во Франции (…) Первое ядро Еврейского сопротивления было создано уже в августе 1940 года»[618]618
  «Немногие знают… в августе 1940 года» – Д. Кнут, «Вклад», стр. 139.


[Закрыть].

«…Мы с Ариадной, – сказал Кнут после войны, – были „предсопротивлением“»[619]619
  …«Мы с Ариадной были „предсопротивлением“» – А. Бахрах, стр. 134.


[Закрыть].

Только в середине 80-х годов во Франции заговорили о роли евреев в Сопротивлении и тем не менее запретили прокат такого документального фильма, как «Дело Манукяна» Сержа Моско.

* * *

25 августа 1944 года был освобожден Париж.

На следующий день в столице проходил военный парад, который превратился в грандиозное празднество. Среди миллионных толп ликующих парижан головная машина генерала де Голля[620]620
  Голль Шарль Андре Жозеф Мари де (1890–1970) – генерал, после войны – президент Франции (1958–1969).


[Закрыть] двигалась с черепашьей скоростью от Триумфальной арки к площади Согласия, а оттуда – к Нотр-Дам, где состоялась торжественная месса.

Мало кто в ликующей толпе обратил внимание на военный грузовик с молодыми людьми в какой-то форме. Это были члены ЕА. За несколько дней до парада они конфисковали на складе форму петеновской полиции и переделали ее в бело-голубую форму ЕА, украсив трехцветными нарукавными повязками с аббревиатурой слов «Французские внутренние силы», как назывались воинские соединения освободителей.

На военном грузовике стоял ручной пулемет с поднятым вверх дулом, привезенный из Тулузы неутомимой Бетти Кнут (после гибели Ариадны она взяла фамилию отчима), которая среди всеобщего ликования думала только об одном: «Если бы мама это видела!»

* * *

По всей Франции еще сверкали праздничные фейерверки, еще гремели победные выстрелы шампанского, а уже началась большая «чистка». Всех, кто сотрудничал с немцами и служил правительству Виши, предавали государственному, а зачастую и народному суду. Государственный суд приговаривал к разным срокам заключения или к смертной казни, а народ вершил «суд Линча» или устраивал «стрижку». Женщин, обвиненных в связях с немцами и в доносительстве, проводили по улицам, толпа плевала им в лицо и била, потом их сажали на деревянный помост и под свист и улюлюканье остригали наголо.

Среди знаменитых представителей французской культуры, которые, по выражению Сартра, приспособились к трудным временам, под «чистку» попали такие звезды, как кинорежиссер Марсель Карне[621]621
  Карне Марсель (1909–1996) – французский кинорежиссер.


[Закрыть], драматург Саша Гитри[622]622
  Гитри Саша (1885–1957) – французский драматург и актер.


[Закрыть] и хореограф Серж Лифарь, который во время оккупации был экскурсоводом Гитлера и Геринга по Парижу, о чем свидетельствовали газетные фотоснимки. Да и Кнут об этом писал.

К слову сказать, обладая документами о связях Лифаря с гестапо, Советский Союз в лице своего посла во Франции Богомолова[623]623
  Богомолов Александр Ефремович (1900–1969) – советский посол во Франции.


[Закрыть] взял Лифаря под защиту, чем спас от тюрьмы и бесславия, а взамен получил часть пушкинского и дягилевского архивов, принадлежавших Лифарю.

Франция наказывала коллаборационистов и награждала борцов за ее освобождение.

Еврейское сопротивление было признано частью общефранцузского Сопротивления, о чем генерал де Голль сказал с солдатской прямотой: «Синагога дала больше солдат, чем церковь»[624]624
  «Синагога дала… чем церковь» – Жак Лазарюс, «Солдаты свободы» (фр.), «Информасьон жюив», Париж, 1995, стр. 5.


[Закрыть].

По спискам, представленным командованием ЕА, правительство Франции посмертно наградило Ариадну Фиксман-Кнут бронзовым Военным крестом и медалью за участие в Сопротивлении. Бетти Кнут тоже получила Военный крест.

Довида Кнута в списках представленных к награде не было.

* * *

Еврейская община Франции потеряла почти треть своего довоенного трехсоттысячного состава: из ста тысяч евреев, депортированных в лагеря, вернулись только три с половиной тысячи.

«Мы похожи на жителей города, разрушенного землетрясением: обходим руины (…) выискиваем то, что еще может пригодиться для оказания срочной помощи»[625]625
  «Мы похожи… срочной помощи» – Давид Вейнберг, «Еврейская община Франции после Второй мировой войны: борьба за выживание и самоопределение» (англ.), «Форум», № 45, Иерусалим, 1982.


[Закрыть], – написал один из вернувшихся.

У многих выживших французских евреев появился «комплекс марранов»[626]626
  Марраны (исп.) – жертвы насильственного крещения в Испании и Португалии (XIV–XV вв.).


[Закрыть], как называли тогда это чувство, и они всячески пытались скрыть свое еврейство. В первые послевоенные годы страницы еврейских газет пестрели разоблачениями тех евреев, которые крестились, вступили в смешанный брак или сменили фамилию. Руководство еврейской общины даже не могло провести перепись еврейского населения – столько евреев боялись подписать анкету своей настоящей фамилией. Евреи все чаще крестили новорожденных, все реже делали «брит-мила»[627]627
  Брит-мила (ивр.) – обрезание крайней плоти у мальчика на восьмой день после рождения. Символ завета, заключенного еврейским народом с Богом.


[Закрыть] и почти не ходили в синагогу. Этот «комплекс марранов» был вызван тем, что чуть ли не сразу после освобождения Парижа начались антиеврейские демонстрации в ответ на попытки евреев вернуть свою экспроприированную собственность. На стенах парижского метро замелькали лозунги типа «Еврейские паразиты» или «Гитлер свалил на нашу голову евреев».

Положение Кнута мало чем отличалось от других евреев, вернувшихся в освобожденный Париж. «Практически я живу не во Франции, – написал он Еве, – а в еврейско-русском квартале, почти герметически закрытом, и ничего не вижу, кроме него»[628]628
  «Практически… кроме него» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 12.4.1947.


[Закрыть]. Ни Ариадны, ни дома, некуда взять сына Йоси из Швейцарии, а сына Эли он отправил в Эрец-Исраэль. «С девочками (…) редко видимся (…) они сами по себе…»[629]629
  «С девочками… сами по себе…» – из письма Кнута Е. Киршнер (рус.) от 29.6.1945.


[Закрыть] – написал он Еве. Двадцатилетняя Мириам собиралась выйти замуж за солдата из Еврейской бригады и уехать с ним в Эрец-Исраэль; восемнадцатилетняя Бетти вполне могла сама позаботиться о себе; любая мелочь была связана с Ариадной; Париж превратился в сплошное воспоминание о ней; он не мог сделать шагу, не услышав ее голос, ее смех; у него начались галлюцинации, его мучила бессонница, а иногда и странная слабость с тошнотой и обмороками, которая, Кнут надеялся, пройдет, как только он сядет за пишущую машинку.

Кнут начал писать книгу о Еврейском сопротивлении и занялся еврейской общественной деятельностью. Основал Еврейский центр по сбору документов и материалов о жизни и борьбе евреев в оккупированной Франции, принял предложение стать редактором газеты «Еврейский мир», начал работать на одной из парижских радиостанций, где подготовил целую радиоинсценировку о восстании в Варшавском гетто.

Книгу Кнут написал по-французски, назвал ее «Вклад в историю Еврейского сопротивления во Франции, 1940–1944 гг.» и издал в им же самим созданном центре. В этой книге Кнут фигурирует под псевдонимом «писатель Икс». Себя и Ариадну под ее кличкой «Регина» он упомянул всего четыре раза, а Бетти – и вовсе один.

Кнут был первым, кто написал книгу о Еврейском сопротивлении. Тем обиднее, что его роль и участие в нем были обойдены вниманием. «Чего мне стоило создать это Сопротивление, знаю я один»[630]630
  «Чего мне стоило… знаю я один» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 28.1.1945.


[Закрыть], – с горечью написал он Еве. Внутренне опустошенный, как он признался Еве, совершенно раздавленный всем пережитым, он написал ей же: «Я – воплощение еврейской потерянности»[631]631
  «Я – воплощение еврейской потерянности» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 4.5.1945.


[Закрыть].

Друзья и знакомые пытались его приободрить. Вечеринки, концерты, вернисажи, литературные вечера. Но от его довоенного литературного окружения тоже остались одни руины: Ходасевич умер; Бальмонт умер; Мережковский умер. Гиппиус еще была жива, но к ней Кнут не пошел, «не мог простить ей и Мережковскому их флирт с нацистами»[632]632
  …«не мог… флирт с нацистами» – Д. Кнут, «С Ходасевичем, Мережковским и Гиппиус».


[Закрыть].

Кнут задумал составить мемориальный сборник об Ариадне и привлечь к его написанию людей, знавших ее. Он начал собирать материал и сортировать его по разделам: «Ариадна», «Сарра», «Регина». Обратился к товарищам по ЕА, к Еве, перебрал фотографии Ариадны, написал Кусевицкому и Стравинскому[633]633
  Стравинский Игорь Федорович (1882–1971) – русский композитор.


[Закрыть], знавшим Ариадну и ее отца. Но этот замысел осуществить не удалось. Денег на издание сборника не было, издатель заартачился, а тут и первая годовщина ее гибели подоспела.

Целый год ушел на хлопоты по установлению памятника на могиле Ариадны в Тулузе. Нужно было подобрать подходящий камень, достать образцы французского и еврейского флагов: Кнут хотел, чтобы они обязательно были изображены на памятнике. И 22 июля 1945 года – за три года до образования государства Израиль – еврейский флаг появился вместе с французским на памятнике Ариадне.

«Здесь покоится Ариадна-Сарра Кнут-Фиксман, подпольная кличка „Регина“, член Еврейской боевой организации, погибшая 22 июля 1944 года в схватке с милицией». Под этой надписью был маген-давид, а ниже – табличка: «В память Регины-Ариадны Фиксман, героически павшей в борьбе с врагом 22.7.44, защищая честь еврейского народа и нашу родину Эрец-Исраэль. От молодежного сионистского движения Тулузы». На этой табличке как раз и выгравированы два флага.

Когда после открытия памятника все разошлись, Кнут еще долго стоял у могилы. Ему казалось, что в ней похоронена не только Ариадна, но и вся его прошлая жизнь.

В свои сорок пять лет он чувствовал себя стариком, ему нечем было дышать, нет больше его мира, некому его поддержать, убедить, что он самый красивый и самый талантливый, как это делала Ариадна; от воспоминаний о ней хочется выть, он не может оставаться один и на людях быть не может, а тут еще Йоси надо забирать из Швейцарии, и что с ним делать? Как растить? Ариадна не зря написала ему в последнем письме: «Если со мной что-нибудь случится (…) я доверяю тебе и Еве двух малышей, особенно Эли»[634]634
  «Если со мной… особенно Эли» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 7.7.1945.


[Закрыть].

Десятилетний Эли Фиксман был уже в киббуце. Кнут не сказал ему о смерти матери, попросил Еву чаще его навещать и перевести в нерелигиозный киббуц.

«В Европе, – вспоминает Эли, – меня преследовали за то, что я был евреем, а в Израиле – за то, что я был чужим среди евреев. Я вообще ничему и никому не принадлежал. С точки зрения, скажем, национально-религиозной я действительно был чужаком. Я впал в отчаяние. Мне понадобилось четыре десятилетия, чтобы выйти из этого состояния. Я уж думал, что никогда не узнаю, откуда я взялся, кто мои родители. Но в киббуце ко мне подошла одна девочка и сказала: „Твой дедушка писал чудесную музыку. Его звали Скрябин“. А я ответил, что даже не знаю, кто он такой, этот Скрябин»[635]635
  «В Европе меня… этот Скрябин» – Эли Маген, там же.


[Закрыть].

* * *

Кнуту удалось снять квартиру в доме на улице Лаланд, где до войны была редакция «Аффирмасьон». Но и это не принесло радости. Немцы забрали весь архив, в квартире не осталось никаких примет прошлой жизни, а у него – ни одного из его пяти довоенных сборников стихов и ни строчки из того, что писала Ариадна. Никто уже никогда не прочтет ее «Лею Лифшиц».

Неожиданно позвонил сын от первого брака Даниэль и сказал, что его мама умерла. Рак печени. Кнуту стало страшно. Он редко виделся с Даниэлем, считал его «странным мальчиком» и много лет не встречался со своей первой женой. Разве что иногда говорил с ней по телефону. Чуть ли не в последнем разговоре она ему сказала, что у нее ничего не болит и ее даже не тошнит, наверно, все прошло.

Умерла его первая жена. Умерла вторая. Кому он нужен?