Текст книги "Три женщины"

Автор книги: Владимир Лазарис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

19

10 мая 1942 года – два года спустя после оккупации Франции – в Монпелье, на вилле знаменитого физика Пьера Кюри[575]575
  Кюри Пьер (1859–1906) – французский химик и физик. Лауреат Нобелевской премии (1903).


[Закрыть], состоялся подпольный конгресс представителей сионистских и молодежных еврейских организаций, куда со всех концов Франции съехалось около сорока человек.

После бурных дебатов было принято решение, важность которого трудно переоценить: перестать регистрироваться для получения обязательной отметки «еврей» в удостоверении личности.

По сути, такое решение означало массовый уход в подполье.

Месяца через два после принятия этого решения немцы устроили самую большую облаву на евреев, а правительство Виши мобилизовало им в помощь четыре с половиной тысячи французских полицейских, предоставило адреса и анкетные данные евреев Франции.

Облава началась в Париже в четверг 16 июля 1942 года в 4 часа утра. Этот четверг потом назвали «черный». Полицейские ходили по квартирам и забирали женщин – до пятидесяти лет, мужчин – до шестидесяти и детей – старше двух лет. Больных стаскивали прямо с постели. Двухэтажные автобусы и крытые грузовики свозили евреев на центральный велодром, где за двое суток скопилось четыре тысячи пятьдесят детей, пять тысяч восемьсот две женщины и три тысячи тридцать мужчин – всего двенадцать тысяч восемьсот восемьдесят два еврея.

На велодроме у матерей отрывали детей ударами прикладов. Тысячи людей, прошедших первичную селекцию, двое суток ожидали транспорта без еды, питья и туалета. Один из оставшихся в живых вспоминал обезумевшую многотысячную толпу, заполнявшую трибуны велодрома и время от времени взрывавшуюся истерическими аплодисментами. Сошедшую с ума женщину привязали к носилкам. Другая попыталась убить своего сына осколком бутылки. Еще одна начала перерезать себе вены. На земле стонали больные. Беременная женщина кричала, что рожает.

Из двенадцати тысяч восьмисот восьмидесяти двух евреев, арестованных в «черный четверг», к концу войны выжили тридцать.

Немцы рассчитывали свезти на велодром вдвое больше, но, несмотря на строгую секретность операции, слухи о ней все же просочились, и части евреев не оказалось дома, когда за ними пришла полиция.

Для транспортировки в лагеря евреев, арестованных в «черный четверг», правительство Виши предоставило немцам необходимое количество поездов и даже, проявив инициативу, предложило сажать осиротевших после облав детей в вагоны вместе со взрослыми, чтобы в лагеря не шли поезда, набитые только еврейскими детьми. Но в те дни, когда, по указанию немцев, проводились «детские акции», отдельные составы с детьми продолжали уходить.

Журналист Петр Рысс[576]576
  Рысс Петр Яковлевич (1870–1948) – русский журналист, историк, мемуарист, один из редакторов газеты «Борьба за Россию» (Париж, 1926–1931).


[Закрыть] видел одну такую акцию.

«Счастливы те, кто не присутствовал при том, когда детей насильно отнимали у родителей. Ничего ужаснее нельзя себе представить, и описать это никому не под силу. Я видел вагоны для перевозки скота, набитые плачущими детьми под присмотром жандармов и гестаповцев. Женщины бежали за вагонами, истошно кричали, рыдали, рвали на себе волосы, падали, поднимались и снова бежали. Вагоны удалялись, матери безнадежно отставали от них, теряли сознание, а воздух продолжал содрогаться от плача, криков, причитаний, проклятий. Плакали случайные свидетели этого зрелища, обливались слезами улицы, дома. Казалось, небо и земля рушатся под потоками слез. И только гестаповцы улыбались. Жандармы и полицейские, которых заставляли проводить эти акции, тоже часто плакали. После облав на еврейских детей увольняли десятки полицейских. (…) В старом доме позади Нотр-Дам был маленький ресторан, куда я иногда ходил. Однажды прихожу – дверь закрыта. На следующий день тоже. Спросил соседей. Оказалось, хозяина с хозяйкой три дня назад арестовали, а десятилетний сын был в это время у товарища, так что его не взяли. Через два дня, беспокоясь о мальчике (…) я вернулся и хотел подняться на пятый этаж, где жили хозяева ресторана. Но консьержка сказала, что мне незачем туда ходить: оставшись без родителей, мальчик четыре дня проплакал, а прошлой ночью выбросился из окна. Утром изуродованное тело ребенка отправили в морг»[577]577
  «Счастливы те… отправили в морг» – Д. Кнут, «Вклад», стр. 28.


[Закрыть].

24 августа 1942 года в «свободной зоне» прошла еще одна акция. Были арестованы все евреи, поселившиеся во Франции после 1936 года. Эта акция была названа «перемещением определенных категорий евреев в оккупированную зону», а в канцелярской переписке она значилась как «повторное распределение по этническим признакам».

В связи с этой акцией ЕА сразу же увеличила число детских групп, переправляемых через границу. Ариадна провожала одну группу, принимала другую, пропадала целыми днями. В общей сложности ЕА удалось переправить только в Швейцарию около двух тысяч еврейских детей.

Полукровки иногда могли сойти за арийцев. Так было с дочерью русского еврея и немки:

«Комендантский час для евреев начинался с восьми вечера, а для арийцев – с полуночи. Мы с матерью разъезжали по городу и развозили деньги для французов, которые прятали евреев. У меня в чулках были продуктовые карточки, а у матери под блузкой – тысячи франков. Как-то раз в метро мы попали в облаву. На выходе французов отделяли от евреев. Тогда мать взяла меня за руку и громко сказала с чистейшим берлинским акцентом: „Какое свинство! У них тут даже в метро спокойно ездить нельзя!“ Немецкие солдаты взяли под козырек»[578]578
  «Комендантский час… под козырек» – из интервью, взятого автором у Леи Арав (Кнут).


[Закрыть].

Кроме облав и арестов были еще самоубийства.

В Париже из двухсоттысячной довоенной еврейской общины осталось около тридцати тысяч.

* * *

В оккупированной зоне евреи скрывались по-разному. Среди знакомых Ариадны и Кнута художник Бен прятался в подвале. Александра Бахраха приютил Бунин на своей вилле «Жанетт» в Грассе, сказав, что не может он не приютить еврея в такое время. Журналист Петр Рысс вначале ночевал у семьи Струве.

«Приходил он к нам часто, – писал Никита Струве, – а во время первых облав (о них почти всегда за несколько дней узнавалось) ночевал у нас (…) В одну из таких тревожных ночей я услышал (…) повторный зловещий стук в дверь, но не в нашу, а в соседнюю, на той же площадке. На следующий день мы узнали, что соседом нашим оказался (…) пожилой еврей польского происхождения, который в ту ночь и был уведен (…) Ввиду участившихся облав Петр Яковлевич (…) решил на улицу больше не выходить и жил в задней комнате своей квартиры (…) при занавешенных окнах, в полумраке. Это своеобразное, но не столь редкое в те времена затворничество длилось много месяцев»[579]579
  «Приходил он… много месяцев» – Н. Струве, стр. 18. См. прим. 531.


[Закрыть]. По словам Кнута, Рысс не выходил из квартиры три года, опасаясь, что на него донесут соседи.

Старого друга Кнута поэта Александра Гингера приходили арестовывать четыре раза и каждый раз не заставали дома. А однажды, вспоминал он, его типично еврейская внешность спасла ему жизнь во время облавы: «Полицейский на меня посмотрел и потом сказал мне буквально следующее: „Один ваш вид у меня вызывает отвращение. Уходите отсюда“. И я ушел»[580]580
  «Полицейский… и я ушел» – Александр Чадов, «О Гингере», ЕВРЗ, 1995, т. 4, стр. 97 (все последующие цитаты А. Чадова из этой публикации).


[Закрыть]. Кнут пишет, что «Гингер гулял по Парижу и даже ездил в метро. Как-то он услышал, что сидевшие рядом с ним немецкие солдаты говорят по-русски. Оказалось, власовцы. Один из них уставился на Гингера и спросил: „А ты кто? Армянин, что ли?“ „Еврей“, – ответил Гингер не моргнув глазом. Власовцы на секунду сконфузились, а потом захохотали. „Был бы евреем, не хвастался бы этим“. – „А что? Я в самом деле еврей“, – сказал Гингер и быстро вышел из вагона»[581]581
  «Гингер гулял… вышел из вагона» – Д. Кнут, «Первые встречи…».


[Закрыть].

Приятель Гингера, отметив его «спокойное мужество», вспоминал, как трудно было всякий раз уговаривать его прятаться у них в доме во время облав. Когда же Гингер соглашался, он спрашивал: «Кофе у вас утром будет? Я привык по утрам пить кофе»[582]582
  «Приятель Гингера… пить кофе» – А. Чадов, стр. 96.


[Закрыть]. Гингер не только гулял по Парижу, но и навещал знакомых. Один из его визитов описала Н. Берберова: «В половине двенадцатого ночи (…) осторожный стук в дверь. Открываю: А. Гингер (…) Он рассказывает, что живет у себя, выходит раз в неделю для моциона и главным образом, когда стемнеет. В доме – в этом он уверен – никто его не выдаст»[583]583
  «В половине двенадцатого… не выдаст» – Н. Берберова, стр. 496.


[Закрыть].

Но Гингер, конечно, был исключением.

По словам очевидца, «в одну из больших облав евреев забирали из квартир по спискам. При этом полицейские не трогали тех, кто был на улице или не у себя дома. Поэтому в одной из соседних квартир немцы взяли только детей, поскольку их мать ушла из дома, полагая, что детей немцы не тронут. Тронули»[584]584
  …«в одну из больших облав… Тронули» – из интервью, взятого автором у Леи Арав (Кнут).


[Закрыть].

20

Чтобы перейти к боевым операциям, ЕА нужно было оружие и обученные бойцы. В районе Черных гор под Тулузой ЕА создала свое еврейское маки[585]585
  Маки (фр.) – досл. «заросли». Так называли французских партизан, скрывавшихся в лесах.


[Закрыть]. В этом районе англичане сбрасывали на парашютах оружие для французских маки, но те не всегда вовремя приходили к назначенному месту. Люди Полонского быстро научились засекать место, где сбрасывали груз, и уносили его. По словам Полонского, среди причин, обеспечивших ЕА успех, была и такая: «в ЕА не было добровольных доносчиков».

Бывшие офицеры французской армии – капитан Жак («Жакель») Лазарюс (однофамилец первого мужа Ариадны), капитан Пьер Леб и майор Рауль Леон[586]586
  Леон Рауль (1918–1988) – один из членов ЕА, уроженец Бельгии.


[Закрыть] – взяли на себя военную подготовку членов ЕА. Они провели трехмесячные учения с членами ЕА, которые потом разъехались для создания боевых отрядов ЕА в Париже, Лионе, Гренобле, Марселе, Лиможе, Росе, Шамбоне и Ницце. Боевой отряд ЕА был создан и в самой Тулузе.

В Ницце, помогая гестаповцам, евреев выслеживала группа русских эмигрантов. Их называли «физиономистами», потому что они ходили по улицам, разглядывали прохожих и по физиономиям определяли, кто еврей. Когда средиземноморский район был оккупирован итальянцами, евреям стало намного легче. Но, как только в Ницце высадились люди Эйхмана, начались повальные облавы на евреев. Тут услуги «физиономистов» оказались неоценимыми.

«Физиономистами» руководил бывший царский офицер Сергей Можаров, эмигрировавший во Францию и работавший там механиком. С началом оккупации он сменил род занятий и поселился в роскошной вилле «Калифорния» вместе с немецкими офицерами. Среди его подчиненных были князь Головани, некий Воронков, какой-то антиквар Александр и широкоплечий красавец осетин Георгий Каракаев, которого называли господин Жорж или Кара.

Нападение на Можарова было одной из первых боевых операций ЕА. Он остался жив, но четыре пулевых ранения не позволили ему вернуться к охоте на евреев. Тогда немцы повысили в чине Каракаева, и он стал руководителем «физиономистов».

Спустя несколько недель отряд ЕА провел еще одну операцию. Выследил Каракаева и устроил ему засаду, когда тот ехал на велосипеде. Его убили тремя выстрелами. Полиция увезла труп и закрыла дело. На следующий день «физиономистов» как ветром сдуло, и гестапо потеряло ценную сеть осведомителей.

Окрыленные таким успехом, отряды ЕА провели аналогичные операции по уничтожению осведомителей гестапо в Париже и в Сен-Мартен-де-Везуби.

* * *

Первый серьезный удар постиг ЕА в ноябре 1942 года, когда полиция арестовала Арнольда Манделя. Он вошел в ЕА по рекомендации Ариадны и Кнута, знавших его по Парижу еще с довоенных пор. Мандель был другом их дома, ухаживал за сестрой Кнута, сотрудничал в «Аффирмасьон», где писал философские эссе.

Кнут послал Манделя в Лурд встретиться с аббатом, который, по слухам, хорошо относился к евреям, и попросить его помочь переправить в Испанию группу молодых евреев, скрывавшихся в тулузской синагоге. Аббат подстроил Манделю ловушку, и того арестовали.

Об аресте Манделя Кнут написал уже после войны: «В ноябре 1942 года один из членов ЕА был арестован государственной полицией по обвинению в „проголлистской деятельности“. Во время допроса он назвал имя и адрес того, кто дал ему задание, но его роли в ЕА он не знал: писателя Икс»[587]587
  «В ноябре 1942 года… писателя Икс» – Д. Кнут, «Вклад», стр. 148–149.


[Закрыть].

В своих воспоминаниях Кнут не раскрыл, что «одним из членов ЕА» был Мандель, и деликатно не назвал собственной фамилии, скрытой за инициалом Икс. В остальном он был верен фактам.

Командование ЕА получило по своим каналам информацию, что на допросе в полиции Мандель назвал фамилию и адрес Кнута. Информация оказалась точной: полиция нагрянула с обыском на квартиру Ариадны и Кнута.

Хотя ничего криминального полиция не нашла, на экстренном заседании командования было решено срочно переправить Кнута в Швейцарию.

По этому поводу Бахрах написал со слов Кнута: «Главари сопротивленческого движения решили, что он им будет полезнее, сидя в Швейцарии…»[588]588
  «Главари… сидя в Швейцарии…» – А. Бахрах, стр. 133.


[Закрыть]

Кнут умолял Ариадну уйти вместе с ним. Причину знали только они двое: Ариадна была на втором месяце беременности. Но она наотрез отказалась. Он уговаривал ее хотя бы родить в Швейцарии, а потом пусть возвращается. Но Ариадна сказала: «Я нужна здесь. Ты же знаешь: дети». Она имела в виду и своих детей, и тех, которых перевозила через границу. Кнут взывал к ее здравому смыслу, говорил, что Эли, Бетти и Мириам можно взять с собой, что после обыска им опасно оставаться. Но она наотрез отказалась.

Ариадне только что исполнилось тридцать семь лет, а Кнуту было сорок два. С годами она стала еще красивей, и в ее красоте появилось что-то роковое, какой-то знак скрытой скорби. В нее тайно и явно были влюблены многие члены ЕА. Один из них, описывая ее горящие глаза и черные волосы до плеч, заметил, что ей не хватало только пистолетов на поясе.

Уговаривая Ариадну, Кнут смотрел на нее и в голове у него проносились обрывки воспоминаний об их давних встречах и разговорах.

Однажды она сильно опоздала на свидание, и он, сорвавшись, сказал какую-то резкость, а она в ответ улыбнулась. «Чему ты улыбаешься?» – спросил он. «Радуюсь тому, что мы уже очень близки. Иначе ты не позволил бы себе повышать на меня голос».

Они не прожили вместе и пяти лет. В последний год редко виделись. Ариадна часто уезжала на задания, на семейную жизнь оставалось мало времени.

Кнут вернулся от своих воспоминаний к действительности и, увидев, что Ариадна чуть не плачет, спросил:

– Что с тобой?

– Когда мы встретились, я была беременна, и когда мы расстаемся, я беременна.

Кнут попробовал воззвать к ее материнскому инстинкту, сказал, что рожать ей придется в городской больнице, а там почти наверняка будут немцы, ее могут узнать, у нее могут отнять ребенка. Ничего не помогло.

Три свидетельства людей, знавших Ариадну в те дни, так сходны, что кажутся написанными одним человеком.

Клод Виже: «От всего ее существа исходила непреклонная воля, желание быть на переднем крае, жертвовать собой»[589]589
  «От всего ее существа… жертвовать собой» – К. Виже, стр. 51.


[Закрыть].

Дочь Мириам: «Решение принять еврейство означало для нее пожертвовать собой ради евреев, ради их спасения»[590]590
  «Решение принять… ради их спасения» – из письма Мириам Корнман к автору (рус.), 1995.


[Закрыть].

Ева: «Она предпочла делать общее дело с еврейским народом, зная, что дело это гиблое»[591]591
  «Она предпочла… дело это гиблое» – из неопубликованных воспоминаний Е. Киршнер (фр.), написанных в июне 1945-го по просьбе Кнута для предполагавшегося мемориального сборника памяти Ариадны (далее – «Воспоминания»).


[Закрыть].

Кнут уходил из Франции с тяжелым сердцем. Он подчинился приказу им же самим созданной ЕА, которая будет действовать теперь без него. Он оставлял Ариадну в самом пекле. Где-то совсем смутно мелькнула мысль, что он уходит со сцены и апофеоз его жизни будет разыгрываться без него.

* * *

11 ноября 1942 года немцы оккупировали «свободную зону». Только в последний день ноября Кнуту удалось добраться до границы. На КПП швейцарский офицер пограничной охраны проверил его удостоверение личности и, увидев «исраэлит», начал кричать, что все евреи – коммунисты и нечего им делать в Швейцарии.

Кнут возразил, что он, хоть и еврей, но вовсе не коммунист, а сионист. Удивленный офицер спросил, что это такое, и Кнут коротко объяснил ему, подчеркнув, что местом проведения 1-го Сионистского конгресса из всех городов Европы был выбран Базель, а он, Кнут, совсем недавно, в 1939 году, был делегатом на последнем Сионистском конгрессе в Женеве.

Офицер вернул Кнуту удостоверение личности, взял под козырек и сказал: «Месье, добро пожаловать в Швейцарию!»

В случае с Кнутом офицер нарушил инструкцию, которая предписывала швейцарским пограничникам не пускать в страну евреев, особенно из Германии: по закону они не считались политическими беженцами. Этот закон, как и другие ему подобные, был принят швейцарцами в начале войны, чтобы избежать конфликтов с Гитлером. Начиная с 1938 года около десяти тысяч немецких евреев были насильно возвращены швейцарскими властями в Германию под тем предлогом, что их присутствие в Швейцарии может привести к росту антисемитизма. В своем служебном рвении швейцарская полиция даже предложила Германии поставить на удостоверениях личности всех евреев большую красную букву «J» – «юде», и немцы охотно согласились. За годы войны швейцарские власти отказались впустить в страну около тридцати тысяч еврейских беженцев из разных стран. Большая часть этих беженцев погибла в концлагерях.

Однако нет правил без исключения. Начальник полиции швейцарского пограничного городка Сент-Галль Пауль Гронигер выдал фальшивые въездные визы с более ранней датой почти трем тысячам еврейских беженцев, чем спас их от верной гибели. Вскоре власти обнаружили подделку – и Гронигер был уволен со службы, лишен пенсии и умер в нищете.

А правила продолжали действовать.

21

В Швейцарии Кнут попал в лагерь для интернированных лиц, откуда написал Еве в Тель-Авив, для конспирации говоря о себе в третьем лице:

«Наш друг Довид Кнут в Швейцарии с 1 декабря 1942 года. Он вам писать не может, но имеет право получать корреспонденцию (…) Кстати, Арнольд, у которого жена и ребенок остались во Франции, тоже здесь, в этом же лагере»[592]592
  «Наш друг… этом же лагере» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 6.6.1943.


[Закрыть].

Дело в том, что ЕА решила перебросить за границу не только Кнута, но и Арнольда Манделя, который после своего ареста был на грани нервного срыва и поэтому представлял угрозу для ЕА.

Сам же Мандель сказал о швейцарском периоде своей жизни: «Бежал в Швейцарию, где был интернирован до 1944 года, после чего сражался в маки»[593]593
  «Бежал в Швейцарию… маки» – энциклопедия «Юдаика» (англ.) «Кетер», Иерусалим, 1971, т. 11, стр. 863.


[Закрыть].

Учитывая, что по возвращении Манделя из Швейцарии Франция уже была освобождена и маки расформированы. сражаться ему было нс с кем. А из переписки Кнута с Полонским явствует[594]594
  …из переписки Кнута с Полонским явствует… – письма Кнута Полонскому (фр.) от 15.5.1945 и 4.6.1945, архив Полонского.


[Закрыть], что ЕА полностью отказалась от упоминания имени Манделя в своей официальной истории.

* * *

22 мая 1943 года Ариадна благополучно родила мальчика.

Анна-Мари Ламбер, навестившая ее в родильном отделении тулузской городской больницы, вспоминает, что «…она вся сияла. И сказала: „Этот ребенок узнает свободу. Он будет жить в еврейском государстве!“»[595]595
  …«…она вся сияла… в еврейском государстве» – А.-М. Ламбер, там же.


[Закрыть]

Ариадна назвала сына Иосифом в честь библейского Иосифа, который, по ее мнению, помог спасению свойского народа. У младенца была смуглая кожа и черные глаза, как у Кнута, а рот и скулы, как у Ариадны.

Боясь, что не все письма доходят, Кнут несколько раз подряд написал в Тель-Авив, что «у нашего друга Давида и его жены 22 мая родился сын (Иосиф), появления на свет которого они с нетерпением ждали, несмотря на трудности»[596]596
  …«у нашего друга… несмотря на трудности» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 8.11.1943.


[Закрыть].

Ариадна быстро поняла, что с новорожденным Йоси и восьмилетним Эли она связана по рукам и ногам, и решила переправить их в Швейцарию. Эта операция усложнилась тем, что 9 сентября 1943 года, на следующий день после капитуляции Италии, немцы заняли итальянский район Средиземноморья, блокировав Францию теперь уже со всех сторон.

Тем не менее в ноябре 1943 года удалось отправить Эли с группой других детей из оккупированной Франции.

«Меня послали с чемоданом, в котором был огромный кусок сыра, – вспоминает Эли. – Это все, что мне могли дать на дорогу. В нашей детской группе старшей была девочка четырнадцати лет. Она довезла нас на поезде до последней станции, а оттуда мы пешком дошли до швейцарской границы. Там оказался немецкий солдат. Он поднял ружье и хотел стрелять. Дети успели пролезть через дырку в заборе, а я нет и, вскочив на забор, повис между Францией и Швейцарией. К моему счастью, я свалился в Швейцарию»[597]597
  «Меня послали с чемоданом… в Швейцарию» – Эли Маген, там же.


[Закрыть].

Через месяц после того, как Эли попал в Швейцарию, и ровно через год после своего пребывания там Кнут писал Еве, что «приехала Мириам с шестимесячным Иосифом на руках (…) Крепкий, милый, подвижный, но спокойный, с приятной улыбкой (…) Кажется, у него мои глаза: в них грусть. У Ариадны душа разрывается от разлуки с ним, но ей нечем его кормить во Франции (…) Теперь нас здесь четверо. Верная своему долгу, Ариадна осталась. Бетти с ней»[598]598
  …«приехала Мириам… Бетти с ней» – из письма Кнута Е. Киршнер (фр.) от 31.12.1943.


[Закрыть].

Написал Кнут и о полученном письме от Ариадны, что было не меньшей редкостью, чем радостью. Больше писем от нее не было.

Находясь в лагере, Кнут не мог заботиться о детях, и члены «Алият ха-Ноар»[599]599
  Алият ха~Ноар (ивр.) – молодежная репатриация. Здесь – операция по спасению еврейской молодежи и в первую очередь детей от нацистской угрозы. После Второй мировой войны – движение за репатриацию еврейской молодежи в Израиль.


[Закрыть] устроили их в крестьянские семьи за определенную плату, которая, правда, не помешала хозяйке дома колотить Эли и заставлять делать тяжелую работу.

У Йоси остались более приятные воспоминания о швейцарской семье, где его называли Жози:

«Детей у них было человек десять. Помню, был какой-то христианский праздник, когда положено запекать в пирог маленький оловянный башмачок и помечать кусок, где он спрятан, чтоб легче было найти. Кто-то из детей хотел взять этот кусок, так мать сказала: „Не трогай, оставь для Жози“»[600]600
  «Детей у них… оставь для Жози» – из интервью, взятого автором у Йоси Кнута.


[Закрыть].

Дети Ариадны были в безопасности, чего никак нельзя было сказать о ней самой. Она перевозила детей, оружие, фальшивые документы, деньги, принимала присягу новых членов ЕА, подыскивала явочные квартиры.

По дороге на очередное задание в Перпиньяне она встретилась со своей сестрой Мариной и с дядей Борей Шлецером.

«Она, видно, была захвачена подпольной деятельностью, – вспоминал Шлецер, – которой отдалась всем сердцем. Складывалось впечатление, что она нашла свое истинное призвание и поглощена настолько, что возникал вопрос, как ей удастся снова привыкнуть к нормальной жизни без опасностей, в которых она себя чувствует как рыба в воде»[601]601
  «Она, видно… как рыба в воде» – из письма Бориса Шлецера директору Международного балетного архива Пьеру Тугалю, 2.4.1945 (архив Полонского).


[Закрыть].

А Бахрах нашел ключ к пониманию характера Ариадны: «Если ей не удалось „повелевать“, как ей мечталось, то тогда сразу же скачок в противоположность – подчиняться, подчиняться до потери своей воли, потерять свое „я“. Конспирация, какая-то двойная жизнь с постоянной угрозой – днем и ночью, сегодня и завтра – стали ее привычной стихией»[602]602
  «Если ей… привычной стихией» – А. Бахрах, стр. 133.


[Закрыть].

* * *

В начале 1944 года объединенное командование ЕА решило сформировать свой отдельный еврейский легион, который сражался бы в рядах союзных войск за освобождение Франции. Для этого нужно было установить связь с Лондоном.

Первая весточка о возможности установить такую связь поступила от командира отряда ЕА в Ницце Анри Пурилеса. Он встретился с русским эмигрантом по фамилии Роговский[603]603
  Роговский Евгений Францевич (?-1951) – предприниматель, основатель Дома для русских эмигрантов на юге Франции.


[Закрыть], который был знаком с Кнутом. Роговский сказал, что у него есть приятельница, готовая помочь. Этой приятельницей оказалась подруга Кнута еще с 20-х годов Лидочка Червинская.

Получив разрешение от ЕА, Пурилес договорился с Червинской о встрече в Марселе в ресторане отеля «Терминюс» и пришел туда с Роговским, а Червинская – со своим другом Шарлем Порелем, которого отрекомендовала как журналиста-антифашиста, связанного с английской разведкой.

Порель пообещал передать просьбу ЕА в Лондон. Он расспрашивал Пурилеса, в самом ли деле тот – командир ЕА, потому что Лондон имеет дело только с командирами, заверил, что ЕА будет обеспечена оружием, и назначил дату следующей встречи в Париже.

Вместе с Пурилесом в Париж послали военного инструктора ЕА Жака Лазарюса.

Переговоры касались трех пунктов: отправка делегации ЕА в Лондон, получение необходимого оружия и выработка плана совместных действий в Париже.

Получив отчет Пурилеса, командование ЕА решило подписать соглашение о сотрудничестве с английской разведкой и с этой целью направить в Лондон делегацию в составе Жака Лазарюса и члена ЕА раввина Рене Капеля.

17 июля 1944 года, перед отлетом в Лондон, Капель и Лазарюс пришли в кафе на площади Комеди Франсэз, где их ждал Порель, представивший им сопровождающего – симпатичного, хорошо одетого француза Жака Рамона. Капель, Лазарюс и Рамон сели в метро, вышли через несколько станций и направились к большой черной автомашине, которая должна была отвезти их в аэропорт.

Капель и Лазарюс сели сзади, Рамон – рядом с водителем. Не успели они проехать и трехсот метров, как Рамон, резко повернувшись, выхватил пистолет и крикнул: «Руки вверх!»

Машина с наглухо задраенными дверцами помчалась на бешеной скорости по Парижу, и через полчаса двух арестованных доставили на улицу Ля Помп, 180, где в застенках гестапо хозяйничал охотник на подпольщиков Фридрих Бергер. На следующий день туда же привезли Анри Пурилеса, Ури (Эрнста) Эппенцелера, Мориса Кашу (швейцарского еврея Генриха Гольдшмидта) и еще двадцать два члена парижского отряда ЕА. Морис Кашу умер после тридцати часов беспрерывных пыток, не назвав ни одного имени.

Через месяц Пурилес, Капель, Лазарюс и Эппенцелер оказались в последнем транспорте на Бухенвальд. Вместе с ними там были русская княжна Ольга Голицына и один из богатейших людей Европы, авиаконструктор и родоначальник французской авиации Марсель Блох-Дассо[604]604
  Блох-Дассо Марсель (1892–1986) – французский авиапромышленник.


[Закрыть], арестованный правительством Виши за отказ сотрудничать с немцами.

Когда Пурилес, Капель, Лазарюс и Эппенцелер решили бежать, Блох-Дассо заявил, что выдаст их немцам, потому что из-за них убьют всех остальных. Эппенцелер схватил за горло тщедушного «родоначальника» и пообещал придушить, если он посмеет пикнуть. Всем четверым удалось бежать, выломав оконную решетку.

Только после войны, когда Порель был арестован, выяснилось, что он – немец и его настоящее имя – Карл Ребейн. Он был агентом абвера[605]605
  Абвер (нем.) – аббр., немецкая контрразведка.


[Закрыть], провалившим парижский отряд ЕА. На допросе Порель показал, что о существовании ЕА узнал от своей любовницы Червинской. Она ему рассказала, что на юге Франции действует группа молодых евреев, которая добывает фальшивые документы и создала службу сбора разведывательной информации. Он послал об этом донесение своему начальству, после чего получил приказ заняться ЕА. Порель также сказал, что платил Червинской семь тысяч франков в месяц из специального фонда абвера.

У командования ЕА не вызывало сомнений, что Червинская сотрудничала с немцами. И действительно, после освобождения Франции ее посадили в тюрьму. Но друживший с ней много лет Кнут не мог поверить, что она – предательница. Уже после войны он сказал Еве, что «с Червинской беда. Ее подозревают в сотрудничестве с немцами, и это – трагическая ошибка, этого не может быть»[606]606
  …«с Червинской… не может быть» – из интервью, взятого автором у Е. Киршнер.


[Закрыть]. Не поверила в предательство Червинской и Берберова, написавшая Алданову: «Бедная Червинская в тюрьме по сей день!»[607]607
  «Бедная Червинская… по сей день!» – из письма Н. Берберовой М. Алданову от 20.9.1945, ЕВРЗ, 1995, т. 4, стр. 286.


[Закрыть]