Текст книги "Медвежий вал"

Автор книги: Владимир Клипель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

 Глава десятая

Вспомогательный пункт управления армии – ВПУ – размещался на небольшом удалении от линии фронта в деревне Черноручье.

Громыхание своей артиллерии доносилось сюда, как раскаты далекой грозы. В окнах тонко и жалобно звенели стекла, вздрагивая, когда сильные удары сотрясали землю. «Пушечная бригада», – отмечал про себя Березин.

Потом громыхание прекратилось. Скупые строки телеграфных лент донесли, что части ведут бой в глубине обороны противника. В двенадцать часов Березин передвинул на своей карте красные полукружья наступающих дивизий на зубчатую линию переднего края обороны противника. В два – перенес их чуть вперед – заняты деревни Зоолище и Шарики. В три – положение не изменилось. Только у Безуглова, наступавшего левее Дыбачевского, части продвинулись на два километра. Наступление затухало.

Почему? – этого Березин не мог прочесть в донесениях, узнать по телефону. Не раздумывая, он выехал в войска, чтобы своими глазами увидеть положение дел и понять, отчего исходит неясность.

Туман мешал видеть, что делалось по сторонам дорог, но Березин и без того знал, что все овраги и рощицы до отказа забиты войсками артиллерией, машинами. Это свежие части – гвардия. Ему очень важно определить – не настал ли момент для ввода их в бой? Бросить их в наступление, когда моральное состояние обороняющихся частей противника еще не надломлено, значило растратить силы понапрасну на второстепенные задачи. Опоздать – все равно, что боксеру нанести удар, когда противник уже от него закрылся.

Судя по донесениям, гвардию вводить рано. Но, если Безуглов еще продвигается, не намечается ли у него что-нибудь похожее на успех? К нему и направился Березин.

На наблюдательном пункте он застал горячую суету сборов. Майор – начальник оперативного отделения – доложил:

– Генерал ушел на наблюдательный пункт командира полка.

– Указывайте дорогу, – приказал Березин, усаживая майора в свою машину.

Безуглова они нашли в окопе, недавно отбитом у противника. Он не спеша доложил Березину, что ведет бой двумя полками, что противник сопротивляется и отступает без всякой паники.

Безуглов озабоченно сдвинул брови, припоминая, что еще необходимо доложить командующему.

– Так вот, – сказал он, – неожиданности у нас не получилось, болтаем много, когда молчать надо, а теперь из-за каждого куста приходится выковыривать пулеметчиков, своих солдат класть.

Это была суровая, неприятная правда, и Березин смолчал: он это уже знал.

– Приказал Томину спать, а как стемнеет – пущу на Бояры, – продолжал Безуглов.

– Правильно! – сказал Березин. – Главное – не дать передышки немцу. Перестраивайтесь на ходу, просачивайтесь в тыл и разворачивайтесь у него за спиной. Где надо, действуйте мелкими группами, больше шуму. К утру Бояры должны быть у вас!

– Возьму! – пробасил Безуглов.

Березин выехал в обратный путь, твердо уверенный, что для гвардии время еще не пришло. Еще он был почему-то уверен, что Безуглов обязательно возьмет Бояры. Нравились ему люди, умеющие в любой обстановке оставаться деловитыми и напористыми.

Вернувшись на ВПУ, Березин, забыв о времени, еде, отдыхе, отдался делу. Он любил целиком погружаться в работу, любил, когда становилось тесно во времени до того, что вздохнуть некогда, когда забываешь о себе, а только чувствуешь – остановись, и замрет, как птица на лету, вся сложная машина руководства боем. Обычно он умел заставлять себя сосредоточиваться, но сейчас, о чем бы ни приходилось думать, в голове неотвязно стояли Бояры. Хотелось узнать, как идут дела, но он терпеливо ждал сообщения от Безуглова, не желая дергать его телефонными разговорами. «Двинуть полк с места и то надо время, а тут взять такую деревню. Позвонит сам», – думал он, совершенно не предполагая, что события уже идут полным ходом.

В эти напряженные часы Березин как-то бессознательно не придал значения строкам донесений с наблюдательных пунктов о том, что на стороне противника замечено зарево. Мало ли что может гореть во время наступления? Он не замечал за работой хода времени, и поэтому сообщение Безуглова прозвучало для него так неожиданно. Безуглов докладывал, что взял Бояры: захвачены дивизион тяжелых орудий, пленные, трофеи. Решил снять остальные полки и двинуть по горячему следу. В заключение Безуглов попросил предупредить соседей: пускай сами побеспокоятся о флангах.

– Отлично! – воскликнул Березин. – О флангах не беспокойтесь. Утром приступим к выполнению второго этапа операции, а пока вашей дивизии придется действовать одной. Передайте отличившемуся полку мою благодарность. Что нужно дивизии? Гаубичные снаряды? Да, у меня с гаубичными тоже бедно, но для вас прикажу выделить. Немедленно распорядитесь выслать машины. В ваше распоряжение передаю полк истребительной артиллерии. Используйте его смело, на эти орудия боеприпасы не лимитированы. Пробивайтесь вперед. Королево к утру должно быть ваше!

Березин был очень доволен, что удалось захватить деревню Бояры. Если еще удастся овладеть Королевом, тогда прорыв перехлестнет за артиллерийские позиции противника и можно смело вводить в бой гвардию. Воодушевленный, он мерил скорыми шагами комнату и восклицал:

– Молодец! Честное слово – молодец! Теперь пойдет! – Под «пойдет» он разумел разворот всех действий на следующий день, поэтому надо было продумать расстановку сил всей армии. Следовало вызвать начальника штаба.

Когда Семенов вошел, Березин кивком головы пригласил его к столу.

– Обстановка в корне меняется в нашу пользу, – сказал он. – Безуглов взял Бояры...

– Зато у Дыбачевского застой! – вставил Семенов. – Получается разрыв...

– Надо подхлестнуть всех, не только его. Это важно на будущее...

Семенов достал блокнот и стал делать в нем быстрые пометки, изредка наклоняя голову в знак того, что приказание понято и разъяснений не требуется. При каждом кивке тускло взблескивала еле прикрытая светлыми волосами облысевшая макушка.

– Напишите отдельный приказ, – продолжал Березин, расхаживая по комнате. – Томина и всех отличившихся при захвате Бояры – наградить. Ночные действия пропагандировать всеми доступными средствами, вплоть до повышения отличившихся сержантов и офицеров в звании и должности. Второе: надо приблизить медсанбаты и командные пункты дивизий, полков к передовой. Кстати, не кажется ли вам, что и нам с вами было бы полезнее находиться поближе к войскам?

Семенов кивнул головой:

– Будет исполнено, товарищ командующий!

– Главное, проследите, чтобы гвардия чуть свет уже приступила к выполнению задачи, – предупредил Березин. – Я надеюсь, что к утру у нас будет Королево, а это ключевая позиция, кто ею владеет, у того большие преимущества.

Дыбачевский, разбуженный среди ночи, долго не хотел подниматься. Он не любил бодрствовать ночью. Сама природа предопределила – ночь для сна и покоя, и что за смысл будить его, когда кругом затишье? Хорошо и так, что он, генерал, уже трое суток невылазно торчит в этом погребе-блиндаже.

– Товарищ генерал, – не унимался и тряс его за плечо офицер, – срочно... Из штаба армии.

Слова о штабе заставили Дыбачевского немедленно подняться. Он аппетитно еще раз потянулся, рывком сбросил с нар ноги и сел.

– Что такое? Давай!

Офицер подал ему развернутую папку.

...Вместо решительных активных действий ночное время, – гласил полученный приказ, – когда противник измотан дневными боями, командиры дивизий частей спокойно свернули боевые действия наступлением темноты».

Дыбачевский недовольно поморщился.

«Отмечая плохие действия... – тут упоминалась и дивизия Дыбачевского, – ставлю пример ночные действия Томина тчк. Наступлением рассвета энергично продолжать выполнение задачи прежних границах».

Приказ излагался кратким телеграфным языком, минуя союзы и запятые. Он был длинный, на трех страницах, и подробно намечал задачу дня для гвардейцев и всей армии.

Настроение было испорчено надолго. «Везет же человеку, – думал Дыбачевский о Безуглове. – У всех ничего, а он взял такую деревню, как Бояры». В душе он считал себя намного способнее Безуглова, а вот поди ж ты... не везет.

– Распишитесь, товарищ генерал! – попросил офицер и подал ему в руки карандаш.

Дыбачевский сердито, будто колом, двинул карандашом поперек листа. Впав в дурное расположение духа, он накричал на своего начальника разведки, не сумевшего толком доложить обстановку, потом на командиров полков. Даже Черняков, на свой риск наступавший ночью, и тот не миновал общей участи.

– Только бы вперед, – гневно выговаривал ему по телефону Дыбачевский, – а фланги? Где противник, сколько, вы узнали?

– Я принял необходимые меры, – как можно спокойнее ответил Черняков.

– Знаю ваши меры! Вот отрежут, тогда запоете: «Товарищ генерал, выручай!..»

– Прикажете вернуться?

– Что-о? Устанавливай локтевую связь с Коротухиным!..

Вместе с рассветом в блиндаж пошли офицеры различных служб со своими запросами, нужными и ненужными бумагами. Приехал и начальник штаба дивизии. Он попросил из блиндажа офицеров и, оставшись наедине с генералом, сказал:

– Требуют характеристики на командиров полков.

– Что у них там – горит? Не могут подождать? Не знаешь, чем заниматься: то ли боем руководить, то ли бумажной волокитой...

– Срочно требуют, в армию! Я проектики набросал! – Невозмутимо постукивая, по столу карандашом, он ждал, пока Дыбачевский прочтет и подпишет уже составленные характеристики.

«Тактически грамотный и инициативный командир...» – прочтя эти слова про Чернякова, Дыбачевский фыркнул и похлопал себя по шее:

– Вот где у меня его инициатива сидит! Дай-ка сюда карандаш, я сам напишу!

«Не обладая достаточной теоретической подготовкой, увлекается решением мелких, второстепенных вопросов, в ущерб главной боевой задаче, – появились новые строки взамен зачеркнутых. – Вместо насаждения твердого единоначалия в полку придерживается в командовании ложнодемократических принципов руководства. В результате имелись случаи своеволия, проявленные со стороны младшего офицерского состава, что привело к напрасным жертвам и материальным затратам».

Дыбачевский со злорадством поставил точку, очень довольный тем, что удалось поприжать Чернякова. «Ложнодемократические принципы... С этим, брат, шутки плохи, недалеко ускачешь!»

Занимался новый день. Расплывались в сгустившемся к утру тумане низкие ракитовые кусты. Репейники по межам, опушенные инеем, казались призрачно-нежными и неуместными в этой суровой картине.

Дорога, пересекавшая передний край, вынырнув из ложбины, круто взбиралась на пригорок и пряталась в серой мгле. Где-то там батальоны. К ним медленно, катимые вручную, движутся орудия полковой батареи.

Дохнул еле уловимый ветерок, обдал холодком лицо Чернякова, вышедшего из блиндажа, шевельнул тонкие ветви ракитника и сорвал с него пушистые хлопья инея.

– Наконец-то, – облегченно сказал Черняков. – Может, разгонит, а то как в мешке...

Серая мгла колыхнулась и стала нехотя приподниматься, открывая взору окрестности. Внимание Чернякова привлекла суета на батарее.

– Крутов! – крикнул он. – Принеси мне, пожалуйста, бинокль!

Вышедший на зов офицер, подав бинокль, тоже уставился на батарею. А там происходило непонятное: артиллеристы развернули орудия на деревню, из которой только что вышли, и попрятались за щиты.

– Ничего не пойму, – бормотал Черняков, пожимая плечами. Внезапно орудия окутало дымом. Грохнул залп, другой, и каждое орудие стало бить самостоятельно, беглым огнем. Разрывы слышались рядом, буквально в двух-трех сотнях метров от наблюдательного пункта.

– С ума сошли! По своим! – воскликнул Черняков. – Медведев, Савчук, сюда! – вызвал он офицеров-артиллеристов.

Крутов вскочил было на блиндаж, чтобы лучше видеть, по какой цели бьют артиллеристы, и тут же скатился обратно.

– Товарищ полковник, они по немцам! Рядом с нами в окопах немцы!

– Как же так, там же должны быть коротухинцы? – недоумевал Черняков. – Ага, они ночью проникли на стыке полков! Вот наделали бы хлопот...

Командир артиллерийской группы поддержки капитан Медведев вдруг гаркнул во всю силу:

– Вторая батарея, к бою!..

Пока командир готовил данные, телефонист доложил:

– Вторая батарея готова.

Медведев взмахнул рукой:

– Огонь!

Позади окопов ударили гаубицы, с шепелявым шуршанием пронеслись над головами снаряды. Они разорвались в низине, где копошились гитлеровцы, пытавшиеся повернуть тяжелое противотанковое орудие на открытую со всех сторон полковую батарею.

Черняков подивился зоркости его глаз. Разглядеть среди кустарника замаскированное орудие! Он крепко потряс руку Медведеву.

Издалека подали свой голос батальоны. Бой разгорался по мере того как взорам людей открывалась земля, освобождавшаяся из-под власти тумана.

Малышко, поднявший своих разведчиков «в ружье», вскоре вернулся с двумя пленными.

– Коротухинцы раньше нас успели, им совсем близко было. Они взяли двадцать шесть, – доложил он, поблескивая глазами.

– Ни чего. Все равно в один котел! – Черняков, довольный, потер руки и, засмеявшись, махнул рукой: – Где наше не пропадало!

– Прикажете вести в дивизию? – спросил Малышко.

– Сначала сюда, посмотрим, что за птицы-фрицы!.. А впрочем, не до них, веди...

Показались домики деревни Кожемякино. По всей широкой лощине от дороги до самой деревни, в одиночку и группами поднимались из окопчиков немцы и уходили.

Черняков схватил трубку телефона и закричал:

– Еремеев, Усанин! Что же вы?.. Ведь из-под носа уходят!

– Послал автоматчиков! – ответил Еремеев. – Все будет в порядке, товарищ хозяин!..

Усанина у телефона не оказалось, он сам поднимал роты.

Накрытый шквалом артиллерийского огня, противник побежал. А когда наперерез ему двинулись цепи стрелковых рот Еремеева и Усанина, гитлеровцы повернули в Кожемякино, уже занятое подразделениями Коротухина.

Вдали одновременно запылали деревни. Начался отход противника на широком участке фронта.

Застоявшиеся на месте войска потоками хлынули вперед по дорогам и просто полем, целиной. Ух, какая отрадная сердцу картина! Запах победы, даже небольшой, пьянит и окрыляет. Стараясь не отстать от стрелковых подразделений, с грохотом проносились артиллерийские упряжки с орудиями и зарядными ящиками. Телефонисты повсюду проворно сматывали на катушки раскинутые провода. Бодрым шагом, весело проходили стрелковые роты резервного батальона. С дребезгом и лязгом катились походные кухни, распространяя вокруг запах щей, дыма и лаврового листа.

– Пошли, товарищи! – скомандовал Черняков своим офицерам и с веселым торжествующим видом зашагал по дороге на новый командный пункт. Настроение его не мог испортить даже только что состоявшийся по рации разговор с Дыбачевским. Тот вызвал его к рации во время короткого привала. Заслушав обстановку, генерал поинтересовался, много ли взято полком пленных.

– Десятка два, – ответил Черняков.

– Плохо воюете! Коротухин сумел до сотни взять в одном только Кожемякино, а вы?

– А он вам не доложил, кому этим обязан? Кто их загнал туда? – воскликнул задетый за живое Черняков. – Мои батальоны!

– Ладно, учту! – миролюбиво ответил Дыбачевский. – Преследуй немца, выходи на одну линию с Безугловым. Понял?

На какой-то момент в голове Чернякова появилась неприязненная мысль о своем соседе справа: «Ну, надо тебе пленных, возьми! Но имей же совесть сказать, при каких обстоятельствах они тобой взяты. Зачем умалять заслуги другого полка?..»

Но издали донеслось тяжелое громыхание вражеской артиллерии, и он подумал, что, может быть, за три – пять километров отсюда их ждут такие испытания, за которыми спор о пленных покажется никчемной суетой, и надо уметь отбрасывать личное честолюбие. Иначе – засосет, как болотная топь...

Черняков прислушался: бой шел за Королево. Его полк здорово отстал от дивизии Безуглова.

 Глава одиннадцатая

С утра, едва проснувшись, Березин ознакомился с обстановкой. Безуглов взял Королево. Надо было подумать о том, чтобы командир дивизии не оказался в одиночестве: противник мог днем навалиться на него всеми силами. Впрочем, уже разворачивались гвардейские части, и Безуглов мог не тревожиться. Главной его задачей сейчас было – закрепиться в Королево, чтобы никакая неожиданность не могла застать врасплох.

Отдав соответствующие распоряжения, Березин вышел на крыльцо. Ординарец уже держал в поводу лошадей и бурку генерала.

Жеребец тихо заржал и настороженно потянулся к хозяину, чуткий, собранный, готовый тут же отпрянуть с быстротой спущенной пружины. Березин согнал с лица следы раздумья, от глаз к вискам побежали ласковые морщинки. Он коснулся холки лошади:

– Барон, баловник мой...

Как пронизанный током, жеребец затрепетал, заиграл мускулами, закружился на месте. Березин нащупал ногой стремя и, выбрав момент, кинул в седло грузное, но еще полное силы тело. Он пригнулся, весь устремился вперед, как птица. Крыльями распахнулись полы бурки, когда жеребец, горячась и всхрапывая, понес его деревенской улицей к темнеющему вдали лесу.

В движении – стремительном и энергичном – Березин обретал нужный для работы покой души, сбрасывал путы тревоги и сомнений.

Возвращаясь назад, он увидел Семенова. Тот, в нательной рубашке, занимался возле крыльца гимнастикой, выбрасывая в стороны руки и смешно приседая на корточки. Ординарец с кувшином в руках и полотенцем глубокомысленно следил за его движениями.

В хорошем настроении, разрумянившийся, Березин соскочил с лошади и вошел в избу. Сердце билось нетерпеливыми горячими толчками. Многое из того, что еще полчаса назад казалось трудноодолимым, сейчас было доступнее, яснее, по плечу. Резким толчком он распахнул створки окна, и прохладный воздух волной ворвался в комнату.

Березин остановился у окна, окинул взором березы, опушенные инеем, провода, седое поле... Расходившийся под дуновением ветерка туман открывал дали, так долго скрытые от глаз. Чем-то знакомым повеяло от заиндевевших рощ, от изб деревеньки, разбросанных на пригорке.

Как он мог забыть: такие же лес, холмы и белые, свечками, дымки над деревенскими домиками он уже видел. Только земля была тогда совершенно белая, и снежный наст хорошо держал лыжников, да небо было бескрайнее, голубое, и кромки сугробов сверкали, чище алмазов... Он бежал, сильно взмахивая палками, и курсанты оставались позади, не в силах вынести сумасшедшей гонки. Какое время он тогда показал – два часа с минутами! Сейчас бы и за два с половиной не пройти двадцати километров. Отяжелел, нет той легкости, что раньше.

Он улыбнулся. Воспоминания были приятные, и он не торопился с ними расставаться. Наоборот, подстегивал память, чтобы полнее представить то далекое – близкое, тянулся к нему. Иногда, хоть мысленно, хорошо почувствовать себя молодым, счастливым.

На этих лыжных прогулках он познакомился с учительницей. Что ж, она стала хорошей женой. Вот теперь все помнится: и слова песни, которую она так любила, и шелест листвы в лесу, и белизна облака, и даже место, где они впервые объяснились...

Впрочем, так ли уж молод он был в то время? Начальник одного из сибирских военных училищ, строгий на службе человек, он проходил по училищу требовательный, зоркий, даже придирчивый. Зато в походах и в выходные дни он давал волю своей кипучей энергии, бегал с курсантами наперегонки, прыгал, гонял футбол и волновался из-за каждого забитого гола. Люди старше по возрасту говорили, что, глядя на него, молодеют сами... Много воды утекло с тех пор! Время... Оно притушило все.

Березин вздохнул, прикрыл окошко и прошел к столу:

– Как-то там гвардия, идет ли?

В этот день он многого ждал от гвардии. Надо было, не полагаясь на донесения, на месте проверить, как выполняется его приказ.

– Вызовите машину! – крикнул он и стал одеваться.

...До бывшего переднего края Березин ехал с предельной скоростью, а там пришлось обгонять войска, двинувшиеся со своих мест. Все вокруг выглядело иначе, чем вчера: кусты, деревья, поля, тяжелые батареи, машины, люди приобрели свойственную им окраску, а не маячили в тумане призрачными тенями.

Не доезжая деревни Бояры, машина круто полезла в гору, и вскоре Березин увидел, что находится на одном уровне с верхушками деревьев, а потом еще выше – и взору открылись леса, перелески, далекие деревни у большака. Окраинные дома в Боярах были подожжены во время боя, и еще курились головни...

Возле отбитых у врага громадных дальнобойных орудий с длинными хищными стволами толпились любопытные бойцы. Какой-то шутник написал мелом на орудийном стволе: «Гитлер капут!» и рядом пририсовал перекошеннную морду с усиками и прямым клоком волос на лбу.

Из Бояр был прекрасный обзор во все стороны, и Березин по достоинству оценил важность, какую они представляли для армии в этой операции. Однако задерживаться здесь он не стал, так как в деревне осели штабы гвардейских дивизий, а командиров следовало искать дальше, в частях. На въезде в деревню Королево командующего встретил Безуглов. Здоровый, крепкий человек, он ничем не выказывал усталости, хотя едва ли ложился в эту ночь. Лицо его было озабочено, и только. Березин распахнул дверцу, и Безуглов на ходу вскочил в машину.

– Гони, пока не скажу! – скомандовал он шоферу и обратился к Березину: – Вот, взял с ходу, товарищ командующий, почти без боя, – кивнул он головой на деревенские домики, мимо которых мчалась машина. И усмехнулся: – Мы теперь фашисту, как собаке кость, поперек горла!

Миновав деревню, они вылезли из машины. Перед ними возвышался крутой холм. На карте это место было отмечено черным крестиком – церковь, хотя следов ее не было и в помине. Место называлось Монастырским холмом. Генералы стали подниматься на его вершину. На площадке уже рыли окопы, и Березин жестом приказал бойцам удалиться. Молчаливый и строгий командир полка Томин остановился рядом с Безугловым.

– Послал разведку на Ранино, а пока закрепляюсь, кормлю людей, – неторопливо докладывал командующему Безуглов.

Вся местность вокруг была как на ладони. Березину даже показалось, что он стоит над рельефной живой картой, сделанной искусными руками: над домиками в Боярах кое-где протянулись струйки дыма, по светлым ленточкам дорог движутся игрушечные машины, самоходные орудия. Извиваясь колючей гусеницей, ползут колонны пехоты... Вокруг Королево – глубокие овраги, заросшие темными ельниками, ольхой, а где повыше – дубом, липами и сосняком. Леса густые, не тронутые войной. К северу горели подожженные гитлеровцами деревня Поддубье и еще какие-то, которые из-за дальности трудно было определить. Темные жгуты дыма гривой поднимались до низко нависших облаков.

– В Ранино большое скопление немцев,– гудел басовито Безуглов. – Что-то затевают!..

Перед фронтом, в двух-трех километрах, за узкой полоской небольших озер, окаймленных ельником, лежали деревни Ранино-первое и Ранино-второе. Между домами передвигались машины, сновали солдаты.

– Прошляпил противник две такие позиции, как Бояры и Королево. Словом, теперь жду контратак, товарищ командующий!

Березин продолжал молча осматривать окрестности. Он устремил взгляд на юг и на юго-запад от холма. По большаку Лиозно – Витебск промчалось несколько машин в сторону города. Немцы! Большак весь еще у противника – от Стасьево, через которое проходит передний край обороны, до Великого Села, до Лучиновки. Позади вклинившихся наступающих войск еще остается большой выступ, занятый гитлеровцами.

«Почему же они там сидят, не отходят? – подумал Березин. – Мы же их вот-вот обойдем. Странно... А впрочем, это легко объяснимо: чувствуют еще себя крепко и не торопятся. Тем более, если там их никто не тревожит...»

– Закрепляйтесь как можно основательней, – обернулся он к Безуглову. – Весь артиллерийский полк, который я передал вам ночью, поставьте на прямую наводку. Свой резервный полк подтяните поближе и тоже прикажите окопаться. Эшелонируйте оборону. Контратаки будут! Вы сейчас – заслон для всей армии. Пока гвардия не развернется – должны стоять!

– Ясно, – ответил Безуглов. – Сам вижу, как дело пошло!

За глухим рокочущим голосом командира дивизии Березин не уловил состояния его души, а ему хотелось знать, как реагирует на обстановку этот внешне резкий, но на самом деле удивительно спокойный человек. Дошла ли до него вся серьезность задачи? И Березин обратился к командиру полка Томину, который, не проронив за все время ни слова, стоял рядом:

– Занимая такую позицию, как этот холм и Королево, нельзя позволить немцам даже зацепиться вблизи. Назад ни шагу, иначе обольетесь кровью, но уже не вернете того, что сдадите. Ни шагу! Понимаете?

– Понимаю! – сдержанно, но, видимо, волнуясь, ответил Томин. – Положитесь на нас, товарищ командующий.

Березин крепко пожал ему руку, и генералы стали спускаться с холма. Проезжая через деревню, Безуглов увидел приютившиеся за домом машины, которым совершенно нечего было делать вблизи передовой, и попросил остановиться.

– Счастливого пути, товарищ командующий!

Березин кивнул головой, и, пока машина набирала скорость, он слышал, как Безуглов кричал громовым голосом:

– Все эти халабуды, балаганы, которые сюда понатыкали, – в лес! Кто через десять минут не уберется отсюда, строем ко мне – и на передовую!..

Адъютант усмехнулся:

– Дает жизни своим. Башковитый мужик!

– Генерал! – поправил его Березин.

Командиры гвардейских дивизий, узнав, что Березин проехал в Королево, ждали его у перекрестка, которого он не мог миновать. Завидев их, он остановил машину.

Издали донесся грохот. Это враг обрушил первый артиллерийский шквал на Монастырский холм и Королево. Генералы молча обернулись в ту сторону. По деревне частыми грибами взошли и стали расползаться черно-сизые клубы дыма. Протяжно заскрежетала «скрипуха» – немецкая реактивная метательная установка «М-40». От гулких, как взрывы авиабомб, ударов вздрогнула земля, и из-за холма медленно поднялось тяжелое свинцово-черное клубящееся облако.

– Так вот, – сказал Березин и кивнул головой в сторону Королево, – Безуглов их там задержит. Пока они с ним будут драться, вы – вперед. Все, что разбежится по сторонам, пусть разбегается, теми мы займемся потом. Ваше дело ломиться вперед и только вперед! Помните, что все ближайшие резервы противника увязнут сейчас в бою с Безугловым и перед вами особо сильного сопротивления пока не будет. Не задерживаю вас больше, приступайте к выполнению задачи, не медля ни одной минуты. Смелее! Желаю удачи!

Березин пожал руку генералу Кожановскому – широкому в кости человеку, плотному и немного тяжеловесному, не знающему колебаний. Березин с удивлением ощутил, как его рука, будто детская, мнется в могучем пожатии Кожановского. Бабичев, маленький, розовощекий, подвижный, цепко схватил своей небольшой рукой пальцы Березина, пожал, будто клюнул, мгновенно, но крепко. При этом папаха сдвинулась у него на затылок и из-под нее показался высокий белый лоб и выбритое до блеска темя.

– Вас задержу на минуту, – сказал Березин Квашину – полному, рыжеватому генералу с красным веснушчатым лицом и белыми, как выгоревшая на солнце солома, клокастыми бровями, из-под которых смотрели пытливые зеленоватые глаза.

Взяв его под руку, он медленно пошел с ним по дороге, разговаривая вполголоса. Дивизия Квашина, как левофланговая, имела задачу – ударить в сторону, чтобы расширить прорыв Березин рассчитывал, что в случае, если противник вздумает нанести удар во фланг наступающим, Квашин вовремя разгадает этот маневр и без подсказки примет свои меры. Горловина прорыва – самое опасное и уязвимое место для армии, когда она вся устремится вперед. Надежный человек должен стоять на таком участке!

Квашину было под пятьдесят, он многое пережил, был несправедливо осужден и почти год провел в читинской тюрьме, но потом его оправдали и вернули в армию. Всей своей долголетней службой показал он преданность советской власти, и несправедливое осуждение не оттолкнуло его от партии. Березин ценил ум и осторожность Квашина, давно знал его и безгранично верил, что в решительную минуту он все поставит на карту ради победы и не остановится ни перед чем, ибо осторожность его кончалась там, где наступало время склонить успех на свою сторону...

– Как выйдете за большак, – говорил ему Березин, – сразу готовьте две линии окопов и сильный противотанковый резерв. Только тогда дальше, и то лишь двумя полками. Третий держите на большаке. Вперед разведку, разведку и еще раз разведку! Без нее ни шагу. Обо всем доносите. Помните, что малейшая ваша оплошность, и – вся наша ударная группировка окажется в мешке! Значит, я могу на вас положиться?

– Будет исполнено, товарищ командующий! – ответил Квашин.

– Желаю успеха! – подал руку на прощание Березин, и Квашин ответил равным по силе пожатием.

Гвардейские дивизии под заслоном частей Безуглова развернулись и устремились на юго-запад. В первые же часы боя они перерезали большак Лиозно – Витебск и, сметая небольшие разрозненные подразделения противника, стали веером разворачиваться в глубине фашистской обороны. Была занята на большаке деревня Лучиновка, вытянувшаяся вдоль дороги на добрых два километра. В это время полки Безуглова сдерживали яростные контратаки врага на Королево. Над землей поднялись дымные столбы, всюду горело, взрывалось, трещало, грохотало, в небе появились штурмовики и истребительная авиация.

Поступавшие телеграммы каждый час приносили все новые и новые сведения о продвижении войск, об отбитых контратаках, захваченных пленных и трофеях. Только у основания прорыва – вправо и влево от полосы, в которой был нанесен удар, – фронт оставался без движения, и там царило подозрительное затишье. Внимательно вчитываясь в телеграммы, Березин старался разгадать, что задумали гитлеровцы.

– В чем дело? – в который раз, всматриваясь в карту, спрашивал себя Березин и, не находя ответа, ерошил свои густые волнистые волосы. – Почему они не отходят?

От пометок красным карандашом и подтирок резинкой карта затерлась, покраснела. Фронт прогнулся в сторону Витебска. Вмятина, сделанная войсками, узкая у основания, дальше расширялась и вытягивалась на двадцать километров в глубину, напоминая очертанием рыбий пузырь. В центре была Лучиновка. Там были основные силы армии, десятки тысяч людей, которые по приказу шли вперед и не знали, не должны были даже думать о том, что глубокий прорыв в этой войне не раз превращался и может превратиться в опасную мышеловку, в окружение, стоит только командующему проглядеть, увлечься звучным красивым «вперед!»

Березина тревожила создавшаяся обстановка. Сознание своей личной ответственности за исход операции не давало ему покоя, хотя все шло пока хорошо. Вот только противник до сих пор медлит, не проявляет ясных намерений. Эта неясность висела над Березиным, как дамоклов меч... «Чего Гольвитцер тянет, чего выжидает?..»