Текст книги "Медвежий вал"

Автор книги: Владимир Клипель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава шестая

Березин, усталый и запыленный с головы до ног, возвратился из последней перед наступлением поездки в войска. На ходу стряхивая пыль с фуражки, он вошел в блиндаж и прежде всего попросил воды для умывания. Немного освежившись, прилег отдохнуть; сказывалась горячка последних дней. Рядом с изголовьем стояла этажерка с книгами. Березин взял с полочки томик Пушкина, открыл наугад.

 
...Мария, бедная Мария,
Краса черкасских дочерей!
Не знаешь ты, какого змия
Ласкаешь на груди своей...
 

Нет, читать про Мазепу ему не хотелось. Согнув книгу, он пропустил несколько листков

 
...И грянул бой, Полтавский бой!..
 

«Хорошо все-таки было воевать раньше, – подумал Березин. – Сошлись, ударились, день-два – и все решено. Поражение или победа. А теперь? Вот сегодня трехлетие непрерывной изнурительной войны. Три года! А можно ли сказать, что уже все постиг? Что ни день, что ни новая операция, то и новые вопросы, хотя за плечами многолетний опыт, к услугам уставы, наставления. Взять человека – бойца. По какому справочнику определишь меру его нынешних человеческих возможностей? В начале войны он был совершенно не такой, как сейчас, а завтра будет во многом отличаться от сегодняшнего».

Березин отложил книгу. Хотелось забыть о насущных делах, чтобы потом взглянуть свежим глазом на проделанную работу. В последнюю ночь перед сражением сон не шел. Березин заново и заново переживал то, что должно наступить только завтра.

Бойцы и офицеры спали сейчас в окопах на переднем крае, коротали летнюю теплую ночь, подложив под голову грубый шинельный рукав или сумку.

Целый корпус гвардейцев введен в первую линию траншей. В окопах, на двухкилометровом пространстве, люди уже третьи сутки сидят чуть ли не плечом к плечу, но сколько Березин ни смотрел со своего наблюдательного пункта, ни одна голова не показалась над бруствером окопа. Молодцы? Конечно! Во избежание хождения введен траншейный пропуск. Но дисциплина такова, что эта мера предосторожности оказалась излишней.

Вернулся с переднего края Бойченко. Умывшись, он вышел на маленькую веранду перед блиндажом. Глубокий овраг был объят тишиной. Ни огонька.

Облокотившись на высокие перила, Бойченко долго стоял, наслаждаясь прохладой. Вся его энергия в последние дни уходила на подготовку предстоящей операции. Прямая подготовка началась двадцать дней назад, а до этого? Разве не были предшествующие бои за Витебск для армии суровой школой? Можно смело сказать: они многому научили армию. Пополняясь людьми, воевавшими в Сталинграде, на Курской дуге, под Ленинградом, на Украине, боевыми участниками сокрушительных ударов по врагу, впитывая опыт других фронтов, армия росла, качественно менялась.

Предстоящая операция – творение сотен и тысяч людей, их труд, их опыт, их безграничная жажда победы. Кто мог заставить орудийные расчеты буквально по полочкам рассортировать снаряды согласно каждой цели, занумеровать их, разложить в идеальном порядке? Кто-то один начал, сотни других немедленно подхватили. На исходе дня Березин указал артиллеристам, что неплохо бы полить водой преддульные конуса, чтобы пыль, поднятая во время стрельбы, не демаскировала батареи. Уезжая с переднего края, Бойченко сам видел, как сотни людей вышли с ведрами, котелками, банками таскать воду для поливки...

Остается каких-то пять часов до начала проверки.

– Как командующий? – спросил Бойченко часового, когда тот поравнялся с блиндажом.

– Лег отдыхать, товарищ генерал. Только что...

– А-а, ну и мне пора!

А Березин между тем ворочался на постели, тщетно призывая сон. Ему так необходимо быть к утру со свежей спокойной головой. Вместо этого о чем только не думалось!

Недавно его вызывали в Москву, и ему удалось встретиться с семьей. Радость, которую он носил, была слишком короткой. Дети повзрослели, были заняты чем-то своим и встретили его настороженно, как ему показалось, даже холодно. Возможно, он сам был в этом виноват, так как мало уделял им времени, весь отдаваясь службе. Странно, но раньше, маленьких, он их любил больше. Что это, возрастное? Он многого тогда не понял, не разобрался. Не было времени, не успел!

Ночью, слушая неторопливые сетования жены на трудную жизнь, он оставался равнодушен к ней. Разве Березин думал когда, что их любовь уйдет бесследно, что им не о чем будет говорить? Разве назовешь разговором эти жалобы на то, что дочери нужны наряды, что у других чернобурки, а у нее их нет, у других удобства, а она якобы лишена их?.. Ведь раньше они прекрасно обходились без всего этого и были счастливы. Или он просто огрубел на фронте?

Он мог задержаться в Москве на лишний день, но не пожелал, и никто из домашних об этом не сожалел, как будто так и надо. Уезжая, уносил тоскливое чувство. Потом, со временем, все это притихло, потеряло остроту и лишь сегодня, в такое неподходящее время, вдруг всплыло...

Березин встал с постели и стал расхаживать по комнате. Перед ним мелькали лица, встречи и разговоры с самыми различными людьми, с которыми сталкивала его служба. Пришли заботы, и среди них, – еще чего не хватало! – «Нужен бы хороший дождь...» – «Ах, черт, не проверил, исполнили артиллеристы мое указание или нет? Ведь метеорологическая сводка предсказывает на завтра солнечный день. Хотя бы ветер был с востока, чтобы дым и пыль от разрывов не закрыли наблюдение после первых же залпов», – подумал он и подошел к окну. За стеклом была темнота, ни одной звездочки.

Не надевая фуражки, Березин вышел за порог. По тропинке прохаживался часовой. В плащ-палатке, с автоматом на груди, он мерно шагал от блиндажа к блиндажу, взад и вперед, и его темная фигура почти сливалась с кустами, как только он отходил на несколько метров. Кое-где проглядывали звезды, но их было мало.

– Вроде облачко? – спросил Березин.

– Тучки ходят, товарищ генерал, – ответил боец, остановившись. Он не знал, чего больше надо командующему, дождя или хорошей погоды.

– Может, все же небольшой соберется, а? – выдал Березин свое тайное желание. – Как думаешь?

– Вполне возможно! Долгого ждать не приходится, а небольшой, глядишь, накрутит. Да и росы нет, вы сами попробуйте, товарищ генерал, лист-то сухой почти... Соберется, непременно соберется, – уже уверенно заявил боец.

Ему было немного жаль генерала. В такой поздний час он не спит и завтра, чуть свет, опять будет на ногах. Хотелось как-то успокоить Березина.

– Вы бы не тревожились, а ложились спать, – сказал он чуть погодя. – Я покараулю и чуть что сразу в окошечко стукну, чтобы знали... Когда его ждешь, так он как раз долго и не бывает!

– Стукни, – согласился Березин и уже повернулся уходить, когда часовой кого-то громко окликнул: «Стой! Кто идет?»

– Не видишь? – раздался спокойный голос Тони-официантки, вынырнувшей из темноты с посудой.

Она поднялась по ступенькам и с укоризной сказала:

– Что же вы про ужин забываете, товарищ генерал?

– Так, устал, наверное, не хочу. Лучше завтра пораньше, часиков в пять...

Она молча пожала плечами: «Смотрите сами» – и пошла обратно.

– Не споткнитесь, – поддержал ее Березин за мягкие, оголенные по локоть руки.

На миг пришла мысль вернуть ее. Стоило сказать одно слово... Он подавил в себе это желание и усмехнулся со скрытым сарказмом. Он не слышал, как во второй половине ночи раздался шорох и первые редкие капли упали на пыльную землю, на листву, которая ждала влаги...

Часовой поднял голову и подставил лицо теплому освежающему дождю. Он улыбнулся, постоял немного, ожидая, когда он участится, и только когда вокруг зашумело, чуть-чуть побарабанил в оконное стекло.

– В чем дело? – спросил Березин, уже забыв о своей недавней просьбе.

– Идет, товарищ генерал, да крупный такой, – сказал часовой.

– А, дождик... – вспомнил Березин. – Спасибо!

Довольный тем, что даже самое ничтожное его желание сбылось, он сразу же снова заснул.

Рано утром Березин был разбужен телефонным звонком.

– Да! – громко сказал он, поднимая трубку. – Березин!

– Вы приказывали вас разбудить...

– Хорошо. Очень хорошо!

Проделав быструю и резкую гимнастику, он сел бриться. Издалека, с юга, донесся ровный тяжелый гул. Березин прислушался, как чуть подрагивает в окне стекло, и взглянул на часы: пять! Наступление у соседей началось. «Минута в минуту. Наш черед через час!» – подумал он и, ощупав подбородок, стал старательно скрести его бритвой. Он еще умывался, когда раздался грохот артиллерийского налета. Это уже на его участке. «Чего доброго, вдруг контрподготовка?» – забеспокоился Березин. Наспех вытершись, он пошел к телефону, чтобы узнать, в чем дело, когда телефон зазвонил снова.

– Слушаю! Березин...

– Доброе утро! – сказал ему Безуглов. – Решил позвонить, чтобы зря не беспокоились. Пустое... Сосед его разбудил, вот он в порядке перестраховки и сделал налет на Шарки и рощу «Кинжал». Я приказал не отвечать...

– Правильно сделали. Я сейчас буду на своем месте, чуть что, звоните сразу туда, – сказал Березин и приказал подавать машину, чтобы ехать на наблюдательный пункт.

Утро было румяное, свежее; по низинам стлался еле приметный туман. Машина, мягко покачиваясь на ухабах, мчалась по дороге. Вместо обычного пыльного хвоста за ней оставалась прибитая дождем колея с четким отпечатком шин.

На высоте 182,9, находившейся неподалеку от деревни Шеляги, в лабиринте глубоких ходов сообщения сновали люди. Командующий прошел в свой блиндаж.

– Василия Романовича еще нет? – спросил он у дежурного офицера.

– Уже здесь, но куда-то вышел, – ответил офицер и стал докладывать обстановку.

Вошел Бойченко, поздоровался и тоже стал прислушиваться. Ничего особенного в войсках за ночь не произошло. Противник вел предупредительный огонь из пулеметов, освещал передний край ракетами. Лишь утром небольшой артналет...

В неизменности поведения противника, пожалуй, было самое отрадное. Значит, гитлеровцы не подозревали о наступлении, разумеется, пока не грянула артподготовка у соседей. Но людям, когда они охвачены тревогой, свойственно в самой простой бездеятельности усматривать глубокий смысл, видеть хитрость, и Березин стал размышлять, а нет ли угрозы в спокойствии гитлеровского командования?

– Если в течение этих остающихся минут ничего не произойдет, это будет просто невероятная удача, – сказал он. – Ведь это значит, что вся наша подготовка прошла отлично.

– Высокий подъем духа в войсках породил строжайшую дисциплину. Все логично, ничего странного, – ответил Бойченко.

В основу всей подготовки был положен приказ фронта, очень интересный по замыслу, хотя и сопряженный с большим риском. Перед фронтом армии от реки Западная Двина до деревни Языково противник имел равные армии Березина силы. Это равенство состояло не в количестве дивизий, а в общем соотношении сил, выраженном в таких единицах, как солдаты, пулеметы, орудия, танки. Уступая немного в численности артиллерии, противник зато имел больше пулеметов.

При равномерном распределении сил по всему фронту нечего было и думать о прорыве обороны. Поэтому решено было собрать ударную группировку на главном направлении за счет ослабления остальных участков фронта. Перегруппировка проходила по рассчитанному до минут плану. За три дня до наступления она была закончена. На правом крыле армии остались совсем незначительные силы. Зато на левом собрали в кулак гвардейские дивизии, танки, почти всю артиллерию. Для развития удара в сторону флангов создали армейский резерв из обычных стрелковых дивизий.

Мало было создать перевес сил в полосе удара, – следовало создать условия, чтобы даже те части, которые оставались перед численно превосходящим противником, наступали. Оказалось, что подобрать командира дивизии на второстепенное направление не менее трудно, чем для главного удара. Для этого нужен был человек не только смелый, но и способный идти на решительный шаг самостоятельно, без оглядки на соседей, начальство и, главное, без надежды на скорую помощь... Командиры гвардейских дивизий исключались, – они решали главную задачу, а среди остальных наконец остановились на кандидатуре полковника Томина, назначенного на дивизию вместо Безуглова.

Полдня – день боя, и станет ясным, правильно ли распределены силы и роли.

Вошел в блиндаж Семенов. Он был озабочен.

– Товарищ командующий, не предпринять ли нам в отношении нашего правого крыла некоторых мер предосторожности?

– Что вы имеете в виду?

– Передвинуть специальные подразделения, заградотряды поближе к переднему краю. Вдруг противник все же надумает контратаковать...

– Тогда нам придется сказать: плохие мы начальники, потому что не знаем ни своих людей, ни противника, хотя и воюем уже три года! – Березину не чуждо было опасение за свой правый, столь ослабленный участок, но он нашел в себе силы не подавать виду, что его это беспокоит. – Сорок пять наших бойцов стоят сейчас против ста пятидесяти гитлеровцев, один наш пулеметчик – против шести. Но как только люди услышат, что мы наступаем, громим противника, пусть попробуют гитлеровцы на них наступать! Сотня бойцов заменит батальон, полк.

– Может, конечно и так, – согласился Семенов, – но все-таки тревожит. Мы еще не привыкли к таким операциям.

– Будем привыкать вместе. Сегодня четвертый год войны – двадцать третье июня, и мы не имеем права быть такими, какими были вчера.

– Давайте проверим часы, – переменил тему разговора Бойченко.

– На моих без пяти минут шесть! – сказал Березин.

Поставив часы по одному времени, все вышли из блиндажа, чтобы увидеть сигнал для начала артиллерийской подготовки.

Медленно ползли стрелки часов. Вздох облегчения вырвался у всех, когда в небе над передним краем образовались черные клубки пятнадцати разрывов зенитных снарядов. Докатился гул выстрелов, и тотчас же тяжело вздрогнула земля, потрясенная мощным залпом сотен орудий и минометов.

Высоко в небе проплыли первые десятки бомбардировщиков, над самой землей с воем пронеслись штурмовики, и новый гром поднял к небу черные мощные клубы дыма, встряхнул землю могучими ударами.

Темный вал дыма поднялся грозовой тучей в ясное голубое небо и поплыл в глубину неприятельской обороны.

– Смотрите, – воскликнул Семенов, – там тоже! – Протянув руку, он указал на юг, где также занималась грозовая туча.

– Земля горит под фашистом! – возбужденно говорил Бойченко. – Не только здесь, но и в тылу! Партизаны не будут сидеть сложа руки!..

– Если бы они сковали резервную дивизию! – ответил Семенов.

– Девяносто пятую? – спросил Березин. – Будет хуже, если Гольвитцер снимет свою авиаполевую... Боюсь, что Томину нечем будет ее сковать!

Грохот настолько усилился, что разговаривать стало невозможно; Березин засмеялся, показал рукой на горло и направил бинокль в сторону переднего края.

Адъютант тронул Березина за рукав:

– Что такое?

– К телефону... Немцы бегут!

Спрыгнув в ход сообщения, Березин поспешно вошел в блиндаж. С передового наблюдательного пункта доносили, что противник, не выдержав артиллерийского обстрела, отходит в глубину своей обороны. Березин не успел подумать над этим сообщением, как его подозвали к другому телефону. Квашин встревоженно докладывал, что его люди без приказа поднялись в атаку, не ожидая конца артиллерийской подготовки...

В блиндаж чуть ли не вбежал генерал с артиллерийскими эмблемами на погонах – командующий артиллерией.

– Что они делают, что делают? – кричал он, обращаясь к Березину. – Они же попадут под свой огонь! Это же срыв всей подготовки!..

– Минутку, – властно остановил его Березин, – сейчас уточним. Квашин, – вызвал он командира дивизии, – в чем дело, почему так получилось? Стихийный порыв, говоришь? А это точно? Погоди, не спеши...

Он отложил трубку и кликнул Бойченко.

– Что-нибудь случилось? – спросил тот, появляясь в блиндаже.

– Квашин говорит, что пехота увидела, как побежали гитлеровцы, и сама, без приказа, поднялась в атаку. Он не может остановить ее, так как это какой-то стихийный порыв. Спрашивает, что ему делать?

– Его атака сорвет весь план работы, – горячился командующий артиллерией. – Впереди еще десять минут разрушения, налет. Может быть, побежали только неустойчивые. Что тогда? Огня прекращать нельзя!

Березин с силой потер лоб, Бойченко хмурился. Оба думали: все «за» и «против», так часто возникающие во время боя, молниеносно проносились в их сознании. Надо было принимать какое-то одно ответственное решение.

– Пехота зря в атаку не поднимется, – сказал Бойченко. – Это действительно бегство врага. Пока мы будем еще полчаса молотить по пустому месту, гитлеровцы остановятся на западном берегу Лучесы, сожгут мосты.

– Значит, атакуем?

– Да, так. Обстановка меняется быстрее, чем предусмотрено. Атакуем!

– Вот вам и «Ч», – заметил Березин командующему артиллерией. – Пехота сама продиктовала его вам. Переносите огонь!

– Ладно, будем надеяться на лучшее, – сказал командующий артиллерией. – По первой траншее у нас работают в основном минометы; как только пехота подойдет вплотную, огонь перенесем на следующий рубеж. Будем вести пехоту за собой!

– Вернее, она поведет вас впереди себя, – иронически поправил его Бойченко. – Приемы боя меняются на глазах.

– Но это, знаете ли, против всяких правил...

– Почему вы стремитесь их придерживаться, когда надо думать о главном?.. Артиллерия обязана проложить дорогу. Пехота считает, что с нее довольно, чего же еще?.. Да, а как у нас с гвардейскими минометами?

– Надо дать им сигнал, немедленно! – сказал Березин и взялся за телефон. На одной линии с Квашиным он услышал голос Безуглова:

– Значит, атакуем все?

– Да, – коротко ответил Березин. – Общая атака!

С обвальным грохотом ударили гвардейские минометы. Рокотали земля и небо, сливаясь воедино во вздымающейся, лохматой черной гриве, поднявшейся над фашистской обороной.

Эскадрильи самолетов волнами шли на запад.

Березин вызвал начальника штаба Семенова, сказал:

– Предупредите воздушную армию. Мы пошли, пусть держат с нами связь покрепче!

Даже без бинокля было видно, как танки, догнав пехоту, совместно с ней дружно ворвались на передний край противника. Броня машин была облеплена бойцами, которые на ходу из обычной пехоты превратились в танковый десант.

Все шло вперед в едином порыве.

 Глава седьмая

На всех предварительных занятиях, была ли то учебная игра на картах или на ящике с песком, где руками армейских умельцев было воспроизведено все, что находилось на местности – от домика до отдельного окопа, – Березин указывал на захват мостов через Лучесу как на одно из важных условий наступления. Лучесу удалось форсировать зимой, но плацдарм, удерживаемый армией, оказался в стороне от полосы прорыва. Теперь, летом, если бы не удалось захватить мосты, для переправы войск потребовались бы понтоны, штурмовые мостики, лодки. Постройка переправ – дело канительное, требующее уйму времени, а в наступлении каждая минута на счету. Фотографирование с воздуха показывало, что у гитлеровцев в полосе наступления есть мосты, но захватить их нелегко, поскольку противник при отступлении всегда старается их сжечь или взорвать.

Это хорошо понимал и Кожановский. Серьезный и настойчивый, он не любил в военном деле суеты и лишних разговоров. Генерал намечал не один вариант захвата моста. Надо было придумать какой-нибудь необыкновенный ход. В конце концов мост начал превращаться в его голове в какую-то навязчивую идею.

После многих размышлений Кожановский остановился на варианте захвата моста танковым десантом из лучших автоматчиков полка. На учениях этой группе лихих бойцов уделялось особое внимание. Они знали, какая задача их ожидает, и это возвышало их в собственных глазах.

Со своего НП генерал увидел, что пехота Квашина поднимается в атаку раньше времени, и стал с нетерпением ждать общего сигнала. Началась атака, танки и самоходные орудия ринулись вперед. Безуглов позвонил и напомнил:

– Не забыл про мост? Действуй!

Первую линию вражеских окопов дивизия прямо-таки перепрыгнула, не задержавшись на ней ни на минуту. Через полчаса Кожановский узнал, что взята вторая линия траншей, что захвачены немецкие орудия прямой наводки, не сделавшие ни одного выстрела. Точность артиллерийского огня наступающих оказалась выше всяких похвал. Потом привели ошалелых от страха первых пленных.

– Никто не ждал наступления... Огонь ужасный... Все погибло, – говорили они.

Безуглов, узнав о показаниях пленных, приказал:

– Как раз то, что нам надо! Используй фактор внезапности. Пока враг не опомнился – жми!

– Мои сейчас будут на Лучесе, – сказал Кожановский. – Считаю нужным оставить наблюдательный пункт и проследить за форсированием лично.

Безуглов согласился, но поставил условие:

– Где бы ни был, каждые полчаса входи в радиосвязь. Да смотри, не проворонь моста!

Кожановский достал из сумки лист аэрофотосъемки, еще раз внимательно всмотрелся в еле заметные светлые полоски дорог и тропинок, идущих от переднего края к переправе. Хотелось лишний раз убедиться, что маршрут, которым посланы к мосту автоматчики, кратчайший. Успеют ли? Он увидел идущую к переднему краю колонну машин с переправочными средствами. Шла армейская понтонная часть, чтобы навести переправу, если мост не будет взят или окажется с малой грузоподъемностью, недостаточной для танков и тяжелой артиллерии. Кожановский воспринял это, как недоверие к себе.

«Сомневается», – подумал он о командующем, глядя на высокие колыхающиеся машины с разборными понтонами.

– Эх, десантик бы! – с тоской вырвалось у него, и в сердцах он даже ругнул авиаторов, которые готовы день-деньской кружить в воздухе, а не могут выбросить в район моста хотя бы человек двадцать—тридцать парашютистов. Он ручается, что мост был бы цел!

Но выброска десанта невозможна.

Рядом кто-то кашлянул. Кожановский обернулся и увидел лейтенанта Шеркалова. Приветствуя, тот быстро приложил руку к пилотке и оторвал ее красивым взмахом. «Товарищ генерал, у вас есть разведчики, которые кое на что годятся, – говорил он всем своим видом. – Они ждут только приказа!»

Внезапно Кожановскому на ум пришла смелая мысль. Еще не веря как следует в ее осуществление, он прикинул в голове возможные препятствия и риск.

– Каши маслом не испортишь, – промолвил он наконец. – Танковый десант от полка пусть действует сам по себе, а дивизионная группа особо. Шеркалов! – громко сказал он лейтенанту. – Давай сюда свой взвод.

Разведчики находились тут же возле наблюдательного пункта и собрались быстро. В желто-зеленых маскировочных халатах, с гранатами, в лихо сдвинутых набекрень пилотках, они старались по лицу комдива предугадать, какое задание он им поручит.

Шеркалов, уже как следует освоившийся с фронтовой обстановкой, знал, что многословность вредит репутации офицера, и отрапортовал коротко:

– Взвод готов к любому заданию!

– К любому? – переспросил Кожановский и сделал вид, что размышляет – хорошо это или плохо? – Хорошо! Есть одно заданьице, но его надо выполнить с блеском. Вам, как взводу, в котором служил Герой Советского Союза Григорьев, это по силам, но...

Шеркалов, гордившийся тем, что генерал лично ставит ему задачу, чем не могут похвалиться даже комбаты, обернулся к своим бойцам и многозначительно двинул бровями: не упускай, мол, случая, орлы!

– Не оскандалимся! Выполним! – загремели разведчики.

– Ладно, верю! Надо взять пленного, но только не где-нибудь, а с моста, и немедленно! – Эта мысль только что пришла в голову Кожановскому. Зимой ему попало за неправильное использование разведчиков при взятии станции Заболотинка, зато теперь никто ни в чем не обвинит, посылает не мост брать, а «языка». Это ли не прямая обязанность разведки?

Подошли две грузовые машины.

– Лейтенант, карту! – звенящим голосом, в котором не осталось и капли лукавства, приказал Кожановский.

Шеркалов выхватил из планшетки карту.

– Мост, вот он! Сейчас к мосту подходит танковый десант. Приказываю на полной скорости, всем взводом проскочить туда раньше десанта и захватить пленного с моста... Действуйте, да смотрите, чтобы вас не обскакали! Меня ждать на мосту!

– Есть захватить пленного с моста и ждать вас там! – козырнул Шеркалов и, обернувшись к своим бойцам, крикнул: – По машинам!

Машины рванулись вперед. Кожановский следил за ними взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду.

– Возможно, что и проскочат, – сказал он себе и поехал следом за ними.

Шеркалов, ухватившись за кабину, стоял на подножке первой машины и смотрел на дорогу. Сплошной светлой лентой убегала земля под колеса.

Машину ужасно швыряло, и его ребята (он вправе был называть их так, поскольку взвод сплошь состоял из молодежи), как мячики, прыгали в кузове, стараясь не вылететь за борт. В такие мгновенья Шеркалов подбадривал их:

– Полный! Жми!

– Жми! – кричали возбужденные разведчики, захваченные лихой ездой и ответственностью полученного задания.

Шарахались в стороны от машин идущие по дороге бойцы и недоуменно смотрели вслед. Показалась пехота первых цепей, танки и самоходные орудия с десантом. Разведчики с удивлением посмотрели на двигавшийся среди других машин «тигр» с надписью на башне «За Угловского!» Его снова вел лейтенант Куликов.

Шофер вопросительно посмотрел на Шеркалова.

– Давай, давай, – махнул тот рукой, – обгоняй. Полный вперед!

Танки, хотя на них и находился десант, старались не отрываться от стрелковых цепей, идущих за ними следом. Шеркалов помахал рукой бойцам, сидевшим на броне первого танка. Больше впереди не было никого из своих. Что ж, правильно! Ведь генерал приказал обогнать десант и прорваться к мосту первыми.

Шеркалов уже имел достаточный опыт и знал, – если на мосту находятся гитлеровцы, они едва ли подпустят две обычные машины с пехотой. Это ж надо быть просто дураками. Лучше выскочить к Лучесе в стороне от моста, а уж там действовать, как подскажет обстановка.

Дорога вилась среди пригорков, зелени полей и лугов. Впереди показались густые заросли лозняка. Лучеса!

– Сворачивай! – замахал Шеркалов шоферу.

У первых кустарников взвод покинул машины. Сразу же ожил бой, которого не было слышно во время езды. Гремели орудия. Пулеметная и автоматная стрельба надвигалась вместе с шумом приближающихся танков. Фашистов еще не было видно, но стрельба с их стороны тоже доносилась.

Шеркалов дал сигнал, и взвод, понимавший его с полуслова, мгновенно развернулся и принял боевой порядок. Разведчики, где бегом, где скорым шагом, двинулись к реке.

– Товарищ командир, смотрите, – показал Раевский. В стороне прихрамывая, шел гитлеровец. Был он без каски, но с винтовкой. Увидев разведчиков, он долго смотрел на них из-под ладони – мешало солнце, бившее в глаза. Наверное, он старался угадать, кого встретил – своих или русских; немцы тоже носили пятнистые маскировочные куртки и штаны, похожие на халаты разведчиков. Видимо, гитлеровцем овладело подозрение. Отступавшие не могли идти в таком порядке. Он быстро пригнулся и побежал, временами скрываясь среди высокой травы.

– Сейчас он прямо с ходу форсирует Лучесу! – засмеялся Раевский.

Густой лозняк скрыл разведчиков. Меж кустов, поблескивая, медленно струилась спокойная речка. Берега были крутые, высокие. Откуда-то неподалеку доносились беспокойные крики и чужой непонятный разговор.

– Слышите? Мост близко, – сказал Раевский. Сделав знак остальным обождать, он выдвинулся вперед, выглянул из-за кустов и тут же отпрянул. – Товарищ лейтенант, немцы отступают, через мост прут.

Глаза Шеркалова радостно сверкнули.

– Вперед! – подал он команду.

Не заботясь больше об осторожности, он бросился по частому лозняку напролом. За ним устремились остальные. Заросли кончились неожиданно. Разведчики увидели прямо перед собой залитую солнцем луговинку и целехонький мост. Его деревянный настил грохотал под ногами убегавших врагов.

Разведчики резанули по перилам моста из автоматов. Гитлеровцы, находившиеся на мосту, падали, бросая винтовки, прыгали через перила в воду. Те, что были на подходе, кинулись через реку вплавь.

– Группа захвата, вперед! – взмахнул автоматом Шеркалов.

Несколько разведчиков стремительно достигли моста и свалили замешкавшегося раненого гитлеровца, придавив его к настилу. Он смотрел безумными глазами и дрожал от страха. Захватив пленного, разведчики залегли у перил моста, перед мостом по кювету, прямо рядом с убитыми врагами, и открыли огонь. Чтобы дождаться на мосту генерала, надо было обороняться, не допустить к нему гитлеровцев.

– За Григорьева, за дружка! – закричал Раевский и, поднявшись в рост, полоснул из автомата по плывущим врагам, да сам попал на мушку вражескому пулеметчику... Он схватился за грудь и повалился ничком у перил. Булькнул и пропал под водой автомат, выпавший из его рук...

Защелкали разрывные пули, щепки полетели от перил. С того берега, не скупясь, били из пулемета, кричали на мосту гитлеровцы, попавшие между двух огней. Зло сощуривая глаза, по-деловому, сдержанно отвечали разведчики на огонь огнем. Знали: сейчас подойдет помощь. Первые танки с десантом подвалили к мосту.

– Наши!.. – закричали бойцы Шеркалова и приветственно замахали танкистам руками.

Автоматчики мигом скатились с брони, залегли у берега, и закипела, заклокотала автоматная скороговорка. Танки неторопливо, словно нащупывая хоботами орудий нужную цель, повернули башни и полыхнули огнем. Гром орудийных выстрелов прокатился над рекой, и сразу смолк пулеметчик врага. Пригибаясь, по мосту пробежали полковые автоматчики и скрылись в кустах на той стороне. Осторожно, как бы на ощупь, прошла на тот берег первая машина.

Скрипел и стонал мост под тяжестью железной громады, но выдержал, и тогда пошла вторая, третья, дробно застучала каблуками по настилу пехота, и уже не одиночки – поток войск хлынул через мост.

Стрельба ушла дальше, затерялась в густых перелесках на западном берегу Лучесы. У моста оставались только разведчики, ожидавшие генерала. Понурившись, они стояли, тесно сгрудившись; перед ними, на зеленой густой траве, лежал Раевский.

Кто-то тихо сказал: «Генерал», и все подобрались. Шеркалов скомандовал «смирно», бойцы выпрямились и застыли, а он четким шагом пошел навстречу генералу.

– Товарищ генерал, ваше приказание выполнено, пленный взят. Взвод понес потери... большую потерю, – поправился он.

– Не тяни! – нетерпеливо взглянул на него Кожановский.

– Товарищ генерал, погиб при выполнении задания Раевский!

Кожановский нахмурился, шагнул вперед и, отстранив с дороги лейтенанта, поспешно подошел к убитому. Раевский лежал вытянувшись, голубые тени залегли вокруг глаз. Пилотка с красной звездочкой лежала поверх сложенных на груди рук.

Вот он, весельчак, гармонист, лихой разведчик. Рука Кожановского медленно, невольно поднялась к козырьку фуражки. Одновременно с генералом обнажили головы разведчики, безмолвно прощаясь со своим товарищем.