Текст книги "Медвежий вал"

Автор книги: Владимир Клипель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

 Глава четвертая

– «Новая должность. А с чего начинать?» – задумавшись, Крутов медленно шел улицей.

Из переулка показался офицер. Прижимая к боку белый сверток, он куда-то бежал.

– Малышко!

– Крутов? Сколько лет, сколько зим!.. Где пропадал? Куда? – нимало не заботясь о том, успеет ли получить ответы, спрашивал офицер Крутова, подстраиваясь под его шаг.

– К вам назначили, в штаб...

– К нам? Кем? Тогда со мной, живо!

Не слушая возражений, он потащил Крутова за собой.

– Погоди, я еще обязанностей не узнал...

– Ерунда, узнаешь! Не боги горшки обжигают...

Старший лейтенант Малышко служил офицером разведки полка, и Крутов познакомился с ним давно, в бытность свою командиром роты. Маленький, верткий, он не знал уныния, и любой с ним разговор невольно сбивался на шутливые реплики. Не признавая внешней серьезности, он и к разведке относился со смешком, будто к легкому и пустяковому делу, и даже чуть-чуть бравировал этим. На круглом курносом лице всегда сияла улыбка, и задорный белый чубчик торчал из-под пилотки, сдвинутой на самый затылок. На измятых полевых погонах не хватало звездочек и виднелась темная полоса от ремня автомата. Поверх брюк были надеты широкие маскировочные штаны, заправленные в кирзовые сапоги.

Из оврага, к которому они шли, поднимался дым. Там, под широкими купами побуревших ив, у небольшой запруды топилась баня, какую нередко можно встретить по русским деревням от Смоленщины до Дальнего Востока, – неказистая, приземистая, с маленьким в одно стеклышко оконцем. Земляная крыша буйно заросла лебедой и полынью. В полуотворенную дверь тянул сизый дым, пошевеливая на бревнах густые хлопья давней сажи.

Возле баньки хлопотал Бушанов. Лицо его блестело от пота, глаза слезились: только что выбрасывал едко чадившие головни. Увидев офицеров, он затараторил:

– Ай, баня, джяксы! Мыться станешь – сало побежит!

С этими словами он схватил ведро воды и, размахнувшись, плеснул на очаг. От камней шибануло паром, пеплом, банным духом. Сбросив одежду у порога, офицеры, опасливо поеживаясь, юркнули в черную пасть баньки. На груде пышущих жаром булыжников стоял чан с горячей водой. Под ним еще курились угли. Баня топилась по-черному, поэтому все прокоптилось и потемнело.

Хороша деревенская банька! Поддав пару, Крутов забрался на полок повыше и стал работать веником, охая от нестерпимо жаркого, колеблемого при взмахах воздуха. Пот, смешиваясь с плавающим в воздухе пеплом, побежал по телу темными струйками. Эх, если бы в березовый, душистый веничек да догадались ввязать для запаху пучок полыни или какой другой травки! Но и так ничего, здорово!

– Сеня, будь другом, поддай еще!

– Смотри, расклеишься, тогда тебя и по чертежам, соберешь!

– Не горюй, чудак! Такое счастье раз в год бывает, неужто упускать!

– Тогда держись! – от ведра воды, выплеснутого на камни, пар и пепел взвились столбом, ударились в низкий потолок, настежь распахнули дверь. Малышко, притаившийся было на полу, стремглав вылетел за порог.

...«Перемирие» закончилось внезапно. Вечером прибежал связной:

– К полковнику! Вызывает!

Крутов пошел к Чернякову. За несколько часов облик избы изменился, в ней ничего не осталось «домашнего». В углу, возле порога, сидели телефонисты с аппаратами, а у приземистой русской печки попискивала рация. Радист, сосредоточенно уставясь на обшарканные кирпичи на припечке, работал ключом «на слух». Да и сам Черняков был уже не тот – в кителе, подтянутый, деловой. Он сидел спиной к окну, и скупой вечерний свет серебрил его седые виски. У стола, не облокачиваясь, сидел майор Еремеев в ватнике, с одутловатым и дряблым лицом. Глубокие морщины падали от крыльев широкого носа к унылым складкам в уголках рта. В армию он был взят из запаса, имел за плечами большой жизненный опыт и в полку командовал батальоном. Он не терпел смакования внешних признаков воинской дисциплины, но высоко ценил ее основное существо – подчинение твердому уставному порядку, сознательное отношение к выполнению своего долга.

– Если я дал задачу, – не раз говорил он, – я должен быть уверен, что она по силам человеку и будет хорошо выполнена. А как ее выполнить – дело другое. У каждого своя голова на плечах, пусть думает.

Казалось, он чувствовал себя распорядителем работ: каждого старался поставить с учетом прежней профессии, привычек, характера на такое место, где быстрее бы раскрывались его способности. Не всегда это удавалось сделать, но когда удавалось, – люди удивительно хорошо показывали себя. «Гражданка» проявлялась у него во всем и в первую очередь – в обращении. «Товарищи бойцы» были для него только в строю, а вне его – Петры Иванычи, Семенычи; провинившегося он не ставил «вертикально». чтобы лучше «снять стружку», а напирал на гражданскую сознательность, на совесть, что не мешало ему вгонять в пот какого-нибудь Тимофея Васильевича.

Сознавая, что военная служба для него вынужденное и временное занятие, он не стремился выслуживаться, обойти кого-нибудь, добиться каких-то особых преимуществ для себя.

– Все равно после войны мне в армии не быть, – говаривал он частенько.

Он добросовестно и заботливо относился к людям. Практическая сметка помогала расчетливо и по-хозяйски командовать батальоном. Черняков всегда был уверен, что кто-кто, а Еремеев не пошлет людей в бой не осмотревшись. Конечно, принято считать, что на войне храбрость и умение вовремя рискнуть – ценные качества командира, но только случай для проявления таких качеств выпадает очень редко, зато бережливость и осмотрительность требуются на каждом шагу.

Еремеев держал на коленях записную книжку с зажатым в ней карандашом и свернутую в гармошку карту.

Крутов доложил о своем приходе.

– Подходите ближе, – пригласил его Черняков. – Я вызвал вас по такому вопросу: дивизия Безуглова начала наступление на Лиозно. Мы должны сменить один из ее полков, чтобы она могла уплотнить свои боевые порядки. Этот полк ведет бой за Кулятино. Майор Еремеев ведет туда свой батальон, и вы пойдете с ним. К моему приходу уточните обстановку у соседей. Если понадобится, займитесь там кое-какими формальностями смены, но об этом скажет начальник штаба...

Становилось темно. Связисты зажгли лампу и поставили на стол. Черняков одобрительно кивнул головой, убавил фитиль – лампа стала коптить. Большие тени заколыхались по стенам. Скрипнув, распахнулась дверь, и в горницу вошел заместитель командира полка по политической части Кожевников – подполковник, человек лет сорока на вид.

– А-а, вот и комиссар, – сказал Черняков. – Генерал приказал в девять выступать.

Кожевников молча кивнул головой: «Хорошо», – и поздоровался с офицерами, задержав взгляд на Крутове.

– Будет помощником начальника штаба, – обронил Черняков. – Пойдет с Еремеевым.

Кожевников придвинул табуретку к столу и сел. Неторопливо снял пилотку, пригладил блестящие, как вороново крыло, волосы. Иронически снисходительная улыбка скользнула по лицу и затаилась в уголках губ.

Потомок забайкальских казаков, он унаследовал по материнской линии бесстрастный характер, лицо с бурятскими чертами – скуластое, с раскосыми глазами, а по отцовской – высокую, ладную, крепкую фигуру. Ремни полевого снаряжения охватывали его атлетические плечи. На гимнастерке поблескивали два ордена и золотистая ленточка – знак тяжелого ранения.

– У вас что-нибудь есть к офицерам? – спросил его Черняков. – У меня – все!

– Я бы попросил вас, товарищи офицеры, – сказал Кожевников, – чтобы вы довели до бойцов сегодняшнюю сводку Совинформбюро. Во-вторых, обратите их внимание на то, что мы первыми в дивизии вступаем в Белоруссию. На этой вот речушке, – он отыскал ее на карте и показал, – кончается Смоленская и начинается Витебская область. Расскажите, как ждет Белоруссия своих освободителей. Конечно, ночь не особенно благоприятная пора для партийной работы, но кто знает, будет ли для этого время днем...

... Батальон уже вытягивался из деревни, когда начальник штаба наконец отпустил Крутова. Осенние сумерки очень коротки, и едва солнце скрылось, как небо стало гаснуть и вскоре потемнело. Только над самым горизонтом пробивались зарева далеких пожаров. Тяжелой поступью, с шорохом, темной бесформенной массой ползла по дороге пехота. Крутов обогнал ротные колонны и пристроился к майору Еремееву, шедшему во главе батальона.

– Чертовски темная ночь, – пожаловался комбат. – Можно людей растерять!

– Не заснут – отдыхали...

– А я, брат, ждал тебя обратно на роту, – помолчав, сказал Еремеев. – Не везет мне на командиров. Назначил взводного – ранило, даже не успел к нему приглядеться. А теперь прислали из резерва, так себе – ни рыба ни мясо...

– Я хотел...

– Хотел, а не вернулся.

– Назначили, – ответил Крутов. – По мне, где ни служить, все равно на передовой...

– Э-э, не говори! В штабе не то что в роте. Как ни крути, а все подальше и на глазах у начальства. – Еремеев был настроен иронически, но Крутов не обратил на это внимания.

– Еще не знаю, как получится. Я легкой жизни не ищу...

Когда батальон подошел к месту назначения, начало светать. В сумерках вставали по сторонам силуэты кустов. На небольших пригорках догорали деревенские избы и сараи.

– Кулятино, что ли? – спросил Еремеев и полез в планшетку за картой.

– Оно самое. Белоруссия!

Чад плотной пеленой, будто одеялом, застилал низину. На пожарищах потрескивали головни, языки пламени лениво долизывали столбы и обрушившиеся стропила, смрадно дымилось слежалое сено, курился назем. На уцелевшей изгороди захлопал крыльями петух, дурным охрипшим голосом заорал «кукареку». Это было столь неожиданно и дико, что офицеры вздрогнули. Потом кто-то засмеялся и сказал:

– Куры целы, фриц торопился!

– Видать, припекло!..

Ни одна живая душа не встретила батальон, и Еремеев забеспокоился:

– Что-то я не вижу, кого мне здесь сменять.

– Ничего удивительного, наступают, ушли вперед. Поищем. А вот и Малышко идет, наверное, знает!

– В километре отсюда ведет бой за Мальково другая часть, а нужный нам полк должен быть левее, – сказал Малышко и махнул рукой в направлении Лиозно, откуда доносилась глухая частая стрельба. – Здесь я все обегал – нет. Придется там искать.

– Ну, бегать с батальоном я не буду, – возразил Еремеев.

– А я пойду. Надо присмотреть наблюдательный пункт, а то Черняков приедет – устроит мне «сабантуй»...

– Я с тобой! – решил Крутов.

– Найдете «соседа», сразу сообщайте, куда выходить, – попросил их Еремеев. – А я тем временем пощупаю, что тут впереди меня делается.

Крутов вслед за разведчиками поспешно спустился в низину. Под ногами чавкала грязь. На гати были следы людей и повозок.

– Наши прошли, – сказал Малышко и поднял с земли патрон от русской трехлинейки.

Повстречавшийся боец сообщил, что видел невдалеке командира дивизии генерала Безуглова с офицерами. На первой же возвышенности Крутов увидел бойцов, роющих окопы, и качающийся прут антенны. У рации с картой в руке сидел генерал, в кожанке с полевыми погонами и в фуражке с красным околышем. Суровое, словно наспех вылепленное лицо генерала было хмуро. Резкие складки лежали меж бровей и по сторонам упрямо сжатого рта. Крутов обратился к генералу.

– Где вы пропадали до сих пор? – загремел командир дивизии. – Мои дерутся уже у Лиозно, а я вынужден держать полк Томина в стороне, ожидая вас. Вы смотрите, вот мои уже где!

Постукивая пальцем по карте, он показал Крутову обстановку. Красные полукружья наступающих частей, стремясь охватить Лиозно, упирались в большак.

– Товарищ генерал, вас вызывают, – подал ему наушники радист.

– Что, ты уже на большаке? Перехватили? – зычным, как труба, голосом спрашивал кого-то генерал.

«Ну и голосище же у него», – с удивлением подумал Крутов и переглянулся с Малышко.

– Давай, давай, нажимай южнее! Я тебя сейчас подкреплю. Смелей действуй! Что тебе «сосед», плюнь на него! Твое дело – вперед! Понял? – приказывал генерал без обычных в разговоре по рации «Как поняли? Прием!» – Ну-ка, моего начальника артиллерии!

– Товарищ полковник, к генералу!

– Полковника к генералу! – с готовностью подхватило несколько голосов.

Неподалеку из щели вылез полковник и рысцой затрусил к «хозяину».

– Левый полк оседлал большак у Лиозно, жмет противника к железной дороге. Подбрось туда пару батарей на прямую. Пусть идут следом и чтоб с большака ни шагу! – приказал ему Безуглов. – Да стань ты по-человечески, не тянись! Скажи, что твои делают?

– Запрашиваю, – уклонился от ответа полковник.

– Значит, не знаешь. Иди! – досадливо махнул рукой Безуглов. Он не мог быть без движения и тут же ткнул под бок телефониста: – Ну-ка, Томина! – Едва взяв трубку, он сразу заговорил о деле: – Эй, Томин, это я! Как твои, не подвигаются? Что, с кем говоришь? А вот я сейчас приду, узнаешь сразу... Узнал? То-то! Ты почему не организовал встречу «соседа»? Приказывал?.. А кто за тебя проверять должен, я? Так накажи кого следует! А теперь слушай: посылаю к тебе «соседа», заканчивай побыстрей с ними «работу» и выходи на Боровню.

– Ему же надо на Городок, – подсказал генералу майор-оперативник, прислушивавшийся к разговору.

– Что ему делать в Городке? Из Боровни он двинет на Черноручье!

– Но это в чужой полосе. Смотрите!

– Что ты мне тычешь в нос эту бумажку? – отстранил карту генерал. – Раз я впереди, тут я царь и бог и мне не до антимоний. Всякие разграничительные линии для тех, кто сзади, чтоб не толпились... Понял? А я воюю, и если пошло на левом фланге, давай сюда все!

Офицер связи повел Крутова и Малышко в полк Томина.

– Эй, офицер! – закричал вдогонку генерал. – Будешь вести свой батальон, веди с умом. В Мальково и на двести один – противник!

– Благодарю вас, учту, – ответил Крутов.

– Ты что, уже генералам благодарности раздаешь? Есть, а не благодарю!

– Есть! – щелкнув каблуками, ответил Крутов. Ему понравился энергичный горластый командир дивизии. – Видно, не цацкается со своими? – спросил он офицера связи.

– Ого, дает жизни. Не заржавеешь!

– С чудаковатинкой генерал!

– Не без этого, – горячо заговорил офицер связи о своем генерале. – Бойцы любят его. А почему? Да потому, что на войне и так тяжело, иной раз хоть волком вой, а если еще начальство такое, что не пошутит, ни участливого слова не найдет, то и шевельнется порой думка: а считают ли меня за человека, или я только активный штык? Каждый хороший генерал должен быть с чудаковатинкой!

– Значит, умный генерал, хорошо знающий военное дело, но без чудачества – не является хорошим? – весело осведомился Крутов у своего спутника.

Офицер связи пожал плечами, обиженно покосился на улыбку Крутова и заговорил убежденно:

– Узкий специалист – не больше. Пусть работает в штабе. Если он не может или не хочет найти для нашего брата теплого словечка, когда нам трудно, так он не совсем и умный.

Крутов покачал головой. Впрочем, спорить было некогда: они подходили к расположению Томина.

Подполковник Томин – довольно моложавый на вид, с худощавым интеллигентным лицом и близоруко прищуренными глазами – встретил офицеров запросто, как давно знакомых.

– Заходите ко мне в щель, а то тут иногда постреливают, – пригласил он их.

В самом деле, кустарники, окружавшие наблюдательный пункт, иссеченные пулями и осколками, не представляли надежного укрытия.

– Видно, недалеко? – кивнул в сторону противника Крутов.

– Полюбопытствуйте, – предложил Томин, уступая им место у стереотрубы. – Близок, будь он неладен!

К тому времени, как офицеры вернулись в батальон, туда подъехал на лошади Черняков.

– Ведите, показывайте! – приказал он им.

Отдав поводья ординарцу, он пошел за ними на возвышенность. Вдали раскинулась деревня Мальково; к ее южной окраине примыкала березовая роща. Среди домов взметывались клубки дыма, и тяжелый гул, забивая клокотание пулеметов, докатывался до офицеров.

– Соседи воюют! – сказал Крутов. – Как раз перед самой рощей лежат.

Черняков поморщился и, резко обернувшись к Еремееву, упрекнул:

– Видите, что сменяемая часть ушла вперед, чего было сидеть и ждать? Надо было идти следом, искать!

Еремеев пожал плечами.

– Как теперь туда поведете батальон? – продолжал Черняков. – Место совершенно открытое... Не представляю...

Справа, развернувшись цепью, вышло стрелковое подразделение.

– Чьи это? – спросил Черняков.

– Нашей дивизии – Коротухина!

Из-за Мальково донесся отдаленный грохот батарей, воздух засвистел, застонал, и вблизи цепи выросли черные султаны разрывов. Бойцы залегли, а потом стали бегом возвращаться в рощу.

При одной мысли попасть под такой огонь Крутов поежился и зябко повел плечами. Еремееву тоже было не по себе.

– Выводите! – сердито приказал Черняков и, хотя офицеры ни словом не возразили, повторил гневно: – Выводите! Не могу же я отменить наступление, если оно уже началось. Не вправе! Вы это понимаете?

– Вот дела, Павел Иванович! – тяжело вздохнул Еремеев, когда остался наедине с Крутовым. – Ну куда тут сунешься с батальоном, когда ни кусточка, ни ровочка. Все как на ладони, а приказ... Мы привыкли: устал – жалко, ногу натер – жалко, а когда по башке осколком стукнет, тогда как?

...Вскоре из Кулятино, в обход открытого поля, болотом пошла цепочка людей. Заговорила вражеская батарея. Было страшно за идущих, когда снаряды взметывали фонтаны грязи поблизости от них. Но движение продолжалось.

Передние уже исчезли в кустарниках по другую сторону болота, когда в Кулятино появилось несколько всадников. Впереди, на вороном коне, ехал Дыбачевский. Он сидел в седле ловко, как влитый, приосанившись, и беспокоил жеребца шпорой. Тот горячился, по-лебединому выгибал шею и часто перебирал тонкими ногами в забрызганных грязью белых «чулках».

– Вот не вовремя поднесло, – тоскливо сказал Еремеев. Он одернул телогрейку, выбившуюся из-под ремня, и пошел докладывать.

– Что за крестный ход в Курской губернии? – иронически воскликнул Дыбачевский.

– Вывожу батальон на исходное! – громко отрапортовал Еремеев.

Уставив руки в бока и чуть откинувшись в седле, Дыбачевский расхохотался:

– Ох, этот Черняков! Ручаюсь, что завтра получу докладную о новых боевых порядках!

Вторя генералу, расхохотались и его спутники. Особенно заразительно залился смехом краснощекий подполковник, сидевший на резвой каурой лошадке. Крутов неприязненно взглянул на него: «Гогочет, ровно гусь на проталине, а чего?»

– Коротухин, а где твои? – обернулся генерал к подполковнику. Тот сразу, будто поперхнулся смехом, умолк и, выдвинувшись чуть вперед, бойко ответил:

– Наступают! Только что доложили.

– Веди, посмотрим, – распорядился генерал и, не взглянув больше на Еремеева, все еще стоявшего вытянувшись, спрыгнул с лошади.

К полудню все подразделения сменяемого полка вышли из боя, и Томин зашел проститься к Чернякову.

– Счастливо вам воевать! – сказал он. – Наши уже в Лиозно, очистили половину города. Вы тут не засиживайтесь, нажимайте, тогда и там веселей пойдет.

– Сейчас подойдет еще один мой батальон и я атакую, – заверил его Черняков.

Однако Дыбачевский не дал согласия на атаку.

– Пусть подтянется все хозяйство Коротухина, тогда ударим одновременно!

– Но противник вот-вот отойдет!

– Никуда он не денется, – самоуверенно сказал генерал. – Жди, когда прикажу!

Над Лиозно поднялись в небо темные столбы дыма, взметнулись языки пламени. Донеслись протяжный скрип, вой, а потом и тяжкие бомбовые удары реактивных метательных снарядов «М-40».

– У Безуглова, – прислушавшись, сказал Крутов. – По нему бьют...

– Товарищ полковник! – закричал наблюдатель.– Противник отходит!

Черняков проворно подскочил к стереотрубе, глянул и, крикнув: «Хозяина!», – схватился за телефонную трубку.

– У меня отходят!

Дыбачевский долго молчал, наконец произнес:

– Начинай!

Стрелковые роты, преследуя отступающего противника, вскоре скрылись из поля зрения, и Черняков свернул свой командный пункт. Полк выходил на одну линию с наступающей дивизией Безуглова. На большаке Лиозно –  Сураж Черняков остановился, чтобы информировать генерала.

– Одиннадцатого! – приказал он радисту.

Дыбачевский был недоволен:

– Чего же ты копаешься? На словах закоперщик, а как до дела, так пусть другие впереди? Ведь Коротухин уже давно на большаке сидит. Давно сидит... Сейчас докладывал. Как поняли? Прием!..

– Понял вас, понял... Не знаю, когда он успел, ему было дальше, чем мне. Прием!..

– Я тоже не знаю, – насмешливо сказал Дыбачевский. – Вероятно, кроме желания бить врага, надо еще уметь это делать. Уметь... Поняли?

Черняков был озадачен и расстроен. Разговор по радио слушает вся дивизия, чтобы быть в «курсе». Это в порядке вещей.

Сумрачный, он отошел от рации, и то, что увидел, поразило его, как громом. У обочины дороги среди кустов лежали чьи-то разведчики. Над рацией у них еще торчал прут антенны.

– Откуда? – все еще не веря себе, спросил Черняков. Офицер встал и, застегивая планшетку с картой, доложил:

– Пешая разведка Коротухина!

– Возмутительно! – Черняков крутнулся на каблуках и побежал к своему радисту.

– Товарищ одиннадцатый! – закричал он, когда генерал отозвался. – Вас нагло обманывают. Рядом со мной пять «мальчиков» Коротухина влезли в чужую полосу, а докладывают вам, что на большаке все «хозяйство». Как это назвать? Прием! – Черняков тяжело дышал.

– Понял вас хорошо. Мне, кто бы ни вышел, все равно, – ответил генерал. – Разберитесь сами. Не теряйте из виду противника...

Черняков долго не мог успокоиться, крупными шагами мерил обочину дороги взад-вперед. Он был не на шутку обижен: его люди были сегодня первыми, а Коротухин обманом забрал у них эту заслугу.