Текст книги "Медвежий вал"

Автор книги: Владимир Клипель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Семенов записал и спросил:

– Срок?

– Чем быстрее вы ее подготовите, тем лучше. У нас накопилось много жизненно важных для нас вопросов, которые нельзя дальше решать в одиночку. Пусть люди выскажутся, поделятся опытом, потому что я тоже могу ошибиться. У вас есть что-нибудь ко мне?

– Рапорт начальника разведотдела, – сказал Семенов, – о неправильном использовании разведчиков.

– Решение подготовлено? – спросил Березин, бегло просматривая рапорт.

– Так точно: предупредить Кожановского о неполном служебном соответствии, – сказал Семенов и подал Березину другой документ – проект приказа.

Березин крупно, с нажимом вывел свою подпись и передал приказ Бойченко.

– Людей надо учить, иначе уроки забываются.

– Ну и нам, разумеется, тоже надо учиться... Самим! – И Бойченко тоже подписал приказ.

Березин остановился над картой, лежавшей на столе у Семенова. Линия фронта огибала Витебск. Почти на две трети окружность была уже проложена вокруг города, но Витебский укрепленный район еще оставался как краеугольный бастион Медвежьего вала. Гитлеровцы еще беспрепятственно питались по двум артериям – шоссейным дорогам, убегавшим в глубь Белоруссии на запад и юго-запад от Витебска.

Бойченко неслышно встал рядом с Березиным, побарабанил пальцами по столу, со вздохом сказав:

– Витебск, Витебск, скильки ще життя визьмешь ты за себе?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Весна под Витебском пришла ранняя, в неделю согнала снега с холмов и равнин. По оврагам бурлила и клокотала вода, размывала глинистые берега, отваливала землю пластами и, разжевав, гнала ее в почерневшую, разбухшую, но еще покрытую льдом Западную Двину.

Ночами легкий морозец прихватывал землю, но сил намертво сковать ручьи уже не хватало. Под напором вешних вод глухо ворочалась река, потом враз приподняла, оторвала льды от берегов и, ломая, сталкивая на поворотах, нагромождая друг на друга, помчала их к морю.

Как-то сразу, незаметно для глаза, посвежела зелень хвойных лесов, разомлели от тепла развесистые дубы и липы, опустила к земле тонкие ветви-руки с налитыми темными сережками береза. Спорили из-за гнезд грачи, и веселый гомон стоял в воздухе.

Смело, широко шагала по земле весна. Радовала каждого человека и огорчала. Огорчала заботами, враз навалившимися на бойцов. Оползали и заплывали грязью окопы. Это еще куда ни шло – без работы все равно не сидеть в обороне, но вот беда – негде отдохнуть бойцу, потому что и в блиндаже «плачут» стены, течет с потолка и такой сыростью веет – век бы не заходил в него.

На всем фронте перед Витебском установилось затишье. Много забот в это время бойцу-пехотинцу: то воду отлить, то жердочки в траншее настлать, то подкрепить стенку окопа там, где начинает сильно сползать бруствер. Тут не до стрельбы по отдельному гитлеровцу, который вдруг вылезет из окопа и пойдет куда-нибудь в тыл.

– Фриц? Провались он!..

Артиллеристы и те старались в драку не ввязываться. Из-за распутицы снаряды приходилось подтаскивать к фронту чуть ли не на руках. Изредка громыхнет где-нибудь орудие – и опять тишина. Хорошая весенняя тишина, когда радуется человек каждой набухающей почке, а вместе с радостью заползает в грудь какая-то непонятная тоска, и не знаешь сам, как от нее избавиться.

Крутов, не торопясь, шагал полем на передовую. От дороги катился несмолкаемый гул тягачей и машин.

Увязая по самые колеса, волнами разгоняя грязь, тяжело колыхались дальнобойные длинноствольные пушки, короткорылые гаубицы, противотанковые орудия разных калибров, а за ними машины с расчетами и боеприпасами, и все это шло к большаку – от соседней армии.

«Какая все-таки силища!» – невольно залюбовался Крутов. Части были незнакомые, и он, постояв минуту, отправился в батальон. Оказалось, не он один любовался. Из кустарника вышел сержант Бабенко с охапкой хвороста на плечах и остановился, поджидая Крутова.

– Не к нам ли, товарищ капитан?

– А куда же еще? Надо посмотреть, не утонули ли вы там.

– К тому идет! Комбат приказал все траншеи хворостом оплести, чтобы не заваливались. Пусть, говорит, хоть вплавь по окопу, а чтобы было где защищаться. Вода побыла и уйдет, а траншеи должны оставаться целехоньки...

– Почему сам хворост носишь? Ты же теперь начальство... Разве послать некого? – поинтересовался Крутов.

– По правде – так и некого!

Бабенко подбросил на плече вязанку и пошел рядом.

– На месте стоишь, так и не замечаешь, что за сила вокруг тебя, а как тронутся, так просто диву даешься. С неделю день и ночь шум на дороге, все идут, а конца не видно.

– Перегруппировка, наверное... – пожал плечами Крутов.

– Мы тоже так думаем, не иначе как где-нибудь немца шибануть собрались! У нас некоторые даже выходили на дорогу, интересовались, куда идут, зачем?.. Ну, известно, ничего определенного не скажут, но слух идет... – сержант понизил голос: – Только вы уж не смейтесь, потому что это вроде сказки, а в ней кое для кого быль... Говорят, что теперь и мы должны наперед выходить. Сами подумайте, на юге к границе вышли, за Ковель дерутся, на севере против нашего тоже вперед продвинулись. Один наш фронт никак ни с места. Что же, мы, выходит, хуже всех? Сколько раз начинали наступать с тех пор, как под Витебск пришли...

– С осени пять раз...

– Вот видите! А Витебск и Орша как были, так и остались под немцем. Что-то тут неладно! Посмотрел наш Главнокомандующий, посмотрел, да и послал своих маршалов. Поезжайте, мол, разузнайте, что да почему. Сели они на самолет и сюда, на наш Западный фронт, как снег на голову, и сразу к командующему: «А ну-ка, отчитайся о своих делах, расскажи, как наступал, да почему до сих пор врага не осилил?» Командующий отвечает, что, дескать, наступали несколько раз и фронт прорывали, а не можем продвинуться как следует по причине превосходства сил, которые здесь против нас Гитлер держит. Вот, мол, посмотрите наши карты, планы, поинтересуйтесь сами, да целую вязанку бумаг-то разных бух на стол...

Ну, у маршалов тоже глаз наметанный, сразу видят, где и что. Посмотрели они две-три для интересу и отложили в сторону.

«Не станем, – говорят, – время зря тратить, в бумагах рыться. Нас тоже дела ждут, и рассусоливать некогда. Только должны мы сказать, что людей тебе давали, танки давали, орудия и все прочее тоже не меньше, чем другим, а надежду ты не оправдал. Задачи войскам для начала ставишь правильно, видно, что военную науку знаешь, да не все еще постиг. Русского замаху в тебе не хватает! Ты вроде не доверяешь нашему солдату, не понимаешь, чем он дышит... За это, – говорят, – мы тебя извиняем: этому ни в одной академии не учат, нужно, чтобы это тебе папа с мамой вот сюда вложили!» – сержант похлопал себя рукой по груди.

– Здорово, – рассмеялся Крутов. – Ну и что ж дальше?

– А дальше? Сели они на самолет да в тот же день обратно улетели. Только командовать фронтом тому генералу больше не пришлось, послали его в тыл войска обучать, а на его место другого человека поставили, способного. Ходят теперь слухи, что, как только Черняховский на своем новом месте оглядится, должны мы фашиста здорово трепануть, так, чтобы из него пух и перья посыпались.

Крутов с любопытством взглянул на Бабенко. Сержант как сержант: шинелька на нем за зиму замызгалась, шапка с подпалиной, сам давненько не брит, но лицо круглое, добродушное.

– Ты, наверное, первый сказочник по деревне был?

– Куда там первый! – рассмеялся Бабенко. – Я и в деревне-то не жил. Так, за что купил, за то и продаю, разве заусеницы немного посбивал.

– Ну, как рота, собирается?

– Да как вам сказать, – пожал плечами Бабенко. – Здорово нас тогда распотрошили, так что и собирать почти некого. Конечно, командир – лейтенант Бесхлебный – вернулся, Мазур, еще два-три человека...

– О Кудре не слыхать?

– Нет, как увезли тогда в госпиталь, так ни слуху ни духу...

Комбат Еремеев находился в своем блиндаже. На Крутова с порога пахнуло сыростью.

– Как вы тут сидите? Хоть бы дверь открывали, проветривали!

Еремеев усмехнулся:

– У меня еще благодать, на стол не течет!

– Конечно, плащ-палатку подвесил, так не течет, а только каплет.

– С бумагами, брат, беда. Нигде приткнуться не могу, хоть на коленках канцелярию заводи, а вам подавай разные сводки, и никаких гвоздей... Да, знаешь, Кудря-то, оказывается, жив!

– Что ты говоришь? А мы только что про него вспоминали!

Еремеев достал из сумки письмо-треугольничек.

– Открутился от смерти. Старый-старый, а цепкий, В Омске. Поклонов всем кучу передает, говорит, жив буду, в лепешку разобьюсь, а вернусь в батальон...

– Еще бы! Тут у него сын лежит, крепкая зацепка.

– Вот за него он и хлопочет: как да где схоронен, да отмечена ли могилка? Надо будет письмо Бесхлебному передать, пусть из роты тоже напишут. А ты куда?

– Пойду по твоему «хозяйству» пройдусь.

– Иди без меня, – сказал Еремеев. – Только переобулся, не хочу второй раз ноги мочить. Что не так, скажешь...

Зазуммерил телефон, Еремеев, не торопясь, снял трубку:

– Слушаю!.. Крутов, тебя вызывают!

– Бегом к Чернякову! – коротко, без объяснений, передал начальник штаба.

Никогда еще с такой поспешностью не вызывали Крутова. Значит, что-то серьезное. Не мешкая, покинул он блиндаж и побежал обратно к штабу полка.

Перед блиндажами, в кустах, стояло несколько легковых машин. Крутов стремительно влетел к командиру полка и, не разобравшись в лицах со свету, начал докладывать:

– Товарищ полковник... – Только тут заметил у сидящих золотые погоны с крупными звездами, осекся и к ним: – Разрешите обратиться к полковнику?

Черняков сам встал ему навстречу:

– Поведешь генералов по подразделениям!

Никогда не видели окопы под Витебском столько начальства. Крутов повел двух генералов, Малышко – полковников, в тылы направились интенданты, на батареи – артиллеристы.

Генералы приказали, минуя комбата, сразу вести их в роты. Не поморщившись, следом за Крутовым, они шагнули в окопную грязь. Захлюпало под ногами, забулькало. Быстро измазались о глинистые бока окопов, но интересовались всем:

– Почему грязи много?

– Почему жердей не настлали в окопах?

– Почему пост так далеко один от другого?

Что ответишь на эти вопросы? Нет людей, не хватает рук! Бойцы с удивлением смотрели на генералов: какая нужда загнала их в окопы в такую пору? Однако не терялись, четко докладывали:

– Боец такой-то роты!..

Выскочил из блиндажика командир взвода, отрапортовал.

– Оборону держишь? – улыбался здоровый, краснощекий генерал, глядя на вытянувшегося лейтенанта, серого, затертого глиной.

– Держу! – твердо ответил лейтенант.

– Какой фронт взвода?

– Четыреста пятьдесят метров!

– Молодец! Сколько постов?

– Один. Ночью – три.

– Показывай, где живете.

Молча прошел лейтенант к блиндажу, отворил дверь:

– Прошу!

Согнувшись, протиснулись генералы в блиндаж, присели на земляные нары, застланные хвойными ветками, огляделись.

– Давай сюда людей, показывай!

– Двое на посту стоят, троих отправил за хворостом, один ушел за обедом. Больше нет никого, – перечислил лейтенант.

– Ты что, смеешься? – поднял брови генерал. – Какая это оборона без людей?

– Сколько есть, – пожал плечами лейтенант. – Все в расходе, на посту. Если прикажете собрать – соберу!

– Тут, видно, оборона на честном слове держится, – с усмешкой заметил другой генерал, уже седой. – Пожелай немцы, так и в плен заберут всех, кто остался.

Словно оправдываясь, лейтенант стал перечислять:

– Снайпера, санитара, химинструктора на переподготовку взяли? Взяли! На сборы агитаторов трех человек отпустил? Отпустил. Вот и взвод. С остальными в окопах сижу.

– Правильно, – подтвердил Крутов, – были такие распоряжения из дивизии – отправить на сборы!

Генерал продолжал расспрашивать:

– А если противник вздумает напасть?

– Не нападет. Смотрят за ним хорошо, сигналы есть, сразу огонь можно вызвать.

– А ну, пойдем, проверим!

Когда вышли из блиндажа, генерал указал на кустарники в нейтральной полосе:

– Оттуда выскочила вражеская разведка, обороняйся!

Командир взвода не раздумывал: красная ракета, описав большую дугу, ударилась о землю перед кустами. Сразу же деловито застучал станковый пулемет, а потом издали донеслись хлопки минометных выстрелов, и перед самой траншеей взбили землю несколько разрывов. Лейтенант поднял к плечу автомат:

– Мне-то огонь вести, или так поверите?

– Не надо, – махнул рукой генерал, – верим! Давай отбой тревоге!

До вечера ходили генералы по передовой. Они проявляли интерес ко всему, пробовали суп, заставили бойцов разуваться и показывать портянки, осматривали оружие, а двоим даже приказали раздеться и снять рубашки на предмет известной формы двадцать, о которой ходило по армии множество шуток.

Так же внезапно, как и приехало, начальство покинуло передовую.

Гудел, как разворошенный улей, полк. Перешептывались бойцы, посмеивались над теми, кто почему-либо растерялся, сробел перед генералами; вели меж собой разговор и офицеры, и все сходились на одном: что-то будет!

В штабе армии – атмосфера некоторого беспокойства. Два дня живет у Березина генерал-полковник Черняховский – новый командующий фронтом. В это время большая группа генералов и старших офицеров – очень ответственная комиссия – обследует состояние обороны в войсках. К концу третьего дня было назначено расширенное заседание Военного совета фронта.

В одном из самых просторных блиндажей стали собираться подъезжавшие командиры соединений и бригад.

Прошли и сели за стол, накрытый красным сатином, Березин и Бойченко. Через несколько минут вошел Черняховский.

– Прошу садиться, – тихо сказал командующий, окидывая взором десятки лиц, напряженных, выжидающих. – Расширенное заседание Военного совета фронта считаю открытым!

Первыми докладывали генералы из штаба фронта, проверявшие состояние войск.

Березин, слушая результаты обследования, непроизвольно вычерчивал карандашом виньетку, Наращивал вокруг нее узор за узором до тех пор, пока не образовалось темное пятно. С досадой отодвинул от себя листок и стал вслушиваться. Разве он сам не знает, что делается сейчас в армии? Его больше всего тревожило, как посмотрит на все происходящее под Витебском новый командующий – Черняховский? Будет ли возможность командовать армией с прежней полной уверенностью, или начнут опекать, подсказывать, вмешиваться кстати и некстати?

Взятие Витебска для Березина стало в какой-то мере вопросом чести. Командующий созданным Третьим Белорусским фронтом молод, хотя и носит погоны генерал-полковника. Он гораздо моложе, чем многие из подчиненных Березину генералов – командиров дивизий. Пока что он официально сух и сдержан, но как он дальше поведет себя?

День назад Березин открыто высказал ему свои взгляды на положение под Витебском, изложил свой план на будущее, хотел узнать мнение Черняховского, но тот прищурил темно-карие глаза, поправил волосы, густыми прядями свисавшие над упрямо сведенными бровями, и произнес:

– Рано еще говорить об этом. Другие задачи пока перед нами. Ставка ждет от нас прочной, надежной обороны!

Березин понял: время для такого разговора еще не пришло, и сейчас беспокоился. Слишком близок стал ему Витебск, он не мог равнодушно думать о том, кто будет брать город – он или другой. Речь шла не просто о том, какой армией командовать, – речь шла о доверии...

Березин вновь вслушался:

– У генерала Дыбачевского совершенно ненормальное положение с обороной. Один командир взвода держит фронт в полкилометра, а людей своих разослал за обедом, за хворостом, на различные сборы...

– У генерала Квашина на ответственные участки обороны пищу бойцам доставляют раз в день и то остывшую, потерявшую вкус...

Березин недовольно глянул на Дыбачевского, Квашина, подумал и стал делать записи в блокноте.

А Черняховский, выслушав поверяющих, вышел вперед и начал задавать вопросы:

– Какая норма раскладки продуктов у вас, товарищ Квашин? Меню на сегодня... Что, не интересовались?

– Как вы мыслите себе организацию системы заградительного огня в обороне, товарищ Дыбачевский?

– Какое количество обуви требует срочного ремонта, сколько нужно новой, товарищ начальник тыла?

– Доложите, товарищ начальник инженерной службы, как обеспечены ваши минные поля огневым прикрытием на важнейших направлениях?

Несколько своеобразный способ знакомства Черняховского с командирами дивизий и армейскими начальниками многих застал врасплох. Один за другим поднимались генералы и полковники и, не сумев твердо ответить на заданные вопросы, садились под ироническими взглядами окружающих... Кто мог подумать, что командующий фронтом станет спрашивать о мелочах? Каждый из них привез пачку бумаг и карт с самыми обстоятельными докладами по всем вопросам состояния обороны, а тут вдруг – меню на сегодня?!

Разве думал Квашин, что его спросят, сколько крупы положено бойцу и каким количеством овощей она может быть заменена? Все это шло через интенданта, а он занимался более сложными и ответственными, на его, взгляд, делами. Недоуменно пожав плечами, постоял и сел с покрасневшим лицом генерал – начальник тыла, продолжая прижимать пухлую папку с тысячью справок самого различного характера: сколько на каких складах бензина, лигроина, муки, соли, махорки, патронов, мин, снарядов.

А сколько рванья скопилось на складах? Так кому это будет интересно...

Генералам казалось, что эти вопросы случайно выпали из поля их зрения. Но совершенно иного мнения придерживался на этот счет Березин. Он сразу понял, что Черняховский умело нащупал слабые места командиров дивизий и начальников служб, и указал им на них. Знать любое дело в общих чертах нетрудно. Общие истины преподносятся в школах, академиях в готовом виде. Детали познаются и осваиваются кропотливым трудом, практикой, ежедневными заботами.

Не случайно плохо питаются бойцы в боевом охранении у Квашина: именно меню-раскладку он и не знает. Это потому, что заботы о питании бойцов он перепоручил своим снабженцам, начальнику тыла, а это ли не первейшая забота командира дивизии? Посмотрев один раз меню-раскладку, нехитро и забыть ее, порядок замены одних продуктов другими, равными по калорийности, трудно удержать в памяти, но, если командир ежедневно думает об удовлетворении потребностей бойцов и офицеров, он запомнит все нормы до грамма.

Начальнику инженерной службы трудно доложить даже на отдельном примере о прикрытии минных полей огнем стрелкового оружия потому, что все эти поля для него только овалы и прямоугольники, испещренные красными точками. Другое дело, если бы он знал о них не по схемам дивизионных инженеров, а осмотрел хотя бы некоторые из полей. Он бы увидел, что многие не прикрыты не только огнем, даже землей. Мины, уложенные зимой в расчете на снеговое покрытие, теперь стали видимы. Их пора переставить, замаскировать заново.

Начальнику тыла нехитро привезти с собой папку со справками, потому что на него работает целый штаб. К тому же гораздо легче считать новое. Новое считает даже нерадивый, а вот заботу о рваном ботинке проявит только рачительный хозяин, который дорожит народной копейкой. Он подберет эти рваные ботинки, прикинет так и эдак, а в случае нужды использует один для ремонта двух других. «Не случайно, – вспомнил Березин, – на подпись приносили завышенные заявки на снаряжение. Вернул и еще верну дважды. Заставлю организовать ремонт белья, обуви, одежды своими силами. Пока стоим в обороне, это вполне возможно...

Он не спеша записывал все необходимое, что нужно было исполнить в дальнейшем, в порядке текущей работы, чтобы не пришлось больше краснеть за своих подчиненных.

– Ну, что ж, я считаю, что наше первое знакомство состоялось, – сказал Черняховский.

По блиндажу, как порыв ветра, пронесся вздох облегчения.

Заложив одну руку за борт кителя, Черняховский другой вновь поправил волосы и обратился к генералам и офицерам:

– Под вашим началом тысячи людей, судьбу которых вверила вам страна. Вы уже не просто начальники, вы – мужи, облеченные большим и почетным доверием народа. Вникайте во все самые мельчайшие детали жизни своих частей, знайте все сами, не полагаясь на справки. Плох тот командир, который не знает меню – не знает, что будут есть сегодня бойцы. Разве зазорно нам всем интересоваться этим? О ком, как не о бойце, сержантах, офицерах, стоящих в окопах, должна быть наша неослабная повседневная забота? Они – острие меча, направленного в грудь врага, они тот щит, которым заслонен народ от вражеского нашествия. Вы должны это понимать. Благодаря успехам наших южных фронтов сложилась такая обстановка, что именно мы стоим и обороняемся на самых близких подступах к Москве. Страна ждет от нас надежной и прочной защиты, которая гарантировала бы нашу столицу от всяких случайностей. Требую от вас создания глубокой эшелонированной обороны, прочной во всех отношениях. Создавайте продуманную систему заградительного огня стрелкового оружия с высокой плотностью. Непрестанно совершенствуйте фортификацию. Пределом может быть такая насыщенность оборонительной полосы траншеями и окопами, которая позволила бы на участке одного полка ввести полностью укомплектованную дивизию, а на место дивизии – корпус.

Генералы переглянулись: речь про оборону, но даже самому недогадливому ясно, что говорится о подготовке к большому наступлению. Они удвоили внимание.

– Сближайтесь с противником везде, где позволяет местность. Единственное, что я сейчас запрещаю вам, – мелкие, бесцельные стычки, которые скорее ослабляют нас, чем приносят пользу. Мы безусловно будем улучшать наши позиции, но проводить боевые действия надо в иных, чем некоторые предполагают, масштабах. Еще один важный участок, к которому я хочу привлечь ваше внимание, – учеба. Надо смелей выводить части в резерв и настойчиво обучать их действию большими массами в тесном содружестве с другими родами войск. О порядке учений вы получите указания от вашего командующего.

Вечером, в беседе с глазу на глаз, Черняховский предложил Березину, маскируясь усиленными оборонительными работами, готовить плацдарм на левом крыле армии для будущего большого наступления.

«Значит, будет так, как я предполагал, – думал Березин. – Значит, не напрасно армия отвоевала плацдарм на Лучесе в февральских боях, не напрасен выношенный в мыслях план будущего удара!»

Березина словно подменили. Он вновь обрел инициативу, уверенность. Едва закрылась дверь за Черняховским, он стал вызывать своих генералов. Стремительно расхаживая по блиндажу, Березин диктовал предварительные распоряжения начальнику штаба, начальникам служб и отделов, и не было в эту ночь офицера штаба, которого не затронули бы в какой-то мере его распоряжения.