Текст книги "Сталь и шлак"
Автор книги: Владимир Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
4
Возвратясь с электростанции в свою квартиру, Крайнев долго лежал в состоянии полного изнеможения.
Постепенно силы вернулись к нему, но вместе с ними пришло и сознание ужаса всего случившегося: станция не взорвана, он у немцев.
Крайнев поднялся с дивана, пошарил в карманах, нашел спички, зажег лампу, огляделся. Все было на своем месте: и шкаф с книгами, любовно собранными в течение многих лет, и стол, на котором лежал незаконченный проект. На диване валялся халат Ирины. На миг вспыхнула мысль о жене и тут же погасла. Это был его кабинет. Но каким жутким показалось ему пребывание в этой ставшей ему чужой комнате! Жизнь, складывавшаяся годами, сломалась в одно мгновение.
Его взгляд остановился на большой, очень удачной фотографии Вадимки. Глаза ребенка смотрели ласково и доверчиво.
«Никогда больше не увижу его, – с болью подумал Сергей Петрович. – Никогда! А сын? Что будет знать сын о своем отце? Что тот не выполнил задания и остался у немцев».
– Сын предателя Родины, – подумал Крайнев вслух. – Предатель Родины, – повторил он, прислушиваясь к тому, как страшно звучат эти слова.
Ему вспомнились Дубенко, Макаров, Гаевой. Они верили ему, а теперь… Что думают они? И что о нем можно думать?
В его воображении встала степь, по которой мчались на восток товарищи на своих машинах. Они были на своей земле, среди своих людей. А он?
– Что же делать дальше? – спросил он себя и не нашел ответа; желание исчезнуть, сгинуть навсегда охватило его. – Будь у меня пистолет… – пробормотал он и судорожно сжал руку в кулак.
Внезапно звуки веселой музыки донеслись до его ушей. Он прислушался:
«Что это? Откуда? Радио?»
Ничего не понимая, Сергей Петрович поднялся, вышел в переднюю, потом в коридор. Музыка доносилась из квартиры Лобачева. В напряженной тишине притаившегося дома громко раздавались голоса и знакомый басистый смех Пивоварова.
Бешенство овладело Крайневым.
– Пистолет бы! – снова прошептал он, но уже совершенно с иным чувством, чем минуту назад.
Некоторое время он стоял в коридоре, не зная, что предпринять, как вдруг услышал грохот, доносившийся с улицы.
Сергей Петрович вернулся в кабинет, погасил лампу и осторожно отодвинул штору окна.
По мостовой шли танки. Он машинально начал считать их. За танками на грузовиках следовала пехота.
– Какая мишень! Эх, если б гранату!
Внезапно один из солдат, сидящих у борта машины, вскинул автомат и выпустил длинную очередь по первому этажу. Посыпались стекла. Пронзительный женский крик вырвался из окна наружу.
– Началось, – сказал Крайнев и отошел в глубь комнаты. Со всей ясностью он сознавал трагичность своего положения, и снова перед ним встал вопрос: «Что же делать дальше? Дождаться ночи и уйти? Но куда, к кому? К своим через линию фронта?»
Сергей Петрович представил себе, как он встречается с заводскими работниками, как они обступают его, забрасывают вопросами. Но что он им скажет? Что его провели, как ребенка, и он оставил врагу главный объект целехоньким, на ходу? Его, конечно, поймут, ему поверят, но разве будет легче от этого? Люди выполнили свои задания. А он? Он оказался хуже всех на заводе.
– Нет, хуже всех в Донбассе! – вырвалось у него, и он снова зашагал по комнате.
Ему было хорошо известно, что в приднепровской группе заводов все ценное увезено или взорвано, а в «Запорожстали» сумели вывезти даже конструкции зданий, демонтировав их под обстрелом.
Дождаться ночи? А дадут ли ему прожить день? Его немедленно выдадут Пивоваров и Лобачев.
«Как же это могло случиться?» – снова и снова спрашивал он себя.
Крайнев перебирал в памяти все, что произошло на станции. Достав из кармана записку директора, он подошел к лампе, зажег ее и стал рассматривать подпись. В том, что это подпись Дубенко, не могло быть сомнений, но текст был поддельный. Пивоваров использовал старую служебную записку директора, заменив текст и дату.
Теперь ему стало понятно, что и в первый раз аммонит не взорвался потому, что Пивоваров обрезал шнуры. Ведь у него и ножницы были припасены специально для того, чтобы не потерять ни секунды времени. Во второй раз, оставшись один, Пивоваров извлек детонаторы и поджег аммонит.
Эта расчетливая предусмотрительность предателя наполнила Сергея Петровича бешеной злобой.
Он снова зашагал по комнате, закуривая одну папиросу за другой, но ни одно реально осуществимое решение не приходило на ум.
И вдруг ему пришла в голову мысль, такая простая, отчаянная и яркая, что он даже зажмурился, словно неожиданно взглянул на струю жидкой, расплавленной стали.
Ранним утром Крайнев вышел из дому и направился в город. Он был первым советским гражданином, показавшимся на улице в этот день. Немецкие патрули несколько раз задерживали его, но беспрепятственно пропускали после того, как Сергей Петрович показывал им пакет, адресованный господину коменданту.
Перейдя площадь, запруженную танками, Крайнев остановился у подъезда горсовета.
Множество легковых машин и мотоциклов, выстроившихся в ряд у тротуара, подтверждало его предположение, что комендатура находится именно здесь.
– Ich will Herr Komendant sehen11
Я хочу видеть господина коменданта.
[Закрыть], – сказал он двум автоматчикам, преградившим ему дорогу.
Солдаты задали несколько вопросов. Не отвечая, он упорно повторял одну и ту же фразу: ему необходимо немедленно видеть господина коменданта.
Молодой щеголеватый немецкий офицер вышел из здания и остановился на верхней ступеньке, внимательно наблюдая за этой сценой. Прислушавшись, он спустился с крыльца и сказал несколько слов солдатам. Те неохотно расступились. Офицер тоже стал задавать вопросы, но в ответ слышал только упрямо повторяемые два слова: «Sehr notig»22
Очень важно.
[Закрыть].
В конце концов Крайнев все же вынужден был отдать свой пакет. Офицер, бегло ознакомившись с содержанием пакета, приказал солдатам обыскать пришедшего. Гитлеровцы обнаружили в его карманах шнуры с детонаторами и вручили находку офицеру. Тот осторожно, двумя пальцами, взял шнуры и жестом приказал Крайневу следовать за собой.
Как ни старался Сергей Петрович держать себя в руках, но ему удалось только внешне сохранить спокойный вид; сердце участило удары, когда он вошел в приемную и стал ожидать вызова. У него терялось ощущение реальности происходящего, будто сам он был зрителем, а не участником событий.
Он не успел опомниться, как дверь кабинета распахнулась и тот же офицер предложил ему войти.
Сидевший за столом пожилой немец несколько мгновений смотрел на вошедшего усталыми глазами. Его лицо миролюбивого обывателя и мешковатая фигура штатского человека, надевшего военную форму, поразили Крайнева. Не таким он представлял себе матерого фашистского волка.
– Was wunschen Sie?33
Что вы хотите?
[Закрыть] – спросил немец, первым нарушая молчание.
– Ich weib die Adressen Aktivisten und Kommumisten, und ich will ihnen schieben44
Я знаю адреса активистов и коммунистов и хочу застрелить их.
[Закрыть], – ответил Крайнев затверженной еще дома фразой.
Лицо немца выразило живейший интерес, он задал какой-то вопрос, но Крайнев в ответ лишь недоуменно покачал головой. Тогда комендант обратился к нему по-русски, отчаянно коверкая слова:
– Ви можете мне говорить руссиш. Кто есть ви?
Крайнев назвал свою фамилию, должность, рассказал, что ему было поручено взорвать электростанцию, но он сохранил ее и теперь передает немецкому командованию. Для большей убедительности он показал рукой на шнуры с детонаторами, лежавшими на столе. Немец с опаской покосился на них:
– Почему я должен верить?
– Я пришел к вам – и этого достаточно, – сказал Крайнев с видом оскорбленного достоинства.
Сергей Петрович объяснил коменданту, что ему известны адреса активистов и коммунистов, оставшихся партизанить и совершать диверсии в городе, и он хочет уничтожить их сегодня же, немедленно, раньше, чем они успеют что-либо предпринять.
– Nein, Nein!55
Нет, нет.
[Закрыть] – замахал руками немец. – Не уничтожать, а поймать. Надо поймать верьевочка, развьязывать клубок.
Сергей Петрович нахмурился. Задерживать Лобачева и Пивоварова нисколько не входило в его планы.
– Поймать – это интересно, – оживленно продолжал немец. – Мы будем им немного делать массаж, они будут много рассказывать. Сколько?
– Двое.
– Сколько марок хотите вы за каждый голова?
Крайнева передернуло.
– Ничего. Я хочу мстить, – ответил он с неподдельной злобой.
Комендант взглянул на него удивленно, но доброжелательно.
– Что нужно вам для поймать партизан?
– Два автоматчика и пистолет.
– Nichts mehr?66
Ничего больше?
[Закрыть] Это все? – удивился немец.
– Да, все.
Комендант посмотрел на него непонимающе, потом хитро улыбнулся:
– Вы будете их поймать по один и неожиданно?
– Да, в одиночку и внезапно.
– Гм! Ви хорошо понял немецкая школа войны: по один и неожиданно. – Полковник сказал несколько слов офицеру, который следил за беседой. – Ви можете ехать, – снова обратился он к Крайневу.
– Пистолет, – сказал Крайнев.
Он вам не нужен, вам будет помогать офицер и зольдат.
– Без пистолета я не поеду, – упрямо возразил Крайнев. – Я свою голову подставлять не желаю.
Немцы обменялись несколькими фразами.
– Хорошо, пистолет вам будет дан там.
Через несколько минут Сергей Петрович в сопровождении трех солдат и офицера мчался по направлению к заводскому поселку.
Стоял теплый солнечный день. Город был необычайно тих. Под баллонами машины мягко шуршали опавшие листья.
«Знает ли офицер русский язык? Наверное, немного знает, – думал Крайнев, вспоминая выражение глаз, с которым тот следил за разговором с комендантом. – Во всяком случае, стрелять нужно самому, раньше, чем Лобачев успеет открыть рот и сказать хоть одно слово. Тем более что этот мерзавец, наверное, недурно знает немецкий: он был в длительной заграничной командировке».
Поселок был пуст, словно вымер. Люди прятались за прикрытыми ставнями окон. Они следили за тем, что делается на улице, сквозь щели, не рискуя выходить из дому.
Сергей Петрович остановил машину возле своего дома, выпрыгнул на тротуар и поднялся по лестнице. Немцы следовали за ним.
– Пистолет, – сказал он вполголоса офицеру.
Тот с видимой неохотой протянул ему оружие.
Солдаты с опаской поглядывали то на дверь, то на проводника. Офицер расстегнул свою кобуру.
Дверь слегка приоткрылась, и в узкой щели показалось заспанное лицо Лобачева с близоруко мигающими глазами. Увидев немцев, он любезно заулыбался, сбросил никелированную цепочку и распахнул дверь. Из-за его спины выглядывал обрюзгший от ночной попойки Пивоваров.
Крайнев шагнул вперед. Улыбка исчезла с лица Лобачева, брови у него удивленно приподнялись, и глаза округлились от страха. Лобачев раскрыл рот, намереваясь что-то сказать, но язык не повиновался ему. Он только схватился за ручку, пытаясь закрыть дверь.
Крайнев вскинул пистолет и выстрелил ему прямо в лицо. Лобачев раскинул руки, словно хотел уцепиться за стены передней, и рухнул на спину.
Пивоваров опрометью бросился бежать в глубь квартиры. Выстрелить в него Сергею Петровичу не удалось: офицер схватил его за руку и отобрал пистолет. В коридор выскочила высокая полная женщина, и ее вопль оглушил сильнее, чем звук выстрела.
– Geschwind nachjagen!77
Догнать его!
[Закрыть] – крикнул офицер.
Солдаты бросились в коридор, но у входа в комнату замешкались, опасаясь засады.
«Уйдет, сволочь!» – со злобой подумал Сергей Петрович, не зная, радоваться или огорчаться такому обороту дела.
И действительно, Пивоваров как сквозь землю провалился. Все поиски в доме, во дворе, на улице оказались напрасными.
Офицер был вне себя. Он осыпал бранью солдат и, схватив Крайнева за рукав, потащил его в машину.
5
Беседа с комендантом города не состоялась. Когда Крайнев ожидал в приемной вызова в кабинет, над городом показались советские самолеты. Захлопали зенитки. Гитлеровцы выбежали во двор здания и расползлись по щелям.
Комендант больше в кабинет не возвращался. У Сергея Петровича взяли адрес и отпустили домой.
Крайнев вернулся в свою квартиру, испытывая одно желание – спать, и нырнул, как в воду, в холодную постель.
Утром за ним заехал тот же офицер и отвез его в комендатуру.
Быстрая езда и осенний воздух освежили Крайнева, но чувство тревоги не оставляло его. Он с трепетом вошел в комендатуру, не зная, что его там ждет.
Комендант города полковник Пфауль встретил Крайнева как старого знакомого, усадил в кресло и угостил сигареткой.
«Пивоваров еще не успел побывать здесь», – с облегчением подумал Крайнев.
Но полковник как будто забыл о том, что произошло вчера.
– Ви нужен мне, – сказал он, без обиняков приступая к делу. – Городской радио установлен, и ви должны сегодня, в шесть часов вечера, рассказать в микрофон, как ви спасал станцию, как поймал партизан. Ви попросит, даст совет населению помогать нам, как ви.
– Но я очень плохо говорю, – ответил Сергей Петрович, не зная, как вывернуться.
Во взгляде полковника промелькнуло недоверие.
– Я очень хорошо знаю, что ви не Цицерон и не фюрер, – сказал он холодно. – Такой оратор в мире больше нет, но рассказать руссиш ви знает. Я не прошу вас рассказывать дейч, это будет позже: побежденный должен знать язык свой победитель. Мы, немцы, не можем знать язык всех побежденный: тогда нам надо знать все языки мира. Я не понимать ваше нехотение.
– Хорошо, я выступлю, – помолчав, произнес Крайнев.
– В шесть вечера вас будут повезти на радиостанция, – довольным голосом сказал полковник и встал, давая понять, что аудиенция окончена.
Сергей Петрович вышел на улицу в полной растерянности. Он совершенно не знал, как ему поступить. Еще вчера, когда он проезжал с немцами по заводскому поселку, он с ужасом думал о том, что его действия, смысл которых понятен ему одному, могут завести его слишком далеко. Кончится тем, что свои уничтожат его, прежде чем он успеет выполнить задуманное – взорвать станцию.
«Что же делать? Бежать? Но куда убежишь среди бела дня? Кто знает, может быть, Пивоваров, хотя он и трус, уже набрался храбрости, вылез из своей норы и донес обо всем коменданту? Может быть, сейчас, пока он, Крайнев, идет по этой улице, за ним следит не одна пара глаз».
Крайнев инстинктивно ускорил шаг.
«Не выступить… Но это значит расписаться в своем неблагожелательном отношении к немцам. Стало быть, все-таки нужно бежать. Но куда?»
Круг мыслей на этом замыкался, и положение казалось безвыходным.
Незаметно он дошел до заводского поселка и посмотрел в сторону завода. Над одной из труб электростанции слегка дрожал, словно миражил, воздух. Крайнев понял, что немцы пытаются разогреть паровые котлы.
«Нашлись же все-таки люди, которые с первого дня работают на немцев, – подумал Крайнев. – Кто они?» На мгновение он представил себе, как из репродуктора раздается его голос, призывающий к содействию гитлеровцам, содрогнулся и снова взглянул в сторону станции. Над трубой робко показался дымок и растаял в прозрачном воздухе, затем снова появился и, уже не исчезая, увеличивался с каждой минутой.
Крайнев снова вспомнил о заряде аммонита, замурованном в кабельном канале.
«Как же проникнуть на станцию и взорвать ее? Ведь я один знаю про аммонит. Заряд замурован так, что немцы не должны его найти. Но как проникнуть и как взорвать?»
Машинально он зашагал к своему дому.
Потянулись часы тяжелого раздумья. Сергей Петрович бродил по квартире из комнаты в комнату, то и дело натыкаясь на мебель, и ни на что не мог решиться. Он пробовал убедить себя выступить, чтобы заслужить доверие немцев, но чувствовал, что как только его пустят к микрофону, он начнет говорить совсем не то, что от него требуют. Одно было ясно: не успеет сказать и две-три фразы, призвать к борьбе с фашизмом, как его уничтожат, а электростанция будет работать по-прежнему. «Нет, надо во что бы то ни стало сохранить свою жизнь, чтобы закончить дело со станцией».
Репродуктор на тумбочке вдруг захрипел: передавалась очередная сводка немецкого командования.
Крайнев слушал ее, взвешивая каждое слово, пытаясь отличить вымысел от правды. Потом перестал слушать. Да, он очутился по другую сторону черты. Там, за этой чертой, называемой линией фронта, боролись и работали его товарищи, защищая Родину. Желание быть с ними вспыхнуло в нем с невероятной силой, но сейчас он уже знал, что не уйдет к ним, не выполнив задания.
Вдруг он услышал фамилию Смаковского и вслед за тем… свою собственную.
– Черта с два вы добьетесь от меня хоть слова! – пробормотал Крайнев, обращаясь к репродуктору.
Одна и та же мысль приходила ему на ум; он морщился, мотал головой, но не мог придумать ничего более путного.
За полчаса до назначенного срока Сергей Петрович достал из буфета бутылку коньяку и две бутылки портвейна, случайно уцелевшие еще с довоенного времени, поставил их на стол и усмехнулся.
Он выпил стакан коньяку, запил вином, потом повторил дозу еще раз и еще.
Сначала он с ужасом почувствовал, что не пьянеет, но постепенно коньяк сделал свое дело.
Около шести часов у подъезда дома остановился автомобиль: немец-водитель поднялся по лестнице, долго стучал, но, не дождавшись ответа, рванул ручку и, опасливо озираясь, вошел в квартиру.
Он пытался разбудить Крайнева, спавшего на диване, но тот мычал что-то непонятное.
Убедившись, что Крайнев мертвецки пьян, немец с грустью посмотрел на пустые бутылки, взглянул на часы, выругался и ушел.
6
К восьми часам вечера у Сердюка иссякло терпение, и он, устав шагать по комнате, улегся на кровать. По его расчетам, Прасоловы должны были уже давно возвратиться. Несколько раз Сердюку казалось, что он слышит скрип калитки, шаги на крыльце; он привставал и настораживался. Вот так и на границе он с волнением ожидал возвращения бойцов из ночного наряда. Казалось, пора бы привыкнуть, но он так и не привык. Гораздо легче было самому мерзнуть где-нибудь в лесу, чем в теплом помещении заставы с тревогой ожидать товарищей. И все же на границе было легче: в дозор уходили опытные бойцы, видавшие виды, а здесь…
В окно, выходящее во двор, тихо постучали. Наконец! Сердюк одним прыжком вскочил с кровати, торопливо открыл дверь. Пришел Петр Прасолов.
– Ну, как? Говори скорей!
– Крайнев не выступал, и я его не видел, – с трудом переводя дыхание, говорил Петр, – но у дома Смаковского я слышал выстрел. Потом поднялась стрельба из автоматов, промчались мотоциклисты, и все стихло. Наверное, схватили Павла, а?
Сердюк молча выслушал это сообщение. Петр пробовал заговорить с ним о том, что могло задержать брата, но, не добившись ответа, присел на стул в углу комнаты, повернулся к окну и замер в ожидании. Небольшого роста, плотный, с крепкой шеей, он казался спокойным. Даже когда на улице раздавались шаги, на его широкоскулом, крупном лице не вздрагивал ни один мускул. Только глаза блестели сильнее.
«Где этот парнишка прошел такую школу выдержки? – думал Сердюк, невольно вспоминая его проделки до вступления в комсомол. – Неужели в «Осодмиле»? Но ведь и Павел был вместе с ним, а вот остался таким же порывистым и несдержанным».
Сердюк взглянул на часы, положил в пепельницу потухшую папиросу и встал.
– Теперь уходи. Но только осторожнее пробирайся дворами.
Петр неохотно направился к двери, но, как Сердюк и ожидал, остановился на пороге:
– Андрей Васильевич, брат раньше всего придет к вам, может быть, даже ночью придет. Разрешите остаться.
Сердюку и самому не хотелось, чтобы он уходил. В такую ночь тяжело оставаться одному.
– Нет, уходи, – произнес он после мгновенного колебания. – Где это видано, чтобы подпольщики без крайней необходимости ночевали вдвоем. За одним придут, а двух схватят. Торопись.
– Я все равно со двора никуда не уйду, – упрямо ответил Петр, – под крыльцом ночевать буду, но брата дождусь.
– Даже если я прикажу, не уйдешь? – нахмурившись, спросил Сердюк.
– Даже если прикажете.
– Ну, хорошо, оставайся, – неожиданно согласился Сердюк, снова ложась на кровать, и Петра удивила равнодушная интонация, с которой были сказаны эти слова. – Только, пожалуйста, сиди, не топчись: тетка моя не любит, когда по комнатам бегают, и полы к тому же только что вымыты.
«Мальчишки! – зло думал Сердюк. – Одному приказано стрелять только с минимальным риском, так он, вероятно, не утерпел и впутался в переделку, другого домой не прогонишь. Ну ладно, пусть сидит. Вернется Павел, поговорю с ними как следует… А что, если не вернется?» – Он покосился на Петра: тот сидел на краешке стула в позе человека, каждую минуту готового сорваться с места.
– Иди ложись, – позвал его Сердюк и подвинулся к стене. – Ждать придется долго, теперь уже не вернется раньше утра.
Петр отрицательно покачал головой и остался сидеть.
Стенные часы пробили одиннадцать, когда раздался осторожный стук в окно. Прасолов бросился отворять дверь. Сердюк сунул руку под подушку, где у него лежал пистолет.
В сенях послышался шепот…
Первым вошел в комнату Петр, за ним Мария Гревцова.
– Вы где собираетесь ночевать, Мария? – спросил Сердюк, ответив на ее приветствие мрачным кивком головы.
– Как где? Дома.
– А почему вы пришли так поздно?
– У меня важное сообщение.
– Все равно вы не имеете права рисковать.
Гревцова беспечно махнула рукой.
Петр ожидал, что Сердюк вспылит, но тот молча показал ей на стул.
Мария осмотрела большой старомодный буфет, с трудом умещавшийся в простенке между окнами, широкую двуспальную кровать полированного ореха, стол на толстых фигурных ножках и киот, перед которым горела лампада.
– Хорошая комната, удобная, да только оставить ее придется, – сказала она.
Сердюк покосился в ее сторону.
– Теплову вы здесь принимали?
Он кивнул.
– Надо менять квартиру. Она отказалась написать записку.
– Может быть, она и права, – задумчиво произнес Сердюк. – Я не хотел ждать, пока Валентина вызовет Крайнева, раз подвернулся случай уничтожить его после выступления. Но он не выступил. В этом есть что-то непонятное. Придется его пока не трогать.
– Как не трогать! – воскликнула Мария.
Сердюк молчал. Не так просто было вызвать его на беседу. Он ждал Павла и ни о чем другом не хотел говорить. Молчал он еще и потому, что злился. Постепенно в нем закипало раздражение: собрались втроем в одной квартире, а вдруг облава? Он был в относительно большей безопасности, чем другие: на руках паспорт, справка об отбытии тюремного заключения, «белый билет» – документ об освобождении от воинской повинности по состоянию здоровья. Если не какая-нибудь случайность, все обойдется благополучно. Но как объяснить пребывание здесь этих двоих?
Стекла вздрогнули от выстрела на улице. Прасолов бросился к двери, но Сердюк преградил ему путь.
– Пусти, Андрей Васильевич, пусти! – яростно шептал Прасолов, пытаясь открыть дверь. – Может быть, это в Павла…
– А если это в Павла, так ты хочешь, чтобы и в Петра?… Чем ты можешь помочь? – И он решительно отстранил Петра от двери.
Только спустя полчаса Сердюк позволил парию выйти на улицу. Петр осторожно выглянул за калитку и сначала ничего не увидел, но постепенно глаза его привыкли к темноте, и он различил какое-то темное пятно посреди мостовой. Прасолов быстро перебежал улицу – перед ним лежал человек, одетый в такую же ватную куртку, какую носил брат. Петр опустился на колени и перевернул человека на спину. Борода, усы, большая рваная рана под глазом…
Вдали послышались мерные шаги патруля. Пригибаясь к земле, Прасолов вернулся во двор и в сенях столкнулся с Гревцовой и Сердюком.
– Ну? – спросили они в один голос.
Петр рассказал о том, что видел.
– А вы собирались идти домой, Мария, – сказал Сердюк, когда они вернулись в комнату.
Мария пренебрежительно пожала плечами и снова уселась в углу. Петр примостился рядом. Он очень любил брата, но хорошо знал его слабости. Большой мастер на разные выдумки, Павел не знал меры, и его часто приходилось сдерживать.
Сердюк снова улегся на кровать и закрыл глаза. Теперь он почти не сомневался в том, что Павел погиб, и его мучило собственное бессилие.
«Что это, выдержка или просто черствость? – думала Мария. – Разлегся себе и лежит, будто не о жизни товарища идет речь».
– Андрей Васильевич, – тихо позвала она, но Сердюк не откликнулся. – Андрей Васильевич, – снова повторила Мария, но он взглянул на нее так, что желание спрашивать пропало.
В комнате долго стояла полная тишина. Когда на улице раздавались шаги, все затаив дыхание прислушивались, но у дома никто не останавливался, калитка не скрипела, и шаги замирали вдали.
– Что нового в городе? – наконец заговорил Сердюк: видно, и ему молчание становилось невтерпеж. – Какие новые распоряжения изданы комендатурой?
– Распоряжений не много, – ответила Мария. – Всем коммунистам приказано пройти регистрацию, организована городская управа, комендант города назначил бургомистра, а тот – десятских и сотских по кварталам. Приказано организовать еврейскую общину. Вот пока все.
– И этого достаточно, – угрюмо отозвался Сердюк.
В окно со двора кто-то постучал осторожно, но настойчиво. Петр мгновенно выскочил из комнаты.
Вошел Павел, мокрый, измазанный, но сияющий. Сердюк радостно бросился ему навстречу, протянул руку и, чего никак не могла ждать от него Мария, порывисто прижал к себе.
– Ну, как?
– Феерия, сказка! – захлебываясь от восторга, заговорил Павел. – Только машина подъехала, Смаковский – из нее и бегом к парадному: чует кошка, чье сало съела, – а машина, как на грех, не отъезжает. Смаковскому уже дверь отворяют, а машина стоит, ну я и дунул два раза по Смаковскому, а остальную обойму по машине, по машине! А сам в ворота и дворами. Одно обидно, не знаю, кому сколько досталось. – И вдруг, переходя на официальный тон, спросил: – Какие будут еще задания, Андрей Васильевич?
– Заданий больше не будет никаких, – сухо отрезал Сердюк.
– Что, повременим?
– Нет, вам вообще не будет.
Все трое удивленно уставились на Сердюка. Он был явно недоволен, но никто не решился спросить почему.
Сердюк не спеша уселся за стол и подождал, пока разместились остальные. Павел не сел, боясь вымазать стул и скатерть.
– Повторите задание, которое вы получили.
Павел понял.
– Как можно было уйти без выстрела? – взмолился он.
– Приказано было уйти в случае явной опасности. Значит, нужно было уйти. Разве можно стрелять на виду у немцев? Вы не вольны распоряжаться своей жизнью: она принадлежит не вам, а Родине. Почему долго не приходил? В облаву попал?
– Да, немцы оцепили квартал. Рыскали по дворам. Но я от них улизнул.
– Вот полюбуйся, что получается. Сам ты мог погибнуть ни за грош. Гревцова рисковала собой, придя позже положенного часа. Братец твой отказался домой уйти. Вот и собрались вчетвером. Представь себе: сейчас облава – и всем нам сразу каюк. Людьми мы еще не обросли, – значит, почти вся организация провалилась бы, и из-за чего? А потом, что за настроения в группе? Вот Гревцова рассуждает так: «Убьют меня – одной меньше». Скажи пожалуйста, какая героиня! Жизни своей не жалеет. А одна – это двадцать процентов организации. Вы что: умирать остались или бороться?
– Бороться, – тихо ответила Мария.
– Если бороться – будем бороться, но только умно, хитро, тонко. Наше дело – уничтожать немцев, но самим выжить. Гореть, но не сгореть. Если уж умереть, так не зря. Вот и договоримся: либо железная дисциплина, либо я с вами не работаю. Других найду. Выбирайте.
Сердюк отошел от стола и снова уселся на кровать, подчеркивая этим, что он не торопит с ответом.
Павел еще не остыл после проведенной операции. Он так стремился поделиться своей радостью, и вдруг вместо похвалы – выговор.
– В подпольной организации дисциплина более необходима, чем где-либо. От нее зависят твоя жизнь, жизнь товарища, успех дела, – продолжал Сердюк. – А вы вносите отсебятину, глупо рискуете. А мне, а нам легко было сидеть и ждать, особенно после этого? – Сердюк показал рукой в направлении улицы. – Расскажи ему, Петр.
Тот рассказал брату, как около их дома только что застрелили человека. Павел слушал, опустив глаза.
«Дошло до него, – думал Сердюк. – Только надолго ли он поумнеет?»
– Больше так не будет, Андрей Васильевич, – твердо сказал Павел и поднял глаза на Сердюка, – ошибся малость.
– Какие новые задания? – спросил Петр, считая разговор законченным.
– Пока никаких. Позже вам всем придется устраиваться на работу. Где – договоримся потом. Там, где будет нужно организации: на заводе, в полиции и, возможно, в гестапо. Это будет лучшей конспирацией. Мария – не комсомолка. Ее можно послать в любое немецкое учреждение. И приучайте себя к мысли, что в подполье романтики не так много. Подполье – это тяжелая работа, будничная, требующая выдержки и терпенья. Зубы в десны вдавливать, но сдерживаться.
В комнате стало тихо. Опершись локтем о стол, задумалась Гревцова. То, что сказал Сердюк, явно не соответствовало ее представлению о борьбе в тылу у немцев. Ждать, терпеть, работать… Не терпелось ей. Она уже сейчас чувствовала себя обойденной. Петр и Павел получили задания, ее же берегли.
У другого края стола в спокойной позе человека, отдыхающего после рабочего дня, сидел Петр и уголком глаза следил за Павлом.
«Ребята, зеленые ребята! – думал Сердюк. – Сидеть бы им сейчас и обсуждать вопросы комсомольской работы, организации молодежных бригад, а они…» И он посмотрел на них с нежностью старшего брата.
– Вы поймите, товарищи вы мои, – сказал он, подходя к столу, и Мария удивилась неожиданной задушевности его голоса. – Поймите. Я сейчас делаю то же, что делал раньше. Я охранял Родину нашу, людей наших от гадов, переползавших границу, уничтожал их и теперь буду уничтожать тех, кто переполз границу, поднял голову. А вы? Вы и понятия не имели об этой работе. Вот Мария. Она собиралась этой осенью ехать учиться в Москву, ее очень интересует астрономия. Так ведь?
– Так, – ответила Гревцова, еще более удивленная тем, что Сердюк знает о ее планах.
– А теперешнее ваше занятие так же далеко от астрономии, как небо от земли. Петр – это будущий партийный работник.
– Вовсе нет, – возразил тот. – Никогда об этом не думал.
– Но за тебя думали другие. Было решено послать тебя на курсы комсомольского актива. Павел еще не решил, кем он будет, и просто увлекался своей работой. Вы все жили мирной жизнью, строили ее, а теперь вам надо бороться за эту жизнь. Это не так легко, но на ошибках тут учиться нельзя: за ошибку вас не на собрании пожурят, не выговор вам объявят, а наденут петлю на шею. Вот почему нам нужна железная дисциплина.
Они проговорили до утра. Когда рассвело, Сердюк подошел к окну и раскрыл ставни. На мостовой лежал мужчина в ватной куртке, перевернутый на спину. Большая лужа запекшейся крови чернела рядом.
