Текст книги "Сталь и шлак"
Автор книги: Владимир Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Она пожала плечами.
– Мариуполь взят немцами, – как бы нехотя сказал Матвиенко.
– Мариуполь! – воскликнула Валентина так громко, что Крайнев открыл глаза.
– Что случилось? – проснувшись мгновенно, спросил он и вскочил с дивана.
– Мариуполь оставлен нашими, – повторил Матвиенко.
– Это точно?
– Точно.
– По радио?
– Нет.
– А откуда?
– Наши снабженцы ездили за кислородом и еле выскочили.
Крайнев достал портсигар, но не закурил, а долго рассматривал папиросу, словно не зная, что ему с ней делать.
8
С этого дня Дубенко редко появлялся в своем кабинете. Управление заводом перешло к штабу по эвакуации, а директор, не удовлетворяясь телефонными разговорами, целыми сутками находился в цехах.
Дубенко умел подбирать кадры. Он давно понял, что в условиях сложного производства с тихими, покладистыми, услужливыми людьми далеко не уедешь. Начальники крупнейших цехов легкостью характера не отличались. Крайнев был упрям, Сенин слишком требователен, Нечаев резок. Все они не могли ужиться на заводах, где служили раньше: Крайнев не сработался с главным инженером, Сенин – с директором, а Нечаев вообще нигде не задерживался больше года. На этом же заводе он работал уже шестой год.
Когда главк направлял таких людей на «исправление» к Дубенко, тот охотно принимал их и легко прощал им строптивость характера, если они обладали теми основными качествами, которые партия научила его ценить в людях, – идейностью и деловитостью.
На одном из заседаний партийного бюро предшественник Гаевого как-то упрекнул директора в том, что на рапорте у него начальники цехов спорят друг с другом и что порой становится непонятно, кто с кого требует: директор со своих подчиненных или подчиненные – с директора.
– Ты чего бы хотел, – иронически спросил Дубенко, – чтобы они друг перед другом расшаркивались, а передо мной реверансы делали? Они из-за дела спорят. Горячую душу понимать надо. А насчет того, что они и с меня иногда требуют, я тебе одно скажу: значит, хорошие руководители. Если они с директора завода умеют потребовать, так с подчиненных и подавно.
Дубенко поощрял инициативу начальников цехов. Люди срабатывались с ним, а в главке радовались, что, наконец, нашелся директор, сумевший «укротить» строптивых.
В эти тяжелые дни Дубенко еще раз убедился, что он не ошибся при подборе людей.
Инженеры, всю жизнь привыкшие заниматься созиданием и эксплуатацией цехов, сейчас делали свою новую и страшную работу так умело и быстро, словно они всегда только и занимались ею.
Обходя цехи, Дубенко придирчивым глазом хозяина проверял, все ли вывезено.
В прокатном он подозвал к себе помощника начальника и молча указал на мосты кранов, оставшиеся неснятыми.
– Зачем их снимать? – равнодушно спросил тот. – Они вряд ли подойдут по размерам какому-либо заводу на Урале.
– Снимать их надо затем, что они подойдут нашему заводу, когда мы вернемся, – горячо сказал Дубенко. – Это во-первых; во-вторых – чтобы враг никоим образом не мог восстановить цех; а в третьих – легче переделать мост крана, чем изготовлять новый.
– Эх, Петр Иванович, снявши голову, по волосам не плачут, – уныло произнес помощник и махнул рукой.
– Если голова дурная, то по ней и плакать не будут! – вскипел директор. – Сейчас же найдите начальника и доложите, что я приказал к утру мосты снять и отгрузить. За это отвечаете вы!
И он быстрым шагом направился в листопрокатный. Цех был пуст. Только нагревательные печи одиноко стояли, лишенные арматуры.
– Молодцы, – вслух подумал Дубенко и вышел из здания.
Мимо него прошла длинная вереница вагонов с оборудованием. Дубенко внимательно осмотрел ленты транспортеров аглофабрики, раковины мощных насосов цеха водоснабжения, сложные, как огромный часовой механизм, тележки разливочных кранов мартена, клеть броневого стана, подъемники доменного цеха, станки вальцетокарной.
Все заводские цехи, кроме воздуходувной станции, были как бы представлены этим большим эшелоном. Изменив свой маршрут, директор направился в глубь завода.
В высоком здании, рядом с остовами огромных машин, на полу из светлых метлахских плиток лежали аккуратно приготовленные к отгрузке детали: золотники и поршни, кривошипы, напоминающие исполинские, согнутые в локте руки, роторы недавно установленных трубовоздуходувок новейшей конструкции.
Дубенко вышел на воздух и подставил разгоряченный лоб холодному осеннему ветру. Но, дойдя до ближайшего телефона, он тут же позвонил в штаб по эвакуации и потребовал подать вагоны под отгрузку.
На электростанции, куда он зашел проверить ход работы, мощный монтажный кран медленно опускал на железнодорожную платформу гигантский ротор главного генератора тока. Наблюдавшие за погрузкой рабочие замерли в ожидании: правильно ли ляжет вал ротора на приготовленные для него стойки? Мастер, руководивший погрузкой, поднял руку – и ротор передвинулся в указанном направлении. Потом, проверив расположение ротора над платформой, мастер решительно показал вниз – ротор плавно опустился на место.
Тотчас же на платформу взобрались рабочие с топорами, молотками, досками и начали обшивать ее со всех сторон, чтобы укрыть ценный груз от непогоды. Рядом лежали рулоны толя. На платформе быстро вырастал дощатый дом со стрельчатой крышей.
Дубенко с облегчением следил за слаженной работой людей. Торопить их не приходилось.
К нему медленно подошел мастер, вытирая платком пот с не остывшего от напряжения лица.
– А этот? – спросил директор, указывая в сторону мерно гудевшего генератора, который был значительно меньше, чем демонтированный.
– Тот смертник, Петр Иванович, – грустно, как о человеке, сказал мастер. – Он будет работать до последней минуты: цехам ведь и свет нужен, и напряжение для кранов. Его взрывать будем. Главное – вывезти этот генератор, что нам дал в долг товарищ Серго.
Серго Орджоникидзе лично следил за изготовлением этого генератора на одном из ленинградских заводов и, когда агрегат передавали металлургам, сказал: «Смотрите, товарищи, даю в долг! Отдадите, надеюсь, металлом».
Годы третьей пятилетки, полные героического труда, один за другим встают в памяти Дубенко. Коллектив завода сдержал слово, данное наркому, и сполна вернул свой долг стране.
Бесчисленные нити связывали завод со страной, со всеми ее новостройками. Его рельсы укладывались в подземных тоннелях Московского метро, в степях Туркестана, на магистрали Москва – Донбасс. Из его балок воздвигались гигантские корпуса «Магнитки», «Уралмаша», Ново-Тагильского завода, «Амурстали». Его лист шел на изготовление кузовов и кабин автомобилей Московского и Горьковского заводов, тракторов Харьковского, комбайнов «Сельмаша». Его броней одевались танки.
А сейчас оставалась только одна нить, узкая нить рельсов, по которой завод должен был эвакуироваться на восток, да и та грозила оборваться.
Дубенко возвращался к себе через доменный цех. Другие заводы вывозили все, чтобы целиком возродиться на новом месте. Металлурги же вывозили оборудование и оставляли основное – домны, мартены. Чтобы враг не смог их использовать, горны доменных печей наполняли чугуном, а мартеновские печи взрывали.
Дубенко долго смотрел на уходящие вверх кауперы и печи:
«Разве их заберешь с собой? Разве вывезешь?»
9
В конце дня Валя, одетая в синий комбинезон, вся перепачканная и сердитая, вошла в штаб. Она хотела работать наравне со всеми и, взобравшись на уборочный кран, принялась слесарить, но ребята осторожно отобрали у нее гаечный ключ и выпроводили с крана. Работа была опасной, к тому же обнаглевшие немецкие летчики иногда прорывались сквозь заградительный огонь и обстреливали территорию завода из пулеметов.
Матвиенко попросил Теплову показать невостребованные эвакуационные листы и вызвать их владельцев по одному для беседы. Дежурная побежала в цех.
Первым явился Дятлов. Высокий бодрый старик покрутил усы и выжидательно посмотрел на Матвиенко.
– Возьмите эвакуационный документ, – сказал Матвиенко, протягивая ему лист. – Вы что, уезжать не собираетесь, что ли?
– Куда я поеду? Я тут родился, тут жизнь прожил, тут и умирать буду. И кому я нужен? Никому ни тут, ни там.
– Здесь, точно, никому не будете нужны, – подтвердил Крайнев, сидевший рядом с Матвиенко, – а на Урале печей много, но таких мастеров-каменщиков и там немного.
В конце концов Дятлов положил удостоверение в карман и вышел. Трудно было понять: решил он ехать или просто захотел прекратить неприятный для него разговор.
Пришел Опанасенко. Его огромная фигура, казалось, заполнила собой всю комнату.
– Никуда я не поеду, – решительно заявил он. – Здесь у меня домик, обстановка кое-какая. Пианино дочке недавно купил. Всю жизнь наживал – и вдруг бросить! Растащат. Вернешься к разбитому корыту. Да и Светлана здоровьем слаба, куда ей на Урал ехать. Как-нибудь перебьемся.
Никакие увещевания не помогли. Опанасенко, не взяв удостоверения, ушел в цех.
Вошла женщина в платочке и стеганом ватнике. Ее никто не вызывал.
– Я Пахомова, – сказала она, – муж в армию ушел, а я хочу уехать.
Матвиенко объяснил, что удостоверение послано ей домой с нарочным.
Дверь резко распахнулась от удара ногой, и в комнату вошел чернявый парень небольшого роста.
– Ну, чего звали? – вызывающе спросил он.
– Ты почему до сих пор не получил документа? – спросил Матвиенко.
– А на кой он мне сдался? – ответил парень и повернулся к двери.
– Стой! – крикнул на него Крайнев, вскакивая со стула.
– Ну, чего еще? – бросил парень, не меняя тона, но останавливаясь.
– Ты почему не хочешь ехать? – спокойно спросил Матвиенко.
– А что там жрать будем? Тут меня и этот прокормит. – Он хлопнул рукой по гаечному ключу, торчавшему из кармана засаленного комбинезона, усмехнулся и вышел, не закрыв за собой дверь.
– Ишь какой бойкий! – сказал Матвиенко. – Не говорит, а режет. Лютовская порода – его племяш. Хотя Лютов начинал у нас иначе – ягненком прикидывался.
Сергей Петрович ничего не ответил. Он с горечью думал о том, что, проводя целые сутки в цехе, он следил только за демонтажем оборудования и мало разговаривал с людьми об отъезде.
Раздался телефонный звонок. Валя взяла трубку и сейчас же передала ее Матвиенко.
– Понял, приду немедленно, – сказал он, закурил папиросу и ушел.
В штабе воцарилось молчание.
– А вы знаете, Сергей Петрович, – прервала молчание Теплова, – я остаюсь.
– Остаетесь? – спросил Крайнев.
Теплова опустила голову, Сергей Петрович смотрел на нее удивленно и растерянно. Он заметил, что плечи у нее вздрагивают. Не зная, что сказать, он налил стакан воды и подал ей.
– Я не могу ехать. Поймите, не могу… – сказала она, придя в себя. – У меня на руках мама, тяжелобольная, лежит уже второй год. Я у нее одна. Ну, как оставить беспомощную старуху? Я много, очень много думала. Ведь и вы бы не бросили свою мать? Правда?
– Нет, я бы уехал, – твердо сказал Крайнев.
– Да, пожалуй, вы бы уехали. Ну, а если бы оставался ваш сынишка?
Крайнев вздрогнул от этого вопроса: он никогда не задавал его себе.
– Все равно уехал бы, – сказал он, не поднимая глаз.
– Неправда, – возразила Теплова, – я чувствую, что неправда.
– Валя, едемте с нами. Вы же знаете, как немцы расправляются с населением, вы комсомолка… – Он отошел в сторону и посмотрел на нее так, будто впервые видел это простое, милое лицо с большими серыми глазами.
Валя вздохнула и встала.
– Прощайте, Сергей Петрович, – произнесла она и протянула ему руку; Крайнев не шевельнулся.
Теплова медленно направилась к выходу.
– Валя! – крикнул Крайнев ей вдогонку. – Едемте с нами!
Теплова обернулась и с тоской посмотрела ему в глаза. Дверь отворилась, и в штаб вошел Макаров.
– Прощайте, Сергей Петрович, – сказала Валя и быстро вышла из комнаты.
Крайнев сделал было шаг к двери, но Макаров преградил ему дорогу.
– Товарищ начальник мартеновского цеха, – сухо произнес он, – у меня к вам срочное дело.
– Да поймите же! – воскликнул Крайнев так, что Макаров даже попятился от неожиданности. – Поймите, Василий Николаевич, какого человека мы теряем: ведь она остается, не едет!..
Он резко открыл дверь и выскочил на площадку. Макаров последовал за ним.
Крайнев побежал к проходным воротам, но Тепловой нигде не было.
10
Поздно вечером налетели немецкие самолеты, и тотчас же от сильных взрывов задрожала земля.
«Полутонки или даже более крупные», – подумал Крайнев, поворачивая голову в сторону электростанции, откуда доносились взрывы.
Самолеты прошли над цехами и, несмотря на сильный зенитный огонь, обстреляли их из пулеметов. С моста разливочного крана сорвался человек и упал на штабель слитков, К упавшему со всех сторон бежали люди.
– Кто? – спросил Крайнев.
Ему ничего не ответили: узнать убитого было невозможно.
Крайнев поднял голову и посмотрел на кран. Почему люди не спускаются оттуда, живы ли они там? На фоне лунного неба, которое виднелось сквозь сорванные листы крыши, можно было различить группу людей, собравшихся у барьера и спускавших на канате раненого. Он громко стонал. Рабочие бросились принимать этот необычный груз.
По боковой лестнице спустились остальные рабочие бригады. Первым подошел Опанасенко.
– Кого убило? – спросил Крайнев.
– Гаврилова, – хмуро ответил мастер.
Сергей Петрович вспомнил ту ночь, когда останавливали цех, и перед ним возникла крепкая фигура газовщика, быстро и ловко помогавшего сталеварам выключать газ.
– Ну, ребята, пошли. Надо кончать. Не первая бомбежка, – произнес Опанасенко, когда мертвого Гаврилова и продолжавшего стонать раненого унесли на носилках. – А ты, Луценко, сходи на медпункт, узнай, как там…
Обер-мастер, не оборачиваясь, пошел к лестнице. Он знал, что рабочие последуют за ним. Сергей Петрович тоже вместе с другими поднялся на кран, – ему хотелось ободрить людей и заодно выяснить, много ли осталось работы на кранах.
Отсюда был хорошо виден залитый лунным светом город. Обсаженные деревьями улицы выглядели сонно и мирно. Широкие площади поблескивали асфальтом. Казалось, что город спит.
Крайнев с трудом оторвал взгляд от этой обманчиво спокойной картины и перешел на второй разливочный кран. На мосту, у разобранной тележки, молча сидело несколько рабочих.
– Сергей Петрович, не лазь высоко: падать далеко, – заметил один из них.
С запада слышался нарастающий гул самолетов: наши истребители, отогнав врага, возвращались на аэродром.
Электростанция очень долго не подавала тока. Позднее стало известно, что при налете были ранены рабочие и поврежден распределительный щит. Одна бомба угодила в аварийный склад топлива, но, к счастью, не разорвалась. Остальные рвались поодаль.
Здесь, на мосту крана, Сергея Петровича нашел взволнованный Бондарев.
– Я вас целый час ищу. Звонил Дубенко и разрешил вам отправить семью. Эшелон уходит через пятьдесят минут.
Спустившись вниз, Крайнев почти бегом направился домой.
Ирина спокойно читала какую-то книгу.
– Собирайся живее, – тяжело дыша, сказал он, – через час отправляется эшелон.
– Во-первых, здравствуй, – спокойно сказала Ирина, и Сергей Петрович вспомнил, что не был дома двое суток. – А во-вторых, – после некоторой паузы добавила она, – я никуда не еду.
– Как не едешь? – спросил Крайнев, не веря собственным ушам.
– Очень просто. Остаюсь здесь.
– С немцами?
– Почему с немцами? С русскими.
– Ну, знаешь, это для меня новость! Ты же сама хотела уехать.
– А теперь не хочу. Куда я поеду под обстрелом?
– Да, но все остальные едут?
– Ах, опять «все»! – сказала она, поморщившись.
– Слушай, Ира, к черту шутки! – вскипел Крайнев. – Мы можем опоздать на посадку!
– Я никуда не опоздаю, потому что никуда не тороплюсь, – все так же спокойно сказала Ирина. – А ты куда торопишься, Сергей? Ты же не коммунист и не еврей.
Он стоял и смотрел на Ирину непонимающим взглядом.
– А куда ты едешь? – спросила Ирина, и ее голос показался ему новым и совсем чужим.
– Как куда? На Урал.
– А на Урале что? Туда тоже придут немцы. Слушай, Сергей, – сказала она, почему-то понижая голос, – ты уверен в том, что Россия победит Германию?
Перед глазами Крайнева встала картина, которую он видел днем у ворот завода: забрызганные грязью повозки и машины, задымленные, обстрелянные танки, утомленные, но полные решимости лица бойцов.
– Я уверен в том, – горячо заговорил он, – что Германия не победит Россию! Никогда не победит! Пусть сейчас техника всей Европы против нас. Земля под советским флагом будет существовать всегда! Советской власти не может не быть. Пройдет время, сколько – не скажу, не знаю, но мы вернем все, что сейчас теряем. Для того чтобы сократить это время, я и еду. Еду куда угодно, хоть в тайгу.
Он замолчал, задохнувшись от волнения.
– Ну, а я в тайгу не поеду, я остаюсь здесь, – воспользовавшись паузой, сказала Ирина.
– Ты пойми, – продолжал он, не обращая внимания на ее слова, – если бы мне даже плохо жилось здесь до войны, я все равно уехал бы, Я русский, я не могу быть холуем у немцев, ни у кого не могу. У меня есть чувство достоинства советского человека. Неужели у тебя его нет?
– Я тебя понимаю, – снисходительно сказала Ирина. – Тебе эта власть дала очень много. Безграмотного мальчишку она превратила в инженера. А что она дала мне?
– Как что?! – возмутился он. – Нам обоим она дала одно и то же – право на все. Используй это право. Я его использовал, я трудился. А ты? Ты до сих пор представляешь себе жизнь как бонбоньерку с сюрпризами, а в нашем обществе ничего не дают даром, но в нем можно приобрести все упорным трудом. И знай: счастье – это не клад, который можно вдруг найти, счастье – это здание, которое нужно строить.
Он посмотрел на часы: до отхода эшелона оставалось двадцать пять минут.
– Если клад не находят в одном месте, его ищут в другом, – улыбнувшись, сказала Ирина.
– Так ты что думаешь? Искать его у этих людоедов?
– Кто поверит, что немцы – людоеды? – поморщилась она. – Люди, которые дали миру Шиллера, Гете, Вагнера, – людоеды? Смешно! Это обычная военная пропаганда.
Сергей Петрович остановился. Ирина произнесла эти чужие слова с такой убежденностью, что продолжать разговор уже не имело смысла.
Не говоря больше ни слова, Крайнев прошел в детскую и разбудил сына.
Вадимка, привыкший к тому, что его будили во время ночных тревог, не заплакал и дал себя одеть.
Ирина вошла в спальню вслед за мужем.
– Сына я тебе не отдам, – с преувеличенной твердостью сказала она и потянулась к ребенку.
– А я не оставлю его немцам, – резко сказал Крайнев и так взглянул на жену, что та невольно попятилась.
Ирина хорошо знала характер мужа и сейчас впервые в жизни почувствовала, что он может ее ударить. Она опустилась на кровать и закрыла лицо руками.
Завернув сына в одеяло, Крайнев пошел к выходу, вернулся, захватил со стола чертежи и вышел в коридор.
На улице шел дождь. Холодный ветер с силой набросился на Крайнева, то подгоняя, то мешая идти.
По-мужски неумело завернутое одеяло сползало, и Вадимка хныкал. Выйдя из ярко освещенной комнаты, Сергей Петрович ничего не видел, то и дело оступался в лужи, но продолжал идти напрямик.
Вот, наконец, и ворота завода. Часовые не спрашивали пропусков, у эшелона собрались десятки подвод и сотни людей с домашним скарбом.
С большим трудом нашел он в этой суете начальника эшелона и узнал у него, что семья Макарова едет во втором вагоне от паровоза.
Когда Сергей Петрович с Вадимкой на руках взобрался по лестнице в вагон, в нем было еще сравнительно немного людей. При свете железнодорожного фонаря, висевшего на стене, он увидел Елену с сыном. Виктор сидел на нарах и играл большим плюшевым мишкой.
– Елена Николаевна, – быстро заговорил Крайнев, – возьмите с собой Вадимку, будьте ему матерью; знаю, что тяжело, хлопотно, но у меня другого выхода нет.
– А Ирина? – изумленно спросила Елена.
– Она остается, – глухо ответил он.
– Как же так, Сергей Петрович! – вымолвила Елена, придя в себя от неожиданности. – Неужели вы не могли жену уговорить!
– А вас Василий Николаевич долго уговаривал?
Елена молчала. Она знала, что ни она, ни сотни других женщин, грузившихся в этот эшелон, ни в каких уговорах не нуждались.
– Конечно, возьму, возьму, а как же? – заторопилась она, видя, что Сергей Петрович все еще держит ребенка на руках. – Довезу в целости и сохранности. – И добавила тихо: – Если только доедем…
Крайнев опустил глаза. Он знал, что впереди большой железнодорожный узел, ежедневно подвергающийся бомбежке.
– Будем верить во встречу на Урале, Елена Николаевна, – сказал он, опуская Вадимку на нары. – И чертежи довезите. Это тоже мое детище.
– Будем верить. И чертежи довезу…
– Не хочу без мишки, не хочу! – вдруг заплакал Вадимка. – Принеси мишку…
Мальчик во сне не расставался со своим мишкой и просыпался, когда мать или отец пытались забрать у него неразлучного друга.
– Сейчас принесу твоего мишку! – почти весело крикнул Сергей Петрович и выпрыгнул из вагона.
Он ворвался в дом, возбужденный от бега под дождем. Ему казалось, что теперь он уговорит Ирину уехать. Но квартира была пуста. В спальне – следы спешных сборов. На кресле – какое-то старое пальто, посреди комнаты – пустой чемодан. «Уехала все-таки!» – обрадовался он и, схватив мишку, одиноко лежавшего на неубранной детской кроватке, снова побежал на завод.
Уже издали до него донеслись свистки и пыхтенье паровоза. Лязгнули буфера, на миг все стихло, и вагоны медленно поплыли мимо.
У двери вагона стояла Елена с Вадимкой и всматривалась в темноту.
– Ирина здесь?
Елена покачала головой.
Как он был наивен, хоть на минуту поверив, что Ирина способна изменить свое решение!..
– Ловите мишку! – крикнул Сергей Петрович и бросил игрушку в открытую дверь.
Мишка плюхнулся на пол, и Вадимка бросился к нему.
Только проводив взглядом последний вагон, Сергей Петрович вспомнил, что не простился ни с сыном, ни с Еленой. Он тяжело опустился на мокрые от дождя рельсы, достал папиросу и закурил. Как безмерно устал он за эти последние дни!
«Вот и рассыпалось то, что давно дало трещину, – с болью подумал он. – Семьи больше нет. Ирина… Где и с кем сейчас Ирина?.. Вадимка едет на Урал. Доедет ли? А я?.. Кто скажет, где буду я?..» Представить себя в одном эшелоне со стариками и старухами он не мог. «Во что бы то ни стало уйду в армию. А Вадимка? Не пропадет Вадимка!» – Он успокаивал себя, но мысль о том, что его сын будет жить где-то один, без родных, наполнила его тоскливым, щемящим чувством.
Внезапно Крайнев увидел себя как бы со стороны. Вот он сидит ночью, один под дождем, на этих мокрых рельсах… Вдруг он так остро ощутил свое одиночество, что, превозмогая усталость, порывисто встал, бросил папиросу и пошел в цех. Он спешил поскорее очутиться среди людей, с которыми особенно сроднился за последнее время.
