Текст книги "Сталь и шлак"
Автор книги: Владимир Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Владимир Попов
СТАЛЬ И ШЛАК
ОТ АВТОРА
Судьбу человека нередко решают впечатления детства. Моя решилась в тот день, когда мне, десятилетнему мальчишке, удалось проникнуть в неведомый мир. Этот мир давно манил меня. И днем и ночью там, за высокой стеной, что-то грохотало, лязгало, шипело, ухало. И днем и ночью стояло над этим таинственным местом облако дыма. Сизое при солнечном свете, в сумерки оно окрашивалось то в розовые, то в багряные цвета, а по ночам, когда на вершинах домен с ревом вспыхивало пламя, окрестности освещались зловещим, как при пожаре, колеблющимся пламенем. Взрослые рассказывали о том, что происходило на заводе, скупо и неохотно, и это еще больше разжигало любопытство. Феерические зрелища, одно красивее другого, одно заманчивее другого, представали передо мною по мере того, как я пробирался из здания в здание. То низвергался поток расплавленного чугуна, стреляющего рвущимися, как у бенгальского огня, искрами, то сверкала слепящая глаза струя жидкой стали, то змееподобно извивались по скользкому металлическому полу раскаленные докрасна прутья. Весь этот сказочный мир и пугал и завораживал. Завораживали и люди. В этом царстве огня и металла они держались уверенно, больше того – залихватски. Языки пламени лизали их одежду, она дымилась и, казалось, вот-вот вспыхнет, но лица их были невозмутимыми, а жесты – исполнены величия. Произошло все это в небольшом промышленном городе Ростовской области – в Сулине.
Потом я жил и учился в Новочеркасске, но о заводе не забывал, больше того, грезил им и во сне, и наяву. Это была любовь с первого взгляда и, как оказалось, навсегда.
Миг превращения мечты в реальность был настолько радостным и впечатляющим, что и по сей день я испытываю волнение, когда прохожу на какой-либо завод и предъявляю вахтеру свой пропуск.
За два десятка лет, ступенька за ступенькой, я прошел всю производственную лестницу – начал с чернорабочего и кончил начальником мартеновского цеха. Много стали было выплавлено за это время, со многими людьми пришлось работать бок о бок, крупных событий свидетелем довелось быть.
Шло становление советской металлургии – входили в строй заводы-гиганты – Кузнецкий и Магнитогорский, реконструировались старые предприятия. На смену убогой дореволюционной технике шла техника современная, мощная, передовая. Уходил в прошлое, сдавая свои позиции механизмам и автоматам, непосильный физический труд; все грамотнее становились рабочие, все взыскательнее к себе – инженеры. Страна, которая ввозила проекты, специалистов и оборудование, постепенно превращалась в страну, импортирующую проекты, специалистов и оборудование.
Но все эти сложные процессы и явления выпадали из поля зрения художественной литературы. Может быть, именно поэтому мне давно, еще до войны, захотелось рассказать о товарищах своих по профессии, о их труде, героическом и романтическом, о том, как этот труд воспитывает специфические характеры. Намерения мои, однако, откладывались с года на год – не просто человеку, работающему в такой сложной отрасли промышленности, взять в руки перо и заняться несвойственной ему деятельностью. Нужен был дополнительный эмоциональный заряд. Такой заряд дала Великая Отечественная война.
Суровым испытаниям подверглись металлурги за этот страшный период. В невиданно короткий срок они освоили производство прославленной затем в боях танковой брони. Под бомбежками и обстрелами не покидали они своих цехов и агрегатов, сохраняя нормальный технологический ритм, под бомбежками и обстрелами демонтировали заводское оборудование и отправляли его на Восток. Те, кто уехал вслед за оборудованием, влились в трудовую армию уральцев и сибиряков, денно и нощно ковавших оружие для Советской Армии, те, кто остались на оккупированной территории, организовали мощное сопротивление врагу. За два года владычества гитлеровцев в Донбассе не был пущен ни один металлургический агрегат, не было выплавлено ни одной тонны стали.
О подвигах этих невозможно было умолчать, и в январе 45-го года, работая на Урале начальником цеха, я принялся писать первый в своей жизни роман. Два чувства владели тогда мною – любовь и ненависть. Любовь к людям, которые отдали все ради победы, и ненависть к тем, кто развязал войну, кто не выдержал испытания ею. Отсюда и название книги – «Сталь и шлак». В 1949 году роман был удостоен Государственной премии СССР. Он много раз переиздавался в нашей стране и за рубежом. Вышел во всех социалистических странах Запада и Востока, из капиталистических – в Швеции, Индии, переведен на немецкий, английский, французский языки.
Кстати сказать, в Индии на Бхилайском металлургическом заводе я встретил моих индийских читателей. Некоторые из них прочитали роман на русском языке, когда проходили практику на наших заводах, другие – на английском, третьи – на своем родном хинди.
Второй роман – «Закипела сталь» является продолжением первого и образует вместе с ним дилогию. И в нем я прослеживаю судьбы своих героев по обе стороны фронта, вплоть до освобождения Донбасса.
Потом неожиданно для самого себя я вдруг переключился на документальную прозу, жанр довольно трудный. Он не только требует скрупулезной исследовательской работы, он сковывает твою фантазию, зажимая в тиски фактажа, потому что ты имеешь дело с живыми людьми со сложившимися характерами, с определившимися судьбами. Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. И все-таки очень уж соблазнительно, встретив интересного человека, – а такими встречами писательская жизнь богата, – рассказать о нем, не откладывая в долгий ящик, с высокой трибуны. Этим ты не только помогаешь делу, которому служит твой герой, ты еще помогаешь тем, кто ищет, «брать пример с кого».
Страницы моей документальной прозы посвящены людям самых разных профессий. Рабочий, открывший новый метод сварки, фабзавучник, сказавший новое слово в технике, слепой конструктор, создавший первоклассное спортивное оружие, профессор-металловед, сделавший открытие в биологии. Но всех их объединяет одно: они ищут новое, борются за новое, утверждают новое, они из той благородной породы одержимых, которые ускоряют технический прогресс.
«Люди, которых я люблю» – так назвал я сборник, куда вошли документальные повести об искателях.
А теперь, когда читатель знает, каких людей я люблю, он сможет представить себе, как был я рад, обнаружив на одном из шинных заводов целый сонм людей, для которых творческий поиск стал непреодолимой внутренней потребностью. Все они были объединены в своеобразную организацию – общественный институт рабочих-исследователей, который успешно решал серьезные технологические проблемы. Не всегда точка зрения рабочих-исследователей совпадала с выводами официальной науки, не всегда наука оказывалась на высоте, и тогда в споре за истину разгорались серьезные баталии.
И если до сих пор об отдельных интересных творческих людях я писал отдельные повести, то встреча с целым творческим коллективом побудила меня перейти к обобщениям, создать широкое художественное полотно. Так в содружестве с Еленой Поповой-Ленской родился роман «Разорванный круг».
В романе «Обретешь в бою», удостоенном премии Всесоюзного конкурса на лучшее произведение о рабочем классе к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, я вернулся к металлургам. И не под влиянием товарищей моих по огненной профессии, которые упрекали меня в измене. Просто эта среда мне ближе, понятнее и – что греха таить – роднее.
Работе над этим романом, как и над предыдущими, предшествовали длительные поездки по заводам, множество встреч с людьми, тщательный отбор материала. Писать о современниках – значит постоянно держать руку на пульсе жизни, непрерывно общаться с питающей средой, той средой, о которой пишешь, в которой ищешь и находишь своих героев.
Владимир Попов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Директор завода Дубенко вызвал к себе начальника мартеновского цеха и молча вручил ему толстую тетрадь. Это была инструкция по выплавке и прокатке стали новой марки.
– Будем варить сталь сложнейшего состава, товарищ Крайнев, – сказал Дубенко. – Бронетанковую.
И хотя он говорил тоном, не допускающим возражений, Крайнев все-таки возразил:
– Петр Иванович, но ведь наши сталевары никогда не варили такой стали.
– Теперь будут варить. Война требует.
Телеграмму наркома о выполнении этого специального задания в недельный срок Дубенко намеренно не показал.
– Через три дня, Сергей Петрович, ожидаю от вас первой плавки.
– Что вы, Петр Иванович! Эту инструкцию два дня только читать надо, – заметил начальник цеха, взвешивая в руке объемистую тетрадь.
– Читать будете ночью, а днем – готовиться, – сказал директор. – Итак, через три дня. – Он встал, считая беседу законченной.
Обычно директор соглашался с теми сроками, которые устанавливали для выполнения его заданий сами исполнители, но жестко требовал, чтобы эти сроки в точности соблюдались.
– Я вас за язык не тянул, сами брались, – говорил он в таких случаях.
Сейчас он сам назначил срок, и притом ошеломляюще короткий.
– В три дня не успею, – прямо сказал ему Крайнев.
– Попробуйте не успеть, – сухо ответил директор.
Сергей Петрович не узнавал ни его тона, ни выражения лица. Таким он видел директора впервые.
Вернувшись в цех, Крайнев собрал всех своих помощников, начальников смен, мастеров и ознакомил их с новой инструкцией.
– Так это же все вверх дном надо переворачивать! – с беспокойством сказал огромный, тучный, с трудом умещавшийся на стуле обер-мастер печей Опанасенко.
– А куда слитки девать будем, Сергей Петрович? – спросил мастер по разливке. – Сейчас мы их прямо в прокат даем, а теперь их придется в колодцах сутками выдерживать. Где будем рыть эти колодцы?
Сразу возникло множество затруднений. Крайнев внимательно выслушивал то, что говорили подчиненные, давая им поспорить друг с другом.
Проработка инструкции закончилась поздно вечером. Начальник цеха закрыл тетрадь и внимательно оглядел собравшихся. Лицо обер-мастера, озабоченного сложностью предстоящей работы, выражало явную растерянность. Глядя на него, Крайнев улыбнулся и своими словами коротко разъяснил суть новой технологии.
Опанасенко приободрился.
– Так гораздо понятнее, – сказал он. – Сделаем.
Необходимо было сломать традиции, которые складывались на заводе годами, и буквально в несколько дней совершенно перестроить работу цеха.
До этого времени цех выплавлял сталь для кровли, для балок и швеллеров, а сейчас нужна была сталь, противостоящая бронебойным снарядам. Цех начал готовиться к ее выплавке.
В инструкции говорилось, что в процессе производства эта сталь чрезвычайно чувствительна к влаге. Сталь не выносит резкого охлаждения и, попав на сквозняк, под струю холодного воздуха, «простуживается», давая в изломе мельчайшие трещины. Сталь требует постепенного охлаждения в специальных томильных колодцах.
Люди спешно принялись строить сушила, рыть огромные колодцы, делать для них крыши, выверять весы, производить расчеты, чертить диаграммы и монтировать бункера для не виданных до сих пор в цехе материалов.
Каждый день, утром и вечером, директор обходил цех, задерживался на участках, беседовал с рабочими.
На третий день он подошел к начальнику и спросил, когда будет плавка.
– Даю еще два дня сроку, – мрачно сказал он, выслушав объяснения, и ушел в прокатный.
Но прошло два дня, а к плавке все еще не приступали. Дубенко опять вызвал к себе Крайнева.
– Когда? – резко спросил директор.
– Раньше, чем через три дня, не приступим, – едва сдерживаясь, ответил Крайнев.
Он почти не выходил из цеха и был утомлен до предела.
– Через три дня? – недовольно спросил Дубенко.
Крайнев тяжело поднялся со стула и ушел в цех.
Свободных рук на заводе не было, и люди самых различных квалификаций, оставаясь после своих смен, работали по переводу цеха на оборонный заказ.
Через двое суток директор снова появился в цехе. На этот раз с ним пришел главный инженер завода Макаров, который давно знал Крайнева. Они вместе работали сталеварами, вместе учились и расстались только по окончании института, получив назначения на разные заводы.
Крайнев приступил к работе всего два месяца назад, но его уже никто не считал новым человеком, и Макаров, убедившись, что его друг стал опытным инженером, лишь изредка заглядывал в мартеновский цех и все время проводил на броневом стане, где готовились к прокату стали новой марки.
– Нужно когда-нибудь и начинать, – нервно сказал Дубенко Крайневу.
– Я начну, когда все будет окончательно подготовлено, – твердо ответил Крайнев. – Начну, когда буду уверен, что первую плавку выпустим безупречную. Я не хочу портить ни марку стали, ни марку цеха, ни… свою марку.
– А я предлагаю начинать сегодня же! – вскипел Дубенко.
Макаров отозвал директора в сторону.
– Петр Иванович, начальник цеха прав, – успокаивающе сказал главный инженер. – Первые плавки Крайнев будет пускать сам и на этом учить других. Он не имеет права ошибаться.
Дубенко немного остыл.
– Так когда же все-таки плавка? – спросил он, снова подходя к Крайневу.
– Завтра днем, – коротко ответил Крайнев.
Директор внимательно посмотрел на его утомленное лицо.
– Отдохнуть надо перед плавкой, – уже мягко сказал Дубенко. – Обязательно отдохнуть.
– Почему же плавка будет днем? – удивленно спросил секретарь партийного бюро цеха Матвиенко, когда директор с Макаровым ушли. – Вы говорили, что выпуск будет ночью. Помните, я еще пожалел, что дежурю в парткоме и не смогу прийти.
– Плавка действительно будет ночью, но я хочу избежать присутствия начальства, – признался Крайнев.
Ночью в цех пришел секретарь парткома Гаевой, стал в сторонке, у щита контрольно-измерительной аппаратуры, внимательно рассматривая большую группу людей, собравшихся у печи. Среди них было много рабочих, оставшихся после смены. Гаевой подозвал к себе одного из них.
– Ты что здесь делаешь, Шатилов? – спросил он, всматриваясь в беспокойное лицо с опаленными бровями и шрамом на подбородке.
Гаевому всегда нравился этот молодой мастер, сохранивший после службы в армии выправку, четкость движений и ту особую способность распоряжаться и выполнять распоряжения, которая так характерна для среднего командного состава.
– Ну как же, – удивленно взглянул он на Гаевого. – Остался после смены. Ведь первая плавка такая. Вон даже Лютов пришел, а ему с утра на работу заступать. – Шатилов показал рукой в сторону широкоплечего, кряжистого мастера, стоявшего в стороне от группы. – Посмотреть надо, подучиться, не все же время начальник за нас плавки выпускать будет, – добавил он и торопливо пошел к печи.
Гаевой остался у щита, продолжая наблюдать за всем, что происходило вокруг. Его успокоило поведение начальника цеха, который руководил плавкой с таким видом, будто делал самую будничную работу, хотя все кругом подчеркивало необычность происходящего: печь была заново выбелена, конструкции свежевыкрашены, инструмент разложен в образцовом порядке. На рабочей площадке аккуратными кучками лежали присадочные материалы.
Здесь хозяйничал Опанасенко. Обычно все новые стали он осваивал почти самостоятельно, но эта марка была слишком сложна для него. Крайнев, щадя его самолюбие, подсказывал ему ход операций так, будто советовался с ним. И Опанасенко работал с присущей ему добросовестностью.
Он с гордостью показал Крайневу листок, полученный из лаборатории: фосфора и серы в этой стали было на редкость мало. За всю жизнь он не помнил такого их содержания в металле.
– А не добавить ли нам, Евстигнеич, никеля? – тихо подсказал ему Крайнев.
Все взялись за лопаты. Даже зрители внезапно превратились в помощников. Небольшая куча аккуратных блестящих квадратов начала быстро исчезать в печи. Спадающие с лопат пластинки тонко позванивали на плитах.
Гаевого удивило, что начальник цеха выбрал для освоения новой марки стали комсомольскую печь, где рабочие были гораздо моложе и по возрасту, и по стажу. Но уверенность сталевара Никитенко и слаженная работа всей бригады убедили его, что выбор сделан правильно.
Получив последний анализ из экспресс-лаборатории, Крайнев распорядился взять пробу.
Обычно сверкавшая, как фейерверк, сталь теперь стекла с ложки без единой искорки и спокойно, как масло, тонким слоем разлилась по плите. Налитая в стаканчик, она ровно заполнила его и блеснула на миг зеркальной поверхностью.
Среди присутствующих раздался шепот удивления.
– Как ртуть, – тихо произнес восхищенный Шатилов и хотел что-то спросить у начальника, но Крайнев уже шел к задней стороне печи, где у выпускного желоба нетерпеливо ждали сигнала подручные сталевара.
Остальные гурьбой повалили за ним, приблизились к барьеру и замерли в ожидании.
Сколько бы лет ни проработал человек в мартеновском цехе, сколько бы металла ни выплавил на своем веку, выпуск плавки, миг рождения стали, не может не волновать его. Это всегда напряженный и торжественный момент. Во многих цехах до сих пор сохранился обычай оповещать о предстоящем выпуске ударами в звонкий металлический диск, но не медленными размеренными ударами, а быстрым и радостным перезвоном.
На этот раз никто не прикоснулся к диску: звуковые сигналы были отменены. Но рабочие собирались и на площадке у печи, и на канаве, где готовились к разливке стали.
Крайнев посмотрел на часы, взглянул на стоявшего рядом Опанасенко, выждал несколько секунд и кивнул головой. Подручные быстро схватили длинную металлическую пику и несколько раз ловко и сильно ударили ею в заделанное отверстие.
С глухим рокотом вырвалось из отверстия пламя, мгновенно усилилось, стало ярким, и ослепляющая струя жидкой стали с тяжелым шумом хлынула в ковш.
Разливочный пролет здания словно вспыхнул. Ясно обозначились скрытые до этого в темноте подкрановые балки и стропила крыши. Крайнев увидел напряженные глаза машиниста, который сидел в кабине крана и ожидал сигнала принять ковш, наполненный сталью.
Еще минуту назад плавка находилась во власти человека, ведущего ее. Можно было убавить лишние элементы, добавить недостающие, но сейчас уже выбор был сделан – все решено и кончено. Через двадцать – тридцать минут покорная жидкая сталь начнет затвердевать в чугунных формах – изложницах.
Крайнев поднял голову и, встретив взгляд машиниста, показал ему рукой на ковш. Огромные крюки подхватили ковш, и он, медленно набирая высоту, тяжело поплыл в воздухе к месту разливки.
За ним, переговариваясь между собою на ходу, двинулись канавщики. Их было значительно больше, чем обычно. Работавшие в вечерней смене на подготовке канавы, так же как и сталевары, остались на первую плавку.
– Ну что? Удачно? – спросил Гаевой, только теперь подойдя к начальнику цеха и становясь рядом с ним на площадке лестницы, ведущей в разливочный пролет.
– Считаю, что да. Расчеты выдержал точно, а все же с волнением жду окончательного анализа. Знаешь, Григорий Андреевич, в этом деле, кроме науки, требуется еще и особое мастерство.
– Мастеровать тебе, я вижу, много приходилось.
– Из чего ты это заключаешь?
– Спокоен ты очень.
Крайнев улыбнулся и покачал головой.
– Ты тоже всегда спокоен, только я в твое спокойствие не верю. Спокоен тот, кто равнодушен, а у тебя просто выдержка… – Он взглянул на виски Гаевого, где сквозь смоль волос пробивались серебристые нити седины. – Плавку никто спокойно не пускает, у каждого на душе скребет.
И, как будто смутившись внезапной откровенности, отвернулся в ту сторону, где в симметрично расставленных изложницах медленно поднималась сталь.
Проследив за разливкой до конца, они пошли в лабораторию. Здесь решалась судьба плавки. Гаевой курил, следя за более торопливой, чем обычно, работой лаборантов. Даже заведующая лабораторией, спокойная, медлительная Каревская, заметно нервничала и двигалась быстрее обычного. Крайнев напряженно следил за изменяющимся цветом реактивов. Колба с раствором нежно-лилового цвета на минуту приковала его внимание.
«Почему мало марганца?» – встревожено подумал он. Но раствор постепенно начал превращаться в темно-бордовый, и это его успокоило. Легкая желтизна другого раствора говорила о незначительном содержании фосфора.
– Этого добра чем меньше, тем лучше, – с удовлетворенной улыбкой сказал он Гаевому, показывая пальцем на колбу.
С остальными определениями было сложнее. Зеленый цвет раствора никеля и оранжевый – хрома ничего не говорили ему: он редко имел с ними дело. Приходилось ждать окончательных результатов анализа. Но как медленно тянулись эти томительные минуты!..
– Восемь элементов вместо обычных четырех. Взбеситься можно, пока все сделают, – шепнул он Гаевому, и тот понимающе улыбнулся.
В лабораторию вошел Шатилов, опасливо косясь на Каревскую, которая обычно не выносила вторжения в свое «святая святых» и бесцеремонно выпроваживала любопытствующих. Вслед за мастером протиснулся сталевар Никитенко, просительно и лукаво глядя на хозяйку помещения. Он уселся прямо на пол, у стены, подложив под себя рукавицы. За ним, широко распахнув дверь, появился Луценко с решительным и мрачным видом: попробуй, мол, выгони!
Потом вошли другие сталевары, заинтересованные новой плавкой.
Каревская старалась их не замечать. Она проверяла работу лаборантов, полностью разделяя общее волнение за судьбу плавки. В группе ожидающих завязалась беседа, заметно оживившаяся после того, как стали известны результаты анализа по семи составляющим. Оставалось узнать последний результат – содержание хрома.
Постепенно к едким испарениям реактивов примешивался щекочущий дымок махорки.
Каревская недовольно морщила нос, но терпеливо молчала.
Глаза Крайнева возбужденно блестели, он что-то рассказывал вполголоса и смеялся. Пришли Опанасенко и Лютов, заправлявшие печь после выпуска.
– Сергей Петрович, – взволнованно произнесла Каревская, – плавка по хрому – брак, мало хрома.
Все взоры обратились к Крайневу. Он увидел испуганные глаза Шатилова, укоряющие – Опанасенко, мрачные – Луценко.
– Вот тебе и инструкция, – зло сказал Лютов.
– При чем тут инструкция? – резко оборвал его Крайнев. – Она предусматривает конечный результат, а расчеты присадок делал я. Проверьте анализ сами, – обратился он к Каревской. – Этого не может быть.
– Хорошо, я проверю, – сказала Каревская, направляясь к аналитическим весам, но выражение ее лица говорило, что она больше верит анализу лаборанта, чем расчету инженера.
Снова предстоял целый час ожидания…
– Идем готовить к выпуску вторую плавку на другой печи, – сказал Крайнев, прикоснувшись к плечу Гаевого.
– А почему на другой? – удивился тот. – Тебе приказано выплавлять пока на одной печи.
– Да, на одной, но я задание понимаю иначе. В этой декаде я должен был отлить четырнадцать плавок, но на четыре дня опоздал. На одной печи будет только шесть плавок, а на двух я задание выполню.
– Надо было сказать об этом директору, успокоить его, – с упреком произнес Гаевой. – Ведь у него тоже душа болит.
– Сперва надо сделать, а потом сказать, – холодно ответил Крайнев. – Хоть одну плавку, – добавил он и выжидательно посмотрел в сторону лаборатории.
«Выпустить такую плавку – это не заслуга, – думал он, – но не суметь ее выпустить – это… срам».
– Это позор! – вырвалось у него, и он повернулся так резко, что Гаевой тревожно взглянул на него и, стараясь перевести разговор на другую тему, заговорил о положении на фронте.
«Фронт… – с болью подумал Крайнев. – Фронту броню нужно отлить, а я отлил… пилюлю».
Разговор не клеился. Оба были слишком подавлены неудачей.
«Первая плавка, – мысленно оправдывал начальника Гаевой. – Мало ли что могло произойти? Менее сложные марки и то иногда по неделям осваивали. Только почему он взял всю ответственность на себя? Ведь на заводе есть и главный инженер, и технический отдел, которые могли бы помочь. Что это? Тщеславие? Нет, просто уверенность в себе и в своих людях. А все-таки результат… – И он выругал себя за то, что, придя в цех, не вызвал сразу же Макарова. – Вызову его хоть на вторую плавку». Гаевой направился к ближайшему телефону.
У первой печи показался директор, за ним – главный инженер. Макаров возбужденно жестикулировал и что-то доказывал Дубенко, который, не слушая его, направлялся прямо к Крайневу.
Сергею Петровичу захотелось тут же уйти, но он сделал над собой усилие и остался. «Началось», – подумал он.
Дубенко подошел к нему и остановился. Видно было, что только присутствие рабочих сдерживало взрыв негодования.
Из лаборатории опрометью выскочил Шатилов и помчался по площадке.
– Сергей Петрович! – закричал он еще издали. – Хорошая плавка! Хороший хром! Проверили. Лаборантка ошиблась!
Макаров довольно улыбнулся и взглянул на директора.
Дубенко протянул руку Сергею Петровичу.
– Поздравляю.
– Готовлю к выпуску вторую, – доложил Крайнев, еще не зная, как примет директор его сообщение.
Дубенко усмехнулся и взглянул на Макарова.
– Видели, – сказал он, – не слепые.
По площадке веселой гурьбой шли сталевары. За ними спешила сияющая Каревская, держа в руках паспорт первой плавки.
С этого дня по-иному потекла сталь из мартеновских печей.
Вместо кипящей, шумно брызжущей тысячами искр, той, что шла на рядовые сорта металла, потекла по желобам в ковши густая, спокойная, качественная сталь, предназначенная для танковой брони.
