Текст книги "Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

5

В девять часов сорок минут вечера комиссар «Авроры» большевик Белышев дал команду:

– Носовое орудие, огонь! Пли!

Шестидюймовка ахнула холостым зарядом, яркая вспышка пронзила черную глубь реки.

Выстрел, как было условлено заранее, известил о начале общего штурма. По всей линии окружения сразу усилилась перестрелка. Солдаты и матросы предложили посторонним лицам разойтись по домам.

Особенно много людей было на Невском проспекте. Ивану Евсеевичу Евсееву, только что прибывшему сюда со своим отрядом, пришлось выделить группу матросов, которые шаг за шагом оттеснили любопытствующих и остались стоять неровной шеренгой, перегородив всю улицу. Эта же группа должна была прикрывать морской отряд от ударов с тыла.

Сам Евсеев отправился на площадь, где на холодных мокрых камнях лежали матросы и красногвардейцы. Они вскакивали по двое, по трое, пробегали несколько метров и вновь падали, опасаясь выстрелов из-за дровяных баррикад. Оттуда стреляли несколько пулеметов, но либо пулеметчики были неважные, либо не хотели бить в цель: во всяком случае пули неслись высоко, не доставая лежащих, могли срезать только тех, кто поднялся во весь рост.

Прожекторы, установленные на Благовещенской площади, белыми клинками распарывали темноту, лучи скользили по стенам Зимнего дворца, упирались в освещенные окна, которые при этом меркли, а потом словно бы зажигались вновь.

Лучи прожекторов освещали Александровский столп, взметывались вверх и перекрещивались над площадью с такими же яркими полосками, тянувшимися в небо с Невы, с «Авроры».

По цепи передали команду прекратить огонь. Прибежал парнишка-связной, разыскал Евсеева.

– Не велено стрелять. Юнкера выходить будут.

– Какие еще юнкера?

– Дворцовые. Уже в штаны наклали...

Связной крутнулся на одной ноге – только его и видели. Озябшие матросы недовольно ворчали:

– Двинуть разок – и амба! Чего волыним, комиссар?

Иван Евсеевич и сам не понимал, чем вызвана задержка. Вон сколько сил вокруг дворца! Если поднять всех в решительную атаку, Зимний сразу будет захвачен. Так он и сказал Подвойскому, который приехал со стороны Невского на дребезжащей машине.

– Время работает на нас, – ответил Подвойский. – Юнкеров и казаков разлагает агитация наших сторонников в стане противника. Там ежеминутно идет классовая борьба, туда проникли наши агитаторы, переодетые солдаты и матросы. Вот вам результат: сейчас из Зимнего выйдут казаки, ударники батальона георгиевских кавалеров и Пятигорского батальона. Это сколько же сохраненных жизней и с той и с другой стороны?! Из Смольного нас тоже торопят, но ведь самое главное – сберечь наших революционных бойцов. – Подвойский нахмурился, произнес строго: – Приказываю вам обеспечить свободный выход из Зимнего всех, кто сдается.

– Это мы, безусловно, выполним. Но матросы вперед рвутся.

– У матросов горячие головы, а нам нужны терпение и выдержка, – сказал Подвойский. – Долго ждали, теперь считанные часы остались. Следите, чтобы революционная дисциплина была твердой.

– Вместе с матросами – красногвардейцы нашего завода.

– Так вернее, – согласился Подвойский и взглянул на часы. – Десять тридцать, сейчас казаки и ударники покинут дворец. Идите в цепь комиссар.

Стрельба вокруг Зимнего почти прекратилась, лишь изредка сухо потрескивали отдельные выстрелы. Мигнув несколько раз, угасли прожекторы. Только голубоватый луч с «Авроры» все еще рассекал мрак, высвечивая крышу дворца и верхушку Александровской колонны. В полумраке на площади началось какое-то движение. Из Зимнего плотными колоннами выходили вооруженные люди, в полной тишине пересекали площадь.

– Выкрутились, гады! – зло сказал кто-то. Медленно ползли минуты. Становилось холоднее, ветер дул все напористей, резче. Или так казалось продрогшим людям?

Терпение моряков иссякало. Но вот за дворцом, над Петропавловской крепостью, сверкнула зарница, сильный грохот прокатился над крышами. Вспыхнул шрапнельный разрыв. Под ним, чуть ниже, другой. Еще одна вспышка полыхнула значительно левей Зимнего.

Впервые за двести четырнадцать лет существования Петропавловской крепости ее орудия стреляли боевыми зарядами!

После третьей шрапнели на набережной перед Зимним и в самом дворце погас свет. Все окна – черные. И сразу, как по команде, перестали стрелять пушки.

6

Городской голова Шрейдер вместе с двумя гласными, думы прибыл в Смольный и предложил свое посредничество для переговоров с Временным правительством. Центральный комитет большевиков, заседавший непрерывно, сейчас же обсудил этот. Вопрос. Цель Шрейдера была ясна – затянуть время и спасти правительство от немедленного разгрома.

Можно было просто отказаться от «услуг» городского головы, но большевики решили иначе: если Шрейдер так беспокоится о правительстве, пусть доберется до дворца, скажет министрам и защитникам Зимнего, чтобы они сложили оружие. Пожалуйста, гражданин городской голова: вот вам транспорт, вот охрана – езжайте с мирной миссией, добивайтесь, чтобы не текла понапрасну кровь.

Шрейдер попал в самое неловкое положение. Отказаться неудобно, миссия-то действительно мирная. Но и помогать большевикам вовсе не входило в его планы. Поэтому к Зимнему он поехал, однако идти во дворец особого стремления не проявил. Сославшись на стрельбу, на опасность, поспешно ретировался к себе в думу.

В зал заседаний уже возвратились депутации, которые были посланы на «Аврору» и к Зимнему дворцу. Они с возмущением рассказывали, что солдаты не стали их слушать. А на крейсер их вообще не допустили. Матросы возле катера встретили думцев насмешками и посоветовали господам катиться куда подальше. Обстановка была такова, что делегаты выполнили это не очень вежливое пожелание безропотно и быстро.

Михаил Иванович с улыбкой слушал, как кипятятся гласные, обсуждая свои неудачи. Пока все их попытки помочь правительству заканчивались провалом. Что еще они придумают в ответ на просьбы министра Никитина, который продолжал звонить из дворца?!

Никитин требует самых решительных мер. Пусть дума пришлет хотя бы небольшие вооруженные отряды, чтобы вдохновить юнкеров, без этого правительство не продержится до утра. Но у соглашательских партий нет в Петрограде никаких войск, все части гарнизона идут за большевиками.

На трибуне сменялись ораторы. Выскочил худой, с красными воспаленными глазами эсер Быховский:

– Граждане гласные! Борцы за народ оставлены одни в Зимнем дворце и готовы умереть все, как один! Дума не может остаться равнодушной к их судьбам. Я предлагаю пойти в Зимний дворец и умереть со своими избранниками!

Масла в огонь подлила графиня Панина. Заговорила, сдерживая рыдания:

– Если городская дума не может проникнуть в Зимний дворец, то она сможет стать перед орудиями, стреляющими по дворцу. Я первая готова заслонить собой пушку!

Взвинченный до предела зал ответил восторженным гулом. Шум начал стихать лишь тогда, когда на трибуну поднялся Дмитрий Захарович Мануильский.

Его спокойный облик никак не вязался с полуистерической обстановкой, царившей вокруг.

– Мы, большевики, выступаем за то, чтобы убедить Временное правительство сдаться. Прислушайтесь к этому разумному совету...

Мануильскому не дали продолжать, заглушили его криками. Председатель заявил: предложение эсера Быховского необходимо обсудить по фракциям.

В зале остались только большевики.

– А вы что же? – поинтересовался председатель.

– Нам обсуждать нечего, позиция у нас ясная, – ответил Михаил Иванович. И продолжал, обращаясь к товарищам: – Как мы, здесь будем или – в Смольный, на съезд Советов?

– Анатолий Васильевич пусть едет, – сказал Мануильский, – а мы останемся до конца.

– Только ни в коем случае не заслоняйте собой пушки ради Временного правительства, – пошутил Луначарский.

Пока заседали фракции, Михаил Иванович связался по телефону со Смольным и предупредил, что дума намерена идти ко дворцу.

Наконец гласные снова собрались в зале и началось поименное голосование. Председатель называл фамилию – депутат поднимался и отвечал:

– Иду умирать с Временным правительством! Процедура была торжественной. Один за другим вставали эсеры, кадеты, меньшевики, произносили кто громко, кто еле слышно, кто со слезой в голосе:

– Да... Иду умирать...

Михаилу Ивановичу смешно и досадно было видеть эту трагикомедию. Никто думцев убивать не собирается, а они эка вон раскудахтались! Фарисействуют граждане гласные, упиваются своей самоотверженностью, находясь в безопасном месте. Если бы им действительно грозила смерть, перестали бы сценки разыгрывать... Какие герои, скажите на милость: если помирать собрались, то зачем же служители готовят каждому в дорогу сумку со свежим хлебом и колбасой? Вот ведь артисты, любой исторический момент способны в спектакль превратить!

– Калинин! – председатель назвал его фамилию.

– Нет! – громко произнес Михаил Иванович. – Идите выручать свое правительство, а мы пойдем приветствовать Петроградский Совет от революционной части думы!

Гневные крики он пропустил мимо ушей.

Думцы спешили получить сумки с хлебом и колбасой, одевались и выходили во двор. Там ожидало их подкрепление – меньшевики, правые эсеры и бундовцы, покинувшие Всероссийский съезд Советов, чтобы вместе с думой «спасать правительство».

Всего набралось около четырехсот человек. Люди штатские, немолодые, они долго и неумело строились шеренгами. Было уже за полночь, когда колонна тронулась в путь. Первым, тяжело переваливаясь, шагал грузный Шрейдер. Рядом с ним, подобрав узкую юбку, семенила графиня Панина.

Мануильский спросил:

– Не навредят они? Закроют вход во дворец, начнут митинги...

– Товарищи предупреждены, – ответил Калинин. – Ну, нам тоже пора по своим делам.

Чем дальше колонна уходила от думы, тем медленнее она двигалась. Одно дело – произносить речи в теплом уютном зале, а другое – шлепать среди ночи по улице, освещенной редкими тусклыми фонарями. Холодный сырой ветер вызывал озноб. Колдобины были заполнены грязной водой, у многих думцев сразу промокли ботинки. Пугала стрельба, слышавшаяся все ближе. Некоторые гласные отставали от колонны, исчезали в переулках и проходных дворах.

На перекрестках горели костры, грелись вооруженные солдаты и красногвардейцы. С удивлением смотрели они на нестройные ряды хорошо одетых людей, на их бледные лица.

Около Казанского собора думцы увидели тяжелые орудия на тракторной тяге. Массивные стволы были направлены в сторону Зимнего. Артиллеристы балагурили возле ящиков с огромными снарядами. Шрейдер замедлил шаги. Графиня Панина что-то горячо доказывала ему, увлекая вперед.

Вблизи от Дворцовой площади, перегородив Невский проспект, цепью стояли матросы, опершись на винтовки. Стояли, очевидно, уже давно, изрядно промерзли. Они оживились, увидев думцев. Те моряки, которые курили в сторонке, быстро заняли свои места в цепи.

Колонна сжалась и замерла. Графиня Панина попятилась. Рядом с городским головой остался только министр Прокопович.

Несколько минут думцы и моряки стояли молча. Матросы разглядывали незваных гостей, а те переминались встревоженно, не зная, как преодолеть преграду. Шрейдер обратился к матросу, который был ближе к нему:

– Мы идем в Зимний дворец и требуем, чтобы нас пропустили.

Моряк был молод, высок: шея длинная, глаза округлые, пострижен наголо – деревенский парень, недавно надевший бушлат. Слова вальяжного, солидного господина в котелке смутили его.

– Нельзя... Не приказано.

– Здесь вся городская дума, а я городской голова. С нами министр. Мы имеем право пройти в Зимний.

– Нельзя, – более решительно ответил матрос.

– Стоп травить, папаша! – поддержал его сосед по цепи, щеголеватый морячок, бескозырка которого чудом держалась на шевелюре. – Отчаливай, пока штиль!

Третий, широкоплечий богатырь, пробасил добродушно:

– Приказ Военно-революционного комитета.

– Но мы настаиваем...

– Обращайтесь в Военно-революционный комитет.

Гласные придвинулись к цепи, убеждали, просили:

– Во дворце избранники народа... Ваши избранники...

– Не надо кровопролития!

– Мы предлагаем переговоры, предлагаем перемирие – это ли не разумно?

В ответ слышалось:

– Своих избранников мы знаем!

– Эй, Федя, бабу задержи – под рукой проскочит!

– Полный назад, говорю!

– Стреляйте! – истошно крикнул кто-то из думцев. – Стреляйте в меня! Мы все равно пройдем!

– Нет! – раздался громкий голос, сразу привлекший общее внимание. – К Зимнему вы не пройдете. Безусловно!

– Но мы требуем!

С тротуара на середину проспекта вышел коренастый человек в кожаной куртке с широким поясом, в кожаной кепке.

– Вам объяснили: есть приказ Военно-революционного комитета. И никаких разговоров!

Он наклонился, прикуривая. Спичка осветила рябое лицо. Матрос-богатырь шагнул вперед, будто заслоняя этого, в кожанке. Пробасил:

– Ступайте домой, граждане хорошие. Да поживее!

7

За день министр Никитин очень устал, переволновался, охрип от телефонных разговоров. До полуночи не спадало нервное напряжение. Но потом стало спокойнее. Прекратилась пальба из пушек, реже трещали винтовочные выстрелы. Во дворце снова зажегся свет. И хотя Зимний находился в блокаде, хотя часть юнкеров покинула его, большевики все же не пошли на штурм. Уж не Шрейдеру ли с думцами удалось задержать их? Во всяком случае, теперь можно считать, что ночь выиграна.

Никитину хотелось посоветоваться с коллегами, поделиться своими мыслями, но министры были настолько подавлены и растерянны, что у него быстро пропала охота говорить с ними. Адмирал Вердеревский прохаживался по комнате, словно совершал вечерний моцион по палубе от борта к борту. Генерал Маниковский подремывал, развалившись в кресле и подставив под ноги стул. Из-за полуоткрытой двери слышались голоса Кишкина и Маслова.

Никитин чертыхнулся и пошел в пустовавший кабинет Керенского. Рослый юнкер с туповатым лицом старательно вытянулся при виде министра. «Надежный, пост не покинет», – подумал Никитин.

В комнате, смежной с кабинетом, он плюхнулся на мягкий диван, издававший почему-то запах женских духов. Это было неприятно, однако встать Никитин не смог, одолела усталость. Щека словно приросла к шершавому диванному валику.

Он спал в комнате, отделенной от внешнего мира толстыми стенами, и не слышал той напряженной тишины, которая воцарилась на Дворцовой площади после часа ночи. Осаждавшие перестали стрелять. Прекратилось всякое движение. Внезапная тишина была настолько грозной, что юнкера, защищавшие Главный вход, испугались ее больше пальбы, покинули дровяные баррикады на площади и укрылись во дворце.

Прошло десять, пятнадцать минут, и вдруг громко прозвучал одиночный выстрел из винтовки. Тысячеголосый гул раскатился окрест. Масса вооруженных людей хлынула к Зимнему.

У входа – стремительный водоворот. Сюда, как в узкое горло, стекались потоки штурмующих. Кто-то кричал, притиснутый к стене, кого-то вынесло вверх. А те, кто пробился в здание, уже бежали по широким лестницам, по длинным коридорам, путаясь в многочисленных залах и переходах.

Представитель Военно-революционного комитета, первым ворвавшийся в дворцовую комендатуру, заявил коменданту, полковнику Ананьеву, что сопротивление бесполезно, потребовал немедленной капитуляции.

Полковник отдал приказ защитникам Зимнего сложить оружие.

Тяжкий нарастающий гул человеческой лавины, растекавшейся по дворцу, докатился и до слуха Никитина. Ему снилось, что находится он в бушующем море. Ветер гонит высокие волны, они поднимают Никитина на гребень, потом опадают...

Резкий голос в кабинете Керенского заставил Никитина вскочить.

– Борисенко, иди сдаваться! – испуганно командовал кто-то. – Скорей! Наши сдались!

Министр бросился в кабинет – юнкера там уже не было. Никитин выскочил в коридор и сразу попятился: к нему бежал солдат без шапки, в длинной шинели. Следом – краснолицые, разгоряченные матросы с винтовками.

Солдат остановился возле Никитина, палец его как ствол револьвера, твердо уперся в грудь:

– Вы кто?

– Министр внутренних дел, почт...

– Где правительство?

– По коридору, через зал и налево.

– Вперед!

– Товарищ Чудновский, а с этим как? – крикнул моряк.

– Взять! – на бегу бросил солдат.

Никитин не сразу понял, что последнее слово относится непосредственно к нему. Чья-то жесткая рука сдавила его плечо. Спорить и возражать было бессмысленно. Никитин послушно прижался спиной к стене, пропуская мимо себя солдат и матросов.

8

Комиссар Евсеев поднялся с моряками по мраморной лестнице и присоединился к отряду, который вели представители Военно-революционного комитета Чудновский и Антонов-Овсеенко. Людей было много. В отряд вливались солдаты и красногвардейцы, появлявшиеся из боковых коридоров, но часть бойцов постепенно отставала: они обыскивали комнаты, взламывая и дробя прикладами запертые двери.

Чудновский шагал стремительно. Невысокий Антонов-Овсеенко с трудом поспевал за ним, придерживая очки. Пальто расстегнуто, широкополая шляпа сдвинута на затылок, а все равно жарко.

Возле Евсеева по-прежнему были Федя Демидочкин и Григорий Орехов.

Иван Евсеевич тревожно думал: что, если юнкера дадут залп или ударят из пулемета по густой толпе, стиснутой стенами коридора!? Не свернешь, не укроешься! Но юнкера не стреляли. Под ногами перекатывались брошенные ими патроны, хрустели пустые обоймы.

Движение отряда замедлилось. Впереди, в небольшом зале, человек десять перепуганных юнкеров, сомкнувшись полукольцом, выставили штыки и пятились к высокой двери.

– Бросьте оружие! – крикнул Антонов-Овсеенко.

– Здесь правительство! – ответил юнкер.

– А здесь революция! – пробасил Григорий Орехов и вырвал винтовку из рук юнкера. Второго обезоружил Федор.

Высокая дверь распахнулась, все устремились в нее. Следуя за Антоновым-Овсеенко, моряки вбежали в душную комнату, увидели бледные, растерянные лица.

– Это что? Это правительство?! – изумился Федор Демидочкин.

Повинуясь команде Чудновского, матросы и красногвардейцы стали вдоль стен комнаты. Антонов-Овсеенко непослушными пальцами застегнул пуговицы пальто. Перевел дыхание и произнес громко:

– Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными!

Министры медленно поднялись с кресел.

– Мы подчиняемся насилию, – пожал плечами Коновалов.

– Где Керенский?

– Еще вчера уехал на фронт.

– Сбежал?!

Ропот, возникший за спиной Антонова-Овсеенко, выплеснулся в коридор, в соседние комнаты, окреп там, усилился.

– Спокойно, товарищи! – поднял руку Антонов-Овсеенко. – Соблюдать революционную законность! Все члены Временного правительства арестованы. Сейчас составим протокол.

Чудновский кивнул Ивану Евсеевичу. Тот в свою очередь сказал несколько слов матросам. Они быстро освободили смежную комнату, стали в дверях.

– Сдайте личное оружие, – приказал бывшим министрам Антонов-Овсеенко. И – связному: – Сообщите товарищу Подвойскому, что правительство взято под охрану. Пусть отправляет самокатчика в Смольный.

– Понятно, – сказал красногвардеец и старательно повернулся через левое плечо.

Между тем Чудновский, привычным движением оправив под ремнем шинель, сел к столу и придвинул лист бумаги. На листе – несколько строк какого-то незаконченного воззвания, а ниже – квадратики и кружочки. Кто-то из бывших министров начертил их, силясь подыскать нужные слова... Усмехнувшись, Чудновский взял другой лист, совершенно чистый, и начал писать, аккуратно выводя буквы: «26 октября в 2 часа 10 минут ночи по постановлению Военно-революционного комитета арестованы...» Дальше последовали фамилии: Кишкин, Коновалов, Маслов, Вердеревский, Никитин. Всего – восемнадцать.

Антонов-Овсеенко вслух прочитал протокол и первым поставил подпись. За ним – Чудновский. Потом к столу начали подходить красногвардейцы, матросы, солдаты. Иван Евсеевич вывел свою фамилию с удовольствием, крупно. Орехов оставил размашистый росчерк. Федя застеснялся, скользнул торопливо пером по бумаге – получилась непонятная закорючка. Отошел покрасневший, но очень довольный: к какому документу руку-то приложил! Сказать в деревне – даже родня не поверит!

Арестованных построили одного за другим. Справа и слева от каждого стали матросы и солдаты с винтовками наперевес. Впереди и сзади – такой же надежный конвой.

Антонов-Овсеенко дал команду, и процессия медленно двинулась по коридорам, по залам, где полно было возбужденных победой людей. Нашлись, конечно, горячие головы. Кто-то бросился на арестованных с кулаками. Его оттеснили.

– Товарищи, не позорьте нашу революцию! – одергивал Иван Евсеевич. А тех, кто не обращал внимания на слова, быстро охлаждал Григорий Орехов, шагавший за своим комиссаром.

Колонна арестованных вышла на площадь, свернула к мосту. Сзади слышались команды:

– По своим частям стройсь!

– Первая рота, становись!

Из Зимнего выбегали участники штурма, разыскивали свои подразделения. В подъездах и возле ворот занимали посты моряки и солдаты Егерского полка, выделенные для охраны дворца.