Текст книги "Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава восьмая

1

В камеру Кузьму втолкнули с такой силой, что он грохнулся на пол.

– Убивцы окаянные! – запричитал босой мужик в одном исподнем, сидевший возле стены. – И калечат нашего брата, и убивают, и все им мало... Тебя за что взяли-то? Из армии убег?

– Убежишь тут... – неохотно процедил Кузьма, ощупывая бедро, ребра. Боль резкая, но кости вроде целы.

– Из каких мест будешь? – допытывался босоногий. – С Урала или наш землячок сибирский?

– Издалека.

– А мы тут все местные, местные, – бубнил мужик, дорвавшись до нового слушателя. – Загребли нас по селам; помощники, говорят, партизанские, так-растак! Скот взяли, избу спалили, сапоги долой, одежонку долой. И стрелять уводят, – боязливо покосился он на дверь. – Каждую ночь уводят.

Кузьма поднялся, потирая бедро. Камера была большая, напихали в нее человек пятьдесят. Кто спал на полу, кто сидел недвижимо, уставившись в грязную стенку, кто выискивал вшей в рубахе. Было душно, резко воняла в углу параша.

Стоило ли хитрить, рисковать, переходя фронт, добираться до Омска, чтобы в конце концов попасть в эту кутузку?! Он-то было обрадовался: конец скитаниям, прибьется теперь к твердому берегу, душой воспрянет возле своего барина. Сгоряча попер прямо в колчаковский штаб, к часовому: так, мол, и так, господин подполковник требуется. Часовой вызвал начальника караула – пожилого рыжеусого вахмистра с угрюмой мордой. У него аж глаза на лоб полезли; «Их высокородие тебе нужен, быдло деревенское! А вот этого ты не нюхал?» И саданул кулаком так, что у Кузьмы в мозгах поплыло.

Однако не растерялся, сам на вахмистра голос возвысил: «Раз ты на службе, старая шкура, значит, начальству доложить обязан, что пришел к их высокоблагородию человек по важному делу и фамилия этого человека господину подполковнику хорошо известна».

Вахмистр матюкнулся, но бить Кузьму больше не стал, а велел отвести в каталажку. Теперь, значит, сиди и гадай: доложит эта усатая стерва начальству или из головы выбросит. Должен вроде бы доложить, коли бывалый служака и при штабе ему обретаться доверено.

– Злые они теперь колчаки-то, шибко злые, – зудел над ухом босоногий мужик. – Сказывают, поперли их с Волги, поперли с Урала, вот они и взбеленились, всех без разбору жалят. И партизаны, опять же, им спать не дают... Ох, не выбраться нам отсюда.

Только хотел Кузьма ругнуть надоедливого соседа, как распахнулась дверь и появился рыжеусый вахмистр. Показал пальцем:

– Ты, колченогий, за мной!

Кузьма повеселел: проняло, значит. И не конвойных прислал, сам явился.

Вахмистр провел его через площадь к большому дому, у подъезда которого стояло несколько автомашин. Подкатил мотоцикл. С него соскочил офицер, быстро скрылся в парадном. А вахмистр с Кузьмой обогнули дом и направились к черному ходу.

В чистенькой комнатке под лестницей сидел за столом поручик с повязкой на рукаве и что-то писал. Жидкие волосы его были напомажены да аккуратно расчесаны, волосок к волоску. Вахмистр щелкнул каблуками:

– Вот этот шпынь господина полковника домогается.

Офицер поправил повязку, с любопытством посмотрел на Голоперова. Поморщился, увидев кровь на щеке.

– Зачем физию ему разукрасили?

– Для порядку, – сказал вахмистр. – Чтобы чувствовал...

– Ты это поменьше, психолог, – погрозил поручик. И арестованному: – Что тебе нужно?

– Должен видеть их высокоблагородие господина Яропольцева Мстислава Захаровича, – бойко отрапортовал Кузьма.

– Ишь ты, должен! – усмехнулся поручик. Однако, чувствовалось, заинтересовался не на шутку.

– Порядка не знает, – вставил вахмистр. – Или шпиен.

– Не суйся, – оборвал поручик. И опять Голоперову: – Какое у тебя дело к полковнику?

– К господину подполковнику Яропольцеву.

– Старые сведения у тебя.

– Так точно, старые, – сообразил Кузьма. – Я при их высокоблагородии в денщиках состоял. А сейчас с той стороны пришел. Личное задание его выполнял. Вы только скажите господину Яропольцеву, что Голоперов здесь.

– С той стороны? – поручик заволновался. Предупредил на всякий случай: – Ну смотри, если что. Семь шкур сдеру.

Поправил ремень и, озабоченный, вышел за дверь. После таких церемоний Кузьма уж и не представлял, как примет его барин, обрадуется ли возвращению? По всему видно, что Мстислав Захарович здесь фигура.

– Где он? Где? – услышал вдруг Голоперов возбужденный знакомый голос и, обалдев от радости, крикнул:

– Тут я, ваше...

Яропольцев стиснул его плечи, смотрел в лицо, будто не верил.

– Кузьма! Я ведь ждал тебя, очень ждал! – несколько раз повторил Яропольцев, увлекая его за собой. Следом почтительно шел поручик. Вахмистр застыл, как истукан, приоткрыв рот.

На втором этаже, в большом кабинете, Яропольцев велел Кузьме сесть в кресло. Улыбнулся, внимательно осмотрев его:

– Оборванный, голодный, конечно... Сейчас отдыхай, поговорим вечером. Ужинаем в «Европе»... Ах, да, – спохватился он. – Поручик, распорядитесь: немедленно баня, парикмахер, обмундирование.

– Слушаюсь.

– Унтер-офицер Голоперов будет жить в моей квартире. Впрочем... Отныне – прапорщик Голоперов. Приказ на подпись к двенадцати часам.

– Разрешите выполнять?

– Да.

– Прошу... прапорщик, – офицер жестом пригласил Голоперова следовать за собой.

– Вызовите моего портного, пусть подгонит форму, – бросил вдогонку Яропольцев.

В комнате под лестницей дежурный снял телефонную трубку, и Кузьма убедился, что служба в этом штабе налажена четко. Вскоре он уже парился в бане, отмывая въевшуюся в поры грязь. Сбросил свое ветхое барахло, а взамен получил заграничное шелковое белье, на котором вошь не удержится, офицерскую гимнастерку, французские брюки галифе, новые сапоги, зеленоватую английскую шинель и фуражку с кокардой. Кроме того, портупею и шашку. Револьвер обещали выдать потом.

Кузьма остался очень доволен. Верно говорится: за хорошим хозяином служба не пропадет.

Разместился новоявленный прапорщик в полуподвальном этаже кирпичного купеческого дома, в просторной комнате, по соседству с пожилой и вдовой купчихой. Верхний этаж занимала семья Мстислава Захаровича, так и не уехавшая за границу.

После обеда Кузьму позвала в гостиную Галина Георгиевна. Усадила за круглый стол и беседовала любезно, как с самым доверенным человеком. Расспрашивала насчет смоленского имения. Под конец сказала:

– Не дай бог, случится что-нибудь с мужем или со мной – за детей ты в ответе. Увози их подальше от войны. В Швеции родственники у нас.

– Выполню, если надо, только зачем прежде времени о плохом думать?!

– Шатко все, Кузьма, очень шатко.

– У Колчака сил много.

– Мстислав Захарович говорит, что две трети войска надобно в тылу держать против партизан и бунтовщиков. А у французов, чехов, у всех наших союзников – свои интересы. Никому верить нельзя. Ты это знай, Кузьма, ни во что не вмешивайся, а ходи за Мстиславом Захаровичем, словно тень. Береги его.

– В этом будьте уверены! – Голоперов почтительно склонил голову.

2

Октябрь 1919 года стал переломным месяцем гражданской войны. На востоке деморализованные колчаковские дивизии откатывались от Урала в Сибирь, к Иртышу.

Защитники Петрограда отразили наступление Юденича.

На юге Красная Армия не только остановила продвижение деникинских войск к Москве, но и повернула их вспять, отбросила от Орла. Конный корпус Семена Буденного освободил Воронеж. Развернулась острая борьба за районы, богатые хлебом и углем. Поэтому именно туда отправился в очередной рейс «ВЦИК на колесах».

В Воронеж, где еще виднелись следы недавних боев, поезд прибыл 3 ноября. Михаил Иванович сразу навел у местных товарищей справки – далеко ли находится корпус Буденного, как до него добраться? Выяснилось, что расстояние до корпуса не очень большое, он преследует белых где-то в районе Землянска. Однако ехать туда местные товарищи не советовали. В окрестностях города еще находились мелкие подразделения вражеской конницы, в любой деревне можно нарваться на белых. Где проходит фронт, никто точно не знал. Да и осенние дороги такие, что колесу поздно, а полозу рано. В конце октября лили дожди, вода затопила низины, проселки превратились в вязкое месиво. А за последние дни похолодало, неожиданно повалил снег, закрутила метель.

– Мужики на базар приезжают? – спросил Михаил Иванович.

– Осмеливаются, которые побойчее.

– И мы с Григорием Ивановичем очень даже бойкие, – весело прищурился Калинин. – Верно, Григорий Иванович? – обратился он к Председателю ЦИК Украины Петровскому, который прибыл вместе с ним.

– Надо повидать Буденного, пока близко.

– Вот именно, за ним ведь не угонишься. Не прощу себе, если с ним не побеседую, – сказал Калинин. – Давайте нам знающего возницу, сани и двух лошадей. Наутро тронемся.

– Оденьтесь потеплей, – посоветовали воронежские товарищи. – Шубы вам дадим. У купцов реквизировали.

Еще до рассвета Калинин и Петровский отправились в путь. Погода не улучшилась, метель стала еще сильнее. Косо летел к земле густой снег, холодный ветер гнал поземку, наметая сугробы. Лошади с трудом вытягивали сани из заносов.

– Зря все же охрану не взяли, – беспокоился Петровский.

– Ничего, Григорий Иванович, в такое ненастье и друзья, и враги в избах отсиживаются. Ни одного встречного на дороге.

– Заблудиться не мудрено в такой мгле. Мы не сбились? – спросил Петровский щуплого флегматичного возницу.

– Через Дон в аккурат переправились. А теперича кто ж его знает...

– Ты знать должен.

– Дорога одна, авось доберемся... Михаил Иванович устроился поудобней и поднял меховой воротник. Купеческая шуба, действительно,. была хороша. Теплая, длинная, почти до пят – мороз не прохватит. Только бы возница не сплоховал. Лошади слабоваты, но лучших не нашлось, а побывать у Буденного необходимо. Его кавалеристы много раз отличались в боях. Намечено преобразовать корпус в конную армию. Однако о корпусе и о самом Буденном ходят разноречивые слухи. В сентябре у кавалеристов побывал председатель Реввоенсовета республики Троцкий. Вернувшись в Москву, он рассказывал возмущенно, что корпус – это разношерстная банда, а сам Буденный не красный командир, а атаман-предводитель. По словам Троцкого, выступление его в корпусе было встречено злобным ревом бойцов. А Буденный, стоявший рядом, только рукой махнул – и сразу воцарилась тишина. Это современный Разин. Куда он поведет свою ватагу, туда она и пойдет: сегодня за красных, а завтра за белых.

Владимир Ильич выслушал такой отзыв с иронией. Не слишком ли упрощенно? Без дисциплины, без крепкого воинского порядка банда или ватага с белыми войсками не справится. А Буденный бьет кавалерию генерала Мамонтова, которому никак не откажешь ни в опыте, ни в мастерстве. Красные конники переносят лишения, жизнь отдают в боях за новую власть. Значит, ценят ее, принимают к сердцу. А те, которые сегодня за красных, а завтра за белых, те при первой неудаче по домам разбегаются...

Вот и надо поглядеть все на месте, потолковать с Буденным, с людьми. Может, необходимо помочь корпусу, укрепить его коммунистами.

Судя по времени, давно уже рассвело, но снегопад был настолько густой, что видимость почти не улучшилась. Справа расплывчато проступали какие-то темные постройки. Возница оживился, зачмокал, подгоняя лошадок.

– Стой! – раздался вдруг громкий окрик. – Стой! Куда прешь?

Трое всадников подскакали к саням. Один, в кубанке, держал путников под прицелом карабина. Другой, смуглый и горбоносый, бросил в ножны шашку, свесился с седла:

– Гля, хлопцы, никак буржуи из Воронежа тикают! Или генералы переодетые. Шубы на них барские!

– Кто будете? – строго спросил боец с карабином,

Михаил Иванович не торопился отвечать, хотел убедиться, что это свои.

– Чего молчишь, старый черт! – загорячился горбоносый всадник. – А ну, скидывай шубу!

– Да ведь замерзну.

– Ничего, на этом свете погрелся, а на том и голого примут, – хохотнул горбоносый. – Верно, хлопцы?

– Надо бы к комиссару, – сказал боец с карабином. – Пусть товарищ комиссар их пощупает.

– Совершенно верно, – обрадовался Калинин. – Ведите нас к комиссару или к товарищу Буденному.

– У Буденного только и дел, что с буржуями заниматься.

– Мы не буржуи, – возразил Михаил Иванович. – Вот товарищ Петровский, Председатель ЦИК Украины. А я – Председатель всероссийского ЦИК Калинин.

– Ты нам мозги не крути!

– Вот мандат, пожалуйста, – протянул документ Петровский.

– Читать мы не обучены, а таких буржуев, как ты, не первый раз видим. Ишь бородку отпустил, очки напялил!

– Чего трепаться, – равнодушно произнес боец с карабином. – Давай или к комиссару их, или кончать, а то от своих отстанем. Шубы бери.

– Нет, товарищи, так не пойдет, – твердо сказал Калинин. – Вы бойцы Красной Армии или кто? Повторяю, везите нас, к Буденному, он разберется.

Кавалеристы колебались. Наконец тот, что с карабином, сказал:

– Черт с ними, гони их в штаб. А я пока смотаюсь, доложу комбригу.

– Таскайся с ними по такой погоде, – буркнул горбоносый, но все же приказал возчику: – Давай направо!

Замерзшие коняги бодро взяли с места, однако вскоре опять поплелись понуро и неохотно. Горбоносый боец хлестнул их нагайкой, они прибавили шагу, а затем пошли еще медленнее.

– На плетке-то далеко не уедешь, – хмуро сказал возчик. И, повертев головой, добавил: – Кажись, село рядом.

Протащившись по улице, сани свернули в открытые ворота и оказались посреди просторного двора, где рядком стояли у коновязи лошади, покрытые попонами. Возле крыльца – несколько командиров в бекешах и бурках: собрались уезжать. Среди них один кряжистый, с пышными усами. Наверно, это и есть Буденный.

Михаил Иванович поднялся, но резкий окрик «Сидеть!» заставил его вновь опуститься в сани.

Горбоносый всадник спрыгнул с коня, доложил:

– Товарищ командир корпуса! Разъезд второй бригады шестой дивизии доставил в ваше распоряжение двух буржуев, а может, купцов...

– Зачем они мне? Вел бы к командиру бригады или к начдиву.

– Мы порядок знаем, – с достоинством ответил боец. – Сами бы управились, но попались какие-то чудные. Веди, говорят, к Буденному. Мандаты показывают.

Головы командиров, стоявших у крыльца, враз повернулись к саням. Буденный хмыкнул:

– Ишь ты! А ну, давай в комнату!

Михаил Иванович вошел в теплую горницу и будто ослеп – очки запотели с мороза. Снял их, принялся протирать стекла концом шарфа. Буденный смотрел сверху вниз, удивленно и недоверчиво. Взгляд у него такой, что никто не выдерживает, а этот гость глаза не отводит, даже вроде бы улыбается.

– Ха! – вырвалось у Семена Михайловича. – Документы!

Сам, однако, протянутые ему бумаги не принял, кивнул на безусого, моложавого человека с высоким лбом и большими залысинами:

– Комиссару.

Тот взял документы и вдруг изменился в лице, шагнул к Буденному, пальцем показал подпись на мандате.

– Ульянов, Ленин, – вслух прочитал Семен Михайлович.

В комнате стало тихо. Несколько секунд Буденный стоял неподвижно, потом привычно оправил бекешу, вытянулся:

– Командир кавалерийского корпуса. Прошу извинить за недоразумение!

– Ничего, ничего, – успокоил его Калинин. – Теперь мы с Григорием Ивановичем спасены и от мороза, и от твоих молодцов. Кончить ведь с нами хотели, как с контрой.

– Еще раз извините. Виновные будут строго наказаны.

– Нет, дорогой мой! – возразил Калинин. – Мы сами во всем виноваты. Понесло же нас в такую-то погоду из Воронежа... Мы этих бойцов должны благодарить. Так ведь к белым не мудрено попасть...

Расторопный вестовой скрылся с хозяйкой на кухне, выскочил оттуда со скатертью. На столе появились тарелки и старый, толстостенный графин.

Обед был как нельзя кстати для проголодавшихся путников. К тому же застолье быстро сближает людей. Разговор пошел веселее, откровеннее. Едва управились с густым борщом, вестовой принес большую скворчащую сковороду: жареную картошку с салом. Михаил Иванович ел по-крестьянски аккуратно, маленькими кусочками откусывал хлеб от ломтя. Со вздохом сказал хозяевам, что в городах сейчас голодно. Нет топлива, нет керосина. Очень трудный период переживает страна. Но все же рабочие и крестьяне полны решимости до конца стоять за свою власть.

– Вот мы с Григорием Ивановичем и приехали к вам, чтобы еще раз убедиться в этом. Много хорошего слышали о вашем корпусе.

Буденный воспринял слова Калинина как начало деловой беседы. Глазами показал вестовому: стол сразу же опустел, вместо скатерти появилась военная карта, испещренная карандашными пометками. Семен Михайлович объяснил, где находятся вверенные ему части, на какой рубеж вышли передовые отряды. Сделав паузу, напомнил гостю о своем предложении развернуть корпус в конную армию. Как в столице смотрят на это? Михаил Иванович ответил, что он поддерживает такую идею.

Просьбы Семена Михайловича Калинин записал, чтобы потом, в Москве, ничего не забыть. При решении вопросов, связанных с корпусом, наверняка придется преодолевать недоброжелательное отношение Троцкого. Он ведь просто бледнеет от негодования, слыша фамилию Буденного.

– Не так давно у вас побывал председатель Реввоенсовета? – дипломатично поинтересовался Михаил Иванович.

Командир и комиссар корпуса переглянулись.

– Приезжал, – неохотно ответил Семен Михайлович.

– Перед людьми выступил? С бойцами поговорил?

– Было. Весь корпус перед ним строили. Только слова у него непонятные. Вроде русские, а вроде и нет.

– Как это?

– А вот пусть комиссар обрисует.

Комиссар Кивгела потер высокий лоб, подумал, заговорил не спеша:

– Бойцы у нас в основном малограмотные. Крестьяне, казаки. Они правду душой чуют, а слово не всякое до них доходит. Политическую работу мы с ними проводим постоянно, несмотря на бои, на беспрерывные марши. Но люди меняются. Много добровольцев приходит. Беляки к тому же всякие басни распространяют о коммуне. Под одним, мол, одеялом все спать будут и все прочее. Ну, бойцы спорят между собой: что такое Советская власть, кто такие большевики или коммунисты? Вот мы и попросили председателя Реввоенсовета разъяснить. Он согласился, вышел к строю.

– С бойцами и командирами не поздоровался, – хмуро вставил Буденный.

– Может, воинских порядков не знает, – сказал комиссар.

– Обязан знать на такой должности. Любой солдат знает.

– Не о том сейчас речь, – продолжал Кивгела. – Вышел он, значит, к строю, люди замерли, каждое слово ловят. Из Москвы человек, по-старому вроде бы верховный главнокомандующий. А он так примерно. В наших рядах есть элементы, извращающие наши понятия о формах устройства общества, за которое мы воюем. Я имею в виду коммуну с ее обобществленными средствами производства и равными условиями пользования общими благами труда... Ничего не скажешь, образованный, конечно, он человек...

– Дюже образованный, – не сдержался Буденный.

– Очень образованный, да не там, где надо, грамотность свою показывает. Ну и не поняли его люди. Шуметь начали. Кричат: «Не нужна нам коммуна! Мы за большевиков, а не за коммунистов!» Пришлось Семену Михайловичу вмешаться. Поднял руку. А в ней коробок спичечный. Спрашивает: «Что у меня в руке?» Отвечают: «Ясно что: коробка». – «Так вот» на одной стороне коробки мы напишем «большевик», на другой – «коммунист». Поверну я эту коробку одной или второй стороной, вниз или вверх, от этого ничего не изменится: коробка останется коробкой. Тоже самое: назовите вы меня большевиком или коммунистом – будет одно и то же». Вот тут люди поняли. А Троцкий вроде обиделся, стоит и губы покусывает.

– Не столковались, значит? – весело прищурился Михаил Иванович.

– Не получилось... – сокрушенно ответил Кивгела.

– Это чувствуется. Мы вот с Григорием Ивановичем тоже сегодня того, – почесал затылок Калинин. – Не смогли с бойцами договориться.

– Тут дело совсем другое.

– Ясно, что другое, – улыбнулся Калинин, – А если вести речь серьезно, то мы, Семен Михайлович, очень хотим побывать на самой передовой линии, посмотреть своими глазами, как воюют ваши бойцы.

– Нельзя, Михаил Иванович.

– Невозможно! – поддержал комиссар.

– Почему?

– Сплошной линии фронта нет, – принялся убеждать Буденный. – Обстановка быстро меняется. Трудно определить точно, где свои, где противник. Да еще непогода, видимость плохая. Ничего не стоит потерять ориентировку.

– А сами вы как же?

– Мы привычные. Да и не собирались сегодня в полки.

– Жаль... – огорчился Калинин.

– Семен Михайлович, – осторожно вмешался начальник штаба корпуса Погребов. – Примерную атаку мы можем показать товарищам и без риска для жизни. Как раз выводим на тактическое учение особый резервный кавдивизион...

– Верно! – заулыбался Буденный, обрадованный словами начгптаба. – Организуй!

Погребов вышел.

– Вы находите время для обучения бойцов? – заинтересовался Михаил Иванович. – Расскажите нам, как у вас готовят молодежь. Кто проводит занятия?

Буденный охотно и подробно принялся докладывать. В корпус приходит большое количество людей, не державших в руках ни винтовку, ни шашку. Даже такие, что в седло не умеют сесть. Всю эту премудрость они осваивают под руководством опытных кавалеристов, многие из которых были унтерами в старой армии, прошли всю германскую войну. Уж кто-кто, а эти служаки научат новичков и конем управлять в бою, и шашкой владеть, и маскироваться, и правильно использовать местность в любое время года. Особенно большое внимание уделяется огневой подготовке. С боеприпасами всегда туго, добывать их приходится главным образом у противника, поэтому стрелять бойцы должны прицельно, наверняка. Ну и, конечно, смекалка в бою, товарищеская взаимовыручка, тактика мелких подразделений...

– Удивительно! – кивал Михаил Иванович. – Удивительно и замечательно, честное слово! Не ожидал, что у вас в таких неимоверно тяжелых условиях ведутся военные занятия. К могучему революционному порыву наших бойцов прибавить знания – это же здорово! Это же один из секретов нашего успеха!

Буденный предложил одеться. Калинин и Петровский опять закутались в теплые долгополые шубы и сели в сани. Сопровождаемые отрядом всадников, поехали на окраину села. Метель за то время, пока они находились в доме, разыгралась еще пуще. Снег то валил сплошной стеной, то, подхваченный ветром, почти горизонтально летел над землей, больно хлеща по лицам.

Особенно ярилась метелица в открытом поле. Михаил Иванович недоумевал: какая уж тут атака, па-правление не определишь, куда требуется скакать, затеряешься в белой однообразной мгле.

Где-то далеко затрещали выстрелы, будто сухие ветки ломались под ветром. Треск усиливался, приближался, мерзлая земля чугунно загудела от какой-то невидимой тяжести. Из мглы вынеслось несколько стремительных всадников. За ними слитной черной массой выкатилась гудящая лавина, мгновенно надвинулась, взметая клубы снега. Тускло и страшно блестели сотни вскинутых для удара клинков. И вдруг ошеломляющее, дерзкое и ликующее «ур-р-ра-а-а!» заглушило все остальное: и гул катившейся лавины, и свист ветра, и треск пальбы.

Вихрем пронеслись эскадроны и скрылись за белой стеной, а гости все еще стояли молча, потрясенные увиденным. Наконец Калинин спросил:

– Семен Михайлович, это и есть ваш корпус?

– Нет, Михаил Иванович, это не корпус и даже не бригада, не полк. Это только резервный кавдивизион.

– Такая махина, такая лава...

Со стороны села гурьбой повалили спешившиеся бойцы, только что участвовавшие в показательной атаке. Завязалась беседа. Укрывшись от ветра за стеной сарая, Михаил Иванович потягивал самокрутку, отвечал на вопросы, делая вид, что не замечает нетерпения Буденного. Тот беспокоился: не простыли бы гости на таком дьявольском холоде. Да и ужин готов был в штабном доме.

Назад, в Воронеж, гости отправились, когда было уже совсем темно. Прощаясь с Буденным, Михаил Иванович пообещал:

– Все просьбы поддержу. И говорю от души, меня радуют не только победы, но и то, что простой крестьянин наносит поражения старым царским генералам, которые из поколения в поколение изучали военное дело. В этом и есть сила Советской власти!

Расстались по-дружески.

Сопровождать двух председателей Семен Михайлович отрядил усиленный взвод.

Удобно разместившись в санях, Калинин и Петровский обменивались впечатлениями.

– Молодцы, – говорил Петровский. – Настоящие воины: и смелые, и дело свое превосходно знают.

– Вот какие разные могут быть мнения, – ответил Михаил Иванович. – Мы считаем, что это красные орлы, а кое-кто именует их бандитами.

– Значит, не может или не хочет понять.

– Когда ему нужно, он все понимает...

За разговором не заметили, как доехали до реки Дон, а там уж и город был рядом. Хотели отпустить охрану, но всадники сослались на строгий приказ: сопровождать до самого поезда.

В вагоне, обогревшись с дороги, Михаил Иванович принялся за газеты и письма. Особенно порадовала его поступившая из Москвы телеграмма, в которой сообщалось, что части Красной Армии подошли к Омску.

Успех на одном фронте мог быть и случайным. Но одновременные успехи на разных фронтах – это прочная закономерность. Боевые действия все больше удалялись от центра страны.