Текст книги "Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

3

Очередное заседание Комиссии помощи голодающим Михаил Иванович решил провести в своем служебном кабинете. Стрелки часов вытянулись в одну линию – ровно шесть. Все ли на месте? Представители ВЦСПС и Красной Армии здесь. Наркомпрода, Наркомзема и других наркоматов – тоже.

Михаил Иванович взял небольшую книжку, раскрыл ее там, где лежала закладка:

– Вот, товарищи, письмо одно есть. Льва Толстого. Хочу прочитать.

Члены комиссии переглядывались, удивленные столь необычным началом совещания. А Калинин будто и не заметил недоумения.

– Думаю, полезно послушать. Еще в девятьсот восьмом году написано, когда Толстой голодающим помогал... Вот, – сощурился Михаил Иванович, отыскивая нужное место. – «Что меня беспокоит, так это то, не напрасно ли я помогаю тому населению, которое я кормлю. Я кормлю сейчас несколько деревень, но у меня не хватает материальных средств, чтобы их прокормить до июня, до нового урожая. Если я их буду кормить только до апреля, то в апреле они помрут, и вся моя работа будет бесцельна и пропадет даром. Не все ли равно тому, кому предопределена самая тяжкая, голодная смерть, помирать в марте или в апреле месяце?..» А дальше он вот что пишет: «И в соответствии с этим основная задача, когда вы беретесь прокормить население, когда вы берете его на свое иждивение, на свои плечи, заключается в том, что вы должны помощь довести до конца».

Калинин бережно закрыл книжку и продолжал:

– Это очень важно, товарищи. Необходимо, чтобы наша помощь была постоянной, регулярной и чтобы поддержку голодающего населения мы дотянуть могли до нового урожая – только тогда наша работа будет иметь смысл. Помощь временная, хотя внешне, может быть, более эффектная, будет иметь меньше значения, чем помощь не столь эффектная, но постоянная, настойчивая и регулярная. Это – краеугольный вопрос для всех нас... А еще вот что. Как бы ни напрягалось государство, оно вряд ли сможет увеличить то содействие, которое сейчас оказывает крестьянам. Поэтому главная задача Центральной комиссии Помгола заключается не в том, чтобы самой вести борьбу с голодом. Сами мы много не сделаем. Задача нашей комиссии настраивать, подталкивать, наставлять каждый государственный орган, в особенности экономические комиссариаты, чтобы они возможно большую часть своих средств уделяли голодающим местам. Разумеется, для того чтобы заставить комиссариат перестроить свой план, передвинуть известную часть его ресурсов в голодающие места, требуется большая работа. Комиссариаты идут на это с большими трудностями, но все же идут. Мы, товарищи, учли, что одними государственными ресурсами не в силах справиться с огромным бедствием, которое обрушилось па нас, и обратились за помощью к населению...

Михаил Иванович снял очки, давая глазам отдохнуть. Ему не требовалось заглядывать в бумажку. То, о чем оп говорил, было продумано и выверено не здесь, в тихом кабинете, а в далеких уездах. Он помнил цифры, за каждой из которых стояла жизнь многих людей.

Подробно рассказал он о том, сколько хлеба отдают рабочие и красноармейцы от своих и без того полуголодных пайков, сколько зерна собрали крестьяне в тех губерниях, где урожай был хороший, как отличились труженики Курской губернии.

– Вот, товарищи, у меня в руках удивительный по краткости отчет из Курска. Эта губерния не выделяется особыми качествами советского аппарата, это средняя губерния во всех отношениях. Но местные работники подошли к борьбе с голодом с особым вниманием. Они пишут, что использовали театры, концерты, митинги для сбора денег в пользу голодающих. Были проведены воскресники, субботники, и на средства, полученные за проведенную работу, покупались продукты. Это сверх того, что при каждом поступлении продналога производились известные отчисления в пользу голодающих.

– Надо распространить опыт, – предложил Смидович.

– Согласен, – кивнул Михаил Иванович, – но и это, товарищи, еще не все. Собранный в Курске съезд Советов провел соответствующее обложение всех крестьян. То же сделали и крестьянские конференции. Например, конференция одного из уездов обложила каждую душу по одной восьмой фунта хлеба ежедневно начиная с седьмого ноября вплоть до нового урожая. И результаты Курской губернии по сравнению с другими губерниями и даже с целыми республиками весьма выгодно выделяются и должны стать примером для всех других. Курская губерния, которая еще полностью не закончила сбора продналога, собрала пятьсот тысяч пудов. Регулярные поступления продолжаются. И можно смело сказать, что они дойдут до миллиона пудов. Это в высшей степени существенная помощь, и, мне кажется, нам следует эту губернию отметить... Сейчас, товарищи, очень важно ни на один день не ослаблять нашу работу, использовать все резервы, найти новые организационные формы. Желательно, чтобы присутствующие высказались об этом... Кто начнет? Петр Гермогенович? Пожалуйста.

Калинин улыбнулся старому доброму знакомому. С Петром Гермогеновичем Смидовичем они еще в десятом году вместе работали на Миусской подстанции, вместе расклеивали листовки. Опытный организатор, надежный товарищ – ему можно доверить любое дело. Калинин был рад, что удалось привлечь Смидовича к сотрудничеству в Помголе.

Смидович заговорил о планомерном выселении людей из районов, охваченных голодом. Перечислил трудности и предложил решить их с представителями железных дорог и ВЦСПС немедленно, на этом же совещании.

Потом взял слово товарищ, ведавший помощью, которая поступала из-за границы. В общей сложности оттуда доставлено около полутора миллионов пудов различных продуктов. Европа и Америка могли бы, конечно, дать гораздо больше от своих обширных запасов. Могли бы, да не все там хотят этого, далеко не все смирились с фактом существования Советской республики. Кое-кто небось руки потирает, глядя на наше горе.

«Увы, есть и такие, – подумал Михаил Иванович. – И, к глубокому сожалению, их немало».

Вспомнился разговор с Фритьофом Нансеном несколько месяцев назад в этом же кабинете. Знаменитый норвежец был тогда полон энергии, искренней веры: Запад не оставит в беде своих страдающих братьев.

Мужественные, сильные люди почти всегда бывают наивны в политике, в житейских делах. Нансен поехал в Поволжье, и то, что он увидел там, потрясло его. Вернувшись на родину, он писал о детях, похожих на скелеты, о женщинах, высохших будто мумии, о трупах на дорогах, на железнодорожных станциях. Он обращался с призывами к правительствам разных стран, просил миллионеров пожертвовать часть средств. Но правительства и миллионеры не очень-то прислушивались к его голосу. Ни одного фунта стерлингов не внесла богатейшая колониальная держава Великобритания. Столь же «щедрым» оказался и Совет Лиги наций. А вот сам Нансен отдал в фонд помощи голодающим почти все сбережения. Славный он человек.

Надо сердечно поблагодарить этого великого исследователя, героически пробившего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным перед жестокостью, своекорыстием и бездушием правящих кругов капиталистических стран.

Скоро откроется Всероссийский съезд Советов, пусть он и отметит большую помощь Нансена, отправит ему благодарственную грамоту. Норвежцу приятно будет признание его заслуг в благородной и важной работе.

4

Вот уже несколько лет в Москве жила Татьяна Александровна Словатинская – давний друг семьи, но Калинины редко виделись с ней. У нее служба, дети. Да и Михаил Иванович постоянно в разъездах. А Екатерину Ивановну крестьяне Кимрского уезда выбрали председателем Печетовского волостного исполкома. Знали земляки Калинина: жена у него деловая, хозяйственная, строгая. Что нужно – потребует, но в обиду никого зря не даст.

Екатерина Ивановна много времени проводила теперь в селе, иногда по две-три недели не приезжала в Москву.

– Скучаю по Кате, – сказала Татьяна Александровна по телефону. – Забыла уже, когда и встречались-то.

– Это беда поправимая, – шутливо ответил Михаил Иванович. – Собираюсь к ней. На машине. Буду рад, если вместе.

– Договорились.

Из Москвы выехали ночью. До города Кимры добрались без задержки, а дальше и дорога пошла хуже, и останавливаться пришлось в каждой деревне. Люди узнавали Михаила Ивановича, машину окружали ребятишки да бабы, степенно подходили мужики.

К Калинину они обращались по-свойски, на «ты», называли его не иначе, как Михаиле И каждый раз он вылезал из автомобиля, разговаривал с крестьянами, смеялся, отвечал на их вопросы.

– Легко вам тут, – не без зависти произнесла Татьяна Александровна, когда машина миновала околицу. – Вы тут совсем свой. С удовольствием в родные места ездите?

– Легко, говорите? Как бы не так! – возразил Калинин. – Здесь мне гораздо трудней, чем в других волостях. Не удивляйтесь, сейчас объясню. Многие земляки меня еще мальчишкой помнят, всю родню наперечет знают. Я для них равный среди равных.

– Это и хорошо.

– С одной стороны. А с другой – что получается? Местные крестьяне, особенно которые постарше, считают, что я не дорос учить их, задают самые занозистые вопросы. Недаром же сказано: нет пророка в своем отечестве, – пошутил Михаил Иванович.

– И все равно приятно в родных краях, – улыбнулась Словатинская. – Я вот даже по вашему лицу, по глазам вижу.

– Ну, конечно, корень же мой в Верхневолжье. Машина медленно въехала в село Печетово. Здесь недавно прошел дождь. В колеях стояла вода.

Неподалеку от избы, где помещался волостной исполком, догнали группу женщин. Мокрые, с грязными ногами, они шли с поля, с работы. Одна обернулась. Низко надвинутый платок, старенький плащ, сапоги – Словатинская не сразу узнала в ней Екатерину Ивановну. Вылезла из машины, обняла ее, радостную и удивленную.

– Вот молодцы, что навестили меня! – весело говорила Катя. – Заходите в дом, умывайтесь, располагайтесь, а я сейчас самовар поставлю...

Очень хорошо, спокойно провели они этот вечер, вспоминая молодые годы, встречи в Ревеле и Петербурге. Наконец Михаил Иванович отодвинул чашку, прислушался, как шумит по крыше осенний дождь, спросил жену:

– Продналог собрали?

– Весь.

– А еще хоть немного сможете? Каждый пуд – это жизнь человеческая.

– Зачем ты меня убеждаешь, Миша?

– Знаю, как трудно, да ведь нужно. Вот в Курской губернии крестьянские конференции провели...

– А мы не так, – улыбнулась Екатерина Ивановна. – Помнишь, ты говорил, что в хорошем доме баба три угла держит?

– Народ так говорит.

– Вот мы к бабам и обратились. Женщины ведь отзывчивее. Походила я по дворам со своими помощниками. Много походила. Сапоги-то, видишь, совсем сносились.

– А прок?

– Есть и прок, – с гордостью сказала она. – Завтра в Кимры зерно повезем.

5

Ноябрь выдался холодный, мороз по ночам сковывал не укрытую снегом землю, затягивал льдом стоячую воду. Пустынно и уныло было в голых полях. Потерявшие листву леса казались темными островами, лишь неувядаемая зелень ельников и сосняков радовала глаз, разнообразя пейзаж.

Глядя в окно на мокрые деревья, на почерневшие от дождей придорожные строения, Михаил Иванович думал о том, как странно получилось в его жизни: изъездил половину России, с малолетства считает себя тверяком, а вот в «столицу» губернии собрался первый раз, да и то в унылое осеннее время.

Раньше всегда приезжал и уезжал из Верхней Троицы либо через Кашин, либо через Кимры, губернский город оставался в стороне. И теперь не простое любопытство влекло его в Тверь, а горькая надобность добыть хлеб голодающим.

Поезд замедлил ход. Михаил Иванович надел пальто, теплую каракулевую шапку. Взял портфель.

Секретарь губкома партии был в отъезде. Калинина встретил заместитель секретаря Андрей Александрович Жданов: широкоплечий, осанистый, с жесткими короткими усами на смуглом лице. Кожаная фуражка, шинель, сапоги – почти военная форма. Сильно тряхнул руку Калинина, представил своих товарищей. Предложил:

– Сюда проходите.

Михаил Иванович оглядел красивую сверкающую машину. Такой еще не видел.

– Это что за марка? – поздоровавшись, спросил оп водителя.

– «Берлие».

– Французская?

– Выходит, так. Одна у нас на весь город. Командир полка в ней ездит.

– Вы что, ее мобилизовали? – повернулся Михаил Иванович к Жданову.

– Для вас, – улыбнулся тот. – По городу провезем, Тверь покажем.

– Если останется время, – кивнул Калинин.

Через два часа в Большом пролетарском театре начался митинг. Михаил Иванович привык к многолюдью, но тут даже он удивился. Зал был заполнен так, что ни один человек больше не вместится. Люди теснились в дверях, стояли в фойе, в коридорах. Калинин сразу заговорил о главном:

– Я приехал к вам, дорогие мои земляки, с большой просьбой. Вы знаете, что сейчас в Поволжье страшный голод. Недавно мне пришлось побывать там. Нет слов, чтобы рассказать обо всем, что я видел. Дети пухнут от голода, вымирают целые деревни. На Волге голодает более двадцати миллионов человек. Все наши люди откликнулись на эту беду. Москва отчисляет из своих заработков часть денег на помощь голодающим. Украина и Сибирь посылают хлеб. Курская губерния дала восемьдесят вагонов зерна...

Ему вспомнились вдруг печетовские бабы, несущие в волостной исполком зерно. В мешочках, в тряпицах, в лукошках. Сами не наедавшиеся досыта, плохо одетые, они отдавали не лишнее, отдавали кровное, отрывая от своих детей. Понимали – умирают же люди, а здесь уж как-нибудь протянем до весны на капусте, на пустых щах.

– А ведь вы тоже волжане, – повысил голос Калинин. – И на вас, товарищи, мы очень надеемся. Нам известно, что Печетовская волость Кимрского уезда собрала для населения Поволжья вагон хлеба. Если в каждой волости будет собрано по одному вагону, мы спасем тысячи жизней. Тверская губерния не очень уж пострадала от войны. Нынче здесь вырастили в общем неплохой урожай. Нужны энтузиасты, которые развернули бы работу по сбору хлеба в каждой волости, в каждом селе. Я думаю, что мы тут с вашими руководителями договоримся обо всем. Но и город не должен стоять в стороне. И опять я обращаюсь к вам, товарищи, с той же просьбой – не забудьте, что на пашей родной Волге сейчас гуляет черная беда – голод!

Он кончил короткую речь, и тут же, в зале, началась организационная работа, которая продолжалась потом в губкоме, на предприятиях, в учреждениях. Повсюду были созданы группы помощи голодающим Поволжья. В уезды отправлялись лучшие агитаторы.

Лишь на следующий день смог Михаил Иванович выкроить немного времени, чтобы проехать по улицам Твери, посмотреть наконец свой губернский город.

6

Вскоре после того как Михаил Иванович возвратился в Москву, его пригласил к себе Владимир Ильич. Подробно расспрашивал о результатах последних поездок, о работе Помгола. Пытливо посмотрел в лицо:

– Скажите, товарищ Калинин, вы очень устали?

– Нет, ничего.

– Я знал, что вы ответите именно так. Но если бы даже вы ответили по-другому, я все равно попросил бы вас отправиться в новую поездку. Это нужно, это нам просто необходимо. Я прошу поехать на Украину вместе с товарищем Петровским, побывать вот здесь, здесь и здесь, – показал он по карте. – В Полтаве, в Миргороде, в Белой Церкви, в Житомире и Одессе. Там есть хлеб, есть сахар, есть другие продукты. Постарайтесь убедить крестьян, чтобы они помогли голодным. Вы умеете это. Разберитесь с накопившимися здесь делами и отправляйтесь. Спасение голодающих – задача наиважнейшая.

– Да, – сказал Калинин. – Я думаю, что Украина еще способна помочь.

И опять потянулись нескончаемые пути-дороги, опять начались многочисленные митинги, собрания, сходки, беседы. День за днем, от станции к станции, от города к городу двигался поезд «Октябрьская революция», и везде, где побывал Калинин, где он выступил, оживала, усиливалась партийная и советская работа.

Глава одиннадцатая

1

Не помнил Михаил Иванович, чтобы когда-нибудь второе полугодие в жизни страны отличалось от первого столь разительно, как теперь, в 1922 году. Будто разжалобилась наконец природа. Полновесно одарила она людей от своих великих щедрот.

До самого лета выкашивал голод в Поволжье целые деревни. Опустели многие волости и уезды. Настолько там стало безжизненно, что даже волки, по словам очевидцев, покинули эти выморочные края.

Усилия всей страны были направлены на то, чтобы спасти от гибели как можно больше народа. Михаил Иванович считал: благодаря принятым мерам удалось вырвать у смерти не менее десяти миллионов человек.

В мае стало легче – щавель с крапивой пошли в чугунок. А потом подоспели новины, урожай везде выдался хороший и на хлеб, и на овощи. Вскоре от страшного голода осталась только черная память: избы с заколоченными окнами да великое множество крестов на деревенских погостах.

Удивительно, как в два-три месяца изменилась жизнь. Люди могли теперь питаться если не вволю, то вполне споено. Оживилась промышленность, получившая сырье. Все ощутимее становились плоды новой экономической политики. Появилось изрядное количество ресторанов и кафе, гостиниц и пансионатов, кондитерских и булочных, магазинов галантереи, парфюмерии, трикотажа.

Расширился товарооборот государственных предприятий. Ну и, конечно, – одно связано с другим – укрепился советский рубль. Настолько укрепился, что появилась возможность увеличить заработную плату рабочим и служащим, начать восстановление и ремонт городского хозяйства. Набирали силу тяжелая промышленность, транспорт, энергетика и другие ведущие отрасли, находившиеся непосредственно в руках Советской власти. Постепенно налаживались торговые связи с другими странами. Теперь уверенно можно было сказать, что самое трудное время осталось позади.

Об этом размышлял Михаил Иванович, трясясь в стареньком черном «паккарде» по ухабистой гравийной дороге. Ехал в Горки – к Владимиру Ильичу.

Сентябрь только начался, но уже ощущалась торжественная печаль осени. Поблекли некоей овражных склонов, побурела трава при дороге, зато ярким пламенем запылали клены, привлекая к себе взгляд. Червонно-золотые леса осыпали мокрую землю мелкой монетой листвы. Над опустевшими полями хороводились стаи грачей, стремительно проносились ласточки, прощаясь с родными местами.

Как и многие крестьяне, Михаил Иванович особенно любил это время года, когда убран урожай и закончены главные сельские работы, когда полны закрома. И хлебороб, и сама мать-земля могут наконец отдохнуть от долгих трудов. Даже у обремененных неисчислимыми заботами баб появляется время, чтобы сходить за грибами, за последней ягодой. И погода благоприятствует этому – обязательно установится на неделю-другую теплая солнечная благодать, будто вернется лето, чтобы смогли деревенские труженики со спокойной душой полюбоваться красочным многоцветьем природы, вдоволь подышать пряным и прохладным воздухом лесов и полей.

Однако самостоятельный мужик не только нынешним урожаем живет. Есть запас до следующего года – хорошо. Но уже и теперь тревожит его забота о следующем лете, и если виды на будущее неплохие, то и на сердце у крестьянина светлая радость.

Сводки, поступавшие из губерний, говорили о том, что в стране творятся события чрезвычайной важности. Новая экономическая политика заинтересовала крестьян. Впервые за годы мировой войны и революции, после непрерывного сокращения посевных площадей, озимый клин в России не только не уменьшился, но и возрос. Это был многообещающий перелом, который обязательно отразится на всей дальнейшей жизни страны.

До чего же приятно было смотреть на изумрудную зелень озимого поля, резко выделявшегося своей молодой яркостью среди увядающей, пожухлой растительности. Здесь крепло, наливалось соками будущее.

Яро добрый урожай, про увеличение озимого клина, про то, как воспряло духом крестьянство, обязательно надо рассказать Владимиру Ильичу, порадовать его хорошими новостями. Ведь до сих пор из месяца в месяц были главным образом неприятности, кризисы, беды. А у Владимира Ильича здоровье подорвано и ссылками, и голодом, и отравленными нулями эсерки Канлан.

Врачи категорически запретили беседовать с Лениным о делах, волновать его. Он должен отдохнуть, восстановить силы.

Михаил Иванович ни в коем случае не хотел затрагивать в предстоящем разговоре трудные вопросы. И все же в глубине души надеялся, что встреча с Владимиром Ильичем поможет ему лучше разобраться в событиях. Ленин умел непостижимым образом видеть, чувствовать главное в потоке явлений, умел настолько просто вскрывать их суть, что диву даешься: как же это своим умом-то не дошел?!

Давно не виделся Калинин с Владимиром Ильичем и испытывал ощущение, какое бывает у моряков во время долгого плавания в открытом море: очень хочется взглянуть на компас, еще раз убедиться, что судно движется правильным курсом. Сейчас это было особенно важно, так как страна вступала в совершенно неизведанную полосу развития.

Гражданская война осталась позади. Лишь на Дальнем Востоке еще гремели бои, но и там дело приближалось к победному концу. Появилась возможность быстрыми темпами сократить армию с пяти миллионов до восьмисот тысяч человек. При этом, естественно, намного уменьшились непроизводительные расходы. Высвободились большие материальные ресурсы, рабочая сила. И люди, и средства использовались теперь для того, чтобы развить мирные отрасли промышленности. В связи с этим изменилась вся обстановка в стране. Прежние методы руководства государством и экономикой устарели, их тоже надо было менять. Для Михаила Ивановича, как для Председателя ВЦИК, одной из главных стала задача объединения советских республик.

Как было до сей поры? Взаимоотношения РСФСР с Украинской, Белорусской республиками и с Закавказской Федерацией, в которую входили Армения, Грузия и Азербайджан, основывались на договорах о хозяйственном, политическом и военном сотрудничестве. То же самое – с народными республиками Хорезм и Бухара. Но теперь одних только договорных взаимоотношений было явно недостаточно. Это понимали люди и в центре, и на местах. Сами республики стремились к более тесному сближению. Не случайно ведь ЦК Компартии Украины настоял на том, чтобы партийные и советские органы УССР и РСФСР без промедления обсудили вопрос об укреплении дружбы и сотрудничества. Велись такие же переговоры и с Белоруссией. А руководящие органы Закавказской Федерации предложили недавно создать хозяйственный фронт всех советских республик и объединить их в одно союзное государство. Это вполне закономерно. Это диктуется общностью экономического и исторического развития, всей политической обстановкой.

Социалистические республики окружены враждебной стихией, чем скорее и крепче они объединятся, тем легче им будет противостоять капиталистическому миру.

Михаил Иванович улыбнулся, припомнив события, связанные с отправкой делегации на Генуэзскую конференцию. Любая республика имела право послать туда собственных дипломатов. Россия, Украина, Белоруссия, Армения, Азербайджан, Грузия, Хорезм, Бухара, Дальневосточная республика – девять мелких делегаций, каждая из которых дудела бы в свою дудку и вряд ли могла чего-нибудь добиться у двадцати восьми капиталистических государств, проводивших согласованную линию.

Решили иначе. 22 февраля в кабинете Калинина собрались на совещание полномочные представители республик. Основательно обсудили все стороны проблемы и постановили отправить в Геную единую делегацию во главе с Лениным. Правда, Владимир Ильич выехать туда не смог. Руководил делегацией в Генуе Чичерин, дипломат опытный и дальновидный.

Капиталистические государства требовали на конференции, чтобы советские республики выплатили царские долги, возвратили иностранцам национализированные предприятия, ликвидировали у себя монополию внешней торговли. На многое замахнулись господа, но встретили решительный отпор советской делегации. Больше того, она в свою очередь выдвинула контрпретензии, предложила возместить убытки, нанесенные советским республикам иностранной интервенцией и блокадой.

Никакого выигрыша не добились для себя в Генуе империалисты. А советская делегация вернулась с победой, прорвав единый фронт противника подписанием Рапалльского договора с Германией. Это был успех, принципиально важный для дальнейшего развития дипломатических отношений. Немцы долго колебались, но, почувствовав в Генуе свою изоляцию, подписали документ, который испортил много крови сторонникам Антанты.

Успех делегации подтвердил важную истину: когда республики действуют вместе, они представляют собой грозную силу...

Автомашина свернула влево. Через несколько минут среди деревьев показался особняк с белыми колоннами – имение бывшего московского градоначальника Рейнбота. Поблизости от города много было просторных и роскошных дворцов, но Владимир Ильич категорически отказался отдыхать в них. Он и здесь-то первое время скромно жил в одном из флигелей, в комнатах с низкими потолками. Врачи еле добились, чтобы он перешел в особняк.

«Паккард» замер возле подъезда. Михаил Иванович потоптался около машины, разминая затекшие ноги. Услышав голоса, оглянулся. По аллее шли Владимир Ильич в кепке, надвинутой на самые брови, и Надежда Константиновна в белой панаме.

– Нуте-с, батенька, здравствуйте! – весело приветствовал гостя Ленин. – Я, знаете ли, здесь в заточении рад каждому человеку, а вам особенно. Как доехали, не растрясло?

– Я привычный, – улыбнулся Михаил Иванович. – Все время в пути.

Говорил, отвечал на вопросы, а сам исподволь, чтобы не выказать чрезмерного любопытства, вглядывался в похудевшее за время болезни лицо Ленина. Сдал Ильич, очень сдал. Побледнел, и от этого, вероятно, глаза его кажутся более темными, чем прежде. Седина проступила в рыжеватой бородке.

– Мы только что погулять вышли. По расписанию эскулапов, – сказал Владимир Ильич. – Пойдемте с нами? Если не устали, конечно.

– С удовольствием.

– А я оставлю вас, займусь хозяйством. Не возражаете? – спросила Надежда Константиновна.

– Хорошо, Надя. И не беспокойся, пожалуйста, о делах мы рассуждать не станем, – левый глаз Владимира Ильича лукаво прищурился. – Вы ведь знаете, товарищ Калинин, что говорить со мной о делах категорически запрещено?

– Знаю, – чуть смутился Михаил Иванович. Помолчав, добавил твердо: – Знаю и считаю такую установку совершенно правильной. До полного выздоровления.

– Иди, Надя, со спокойной душой. Ты обрела верного союзника, – Ленин вроде бы шутил, но в голосе его слышались грустные нотки.

– Не очень задерживайтесь, – Надежда Константиновна поднялась на крыльцо. – Скоро обед.

– Мы успеем, – кивнул Ленин.

Они медленно пошли по аллее, обсаженной могучими дубами, старыми липами, и Михаил Иванович обратил внимание: листва дубов еще совсем зеленая, не тронутая осенними красками. Позже других деревьев одевается дуб зеленью, зато и держит ее потом долго.

Впереди, залитая солнцем, приветливо светилась лужайка. Владимир Ильич спросил:

– Чем это вы на германского посла так подействовали? Граф Ульрих Брокдорф-Ранцау в Европе одним из лучших дипломатов считается. И в решительности ему не откажешь. Помните, в восемнадцатом году он возглавлял германскую делегацию, которая была уполномочена вести переговоры с союзными державами? И вот он, посланец побежденной страны, отказался признать условия Версальского договора, демонстративно подал в отставку. Для такой акции изрядное мужество требуется. А Кольцов пишет в газете, что у вас на приеме граф волновался невероятно, что он даже старинный прусский реверанс сделал, который ныне в дипломатическом мире признан совершенно необязательным. Было такое?

– Видит бог, я невиновен, – засмеялся Калинин. – Ума не приложу, – шутливо почесал он затылок. – Принял его просто, без всякой пышности, по-деловому. Может, он неожиданностей каких-нибудь опасался, каверз с нашей стороны. Ведь граф Брокдорф-Ранцау – первый посол из капиталистической державы в Советской стране. Ну и нервничал... Потом журналисты спросили его: почему, дескать, перед королями в мантиях не терялся, а перед Калининым спасовал?

– Да, да, – Ленин наморщил лоб, вспоминая. – А он ответил, что с королями ему действительно приходилось встречаться и еще хуже – довелось встретиться с победившим Клемансо. Но рабочие и крестьяне, которых представляет Калинин, управляющие своей страной так смело и независимо, – это самая большая сила, перед лицом которой ему пришлось стоять впервые за всю жизнь.

– Почти так, – подтвердил Михаил Иванович.

– А граф не дурак, батенька! Нет, не дурак! Он понял, что вашими глазами на него смотрит завтрашний день всего мира. Да, кстати, что слышно о тех двадцати тракторах, которые присланы нам из Америки?

– Машины отправлены в Пермскую губернию для демонстрации тракторной обработки земли.

– Это я знаю. Но на месте ли они? Как прошли по нашим скверным дорогам?

– Появилась у крестьян заинтересованность, и дороги стали хорошими, – улыбнулся Михаил Иванович. – В самый короткий срок их исправили, работали коллективно, целыми деревнями.

– Рад слышать. А вы, товарищ Калинин, книгу «Обновленная земля» не читали?

– Нет, не довелось.

– Настоятельно рекомендую. Написал ее американец Гарвуд, а перевел Тимирязев. Речь идет об успехах сельскохозяйственной науки в Америке. Нам есть чему поучиться, что взять для себя. Хозяйствовать нам надо по-новому, особенно в деревне. Ведь от того, с какой страстью будет развиваться сельское хозяйство, зависит развитие промышленности, финансов, культуры, зависит процветание страны. Я вот попросил сестру написать Горбунову [1]1
  Управляющий делами Совнаркома Н. П. Горбунов находился, тогда за границей. – Прим. авт.


[Закрыть], чтобы он связался с организаторами «Обновленной земли» и выяснил, можно ли получить от них семена. Хотелось бы некоторые растения из Канады переселить к нам. Климатические условия сходные, я думаю – приживутся.

– А ведь мы говорим о деле! – спохватился Калинин.

– Нет, мы беседуем о книге. Это, батенька, мне пока что не запрещено...

В голосе Ленина Михаил Иванович опять уловил печаль и, чтобы развлечь его, начал рассказывать, о чем думал по дороге в Горки: об урожае, о росте озимого клина. Владимир Ильич слушал не очень внимательно. Вероятно, все это он уже знал. Было такое ощущение, будто он ждет чего-то от Калинина и даже сердится на него за промедление. Когда солнечная лужайка осталась позади, Ленин произнес нетерпеливо:

– Если у вас есть ко мне что-нибудь важное, выкладывайте сейчас. Потом не позволят.

Михаил Иванович колебался. Может, спросить Владимира Ильича о, главном, что не дает покоя ему самому и многим другим товарищам? Еще 10 августа Политбюро ЦК постановило создать комиссию для подготовки решения по назревшему вопросу – об усовершенствовании взаимоотношений между РСФСР и другими независимыми советскими республиками. Вскоре комиссия была создана. Первым делом она рассмотрела так называемый план «автономизации». По этому плану предполагалось распространить власть высших органов РСФСР на соответствующие органы других республик, включить эти республики в состав Российской Федерации па правах автономных единиц. Все вроде бы хорошо. Но почему-то некоторыереспублики, сами стремившиеся объединиться, отнеслись к такому предложению без энтузиазма. Центральное бюро КП(б) Белоруссии высказалось за то, чтобы сохранить пока существующие отношения. ЦК грузинской компартии признал выдвинутую идею преждевременной. Общей линии не получилось. Это и беспокоило Михаила Ивановича. Создание единого Советского государства должно стать торжественным праздником для всех национальностей. Поэтому надо найти платформу, которая нн у кого не вызывала бы сомнений н колебаний.