Текст книги "Год Мамонта"
Автор книги: Владимир Романовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)
На него удивленно посмотрели.
– Они подслушали разговор, – сказал Хок, глянув на небо.
– Я понял, – откликнулся Комод. – И мне все равно. Я расскажу Фалкону, как они подчиняются моим приказам – приказам второго человека в стране. Меня, может, и арестуют, но и их тоже.
Эскорт переглядывался.
– Опустить арбалеты! – рявкнул Комод.
Арбалеты опустились. Хок подошел к своей лошади, взял повод из рук охранника, и вскочил в седло. Кивнув Комоду, он развернул коня и поскакал в направлении Кникича.
– Вперед, – сказал Комод, с трудом залезая обратно в карету.
Будь что будет, подумал он. Семьи у меня нет, плакать обо мне некому. Хоку хорошо – он мечом машет. А я языком чешу. Машущие мечом любому правителю пригодятся, а чешущие языком ценятся только до того момента, когда они предают своего работодателя. Кому нужен дипломат-изменник, предавший отечество?
Хорошо также этому самому отечеству – оно может предавать кого угодно хоть каждый день, а все равно в святых и великих ходит. А мы, стало быть, не можем даже в отместку. Отечество – как капризная замужняя шлюха, спит с кем попало, но очень обижается, когда муженек разок налево пошел, сковородками кидаться начинает. Все отечества в этом плане совершенно одинаковы. И все об этом знают и открыто признают, но каждому с детства вдолбили в голову, что все другие отечества – да, шлюхи, но твое-то – безгрешно. А ежели ты вдруг в этом усомнился, то тебя, опять же, сковородкой.
А с Фалконом мы поговорим по душам! Терять мне, вроде, нечего. Ведь нечего? Или есть? Что будет? А вдруг ничего не будет? Зачем эти мерзавцы подслушали разговор? Чего им надо? Хорошо, что я Хока спас. Раз в жизни совершил, понимаете ли, благородный поступок. Очень жалко походов в таверны. «Дикость Какая!», правда, испохабилась за последние пять лет – но «Чахлая Роза»! «Райский Сад»! «У Кумушки В Кладовке»! – какие повара! какое вино!
Надо было бабу себе завести, подумал он. С другой стороны, бабы в утонченной еде мало понимают, им бы лишь бы брюхо набить, восклицая «Ах, я растолстею!», или «Ах, нет, я очень мало ем!».
Говорят, Фалкон со своей экономкой живет, как муж с женой. Даже, говорят, дети есть. Раз терять нечего, надо бы у него спросить. Вообще – странная штука жизнь, вот что. Живешь себе, живешь, гурманишь в свое удовольствие, в соусах разбираешься, в винах, в пряностях, то тут закусишь, то там тебе обед, и вдруг – стоп, приехали, давай отчет, изворачивайся.
* * *
Через четверть часа Хок остановил коня и прислушался. Его никто не преследовал, и никто за ним не следил. Он снова развернул коня, съехал с дороги, и через рощу устремился на юг, мимо Астафии. Выехав на поперечную дорогу, он полчаса скакал почти галопом и прибыл на южную окраину столицы. Отсюда он неспеша направился к центру, привязал коня у одной из таверн на набережной, и пешком дошел до особняка Фалкона. Вечернее небо затянуто было тучами, но вход в особняк освещался уличным фонарем. Хок прислонился к стене дома напротив, скрывшись целиком в тени, и стал ждать.
Через полчаса появилась комодова карета и эскорт. Комод ссыпался из кареты на мостовую и взошел, прихрамывая, на крыльцо. Охранник распахнул перед ним дверь. Эскорт явно не собирался разъезжаться.
Прошел час. Сзади к Хоку подошел подвыпивший мещанин, искавший какое-то место в городе, где собирались темпераментные девушки и играла задорная музыка. Хок велел ему убираться, но мещанин настаивал. Тогда Хок просто хлопнул его снятой перчаткой по лбу, и мещанин ушел.
Комод вышел из особняка в сопровождении Фокса. Оба сели в карету. Карета развернулась и в сопровождении эскорта поехала в направлении южной окраины, то есть, в Сейскую Темницу.
Хок постоял еще немного, размышляя. Можно было бы сразу пойти к Фалкону на прием и свернуть ему шею, но хотелось есть. Неизвестно, когда удасться поесть, если после убийства Фалкона охрана вдруг его возьмет да арестует. Все бывает. Два дня ничего не ел. Хок повернулся и зашагал к таверне, возле которой полтора часа назад оставил коня.
Карета и эскорт переехали мост. Карета остановилась и Фокс, попрощавшись с Комодом, вышел и зашагал вдоль набережной – жил он неподалеку от Кружевного Моста. Эскорт отделился и проследовал к дворцовым конюшням, оставив Комоду двух охранников – это соответствовало обычному числу охраны для высокопоставленных лиц в это время суток.
Комод был искренне рад, что все оказалось совсем не так, как говорил Хок. Ему не пришлось даже предать Хока – Фалкон выслушал доклад Комода о положении в Кникиче и, поизучав измученное лицо толстого дипломата, сказал:
– Езжайте-ка вы спать, старина, а то у вас вид очень усталый, неинтересный. Отдохните день-другой, ознакомьтесь с новостями. Скоро вам придется много работать. Очень много. И мне вместе с вами. Идите, идите, толку от вас сейчас все равно никакого, вы ровно ничего не соображаете от усталости.
Фокс вышел из особняка вместе с Комодом. Начальник эскорта ждал у дверей, но ничего не сказал, а Фокс ни о чем его не спросил.
Комод потянул за шнур. Ему не хотелось ехать сразу домой. Карета остановилась.
– Ну-ка, – сказал он, высовываясь из окна, – съездим-ка мы на Улицу Святого Жигмонда.
Ему хотелось кое-что проверить. Как все это бывает на самом деле, а не у больших людей.
Он велел остановиться на углу, вышел из кареты, и проследовал под фонари вдоль ряда девушек в масках и без, которые все до одной улыбались ему загадочными улыбками.
* * *
Идет клиент, подумала Синекура и распрямилась гордо, выставив одну ногу вперед и согнув одну руку в локте, как будто собиралась подписать вексель тысяч на десять. Несколько локонов упали ей на лоб поверх черной бархатной маски.
Клиента она узнала, а он ее нет. Это ее позабавило.
Они провели вместе около двух часов, и Комод в первый раз за многие годы постарался проявить какие-то мужские чувства помимо механических, и у него получилось – пусть с непривычки плохо, но получилось. Синекура изображала оргазмы. Он видел, что она притворяется, но его это не расстраивало и не раздражало. Он очень щедро, на его взгляд, заплатил ей, вышел из комнаты, спустился по лестнице, оставил консьержу чаевые, распахнул входную дверь и вдохнул уличный воздух, наполненный ароматами лоточной еды. Было легко дышать и двигаться. Да, подумал он, нужно срочно завести себе бабу. И даже детишек. И каждый вечер, приходя домой, видеть гостеприимные, а не профессиональные, улыбки. Пожалуй, именно так. Он лихо рванул дверь кареты и залез внутрь без особых усилий. Есть не хотелось. Эдак я даже похудею, наверное, подумал он с эстетическим удовольствием. Высунув голову в окно, он подмигнул эскорту, а затем сказал кучеру:
– Домой.
Несколько мгновений спустя он уснул. Сказалось пережитое за день, затрата усилий и нервов, и мерное покачивание кареты. Ему снилось, что он очень молод и очень худ, женат, работает писцом в какой-то конторе и собирается провести две или три недели в Теплой Лагуне, со всей семьей. Целых два года копил он деньги на это путешествие.
Он проснулся, когда карета остановилась. Открыв дверь, он увидел перед собой Сейскую Темницу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ТЕАТР, ТОННЕЛЬ, ИНСТРУКЦИИ И КАМНИ
– А купол зачем? – спросил Фалкон.
– Чтобы вместо отскакивания, эхо расплывалось, – объяснил Брант.
– Но только над сценой.
– А в зрительных рядах вообще не нужно ничего. Сиденья обобьем материей, стены завесим драпировкой.
Фалкон задумался.
– А музыкантов куда? – спросил он.
– На сцену.
– Нет, – сказал Фалкон. – Это перегрузит композицию. Может, перед сценой?
– Сцена будет трехфутовая. Головы будут торчать.
– Да, вы правы. За сцену?
– Оттуда их никто не услышит.
– Правда. О! Знаете что, Брант? А давайте мы сделаем перед сценой углубление. Между сценой и первым рядом.
Теперь задумался Брант.
– Нет, – сказал он. Не пойдет. Идея хорошая, но не пойдет. Сверху купол, снизу яма – слишком асимметрично.
– Но вы попробуйте.
– Хорошо.
– Вот вам письмо к архивариусу. А там правда какой-то фундамент лежит?
– Черт его знает. Что-то лежит. Может, фундамент, может еще чего-нибудь. По слухам там был раньше какой-то древний город. Засыпало его. Может, я на стену дома наткнулся. Вот и надо в архивах посмотреть. Кстати говоря, если это действительно стена, да еще и прочная – можно просто сделать ее частью основания. Предки яйца куриные в известку вбивали, так теперь такую стену тараном не пробьешь.
* * *
Архивариус встретил Бранта хмуро и хотел было захлопнуть дверь перед самым его носом. Брант вставил ногу между дверью и косяком и поднял письмо Фалкона до уровня глаз. Архивариус, увидев подпись, смягчился.
* * *
Рита долго и молча смотрела на Бранта, разложившего на столе копии архивных карт, сделанные им по памяти – ему не удалось уговорить архивариуса дать ему эти карты дня на три-четыре, и разглядывать пришлось под присмотром – и изучающего их, бормоча ругательства. Фалкон все не вызывал ее, чтобы допросить Фрику с пристрастием. У Фалкона были и другие палачи, но все они были мужчины, и что-то подсказывало Рите, что он, Фалкон, не позволит мужчинам мучить Неприступницу. Заговорит Фрика – и Фалкон все узнает. Можно было бы пробраться в подвал и задушить Фрику, и концы в воду! Но что-то, опять же, подсказывало Рите, что после приведения этого хитроумного плана в жизнь у нее, Риты, возникнут трудности окулярного толка – ей будет сложно смотреть в глаза собственному сыну.
Она подошла к нему сзади, порывисто обняла, и поцеловала в голову. Неожиданно он схватил ее за запястье и, не оборачиваясь, но притянув запястье к себе, поцеловал ей руку и прижал к щеке. Рита застыла в неловкой позе, боясь шевельнуться. Он отпустил ее – и не обернулся, был занят разглядыванием дурацких своих карт. Рита вышла из комнаты, прикрыла дверь, прислонилась спиной к стене, и глупо улыбнулась в пространство. Все-таки хорошо иметь сына, хоть и взрослого, нелепо подумала она.
Место, где они с Фалконом задумали театр, находилось неподалеку от фалконова особняка. Старые карты были неточные, относящиеся ко временам, когда Астафия была сплошь деревянной, но на двух из них Брант обнаружил странные пунктирные линии, соединяющие несуществующие ныне здания и явно не обозначавшие улицы. Одна из этих линий проходила рядом с тем местом, где ныне находился особняк Фалкона – и прямо по тому месту, где нынче строился театр. Когда начали копать котлован для фундамента, обнаружили, помимо старой стены, какие-то полости и подобие тоннелей.
Брант сложил копию карты вчетверо, сунул в карман, разбудил Нико, и вдвоем они отправились на стройку.
Нико на стройке нравилось, нравилось всаживать лопату и бить киркой. Брант велел предводителю рабочих не упускать Нико из виду, особенно с инструментом.
Нико начал уставать за день работы и стал значительно меньше пить.
Взяв кирку и факел, Брант углубился в одну из полостей, исследованную им накануне, и, сверяясь с картой, наметил место.
За час он управился продолбить отверстие диаметром примерно в три фута и длиной тоже в три фута. Выйдя на воздух, он отнял у Нико топор, посидел, подумал, и вернулся в полость. По наитию он отошел от уже проделанного углубления на три шага в сторону и вогнал кирку на два фута ниже. Всего четверть часа ушло у него на то, чтобы пробить дыру – во время очередного удара в более податливую в этом месте глину, кирка выбила какой-то камень и прошла насквозь. За углублением обозначилось пустое пространство.
Брант расширил отверстие и выбил еще несколько камней, затратив полчаса. Присев, он просунулся с факелом в руке в этот свой лаз и повертел головой. Отверстие оказалось у самого потолка тоннеля. Возьми он на фут выше, он прошел бы над тоннелем.
Передохнув на воздухе и выдав несколько указаний рабочим, Брант вернулся к лазу и расширил его.
Пролезши с факелом в тоннель, он огляделся. Тоннель был украшен камнем, который кое-где осыпался. Дышалось с трудом. Через три десятка шагов Брант понял, что он просто задохнется. Факел начал гаснуть. Он вернулся к лазу, подышал, поразмышлял, и понял, что ему повезло – в укрепляющем тоннель камне были трещины и уступы, и благодаря им ему удалось залезть обратно в лаз, находящийся в тоннеле на уровне его лица, почти под потолком. Лаз был четыре фута длиной и меньше трех футов в поперечнике. Не будь в тоннеле уступов, Брант ни за что не смог бы забраться обратно, а кирку он оставил в полости. Пришлось бы кричать, звать на помощь, и в конце концов умереть от жажды. Идиот.
Считая шаги и отмечая повороты, Брант вышел из полости и прикинул, в каком направлении идет тоннель относительно поверхности земли. Прямо по ходу находился миниатюрный сквер со скамейками. Брант пошел к скверу и осмотрел его. В центре сквера торчал брошенный артезанский колодец, выполнявший ныне чисто декоративные функции. Брант вернулся на стройку, прихватил веревку, добежал до колодца, освободил его от прикрывавших его досок и зелени, приладил веревку к дереву, растущему рядом, и спустился в колодец футов на пятнадцать. Пахло затхлостью, гнилью, и еще какой-то гадостью, но терпимо. Стены колодца выложены были камнем.
Работа заняла остаток дня, но к закату Бранту удалось, вылезая иногда наружу, чтобы отдохнуть или сходить на стройку за инструментом, освободить часть стены колодца от защищавшего ее известняка и пробуравить в ней, стене, дыру до самого тоннеля.
Снова пройдя через полость и залезши в тоннель, Брант углубился в него на сотню шагов. Факел не гас, вентиляционный ход расположился очень удачно. Осторожно ступая по неровному полу, Брант обнаружил еще один, по-видимому, изначальный вентиляционных ход – в укрепляющем стену камне обозначилось овальное отверстие. Ход засорился и забился – Брант не знал, когда тоннелем пользовались последний раз, но предполагал, что не менее столетия назад.
Дальше тоннель загибался, и Брант что-то не помнил, чтобы этот загиб был отмечен на карте. Возможно автор тоннеля обходил здесь какую-нибудь гранитную глыбу.
Дышать стало труднее, но Брант решил, что обойдется без дополнительной вентиляции. Он был у цели. По его расчетам, справа по ходу находилось основание особняка Фалкона.
В несколько ходок Брант натаскал к нужному месту инструмент и приступил к работе. Ему очень не хотелось привлекать к делу Нико, но пришлось – он боялся провозиться слишком долго. Нико пришел от тоннеля в неописуемый восторг. Брант смотрел на друга круглыми глазами – он никогда раньше не видел Нико восторженным.
– Это один из кротовых ходов, – объяснил Нико. – Здесь живут кроты!
– А мамонты здесь не живут? – осведомился Брант.
– Ты не понял. Кроты – это не собственно кроты, типа из семейства мышиных или там беличьих…
– Грызунов, – подсказал Брант.
– Кроты – это не собственно кроты, – терпеливо повторил Нико, – типа из семейства мышиных или беличьих, а такие люди. Они видоизмененные. Много лет, или веков, назад, они ушли под землю и с тех пор живут под землей. У них тоннели под всем миром. Я одно время с ними жил.
– Ты и с эльфихой жил, если тебе верить.
– С эльфихой я жил всего два дня. Недолго.
– С кротами дольше.
– Да. Некоторые из них помнят человеческий язык.
– Прямо как мы с тобой.
Нико засмеялся, обрадовавшись, что понимает юмор.
Толку от него было немного, но лучше, чем ничего. Лопатой у него получалось резоннее, чем киркой. К утру лопата ударилась в известку.
Брант выгнал Нико из пробитого ими тоннельного ответвления и освободил от глины и камня большую гладкую плоскость. На несущую конструкцию было не очень похоже. Впрочем, если особняк Фалкона завалится – черт с ним. Взяв свежую кирку, он жахнул ею в цементное перекрытие. Нико стоял сзади, светя факелом.
– Убери факел к чертовой бабушке, – сказал Брант. – И так дышать нечем.
Вскоре он понял, что работы здесь не на один час.
Если бы только можно было выяснить, где находится потайной вход в подвал особняка, и как открывается. Волчонок за два года в особняке даже не заподозрил, что таковой есть!
– Пошли, – сказал Брант.
Нико ему пришлось подсаживать – сам бы Нико в лаз ни за что не забрался бы.
В полдень, по уговору, помытый и переодетый в чистое Брант стоял у особняка Фалкона. Фалкон вышел в сопровождении Фокса и втроем они сели в карету и отправились на окраину.
Музыканты репетировали в большом, просторном деревянном холле, наскоро для них сооруженном. Четыре лютни, шесть флейт, семь горнов, и один барабан. Глава Орок и Реестров натаскивал певцов и певиц – двух мужчин и трех женщин. Автор музыки сидел в отдалении и презрительно молчал.
Фалкон и Брант зашли в помещение и сели в кресла, специально для них приготовленные. Музыкант подошел и низко поклонился Фалкону.
– Прошу вас, – сказал Фалкон, – делайте вид, что меня здесь нет. Мы вам не помешаем.
Репетиция возобновилась.
– Вот примерно так все это и звучит, – сказал Фалкон Бранту некоторое время спустя. – Но звук теряется – то лютни пропадают, то голоса. Все из-за деревянных стен. А если стены из камня, то… вы понимаете? Это не речь, это пение с музыкой. То есть, это не традиционный театр. На Форуме все рассчитано так, чтобы было слышно в самых дальних рядах. Но там только говорят. Там пробовали играть музыканты – ничего не вышло. Эхо оглушает.
– Я понимаю, – сказал Брант, кивая.
Он действительно понимал, несмотря на то, что музыкальный слух отсутствовал у него начисто. Но действо ему явно нравилось, и Фалкон это оценил.
Певец повел основную мелодию, певица подпевала ему контрапунктом, и паузы подчеркивались то лютнями, то трубами, то всем вместе.
Зачем мне, девушка, почет и слава?
Зачем мне власть, коль нет тебя со мною?
Зачем мне слуг моих подобострастье?
Оно мне все не нужно и противно.
Певица подпела:
О князь, не мучь меня.
Певец продолжил:
Я подвиг силы вовсе беспримерной
Готов свершить, скажи лишь только слово,
А можешь также высказать ты фразу
Иль просто улыбнуться сладострастно.
Певица подпела:
О не томи меня, великий, умный князь.
– А чего стихи такие нелепые? – спросил Брант тихо.
– Стихи здесь не главное, – тихо объяснил Фалкон. – Сама музыка завораживает.
Брант ничего не сказал. Может и завораживает.
Горны грянули помпезно, повторяя мелодию, а потом разошлись с мелодией и прохрипели каденциями, усиливая звук.
Певец запел:
Душа моя – душа миллионера,
А ключ искала ты совсем напрасно,
Лежит тот ключ в кармане верного слуги моего
И там, в кармане, как звездочка блещет, олицетворяя
Счастие мое, переливающееся, как созвездие,
При мысли, что тебе во всем признаюсь я.
Певица подпела:
Смелей!
Брант не выдержал и хихикнул. Фалкон строго посмотрел на него.
И все-таки к концу репетиции Бранту показалось, что он уловил суть. Певец и певица делали вид, очень неумело, что артанский князь и простая девушка умирают вдвоем в степи, судя по сюжету – от жажды. Князь лежал на спине и изредка что-то выпевал, а девушка надрывалась, стараясь перекричать неумолимый хор лютен и флейт, играющий простую, в четыре ноты, но очень торжественную мелодию, подчеркнутую глухими, раз в два такта, ударами барабана. Вдруг лютни и флейты замолкли, и девушка пропела семь нот разной высоты, тихо. Брант почти физически почувствовал, как нежная мелодия девушкиной партии заставила завибрировать его, Бранта, душу. А затем горны протрубили дважды, подряд, одну ноту – сначала коротко, потом длинно, и все смолкло.
– Браво, – тихо сказал Фалкон.
Брант удивленно смотрел, как Фалкон встал, подошел к сидящему в углу съежившись композитору, долго на него взирал, а потом кивнул одобрительно. Затем он пересек помещение и положил руку на плечо главы Орок и Реестров.
– Это будет слушать весь город, – сказал он. – В ближайшее время. Слушать и восхищаться. А следующую пьесу надо написать – об освобождении Кронина. Материалов много – всего двадцать лет прошло, есть свидетели, я вам предоставлю их имена. Только одно условие – меня лично в главные герои не выводить. Во второстепенные можно.
Музыкант был понятлив.
Собственно, сие был социальный заказ на музыкальное действо о военном и народном подвиге, в которое следовало вставить Фалкона одним из героев, но так, чтобы он был в действии самый мудрый и величественный. И, естественно, никаких упоминаний о Зигварде, или даже о Буке.
– А какие сроки? – спросил он заискивающе.
– Чтобы было готово к представлению сразу после победы над мятежниками, – сказал Фалкон.
На какое число запланирована эта победа музыкант спросить не посмел, но справедливо решил, что не раньше, чем через неделю, а это обнадеживало – в смысле сроков постановки.
* * *
В княжеском дворце давали благотворительный бал в пользу беспризорных детей. Кто-то обмолвился, что, вроде бы, знаменитый астролог Базилиус вернулся из дальних странствий. Фалкону тут же об этом сообщили, и, не теряя времени и ничего никому не сказав, он оделся и, лично оседлав любимого своего иноходца, в полночь проследовал за город.
Дверь ему открыла жена Базилиуса и сообщила, что муж ее очень устал и спит.
– Разбудите его и скажите, что прибыл его коллега по Триумвирату.
Она кивнула и пошла будить мужа. Заспанный Базилиус вскоре появился в голубом домашнем халате, разукрашенном золотистыми звездами и розовыми небулами. Увидев Фалкона, он слегка опешил.
– В какой же мы нынче ипостаси? – спросил насмешливо Фалкон.
– В заспанной, – ответил Базилиус без всякого акцента. – Пойдем в гостиную. Что тебе, собственно, нужно?
В гостиной Фалкон сел в кресло, а Базилиус остался стоять, сунув руки в карманы халата.
– Я несколько обеспокоен положением, – сказал Фалкон. – Мне было кое-что обещано, и я не вижу, как обещанное может сочетаться с назревающей гражданской войной. А тут еще ты куда-то исчезаешь.
– Завтра наступает Год Мамонта, – напомнил Базилиус.
– Наступает. И что же?
– Год великих перемен.
– Да, я понял. И?
– Великие перемены не могут же взять и случиться при абсолютной стабильности.
– Пусть так. Но мне ведь была дана власть над сердцами. Дана или нет?
– Дана.
– В Кронин является какой-то проходимец и без всяких чудес и Триумвиратов завладевает сердцами всех горожан, сердцами, кои по уговору принадлежат мне!
– А где же твой наследник? – парировал Базилиус. – Ты собирался зачать наследника, дабы укрепилась власть твоя.
– Нужны время и спокойная обстановка.
– У тебя было двадцать лет.
– Было. Но не было спокойствия.
– Не было, – согласился Базилиус.
– Ты не захватил ли Инструкции, когда из Вантита выезжал? – спросил Фалкон.
– Нет, не захватил. Тебе прекрасно известно, что Инструкции из Страны Вантит вывозить нельзя.
– Это возмутительно! – сказал Фалкон. – Это нарушает все уговоры и планы. У меня под боком сидит узурпатор и бряцает мечом. Хорошо, если столицу удасться отстоять. А если нет?
– Нет так нет. Отступишь с войском на юг.
– Я не могу уехать из столицы!
– Почему?
– Ты что, шавичами объелся? Ты вспомни, кто должен стать матерью моего наследника!
– Я помню.
– Она не может выехать из Астафии!
– Может.
– Как это – может.
– Так. Может, – сказал Базилиус.
– Постой, постой. Заклятие снято?
– Да.
Фалкон ударил себя по лбу.
– Как он посмел!
– Кто?
– Волшебник! У нас был договор!
Базилиус сел напротив и вперил мрачный взгляд в яростного Фалкона.
– А ты забыл, что все договоры должны быть одобрены Триумвиратом?
Фалкон поперхнулся от возмущения.
– Во время заключения договора, – зловеще сказал он, – Триумвират временно прервал свое существование, ибо один из членов Триумвирата сам себя вывел из игры, целиком вжившись в придуманный им самим образ. Что мне было делать – волочь полоумного и ничего не понимающего астролога в столицу? При заключении договоров члены Триумвирата должны соображать, что делают!
– У тебя был выход.
– Какой?
– Не заключать договор. Но тебе понадобилась именно эта баба.
– Да, понадобилась.
– Ну и вот.
Помолчали.
– Это ты потребовал снять заклятие? – спросил Фалкон.
– Нет. Простой смертный. Вроде тебя. Вы все помешаны на заклятиях.
– Кто?
– Не твое дело.
– Я требую, чтобы ты назвал его имя.
Базилиус улыбнулся и пожал плечами.
– Он ее любовник? – напрямик спросил Фалкон.
Базилиус засмеялся.
– Отвечай!
– Ты не в Рядилище, – сказал Базилиус. – Не кричи и не приказывай. Ишь, раскомандовался.
– Пусть Волшебник сюда приедет. Обсудим все это втроем.
– Он не приедет.
– Почему?
– Не сочтет нужным.
– Тогда я буду считать, что вы вдвоем меня просто обманули. Нет никакого Триумвирата.
– Ну нет – так нет! Что же теперь делать, раз его нет. Если б он был – другое дело. А раз нет…
– Птица и камень! – сказал Фалкон.
Базилиус опять рассмеялся.
– Друг мой Фалкон, – сказал он. – Предоставь Волшебнику и мне заниматься нашими делами и займись своими, а нас не впутывай. Власть ты получил – что тебе еще надо? Счастья и спокойствия тебе никто не обещал. Власть очень редко приносит счастье, и еще реже спокойствие. Я привез тебе тчаю несколько упаковок. Хочешь?
– А может, – сказал Фалкон, вдруг успокоившись, – это и к лучшему.
– Конечно к лучшему. Тчай будешь пить?
– Буду.
– Я приготовлю.
Базилиус вышел. Фалкон, раздраженный, неусидчивый, возбужденный, вскочил и принялся шагать по комнате. Да, он простой смертный. Он многого не понимает, в отличие от Базилиуса и Волшебника. Это еще не повод морочить ему голову! Но надо решаться. Надо пойти на риск. На это только что намекнул Базилиус. Хочет Фрика того или нет, она станет матерью наследника. Или наследницы. Что делать, если родиться девочка? Хоть в Вантит беги. Шансы – пятьдесят на пятьдесят, не так ли. Надо рискнуть. Рисковали и раньше, рисковали круче, жизнь ставили на карту. Надо. В Астафии нестабильно, теперь еще этот Год Мамонта, власть уплывает куда-то, власть над сердцами…
– Что ты так топаешь! – возмущенно сказал Базилиус, заходя. – Жену мне разбудил опять. Такой грохот, я уж думал – арабские сурсы идут нас упоминать. Не топай, сядь. Сейчас я тчай принесу.
* * *
Разведывательный отряд из пятидесяти всадников имел приказ поворачивать обратно в Кронин, как только заметит врага. Официальная его миссия состояла в определении позиций войск Фалкона. Отряд проскакал весь день и всю ночь и войск не встретил. Показалось предместье. Командиру отряда даже пришла в голову авантюрная мысль взять город своими силами.
На подъезде к окраине их встретил тысячный гарнизон. Миссия была, таким образом, выполнена – войска Фалкона позиционированы были на окраине Астафии – и нужно было возвращаться. Кронинцы развернулись и поехали себе по Северной Дороге, никого не трогая и не беспокоя, но менее чем через час путь им перекрыл отряд, превосходящий их численностью в пять раз. После короткой перестрелки и яростной попытки прорваться, кронинцы сдались в плен.
Это было частью их неофициальной миссии, но они об этом ничего не знали.
* * *
На всякий случай Брант стал заворачивать кирку в бархатное полотно, прежде чем долбить ею стену. Нико работал ломом, тоже обернутым материей, и часто останавливался, рассказывая невразумительные истории из жизни известных драконоборцев. Бранта он считал хорошим любителем, которому здорово повезло в схватке и еще больше в том, что Нико был рядом и добил дракона импровизированной палицей. Меч дракону в пасть, кстати говоря, Брант всадил неправильно, за передние резцы, в то время как лучше было бы всаживать его за правый глазной зуб, ибо там совсем рядом находятся нервные центры, ответственные за левитацию. Если бы Брант всадил меч за глазной зуб, дракон не смог бы взлететь.
Они углубились в стену на четыре фута, потом на пять. Брант подумал, что логичнее было бы взять ниже, выше, или вбок. Или даже вверх! С чего это он взял, собственно говоря, что Фрику держат именно в подвале?
Он стал думать, с чего он это взял, и получалось, что ни с чего. Ее вполне можно было запереть в одной из спален. Правда, это было бы связано с определенным риском – по дому шляются слуги, камердинер, дети слуг, и так далее. Но, в общем, наитие играло непомерно большую роль в его расчетах.
Кубик, правда, горел очень ярко, но Брант приписывал это темноте вокруг.
В три часа утра он понял, что на сегодня – все. Левая рука стерлась в кровь, правая саднила, глаза болели от известняковой пыли.
– Непривычен ты к таким делам, – сказал Нико, опираясь на лом. – Вот, посмотри на мои руки – даже мозолей нет. Мы, когда строили укрепления, сутками камень долбили.
Они вылезли на воздух.
Над городом зависла полная луна. Следующий день намеревался быть кануном Года Мамонта.
Всю неделю до этого дни в городе стояли теплые, осень затянулась. Снега в центре еще ни разу не было. На одной из окраин упало несколько снежинок дня три назад.
Брант и Нико проследовали к скверу возле Площади Правосудия, ибо там находилась таверна, двери которой не запирались на ночь, и где можно было выпить и еще раз выпить в любое время суток. На этот раз двери оказались глухо запертыми, а окна темными. Странно. Нико споткнулся и упал. Брант намерился было заворчать, но чуть не упал сам. Нагнувшись, он поднял с земли камень.
Обыкновенный камень, небольшой, раза в четыре меньше булыжника. Брант бросил камень и тут же наткнулся на еще один, тех же размеров. И еще один. И потом еще один. Брант пошел вдоль стены. Камни лежали на каждом шагу. Они не отвалились от стен и не были частями булыжников, они были другой породы. Брант хорошо знал местность – район содержался в относительной чистоте, мостовая всегда была гладкая, и никаких рассыпных камней здесь раньше не было. Их явно сюда доставили с окраины. Кто же этот мальчик-с-пальчик, и с какой целью он их сюда накидал?
– До чего все-таки неухоженный город, – сказал Нико. – Сразу видно, что не до конца ниверийский. У славов и даже у артанцев понахватались. Улицы никто не чистит, вон сколько камней. Вообще города – не настоящая ниверийская традиция. Старая Ниверия вся состояла из крепостей. Самая большая крепость считалась столицей. Название я забыл.
– Уеба, – подсказал Брант.
– Сам ты уеба! – рассердился Нико. – Не оскорбляй мой патриотизм. Ты все детство и юность со славами путался в Колонии, и я понимаю, что ты не целиком наш, не лоялен, но имей уважение ко мне!
– Тише, – сказал Брант, прижимая палец к губам. – Заткнись.
Он показал пальцем на темную фигуру, следующую вдоль стены к проулку. На плече у фигуры помещался мешок.
– Это колдун, – сказал Нико. – Не подходи близко. Он в этот свой мешок грехи собирает.
– По-моему, наоборот, – заметил Брант.
Фигура бросила на мостовую камень и, запустив руку в мешок, вытащила следующий.
