Текст книги "Год Мамонта"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

Дверь стояла открытая. Тогда он взялся за нее обеими руками и, с трудом преодолевая сопротивление заевшего механизма, закрыл ее сам. И, решив на всякий случай больше пока не экспериментировать, направился на поиски столовой.

Столовая оказалась на первом этаже, в другом конце особняка. Горели свечи. На белоснежном столе стояло блюдо с чем-то, напоминающим глендисы, два золотых кубка, и две бутыли вина.

– Все-таки пришел, – сказала Лукреция.

– Налей мне, пожалуйста, – попросил Нико. – О, это что такое? Похоже на глендисы. Ну-ка. На вкус, пожалуй, не глендисы. Но очень похоже.

Он пригубил вино, не обращая внимания на выражение лица Лукреции.

– Хорошее вино, – сказал он, хотя в винах не очень разбирался. – В Ниверии делают лучше, но на то она и Ниверия. А это тоже ничего.

– Ну?

– Что?

– Может, ты спросишь наконец, кто я такая?

– Зачем же спрашивать. Ты – Лукреция, я помню.

– Да. Но посмотри вокруг.

Нико посмотрел и ничего особенного не увидел.

– Тебе ничего не кажется странным? – спросила она.

– Вроде нет.

– Занавеси?

– Висят, – сказал Нико, подливая себе вина.

– Ты знаешь, сколько они стоят?

– Нет.

– Пять тысяч.

– Ага, – сказал Нико, пригубив вино.

– Что – ага?

– Ничего. Ну, занавеси, ну стоят пять тысяч.

– И это тебе не кажется странным?

– На это, Лукреция, я скажу тебе две вещи, – предупредил Нико. – В школе драконоборцев…

– Да вот этот один подсвечник стоит столько, что средний горожанин может на такие деньги полгода прожить. А паркет? А вон картины висят? А мрамор? А весь особняк?

– В школе драконоборцев…

– Нет, я вижу, я тебе совсем не интересна.

Нико поставил кубок на стол, подошел к сидящей в кресле Лукреции вплотную, наклонился, и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй. Он было распрямился, но она его остановила.

– Нет уж, – сказала она. – Еще.

Он поцеловал ее еще. И еще. И пришлось поцеловать еще. Это стало его раздражать, потому что он уж собрался было поделиться с ней про школу и уход змейкой, а уж потом целоваться.

– У меня очень богатые родители, – сказала Лукреция через несколько минут, видимо, решив, что нужно сделать перерыв.

Нико сел в кресло, залпом допил остаток вина в кружке и налил еще. Отломив кусок того, что было похоже на глендис, он запихал его себе в рот, почавкал, пожевал, и запил вином.

– Мой отец меня ненавидит, – сказала Лукреция. – За то, что у него такая вот дочь. Хромая. Мать меня тоже ненавидит. Вот они и купили мне этот особняк. Они не хотят со мной иметь никакого дела. У меня был муж, но как-то утром он ушел, и больше не вернулся, просто пропал. Скорее всего, уехал куда-то в другое место. Ничего из драгоценностей не взял. Меня нельзя любить. И я стала жестокая и мстительная. И непримиримая. И я ненавижу людей. Но если кто-то захочет сделать так, чтобы мне было хорошо, я сумею его отблагодарить, и даже, наверное, буду меньше ненавидеть остальных. Но наверняка никто не захочет, потому что все особи подонки и эгоисты, думают только о себе, всегда только о себе. Обо мне никто не думает. Никогда. Иногда, когда я появляюсь, они начинают обо мне думать. Думают, как бы меня поскорее сплавить куда-нибудь.

Нико выпил еще, после чего сознание провалилось в какую-то вязкую алкогольную дыру. Очнулся он через несколько часов и понял, что лежит голый рядом с Лукрецией, в кровати, в спальне.

– Проснулся наконец? – спросила голая Лукреция. – С добрым утром.

Нико скосил глаза на окно. Действительно, на улице было светло.

– Ты очень хороший любовник, – сказала Лукреция. – Но ты меня не любишь. Впрочем, ничего странного в этом нет. Меня никто не любит. Я привыкла, ты не волнуйся. Единственное, что я вызываю в особях, это чувство вины. А они не любят это чувство испытывать. Поцелуй меня.

Нико поцеловал ее в щеку.

– Нет, не так.

Нико перекатился на нее и поцеловал в губы.

– Да, так лучше. Вчера ты был как ненормальный, напился и два часа мне плел про какую-то свою школу драконоборцев, про тайные войны какие-то, и все остальное в таком духе. Сообщил, что вы пришли сюда завоевывать Вантит. И что ты позавчера убил дракона.

– Не я один, – скромно сказал Нико. – Мне мой друг помогал.

– Все только о себе, – сказала Лукреция. – В крайнем случае о друге. Никогда обо мне. Все как обычно.

– А ты не приготовишь ли нам завтрак? – спросил Нико.

– Вот, пожалуйста. Теперь я еще и завтрак должна готовить. А для меня кто когда-нибудь что-нибудь сделает? Все всегда делаю сама, и для всех, и все этим пользуются.

Но она все же ушла – вниз, держась за перила и хромая. Нико поднялся, поискал одежду, не нашел, и завернулся в простыню. Пригладив рукой волосы, он спустился по той же лестнице в столовую, сел в кресло, и стал ждать.

Лукреция появилась через четверть часа с подносом, на котором дымились омлеты и горячий напиток, по вкусу напоминающий журбу. На Лукреции был халат из зеленого шелка и скромное колье, красиво контрастирующее с очень смуглой ее кожей. На правом запястье красовался изящный браслет.

– Тебе нравятся мои руки? – спросила она, грациозно поворачивая кисть руки.

– Очень нравятся, – сказал он, чтобы сделать ей приятное. Руки как руки, подумал он. Не лучше и не хуже других.

– Слуги все поразъехались, – сказала Лукреция. – Они все меня ненавидели, и их пришлось отпустить. Повар тоже уехал. Теперь я готовлю еду сама, хоть и редко. Я много не ем.

Нико попробовал омлет и нашел его очень вкусным. Попробовал напиток, и тоже нашел вкусным. Лукреция прекрасно готовила.

– Надо бы прогуляться, – сказал Нико, запихивая в рот остатки омлета. – Проветриться надо.

– Уже уходишь? – спросила Лукреция, отвернувшись к окну. – Ну, иди.

– Я не ухожу. Я хочу погулять.

– Один, естественно.

– Один? Я думал, ты тоже захочешь прогуляться.

– Я-то может и захочу. Но мои любовники обычно меня стесняются и никуда со мной не ходят.

– Я тебя не стесняюсь, – сказал Нико.

– Я тебе не верю.

– Ну так пойдем?

– У тебя есть друзья?

– Есть.

– Ты меня с ними познакомишь?

– В этом городе у меня только один друг.

– Ну, я так и ожидала. Друзья есть, но в этом городе только один, и он наверняка уехал сейчас куда-нибудь, вернется нескоро.

– Нет, он тут, недалеко. Мы остановились тут в таверне.

– Теперь ты мне скажешь, что ты вообще не из этого города.

– Конечно нет. Я – настоящий нивериец, хоть и родился в Кникиче. Но Кникич так или иначе – ниверийская земля. Ниверия испокон веков владеет Кникичем.

– Не говори глупости. Я уверена, что ты живешь в этом городе.

– Посмотри на меня. Я похож на человека из этого города? Я – нивериец.

– Никогда о таких не слышала.

– Не выдумывай. Про Ниверию все знают.

– А я не знаю. Ты все врешь. Меня никто не любит.

– Я тебя люблю.

– Ой, только не ври. Не люблю, когда врут.

– Я правда тебя люблю.

– Ты меня сегодня же бросишь.

– Не брошу. Я тебя никогда не брошу.

Она с сомнением посмотрела на него, но он почувствовал, что ей приятно.

Лукреция постаралась одеться очень эффектно. Будь у Нико чуть больше интереса к таким вещам, он бы сразу оценил не очень элегантный, слегка вызывающий, но вполне привлекательный ее наряд. Черные волосы свои она уложила красиво и легко, с тщательной долей небрежности. Верхняя часть платья эффектно обтягивала вдруг оказавшиеся очень женственными формы, а нижняя, не кринолин, но уже и импозантнее, подчеркивала, чуть слишком, округлость бедер. Платье было до полу и скрывало платформу на одной из туфель. С этой платформой Лукреция почти не хромала.

– Тряпки я твои выбросила, – сказала Лукреция.

– Это зачем же, – запротестовал Нико.

– Очень грязные. Вот, выбирай.

Перед Нико открыли огромный шкаф, плотно набитый местной одеждой.

– Это мне от сбежавшего мужа досталось. Из моды ничего пока не вышло, он сбежал всего два месяца назад, – объяснила Лукреция. – Выберешь сам, или тебе помочь?

– Как хочешь, – сказал Нико, задумчиво щупая рубашки, дублеты, и камзолы. – А плаща нет?

– Плащей давно никто не носит. Может у тебя в Нигерии носят…

– В Ниверии.

– Да. А нормальные особи не носят. Ну как, нравится что-нибудь?

– Не очень, – сказал Нико. – Как-то все очень вульгарно. Ну, выбери мне что-нибудь.

– Так я и знала, – сказала Лукреция. – Меня всегда используют. Выбери ему. Сам не может. Поиграют, поиграют, и выбросят. Все особи сволочи, но мужчины особенно.

Но она все-таки выбрала ему и штаны, и чулки, и башмаки, и роскошную льняную рубашку, от которой любой астафский щеголь пришел бы в восторг, и которая не произвела на Нико впечатления. Камзол Нико облюбовал себе ярко-красный и ни за что не согласился бы на другой, и даже, наверное, ушел бы и хлопнул дверью, поскольку камзол ему действительно очень понравился, но, к счастью, красные камзолы как раз были в моде в то время в городе эльфов.

– А где мой меч? – спросил он.

– Дубина, – сказала Лукреция. – Рыцарские времена давно прошли. Не таскайся по городу с мечом, тебя арестуют.

– Арестовать меня не просто, – сказал Нико, интригуя.

– Одевайся.

Они вышли на улицу, где вовсю светило ласковое солнце. Лукреция махнула рукой, и стоявшая неподалеку карета подъехала к дверям особняка. Кучер спрыгнул с облучка и поклонился Лукреции.

– Как просто здесь нанять карету, – заметил Нико одобрительно.

– Нанять не очень просто. Это моя карета.

– А кучер?

– Тоже мой.

Нико отодвинул кучера и открыл перед Лукрецией дверцу. Чуть замешкавшись, он галантно предложил ей руку, чтобы помочь влезть внутрь.

– Я и забыла, – сказала она, влезая, – что, вообще-то, мужчина должен по этикету подавать руку даме, когда они в карету садятся. Похоже, мне вообще никто руку не подавал, никогда. Про обычай я, скорее всего, слышала в детстве, а может видела где-нибудь на улице, не знаю.

Нико сел рядом и кучер прикрыл дверцу.

– И куда же мы едем? – спросил Нико.

– К твоему другу. Где вы там остановились?

– Э…

– Ну вот, я так и знала. Ни к кому ты меня не собираешься везти, и на особях со мной никогда не появишься.

– Где тут ближайший парк? – спросил Нико.

– Десять кварталов.

– Как называется?

– Речные Сады.

Нико отодвинул занавесь и высунулся.

– В Речные Сады, – сказал он кучеру.

Карета покатилась по бульвару.

* * *

Очнувшись, Брант попытался вспомнить что произошло и не смог. Тогда он открыл оба глаза. Изображение двоилось, но он убедил себя, что это временное явление. Осторожно двинул сперва правой рукой, затем левой. Правая нога двигаться отказывалась. Брант двинул шеей и ощутил тупую боль в затылке и плечах. Эта боль нагнала на него страху, и одним резким движением, превозмогая ее, он перекатился с живота на спину и на мгновение сознание снова провалилось, но затем вынырнуло. Острая боль в животе заставила его переложить большую часть веса на локоть, напрячься, и принять сидячее положение. Брант потрогал голову. Было больно, и с одной стороны волосы были покрыты коркой засохшей крови. Брант согнул левую ногу в колене. В правой ноге наметилось покалывание, а затем и боль, но это была счастливая, радостная боль. Нога просто затекла.

Зубы были на месте, глаза и уши тоже. Брант потрогал гениталии и почувствовал огромное облегчение. Когда боль в правой ноге поутихла, он опустился на спину, перевернулся на живот, встал на четвереньки, и поднялся. Резануло в животе и в груди. Очевидно, болели ребра – либо сломаны, либо отбиты.

Вокруг была окраинная улица, и по ней ходили окраинные пешеходы с тупыми лицами. Когда он только въезжал в город, верхом, в компании Нико, ему на окраине задавали вопросы. Теперь вопросов не было. Очевидно, все было понятно и так.

Из одежды на нем осталась одна рубашка до колен. Из вещей – меч, кинжал, кошелек – не осталось ничего. Босые ноги ощущали холод булыжника. Эдак я тут простужусь и отдам швартовы, подумал Брант. Нужны как минимум крыша и теплая постель. И ванна!

Чтобы согреться, он попробовал побежать, и сразу понял, что это невозможно – голова кружилась, ребра болели, дыхания не было совсем, и, в добавок, его начало тошнить.

У обочины стояла чья-то карета. Брант пересек улицу, дождался, пока на него перестали смотреть (ждать пришлось долго) и влез в карету.

Печь он растапливать не стал – трудно и привлекает внимание – а просто втерся в угол и, осторожно подтянув колени, прижал их к подбородку. Ребра откликнулись дичайшей болью. Через четверть часа, дрожа от озноба, он почувствовал толчок – карету качнуло. Щелкнули вожжи и карета тронулась с места. Бранта это устраивало.

Через некоторое время, приподняв занавеску, Брант увидел знакомые очертания набережной и моста. Как только карета остановилась в пробке, Брант осторожно, как мог, вылез на мостовую. Не достаточно осторожно – с облучка его заметили.

– Эй! – сказал человек, то есть эльф, на облучке.

Но Брант только отмахнулся.

Согнувшись таким образом, чтобы ребра меньше болели, или, во всяком случае, ему казалось, что они меньше болят, Брант доковылял до знакомой таверны. Увидев входящего Бранта, хозяин забеспокоился и вышел ему навстречу.

– Добрый день, – сказал он холодно и твердо. – Чем могу помочь?

– Я где-то потерял ключ от комнаты, – сказал Брант. – Не могли бы вы мне дать другой?

– Какой комнаты?

– Наверху. Угловая комната. Я там ночевал вчера. Или позавчера. С другом.

– Я вас не видел, – сказал хозяин.

Неприятно, когда тебе врут прямо в глаза, особенно эльфы.

– Я был одет по-другому, – объяснил Брант, давая хозяину шанс себя реабилитировать.

– Угловая комната сдана. И у нас вообще редко бывают свободные комнаты. Сейчас, например, совсем нет.

– Хорошо, – сказал Брант, чувствуя неладное, – я только вещи заберу.

– Ваших вещей здесь нет и быть не может.

– Есть, уверяю вас. Слушайте, человек попал в беду. Совесть у вас есть?

– Совесть есть. А ваших вещей нет. Повторяю вам, я вас первый раз вижу. Не лучше ли вам идти своей дорогой? А то ведь я охрану позову.

Тысяча золотых в трех кошельках. Пропали. А где Нико?

– А где Нико? – спросил Брант.

– Я не знаю такого имени.

– Нико! – крикнул Брант. – Нико!

– Тайни! – крикнул хозяин. – Тайни!

Из внутреннего помещения вышел огромный, широкоплечий эльф.

– Нико! – Брант попытался бежать к лестнице.

Тайни схватил его за рубашку, и Брант едва не потерял сознание от боли.

– Сдай его охране, – сказал хозяин и вернулся за стойку.

Тайни выволок Бранта, с трудом удерживающегося в реальности, если вообще город эльфов можно было считать реальностью, на улицу. Посмотрев по сторонам, эльф заметил на одном из углов троих в белых камзолах.

– Эй! – крикнул он. – Охрана! Эй!

Стражи порядка приблизились.

– Вот, – сказал Тайни. – Заходил, буянил, повалил лампу, всех пугает.

Бранта взяли под руки и повели, а Тайни вернулся в таверну.

Брант подумал, что это только кажется, что здесь никто не обращает внимания на чужеродных-приезжих. Сволочь хозяин наверняка все просчитал, и, возможно, даже с охраной поделился, не зря же они так удачно на углу околачивались.

Сил еле хватало на то, чтобы идти в ногу со стражей. О сопротивлении было глупо даже думать. Его втолкнули в карету. Двое стражей сели с ним, третий вскочил на облучок.

Его подвезли к внушительному прямоугольному зданию, стоящему у реки на окраине, с решетками на окнах. После долгой волокиты, во время которой разных видов эльфы-клерки заполняли какие-то бумаги и задавали несуразные вопросы друг другу, Бранта определили в камеру на третьем этаже, с двумя откидывающимися к стене, если надо, деревянными полками на цепях, заменяющими кровати.

В камере уже присутствовал еще один ее обитатель – толстый мрачный эльф средних лет.

Как только стражники вышли и заперли дверь, Брант подошел к окну и потрогал решетку. Пять железных прутов, каждый толщиной в руку, прочно сидели в кладке.

– Ты кто? – осведомился эльф.

Не отвечая, Брант передвинулся к откидывающейся кровати и потрогал цепи. Прочные. Даже если удасться один конец выдрать из дерева, второй конец из стены не выдерешь.

– Э, – сказал эльф. – Ты! Ты кто?

– Я кондитер, – объяснил Брант. – Специалист по пряникам и атасам. Хотел попробовать местный атас, а меня сзади по башке. Ну и нравы.

Эльф некоторое время обдумывал сказанное.

– А за что тебя сюда? – спросил он.

– Вот за все тоже самое.

Эльф выдержал еще одну паузу.

– А зовут тебя как?

– Петер, – ответил Брант. – А тебя?

– Клифф. А не замышляешь ли ты чего-нибудь против правительства, Петер?

– Нет.

– А против общества?

– Тоже нет.

– А против традиций?

– Нет.

– Вот и хорошо.

Клифф удовлетворенно лег на полку ближе к окну, закинул руки за голову, и замолчал.

Брант осмотрел кованую дверь.

Побеги из тюрьмы делятся на две категории – с задействованием персонала и без. Вторая категория не подходила – на перепиливание одного из прутьев решетки, продалбливание дыры в стене или в полу, подпиливание дверных петель ушли бы годы. Оставалась первая категория.

План такой. Сперва надо подлечиться и набраться сил. Затем следует подождать, пока тюремщик или тюремщики зайдут в камеру. Выключить их всех, переодеться в одежду одного из них, и выходить в коридор и на лестницу. Дальше предстояло импровизировать.

Брант лег на полку.

* * *

Нико и Лукреция провели день весело. В Речных Садах взяли напрокат лодку и переместились на продолговатый остров посреди реки, поросший густым лесом. После прогулки они зашли в театр, где Нико начал было объяснять про влияния и течения в драматургии, но Лукреция его перебила и сообщила, что судьба главной героини похожа на ее, Лукреции, судьбу, и судьба второй героини тоже похожа. А судьба третьей героини почти ничего общего с судьбой Лукреции не имела, и об этом Лукреция тоже высказалась несколько раз. После ужина в чистом, дорогом заведении, Нико все-таки решил съездить проведать Бранта, и Лукреция поехала, разумеется, с ним.

Хозяин таверны сразу узнал Нико.

– Нет, – сказал он. – После того, как вы вышли, он заехал вещи забрать, и с тех пор не приходил. Я уж и комнату вашу сдать успел.

Нику это показалось вполне резонным. Лукреция сразу определила, что хозяин врет, но ничего не сказала.

– Налей-ка нам вина, – сказал Нико. – Самого лучшего.

Хозяин пошел за вином. В этот момент из соседней комнаты где, как и в некоторых тавернах Кронина, помещалась бильярдная, вышла та самая девушка, которую Нико видел раньше, возможно дочь хозяина. Быстро подойдя к Нико и Лукреции, она скороговоркой отрапортовала:

– Ваш друг вернулся в одной рубашке, весь избитый. Тайни вывел его на улицу и сдал охранникам. Его отвезли в тюрьму. Это все, что я знаю.

Она круто повернулась и пошла обратно с намерением игнорировать возможные вопросы. Вопросов не было. Это ее слегка удивило, но она не остановилась.

– А где здесь тюрьма? – спросил Нико.

– На окраине, у реки, – ответила Лукреция.

– Надо его вызволить, – подумал Нико вслух.

Лукреция ничего не сказала.

– Есть несколько способов вызволения человека из тюрьмы, – изрек Нико.

– Да, но давай ты не будешь их все здесь перечислять, – остановила его Лукреция. – Давай сначала выйдем отсюда.

– Давай.

Лукреция оставила на стойке золотую монету.

* * *

Наутро тюремщик принес завтрак – пряные листья в кружке, залитые кипятком, и два атаса. Клифф, поев, пришел в благодушное настроение. Брант решил, что время расспросов наконец-то наступило. Ранее он искал случая поговорить с кем-нибудь из местных по поводу внутреннего лаза. Теперь случай представился.

– Клифф, ты никогда не слышал о внутреннем лазе?

– Слышал, – ответил Клифф, сидя на полке и болтая ногами. – А зачем тебе?

– Просто интересно. Я вот тоже слышал, но мне сказали, что все это сказки. И еще я слышал, что есть такой Волшебник.

– Есть, – согласился Клифф. – Только все это очень опасно.

– И все-таки. Ты знаешь, где этот лаз?

– Знаю. Много наших там полегло. Зайти – заходят, а обратно не возвращаются. Когда-то мы хотели наладить быстрые поставки контрабанды из Замка в Город. А то в обход шесть месяцев идти нужно, и это только туда, а обратно все восемь, поскольку зима. Но ничего не получилось.

– А что за контрабанда?

– Да так, мелочи.

– И все же?

– Замок очень любит золото. А Город очень любит Дурку.

– А что это такое – Дурка?

Клифф недоверчиво посмотрел на Бранта.

– Шутишь?

– Нет.

– Ты не знаешь, что такое Дурка?

– Нет.

Клифф пожал плечами.

– Меня взяли с поличным, – сказал он мрачно. – Прямо из Дурки. Кто-то донес. С тех пор сижу здесь. Приговор – смертная казнь. Но меня не казнят до тех пор, пока я с ними сотрудничаю. Выявляю заговоры против правительства, общества, и традиций. А всего ничего – четверть фунта. Год и два месяца пути. Зимой мерзнешь, летом за тобой гоняются патрули. Мне бы этот лаз. Я вот не верю, что это лаз наших ребят покосил. Это наверняка особи Дюка. Наверняка. Они этот лаз монополизировали, и теперь охраняют.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Монополизировали – зачем?

– Для тех же целей. Это тебе любой ребенок скажет. Если есть лаз, контрабандисты найдутся.

– Четверть фунта.

– А?

– Ты привез четверть фунта, и тебя взяли.

– Да. Гады.

– Четверть фунта чего?

Клифф презрительно посмотрел на Бранта, встал, и прошелся по камере, от двери до окна и обратно.

– Сволочи, – сказал он. – Замену мне готовят. Негодяи неблагодарные.

– А?

– Подослали тебя ко мне. Думаешь, я сразу не понял? Еще как понял. У меня большой опыт. Как только ты вошел, я сразу догадался. И твои дешевые трюки, типа, ты примериваешься, как бы отсюда сбежать – такая неумелая показуха, такая туфта! Надоел я им, стало быть. Ну, что ж, я так и предполагал. Три года здесь мыкаюсь, пора и честь знать.

Он продолжал жаловаться и злиться. Брант напряженно думал.

– Ну вот что, – сказал Брант резким тоном. – Поговорил, и хватит. Хлебало свое закрой, теперь моя очередь.

Клифф сразу сник и сел, ссутулившись, на полку.

– Охрана порядка бывает разных категорий, – наставительно сказал Брант, вставая перед Клиффом, поднимая одну ногу и ставя подошву на ребро полки, рядом с бедром Клифа. Несмотря на то, что нога была босая, она произвела на Клиффа должное впечатление. Он еще больше съежился и не посмел отодвинуться.

– Есть категории низшая и средняя. Их ты видишь каждый день на улице и здесь. А есть категория высшая. Тайная. Совсем тайная. Мы – воины на тайной войне, которая ведется постоянно. Мы не раскрываем заговоры – мы пресекаем их на корню. Мы не сражаемся в чистом поле среди бела дня, не лезем толпой под арбалетный залп. Мы сражаемся на улицах, в темноте. У нас свое командование, свои законы, свои устои и приемы. (И еще мы уходим змейкой, подумал он, но не произнес вслух). Нас не интересуют собственно дела и собственно поступки и преступления. Это не наш профиль, это все – сфера средней и низшей категории. Нас интересуют мысли. И даже не конкретные мысли, но общий образ мышления индивидуумов, на основе которого мы делаем свои выводы и действуем. Ты, Клифф, попал в наше поле зрения. Попавшие в это поле выбора не имеют. Либо ты нам поможешь, либо. Ты понял?

Клифф кивнул.

– Мне нужно знать твой образ мыслей, Клифф, – сказал Брант. – Сейчас ты мне все расскажешь. Как ты попал в Замок, как вернулся в Город, что именно ты привез, как тебя взяли, где находится лаз, и кто такой Дюк. Все это мне известно, до мельчайших деталей. Но мне нужно услышать это в твоем изложении, дабы смог я проникнуть в разум твой и взглянуть на мир глазами твоими, о Клифф. Понял ли ты меня, о Клифф?

– Да, – сказал Клифф и сглотнул слюну.

– По порядку. Что такое Дурка, Клифф?

– Ты… вы… не знаете?

– Я-то знаю, – сказал Брант. – Более того, я знаю даже, что это такое на самом деле, а ты нет. Но меня, как я уж объяснил тебе, не интересуют знания. Меня интересует твое отношение к этим знаниям. Отвечай. Что такое Дурка?

– Такое заведение.

– Продолжай.

– Ну, что ж… Ну, Дурка.

– Опиши Дурку.

– Дурку-то? Ну… – Клифф задумался. Привычные понятия оказались трудны в описании. – Ну, стало быть, вход, вышибалы, один на входе, другой в помещении. Заходишь, налево – платежный прилавок, за ним приемщик, направо лестница и комнаты.

– Дальше.

– Что дальше?

– Ты зашел внутрь. Что ты делаешь дальше?

– Что делаю? Ну…

– Что ты делаешь, если ты пришел, как посетитель?

– Ага. Ну, плачу, стало быть, приемщику, он дает кубик, я себе спокойно беру ключ и иду в комнату.

– Дальше.

– Ну, что… Ну, захожу, запираю дверь. Свечу гашу, а кубик давлю.

– Как давишь?

– В кулаке. Вот так, – Клифф несколько раз сжал и разжал кулак. – Пока он, значит, не засветит.

– Дальше.

– Ну, как только он, падла, засветился, кладу его, гадость такую, на пол. И сажусь или ложусь рядом. Тут все и начинается.

– Что именно начинается?

– Да все. Всякое. По-разному.

– Например?

– Не знаю. Ну, ты, к примеру, большой человек, правитель, расправляешься с врагами. Или баб тебе привели, и все твои. Или например ты орел, летишь себе над лесом, и видишь зайца, и, значит, сверху на него сигаешь.

– Ладно, оставим это. Сколько стоит удовольствие?

– Один золотой.

– Я не об этом спрашиваю, – сказал Брант. – Я и сам знаю, что один золотой. Как ты считаешь – это много или мало?

– Мало.

– Почему?

– Если бы стоило дороже, поставщикам бы больше платили. С другой стороны, если бы стоило дешевле, приходило бы больше народу, больше бы потребляли, и поставщикам, опять же, больше бы платили.

– Вот, это уже кое-что. Где находится Дурка?

Клифф недоверчиво посмотрел на Бранта.

– Там, – сказал он.

– Словами, пожалуйста.

– Вдоль реки, две улицы отсюда.

– А лаз?

– Чего – лаз?

– Где находится лаз?

– Известно где. Сразу под Дуркой, в подвале. Потому я и знаю, что особи Дюка там обосновались.

– Хорошо. Что именно ты доставляешь из Замка в Город?

– А…

– Мне не название нужно, мне нужно понять, как ты думаешь. Опиши, как оно выглядит и как, по-твоему, работает.

– Выглядит как обычный порошок. Бурый такой, сыпчатый. Кидаешь туда кубик, и он, значит, впитывает. Порошок впитывает.

– И что же?

– И заряжается.

– А потом?

– Что – потом?

– Вот ты помял в кулаке заряженный кубик. Что происходит потом?

– Ну, видения. Ощущения.

– Я не об этом. Откуда возникают видения?

– Из кубика.

– Дурак, – сказал Брант, качая головой.

– А разве нет?

– Нет, конечно. Но это не важно. Важно, что ты об этом думаешь. Теперь я это знаю. Понял, как мы работаем? Ладно. Сколько тебе платят за порошок?

– Один золотой за унцию.

– Как долго работает заряженный кубик, как ты думаешь?

– Пять или шесть раз.

– Какова продолжительность каждого сеанса?

– Сеанса?

– Ты подавил кубик и он, якобы, заработал. Сколько он будет работать?

– Час.

Брант улыбнулся и снова покачал головой.

– Дольше? – спросил Клифф, изображая подобострастие.

– Тупой народ, – сказал Брант, усмехаясь. – Кубик вообще не работает, ни час, ни четверть часа, нисколько.

– А что работает? Порошок?

– Порошок имеет значение, но не такое, как ты думаешь.

– Так что же работает?

– Не твое дело. Хорошо, ты едешь в Замок, или идешь. И там приобретаешь порошок. У кого?

– Как это – у кого?

Брант пожал плечами и развел руками.

– Каким образом у тебя появляется порошок?

– Я его выкапываю, естественно. В окрестностях Замка. Там много.

– А кто его туда закапывает?

– А его закапывают?

Брант рассмеялся.

– Наивные какие все, – сказал он. – А еще контрабандисты.

Он убрал начавшую затекать ногу с полки Клиффа и подошел к окну. Стало быть лаз под Дуркой, а Дурка в двух кварталах, у реки. Дело за малым – сбежать, найти Нико… или не искать, пусть здесь подождет, если не может выполнить элементарную просьбу и остаться в таверне до прихода друга!.. и попробовать использовать лаз, выйти к Замку, и найти там Волшебника. После чего нужно будет найти… эта… внешний лаз… наверное, именно так он и называется. Вернуться в Астафию. Увидеть Фрику. Выкрасть ее из дворца и увезти на юг, к морю, там построить виллу с лесенкой до самого прибоя, и жить себе в свое удовольствие, и так далее.

Дверь открылась.

– Эй, – сказал один из стражников. – Ты! К судье.

Брант подумал, не оказать ли сопротивление, и решил, что рано. Ребра ныли меньше, но голова болела очень.

Его провели по узкому коридору, спустились на один уровень по лестнице из семнадцати ступенек, каждая семь дюймов высотой, свернули направо, двенадцать шагов, затем налево, восемь, и оказались перед дверью. Брант зашел, и дверь за ним закрыли и заперли.

В небольшом помещении была еще одна дверь, скамья, стол, и два стула. Окон не было.

Брант сел на стул и стал ждать. Через четверть часа в помещение вошли два эльфа, один в обычном камзоле, в руках перо, чернильница, и стопка бумаг, другой в мантии. Эльф в камзоле примостился на краю скамьи, а второй, солидный, в мантии, сел напротив Бранта, глядя на него через стол.

– Ну-с, я судья, – сказал эльф в мантии. – Разбирается дело о… о чем дело?

– Нарушение порядка, бунт, повал лампы, – отрапортовал эльф в камзоле.

– Ну, – судья усмехнулся, – бунт сразу отбросим, это понятно. Нынче всем лепят бунт. Возможно, охране просто это слово нравится. Нарушение и повал – это да, это серьезные обвинения. Ну-с, что я вам могу предложить, молодой человек… без всякой волокиты, вы признаете нарушение сами, и мы будем смотреть на повал сквозь пальцы. Получите свои пятьдесят розог и пойдете домой. Согласны? Конечно, согласны. Пиши, он согласен.

– Нет, я не согласен, – сказал Брант.

– Это почему же?

Брант поводил головой и почувствовал, что она меньше болит. Это было очень кстати. Напрягая правый, а затем левый бицепс, он ощутил прилив сил. Это было нелогично – слишком рано. Возможно, действовало ощущение реальной опасности.

– Вон скамья, – объяснил Брант. – Для присяжных. И должен быть прокурор, без прокурора нельзя. И защитник.

Судья недовольно посмотрел сначала на Бранта, а потом на клерка, будто они сговорились сегодня испортить ему настроение.

– Для присяжных, значит, – сказал он. – Что ж. Я выйду и выпью что-нибудь прохладительное. А вот он, – он кивнул в сторону клерка, – объяснит вам про присяжных.

Судья поднялся и вышел. Клерк положил письменные принадлежности на скамью, встал, потянулся, и присел на край стола, интимно наклоняясь к Бранту.

– Что ты, парень, по болоту граблями? – спросил он риторически. – Какой прокурор, какие присяжные? Зачем?

– Так положено по закону, – парировал Брант, напрягая поочередно мускулы ног.

– А если бы по закону было положено клопов не бить, ты бы не бил? Ты уверен, что все законы знаешь? Иногда ведь просто подумать полезнее, а? Что будет, если мы сейчас присяжных позовем, судилище тут устроим, прокурора пригласим? На это недели две уйдет. Ты все это время будешь тут торчать и за содержание свое платить. И это еще не все. А ну-ка присяжные тебя на казнь осудят? Ты об этом подумал?

– Присяжные не выносят приговор, – сказал Брант.