Текст книги "Год Мамонта"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. КОНЕЦ КОЛОНИИ

Лето в Колонии Бронти выдалось небывало жаркое. Фермеры сокрушенно качали головами, жалуясь на засуху, и поднимали цены. Все остальные ремесленники и торговцы последовали их примеру, хотя к засухе не имели никакого отношения, да и засухи-то не было никакой.

За почти сорок лет своего существования Колония разрослась, окрепла, приобрела традиции и устои, и демонстрировала начатки независимой культуры. Костяк населения по-прежнему составляли ниверийцы, но и славская прослойка давала себя знать.

Появились сложные социальные отношения между различными группами. Аборигены не любили приезжих, кроме самых богатых, не любить которых было невыгодно. Были трения между ниверийцами и славами. Были также трения между славскими наемниками, обеспечивающими на крепостном валу негласную автономию Колонии, и ниверийскими призывниками, обеспечивающими тоже самое там же. Центр Колонии, разросшийся за последние двадцать лет благодаря проэктам Зодчего Гора, можно было смело назвать городом. Улицы мощеные, два театра, восемнадцать таверн, три нелегальных ночных клуба, шесть публичных домов, масляные фонари, фонтаны, парки, ратуша. Неподалеку от ратуши возвышался храм, все еще строящийся, но давно функционирующий. Местная аристократия посещала храм только по большим праздникам и средств на постройку не выделяла. Зодчий Гор строил храм на свои собственные сбережения и, как всякий, большой художник, не связанный сроками и не подгоняемый заказчиками, менял и додумывал проэкт по ходу дела, что очень замедляло постройку, а отдельные части храма приходилось ломать и строить заново. Иногда строительство останавливалось на долгое время из-за нехватки рабочих рук.

Брант лежал на крыше храма у основания одного из контрафорсов, заложив руки за голову. Солнце заползло в зенит и надолго в нем зависло, отдыхая. Голый до пояса, Брант с удовольствием подставлял солнцу живот и плечи. Он очень любил загорать. Бранту было двадцать шесть.

Час назад двое строителей подрались по какому-то глупому поводу, и их пришлось разнимать. Остальные рабочие, ссылаясь на жару и усталость, разошлись по кабакам обсуждать произошедшее и явно не собирались сегодня возвращаться. Брант знал, что получит от Гора нагоняй за простой, но не очень переживал. По нескольким причинам, Гор ценил Бранта.

– Брант! Слезай!

Брант повернул голову и скосил глаза. Брун, широко расставив ноги и уперев руки в пухлые бока, смотрела на него снизу, от второго портика, раздраженно.

– Слезай, тебе говорят! Тебя Нико ищет. Если не слезешь, он обязательно чего-нибудь натворит!

– Дай ему денег! – крикнул Брант.

– А? Чего?

– Дура, – проворчал Брант, перекатываясь на живот. – Никакого покоя нет. На солнышке полежать не дают.

Он пошел вдоль контрафорса и высокому изящному окну, шагнул внутрь на примыкающие к стене леса, ухватился за один из свисающих до самого нижнего уровня канатов, и съехал вниз. Брун ждала его под сенью левого портика. Была она конопатая и рыжая, и загорать не любила. Она вообще не любила лето. Летом она часто потела, и это ее раздражало. А когда Брун раздражалась, она непременно закатывала кому-нибудь бессмысленный и бессвязный скандал. Второй муж бежал от нее три месяца назад к чертовой бабушке. По слухам, нанялся в славские войска.

– Где он? – спросил Брант.

– Кажется, в часовне.

– В новой?

– Да. Кажется.

Это было опасно. В новой часовне лежало много стройматериалов и инструмента, и теперь там был Нико, и все это могло сильно пострадать, включая Нико.

Брант поспешно двинулся в часовню. Первое, что он увидел, был длинный и тощий Нико, примеривающийся киркой к штабелю известняковых плит.

– Пошли выпьем, – сказал Брант.

Нико тотчас положил кирку, но тут же поднял ведро с известкой, намереваясь оценить его вес.

– Пойдем, пойдем, – сказал Брант встревожено.

– Да, – согласился Нико, ставя ведро на пол.

В Крабьей Клешне, одной из лучших таверн Колонии, им принесли ледяное пиво, копченого лосося с овощами и блюдо с хрюмпелями. Нико залпом отпил половину высокой кружки, отер рукавом рот, запихал туда кусок рыбы, прожевал, проглотил, снова вытер рот, прикончил кружку, и глубокомысленно произнес:

– Тяжело настоящему ниверийцу в Колонии Бронти.

На расстоянии десяти шагов двадцатитрехлетний Нико напоминал благородного рыцаря из древних ниверийских сказаний, изящного драконоборца. Вблизи же обнаруживались детали, противоречащие этому образу. Волосы у него были каштановые, длинные, и очень грязные. Лоб низкий и узкий, и покрыт прыщами. Над зелено-желтыми глазами слегка нависали тонкие и в то же время кустистые брови. Узкая талия выглядела бы неплохо, если бы контрастировала с широкими плечами, но плечи у Нико были тоже узкие. Передвигался Нико, наклонив весь торс от талии вперед под углом не менее двадцати градусов. И непрерывно говорил странные вещи хриплым тенором.

Одного, а не в компании Бранта, Нико в Крабью Клешню скорее всего не пустили бы. А может и пустили бы. Проверить не было возможности – в одиночку Нико пил исключительно на нищих окраинах Колонии, либо у крепостного вала, где от его рассказов у защитников автономии заходил ум за разум.

Сегодня на нем был странный головной убор – берестовый козырек с тесемками.

– Чего это ты напялил? – осведомился Брант, заказав Нико вторую кружку.

– Глаза защищаю от солнца. А то болят. Меня однажды в схватке ослепили. Месяц ничего не видел.

Три месяца назад Нико прибыл в Колонию Бронти пешком и налегке. Котомку, по его словам, отняли у него, пока он спал в лесу, преследовавшие его враги. В кармане у него лежали одна бронзовая монета и огрызок яблока. Брант стоял у оружейной лавки, рассматривая новые виды мечей. Нико встал рядом и сказал, что все это – рухлядь, и что настоящие мечи делали года четыре назад в Астафии, но секрет с тех пор утерян.

Брант в тот вечер напоил и накормил неприхотливого Нико, и в знак благодарности тот посвятил его в некоторые детали своей биографии. Свою карьеру, по его словам, Нико начал как простой рядовой элитного батальона ниверийских войск. Вскоре его заметили и перевели в специальную секретную школу драконоборцев. Не раз в процессе подготовки Нико посылали в Страну Вантит, которую он изучил вдоль и поперек, сражаясь с драконами, кентаврами, лешими, эльфами, и местным человекообразным населением. Тайное воинство Фалкона должно было со временем покорить Вантит, но страна оказывала стойкое сопротивление, и дело требовало времени. В секретной школе Нико научили невиданным, сверхестественным приемам ближнего и дальнего боя. Научили по треньканью тетивы определять направление арбалетной стрелы и уворачиваться от нее, держать оборону против десяти человек с длинными и короткими мечами, а также всем древним ниверийским боевым искусствам, не уступавшим артанской экзотике. Одним из древних ниверийских приемов был так называемый «уход змейкой». Объяснять прием в деталях Нико отказался, ссылаясь на то, что для полного успеха показа требуется проводить этот прием в лесу, а не на улице.

– Здесь есть леса? – спросил он с сомнением.

Брант ответил что, вообще-то, Славия в основном именно из лесов и состоит, но, конечно, леса лесам рознь. Нико промолчал. Было видно, что он не очень верит.

Пил Нико много и всегда, когда у него бывали деньги. Брант ссужал его суммами, достаточными для оплаты жилья, но Нико предпочитал ночевать в парке на скамье. Только однажды провел он ночь в квартире Бранта, ввалившись глубоко за полночь и сообщив, что наткнулся в своих скитаниях по темным улицам на двух стражей порядка, которые хотели его арестовать, и обоих выключил – выхода не было – и, возможно, один из стражей умер.

Не услышав на утро никаких новостей по этому поводу, Брант решил, что страж все-таки остался жив.

В периоды трезвости Нико путался с разного толка женщинами, запросто контактируя со всеми классами одновременно, причем Брант имел возможность убедиться, что в этом случае Нико абсолютно точно не врет. Он видел его и с мещанками, и с аристократками, и один раз с женой князя. Что они в Нико находили было загадкой, но мало ли на свете неразрешимых загадок.

– И был у меня лучший друг и напарник, – рассказывал Нико, глядя тупо на вторую кружку пива. – А звали его Петич. – Нико улыбнулся, то ли вспоминая, то ли просто так. – Мы с ним охраняли однажды самого Фалкона.

– Ты же драконоборец, – удивился Брант. – Разве драконоборцы, эта… э… охраняют политиков?

– Когда требуются самые надежные, да, охраняют. А что же – не желторотым же всяким доверять, они ничего не умеют.

– Так что Петич?

– Петич? Петич. С Петичем у нас вышла однажды опасная… типа, ситуация. Мы охраняли одного из помощников Фалкона…

– Ты же сказал – самого Фалкона.

– То было в другой раз. Ну, вот…

– Да?

– Что да?

– Охраняли вы помощника Фалкона.

– А?

– Охраняли вы с Петичем помощника.

– Да. А тут на нас вдруг навалилась группа заговорщиков. С арбалетами. Ну, помощника мы до кареты довели, кучеру велели гнать, а сами вернулись в дом.

– А дело в доме было?

– А?

– В доме, я говорю, дело было? Ты чего, глухой?

– Нет, – сказал Нико, – но иногда бывают приступы. Меня однажды контузили в уличной сватке. На войне с артанцами.

– В каком городе?

– А?

– В каком городе? Уличные схватки не случаются в чистом поле или в лесу. Там улиц нет.

– В Астафии, где же еще.

– То есть как – в Астафии? – недоуменно спросил Брант. – Насколько я знаю, артанцев не было в Астафии последние лет пятьсот.

– Это простой народ так думает, – усмехаясь, сказал Нико. – Конечно же, народу не сообщат, чтобы не было паники. Разведывательные дивизии наведываются в Астафию каждый год, и происходят схватки и стычки. Все силы на это бросают, и все это ночью. А к утру все нужно убрать, чтобы не было следов, чтобы никто ничего не заподозрил. Это что! В Славии еще хуже. К дуракам славам вообще целые армии приходят из Артании, так после битвы славы закапывают не только артанцев, но и своих, чтобы свидетелей не было. А однажды зимой славы артанцев на озеро заманили, а потом лед покололи, так оба войска и потонули. Зато все шито-крыто.

– Ладно, – сказал Брант. – Рассказывай про Петича.

– А?

– Про Петича. Вы вернулись в дом.

– Да, – сказал Нико, отпивая из кружки и начиная хмелеть. Хмелел он обычно быстро. – Фалкон уехал, а мы вернулись.

Брант решил больше Нико не поправлять.

– Ну, те на нас навалились, а мы столы поопрокидывали и засели там, за столами. Это очень старый ниверийский прием, со времен Ривлена Великого его применяют. Ну, представляешь, стрелы свистят кругом, ножи в стенки втыкаются, а нам надо как-то выжить. А у Петича как раз кончились стрелы. А у меня запасная связка. Я бы ему кинул, но опасно. Могут увидеть. Тогда я эту связку ему просто перекатил через полкомнаты. Ого. Да.

– А дальше?

– Ну, дальше. – Нико отхлебнул. – Дальше эти гады все наседали. Надо отдать им должн… должное – профессионалы. Тогда я сразу четыре… да… четыре арбалета зарядил. И, значит, Петич встает в полный рост, отвлекая на себя внимание. А я тем временем ползком перебираюсь к нему, волоча арбалеты. Петич кидает кинжал за кинжалом. Тут я встаю за ним, а он меня прикрывает, и я стреляю по атакующим, поч… почти веером.

Нико замолк. Брант хотел было спросить, что же было дальше, но почему-то не спросил. А может все и правда, подумал он. Откуда я знаю. Торчу в этой дурной Колонии, света не вижу.

Третья кружка пива повергла Нико в философское настроение с долей агрессии. Он нахамил половому и сказал, что место ему опротивело, что нигде не встретишь тут настоящего ниверийца. Вышли на улицу.

– Я тут говорил с одним из бывших драконоборцев, – сказал Нико.

Брант был почти уверен, что никаких драконоборцев, ни бывших, ни действующих, в Колонии не было, но ничего не сказал.

– Крепкий старик, – сообщил Нико, икая и улыбаясь доверительно. – Много всякой нежити в свое время завалил. Я ему говорю – надо бы мне к кому-то здесь наняться в подмастерья. А он говорит – ничего у тебя не выйдет. Он го… говорит, ты – воин, а воины знают только ср… сражения, тебе нужны сражения. Но, может, я устроюсь охранником. Не на крепостной вал, там смех, а не охрана. Но в какое-ни… будь ночное зав… д… дение.

Брант подумал, что несущие конструкции храма слишком изящны, чтобы выдержать вес планируемого купола, и никакие контрафорсы не помогут. Можно было изменить замысел и повесить жестяной купол на каркас, а потом покрасить или выложить золотым листом, как в Славии, а не складывать купол из плит. А еще можно было сделать купол просто из дерева, замаскировав под известняк. А можно вместо купола оставить наклонную крышу, а сверху водрузить резной шпиль какой-нибудь. Незадача была в том, что Зодчий Гор должен был до всего до этого додуматься сам, поскольку если ему все это сказать, он тут же высмеет, обругает, и рассвирепеет, и будет упрямо складывать купол из кирпичей, пока все сооружение не рухнет вместе с несущими конструкциями и контрафорсами кому-нибудь на башку, и хорошо, если не во время мессы, когда в храме куча народу. Упрямый старик этот Гор. Упрямый и не очень умный. Талант, безусловно, у него есть – вон сколько настроил на всей территории Троецарствия, и все это смотрится эффектно и не устаревает, хоть и тяжеловато. Но ум и талант иногда совмещаются, а иногда нет, и вот у Гора не совместились. Можно было бы попросить Брун посодействовать, она, в отличие от всех, имеет на Гора влияние, но Гор может заподозрить, что ее используют и придти в ярость, а когда Гор приходит в ярость, на полях перестают расти цветы, умирает весь урожай, и плачут дети.

Мне двадцать шесть, подумал Брант. Сколько можно торчать в провинции? У меня есть в одной из столиц большое дело. У меня во всех столицах есть дело, но именно в Астафии нечто очень важное происходит, непреходящее.

– …а он тем временем успел замочить дракона, – рассказывал Нико. – Я говорю, Петич, что же ты меня хотя бы не подождал? А он говорит, да чего-то он мне на нервы действовал, дракон этот…

А Нико мне надоел, подумал Брант. Но ведь не отстанет. Неужели весь день придется с ним провести?

– Ты на севере родился? Где-то в окрестностях Беркли? – спросил он.

– На это, Брант, я скажу тебе две вещи, – сказал Нико и глубоко задумался.

– Ну? – сказал Брант, подождав.

– Что – ну?

– Вещи. Две.

– Какие вещи?

– Ты сказал, на это я скажу тебе две вещи. Что за вещи?

– А. Понял. Две вещи. Первая. В схватке с врагом есть несколько методов поведения, и поэтому…

– При чем тут схватка с врагом?

Нико подождал, проверяя, нет ли у Бранта еще каких-нибудь слов в запасе.

– В схватке с врагом, – сказал он, – есть несколько методов поведения и поэтому каждый воин должен выбрать себе один или два. Если видишь врага, убей его. Когда я в охране у Фалкона служил, у меня был специальный плащ. Внутри я нашил карманы. Сказать тебе, что туда помещалось?

– А? – спросил Брант.

– Сказать тебе, что туда помещалось?

– Помещалось?

– Да. Сказать?

– Скажи, – сказал Брант нехотя.

– Хочешь знать?

– Да. Говори.

– Я скажу. Да?

– Да.

– Четыре кинжала, два тяжелых и два легких. Это раз. Затем, арбалет малогабаритный, для ближнего боя. Кистень обыкновенный славский. Кистень с удлиненной цепью, артанский. Два полных колчана с короткими стрелами. Двойной кожаный щиток. Это такая вещь, ею можно прикрываться, как настоящим щитом, только двигаться надо очень быстро все время. Три легкозажигаемых факела. Бутылка смолы для стрел. И еще много всего.

Он подавился хрюмпелем и долго кашлял, стуча грязным кулаком по белоснежной скатерти.

– Черт знает, что такое, – сказал Брант. – Мне к Гору нужно.

– Надо мне отсюда уехать, – сказал Нико. – Настоящему ниверийцу трудно в Колонии. Ты никуда не собираешься уехать?

– Собираюсь.

– Поедем вместе. Со мной тебе будет нестрашно. Ежели дракон или чего, попадется по дороге, я его просто уделаю. Просто на кубики нарежу. И тебя кое-чему научу.

– А если кентавр?

– Против кентавров есть несколько приемов, очень старых. Кентавры боятся удара пяткой. Только нужно очень хорошо прицелиться. Я на кентавров полтора года натаскивался. Единственный в группе получил награду после экзаменации.

Дом Зодчего Гора находился на возвышении, и со второго этажа можно было обозревать все улицы вплоть до крепостного вала.

Зодчий Гор был занят воспитанием двадцатидвухлетней веснушчатой Брун.

– Не след юным особам шляться в одиночку по ночным улицам. Пойми это! Пойми!

– Что хочу, то и делаю, – ответила надутая Брун. – Никто мне не указчик. Какие все умные, меня просто поражает. Поражает меня просто.

– Ведь каждый пьяный идиот может тебя оскорбить! А ты в ответ будешь на него кричать, и тогда быть беде.

– Просто поражает, – ответила Брун. – Сегодня иду по улице…

– Идиотка! Ты меня слушаешь?

– …а эта старая блядь в сарафане орет – не ходи по левой стороне, там скользко! Как будто у меня на морде написано, что меня необходимо всем воспитывать, у меня морда такая, да?

– Нет, она меня не слушает, – сказал Гор, ни к кому не обращаясь. – А это кто? А, мы сегодня друга опять привели. Чечко? Нефко? Нико. Слушай, Нико, возьми себе за правило объедки на пол не бросать, сапоги в моем доме не снимать, а ежели снял дублет, то не кидай его на пол, невежа, дабы не спотыкался я об него каждый раз. И говори поменьше. Уши скоро завянут от твоих былин.

Нико смущенно улыбался.

– Стройка стоит, – продолжал Гор, глядя на Бранта. – Стоит ведь стройка?

– Да.

– Так я и знал. Что еще случилось? Какому-то мордосователю попало поперечной балкой по тупой башке?

– Подрались двое.

– Я так и знал.

– Вы знали про поперечную балку.

– Про нее тоже. Не сегодня, так завтра. Шлемы надо носить. Но жарко. Все им не так, баранам. Зимой строить холодно, летом жарко, весной противно, осенью обидно. Варвары. Ладно. Собирай, Брун, корзину, пойдем в лес.

Нико стал было отказываться, но оставить его дома у Гора было бы слишком опрометчивым поступком.

* * *

В семи верстах от цивилизации Гор выбрал место у ручья. Разбили палатку для Брун (остальные намеревались ночевать под открытым небом, и Гор рекомендовал привязать Нико к дереву, а то заплутает ночью, потеряется, и медведь его сожрет, на что Нико возразил, что сражение с медведем есть для драконоборца просто детская забава, и что медведя надо бить ногой под самые ребра, когда он встает на задние лапы, а человека чуть выше или чуть ниже, ибо именно там расположены точки, ответственные за ориентировку на местности, и удар по этим точкам делает человека, и медведя, податливым и незлобливым. Тут-то мы его и крошим и рубим.

Гор разложил перед собой какие-то чертежи и тут же в них углубился. Брун залезла по пояс в ручей и долго визжала, а потом окунула голову, вылезла на берег, и развалилась на солнце. Вскоре она стала жаловаться на солнце и уползла в тень раскидистого вяза.

Гор любил, как он говорил, «отвлечься от сует», чтобы лучше видеть гармонию и строить в соответствии с нею. Брант не очень понимал, о чем тут речь, но и не протестовал. А Нико однажды сказал, что гармония есть связь между магическим миром, природой, и воинством, и что это очень помогает, когда нужно распознать замысел врага и сделать предупредительный удар, что они не раз и производили в Артании на войне.

Брант вынул из кармана фолиант и прилег на траву. Нико привалился рядом и стал мешать Бранту, рассказывая поучительные истории о своих приключениях в разных странах и ни одну не доводя до конца.

Наступил вечер.

* * *

Князь Везун облокотился на письменный стол старосты Колонии, придвинул лицо вплотную к лицу собеседника, и тихо сказал:

– Вы соображаете, что вы говорите?

– Да, – ответил Ланс. – К сожалению да, соображаю.

– Вы мне, князю, объявляете, что мое присутствие здесь нежелательно?

– Замечу вам, князь, что тоже самое, судя по вашему присутствию здесь, подумал Фалкон.

– То Фалкон! – сказал князь. – Вы – не Фалкон. Я только мигну, и ваши же подопечные поднимут вас на смех, а потом арестуют и посадят в темницу.

– Мигайте, – сказал староста.

Помолчали.

– Да неужто, – сказал князь наконец, – забыли вы, что такое честь? совесть? субординация, наконец?

– Моя честь состоит в содержании Колонии Бронти в безопасности, – ответил староста твердо. – Пока Колония в безопасности, совесть моя спокойна. Касательно же субординации – главный здесь я. Мне отвечать не перед кем.

– Да, но ведь есть еще и родовая субординация, не так ли? – заметил князь.

– Есть и военная и политическая, – добавил староста. – Ну и что же?

– Вы ниже меня по рождению, – веско сказал князь.

– Фалкон тоже, однако вы от него все-таки бежали!

– Молчать! – крикнул князь. – Не бежал. Уехал по собственному почину, выражая таким образом мое неудовольствие.

– Рекомендую и здесь поступить так же. Уезжайте по собственному почину и так далее. А то ведь придется уехать не по собственному. Это будет для вас унизительно, а для меня накладно. Охране придется премиальные платить.

– Вы наглец, – сказал князь.

– А вы вызовите меня на дуэль, – предложил Ланс.

– Но-но! – князь предупредительно поднял палец. – На дуэль вызывают равных.

– На дуэль вызывают, когда пузо не такое толстое, как у вас, – сказал Ланс. – Вы сами уйдете, или стражу позвать? А то вот что, давайте я вас с лестницы спущу. Пузом вниз.

Князь поднялся.

– Придет день, – пообещал он, – и вы мне за это ответите.

Староста не стал даже возражать – просто отмахнулся.

Странное чувство посетило его. Так капитан корабля предчувствует неминуемую опасность и осознает, что спасательные шлюпки не спущены на воду, а времени, чтобы их спустить, уже нет.

Он кинулся к окну. На крепостном валу было какое-то движение. Мелькали факелы в темноте.

– Поздно, – сказал староста. – Дурак я. Надо было сразу понять.

Он бросился к стене и сорвал с нее старинного образца двуручный меч. Князь оторопел. Староста распахнул дверь и побежал вниз по лестнице, крича на ходу растерявшимся охранникам:

– Все на крепостной вал! Все! Все!

* * *

Предыдущим утром на крепостном валу ничто не предвещало опасности. Только один из бригадиров заметил что, вроде бы, в лесу стало больше деревьев. Может, с похмельных глаз показалось. Наемники, как обычно, переругивались с призывниками.

– Что ты знаешь! – говорил один наемник с сильным славским акцентом. – Мы, славы, есть настоящий муж! Мы никогда не трусить перед враг, даже очень страшный. Это вы, ниверийская крыса, бежит чуть куда!

– Куда это мы бежим, славская свинья? – презрительно отозвался призывник. – Штаны бы научился шнуровать, храбрец.

– Бежит, бежит, – уверил его слав. – Быстро, как волна речки.

– Это вы прошлый раз от артанцев улепетывали в свой лес дурацкий, и там все попрятались!

– Что брешить? А? Какой лес? Славы не бежит.

И так далее.

День прошел обычно, а в сумерках кому-то показалось, что некоторые деревья по внешнюю сторону стены вроде бы двигаются. Бригадир обещал за пьянство на посту упрятать в темницу на две недели.

Зажгли факелы, и тут несколько деревьев упали плашмя, а одно вытянулось вверх, теряя ветки. Потом еще два. Затем одно дерево повисло в воздухе горизонтально и стало приближаться к стене, раскачиваясь.

– Таран, – сообразил бригадир. – Тревога! Все на вал! – закричал он. – Арбалеты на изготовку, мечи вон!

Еще несколько деревьев передвинулись. Внизу зажглись факелы и засверкали шлемы элитной дивизии Фалкона с ярко-красным оперением. Одновременно подняв двойные арбалеты, фалконовцы дали залп. Несколько человек упало со стены вниз, остальные попятились. Дивизия наступала молча. Защитники кричали, пытаясь подбодрить друг друга и себя, но тут в стену ударил таран, и центральная часть, не рассчитанная на такое с собой обхождение, обвалилась. Гарнизон бросился врассыпную. На валу остались два бригадира – один слав и один призывник. Через мгновение к ним присоединился староста Ланс с мечом.

– Невозможно, – пробормотал он. – Невозможно. Эй, вы там, внизу! – крикнул он. – Мы сдаемся! Вам нужен Князь Везун? Он ваш!

Ему никто не ответил. Второй удар тарана обвалил всю левую часть оставшейся стены.

Легендарная дивизия прокатилась по Колонии, не встречая сопротивления, круша и сжигая все на своем пути, топча копытами бегущих, отстреливая разбегающихся, рубя умоляющих и плачущих. Кто-то прятался в домах – в дома входили. Кто-то скрывался в подвальных помещениях – дома зажигали с четырех сторон, а в каменные лили смолу и бросали факелы.

За элитной дивизией в горящую Колонию вошли землекопы. Они откопали все золотые запасы Колонии, местонахождение которых было им известно с предельной точностью. Золото было погружено на обозы и под охраной отправлено в Астафию, кроме одной телеги, которая направилась, тоже надежно охраняемая, в Висуа, а ее охрана, несмотря на униформу элитной дивизии, переговаривалась на очень чистом славском языке, кроме одного охранника, чей викский акцент смешил остальных.

– А ну, брат Олаф, скажи что-нибудь по-викски! – требовали охранники.

– Пошел на хуой! – возмущенно отвечал Олаф. – Русы теплоухие! Мы, отважные, уже с артанцами мерзокими драэлись, кеогда вы ещио в пищиерах огуонь добывуали! Кшиштоферы дурные!

Охранники хохотали.

* * *

Утро выдалось теплое и ласковое. Брант проснулся первым, почувствовав неприятный привкус во рту, и потянул носом. Воздух был неправильный.

Костер давно погас, а дым все равно чувствовался. Едкий, противный дым.

Брант поднялся на ноги. Рассветное солнце обласкало кожу. Он повернул голову направо и мгновенно проснулся окончательно.

Над Колонией Бронти поднимались черно-белые, будто нарисованные тушью и мелом, клубы. Невообразимо. С девяти лет и до сегодняшнего дня, Колония Бронти была для Бранта всем миром – нерушимым и единственным. Неприступным. Незыблемым. И вот – дым. Пожары случались в Колонии, но ученик Зодчего Гора не тешил себя иллюзиями – горело все поселение. Он зажмурился. Открыл глаза. Дым. Он оглянулся на спутников. Нико спал, уткнувшись носом в корень вяза, спокойно, как ребенок. Брун спала на спине, распустя губы. Брант вошел в палатку и тронул Гора за плечо.

– А? – зашумел Гор. – Никого…

– Шшш, – сказал Брант. – Пойдем.

Гор внимательно посмотрел сонными глазами на Бранта, пригладил бороду, взъерошил волосы, и поднялся, кряхтя.

Молча вышли они из палатки. Молча Брант показал на дымное облако.

Гор сморщился, прикрыл глаза, и приложил пальцы ко лбу. Посмотрел еще раз. Опять зажмурился.

– А ведь я знал, – сказал он. – Рано или поздно. Этот мерзавец и эта мерзавка. Поделят и сравняют с землей. Подонки. Бляди. Мрази. Буди этих. Пойдем. Может, спасем кого-то.

* * *

Недостроенный храм уцелел. Уцелевший священник читал молитву, и в храм собрались все, кто чудом сумел выжить. Чудом выживший лекарь оперировал раненых.

Гора встретили слезами и поцелуями. Потом поприветствовали остальных. От многотысячной Колонии осталось человек сорок.

* * *

Дом Гора сгорел полностью.

Где-то поблизости сооружались шалаши и раздавался плач. На третий день после пожара, Гор сказал:

– Нечего тебе здесь делать, Брант. В Астафии тебя никто не знает. Поезжай-ка ты в Астафию. Зодчий из тебя получился на славу, будешь строить. Дружка своего бери с собой. Мне он здесь ни к чему.

– Через Вантит пойдем, – предложил Нико.

– Дракошиков мочить? – спросила Брун мрачно. – Давай-давай. Валяй.

Глаза у нее были красные от слез, пролитых за последние два дня.

– А чего? – сказал Нико. – Ну, драконоборец я. Профессия такая. Не самая худшая. Ну и что?

– Мудак ты, – сказала Брун. – Как есть мудак, и прыщи у тебя цвета южной зари, и носишься ты по свету безо всякого толку, как конь педальный.

– Много ты знаешь, – сказал Нико. – А если случится дракон или кентавр, кто вас тут защитит?

– Мы уж как-нибудь сами, – пообещал Гор. – Ты, Брант, молодец, – добавил он тихо. – А Фалкон скоро околеет. Злобные, в себе таящие, долго не живут. Удачи тебе, ученик.

Они обнялись.

Все же Брант нашел еще тлеющий каркас, бывший некогда его домом. Порывшись в обломках, он с удивлением, без особой радости, обнаружил свой меч с уцелевшей перевязью.

– Давай мне, – сказал Нико.

– А?

– Меч давай мне. Так будет лучше для нас обоих, поверь.

– Поищи себе другой, – отрезал Брант.

Вскоре Нико нашел огромный двуручный кладенец, но Брант, опасаясь, как бы не стряслось беды, поискал и обнаружил обыкновенный астафский, недавней выделки, и вручил Нико.

Всех лошадей увели люди Фалкона, и пришлось Бранту с Нико идти на юг пешком.

Брант вспоминал своих друзей и знакомых. Девушку, танцевавшую на ярмарке. Учителей. Торговца огурцами. Соучеников по воскресной школе, где священник объяснял им премудрости, а они играли под столами в карты и на переменах дрались. Учителя рисования, которого нанял ему Гор. Мать девочки-письмоносицы, с которой у него был короткий, бурный роман. Первого мужа Брун. Двух славских купцов, живших у парка и научивших его, Бранта, нескольким забавным славским играм. Кузнеца, жившего у крепостного вала, с которым они часто спорили по поводу мироустройства. Двух дочерей священника, пухлых и податливых. Единственного в Колонии артанца, перебивавшегося подработками у фермеров.

К вечеру похолодало.