Текст книги "Год Мамонта"
Автор книги: Владимир Романовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СПОРТ И ПОЛИТИКА
Место, где проходили раз в три месяца турниры, называлось Итанин Рынок. Откуда взялось это название, никто не знал. Поговаривали, что, де, жила-была когда-то девушка по имени Итания. Знающие, особенно историки из Кронинского Университета, издевались над этой легендой и даже сочиняли скабрезные шутки, вот мол, идет Итания, машет юбкой, а навстречу ей, и так далее. Или – стоит Ривлен Великий перед зеркалом, а тут сзади подходит голая Итания – и прочее.
Находилось это место за чертой города, в прелестной долине, и ехать туда нужно было через Восточную Заставу.
Целая группа садовников непрерывно ухаживала за травой на огороженном поле. В зимние месяцы турниры устраивались на снегу.
Для княжеской семьи и высокопоставленных сановников и чиновников были сконструированы трибуны. Великий Князь, Вдовствующая Великая Княгиня и ее дочь обычно устраивались в специальной центральной ложе с крышей, на уровне первого ряда. Остальным зрителям предоставлялось располагаться где угодно, хоть на деревьях, что некоторые и делали. Долгое время вход в Итанин Рынок был бесплатный. Но начинавший с возрастом проявлять бережливость Фалкон выставлял теперь нескольких стражников у въезда в долину, и те брали с приезжающих плату. Плата шла в казну. Когда Фалкон впервые ввел это правило, он не дал никому никаких конкретных инструкций по поводу учета поступающих средств, чем и воспользовались стражники, прикарманив значительную часть денег. На это и рассчитывал Фалкон. Вскоре он колесовал прикарманивших на площади. В дальнейшем деньгам велся строгий учет без всяких специальных инструкций.
Рядом с турнирным полем помещались стойла для лошадей, склады оружия, кузня, казармы для охраны, и несколько сезонно работающих таверн, торговавших в основном пивом (правда, удивительно свежим и вкусным) и мясом (жареным на углях, и тоже необыкновенно вкусным).
Участники турнира проходили особый конкурс, на котором судьи отбирали лучших.
– Так значит, – сказал Брант, задумчиво сидя в кресле и потягивая журбу, – вы знали, что я жив.
– Нет, – ответила Рита.
Нужно было отвести его для этого разговора в таверну, а она приволокла его к себе домой. Он чувствовал себя слишком свободно и уже успел основательно ей нахамить.
– Не знали?
– Надеялась. Мы попали в плен, когда тебе было три года от роду. Ты уже свободно тараторил и ругался, но еще ничего не понимал. Сперва нас разлучили, а потом мне удалось бежать. Я планировала твое похищение, но Номинг передвигался по всей Артании, нигде подолгу не останавливаясь, и я четыре года не могла выбрать нужный момент. А потом…
– А потом?
– Потом Фалкон и Хок разбили Номинга и взяли его в плен. Он им сказал, что ты умер. Я не поверила. Но тебя я так и не нашла.
– Меня похитили в ту же ночь, что и Номинга. Я прекрасно это помню. И вовсе он не был взят в плен, его просто выкрали из палатки. Вот Хок и выкрал. То-то мне его рожа знакомой показалась.
– А ты?
– А меня приволокли в Астафию и определили в дом Фалкона, в служебный флигель. Там я жил два года с детьми слуг, а потом сбежал.
– Куда?
– В Колонию Бронти.
Рита густо покраснела. Помолчали.
– Что ты делал в Колонии?
– Много разного. Учился архитектуре. Строил здания. По-моему, вам это не интересно.
– Напротив, напротив… Почему бы тебе не называть меня на ты?
– Не все сразу.
– Мне очень стыдно, и жалко упущенного времени. Но я – твоя мать, и я на все для тебя готова.
– На все?
– На многое.
– В данный момент меня интересует турнир.
– Какой турнир?
– В Итанином Рынке.
Рита удивленно наклонила голову. Она не могла с уверенностью сказать, как именно положено проводить время матери и сыну, неожиданно встретившимся после долгой разлуки. Но, вроде бы, не на турнире. И вообще что это такое – она ему говорит, что жизнь за него готова отдать, а он ей про турниры. Ему следовало бы ответить что-то вроде «Да, матушка, я тоже на все для тебя готов», или, скажем, «Я так счастлив, что просто не передать, все мои желания наконец исполнились». Или хотя бы обнять и поцеловать! Уши бы не отвалились у него, а?
– Турнир начинается через три дня, – сказала Рита. – Хорошо, если хочешь, мы поедем с тобой и посмотрим. Я не верю Хоку. Я буду тебя охранять пока что. Я от тебя не отойду.
– Почему бы просто всем не объявить, что я – ваш сын?
Рита встала и прошлась по комнате.
– Ты знаешь, кто я такая?
– Догадываюсь.
– Я не просто шпионка. Я вообще не шпионка.
Он пожал плечами. Она подумала, как бы все это получше преподнести.
– Нико тебе рассказывал про себя? – спросила она.
– Нико фантазер.
– Да. Но в том, что он говорит, есть доля правды.
– Ага, – догадался Брант, – вы – драконоборец?
– Дурак, – сказала Рита. – Ничего смешного. Перестань ржать. Перестань, я сказала. Я – воин на тайной войне.
– Ага, – сказал Брант.
– Тайные сражения, тайные перемирия, наступление, отступление, – все это происходит непрерывно. Есть тайные переговоры. Тайное вероломство.
– Война ведется против Вантита?
– При чем тут Вантит? Вантит – это так, больше теории и мечты, чем реальность. Война ведется против Славии, в основном. Иногда, но реже, против Артании. В Артании трудно делать что-то тайно – там слишком много открытых пространств, а артанцы не похожи ни на нас, ни на славов, и вербуются очень неохотно. Не потому, что не продажны, а потому, что менталитет другой. Гораздо больше нашего боятся, что подумает деревня, если узнает. А Вантитом занимается отдельная бригада, очень специализированная. Я к ним отношения не имею никакого.
– Жаль.
– Наверное. Дело не в этом. Каждый тайный воин может все, что могут другие, плюс что-то еще, свое. Я – специалист по боли. Я умею причинять людям невообразимую боль. Когда, например, нужно заставить кого-то говорить. То есть, в просторечии я называюсь просто – палач.
Она внимательно смотрела на Бранта. Брант даже глазом не повел.
– А влияние при дворе у вас есть?
– Да. А что?
– Я хочу участвовать в турнире.
– Дался тебе этот турнир!
Странный он какой, подумала Рита. Впрочем, он и должен быть странным. Он мой сын. Что это означает, я не знаю. Знала когда-то. С тех пор забыла. А он тем временем вырос и возмужал. И что теперь с этим делать – неизвестно. Ничего я не чувствую к нему, вот что. Абсолютно ничего. Никаких чувств.
Но, позвольте, подумала она. Я ведь его сразу узнала. И сразу стала другая. И сердце билось, и в глазах темнело. Я другая. Я не такая, как была вчера утром. У меня есть сын.
– Участвовать? – спросила она. – Что ж. До следующего турнира три месяца. Я могла бы тебя подготовить…
– Нет. Я хочу участвовать в этом турнире.
– Не дури. Осталось три дня. Все участники известны.
– Но ведь у вас есть влияние?
Рита задумалась. Сын, к которому я не испытываю никаких чувств, хочет участвовать в турнире. А если бы он уехал прямо сейчас, и я бы никогда его больше не увидела? Было бы мне больно? Да, поняла она. Было бы больно. У нее вдруг перехватило дыхание.
– А что ты умеешь? – спросила она в конце концов.
– Строить.
– Я про турнир спрашиваю. На турнире не строят, разве что заграждения.
– И глазки еще строят на турнире, – подсказал Брант. – Женщины мужчинам.
– Я тебя спрашиваю…
– Я в любой категории победить могу.
Рита улыбнулась. Потом рассмеялась.
– Хвастун, – сказала она почти ласково.
– Нет, правда.
– Там собираются лучшие.
– Меня учили лучшие.
Рита присела на край стола и неловко, неумело погладила его по голове. Он замер, не зная, как реагировать. Рита вздохнула.
– Упрямый ты, – сказала она. – Упрямый и суровый. Ладно, идем со мной. Идем, идем, чего расселся.
Они спустились в подвал, неся каждый по факелу. Помещение было огромное. Вдоль стен высились стенды с оружием разных видов.
– Бери меч, – сказала Рита.
– Какой?
– Любой. Только не свой. Твоим только в зубах ковырять после глендисов.
Брант подошел к одному из стендов. Действительно, оружие здесь было очень высокого качества. Он выбрал меч себе по руке. Рита прищурилась.
– Тяжеловат, – сказала она, но взяла такой же. – Вставай в стойку.
Брант вспомнил, что недавно он сам преподнес такой же урок Нико. Ну-ну. Он стоял с мечом в руке и смотрел на Риту. Действительно, подумал он, есть сходство. Разрез глаз. Подбородок. Эта женщина – моя мать. Стоит с опущенным мечом – в точности как Хок стоял тогда, в кафе, в Кронине, и смотрит на меня. И растеряна. И я растерян. Моя мать – палач.
Как только клинки соприкоснулись, Брант понял, что имеет дело с противником из категории, которая никогда ему раньше не встречалась на пути. Самой высшей категории, наверное. Им играли, как мальчишкой. Его обманывали, заманивали, дразнили, и в конце концов заставили войти в настоящий, неподдельный раж. Он несколько раз ощутил ягодицей удар плашмя.
– Неплохо, – сказала Рита, отступая. – Но слишком правильно. У тебя хорошие инстинкты, но они подавлены. Ты совсем не чувствуешь противника. Успокойся. Возьми себя в руки.
Брант вытер пот со лба.
– Я побеждал в турнирах, – сказал он. – Я не так плох, как кажется.
– Прекрасная выучка, – заметила Рита. – Тебе это поможет. Но у тебя есть несколько дурных привычек, от которых следует избавиться. И у тебя есть манера, свойственная всем школярам, делать ставку на сдерживание противника. Глухая защита очень утомляет, и всегда ведет к проигрышу в конечном счете. Ищи у оппонента слабые места и действуй. Еще раз. Подожди.
Она отвернулась. Почему-то ей захотелось заплакать. Она не смогла. Как сказал ее сын, «не все сразу».
На этот раз Брант вел себя спокойнее. После нескольких выпадов Рита подняла руку, сказав:
– Хватит пока. За три дня я из тебя фехтовальщика не сделаю. Попробуем что-нибудь другое. Возьми арбалет, что ли.
Брант выбрал средней тяжести оружие, натянул тетиву и вложил стрелу. Рита указала на белую точку – кусок бумаги, приколотый к противоположной стене. Расстояние – пятьдесят шагов. Брант приложился, прицелился, и надавил на спусковой крючок.
Удивленная Рита подошла к мишени и посмотрела сначала на вонзившуюся в нее стрелу, а потом на Бранта.
– Да, – крикнула она ему, – Глазомер что надо. А ну еще раз.
Следующая стрела вонзилась в стену в двух миллиметрах от первой.
– Еще раз, – крикнула Рита.
Следующая пришлась точно между двумя предыдущими. Четвертая стрела расщепила первую.
– Попробуй железо! – крикнула Рита.
Стальной болт влетел во вторую стрелу, расщепив ее на двое.
Рита перешла обратно к Бранту.
– А если на пути стрелы река?
– В теплый день, – сказал Брант, – нужно учитывать испарение, в зависимости от расстояния. И строить траекторию ниже обычного. В холодный день брать выше. Двигающиеся мишени требуют упреждения, направление ветра определяется влажным пальцем, упреждение в зависимости от расстояния.
– Черт знает, что такое, – сказала Рита. – Стреляешь ты действительно хорошо. Луком владеешь?
– Да.
– Так же, как арбалетом?
– Лучше.
– Что ж, в этой категории ты смело можешь участвовать. Есть еще бег, кулачный бой и джуст.
Она почувствовала, как теплая волна пробежала по жилам. Совершенно незнакомое чувство. Материнская гордость, догадалась Рита.
– Бегаю быстро.
– Бегать нужно не быстро, а толково. В джусте участвовать я тебе запрещаю на правах матери. С кулачным боем… лучше не надо.
– Я умею.
Некоторое время она раздумывала.
– Зачем тебе все это?
– Нужно, – упрямо сказал Брант.
– Ладно, – сказала Рита. – Попробуем. Я, правда, не специалист. Ну да чего уж там. Давай.
Они встали в стойку.
– Бей смело, – сказала Рита. – Не бойся. Я сейчас не женщина, я противник. Давай, давай.
Брант сделал обманное движение и произвел прямой удар.
– Тебе чего было сказано? – сказала Рита сварливо. И подумала, что ни разу в жизни не говорила раньше сварливо. – Бей смело. В меня ты все равно не попадешь.
Тут Бранту действительно захотелось попасть. Чего это она раскомандовалась? Он ее знает меньше суток. Она говорит, что она его мать. Всю жизнь человек прожил без родителей, а тут является эта дылда, профессиональный палач, и заявляет о правах. Если завалю, откачаю, подумал Брант. И пошел в атаку.
Рита проскочила у него под локтем и стукнула его тыльной стороной руки по затылку.
– Щенок, – сказала она. – Чего ты молотишь кулаками без толку? Тело противника состоит из полушарий. Найди самую близкую к тебе точку на полушарии и бей в нее прицельно. Разворачивай тело, а не кулак. В общем, с кулачным боем тоже ничего не выйдет. Будешь стрелять. С остальным придется повременить.
* * *
– Совершенно невозможно, госпожа моя, – сказал Глава Турнирной Комиссии. – Увы, все участники уже заявлены и утверждены. Я хотел пристроить своего племянника, парень замечательный наездник, но не смог.
– А через три месяца? – спросила Рита.
– Заявки следует подавать за год до турнира. Боюсь, что и через три месяца ничего не выйдет.
– Постой здесь, – сказала Рита Бранту. – Мне нужно сказать этому добросердечному господину несколько слов наедине.
Она увела добросердечного господина за угол. Брант рассматривал турнирное поле. Барьер для джуста подкрашивали красной краской какие-то сгорбленные типы. Толстый парень в переднике отгонял птиц от загородки для боя на мечах. Четверо мрачных плотников прибивали мишени для стрельбы к дубовым щитам. Трое плотников что-то монтировали в княжеской ложе.
Рита вышла из-за угла одна, в плохом настроении.
– Не знаю, не знаю, – сказала она. – По-моему, тебе следует подождать три месяца. Как-то все очень быстро происходит, не могу опомниться.
– В чем дело? – спросил Брант, все еще глядя на княжескую ложу.
– Стрельбу и джуст в этот раз скомбинировали, – объяснила Рита. – Нельзя участвовать в одном и не участвовать в другом. Дурацкое правило.
– Я буду участвовать в джусте, – сказал Брант.
– Ты хороший наездник?
– Превосходный.
– Ох не верю. Копьем владеешь?
– Тоже мне навык. Длинная палка с наконечником.
– Н-да. Ладно. Я что-нибудь придумаю. Перестань таращиться на ложу.
– Я не таращусь. Я… Нико! – вспомнил Брант. – Он там торчит, на окраине. Он уже часов шесть, как проснулся. Не было бы беды.
* * *
Два дня в южном городе Теплая Лагуна шел дождь, а на третий день утром резко перестал, и выглянувшее солнце высушило набережную и город за полчаса. В порту бывалые моряки, раздевшись до пояса, подставляли волосатые груди солнцу, потягивая холодный пунш и вяло переругиваясь. Мясистые уличные торговки выкатили свои тележки и стали рекламировать товары хриплыми голосами. Проститутки из двух портовых таверн, сговорившись, ушли вдоль прибоя на песчаный пляж и там, раздевшись до гола, плескались и загорали, решив, что здоровье и отдых иногда дороже денег.
В правом крыле ратуши проснулся в одной из гостевых комнат толстый Комод. У него не было сил даже потянуться. Позавчера он объелся какой-то подозрительной рыбой и пришел в полную негодность как политический деятель. Провалявшись в постели все это время, растираемый слугами и лекарем, несчастный и сумрачный, он с тоской думал, что сегодня ему все-таки придется встать и принять делегацию артанского князя Улегвича. Он попытался подняться. Ничего у него не вышло. Он позвонил. Прибежали четверо слуг, крепких парней, и с их помощью Комод, кряхтя и постанывая, вылез из постели и велел вести себя к морю. Его повели. Страдая одышкой, он едва дошел до главного входа и там велел подать носилки.
Прибежали еще четверо. Комода посадили в носилки и понесли к берегу.
В порту он приказал принести ему клюквенного морсу. Выпив полкубка, он привалился к бархатной спинке сидения и какое-то время ждал, не вырвет ли его. Не вырвало.
Артанская галера, а точнее, ниверийская галера, купленная артанцами несколько лет назад для их артанских нужд, стояла пришвартованная в стороне от рыболовецких и торговых судов. Над кормой полоскался на ветру черно-синий флаг. Шесть мрачных артанцев в полном вооружении охраняли галеру. Остальные, надо думать, были уже в ратуше. Ничего, подождут.
Комод отдал приказ нести себя в дюны. Там, скрытый от мира песчаными холмами, поросшими осокой, он разоблачился до гола и, поддерживаемый слугами, влез в море. Постояв в соленой воде и поподставляв лицо ветру и брызгам, он почувствовал себя лучше. Один из слуг сбегал на соседний песчаный пляж и привел оттуда голую проститутку. Комоду помогли выйти из моря и уложили на песок, пузом кверху. Слуги тактично удалились за дюны, а проститутка принялась за работу. У нее долго ничего не получалось, но ей слишком хорошо заплатили, и в конце концов клиент начал проявлять признаки жизни. Он даже слегка изменил положение жирных своих бедер и ягодиц, чтобы ей было удобнее. Вскоре после этого естество взяло свое, и проститутка ушла, сжимая в маленьком цепком кулаке четыре золотых, с улыбкой облегчения.
Комод позвал слуг. Его подняли и одели, и погрузили на носилки. Прибыв обратно в ратушу, он уже своим ходом, хоть и страхуемый с трех сторон слугами, добрался до гостиного зала, где его ждали посланцы Улегвича.
Массивный стол был уставлен явствами, к которым строгие артанцы даже не притронулись, и кувшинами с вином, которое артанцы по старой традиции предпочитали не пить, или делали вид, что предпочитают. Их было десять человек, затянутых в кожаные щитки, с боевыми ниверийскими мечами у бедер. Хоть бы славские нацепили, подумал Комод. Все бы умнее выглядели.
Комод сел скромно в углу стола и пригласил лидера артанцев присоединиться. Тот двинулся вперед бравым шагом и сел – в торце, рядом с Комодом, не говоря ни слова. Комод приветливо улыбнулся. Лицо черноволосого артанца с миндалевидными глазами осталось непроницаемым.
– Согласно уговору, – сказал Комод, – взаимные военные услуги, о которых идет речь, должны быть равнозначными.
Он замолчал, продолжая улыбаться и удовлетворенно отметив про себя, что он вполне в форме и может непрерывно молчать и улыбаться хоть три дня подряд.
В конце концов артанец сказал, – Да.
– Прекрасно, – откликнулся Комод. – Я слушаю ваши предложения.
– Предложения исходить не из нас, но из нашего повелителя, Князя Улегвича, Повелителя Артании.
Комод наклонил голову в знак полного своего согласия с этой фразеологической несуразностью.
– Перевал трудно, – сказал артанец.
Комод кивком подозвал одного из слуг. Артанец на всякий случай положил руку на рукоять меча. Остальные артанцы напряглись. На высоких скулах заходили желваки.
– Этот человек, – сказал Комод, – сведущ в языке артанском и искушен в языке ниверийском. Если с вашей стороны нет возражений, он нам поможет. Обращайтесь ко мне на вашем родном языке.
Артанец с презрением посмотрел на толмача и кивнул сурово.
– Перевал через горы отнимает много времени, – сказал артанец. – Князь Улегвич, мой повелитель, узнал с помощью Великого Рода, да способствует он процветанию Артании Великой и наставлению и искоренению неверных, что Глава Рядилища Фалкон не прочь предоставить нашему войску безопасный проход с юга и вдоль гор, до самой Славии. В обмен на это, щедрый наш повелитель желает одарить Главу Рядилища золотыми слитками и обещанием, что не нападет на него.
Толмач гладко перевел речь артанца. Комод по-прежнему улыбался. И молчал.
– Устраивает ли это Главу Рядилища? – спросил артанец, теряя терпение.
– Полагаю, что нет, – ответил Комод.
Толмач перевел.
– Полагаете? А какие возражения?
– Неравнозначность.
Артанец презрительно скривил губы.
Чего он добивается, подумал Комод. Ведь сам понимает, что это глупо – дать артанским войскам пройти по Ниверии и заплатить за это всего лишь несколькими слитками. Не военное соглашение, а организованный туризм какой-то. А ведь еще и деревни будут грабить и жечь по дороге, они ведь по другому не умеют, знаем мы их. Что же он, артанская гадина, действительно готов предложить взамен? Непримиримые гордые артанцы занизили цену специально, чтобы можно было торговаться. А уверяют, что торг им противен. Лицемеры. Кстати, это не очень важно. Чего хочет Фалкон, вот что важно. Угадать мысли Фалкона на таком расстоянии. Впрочем, раньше угадывали, и теперь угадаем.
– Что же желает получить Глава Рядилища? – спросил нетерпеливый артанец.
– Позвольте мне говорить с вами открыто, друг мой, – сказал Комод. Когда толмач перевел «друг мой», на лицах артанцев появились кривые усмешки. Твари неотесанные. Вот с молодчиками Кшиштофа гораздо труднее, у тех лица непроницаемые, всегда сияют. – Ваш повелитель ведь не планирует напасть на Славию только с южной стороны? Это ведь не карательная акция, это настоящая война, ибо вина Славии перед Артанией велика. Ведь войско, которое уважаемый Улегвич желал бы провести вот от этой самой гавани и до славской границы – вспомогательное, для удара по тылам, не так ли? А основное войско придет с севера и частично с запада, через горы.
– Я не посвящен в планы моего повелителя, – сказал артанец надменно.
Кретин, подумал Комод. Чего же ты тогда тут делаешь, если не посвящен?
– Напрасно вы хотите меня в этом убедить, – парировал он. – Уж если он снарядил галеру, дал вам время на переговоры и, самое главное, включил в посольство лично вас, человека очень опытного и проницательного, от которого ничего не скроешь, значит, планами своими он с вами поделился, хотя бы частично.
Опытный и проницательный артанец едва сдержал тщеславную улыбку.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда сообщите мне, чего хочет Фалкон.
– О, совсем немного, – откликнулся Комод. – Фалкон скромен, вы знаете. Давайте посмотрим на карту.
Он дал знак одному из слуг. Тот расторопно подбежал и расправил на поверхности стола большую подробную карту восточной части Троецарствия.
– Вот здесь, – сказал Комод, – мы находимся сейчас. – Он любезно улыбнулся, давая понять, что ему приятно находиться сейчас здесь, и беседа доставляет ему удовольствие. Он помолчал.
Артанец хотел сказать, «Я знаю», но сдержался.
– А вот горы, отделяющие артанские просторы от Ниверии на юге и от Славии на севере, – Комод провел жирным пальцем по горам на карте. – А вот пограничье, на этой, восточной стороне гор, земля, втиснутая между Славией и Ниверией, официально никому не принадлежащая.
– Кникич, – сказал артанец, чтобы показать, что он тоже не лыком шит и знаком с географией.
– Совершенно верно, – радостно согласился Комод. – Именно, Кникич. Горное хозяйство, маленькая область, населенная странными людьми. Они ведь странные, кникичи?
Артанец поразмыслил. – Да, – сказал он. – Довольно странные.
Толмач запнулся на мгновение. «Удовлетворительно? Достаточно? Прилично?» и в конце концов перевел фразу, как «Преимущественно странные». Но Комод понял.
– По хроникам, земля когда-то принадлежала одному из ниверийских князей, а потом, в результате каких-то стычек, перешла к Славии, но не полностью. Получила номинальную автономию.
Толмач опять запнулся, но перевел на артанский – «Неполное самоуправление».
– У кникичей есть свои горные тропы, – продолжал Комод, – которые они знают так хорошо, что могут перейти в Артанию и обратно с завязанными глазами ночью и провести какое угодно количество человек, конных и пеших, с собой. Не так ли?
Артанец насупился, но было видно, что он растерян. Он был уполномочен, после тяжелых споров, предложить Ниверии половинное влияние в Кникиче, но не предполагал, что Комод заговорит об этой горной местности первым.
– Договор со старейшинами Кникича может быть очень выгоден Артании, – сочувствующе и понимающе сказал Комод. – И если Артания решит на нас напасть, ей не нужно будет вести войска вдоль берега, под катапультным градом из фортов и со скал, или через мерзлоту на севере Славии. Она просто проведет столько воинов, сколько будет ей нужно, через Кникич. Мы, ниверийцы, очень этого боимся. Очень.
Презрительная усмешка опять заиграла на губах артанца. Трусы эти ниверийцы, вечно они чего-то боятся, дрожат, паникуют. Настоящий воин не знает, что такое страх. Трусливые подлые овцы.
– Да, в этом и состоит ваше перед нами преимущество, – сказал с сожалением Комод. – Мы всего боимся. Мы боимся Кшиштофа, и мы боимся вашего повелителя, многоуважаемого Улегвича. Мы боимся, что, пройдя вдоль гор, ваши войска заодно активизируют молодых артанцев, проживающих в окрестностях Кронина и Мутного Дна. И что активизированные, они сами собой соберутся в какие-нибудь, не знаю, подразделения, что ли. Я человек не военный, с терминологией не знаком. Мы также боимся, что, дойдя то славской столицы Висуа, артанское войско не ограничится диктованием условий, и что в будущем мы будем иметь дело не с Кшиштофом, который также склонен бояться, как мы, но с неустрашимыми артанцами. Представьте себе – Висуа взят, войска отдохнули, перезимовали, а потом развернулись и идут на юг. У нас на пограничье стоят значительные силы. Но одновременный удар с запада, через Кникич, может оказаться для нас гибельным, и мы этого очень, очень боимся. Поверьте мне. Очень.
Артанец отечески улыбался, готовый успокаивать и заверять толстого трусливого ниверийца.
Комод помолчал.
– Лет пятнадцать или двадцать назад, – доверительно сказал он, понижая голос, и толмач тоже перешел почти на шепот, – … у меня плохая память, я не всегда точно помню даты… так вот, лет пятнадцать или двадцать назад нас одновременно атаковали князья Номинг и Улегвич, досточтимый предок вашего повелителя. Мы очень тогда перепугались. Очень, уверяю вас. Я помню себя, сидящего в ратуше в Астафии. Я плакал от страха. Обильные слезы текли ровными струями по моим мясистым лоснящимся щекам. Я дрожал. И Фалкон, говорю вам по величайшему секрету, дрожал тоже. Пожалуйста, никому не рассказывайте, что я вам об этом сказал, Фалкон никогда мне не простит. И со страху Фалкон, представьте, стал отдавать один безумный приказ за другим. И я, и мои коллеги, начали, трясясь от страха, эти приказы выполнять. И в страхе, потеряв уйму людей, мы уничтожили войска Улегвича до последнего воина. Это была глупая и негуманная акция, продиктованная исключительно страхом. Так смелые люди не поступают. Смелые люди благородны и великодушны. А Князя Номинга своими трусливыми маневрами, не решаясь вступать с ним в бой, мы просто свели с ума. Нас нельзя пугать, друг мой. Напуганные, мы способны на такие низости и такие чудовищные подлости, что никаким диким славам не снилось. Жестокий и кровавый Кшиштоф об этом осведомлен и постоянно старается нас успокоить на переговорах. Стыдно, честное слово – возится с нами, как с малыми детьми, чуть ли не носы нам утирает. А мы сидим на переговорах, нюни распустили… Фу, гадость какая. Стыдно мне. Стыдно.
Комод поставил толстый локоть на стол и опустил лоб на потную мясистую ладонь. В глазах у него стояли слезы.
– Что мы за люди такие, – прошептал он, стараясь не смотреть на артанца. – Ужасные люди. Трусость – страшная, позорная вещь, друг мой.
Артанец, окончательно сбитый с толку, глядя на неподдельные слезы ниверийского дипломата, не знал, что и сказать.
– А… эта… – сказал он. – Так чего же вы хотите?
– Ничего, ничего! – заверил его Комод слезно. – Только спокойствия, только отсутствия страха! Сама мысль, что ваши доблестные войска будут иметь доступ, через Кникич, к нашим территориям, повергает нас, всех нас, и Фалкона, в трепетный ужас. Если бы была возможность оставить Кникич нам, мы бы чувствовали себя спокойнее.
Наступила тяжелая пауза.
– Мне нужно посоветоваться с соратниками, – сказал артанец.
– Да, пожалуйста, сколько вам будет угодно, – заверил его Комод. – Советуйтесь, говорите, обсуждайте. Можете даже послать курьера в Арсу, к вашему могучему повелителю. У нас есть время. Я вообще теперь в отпуске, и встреча эта не официальная, но просто дружественная. Друг мой, я верю в вашу доблесть и ваши способности. Вы очень дальновидный, очень твердый человек. Я надеюсь на вас, полагаюсь на вас, рассчитываю на вас. Все надежды, и мои, и всей Ниверии, возможно, связаны с вами. Давайте встретимся завтра в это же время. Вас не затруднит? Скажите, если затруднит, я согласен на любое другое время, или место.
– Хорошо, – сказал артанец твердо. – Завтра, здесь же, в это же время.
– Прекрасно, прекрасно, – Комод просиял. – Так я надеюсь на вас, друг мой.
Он сам поднялся и еще раз дружески и с оттенком подобострастия улыбнулся артанцу. Он вышел из залы. Он чуть не упал – слуги вовремя поддержали его.
Гром разрази эту артанскую мразь, подумал он. Недоумки. Цацкайся тут с ними. А я так жрать хочу. И пищи здесь приличной не найти нигде летом, все гниет и портится.
– Отведите-ка меня на берег, – сказал он. – Постою еще в прибое, подышу свежим воздухом. Может, до завтра они все повыбрасываются из окон от умиления. Бараны.
* * *
Двенадцать трубачей встали шеренгой около княжеской ложи и протрубили в унисон прыгающую вверх по квинтам мелодию, возвещая начало турнира. Публика заволновалась.
Соревнования по бегу длились четыре часа. Сперва были короткие дистанции – из одного конца поля в другой. Затем нужно было обежать поле по кругу четыре раза. Победителем вышел коренастый парень, по виду которого невозможно было бы догадаться, что он прекрасно бегает.
Затем были кулачные бои. Тридцать два участника сражались парами на выбывание. В финал вышли огромный сурового вида тяжеловес и среднего роста крепкий, упрямый малый. После побед в полуфинале им дали полчаса на отдых. Публика держала пари, болела, переживала, и спорила. Княжеская семья прибыла к финалу.
Финалисты вышли в загородку и встали в стойку. Оба очень устали. Полчаса отдыха – не срок. По сигналу арбитра, они кинулись друг на друга, не думая о защите, и одновременно ударили и попали. Оба зашатались, но удержались на ногах. Некоторое время они ходили кругами, ища слабые места и обмениваясь легко отражаемыми пробными ударами, слегка покачиваясь. Тяжеловес вдруг заметно напрягся и произвел комбинацию из двух ударов – прямого и сбоку. Крепкий малый в этот момент качнулся в сторону и, увидев незащищенную челюсть тяжеловеса прямо перед собой, приложился к ней четыре раза подряд. Тяжеловес рухнул на бок, перекатился, и поднялся с трудом. Крепкий малый шагнул за ним. Тяжеловес отступил. Крепкий малый прыгнул вперед и несколько раз ударил. Часть ударов тяжеловес отбил, но ему явно попало по ребрам, и дальше он отступал, согнувшись. Почувствовав спиной загородку, тяжеловес повернул и стал отступать вдоль. Крепкий малый наседал, загоняя тяжеловеса в угол. И вскоре своей цели достиг – отступать стало некуда. Малый стоял перед тяжеловесом, ища открытости и нанося пробные удары сильнее обычных. Тяжеловес прикрывался кулаками и локтями. Один раз он случайно открылся, и малый ударил, но, поскольку очень устал и растерял в боях концентрацию – промахнулся. Его кулак только слегка задел ухо тяжеловеса. Тяжеловес еще немного подождал, а потом сам вдруг провел серию ударов, контратакуя, и один раз попал малому в лоб. Малый качнулся назад и тут же ответил. Тяжеловес опять закрылся локтями. Малый бил его то в торс, то в голову, но удары не достигали цели. Малый вошел в раж и рассердился. Тяжеловесу давно полагалось упасть и лежать не двигаясь, пока малого не объявят чемпионом, а он все не падал. Вконец раздосадованный, малый ударил тяжеловеса в пах. Тяжеловес рухнул на землю.
