Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"

Автор книги: Влада Южная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

С замирающим сердцем она смотрела, как Алекса выпускают из клетки, и старалась убедить себя, что в этом есть хороший знак: отец не выдвинул против него обвинение в изнасиловании, как пугала ее мать, и даже выкупил его штраф за собственные деньги. Может быть, вся кара падет только на нее. Может быть, отец решил откупиться и от Алекса, чтобы тот молчал обо всем. Полицейские уж точно не станут дергаться, пока благородный лаэрд этого не захочет.

Она хотела объяснить отцу, что Алекса не стоит опасаться. Что он никогда не причинит ей вред, не станет трепаться на каждом углу, что она сама мечтала лечь с ним, и не нанесет урон драгоценной репутации их семьи. Но Виттор размашистым шагом шел впереди и словно не замечал, что его дочь плетется сзади. Алекс умудрился взять ее за руку и шепнуть, что он сам поговорит с ее папой, но Эльза только покачала головой. Алекс не знал, каков ее отец – человек, который запирал за железной дверью сына и никогда не слышал его криков и слез.

Их ждал кар с водителем, тем самым, который доставил ее к Северине и должен был ожидать возвращения. Мужчина выглядел виноватым, прятал глаза, а на его скуле Эльза заметила подозрительное лиловое пятно. Рука у отца всегда считалась тяжелой, но он обошелся мягко со слугой, не выгнав без выходного пособия, а только отвесив по морде. Ее мать однажды без тени сомнения уволила молодую служанку лишь за то, что та вздрогнула и заплакала при виде Димитрия.

Они ехали по городским улицам в полном молчании. Алекс ерзал и бросал взгляды на ее отца, но, очевидно, тоже чувствовал, что лаэрд не намерен вести беседы, и выжидал удобного момента. Эльза оставалась неподвижной и смотрела в окно, тяжесть на ее сердце с каждой минутой становилась все более невыносимой. Она встрепенулась, только когда поняла, что они едут не домой, а в противоположную сторону.

– Папа, что ты задумал? – воскликнула она.

Вместо ответа Виттор щелкнул зажигалкой, распространяя вокруг себя густые клубы дыма. И это тоже был плохой знак: обычно он старался не курить, находясь так близко возле детей. Водитель привез их на пустырь за доками, в стороне от прочего жилья. Здесь рос высокий ковыль, без конца свистел ветер, и сюда Эльза бегала с Алексом любоваться на закаты и обмениваться жаркими поцелуями.

– Выходи, парень, – негромко приказал отец и первым толкнул дверь.

Эльза тоже выскочила наружу. Теперь мысль о том, что их с Алексом могли бы оштрафовать за нарушение порядка и задержать в той клетке на несколько дней, казалась ей даже привлекательной. Отец в образе сердитого чужака пугал ее гораздо больше.

– Папа, чтобы ты ни задумал, пожалуйста, не надо, – взмолилась она, бросившись родителю на шею.

– Эль, – позвал ее Алекс, пока отец с непроницаемым выражением лица отодрал от себя ее руки и оттолкнул, – не волнуйся так, все будет хорошо. Мы просто поговорим. Это мужской разговор, и он должен состояться.

Отец снял пиджак, бросил его водителю и начал подкатывать рукава рубашки, такой же белой, как у Алекса. Они стояли на краю пустыря, по колено в ковыле, и над их головами чернело огромное небо. Алекс тоже поддернул рукава, но по его лицу Эльза видела, что он все еще намерен решить дело словами.

– Как ты посмел тронуть мою дочь, мальчишка? – произнес Виттор тихим, полным гнева голосом, наступая на него.

– Он меня не трогал, – закричала Эльза. – Ничего не было, папа.

– Держи ее, – приказал отец, и в тот же миг сзади на нее навалился водитель.

Эльза начала брыкаться, но мужчина держал крепко, и ее руки оказались заломлены за спину. Она могла бы побороть его, обернувшись волчицей, но, как и Алексу, ей все еще хотелось пойти мирным путем.

– Не сочтите за оскорбление, благородный лаэрд, – со смелой улыбкой начал Алекс, встречаясь лицом к лицу с Виттором, – но я люблю вашу до…

Удар свалил его на землю. Эльза закричала так страшно, что мгновенно охрипла, и у нее заложило уши. Она знала, что в этой схватке Алексу не победить. Что мог сделать молодой парень против опытного боксера и взрослого волка, каким был ее отец? Только Димитрию удалось однажды остановить отцовский кулак, но и тогда она видела, что Виттор лишь чуть-чуть уступил ему в силе. К тому же, отец все равно сломил ее старшего брата, выжил из собственного дома и лишил наследства и права голоса в семье. Он всегда выходил победителем.

Остановить его, Алекс, конечно, не мог. Он мог лишь уворачиваться от ударов и защищаться, но его опыт приобретался в уличных драках с примерно равными по возможностям противниками, а отец Эльзы регулярно практиковался в своем клубе с лучшими из лучших. Это было избиение, жестокое и беспощадное. Кости Алекса хрустели, по его лицу и рукам лилась кровь. Когда он не смог уже подниматься и остался на земле, Виттор продолжил пинать его ногами. Движения отца оставались точно выверенными, ни одного лишнего замаха, ни капли пустой траты сил. Хладнокровный, разящий прямиком в болевые точки, он вдруг показался Эльзе машиной для убийств, приведенной в действие.

Она кричала, хрипела сорванным горлом, сначала о том, что любит Алекса, затем – сообразив, что злит отца еще больше, – о том, что этот человек ничего для нее не значит, и она хотела только поразвлечься с ним. Напрасно: Виттор размеренно занимался своим делом. Вот почему он выкупил Алекса у полиции и не стал выдвигать против него обвинений. Он собирался просто его убить. Ведь это так легко – стереть с лица земли человека без поддержки влиятельной семьи, одного из тех, о ком назавтра никто и не вспомнит. А дочь пусть посмотрит и получит свой урок.

– Отпусти меня, – взмолилась она, повернув голову к водителю. – Ты же видишь, что происходит.

Но слуга лишь крепче стиснул ее и пробормотал:

– Простите, молодая лаэрда, мне нужна эта работа, мне нужно кормить семью.

Тогда Эльза зарычала, собралась с силами и двинула его локтем в живот. Мужчина охнул, от боли у него разжались руки, и она выскользнула на свободу, ощутив, как внутри бьется в ярости ее волчица. Она подбежала к отцу, схватила его за руку и каким-то нечеловеческим усилием развернула к себе.

– Если ты сейчас не остановишься, – заорала она в лицо, так похожее на ее собственное, и ее серебристые глаза пылали напротив точно таких же глаз родителя, – клянусь, я уйду жить к Димитрию.

Виттор вспыхнул, и Эльза почувствовала, что попала в цель, нащупала его болевую точку.

– Да, – продолжила она, – он сам звал меня, предлагал уйти от вас, и теперь я вижу, что мне давно стоило это сделать. Я уйду от тебя, сбегу, я стану жить с ним и спать с кем захочу, потому что Дим пообещал, что ни в чем не станет меня ограничивать. В отличие от тебя, он примет меня такой, какая я есть. И я всегда поддерживала его, когда ты старался его унизить. А тебя я ненавижу.

– Уйдешь к прислужнику темного бога? – зашипел на нее отец, брызгая слюной. Дело было сделано: он и думать забыл об Алексе, неподвижно лежавшем на земле.

– Уйду, – смело выкрикнула Эльза, ее голос далеко разнесся по пустырю. – Буду жить с ним в темпле и буду служить вместе с ним темному богу, если потребуется. Потому что Дим – настоящий, он никогда не старался казаться лучше, чем он есть, и он тысячу раз пытался открыть мне глаза на то, какие вы с матерью лживые и гадкие, а я не верила. А теперь я верю. Я вижу это собственными глазами. Ты не моего парня сейчас убиваешь, ты во мне всю любовь и уважение к себе убил. Я ненавижу тебя, папа. Ты – чудовище. В сто раз хуже Димитрия и гораздо страшнее его.

– Шлюха, – отец хлестнул ее по лицу, разбил губу, Эльза пошатнулась от удара и почувствовала во рту солоноватый привкус крови.

– Твой старший сын – убийца, твоя дочь – шлюха, – она улыбнулась ему окровавленными губами, – хороших же детей ты вырастил, отец.

Виттор резко вздернул руку, собираясь ударить ее еще раз – теперь уже кулаком – но бросил взгляд на водителя, корчившегося и прижимающего ладони к животу, и передумал. Эльза хрипло рассмеялась: даже в такой момент репутация в глазах слуг для отца оставалась важнее желания ее наказать.

– Конечно, ты – шлюха, – прищурился он, – никто на тебе теперь не женится.

– А вот и нет, – вздернула подбородок Эльза. – Я до сих пор девственница. Могу пройти осмотр у врача, если не веришь. Девственная шлюха – вот это будет новость для твоих друзей. Как и то, что ты только что чуть не убил невинного человека.

Виттор скрипнул зубами, явно оценивая, врет она или нет, затем схватил ее за локоть, дернул, увлекая за собой.

– Никаких тебе больше подруг и никаких развлечений. Если понадобится, я запру тебя в дарданийский монастырь – но меня ты больше не опозоришь.

– Нет, – Эльза пыталась упираться, оборачиваться назад, к Алексу, который даже не стонал от боли и выглядел почти мертвым. – Врача. Ему надо врача. Ему надо в госпиталь.

– Безродные всегда живучие, как тараканы, и этот выживет, – с жестокой ухмылкой бросил ее отец.

– Я позабочусь об этом, – с сочувствием шепнул слуга, и только тогда Эльза сдалась.

Ее запихнули в салон, она приникла лицом к заднему стеклу и вознесла горячие молитвы светлому богу, чтобы Алекс дождался врача и выжил.

А потом она вознесла молитву темному богу, чтобы тот покарал ее отца.

И скорее послал ей на помощь Димитрия.

Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения

Этой ночью Алекс решил напиться вдрабадан и теперь семимильными шагами двигался к поставленной цели. Он вообще по жизни был очень целеустремленным парнем, решил он, ухмыляясь и подливая себе в стакан. Таким, что его упорство порой граничило с идиотизмом. Еще бы, наступать несколько раз подряд на одни и те же грабли – это не каждому под силу.

Его грабли в виде изящной пепельно-серой волчицы дремали на пороге в кухню, на полу возле кухонного стола растянулось бездыханное тело, рядом валялся окровавленный нож. Левая рука Алекса отнялась из-за раны, у него темнело в глазах, стучали зубы, оставался один день до полнолуния – и, к счастью, крепкий десятилетний коньяк без закуски и на голодный желудок был настоящим другом, который еще никого в этой жизни не подводил.

В отличие от любимых женщин и их свихнувшейся родни.

Он припомнил, что последний раз так мечтал напиться… да, давно, очень давно. Когда Эльза вышла замуж, если память еще при нем. Тогда вообще выдался трудный год. Он начал пить, как только вышел из дома Эльзы, ощущая себя мертвым внутри после отказа в прощении, а уж потом, когда до него долетели новости об ее браке, просто не просыхал. Он сгорал от желания убить ее брата, но закончилось все тем, что во хмеле отметелил Яна, и тот еще долго охал, потирая ушибленную челюсть, и ворчал, что если уж Димитрий решил сдавать его в аренду, как вещь, то пусть хотя бы предупреждал новых хозяев, чтоб им пользовались аккуратно. Тогда в голову Алекса впервые закралась мысль, что брат Эльзы решил принести извинения, отослав к нему на время своего помощника. Это была глупая мысль, и он постарался ее забыть как можно скорее.

Впрочем, бить Яна тоже стало ошибкой. Все равно что отпинать девчонку. У Яна имелись свои таланты – великого стратега и координатора и не менее великого сводника – но бойцом он не родился. Зато с тех пор они с Алексом подружились, как бывает иногда после хорошей драки. "Друг мой Алекс", – в своей обычной саркастической манере полюбил именовать его Ян. В глубине души Алекс продолжал тихо презирать его за подобострастное служение Димитрию, но отлупить больше не пытался и в этом проявлял свое расположение.

Ян лечил его, как сам признался, теми же лекарствами, что и своего господина. "Почетный врачеватель", – сказал он и долго над собой смеялся. Лечение было простым: он накачивал Алекса выпивкой и подкладывал под него женщин. Хороших, послушных и красивых девушек, которые улыбались даже тогда, когда, кончая, он стонал им на ухо: "Эль…" Может они даже были не такими красивыми, как виделось Алексу в его пьяном сознании. Главное, что они нежно целовали его и отзывались на имя белой волчицы, когда ему того хотелось. Иногда Алекс ловил себя на мысли, что засыпает в обнимку с одной, а просыпается от того, что какая-то новая незнакомка седлает его бедра. И все они оставались Эльзами для него.

Возможно, Димитрию такое лечение и шло на пользу, Алексу оно не помогало от слова совсем. Он все равно помнил о том, что натворил, и сходил от этого с ума. Сначала, каждый раз просыпаясь, думал, что все плохое ему привиделось, и на самом деле они с Эльзой еще вместе. Потом, поверив, наконец, в реальность, затрахивал своих партнерш, отрываясь на полную катушку: если уж он такое чудовище, то и вести себя надо соответственно. Сбивал руки в кровь, все время норовя причинить себе увечье, так что Яну приходилось буквально сидеть рядом и унимать его. Потом устал и от этого и стал равнодушен ко всему. Однажды ему даже приснился сон, что Димитрий стоит над ним, растянувшимся на кровати после очередной попойки, и его аристократическое лицо выражает сочувствие и сожаление. Сочувствие и, мать его, сожаление? Проснувшись, Алекс долго тряс головой, пытаясь прогнать из нее этот сон, а потом решительно заявил Яну, чтобы тот убирался вместе со своими девками и спиртным – он окончательно допился до белой горячки.

"Вылечился", – удивленно-обрадованно всплеснул руками Ян и ушел, забрав с собой женщин и пустые бутылки.

Правда, скотина, ненадолго. Вернувшись, он официальным тоном, говоря от лица страны, предложил Алексу пост в полицейском участке. Сочувствие и сожаление. Новоиспеченный наместник Цирховии, как видно, был очень виноват перед тем, кто глубоко обидел его сестру.

Дела давно минувших дней. А как хорошо все начиналось. Алекс увидел Эльзу на площади у школы, влюбился в нее, и вскоре она ответила ему взаимностью. То есть, нет, не так. Это слишком давнее воспоминание. Сидя за своим столом в кухне, поглядывая на труп сумеречной ведьмы, Алекс отпил коньяка, снял тоненькую железную пластину, которая прокаливалась на огне особой, слепленной из черного воска свечи, и прижег кровоточащую на левой руке рану. Волчица вскочила на ноги и повела носом, когда в воздухе поплыл отвратительный смрад паленого мяса. Алекс отбросил пластину, расцепил стиснутые зубы и отсалютовал ей полупустой бутылкой.

– Не волнуйся, Эль, – пробормотал он заплетающимся языком, – я вполне доживу до момента, когда ты вспомнишь, кто я такой, и снова возненавидишь меня.

Да, начиналось все неплохо. Старик-знахарь и его команда истинных пришли и сняли с Эльзы печать темной магии. Дальше все пошло сложнее. Алекса, конечно, предупреждали, что ему придется непросто, ведь ее личность сгорела под воздействием проклятия, и он приготовился к тому, что, очнувшись и выйдя из волчьего тела, Эльза его не вспомнит, продумал, какими словами расскажет ей об их прошлом и как все объяснит, чтобы не напугать. Но он не был готов к тому, что она вообще не станет человеком.

В первые дни после пробуждения волчица не узнавала даже его волка. Даже ее привязка к нему разрушилась. Перед Алексом стоял дикий зверь, скаливший пасть, щетинивший холку, с горящими безумием и страхом глазами. Эльзу пришлось запереть в подвале, где она кидалась на стены, рушила старую утварь, рычала, скулила и билась в припадке. Алекс сидел наверху, подпирая дверь спиной, и без конца слушал ее вой, надеясь, что волчица вскоре успокоится. Ей было больно и страшно в новом, чужом и незнакомом мире, и его волк внутри беспокойно метался, не зная, чем помочь любимой. Алекс тоже не знал, хоть и корил себя мысленно за бездействие. Он вспомнил, что старик-знахарь назвал его жестоким за желание не убить Эльзу, а воскресить. Теперь, кажется, стало понятно, что тогда имелось в виду.

Она успокоилась только на третий день, когда голод взял свое. Позволила ему войти и накормить ее. На тарелке, которую принес Алекс, лежала котлета с подливкой, жареной картошкой и гарниром в виде горошка с капустой. Котлету волчица проглотила мгновенно, слизнула языком подливку, а картошку и гарнир разворошила мордой и разочарованно фыркнула. Потом она умудрилась цапнуть Алекса за пальцы, когда он потянулся за посудой, убежала и забилась в угол.

И вот это была женщина, которую он любил всю свою жизнь.

Впрочем, его грабли были надежные, испытанные годами, и наступал он на них не без удовольствия. Принося еду, Алекс пытался разговаривать с Эльзой. Вскоре она перестала рычать в ответ и даже чуть поворачивала голову и поднимала уши, будто прислушивалась к словам. Алекс рассказывал ей обо всем: какая на улице погода, как его и ее зовут, что она – человек, а люди, вообще-то, берут вилку, когда едят, а не разбрасывают еду лапами, выбирая кусочки получше. А чтобы взять вилку, ей надо вернуть себе человеческие руки, и это просто, надо лишь вспомнить, что она – человек. И снова, и снова, одно и то же на все лады.

Заметив, что Эльза отыскала в груде старого хлама его забытую детскую игрушку – однолапого грязно-желтого медведя с черным блестящим носом – Алекс начал разговаривать с ней о ребенке, взывая к материнскому инстинкту. Медведя волчица, и правда, всюду таскала с собой, а укладываясь спать, обязательно поджимала к животу и обхватывала лапами. Глядя на нее такую, Алекс надолго уходил курить на крыльцо.

Прошел почти месяц, и ему стало казаться, что он топчется на одном месте. Становиться человеком Эльза не торопилась, и повадки у нее оставались звериные. Правда, к ней вернулась привязка. Когда Алекс возвращался домой, волчица бросалась к нему, виляла хвостом, показывала, как любит его и как скучала, лизала ему руки и лицо, вставала на задние лапы, упираясь передними в грудь и заглядывая в глаза. Ночью она стала приходить к нему в кровать вместе со своим медведем.

Но он ведь мечтал о женщине, а не о ласковой домашней собаке. Лучше бы Эльза продолжала ненавидеть его, но стала собой. Без ее показаний он даже не мог найти похитителя их ребенка.

Как назло, дела наместника тоже не давали покоя. "Сиятельное Сиятельство", как шутливо называл его Ян, с легкостью завоевывал женские сердца своей привлекательной внешностью, холодностью и равнодушием, но толпу подданных эти качества не могли покорить. Наверно в истории Цирховии не нашлось бы правителя, более безразличного к делам страны, чем Димитрий. У Алекса не раз чесался язык сказать ему, что с народом надо разговаривать, к людям стоит чаще выходить лицом к лицу, выслушивать их проблемы и хотя бы делать вид, что они имеют какое-то значение. Но Димитрий не любил непрошеных советов, а Алекс не любил лишний раз пересекаться с ним. Слишком неприятно заканчивались для него их встречи. И крики Эльзы после этого долго звучали в ушах, и сдавленный шепот ее брата: "Я. Хочу. Ее"

И с простым народом разговаривал кто угодно, только не сам наместник. К людям выходили его министры, его мачеха, надевшая золотое платье родственницы правителя, его единокровный брат. Неудивительно, что подданные совсем не знали его. Зато они любили своего прежнего канцлера, даже теперь, когда тот стал немощным и невменяемым стариком в инвалидном кресле и числился на троне лишь номинально. Люди помнили его молодым и сильным, помнили его семью, которую часто видели вместе с ним на всех городских праздниках. Вспоминали, как он охотно фотографировался с простыми гражданами и брал на руки их детей.

Информаторы стали доносить Алексу о неудобных вопросах, которые задают друг другу в городских забегаловках за кружкой пива, когда думают, что поблизости нет лишних ушей. Что же случилось тогда, в ту ночь, когда погиб лучший цвет цирховийской элиты? Был ли это несчастный случай, как всем говорят? Если так, то почему власть не чтит память погибших? И… законный ли наследник?

Алекс удвоил патрули на улицах и передал весточку Яну, чтобы тот лучше приглядывал за охраной, но у него внутри тоже свербел вопрос: столько лет он мечтал, чтобы человек, разрушивший его жизнь, умер, хочет ли он этого сейчас? Ведь теперь нужно так мало – просто отойти с дороги, не мешать тому, кто задумал сместить Димитрия. Это Ян предан господину душой и телом, это он, если понадобится, примет за того пулю, яд, нож. Алекс может сделать это разве что не совладав с ментальным приказом альфы. Тем более, знахарь сказал, что слететь с трона волку все равно придется…

Но патрули он не убрал и велел заткнуть глотки шептунам с их дурацкими вопросами. У наместника в глазах была тьма, и теперь, когда Алекс знал это, он стал совсем по-другому смотреть на некоторые вещи. И даже тот давний сон про сочувствие и сожаление уже не казался ему таким уж приступом белой горячки. Правда, это знание мало что могло изменить. Эльза ненавидела Алекса едва ли меньше, чем боялась брата. Алекс любил ее и находился в смешанных чувствах по отношению к своему альфе. Димитрий любил их обоих: ее – отнюдь не по-братски, его – морально истязать и мучить.

И все-таки Алекс тешил себя надеждой что-то исправить. Именно поэтому вечерами он просиживал над записями, найденными в оставшемся от деда сундучке. Он знал лишь одно слово – анэм – и поначалу тупо глядел на остальные закорючки, как баран – на новые ворота. От напряжения слезились глаза и болела голова, пожелтевшие листки так пахли благовонными травами, что спирало горло, да еще и Эльза требовала внимания, тыкаясь носом в колени. Алекс рассеянно поглаживал ее по голове и продолжал заставлять себя складывать знаки в слова. Он никогда не считался выдающимся учеником в школе, но теперь корпел над бумагами с несвойственным ему прилежанием.

Наконец, у него начало получаться, чтение затянуло его, и Алекс открыл для себя много нового и интересного. Там же, на дне сундучка, он нашел огрызок черной свечки, пучок трав и баночку с черной краской. Все это входило в число атрибутов для проведения ритуалов истинных. Алекс даже не подозревал, как скоро ему придется применить свои знания на практике.

Нынешним вечером в его дверь постучали. Алекс не ждал гостей, зато сразу почуял подвох, и отослал Эльзу в подвал, надежно заперев ее там. После этого, напустив сонный вид, пошел открывать. На пороге стояла женщина в строгом бежевом плаще, из-под которого выглядывало длинное серое платье. Алекс узнал окту – ту самую, у которой заказывал в темпле темного бога девушек каждое полнолуние. В отличие от своих подопечных, окты одевались так, чтобы не соблазнять мужчин, а показать, что с ними надо разговаривать по-деловому.

– Доброго вечера, майстер Одвик, – тон у окты был тоже деловой, когда, подвинув Алекса, она без разрешения прошла в дом. – Надеюсь, я вам не помешала?

– Доброго вечера, окта Эвелин, – отозвался Алекс, с усмешкой провожая ее взглядом. – Помешали вы или нет – это ведь уже не важно?

Окта развернулась к нему, и ее губы дрогнули в понимающей улыбке, но от него не укрылся цепкий взгляд, которым женщина окинула коридор и пороги других комнат. Она пришла сюда что-то искать – и, без сомнения, найти.

– Я боялась, что вы нашли себе постоянную женщину, майстер, – притворилась огорченной она, – или, что еще хуже, надумали жениться.

Алекс сложил руки на груди и прислонился плечом к стене, разглядывая ее. Окте Эвелин почти стукнуло сорок, но она оставалась хороша собой и могла похвастаться подтянутой фигурой. Когда-то она начинала нонной, но постепенно поднялась над другими девушками. В темпле темного бога служили восемь окт, у каждой в подчинении находилось по девять нонн, и уходить со своих мест никто из них по доброй воле не стал бы. Повышение было очень почетным событием.

– Что плохого в том, что мужчина моего возраста и положения подумывает жениться? – поддел ее Алекс.

Глядя ему в глаза, окта Эвелин расстегнула свой плащ и сбросила его с точеных плеч, обтянутых серой тканью. Когда она отвела руки назад, ее высокая, полная, наглухо закрытая платьем грудь очень выгодно выпятилась вперед. Не заметить это богатство мог разве что слепой. Алексу стало еще любопытнее, ради чего окта перед ним выступает.

– Буду с вами откровенна, – заявила она, – я не хочу терять лучшего и выгодного клиента.

– Что вы, – рассмеялся Алекс, – на мое место придут десять клиентов еще лучше и выгоднее. Ваши девушки всегда пользуются спросом.

– Такие, как вы… Алекс… – она томно произнесла его имя и облизала розовым язычком темно-красные губы, – не придут.

Наступила его очередь что-то говорить, но Алекс промолчал, продолжая терзать окту насмешливым взглядом. Когда беседа идет не по плану, тот, кто этот план задумал, всегда начинает нервничать.

– Так что? – требовательным голосом спросила окта Эвелин и швырнула в него свой плащ, не сомневаясь, что он его подхватит. – Ваша будущая жена сидит в гостиной, и мне лучше убраться отсюда, чтобы не компрометировать вас?

"Я хочу знать, кого ты тут прячешь", – вопили ее глаза.

– Мой дом пуст, – мягко рассмеялся Алекс, повесил женский плащ на крючок и увлек окту в комнаты, положив руку ей на талию. Сопротивляться она не стала. – Вы можете сами в этом убедиться. Заодно и выпьете со мной.

"Я никого не прячу, но и ты, дорогуша, теперь так просто отсюда не уйдешь".

Усадив Эвелин на диван, он налил ей сладкого вина, а себе взял бутылку пива и устроился в кресле напротив гостьи. Его волчий слух улавливал, как Эльза вздыхает и скребет лапами пол в подвале, но Алекс не сомневался, что окта не сможет услышать эти звуки через плотно прилегающую дверь.

– Так с чего вы взяли, что я собираюсь жениться или кого-то нашел? – обратился он к Эвелин, которая потягивала свое вино и стреляла в него глазами.

– Девушка призналась, что вы остались ею недовольны в прошлый раз, – маленький кулачок окты стиснулся, длинные ногти впились в ладонь подобно когтям хищной птицы, на лице проступила гримаса досады. – Вы отослали ее и попросили не приходить больше. Конечно, я наказала растяпу и больше никогда не пошлю ее к вам. Я думала, что она – ваша любимица, ведь вы приглашали ее два или три полнолуния подряд, но теперь…

– Она просто мне надоела, – перебил ее Алекс.

– Почему вы не сказали, что хотите чего-то нового? – Эвелин звучала и выглядела искренне обеспокоенной. – Я бы сделала все, чтобы удовлетворить вас, майстер. Подобрать то, что именно вам нужно.

– Наверно, я сам пока не знаю, чего хочу, – со скучающим видом пожал плечами Алекс.

"Давай уже, переходи к делу от этих раскланиваний".

– У меня есть новая воспитанница, – окта зазывно сверкнула глазами, – она приехала к нам из Нардинии и постигала свое искусство во дворцах любви той страны. Ее задний вход сможет впустить не только вас, но и некоторые игрушки, которыми она позволит вам играть с собой. А еще…

Алекс демонстративно зевнул, и его собеседница сникла. Тоже довольно демонстративно.

– Ваше сердце все-таки занято теперь, – проговорила она глухим голосом.

– Нет.

– Тогда вы в обиде на меня? Я не хотела бы ссориться с вами…

– Нет, что вы.

– Но все бурые в полнолуние обращаются к нам, чтобы…

– Наверно, я осознал, что мне пора заняться тренировкой самоконтроля.

– Но вы все равно превратитесь… – окта быстро-быстро захлопала ресницами, – и это больно…

– В боли некоторые тоже находят удовольствие, – Алекс решительно отставил бутылку на столик и перевел взгляд на бокал в ее руках. – Вы допили вино. Вам налить еще или проводить вас к двери? Или вы пришли не только по этому вопросу?

"Посмотрим, насколько легко ты проглотишь наживку".

– Ты устал, – сказала Эвелин, тоже со стуком отставив свой пустой бокал. Она откинулась на спинку дивана и начала медленными чувственными движениями расстегивать воротник платья. – Ты устал от продажной любви. Рано или поздно это случается со всеми мужчинами, это нормально. Ты хочешь чего-то настоящего, чего не купишь за деньги.

Алекс позволил ей обнажить и продемонстрировать грудь с крупными темно-коричневыми сосками, увенчанными крохотными серебряными колечками. Окта принялась играть с ними, глядя ему в глаза. Ее пальчики ловко обводили напрягшиеся и вытянувшиеся комочки плоти, дергали за серебро, оттягивая их еще больше. Так, как приятно было бы мужчине делать это зубами.

– Разве есть что-то, что я не смогу купить за деньги? – усмехнулся он.

– Меня, – Эвелин подтянула вверх свое длинное серое платье, показав ему, что любит носить чулки и не утруждает себя нижним бельем. – За деньги меня уже давно не купишь.

Она встала с дивана и пересела на колени Алекса, оседлав его. Они принялись целоваться, изображая страсть, – он был уверен, что со стороны окты идет такая же игра, как и с его собственной. Вопрос заключался в том, кто уступит первым. Он не хотел заниматься с ней любовью, а она вряд ли намеревалась на полном серьезе отдаваться ему, но чтобы отказаться, пришлось бы раскрыть карты.

Алекс играл с колечками в ее сосках, пока Эвелин постанывала и ерошила его волосы, и терпеливо ждал, когда же она сломается.

– Пойдем в спальню, – прошептал он ей в шею, – хочу взять тебя сзади. Ты возбудила меня своими рассказами о нардинийских способах любви.

Окта задрожала – вполне натурально – и чуть отстранилась.

– Мне надо в ванную. Ты отпустишь меня на секунду? – ее глаза пылали страстью, губы распухли от поцелуев, Эвелин выглядела женщиной, готовой вот-вот последовать велению сердца.

– Нет, – зарычал он, грубо схватив ее за затылок, а другой рукой дергая за кольцо в соске, – ты пойдешь со мной и подставишь мне свой прекрасный зад. Ты возбудила меня так, что тебе придется забыть про все, дорогая.

"Неужели я ошибся? Неужели она на самом деле просто хочет меня соблазнить? Если она дойдет со мной до кровати, придется выпутываться под каким-нибудь предлогом".

Но окта сделала то, чего Алекс никак не мог ожидать. Она вырвалась, подняла руку и щелкнула пальцами… заморозив его до неподвижного состояния. Он оставался в сознании и видел и слышал все, что вокруг происходит. Только вот пошевелиться не получалось. Не удавалось даже моргнуть или перевести взгляд.

Эвелин слезла с него и фыркнула, одергивая платье.

– Сначала я проверю, не подвели ли меня мои догадки, – бросила она, – а потом, так и быть, внушу тебе, что ты поимел меня, красавчик.

"Ведьма". Окажись на месте Алекса истинный, он бы знал, как с ней бороться. "Ведьма среди окт. В темпле темного. Все это время, что мы были знакомы, и так близко… кто еще? Чьих глаз еще стоило бы опасаться?" Он не сомневался, что ведьмы – его враги. Одна из ведьм наложила проклятие на Эльзу.

Эвелин, тем временем, по-свойски расхаживала по дому, заглядывала во все комнаты. Алекс слышал, как хлопают дверцы шкафов.

– Милая? – позвала она игривым голоском. – Ты где? Хозяин ждет тебя. Выходи. Он бы пришел и сам, только не знает, что наш начальник полиции был когда-то твоим любовником. А я вспомнила, когда моя нонна рассказала мне, что он выгнал ее ради какой-то незнакомки. К тому же, я хочу свою награду. И я ее получу, милая. Выходи.