Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"

Автор книги: Влада Южная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Ты прав, королей у нас нет, – Кристоф пожал плечами, – но есть клички. И это – моя. В конце концов, я такой же родственник канцлеру, как и нынешний наместник, и если он имеет наглость сидеть на золотом троне, я могу претендовать хотя бы на личный титул.

Он говорил с вызовом, в глазах блестел насмешливый огонек, и Алекс еще раз поймал себя на мысли, что почти не узнает в нем того юного братишку Эльзы, который однажды за небольшую взятку привел ее в музей на свидание. Но Кристоф был единственным, кто мог по-настоящему разделить с Алексом ее секрет, хотя бы потому, что никогда не делал сестре зла, как остальные. И сложный разговор следовало начать.

– Хорошо, что ты сам заговорил о своем брате…

– Не-а, – вдруг перебил его Крис и покачал головой, – я говорил о наместнике. Никакого брата у меня нет.

Его верхняя губа чуть изогнулась в сердитом оскале. Алекс вздохнул. Разговор, пожалуй, выйдет даже сложнее, чем думалось.

– Я понимаю, что ваша семья раскололась напополам…

– Напополам? Разлетелась в прах, ты хотел сказать? О какой семье ты говоришь, Алекс? Отец мертв, мать сошла с ума, сестра сбежала на край света. Моя семья теперь – это свободный народ. Другой не помню и не знаю, – слова срывались с губ Криса чеканными монетами и падали на пол кусочками льда. – Я и на тебя-то пришел посмотреть из чистого любопытства: чего ты после стольких лет вдруг от меня захотел? Твои шептуны все шептали и шептали, что ты меня ищешь, и пару раз я походил по городу за тобой, но так и не понял намерений. Сегодня мы даже пиво за соседними столами попили, пока ты любезно общался с жирным прихлебателем Димитрия. Это он меня ищет?

Глаза у Кристофа сузились и превратились в две щелочки, полные недоверия.

– Тебя не просто узнать с тех пор, как ты научился менять свой запах, – заметил Алекс. – Но моих намерений ты бы и не понял, потому что о них не знает никто. И я рассчитываю, что дальше тебя эта тайна не уйдет тоже. Когда я начал искать тебя месяц назад, то рассчитывал, что Эльзе потребуется твоя помощь. Но теперь мне кажется, что всем нам может потребоваться помощь всего свободного народа.

– Свободный народ не держится ничьей стороны, мы сами по себе… – начал Крис и тут же осекся: – Эльзе?

– Она у меня, – кивнул Алекс, наблюдая, как недоверие на лице собеседника сменяется удивлением и еще большей подозрительностью.

– Здесь?

Кристоф рывком сбросил куртку, футболка с коротким рукавом не скрывала татуировок на предплечьях, Алекс легко читал их все. Воровские регалии. Возможно, брата Эльзы назвали королем не просто за родство с канцлером…

– Она больна. Очень. Ты ей нужен, Крис. Как брат.

– Она бы ни за что не заговорила с тобой, – тот сжал кулаки, – что-то ты темнишь, начальник.

– Ни за что, – согласился Алекс, – если бы была здорова. Но она больна. И она у меня. И я – единственный, кто хранил ее секрет все это время. Теперь нас будет двое. Давай я налью тебе чего-нибудь выпить, и мы поговорим.

Похоже, его непреклонный тон убедил Кристофа, потому что тот сделал несколько шагов вперед. Правда, потом опять остановился.

– Я не могу сесть с тобой за один стол, – поморщился устало, – и выпивать в твоем доме не могу. Ты – полицейский. Мы – по разные стороны. Ну, ты и сам понимаешь.

– Понимаю, – не стал спорить Алекс. Свободный народ не верил ни в темного бога, ни в светлого, зато свято и трепетно чтил свой внутренний кодекс. – Пойдем тогда, я посижу на диване, а ты постоишь.

Они отправились в гостиную, где Кристоф прислонился плечом к стене и сложил руки на груди. Все время, пока Алекс рассказывал ему о сестре и охотящихся на нее ведьмах, его лицо хранило каменное выражение.

– Я хочу ее увидеть, – наконец, тихо произнес он.

– Ты ее увидишь, – пообещал Алекс, – прямо сегодня. Будем надеяться, это поможет ей вспомнить скорей. Но ты мой должник теперь, Крис. Я берег твою сестру. Теперь мне нужна сила твоего народа.

– Мы не охотимся на ведьм, – настаивал на своем тот, но уже без прежней злости. – А Эльзу ты берег для себя. Ты все так же ее любишь, как и раньше.

– Но ведьмы хотят избавиться и от твоего брата.

– Вот и отлично, – взгляд у Кристофа снова стал жестким, – пускай выполнят эту грязную работенку за меня. Я мечтал и сам его прирезать за то, что он сделал с Эль.

– За то, что я сделал с Эль, – спокойно поправил его Алекс.

– Нет, – Крис невесело рассмеялся, – Димитрий нам признался. Сам все рассказал, глядя прямо в глаза. После этого мать, наверно, и обезумела. А у меня не стало брата. Я злился на тебя какое-то время, конечно. Но винил не тебя.

– Твои родители винили.

– Мои родители, – Крис фыркнул и вдруг стал очень серьезным, – держался бы ты от нас подальше. От всей нашей семьи. Мы все прокляты. Но ты не можешь, Алекс. Даже теперь по твоим глазам я вижу, что ты не удержишься. Моя сестра так дорога тебе?

– Конечно нет, – Алекс лениво откинулся на спинку дивана, – мне просто нравится попадать в неприятности. А где еще взять столько неприятностей, как не у вас?

Крис умолк в изумлении, а затем расхохотался. Напряжение, витавшее в комнате, спало. Он просто отвык, подумал Алекс. Отвык от родных, заматерел и ожесточился. Знакомое защитное состояние. Но Эльза заставит его уступить и помочь. А он заставит ее вспомнить.

– Ты мне нравишься, мужик, – двумя огромными шагами Крис преодолел расстояние до дивана, сгреб и потряс Алексу руку, – никому не говори, что я жал тебе руку. Вот будет позор на мою голову. Ты полицейский…

– А ты – лаэрд, – напомнил Алекс.

– Уже нет. Свободный народ чужих не принимает, а чтобы стать своим мне пришлось отречься от всего, что связывало с прошлым. И пришлось грабить лаэдов. Так что я уже не лаэрд. Давай, зови Эль.

– Она спит. Пойдем, я разбужу ее.

– Тогда погоди, я сначала умоюсь. Не хочу, чтоб сестра наложила кирпичей, увидев такую рожу.

Последнюю фразу он произнес, просторечно коверкая слова, и это так хорошо и достоверно получалось, что Алекса даже взяла за горло легкая зависть к подобному перевоплощению. Кристоф смыл краску и вынул линзы из глаз и внезапно преобразился, вновь обретя схожесть с сестрой. И с Димитрием.

Эльза спала, когда они приоткрыли дверь в спальню. Полоса света упала на кровать, обозначив ее скрюченную фигурку под одеялом. Алекс присел на край постели и погладил ее по горячей розовой щеке. Длинные ресницы дрогнули, глаза приоткрылись, в них стояла сонная пелена.

– Алекс… – она потянулась к нему, но он остановил ее жестом.

– Посмотри, кого я привел. Это твой брат. Ты помнишь его?

Крис занял место Алекса, и в этот момент на лице Эльзы отразился такой дикий ужас, что она даже не смогла закричать. Только дернулась назад, к изголовью, прижимая к груди одеяло.

– Ш-ш-ш. Это не тот брат, – Алекс схватил ее за плечи, обнимая, лаская, успокаивая. – Это другой брат. Твой близнец.

Он взял ее стиснутую руку, с трудом расцепил пальцы и заставил вытянуть вперед. Эльза сопротивлялась, ее мышцы превратились в тугие узлы, а когда Кристоф коснулся ее ладони, она будто застыла и перестала двигаться.

– Все хорошо, сестренка, – другой рукой Крис погладил ее по запястью, – это я. Раньше мы всегда были вместе. Мы вместе жили в животе у матери. И вместе родились. Вместе играли. Ты ругала и воспитывала меня. Помнишь?

Что-то дрогнуло в Эльзе, она подалась вперед и позволила брату прижать ее голову к своему плечу. Он погладил ее по волосам и перевел на Алекса тяжелый взгляд.

– Оставь нас. Пожалуйста. Я хочу побыть с сестрой наедине.

Алекс кивнул и вышел, притворив за собой дверь, а они так и остались сидеть, обняв друг друга. Он прислонился к стене у входа, не в силах сдвинуться с места. Проклятье, он ревновал ее даже к Крису. К этому их "наедине". Действительно, он ей болен. Сколько можно доказывать свою нужность, зверь? Смирись, что в ее сердце всегда будешь жить не только ты.

Через некоторое время Крис вышел.

– Я уложил ее спать, – сообщил он шепотом, как говорят над кроваткой ребенка, – мы поговорили о детстве. Ты прав, в голове у нее каша. Она то узнавала меня, то принимала за…

– Димитрия? – догадался Алекс.

– Да, – тот кивнул, – в его лучшие годы, разумеется.

– А у него были лучшие годы? – не удержался Алекс от сарказма.

– Когда-то я им даже восхищался, – Кристофа, похоже, занимали какие-то другие мысли, о брате он говорил неохотно. – Я навещу ее еще, как только смогу. Ты ведь не против?

– Конечно, – Алекс дружески похлопал его по плечу, – приходи. Ты ей нужен. Когда все закончится, она наверняка захочет жить поближе к тебе.

– Поближе ко мне? – Крис странно посмотрел на него. – Хватит геройствовать, ты уже и так достаточно наказан. Женись на ней, Алекс. Когда все закончится, сделай ее честной женщиной. И даже не вздумай отпираться. Я, может, уже не лаэрд, но нюх у меня прежний. Я чуял твой запах на ней. Как единственный мужчина в семье, я буду требовать сатисфакции.

Алекс скривился.

– Я не собирался…

– Да знаю, знаю, – миролюбиво успокоил его Крис, – но все равно женись. Времена уже не те, спасибо сам знаешь кому. Теперь никого не волнует, благородный ты лаэрд или нет. Твоей дочери нужен отец. Ее настоящий отец. Я и сам скоро стану отцом, так что это хорошо понимаю.

– Отцом? – это внезапное откровение удивило Алекса. – Неужели какая-то лаэрда…

– Она не лаэрда, – засмеялся Кристоф, – скорее очень даже наоборот. Но я укусил ее. Мы долго не решались, но я ни о чем не жалею.

С легкой улыбкой на лице он принялся надевать обратно личину попрошайки. Через несколько минут грязный и вонючий оборванец, пошатываясь, спустился на крыльцо и растворился в ночи. Глядя ему вслед, на секунду Алекс даже засомневался, стоит ли втягивать близнеца Эльзы в войну против ведьм. Хоть кто-то из них счастлив. Хоть один. Но потом он решительно тряхнул головой в ответ на собственные мысли. Силы не равны, и в этой войне ему нужны все ресурсы.

Ему нужен свободный народ.

Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения

Младшая дочь канцлера родилась на исходе лета, и в день ее рождения в главном темпле светлого бога горожанам раздавали подарки. Детям дарили медовые пряники и конфеты, женщинам – шелковые платки и заколки для волос из разноцветного стекла, а мужчинам ставили по большой кружке пива. Неудивительно, что к дверям темпла, расписанным золотыми шестиконечными звездами, с раннего утра выстроилась огромная очередь.

Внутри, на ступенях алтаря, верховный служитель в богатом вышитом золотой нитью одеянии, в парадном венце, лично вручал каждому пришедшему подарок, который подавали расторопные служки, а после просил затеплить свечу за здравие юной наследницы трона. Люди охотно соглашались, покупая за мелкую монету тоненькие восковые свечки у служительниц, ждущих вдоль стен. Воздух в темпле дрожал от жара сотен и сотен огней в напольных и подвесных канделябрах, лица святых за ними сияли от счастья. Ни давка, ни духота, казалось, никого не смущали, только личный служка то и дело промокал белым хлопковым полотном пот, бегущий градом по лбу верховного служителя из-под парадного венца, да подавал тому стакан чистой воды.

Такие праздники в народе любили, подаяния в жертвенницу темпла светлого сразу возрастали во много раз, а вечером, в темпле темного, ликование продолжалось – там предлагали всем желающим попытать свои силы в кулачных боях, а победителя вместе с тремя обнаженными ноннами купали в теплом вине на зависть остальной публике. Опиум курился в нишах, и по коридорам летели тосты с пожеланиями имениннице скорее вырасти, найти себе хорошего мужа и не знать с ним скуки в постели.

Про веселье в темпле темного Кристоф знал лишь понаслышке – приятели болтали прошлым вечером, когда все они, собравшись группкой, шли биться с бандой рыночных – а в темпле светлого он уже успел сам побывать с утра. Верховный служитель пытался дать ему медовый пряник, чем нанес ужасное оскорбление. К счастью, Крис видел, как разговаривает его отец с теми, на кого злится. Ледяной взгляд и пара сухих, брошенных сквозь зубы фраз сделали свое дело, служка убрал поднос с пряниками и принес кружку пива.

Вкус этой маленькой победы был сладок несмотря даже на то, что пиво горчило и отдавало спиртом. Крис устроился на скамье под деревом как раз напротив темпла и заставлял себя потягивать его, наблюдая, как длинная, извилистая змея-очередь все ползет и ползет в золотое нутро по солнцепеку. Едва выбравшись из темпла, он почувствовал, как взмок. На улице стояла жара, хотя солнце еще только поднималось на небосклон, а в помещении уже стало невыносимо.

К Крису прибились трое беззубых и оборванных мальчишек лет пяти-шести. За мелкую монету они развлекали его, стоя на одной ноге, борясь друг с другом, делая колесо или отбегая, чтобы по его приказу дернуть за волосы какую-нибудь зазевавшуюся майстру. Мелких монет у Криса был еще полный карман, а в другом кармане лежал бумажник с купюрами, которые при желании превращались в любом ближайшем магазине в еще большую гору монет, поэтому развлекаться он мог хоть до заката.

Мальчишки напоминали ему зверьков. Дикие, с жадно горящими глазенками, они смотрели на деньги в его руках, как на самые драгоценные сокровища мира. Больше денег их интересовала разве что еда. Крис купил у проходившей мимо лоточницы копченую сосиску и ради интереса разломил и бросил кусочки в пыль – тогда они кинулись, схватили грязными ручонками и съели. Их босые ноги тоже покрылись этой пылью, а проходящий мимо постовой хотел их прогнать, но Крис дал монету и ему. Тогда постовой козырнул и пошел дальше, накричав на пьяницу, который хотел рваться в темпл без очереди. Крис надеялся, что ему еще не скоро наскучит сидеть в тени и раздавать монеты. Ему очень не хотелось идти домой.

Дома творилось что-то страшное. Эльзу поймали, когда она убежала со своим парнем на свидание. Неприятно, конечно, что сестра попалась. Они оба долгое время успешно водили родителей за нос, наслаждаясь своей свободой, и услышав о ее провале, Крис испугался, что теперь тиски контроля сожмут и вокруг него. Эльзу, вот, лишили возможности общаться с друзьями по телефону, выходить куда-либо или принимать гостей, и это в разгар лета, когда нет уроков и самое лучшее, что можно придумать – гулять и развлекаться. Но потом он забыл и думать о себе и стал бояться только за сестру.

Отец регулярно кричал на нее каким-то чужим и свирепым голосом, а она кричала на него в ответ, срываясь в визг, и их крики разносились по всему дому. В такие моменты бледная мать стояла у дверей с отрешенным лицом, не двигалась и не говорила, а слуги переглядывались и шептались о чем-то, умолкая, когда Крис случайно показывался рядом. Самым странным было то, что в доме не было Димитрия. Все привыкли, что отец повышает голос только на него, но старший брат давно не появлялся. Почему тогда папа сорвался на Эльзу?

Ночами она плакала, долго и горько, эти рыдания не давали Крису спать. Он хотел пойти и утешить сестру, но ее дверь всегда оставалась заперта. Кроме того, у них появился новый слуга. Большой и молчаливый, с кривым перебитым носом, крохотными поросячьими глазками и горой мышц, он постоянно находился в саду под окнами Эльзы или стоял при ней в те редкие моменты, когда она выходила подышать. Правда, выходила в сад она все реже. Родители боятся, что она сбежит, догадался Крис. Про него самого, казалось, наоборот все забыли.

Он искренне не понимал, из-за чего поднялся такой сыр-бор. Эльза гуляла с парнем… но это же умная, правильная и рациональная Эльза. Крис ни секунды не сомневался, что она бы не стала делать ничего по-настоящему неправильного или плохого. Она всегда знала, как должна вести себя благородная лаэрда, и сама поучала его, когда он ходил отстаивать честь всех лаэрдов у рыночных голодранцев. Она дружила со своим человеческим парнем просто ради развлечения, только и всего.

Но больше всего пугает именно непостижимое уму, и поэтому Крис стал за нее бояться. Особенно, после одной жуткой ночи. Эльза плакала и плакала, когда весь дом уже погрузился в сон, и казалось, что только сам Крис еще никак не может уснуть. Ее боль отдавалась в нем эхом, он знал, что многие люди называют это близнецовой связью, и просто терпел, как терпят ноющую рану – вертясь в постели с боку на бок и стиснув зубы. А потом Эль вдруг затихла. Он подумал, что она уснула, но тишина была слишком свинцовой и давящей. Почему-то Крис не сомневался, что сестра не спит, и с ней в эту самую минуту происходит что-то плохое.

Он вскочил с постели, вынул из тайника нож и бросился к ней. Расковыряв замок, отжал пружину: он учился этому мастерству долго и теперь порадовался, что умение пригодилось. Эльза сидела на постели, в окно на нее падал лунный свет. Ее волосы казались покрытыми серебром, а ночная рубашка слегка просвечивала. На простынях перед ней расползалось черное пятно, а одеяло валялось на полу.

С неестественно вытянутыми перед собой руками сестра напоминала неподвижную восковую статую и покачнулась, как тряпичная кукла, когда Крис схватил ее. Он тряс ее и звал по имени и матерился – судорожно, шепотом – всеми словами, которые успел узнать от рыночных, пока вытаскивал спички из ее тела. Она порезала себя и вставила подпорки, чтобы края ран не сходились, и лицо у нее было страшнее, чем у матери: еще более отрешенное и бледное.

Тогда он практически взвыл от ужаса, умоляя сказать, чем ей помочь, а Эльза перевела на него пустой белый взгляд и ответила:

– Помоги мне сбежать отсюда навсегда.

Сбежать? Но куда она пойдет? Крис пытался образумить ее. Его рациональная сестренка должна понять, что ведет себя неправильно. Ей следовало бы покориться отцу и изобразить раскаяние, тогда бы со временем родители простили ее и вернули свободу. В конце концов, она сама провинилась. Зачем так упрямо идет им наперекор? А в Эльзу вдруг словно темный бог вселился. Она ударила брата и оттолкнула его и начала кричать, что он предатель, что он такой же, как все они, как их родители. Ошеломленный, Крис сидел на полу и только потирал ладонью ушибленную щеку. На крик прибежали слуги, включился свет. Потом был врач, суетливый человечек с саквояжем, полным успокаивающих уколов, и снова яростные крики отца и молчание матери…

Они даже не заметили, что в ту ночь Крис ушел и не возвращался домой до утра. Бродил по улицам, слушая перезвон в темпле темного и наблюдая за ночной жизнью столицы. Все хлопотали вокруг Эль, все пытались ее наказать, подавить, стреножить, как своенравную кобылу, а Крис просто больше не мог этого выносить. Любовь, понял он. У девчонок все сложно с ней. Он и раньше скептически относился к тому, какую невероятную важность женщины придают простому и глупому чувству, а глядя на сестру в ее нынешнем состоянии, и вовсе хотел бежать как можно дальше без оглядки.

И он бежал. Не так, как бегут женщины – в море своих слез и страданий. Он бежал в хорошую драку, в адреналин, кипящий в крови, в опасность, которая делала его жизнь ярче. В наблюдение за бродягами, которые становились шелковыми, как девичьи ленты, и ласковыми, как котята, когда в его руке звенела монета. В монетах Крис не знал нужды, он мог черпать деньги горстями из отцовского сейфа. Он нуждался в чем-то ином, чего и искал, убегая.

Рябой Тим называл таких, как Крис, сахарными мальчиками. Он со своей бандой любил приходить к школе под конец учебного дня и дразнить богатеньких лаэрдов или майстров, топтавшихся у дороги в ожидании родителей. Рыночные специально выбирали младших детей или девчонок и быстро смывались, стоило кому-то из слуг или старших показаться на горизонте. Крис не любил, когда его дразнили, поэтому он сколотил свою банду из друзей и ходил вечерами на площадь трех рынков бить.

Бить рябого Тима было особенно приятно. Крис знал, что как-то раз тот со своей бандой подкараулил одну девчонку из их школы, которая оказалась в неправильное время в неправильном месте, и так напугал, что та описалась прямо на улице. Над этой историей потом все смеялись. Все, кроме Криса. А что, если бы так попалась его сестра? Нет, Эль бы не стала мочить штаны, а дала сдачи, но все же.

Ну и что, что лаэрд не стал бы пачкать руки о чернь. Кристофа подобные условности не волновали. Про его брата среди рыночных ходили легенды, кто-то говорил, что Димитрий каждую ночь приносит кровавые жертвы темному богу и потому его невозможно победить в окулусе, кто-то считал, что он сам – темный бог, сошедший на землю, чтобы пожить среди людей. Так или иначе, если брат считался лучшим бойцом в столице, то чем Крис хуже? Он мечтал, что однажды тоже войдет на арену окулуса и будет стоять там, весь покрытый кровью врагов, и наслаждаться тем, как орут обезумевшие зрители с балконов. А потом выберет самую красивую девушку и разделит с ней остаток ночи. А может, возьмет даже двух или трех – там уж как получится.

Проблема заключалась в том, что Криса в темпл темного пока не пускали. Нонны хихикали и строили ему глазки, но затем всегда появлялась какая-нибудь строгая окта и выпроваживала его вон. Как будто их всех подговорил кто-то. Крис знал, что в его возрасте и с его деньгами никто уже не может запретить ему вход к темному. Некоторые из приятелей хвастались, что уже бывали там, развлекались с ноннами и курили опиум. Враки или нет, но в рассказах упоминалось много подробностей, которые сложно выдумать: про розовую воду, которой нонна протирает себя на глазах каждого нового клиента, как бы обновляя чистоту тела для него, и про безликих, которые приносят в нишу кальян. А вот Крису оставалось только ломать голову, что же с ним не так. И бить рыночных, чтобы меньше чувствовать себя изгоем и сахарным мальчиком.

Так он размышлял в это утро. Солнце поднималось все выше над площадью перед темплом светлого, а тень от дерева убегала, заставляя Кристофа ерзать на скамье и все больше поджимать ноги, чтобы удержаться в прохладном пятне. Мальчишки устали, они прыгали и играли перед ним уже не так резво, и ему стало жаль тратить на них монеты, тогда он пригрозил, что вернет постового и плеснул в них остатками пива, а они прыснули от него маленькой дикой стайкой, звеня заработанными деньгами в рваных карманах. Пенная влага в мгновение ока испарилась с раскаленной мостовой, Крис задумчиво посмотрел босоногим детям вслед. Странно, почему попрошаек ему можно купить, а нонну – нет?

Его взгляд, рассеянно скользнувший вдоль все такой же бесконечно длинной очереди, как несколько часов назад, вдруг наткнулся на яркое рыжее пятно в ленте однообразных серых, бежевых и белых оттенков. Сочные локоны блестели на солнце, падали на плечи и обрамляли высокую грудь. Криса на его скамье будто землетрясение тряхнуло. Грудь была очень ему знакома.

Именно эта сисястая украла на выставке в музее его любимые часы.

Он мстительно прищурился. Девчонка прогуливалась вдоль очереди и делала вид, что кого-то ищет, и, пожалуй, только сам Крис знал, чего от нее можно ожидать. Ее наивный наряд – светло-зеленое платьице, строгое, но в то же время кокетливое, с какими-то ленточками и оборочками – уже не мог его обмануть. Он видел сумку на сгибе локтя воровки и замечал, как ловкая ручонка то и дело шныряла туда в боковую складку, незаметную со стороны очереди.

Вот рыжая тронула за плечо какую-то майстру в годах и склонилась к уху, спрашивая что-то. Та покачала головой, мол, не знает ответ, но ее кошелек в это время перекочевал из кармана в сумку воровки. Рыжая прошла дальше, остановилась возле почтенного горожанина с большим пузом. Тот смотрел на нее сальным взглядом и почти не скрывал вожделения. Солнце палило, и сочные локоны продолжали блестеть. Наконец, из сумочки выпал белый платок. Девчонка стала за ним наклоняться, но толстопузый бросился вперед, явно стараясь успеть первым, они стукнулись лбами и схватились друг за друга, рассыпаясь во взаимных извинениях. У него тоже были часы, хоть и не такие дорогие, как в свое время у Криса, а еще бумажник и, кажется, мелочь в карманах, которую не удалось подробно разглядеть.

Горожанин, не замечая, что его обокрали, продолжал глазеть на девчонку и трогать ее за голый локоток, пока она, напустив оскорбленный вид, не отошла дальше к дверям в темпл. Таким же образом ей удалось продвинуться до самого входа, обирая тех, кто отвлекался на ее уловки, или просто шаря по карманам тех, кто стоял к ней спиной. В двери ее пропустил долговязый и прыщавый парень, явно покоренный локонами и грудью и раскрасневшийся, а пока он отвернулся и ругался из-за своего великодушного поступка с возмущенными людьми в очереди, она пошарила у него в кармане брюк и нырнула в здание.

Крис мог бы кликнуть постового или поднять переполох в очереди – уж тогда бы воровку растерзали в клочья. Но он решил поступить по-другому. Пришлось подождать, пока рыжая выйдет на улицу. Показавшись в дверях, та двигалась неторопливо, и Крис сидел смирно в своей тени, но стоило ей отойти подальше и свернуть за угол золоченого темпла, как он двинулся следом. На соседней улице он обнаружил, что девчонка больше не разыгрывает из себя праздную особу, а спешит уйти со всех ног, лавируя между горожанами, которые, наоборот, все еще стекались к темплу.

Он очень боялся потерять ее из виду, но и сокращать расстояние опасался, поэтому какое время они шли переулками, все больше удаляясь от центра. Внезапно Крис чуть не проскочил мимо: рыжая нырнула в простенок между домами и остановилась, чтобы перевести дыхание. Он заметил ее боковым зрением в последний момент и тут же прыгнул обратно, загородив собой обратный выход на улицу.

– Я помню тебя, – прошипел, тесня грудью к стене, – а ну, верни мои часы.

Она уставилась на него огромными голубыми глазами и по-детски растерянно приоткрыла рот, и за эту секунду Крис успел разглядеть, что лицо у нее самое обыкновенное, с блеклыми невыразительными чертами, веснушчатым и сильно курносым носом, а между двух передних зубов видна щель. Все, что в ней было красивого, это волосы и грудь, вот почему только их он в ней и запомнил. А в следующую секунду она так дала ему между ног, что Крис упал на одно колено, а в его глазах в самый разгар жаркого полудня заплясал кровавый снег.

Боль утроила его ярость, а ярость придала ему нечеловеческих сил. Он бросился за ней, все еще прихрамывая, а девчонка не долго думая скинула туфли и полезла через решетку, перегородившую другой выход из проулка. Бедра у нее были гладкие и белые – Крис увидел их, когда она для удобства подоткнула юбку за пояс – а пятки быстро стали такими же черными, как у мальчишек-голодранцев. С грацией дикой кошки рыжая перемахнула остроконечные пики, венчавшие решетку, и спрыгнула по ту сторону. Крис взял барьер с разбега. Внутри него проснулся зверь: он мечтал разодрать ее сразу, как настигнет.

Они выскочили на параллельную улицу, где какой-то добросердечный парень попытался остановить Криса, решив, что тот обижает юную и беззащитную девушку, но быстро отступил, получив в нос. Крепкие пятки рыжей уже мелькали на следующем перекрестке. Крис бросился через дорогу, рискуя налететь на кар, прыгнул в очередную подворотню: рыжая сидела верхом на заборе, ее юбка зацепилась за гвоздь. Воровка окинула преследователя полным ненависти взглядом, рванулась всем телом, оставив после себя светло-зеленый клок. Когда он перемахнул и это препятствие, она поджидала его в засаде. С неожиданной силой толкнув к стене, приставила что-то тонкое и острое чуть пониже пуговицы брюк. Крис предположил, что это могло быть шило.

– Не ходысь за мной, – как дикая лесная кошка прошипела она, – а то без хозыйства оставлю.

Тяжело дыша, они смотрели в глаза друг другу: его серебристый лед против ее небесной синевы. А она ничего, когда злая, совсем некстати подумалось Крису. В порыве эмоций ее черты приобретали выразительность, а веснушки на носу бледнели, зрачки же расширялись, пульсируя на радужке, и все вместе это делало ее почти красавицей. Дикой, преступной и говорящей на жутком наречии уроженки площади трех рынков, но все-таки красавицей.

– Часы отдай, – потребовал он, ощущая покалывание острия в опасной близости от своего мужского достоинства и потому стараясь не делать резких движений, – пока по-хорошему прошу.

– Ничаво-то я не брала, – тряхнула она рыжей копной.

– Брала. В музее на выставке меня обокрала. А ну, верни.

– Ежели и брала, того давнось уже нету, – не уступала она, – сами-то мне подарили, а теперича вобратную отбирають.

– Ничего я тебе не дарил, – терпение у Криса кончилось, он схватил ее руку, попутно отметив, какое тонкое и хрупкое у нее запястье, и выкрутил, заставив девчонку кричать от боли.

Металлический предмет упал на землю между ними, Крис скосил глаза: все-таки шило на деревянной ручке. Другой рукой он рванул ее сумку. Замок расстегнулся, стали видны все награбленные сокровища – часы, цепочки, кольца, украшения и кошельки.

– А это что?

– Откуплюся. Откуплюся, – пронзительно завопила рыжая, и на ее ресницах навернулись крупные слезы.

Когда он сжалился и чуть ослабил хватку, она двинула его между ног второй раз.

Шмакодявка поступает нечестно, подумал Крис, пока сам глотал слезы, выступившие от ужасной боли, стоя на коленях у стены. Женщины не должны пользоваться своим преимуществом в том, что мужчины не могут их ударить. Они должны уступать, раз уж и им идут на уступки. А ниже пояса два раза подряд не бьют даже рыночные во время вечерних стычек.

Когда он доковылял до выхода на улицу, то уже и не надеялся ее увидеть, но оказалось, что через дорогу параллельно с ними идет патруль, поэтому рыжей пришлось обуться и степенно шествовать, чтобы не привлекать внимания. Он так же чинно пошел за ней до угла, а потом они снова побежали.

Наконец, он загнал ее на дерево в чьем-то саду. Девчонка, и правда, была кошкой – никогда еще Крис не видел, чтобы тонкорукие и тонконогие создания так быстро забирались по голому стволу до нижних ветвей, закинув сумку на плечо и сжимая в зубах ремешки туфель. Она уселась там, шипя на него сверху, а когда Крис демонстративно сел под дерево на траву, собираясь держать осаду, кинула в него одной, а затем другой туфлей.

– Все равно я не уйду, – сообщил он, потирая ушибленную макушку, – пока не отдашь мои часы.

– Дались тебе энти часы, – фыркнула она из листвы и смачно хрустнула яблоком, сорванным там же, – чай не дурачок, еще себе такенные купишь.

– Не куплю. Это подарок. На мой день рождения.

– А у меня-то братишки и сестренки голодныи-и-и, – вдруг всхлипнула рыжая, – а он, ишь, злы-ы-ый, сам поди с золотого блюда ест, а бедной семье подарок жале-е-еит. У тебя-то таких подарков буде-е-еит воз и маленькая тележка.