Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Вергилия Коулл
Белые волки
Часть 2
Эльза
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
«Пресвятой светлый бог…»
Теперь Алекс просыпался с одной и той же мыслью. Он открывал глаза и видел лицо любимой женщины. Ее точеный профиль хорошо просматривался на фоне светлого окна. Чистый лоб, аккуратный носик, приоткрытые губы, словно манящие для поцелуев. Она делила с ним постель: всю ночь, наяву, так, как раньше ему лишь мечталось. Она принадлежала только ему. Его рука под одеялом обвивала ее талию, согнутая в колене нога – придавливала ее бедра. От соприкосновения с ее телом у него стоял член, да так, что на коже оставалась смазка из-за перевозбуждения.
Но вместо того, чтобы целовать Эльзу в продолжение своих фантазий, подрагивающей рукой Алекс тянулся под подушку, вынимал зеркальце и подносил к этим прекрасным розовым губам. А потом несколько секунд сам находился между жизнью и смертью, ожидая, пока ровную холодную поверхность не затуманит легкое облачко – доказательство, что внутри нее еще теплится жизнь.
"Пресвятой светлый бог, я так ненавижу тебя…"
Нет ничего хуже, чем быть привязанным к той, кого ты видишь, но не можешь обрести. Его волк скулил ночами, пытаясь достучаться до ее волчицы, но та оставалась нема. Алекс и сам, подолгу не в силах уснуть, разговаривал с Эльзой, звал, испытывая порой глухое чувство безнадежности и пустоты, а она лежала и смотрела черными мертвыми глазами в потолок.
"Пресвятой светлый бог, я так ненавижу тебя, что хочу убить…"
Он готовил для нее еду в слабой надежде, что соблазнительные запахи пробудят что-то в ее голове, а следом – и ее саму. Но ни ароматный горячий кофе, ни истекающий жиром поджаристый бекон, ни шоколадная паста, намазанная на свежую булку, не могли ему помочь. Он смачивал губы Эльзы своей кровью, рассчитывая заинтересовать голодную тьму, поработившую ее. Но бурые пятнышки засыхали на нежной коже без какого-либо результата. Он попробовал ее поцеловать. Один раз, коротко и недолго. И не выдержал прикосновения к ледяному неподвижному рту.
Ее нагота, прекрасная и совершенная, резала ему глаза. Алекса сводила с ума сама мысль, что вот там, под одеялами, Эльза лежит совершенно голая, как будто выставленная напоказ. Он порылся в вещах, оставшихся от матери, и принес длинную ночную сорочку. С трудом приподняв безвольное тело, облачил в нее Эльзу, уложил аккуратно на подушки. Скользнул руками по бедрам, натягивая ткань ниже, до самых колен. Одежда была больше на несколько размеров, Алекс решил поправить горловину, поймал взглядом собственные ладони, ласкающие кружева на груди – чуть пониже выреза, прямо поверх упругих полушарий – и с недовольной миной отдернул их.
– Гребаный извращенец.
"…хочу убить, если б только людям было по силам убивать богов…"
Потом он ехал на работу. Сидел в кабинете, просматривал бумаги, выслушивал доклады. Затем – посещал несколько точек в городе, встречался с информаторами. Всем им Алекс давал лишь одно задание: ему нужен белый волк, который ушел жить к свободному народу. Мужчина с серебристыми глазами и гладким лицом, вряд ли такому легко раствориться среди сброда и отребья. Но пока что в ответ ему лишь пожимали плечами и качали головами: и правда, раствориться нелегко, значит, такого человека среди свободного народа попросту нет. И про маленькую девочку, которая, возможно, потеряла и ищет родителей, никто не слыхал тоже.
"…если б только людям было по силам убивать богов. Но мне такое не по силам…"
Вечером, уже под покровом темноты, Алекс отправлялся в один и тот же богатый особняк. Даже когда остальные дома казались погруженными в сон, в окнах этого продолжал ярко гореть свет, а веселая музыка навязчиво липла в уши. Молчаливый и безупречно вышколенный слуга провожал Алекса в просторный зал, где в кресле, закинув ногу на ногу, сидела хозяйка. Ее волосы всегда были уложены в красивую прическу, бархатное домашнее платье с глубоким декольте облегало роскошную фигуру, и даже в такой, вроде бы, приватной обстановке в образе неизменно присутствовали украшения и макияж. Гостя усаживали в соседнее кресло, предлагали еду и напитки, но он отказывался, стараясь скорее перейти к главному.
Северина – а это была именно она – сидела, потягивая сладкое вино, и выглядела недовольной. В первый раз, когда Алекс появился в гостях, на расстеленном посреди зала ковре боролись двое мужчин. Их тела, щедро обмазанные маслом и золотой краской и лишенные какой-либо одежды, блестели на свету, руки и ноги переплелись, в воздухе пахло потом и благовониями, но хозяйка откровенно скучала. В другой раз это были мужчина и женщина, а потом – две женщины, но эффект оставался примерно тем же.
Поначалу Алекс даже решил уточнить, не связано ли такое настроение с нежеланием его видеть? Но Северина вдруг преобразилась. Она потянулась и крепко обняла его, а когда отстранилась, в ее глазах блестело что-то, подозрительно похожее на слезы.
– Ты думаешь, я не рада тебе? – переспросила она, удерживая руки собеседника в своих. – Нет, я не рада себе. А тебя мне всегда приятно видеть, Алекс. В конце концов, разве мы с тобой не родственные души? Пожалуй, только ты и можешь понять меня. Ведь ты тоже пострадал. Пострадал так же, как и я. Мы оба с тобой покалечены. Им. – Она не стала уточнять имя, просто сморгнула влагу и улыбнулась. – Покалечены, но ведь не убиты? Не так ли?
"…мне такое не по силам. Поэтому я проклинаю тебя, светлый бог. Проклинаю и прошу, умоляю, пожалуйста, пожалуйста, верни мне ее…"
Но и Северина не слышала ничего про Кристофа. Так же, как не могла сообщить ничего полезного из сплетен и новостей, которые всегда самыми свежими поступали в ее руки. Значит, "изящному" слою населения столицы, включавшему и состоятельных женщин, и простых белошвеек, брат-близнец Эльзы на глаза тоже не попадался. Алекс снова уходил ни с чем. И старался сделать это до того, как намазанные маслом и золотой краской тела перейдут от борьбы к совокуплению.
"…пожалуйста, верни мне ее. А если не вернешь, если предпочтешь, как обычно, не вмешиваться, как ты делал все эти годы, то ответь хотя бы на два вопроса…"
Алекс возвращался домой, а на кровати по-прежнему ждал призрак, неживая тень, холодная каменная статуя – все, что осталось от его любимой. И снова он трясущимися руками подносил к ее губам зеркальце, и снова выдыхал, крепко сжав кулаки, затем долго курил на крыльце и пил портвейн из горла очередной бутылки под шорох ветра, метущего по улице осенние листья. Соседи смотрели на него и наверняка думали, что на работе выдался еще один трудный день.
"Хотя бы на два вопроса: почему и когда?"
Потом Алекс заходил в темный дом, раздевался и ложился в постель, чтобы до утра согревать замерзшую Эльзу – словно ладонью прикрывать от сквозняка едва теплящийся огонек крохотной свечи.
"Почему и когда, гребаный ты бездушный ублюдок?"
Но в эту ночь все изменилось. В эту ночь в его дом, наконец, пришли истинные.
Алекс успел задремать, когда во входную дверь тихонько поскреблись. И тут же в прихожей гулко застонали часы, отсчитывая одиннадцать ударов. Их звук множился, отражался от стен, вибрировал в барабанных перепонках, словно грохот массивных литых колоколов из башен темпла темного. Или так показалось спросонья? Алекс потер лицо, встал, не зажигая света, нащупал домашние штаны и двинулся по коридору, прислушиваясь и принюхиваясь.
На пороге стояла фигура, сплошь закутанная в неприметный плащ. Она чуть откинула капюшон, и по одному взгляду смиренных и сочувствующих глаз стало понятно, кто это такая. Алекс порадовался, что истинным хватило благоразумия не завалиться к нему толпой и посреди бела дня, – такое сборище могло бы привлечь ненужное внимание со стороны. Особенно, если все знали: после смерти матери начальник полиции ведет уединенный образ жизни и гостей не зовет. Не считая маленьких мужских слабостей, конечно.
Не говоря ни слова, женщина прошла в прихожую, и Алекс закрыл дверь. Он включил свет, догадываясь, что ей некомфортно находиться с ним наедине в тесном пространстве и в полной темноте, но истинная оробела еще больше. Возможно, ее смутил его взлохмаченный вид, обнаженный торс, старый неизлеченный шрам от укуса на плече и низко сидящий на бедрах пояс штанов. Алекс хмыкнул и потер грубый изогнутый рубец, не зная, как избавить ее от ощущения неловкости. Прежде ему и в голову не приходило задумываться о том, в чем встречать гостей. И правда, совсем одичал.
Женщина присела на невысокий обувной шкафчик, сложила руки на коленях, старательно избегая смотреть на Алекса, и устремила благоговейный взгляд на те самые часы. Словно на святыню любовалась. Рта она по-прежнему не раскрывала.
– Плащ? – протянул руку Алекс.
Женщина покачала головой.
– Воды? Чаю? Кофе?
Снова отрицательный жест.
– Можно пройти в гостиную, – приподняв бровь, уже с легкой иронией предложил он, но истинная лишь стиснула губы и усерднее вперилась глазами в часы.
В это время к двери подошел кто-то еще. Алекс отпер замок сразу же после короткого стука, впуская остроносого парнишку, который тоже держался диковато и поспешил примоститься рядом с женщиной. А дальше Алекс просто приоткрыл дверь и оставил так, а сам ушел на кухню, потому что истинные начали прибывать один за другим.
Он распахнул окно в сад, присел на подоконник и закурил, слушая шарканье ног в своей прихожей. Молчаливые, словно договорившиеся обо всем заранее или вовсе понимавшие друг друга без слов, они приходили и приходили, наполняя его дом чужими и незнакомыми человеческими запахами.
Внезапно все показалось Алексу нелепым и смешным. Он же не верит в это. Так же, как не верил его отец. Он не верит, что кучка фанатиков, помешанных на дарах природы, может помочь ему в том, в чем сам светлый бог не помог. И все-таки сидит тут и притворяется, что видит в их приходе смысл. И готов даже доверить им самое дорогое – Эльзу. А что, если они не спасут ее? Что, если сделают только хуже? Убьют ненароком? От этой мысли волк внутри зарычал и заворочался, и Алекс усилием воли подавил его. Вспомнил небольшой, обитый кожей сундучок, который нашел не так давно в старых вещах…
Или, может, именно потому, что он не верит, сам и не смог ей помочь?
– Мы готовы, – раздался голос за спиной. – Все собрались.
Алекс обернулся и увидел старика-знахаря в той же широкополой черной шляпе и потертом на локтях пиджаке. Тогда, спрыгнув с подоконника, он вышел в прихожую и оглядел молчаливое сборище. Мужчины и женщины разного возраста и уровня достатка посмотрели на него в ответ. Кто бы мог подумать, что их так много? Один… два… около дюжины точно набралось. Даже карлица притопала, сморщенная и безобразная, в пошитом на ее рост плащике, – откуда только такую взяли? Алекс поискал взглядом знакомые лица, не нашел, и, кажется, выдохнул с некоторым облегчением. Неприятное ощущение, что он знает меньше, чем хотелось бы, не отпускало.
А потом истинные вдруг принялись хозяйничать в его доме. Знахарь заявил, что им нужен подвал, и стоял на своем, пока Алекс не сдался и не распахнул для него дверцу. Сырым и холодным помещением он сам пользовался не часто. Можно сказать, вообще не пользовался. Раньше мать хранила там овощи, потом туда просто попадала вся ненужная утварь. Сундучок вот, тот самый, из кожи, там нашелся. А больше ничего интересного не было, только пыль и паутина.
Алекс понаблюдал, как молчаливо и споро истинные расчищают в центре подвала место, как ловко расставляют на полках толстые желтые свечи на плоских глиняных блюдцах, и не выдержал:
– А они разговаривать, вообще, умеют?
Знахарь, который тоже, засучив рукава, участвовал в подготовке, ненадолго отвлекся от дел.
– Умеют. Только чтобы ритуал провести, надо полностью тело, разум и душу очистить от всего наносного, житейского. Мы два предыдущих дня готовились, соблюдали голодание, молчание и погружение в себя. И пока не приступим, слова понапрасну тратить нельзя, чтобы нужный настрой не расплескать.
– Но вы же тратите, – скептически усмехнулся Алекс.
– А я не напрасно их трачу, – спокойно ответил старик, – я в тебя мудрость вкладываю. Ту самую, которую твой дед вложить не смог. – Он перевел взгляд на след от укуса и тоже усмехнулся: – Не болит, не чешется?
– Нет, – буркнул Алекс и отвернулся.
Наконец, все было готово. На каменном, на скорую руку подметенном полу углем начертили большой круг, по краям которого старик лично наложил какие-то оберегающие знаки. Свет потушили, оставив лишь живое пламя свечей, как того требовали непонятные Алексу правила. Он сходил за Эльзой и пока нес ее, бережно прижимая к груди, успел еще раз усомниться в содеянном. Она стала еще легче в его руках, словно пустая оболочка, такая беззащитная и хрупкая, готовая сломаться от любого неосторожного движения. Голова откинулась назад, губы потеряли краску и казались серыми, а глаза… они не меняли цвет несмотря ни на что. Он так хотел защитить, он так любил ее. Но он так боялся ее потерять…
Алекс положил Эльзу в круг и отступил, а истинные, наоборот, выстроились вдоль угольной границы подобно дюжине каменных колонн, оцепивших алтарь. Они разом скинули верхнюю одежду, и обнаружилось, что все как один одеты в черное, а на ладонях у них тоже нанесены краской какие-то символы. Карлица с угрюмым выражением лица вошла в центр и присела возле неподвижного тела Эльзы. Алекс поморщился, ему все больше хотелось прекратить этот цирк.
– Выйди, сынок, – заметил эту реакцию знахарь, который стоял рядом.
– Ну уж нет, – прорычал он, сжав кулаки, – я хочу знать, что здесь будет происходить. Если мне что-то не понравится…
– Тебе все не понравится, – оборвал его старик, – все. Потому что ритуал изгнания темной магии не может нравиться нормальному человеку. Поэтому мы и не проводим его просто так.
– Тем более, я должен остаться, – возмутился Алекс, – должен видеть, что вы будете с ней делать.
Знахарь вздохнул и посмотрел на него с укоризной. Но и понимание сквозило в его взгляде тоже, словно он прекрасно осознавал, какие сомнения терзают собеседника.
– Проклятие наложено кровью, – терпеливо начал объяснять он, – и живет в крови. Поэтому сначала мы выпустим ее…
При этих словах карлица вынула из кармана кривой маленький ножик и взяла бледную руку Эльзы, обращенную запястьем вверх.
– …а когда темная магия в достаточной степени освободит тело, – продолжил знахарь, – мы снимем печать ведьмы, и душа тоже освободится. Слава пресвятому светлому богу, Азалия согласилась взять бремя на себя. Она делает это уже второй раз в жизни и уверена, что справится.
Карлица подняла голову и посмотрела на беседующих грустными умными глазами.
– Снимете печать? – переспросил Алекс, но старик уже взялся за платок, повязанный на шее, и поднял его на лицо, закрывая рот и нос.
– Или уйди, или не мешай, сынок, – послышался из-под повязки его приглушенный голос. – Время разговоров окончилось.
И тут же все остальные тоже закрыли лица, раскинули в стороны руки, обратив вверх ладони с рисунками символов, и одновременно произнесли:
– Анэм.
Под хор их голосов карлица взмахнула ножом, рассекла запястье Эльзы. В тусклом мерцании свечей кровь волчицы казалась густой, как варенье, и черной. Она лениво начала расползаться из приоткрывшегося пореза по белой коже, но на пол капать не спешила. Карлица полоснула по другой руке. Затем склонилась и принялась жадно, с причмокиванием, тянуть в себя эту кровь и сплевывать вязкие сгустки на пол.
Алекса замутило от отвращения. Он попятился под бесконечное, звучащее с ударением на первый слог "анэм", схватился рукой за стену и опустился на мягкую груду хлама. От специфического запаха раны, бьющего в нос, его волк метался внутри и выл. С его парой, причем взаимно привязанной, творили что-то страшное, ее жизнь висела на волоске, и все дикие животные инстинкты вопили о том, что этому нужно помешать. Но Алекс обхватил ладонями виски и заставил себя оставаться на месте. Нельзя и дальше колебаться. Надо сделать окончательный выбор. Либо он верит, либо нет. Либо он доверяет, либо прекращает ритуал одним махом раз и навсегда, принимая на свою совесть все последствия.
Но как же сложно было сделать именно этот выбор…
Стены погруженного в полумрак старого подвала будто сдвинулись, уменьшая и без того тесное пространство. Из-за плохого освещения фигуры в черном приобретали гротескный вид, их голоса сливались в один и раздражали слух бесконечной повторяющейся чередой звуков. Алекс видел, как старик-знахарь, подслеповато наклонившись поближе к свечам, торопливо толчет что-то в глиняной ступке, потом капает туда пылающим воском, и из посудины вверх вырывается дымок. Разгоняя ароматные, пахнущие полевыми травами и можжевельником клубы дыма, старик принялся круг за кругом обходить истинных, окутывая их плотным облаком. А карлица в монотонном ритме продолжала вытягивать из Эльзы драгоценную влагу жизни, и темная лужа на полу у ее ног стремительно росла.
Алекс не выдержал. Он рывком дернулся вверх, собираясь встать на ноги. Он не верит им. Они же просто выпустят из нее кровь, и сердце остановится. Он не сможет оставаться безучастным и на это смотреть. Но голова вдруг закружилась, ноги ослабли, в легких стало жарко и больно от едкого дыма, заполнившего уже все пространство подвала.
Он упал обратно на место, хватая ртом воздух и ощущая, как сознание начинает уплывать куда-то за грань. Волчье зрение, такое четкое прежде, позволяющее разглядеть в полутьме мельчайшие подробности вплоть до жесткого, даже жестокого выражения на лице карлицы, вдруг подвело, все силуэты стали расплывчатыми, свечи на полках превратились в желтые пятна, а темнота… она пульсировала вокруг Алекса, смыкала свои кольца и жила особенной, бурной жизнью.
"Анэм" – без конца звучало в его ушах. Слышались и другие слова, на непонятном языке, очень похожем на песнь мальчика, исполненную в темпле светлого бога, когда Алекс приходил туда. Но теперь рядом не было Димитрия, который мог бы понять и интерпретировать древний язык, позволив своему бете пропустить это знание через себя. Расслабленными, не способными четко мыслить мозгами Алекс вдруг подумал, что все, происходившее с ним в последний десяток лет, он видел только через призму сознания Димитрия. И тьма там была страшна, страшнее и темнее, чем эта, окружившая его сейчас в подвале.
И ненависть к светлому богу он перенял от Димитрия. Точно так же, как и ненависть к самому себе и ко всему окружающему миру. Только любовь к Эльзе существовала в нем изначально. Только она родилась самостоятельно. И Димитрий, как ни старался, так и не смог ее в Алексе убить.
А слово это – анэм – он уже видел. Встречал в тех разрозненных пожелтевших от времени листках, которые нашел в обитом кожей сундучке, последнем наследстве от деда. Там было много всего написано, и все непонятно, на древнем языке, первом языке, которым боги поделились с людьми. Алекс силился его понять, пробегая взглядом по строчкам, но зацепился только за одно, и то лишь потому, что оно повторялось чаще других. Что же это значит?
– Услышь тех, кто истинно служит трем правилам мироздания, – вдруг разобрал он среди общей какофонии звуков твердый и зычный голос старика-знахаря.
– Анэм.
– Не причинять вред в мыслях…
– Анэм.
– Не причинять вред в словах…
– Анэм.
– Не причинять вред в делах…
– Анэм.
Внезапно дым слегка рассеялся, и Алекс снова разглядел в просветах между фигурами истинных то, что творилось в круге. Карлица тяжело дышала и вытирала рукавом перепачканный рот, а Эльза повернула голову набок и неожиданно посмотрела прямо на Алекса прежними, привычными, серебристыми, как морозный лед, глазами.
И тут его словно молния пронзила до самых костей.
– Анэм, – заорал он, падая на колени, потому что ноги по-прежнему отказывались держать, и потянул к ней руку. – Анэм.
В лицо ударило горячей воздушной волной, будто от взрыва. Послышались крики и звуки падающих тел. И стало темно… так темно, как если бы само понятие света перестало существовать в этом мире.
А затем раздался хохот. Грубый, хриплый, мужской хохот, от которого мурашки побежали по спине, а волоски на затылке встали дыбом.
– Он сопротивляется, – тут же закричал знахарь. – Вставайте. Вставайте. Не дайте ему ее забрать. Огня. Огня.
Слышался испуганный визг, чирканье спичек по боку коробка, вокруг Алекса ползали, натыкались друг на друга люди, а хохот продолжал звучать и разрастаться над их головами. Стены дома задрожали, наверху послышался звон – бились стекла в шкафах, полы протяжно заскрипели, расходясь щелями между досок и выстреливая брызнувшими из пазов гвоздями.
Алекс бросился к лестнице на ощупь. По-звериному, рывками и прыжками он забрался наверх, вывалился на пол, царапая деревянное покрытие удлинившимися когтями. Легкие плавились от едкого дыма. Зверь, желая спасти ему и его паре жизнь, рвался наружу. Но то, что требовалось сделать, мог совершить только человек. Алекс сглотнул, вскочил на четвереньки, метнулся в комнату, лихорадочно выгребая из ящиков стола содержимое, отыскал фонарь и ударил по кнопке. Луч света, длинный, прямой, белый, вонзился в стену. С фонарем в руках Алекс кубарем скатился вниз.
Эльза висела в воздухе, ее босые ступни расслабленно болтались. Он почти не смотрел на копошащихся на полу истинных, которые пытались встать, но их снова отбрасывало навзничь, не слушал их стоны, просто застыл, направляя луч на нее. Длинные волосы змеились вокруг ее головы и походили на чернильное пятно, расплывающееся по водной поверхности, подол ночной рубашки трепыхался вокруг ног, хотя тут, в замкнутом тесном пространстве, совершенно точно не могло появиться никакого ветерка. Из глаз, носа, рта и ушей сплошным потоком струилось что-то черное.
– Верни мне ее, – передразнивающим голоском заговорило существо в облике Эльзы и чуть склонило голову набок. – Верни мне ее, пожалуйста, пожалуйста, прошу, умоляю. – Оно расхохоталось уже знакомым Алексу мужским басом. – А что, если, и правда, верну? Хочешь? Сможешь выдержать столько счастья? На что пойдешь ради этого? Твои мольбы мне не нужны, смертный. Действия. Я хочу твоих действий. Принеси мне жертву. Кровавую жертву из всех, кто здесь есть. И тогда я услышу тебя.
А затем тьма полностью заволокла Эльзу, превратившись в густой плотный кокон. Алекс даже не задумался, откуда жуткой твари известны мысли, которые не уходили дальше его головы. В тот момент это не имело никакого значения. Важно было лишь то, что кровь почти не вытекала из рук Эльзы. Ее там практически не осталось. И это означало, что жизнь в ней тоже вот-вот закончится.
Он отшвырнул фонарь, зарычал и бросился в самую сердцевину кокона, но с размаху налетел на невидимую преграду. Будто завибрировало твердое, небьющееся стекло, а кости в плече Алекса предательски хрустнули. Но он не ощущал боли, повернулся другим боком и снова сделал рывок, на этот раз уже приготовившись к удару.
– Свет. Свет, – кричал знахарь, по стенам и потолку прыгал луч фонаря, дрожавшего в чьих-то руках.
Волк выл и царапался изнутри, умоляя дать ему волю, но Алекс понимал, что если отпустит себя, если обернется, то потеряет контроль над разумом и просто перегрызет всех истинных. Да, наверное, этого от него и хотела тьма, но он не верил, что сможет таким образом по-настоящему спасти Эльзу. Слишком хорошо знал, что творится с людьми, порабощенными тьмой. Слишком долго жил в сознании одного из таких…
Его кости хрустели и ломались от сокрушительных ударов, руки уже повисли плетьми, а тело понемногу покрывалось шерстью, подавляя глупый человеческий разум и стремясь в спасительное блаженство звериной сущности. Но перед глазами на незримой поверхности пошла тоненькая сеточка трещин, и это придало Алексу сил.
– Анэм, – заорал он огрубевшими горловыми связками…
…и провалился в мягкую щекочущую тело тьму.
Сразу стало невыносимо дышать. Воздух превратился в сухой порошок, он забивал легкие и оборачивал их в камень. Нечеловеческим усилием Алексу удалось сомкнуть непослушные пальцы вокруг тела Эльзы и дернуть ее на себя. И тут же кожа ее вспыхнула белесым огнем.
– Опусти ее ниже, – откуда-то издалека пытался докричаться до него голос знахаря. – Дай нам срезать печать.
Истинные пытались помочь, тоже хватали, но отдергивали руки с болезненными криками. Алекс изо всех сил тянул вниз, но вместо этого ощущал, что сам поднимается к потолку под воздействием неведомой воли. Пламя, покрывшее Эльзу, не причиняло ей вреда, но его плоть пожирало с жадным урчанием. Его кожа становилась пергаментной и превращалась в пепел, отрывалась и легкими снежными хлопьями кружила в вихре вокруг. Из глаз Алекса потекли слезы. Он практически не ощущал их, это была физическая реакция на боль, которую непроизвольно давало его бренное человеческое тело. Наверно, он до сих пор мог это выносить только потому, что был оборотнем, и часть его бесконечно продолжала регенерировать. Другие люди, истинные, этого не могли.
Он запрокинул влажное, уже наполовину звериное лицо, вперил взгляд в потолок и заорал:
– Анэм. Анэм, мать твою. Анэм. Анэм.
Он выкрикивал чужое непонятное слово на чужом непонятном языке с таким исступлением, с каким молятся богам самые раскаявшиеся отступники. Он и был отступником, отказавшимся когда-то от мудрости предков ради любви к женщине. Именно эту женщину, как святыню, и сжимал теперь в своих обугленных, слабых руках. И пусть его святыня была оскверненной им же самим. Пусть он много раз причинял вред себе и другим в мыслях, словах и поступках, и уже не мог считаться истинным.
Нет на пути трудностей, когда ты любишь. Именно это и помогает отличить пустое, придуманное чувство от настоящего. А для настоящей любви всегда есть искупление. И прощение – тоже. Ни ради какой другой женщины Алекс бы не пожертвовал собой, а вот ради Эльзы – пожертвовал. И тогда, много лет назад, и теперь. И какая разница, ответит ему когда-нибудь светлый бог или нет? Какая разница, почему посылает испытания? Может, ему тоже нужна настоящая, истинная любовь, а не пустое притворство ради собственной выгоды? Может, поэтому дорога в его темпл так крута, а ступеней так много?
Алекс сделал свой выбор. Он поверил.
А в следующую секунду они с Эльзой рухнули на пол. Еще не понимая, что произошло, Алекс беспомощно наблюдал, как со всех сторон к ним ползут истинные. В нос била удушающая вонь паленого. Эльзу стащили с него, кто-то держал фонарь, знахарь с перепачканным золой лицом схватил ее за волосы, откинул их, оголив нежную шею.
Прямо на глазах обездвиженного от боли и шока Алекса старик вонзил нож глубоко в кожу Эльзы почти у самой кромки волос, срезал пласт до выступающего седьмого позвонка и брезгливо отбросил в услужливо поднесенную ему кем-то дымящуюся глиняную чашу. В посудине с хлопком вспыхнуло и погасло пламя. Карлица, переваливаясь на коротких ножках, подошла, зачерпнула содержимое ладонью и отправила себе в рот. По ее телу тут же пробежала дрожь, глаза заволокло черным, она вытянулась в струну и упала на подставленные руки одного из истинных. Затем ее торопливо унесли прочь.
Задыхаясь, Алекс перевел взгляд на рану Эльзы. Только что там белели мелкие выступы позвонков, но кровь уже свернулась, и края казались подживающими. Он перевернулся на бок, вырвав руку, которую одна из женщин начала было ему бинтовать, прикоснулся кончиками пальцев к щеке Эльзы, оставляя на ней следы пепла.
– Эль… ты слышишь меня?
Она тихонько вздохнула, а затем вздрогнула и в мгновение ока обернулась. Теперь на месте тонкого женского тела рядом с Алексом лежала погруженная в сон волчица, спеленутая в ткани широкой ночной сорочки, как младенец. И он тоже вздохнул и тихонько засмеялся, сотрясаясь всем телом, как безумный, и не замечая, что его глаза и лицо до сих пор влажные от слез.
Кто-то трогал его, настойчиво пытался перевязать руки. Вместе с расслаблением навалилась боль, такая, что заскрипели зубы, но Алекс продолжал кататься по полу и сквозь стиснутые челюсти хохотать. Наконец, его оставили в покое. Затихали шаги, истинные, выполнив свое дело, так же молчаливо, как и пришли, покидали дом.
Над Алексом склонилось старческое лицо, уже знакомое, словно лицо доброго друга, и сочувствующий голос произнес:
– Что ж. Может, в тебе больше истины, чем мы все думали, сынок.
– Подождите, – захрипел он, с трудом разжав зубы. – Не уходите. Нам нужно поговорить.
– А я никуда и не ухожу, – неожиданно сильные руки старика подхватили Алекса за плечи и помогли встать на ноги. – Пойдем-ка. Пойдем.
– А Эль…
– Ничего с ней не случится. Ее сейчас сон лечит. Здоровый крепкий сон, который бы и тебе не помешал, сынок.
Буквально всем своим весом Алекс навалился на тщедушного собеседника, но тот выдержал, только крякнул по-стариковски. Медленно, едва не падая с ног, они вскарабкались по лестнице и выбрались из подвала. Оглядев усыпанные осколками и щепками полы, Алекс только махнул рукой и дал знак двигаться в сторону кухни. Там обстановка практически не пострадала. Знахарь сгрузил его на один стул и сам обессилено сполз на соседний, выдернул из-за воротника платок и бросил на стол.
– Молодой ты. Глупый, – беззлобно проворчал он. – Кто ж без защиты на выпущенную темную магию лезет? Дыхательные пути прикрывать надобно. Руки обрабатывать. А ты? Вона как, надышался, наглотался, да еще и голыми руками натрогался.
– Заживут мои руки, – клацая зубами, ответил Алекс.
Его действительно с каждой минутой знобило все больше, в горле стоял ком, а в голове звенело, словно после сильного похмелья.
– Заживут-то заживут, – согласился старик, – только и ты организму своему помоги. Отдохнуть тебе надо.
– Отдохну. Только… ответьте мне на два вопроса.
Знахарь пытливо взглянул на него, поджал губы и решительно встал.
– Вот что. Чаю сейчас моего выпьешь, а потом поговорим. Чай хороший, гадость всякую из тела выводит. Поможет тебе.
– Лучше из бара… налейте чего-нибудь, – мотнул головой Алекс.
– Я те дам "из бара", – погрозил ему пальцем старик, по-хозяйски поставил чайник, достал чашку и вытащил из кармана пиджака пакетик с какими-то сушеными листиками. – Совсем себя угробить хочешь? Здоровье, оно, думаешь, бесконечное?
– У меня бесконечное.
– Ха, – откинув голову, громко каркнул старик. – Все вы, молодые, так думаете. А потом в старости горькими слезами плачетесь. Вот хорошо, что я сбор лечебный взял. Как знал, как знал…
Алекс стиснул виски перемотанными руками. Спорить у него не было сил.
– Ну хоть закурить дайте. Пожалуйста.
Знахарь покосился на его повязки с проступившими бурыми пятнами, на попыхивающий паром чайник и неожиданно сжалился. Нашел сигареты, поджег одну и сунул Алексу в рот. Тот стиснул ее губами, втягивая дым и прикрыв глаза. Старик подумал и сходил за одеялом, которое накинул ему на плечи.
