Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
Крис недоверчиво взглянул вверх. Стенала она пронзительно, и на секунду что-то внутри у него дрогнуло. Но потом он вспомнил два предательских удара, которые еще отзывались глухой болью в паху, скорчил ей злобную рожу и погрозил кулаком. Она швырнула в него огрызком и попала в лоб.
– Все равно я выкурю тебя отсюда, – пообещал он, снова мечтая свернуть ей шею.
– Не-а. Счас хозяева как вернутися, как погонят тебя палкой, – девчонка уселась поудобнее и покачала ногой. Снизу Крис хорошо видел ее черную узкую ступню и длинную красную царапину на лодыжке, наверняка полученную во время преодоления заборов.
– Так они тебя скорее погонят. Я скажу им, что ты воровка, да еще и яблоки у них все поела. Вот они тебя этой палкой и выдерут.
– Здоровый аппетит, – похвасталась она и надулась, перехотев с ним говорить.
Крис прислонился спиной к стволу, закрыл глаза и обратился к помощи волчьих чувств. Он слышал, как рыжая дышит и ерзает на своей ветке, а девчонка наверняка решила, что он задремал.
– Платие порвал… – с сожалением пробормотала она, послышался шорох ткани. – Гад педальный.
Крис молчал и делал вид, что его это не касается. Платье ей порвал не он, а гвоздь в заборе. И вообще, не надо было убегать.
– Вот скажу Рыбе, он тебя найдет и охренась как отметелит.
Крис не знал никакого Рыбу, да и знать не хотел.
– И пером тебе печеня пощекочет.
Он не смог подавить улыбку: его молчание явно ее бесило.
– Эй. Ты там теперича уснул что ли?
Выждав немного, рыжая начала осторожно слезать. Похоже, ей казалось, что она делает это тихо и незаметно, но наученный опытом Крис затаился, схватил ее в нужный момент за лодыжку и сдернул. Она кулем повалилась на землю и заплакала, на этот раз по-настоящему, потому что не стала бить его, когда он приблизился.
– Ногу-то из-за тебя подвернула-а-а. Гад, ну как есть гад педальный.
Ее сумка лежала на траве раскрытая, украшения стреляли солнечными зайчиками во все стороны. Ворона, подумал Крис. Никакая она не рыжая кошка, а ворона.
– Вот и неси меня теперича, – мстительно бросила она, приподнимаясь на локтях перед ним, обиженная и взлохмаченная, как дикий зверек. Ее большая грудь высоко вздымалась, внизу платье задралось до самых трусиков, а распахнутые голубые глаза вопрошали: "Неужели ты посмеешь тронуть меня такую?"
Крис пожал плечами, подал ей сумку, сгреб в охапку и понес. В ближайший полицейский участок.
Всю дорогу она сверлила его полным ненависти взглядом, обвивая руками его шею. Крис продолжал делать вид, что его это не касается.
– И не стыдно? – наконец с укором спросила девчонка.
– Нет. Я мог бы поднять шум, еще когда ты работала в очереди перед темплом, но не стал. Я не собирался тебе мешать, мне нужно только получить обратно мою вещь. Только одну, мою, и все. А ты со мной как обошлась? Нагрубила. Так кому должно быть стыдно?
– Да заживуть твои причиндалы до свадьбы, – проворчала она и потупилась. – Сам напрыгнул, как больной. Нет чтоб со всем уважением подойтить.
– А что, все могло пойти по-другому? – усмехнулся Крис.
– Не могло, – призналась она после недолгого молчания, – я все сразу Рыбе сбываю, на руках не держу. Ежели и были твои часы, то давно сплыли.
– А кто такой Рыба? – не удержался он от любопытства. – Твой парень?
С момента кражи в музее прошло достаточно времени, рыжая скорее всего говорила правду, но может часы удалось бы отследить по цепочке перекупщиков?
– Муж, – гордо провозгласила она и вздернула подбородок. – И ежели он тебя увидит, то охренась как отметелит.
Крис очень сомневался, что у такой шмакодявки, которая едва ли старше его сестры, уже есть муж, но кто их, рыночных, знает? Ясно было только одно: на уступки она не пойдет и своих сдавать не станет. Он внес ее в полицейский участок и сгрузил на скамью.
К заявлению пусть и молодого, но благородного лаэрда там отнеслись со всем почтением. Дежурный тут же заставил девчонку обуться и вытолкал в другое помещение, где, судя по всему, находились камеры для задержанных. Та едва держалась на ногах и материлась как сапожник. Крис вспомнил, что полицейских рыночные ненавидели гораздо больше, чем сахарных мальчиков. Затем дежурный отвел его к своему начальнику, который лично помог оформить все в письменном виде.
– И что теперь с ней будет? – поинтересовался Крис, оставляя подпись внизу листа.
Мужчина посмотрел на его фамилию и улыбнулся.
– Все сделаем в лучшем виде. Часы ваши, благородный лаэрд, в розыск пустим, а чернявка эта свое получит. Они, знаете, как тараканы. Их давишь и давишь, а они лезут и лезут из своих подземных щелей. Вы нам план на месяц раскрыть помогли – столько дел на ней одной теперь повиснет. Света белого не увидит, уж поверьте.
Он проводил Криса до двери, на прощание пожал ему руку и попросил передать привет отцу, который занимается такой важной работой в парламенте.
Оказавшись вновь на пыльной и душной улице, Крис задумчиво побрел вдоль дороги. Вся эта беготня вымотала его, он хотел пить и здорово проголодался, а между ног саднило при каждом шаге. Боль не давала ему забыть о рыжей. Теперь на нее повесят все дела, как сказал главный по участку полицейский. Скорее всего, повесят даже то, чего и не совершала – в целях выполнения того же плана. Перед глазами так и возникла сисястая шмакодявка, лежавшая на траве с подвернутой ногой. А когда она не притворяется, то ее и правда жаль. По-настоящему.
Он дошел до скверика, купил себе воды и сел на скамью, усиленно пытаясь радоваться, что нашел похитительницу часов. Жаль, что сами часы уже не вернуть. Их, конечно, станут искать, но вот найдут ли? Не зря ведь говорят – что ушло под землю, пропало навсегда. Отец, правда, до сих пор не знает, что Крис потерял его подарок. Разозлится ли так же, как на Эль?
А вдруг у шмакодявки на самом деле куча братьев и сестер, которых надо кормить? Стал бы он сам воровать ради Эль, если бы пришлось? Крис ни на секунду не сомневался, что стал бы. И Димитрий бы стал. Ради семьи он и убить бы смог при необходимости. И рыжая бы тоже убила – в этом Крис так же не сомневался. К тому же, разве она виновата, что родилась рыночной? Дура она, и ворона, и сиськи у нее что надо, а больше в ней и нет ничего.
Не хорошая она и не плохая. Никакая. А он – почти уже взрослый и могущественный лаэрд.
Крис поднялся со скамьи и пошел обратно в участок. Вопли рыжей раздавались в коридорах.
– Что происходит? – поинтересовался он у дежурного.
– Буйная девка, – улыбнулся тот, – сопротивляется задержанию.
По тому, как парень смочил языком губы и как заблестели его глаза, Крис сразу заподозрил что-то нехорошее. Он направился прямиком в уже знакомый кабинет.
– Не можем мы ее выпустить обратно, – ужаснулся главный, – дело обратного хода не имеет.
Крис опустил взгляд и увидел, что его заявление все еще лежит на краю стола. Он схватил и разорвал бумагу, а клочки сунул в карман.
– А на каком основании задерживаете? – бросил с вызовом.
– Н-но… позвольте… – мужчина побагровел и засуетился. – Вы же сами писали…
– Ничего я не писал.
– Но при личном досмотре обнаружены вещи…
– Это мои подарки. Я их ей подарил. Потом мы поссорились, и я захотел проучить ее. А теперь хочу забрать ее обратно.
Через пятнадцать минут напряженных споров рыжую вывели к Крису. Локоны ее взлохматились еще больше, а на голом плече наливался круглый синяк, но держалась она гордо, подхватила свою сумку и только фыркнула на дежурного, хромая к выходу.
– Что они успели с тобой сделать? – посочувствовал Крис, когда они вместе вышли.
– Покамесь ничегось, – буркнула она, – токма дубинками немногось потыкали через решетку. Энто ночами опасно бы сидеть. Никогось ведь не волнует, что я воровка, а не давалка.
Рыжая сдула с лица прядь лохматых волос, выпрямила спину, перенесла вес тела на здоровую ногу – и вдруг вцепилась в его локоть.
– Ну все, – заявила она с видом победительницы, – теперича ты мне должен.
– Я? Должен? – Крис так удивился, что даже забыл стряхнуть с себя ее цепкие ноготки с немного облупившимся по краям лаком.
– Угу, – важно кивнула она, – за оральный ущерб.
– Может, моральный? – он не удержался и хмыкнул. Въерошенная, шмакодявка теперь походила и на кошку, и на ворону одновременно. Хотя в ее случае правильнее было бы сказать "теперича".
– Да один хрен. Главное, что слово умное, – рыжая подбоченилась, взглянула хитро. – Ну? Как вину будешь искупывать?
Крис только покачал головой от подобной наглости, развернулся и пошел, засунув руки в карманы. Когда его пальцы нащупали там пустоту, он спохватился, быстро вернулся и рванул из ее рук сумку. Его бумажник лежал поверх награбленного. Окинув рыжую сердитым взглядом, Крис демонстративно забрал его. Та вызывающе вздернула курносый нос. Он мстительно пошарил в боковом отделе и сгреб свою мелочь, которая до этого хранилась в другом его кармане, а затем пихнул сумку обратно в руки рыжей.
– Подумайшь, – крикнула она ему вслед. – Да ты чрезчур благородный, чтобы что-то понимать.
Крис призвал на помощь всю свою силу воли, чтобы не оглядываться и не реагировать. Какова шмакодявка, а. Когда успела свистнуть его деньги? В момент, когда он приобнял ее, помогая выйти из участка с хромой ногой? Или пока заговаривала зубы возмещением ущерба?
Он вернулся в сквер, к торговой палатке, в которой чуть раньше покупал воду. Румяный и усатый хозяин прилавка готовил и продавал здесь же и еду всем желающим, а у Криса давно уже свербело в желудке. Он заказал себе куриных крылышек, жаренных в меду и орехах, и принялся ждать заказ, когда за спиной пропищали:
– А мне яблоков в сахере добавьте к счетам.
Продавец застыл над жаровней с деревянной лопаткой в руках и вопросительно посмотрел на Криса. Тот, в свою очередь, медленно повернулся. Взгляд у рыжей невинностью соперничал с младенцем, в руках она теребила сумку и переступала с ноги на ногу, а на губах играла заискивающая улыбка. Крис тяжело вздохнул.
– "В сахаре". А не "в сахере".
– Да один хрен, – ответила рыжая и улыбнулась ему ласково.
Он же кидал монеты попрошайкам, чтобы те его развлекали, успокоил себя Крис, можно и яблок шмакодявке купить, лишь бы отстала. Он сделал знак продавцу, что готов оплатить и этот заказ. Усач ловко расправил бумажный пакет и насыпал туда сладости, а затем вручил девчонке. Рыжая просияла, полезла всей пятерней внутрь, выудила ломтик и сразу же закинула в рот, с причмокиванием облизав грязные пальцы. На ее лице проступило блаженство.
Подоспела и еда Криса, которую продавец подал в картонной коробке. Он расплатился и сел на ближайшую скамью, а рыжая примостилась рядом. Тень от дерева падала тут узкой полоской ровно посередине, и ее прохлады на двоих не хватало. Сообразив это, шмакодявка подвинулась к Крису, плотно прижавшись к его ноге своим бедром с прорехой в платье. Перед его мысленным взором так и возникла эта белая и мягкая кожа, мелькнувшая в момент прыжка рыжей через забор. Ему пришлось потесниться, чтобы не испытывать странные ощущения от соприкосновения с ней, а наглая девчонка снова прижалась и вынудила его двигаться, и в конце концов он оказался под палящим солнцем, а она – в тени.
Некоторое время они ели в молчании. Рыжая умудрялась одновременно жевать, мурлыкать что-то под нос и качать ногой с красной царапиной на лодыжке.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Крис, чтобы прервать это фальшивое мурлыканье.
– Ласка, – с полным ртом пробубнила она.
– Очень приятно.
– Что, правда? – рыжая Ласка так обрадованно захлопала ресницами, что Крис вновь заподозрил подвох. – Тебе правдачи-правдачи приятно?
– Так обычно говорят. Из вежливости, – осторожно пояснил он.
Ее глаза так же внезапно потухли.
– М-м, – сказала она и уткнулась в свой пакет с яблоками. Подумала и буркнула: – А тебя как зовуть?
Крис ответил.
– Вот и мне тожа приятно, – кивнула нахмуренная Ласка, – хотя по правды неприятно, и я просто чрезчур благородныя.
В коробке Криса остались кусочки осыпавшихся орехов, он бросил их голубям, которые, воркуя, подкрадывались к скамье. Странная все-таки эта шмакодявка. И на что обиделась?
– А Ласка – это твоя кличка? – предпринял он попытку сменить тему.
– Не-а, – она мотнула головой так, что рыжие локоны взметнулись и рассыпались по плечам, – мамка кликала так. С рождения. Имя как есть мое.
– А почему Ласка?
– Известноть почему, – рыжая улучила момент и пнула слишком близко подобравшегося голубя, – потому что дофига я ласковая.
Птица перевернулась в воздухе, громко хлопая крыльями, грохнулась на спину, тут же вскочила и улетела. Вслед за ней снялась вся стая. У Криса как-то некстати заболело между ног.
– Точно, – произнес он ровным голосом, – и как я сам не догадался?
– Чрезчур благородный, чтобы понимать, – с презрением вынесла она ему вердикт.
Он понимал, что лучше не спорить.
– А у тебя, правда, много братишек и сестренок голодных?
Она посмотрела на него круглыми голубыми глазами и рассмеялась.
– Не-а. Еще чего. Я сама по себе. Бывал у меня токма один братка, старшой, да того ведьма забрала.
– Это как – забрала?
– А вот так, – пожала Ласка плечами, – мамка рассказовала. Болела я в детстве сильно. Помирала. И померла бы. Мамка с браткой по улицам пошли, у людей помощи просить, а никто не помогал. Все думали, что я притворяюся, чтобы за меня денег давали. А ведьма одна остановилася и сказала, что поможет, ежели мамка братку ей в услужение отдаст. Понравится ей братка, видать. И ради меня он согласный был. Мамка растерялась, а он – нет. Братка мой.
Она отложила пустой пакет из-под яблок и погрустнела, все так же качая ногой.
– И что дальше? – поинтересовался Крис.
– Что-что. Вылечилася я. Как есть без лекарств вылечилася. Вообще теперича не болею, хоть голой на снегу буду спать. Чудо, ага. Токма братку жалко. Служкой ведьминым стал. Эх…
– А как его звали?
– Никак, – ее лицо стало суровым, – кто от свободного народа убегнет, тот будто помер. Никто его не признает и имени его не помнит. – Ласка покосилась на Криса и смягчилась: – Токма я помню. Но вслух не говорю. Там, внутрях, храню.
Она стукнула себя кулачком в грудь, дикая и рыжая, как лесная кошка, ее пальцы пахли сахаром и яблоками и казались еще грязнее, чем раньше. Он поймал себя на мысли, что смотрит на нее уже долгое время, и отвел взгляд.
– А у меня брат в темного бога верит и служит ему.
– Да ты брешешь, – выпучила Ласка глаза. – Вы ж все чрезчур благородные.
В ответ Крис только пожал плечами. Он и сам не знал, зачем пустился в откровения. Просто она рассказала о себе, вот он и ляпнул тоже…
– Слухай, – заерзала вдруг рыжая, – а чавой-то ты со мной сидишь? Разве тебе не надобно идтить чем-нибудь благородным заниматися?
– Чем, например? – не понял он.
– Сидеть в своем мраморном особняке на золотом стуле. В зеркало смотретися. Танцовать, – она закатила глаза, воображая. – Разрешать слугам цаловать себе пятки. Лаэрдам своим стихи читать.
Крис криво усмехнулся.
– Все эти дела я уже переделал с утра, – он подумал про Эльзу, запертую в четырех стенах, и перестал улыбаться, – по правде говоря, я просто не хочу идти домой.
– Вот то и я б со скуки там померла, – со знающим видом махнула на него Ласка. – Куда ни плюнь, все из золота. И простыни золотые, и подухи. Видать, жестко спать на таких. А слуги с лицами будто обосралися все ходють.
– Да ты хоть один особняк вблизи видела? – рассмеялся он.
– Я сама в таком особняке живу – тебе и не снилося, – Ласка приосанилась и начала загибать пальцы: – Труба с горячией водой есть. Труба с холодныей водой есть. Отхожее место чистое есть. Никого туда не пущаю, сама единоличная хозыйка. На постели матрац настоящий, с пером. Вытяжка для очага. Да мне половина свободных завидують. А ты чрезчур благородный, чтоб понимать.
– Это под землей? Среди лабиринта из коридоров? Вы там с мамой живете?
– Померла мамка, – Ласка вздохнула, – как есть заболела и померла. Сама живу.
– Это печально, – с пониманием кивнул Крис, а она презрительно фыркнула.
– Это вам, чрезчур благородным, есть время грустить, а мне грустить некогда. Платия красивые покупать на что-то надобно? Кушать добывать надобно? Вот и живу припеваючи.
– А Рыба?
– А что Рыба? – она прищурилась и стала походить на лисицу. – Рыба приходыть и уходыть. Я – свободныя женщина из свободного народа.
– Ты же говорила, что он твой муж, – напомнил Крис.
Ласка снова фыркнула, но на этот раз подкрепила реакцию снисходительным жестом.
– Мало ли что говорыла. Захочу, буду мужкой называти, захочу – перестану. Я – свободныя, понял? Захочу, другого мужку себе возьму, – она смерила его пытливым взглядом, – захочу, даже благородныго выберу.
– Смотри, чтобы он тебя тоже выбрал, этот благородный, – рассмеялся Крис, – а для начала хотя бы понял твой ломаный язык.
– Но ты же выбрал, – невозмутимо заявила Ласка.
– Я? – от этой шутки ему стало еще смешнее. – Ну нет. Я тебя не выбирал.
– Выбирал-выбирал, – она сдвинула брови цвета светлой меди, – своею назвал перед служивыми собаками. А у нас, у свободного народа, кто женщину перед другими своею кликает, тот выбирает ее. А она еще подумает, выбирати его в ответ или нет.
Так подбочениваться, сидя на скамейке в порванном платье, могла, пожалуй, только она. Забавная ворона, решил Крис, у которого от веселья уже сводило живот.
– Да я наврал, чтобы из-за решетки тебя вытащить, – остудил он ее.
– А я чаво, за лаэрду какую не смахну? – рассердилась вдруг она и скорчила страшную рожу. – Вот, смотры. Похоже, будто обосралыся?
– Похоже, – со смехом согласился он.
– Вот. Как есть твоя лаэрда.
Она вскочила со скамьи, запихнула пустой бумажный пакет из-под яблок в сумку, а сумку сунула подмышку и размашисто поковыляла прочь. Ремешок одной из ее туфель остался незастегнутым и волочился по тротуару. Двое прохожих майстров проводили голодными глазами ее подпрыгивающую в гневе грудь. Крис тоже посмотрел вслед рыжей и проверил карманы. Бумажник оставался при нем. И даже место в тени освободилось. Но он зачем-то встал и побрел в ту же сторону, куда ушла Ласка.
Она сидела на парапете фонтана, расположенного в конце сквера, и мыла ноги в прозрачной воде. Лодыжки у нее были стройные и красивые, а пятки из черных постепенно становились розовыми, как у ребенка. Яркое солнце играло бликами на водной поверхности, а на дне, выложенном голубой и бирюзовой мозаикой, светились в его лучах брошенные туристами на счастье монетки. Крис задумчиво порылся в кармане и тоже бросил туда одну.
– Как деньгами разбрасыватися, так здрасьте, – проворчала она, – а как кому подарок подарити, так удавится.
Он присел на парапет на таком расстоянии от Ласки, чтобы та не могла лягнуть его мокрой ногой или незаметно пошарить в его карманах цепкими ручонками.
– Хочешь, я тебе яблок еще куплю?
– Удавися своими яблоками, – зашипела она в ответ. – Некогда мне с тобой сидети.
– А мороженое хочешь?
Она заметно поколебалась, насупилась еще больше и пригладила влажными пальцами свои растрепанные волосы.
– Работать мне надобно. Чрезчур ты благородный, чтоб понимати.
– Жаль, – вздохнул Крис, – а мороженое вкусное, с малиновым сиропом.
Она наморщила конопатый нос, перекинула ноги из воды и обула туфли.
– Некогда. Рыба заругает, что мало принесла.
– Ты же сама говоришь, что свободная женщина. Значит, не зависишь ни от какого Рыбы. А если хочешь, я его побью, чтоб тебя не трогал.
Она откинула голову и захохотала, вмиг перестав сердиться.
– Да ты чрезчур благородный, чтоб кого-то бить. Твое дело – танцевати и слугами командовати. Но так и быти, отведу тебя в одно место, где можно грустить.
– Почему грустить? – удивился Крис.
– Ты же сам сказал, что дома у тебя все плохо и хочется грустить, – с серьезным уже видом пояснила она и протянула руку. – Пойдем. Я научу, как надобно.
Он купил ей мороженое и пошел за ней, радуясь, что хоть этот день пройдет нескучно. С Лаской время пролетало интереснее. Важно вышагивая, она принялась закидывать его вопросами, приправляя любопытство дичайшими мифами о жизни аристократов, наподобие золотых подушек или того, что лаэрды не рожают детей сами, а получают в дар лично из рук святой Огасты. Крис не остался в долгу и тоже позадавал ей вопросы о том, правда ли женщины свободного народа подкладывают своих младенцев кошкам и собакам выкармливать вместе с котятами и щенками, а под землей так темно, что все передвигаются ползком и на ощупь, и если долго не выходить на поверхность, то можно превратиться в крота. Ласка легко поддавалась на провокации и громко возмущалась его невежеством, продолжая жутко коверкать все слова.
Они брели так долго, что заболели ноги, а солнце перевалило на другую сторону небосклона, и наконец выбрались на окраину города к семетерию. Шумные, полные каров и прохожих улицы остались позади, здесь все дышало покоем и полуденным зноем. Семетерий был большим и древним, его разбили тут еще со времен основания столицы. Правда, раньше он находился далеко от жилья, но город рос, расширялась и ограда семетерия, и рано или поздно им предстояло встретиться, подобно двум живущим в долгой разлуке влюбленным.
Одноэтажная, беленая, круглая и лишенная окон семета бросалась в глаза первой, над ее черепичной крышей вился черный дымок, у входа стояли цветы в корзинах и топтались грустные люди. Крису довелось лишь однажды бывать там, внутри – на похоронах деда по материнской линии. Он помнил огромную печь, в которой резво гудело пламя, помнил, как катились слезы по лицу мамы, и каким сверх меры огорченным казался отец. Там, внутри, сладко пахло, и все время хотелось выйти на улицу, а на полках ждали резные медные кувшины, куда складывались пепел и прах, чтобы потом отправиться в землю. Сам Крис и Эльза тогда мало что понимали, но теперь он согласился бы с Лаской: это самое подходящее место, чтобы грустить. Стоит лишь подумать, что рано или поздно они все найдут здесь свой резной кувшин.
– У меня не настолько все плохо, – заметил он вслух.
– Чрезчур ты благородный, чтоб понимати, – фыркнула она и упрямо потащила его дальше.
Одной стороной семетерий подступал к обрыву, под которым изгибалась река, другой – к высоким отвесным холмам, а внутри так густо зарос деревьями, что походил на лес или чей-то запущенный сад. Сторожка смотрителя терялась где-то в этой чаще. Белая ограда была сделана из камня и извести, а у ворот посетителей встречали мраморные святые. Большие, в человеческий рост, они взирали с квадратных постаментов по ту и другую сторону, образовывая почетную аллею. Крис знал их всех по именам и лицам – и нежных девушек в венках и длинных платьях, и строгих мужчин в старинных одеяниях. Знал Аркадия-воителя с мечом в руке и знал бородатого Мираклия, покровителя ученых врачевателей, держащего на ладонях чашу, полную целебного яда. Где-то над всеми ними незримо ощущалось присутствие светлого бога.
А еще Крис знал, почему прислужники темного бога никогда не ставят статуй. Темный бог не любил делить славу ни с кем, он предпочитал поклонение единолично своей персоне. Его постамент, грубый кусок неотесанного черного гранита, тоже находился неподалеку от семетерия, по другую сторону от семеты. Иногда на его поверхности подсыхала чья-то кровь, иногда там появлялись жуткие насечки и царапины, которые со временем сглаживались и подживали, будто раны. Нормальные люди предпочитали обходить то место стороной.
– Ритуал, – торжественно провозгласила Ласка и опять скинула туфли. Крис даже не успел напомнить, что она только недавно помыла пятки. Затем наклонилась, подхватила у ближайшего белого постамента кусок сухой, рассыпчатой земли и швырнула в лицо Аркадию. Комок разбился на десяток мелких и скатился к ногам статуи, не причинив особого вреда.
– Зачем ты это делаешь? – удивился Крис. – В святых нельзя бросаться грязью.
– Это тебе нельзяти, – возразила она, – потому как они твои святыя. Твои путы и твои клетки, в которых вы, благородныя, добровольно запираете себя. А у свободного народа святых нету.
Она подняла новый ком и швырнула его в милое лицо Далии, покровительницы животных и растений. Крису на миг показалось, что от обиды Далия чуть стиснула пальцы на загривке своего ягненка, доверчиво прижавшегося к ее ноге. Ласка пошла дальше, не пропуская никого из статуй в очереди.
– Они тебя накажут, – посулил ей он.
– Ха, – тряхнула она рыжими волосами. – Как они накажути, они ж каменные. И сделаны рукой обычного человека. Вот эта вот помогла мне, кады я болела? Нет. – Комок полетел в очередную белую фигуру. Крис подумал, что вряд ли святая, отвечающая за смену времен года, могла бы поправить Ласкино здоровье, но промолчал. – А этот снизошел, кады мамка моя помирала? Нет.
Засунув руки в карманы, он стоял и смотрел, как босоногая рыжая дикарка с болтающимися на ремешках туфлями в руке и сумкой, полной награбленного добра, швыряет грязью в его святых, перед которыми его с детства учили становиться на колени, и не чувствовал ничего. Ничего, что побудило бы его остановить ее. Что значили святые всего мира по сравнению с ее горящими глазами и белыми бедрами? Он не мог оторвать от нее взгляд, когда она становилась такой: необузданной в своей ярости. Он никогда еще не встречал таких, как она.
– На. Тоже швырни, – Ласка подошла к нему и вложила в руку сухой шершавый земляной ком. – В того, кто тебя обыдел.
Макушкой она доставала ему чуть выше переносицы и поэтому казалась невинной и доверчивой, когда смотрела своими большими глазищами вот так, снизу вверх.
– Меня никто не обижал, – сказал Крис. – Все дело в моей сестре.
– Тады швырни в того, кто обыдел сыстру, – разрешила она.
Он почему-то подумал об отце и покачал головой. Здравый смысл взял верх, и Крис разжал пальцы, позволив комку упасть к ногам.
– Нет. Не буду.
– Потом швырнешь, – ничуть не расстроилась Ласка. – На обратном пути. Вот увидышь, как легче станыт.
Они вошли в семетерий под густую сень душистых акаций и лип. Здесь тоже пахло сладко, но не так, как в семете, а иначе – жизнью, цветами, летом и счастьем, а раскидистые ветви дарили прохладу и тень. Крис не ощущал здесь грусти, только покой.
– Твоя мама тоже где-то здесь? – спросил он у Ласки.
– Не-а, – беззаботно откликнулась она, – в ограде ложуть токма майстров и лаэрдов, кады предварительно пожгут их, а свободный народ не проходыт чрез семету и ложится на пустыре, чуть далее.
– Но ты же говорила, что ходишь сюда грустить?
– Так мы и погрустыли, – похлопала она ресницами и отряхнула испачканные в земле руки, – ты, правдачи, не очень, но это потому что чрезчур благородный и ничаво не понимаешь. Не беда, научишься. А сюда я прихожу крыжовник есть.
Она деловито шмыгнула вперед по заросшим тропинкам, уверенно лавируя среди низеньких побитых непогодой памятников, и Крису не оставалось ничего, как пойти за ней. По левую руку от него открывался вид на реку, оттуда приносил свежесть влажный ветерок. Трещали цикады, и в унисон им Ласка ломилась по сухим веткам, как медведь.
Крису подумалось, что после таких прогулок на ее лодыжках добавится еще больше царапин, и он усмехнулся.
В дальнем конце семетерия, у самой горы, они наткнулись на статую еще одного святого. Белый мрамор ее посерел от времени и отсутствия ухода, а бурелом окружал постамент. Мужчина с косматой короткой бородой был одет в рыбацкий плащ и держал в высоко поднятой руке каменный фонарь, напряженно вглядываясь вдаль поверх голов Криса и Ласки. Святой Игнатий считался покровителем мертвых душ, он встречал их на выходе из тела и провожал до могил, чтобы там они обрели покой. Поговаривали, что если ночью бродить по семетерию, то можно разглядеть свет его фонаря – и после этого навеки сойти с ума и ослепнуть.
– В него тоже грязью кинешь? – спросил у Ласки Крис.
– Нет. Ты что? – возмутилась она. – Это ж наш. Это свой. Святый Игнатый был разбойныком, ты не знал? Но разбойнык он был хорошый и добрый и до сих пор держит свой плащ над нами, чтобы служивые псы путались в наших коридорах и не могли угнаться за нами. Он нам помогает.
Ласка вдруг выудила из сумки кусок засахаренного яблока и пакет и благоговейно положила на постамент к ногам сердитого изваяния, будто бы на тарелочке.
– Разве разбойник может быть святым? – усомнился Крис. – Он был просто могильщиком всю свою жизнь и после смерти им же и остался.
– Чрезчур ты благородный, чтоб понимати, – Ласка даже ногой топнула. – Видишь, он стоит тут сам, а не со всеми? Его изгнали, как и нас. Зато теперича он свободен.
Крис хотел поинтересоваться, как она может верить даже в разбойника-святого, если свободный народ вообще не верит ни во что, но тут рыжая подхватила подол платья и стянула через голову, оставшись в нижнем белье. От этого зрелища у него дух захватило и все мысли вылетели из головы.
– Ну чего рот раззявил? – скептически покачала Ласка головой и накинула свое зеленое платье на фонарь Игнатия. – Раздевайси, если хошь. Там колючки.
Она спрятала сумку под большой камень, а волосы скрутила в узел и затем отважно полезла в еще более густой бурелом.
– Ты уверена… – начал он, а в ответ через хруст веток донесся ее голосок:
– Крыжовник вку-у-усный.
Лезть за ней голым Крис посчитал глупостью, но вскоре пожалел о своем решении, так как колючки оказались еще более приставучими, чем рыжая шмакодявка, и хватали его за одежду там и сям. Все же ему удалось пробраться через заросли. Ласка уже взбиралась на сыпучий холм с той же ловкостью, как лазала по стволам деревьев. Подъем казался непреодолимым, и Крис пару раз едва не срывался вниз, поэтому догнал ее гораздо позже, когда она уже сидела на земляном карнизе посреди горы, болтала ногами и обдирала с ближайших кустов крыжовник.
– Садися, – Ласка подвинулась и гостеприимно похлопала ладошкой по траве рядом с собой. Места тут как раз хватало для обоих.
Когда он сел, она без спроса запихнула ему в рот пригоршню терпких, немытых, лопающихся соком на языке ягод. С высоты открывался красивый вид на реку, город на другом берегу казался игрушечным. Ветер здесь дул сильнее, и жара практически не ощущалась, а по небу плыли белые пушистые облака.
– Ты знаешь, что этот крыжовник вырос из мертвых людей? – проворчал Крис, когда проглотил свое угощение. Теперь его одежда выглядела гораздо более потрепанной и грязной, чем у нее, а вид ее тела мешал ему трезво мыслить.
– Как? – испугалась Ласка.
– А вот так. Корни берут питание из земли, а в земле лежат те, кого кладут в семетерий. В школе учить надо.
– А-а-а, – протянула она и махнула рукой, – так мы высоко. Не достануть твои корни. Да ешь, ешь, не стесняйси. А я и без школы все, что надобно, знаю.
Оказалось, что крыжовник с его кисловатым соком неплохо утоляет жажду, и Крис поел. Потом они сидели рядом, плечом к плечу, болтали ногами и смотрели на реку.
