Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
Это было самое обычное, невыносимо скучное лето. Как хорошо, что оно подошло к концу. Единственным событием, хоть сколько-то заслуживающим внимания в нем стало то, что Эльза доигралась. Конечно, к этому все и шло. Она всегда была слишком чиста и наивна, а чтобы жить счастливо, следует иметь более циничный взгляд на вещи.
И вот, как результат, из-за нее страдают другие люди. Уж подруга – если она и впрямь верная и настоящая – могла бы побеспокоиться, каково теперь Северине, у которой больше друзей-то и нет. Но она наверняка волновалась только о своем человеческом парне, с которым ее разлучили, а на остальных плевать хотела.
Северина тосковала по Эльзе, злилась на себя за это дурацкое чувство и злилась на нее за ее безразличие. Она пыталась поговорить хотя бы по телефону, но на каждый звонок мать подруги отвечала неизменно вежливым, но твердым тоном, что не может позвать дочь к трубке. Вышколенная прислуга ни под каким предлогом не соглашалась делать что-то в обход хозяйки. Но самым худшим стало то, что вместе с Эльзой для Северины оборвалась и тоненькая ниточка связи с Димитрием.
Теперь она понятия не имела, как он живет. Бывает ли дома? Раньше это удавалось узнать хотя бы из дружеской болтовни. Она слонялась вокруг их особняка, но так и не наткнулась на него даже случайно, а привратник делал вид, что ее не замечает. Швея исправно приносила сплетни, но в них фигурировали другие люди, а он будто бы вообще пропал с горизонта. Дневник Северины пополнялся все более откровенными рисунками и отчаянными, на разрыв, стихами. Дома, в своей спальне, она не вылезала из его одежды. Она сходила с ума от мыслей о нем.
Единственной отдушиной оставался майстер Ингер. Северина чувствовала, что привязалась к нему, хоть и не стоило – разве мясник стал бы привязываться к теленку, которого растит для бойни? Но она была сделана не из железа и камня, как хотелось бы, а из обычной плоти и крови и тоже страдала от своих слабостей. Например, от любви к людям. Правда, планомерно старалась эту слабость в себе искоренять.
Он тоже привязался к ней – что входило в часть плана. И у него тоже имелись слабости. Например, слабость к женскому телу. Он совершенно не умел противостоять голой женщине. Северина радовалась, что в свое время безошибочно раскусила его.
Майстер Ингер не мог не открывать ей двери: боялся, что если не сделает этого или вовсе на какое-то время съедет, она сядет под порог и будет сидеть там до его возвращения, а ее заметят соседи и пойдут слухи. Северина делала все, чтобы только укрепить его в этих страхах, она действительно могла стоять и стучать в дверь, пока не щелкнет замок, или бродить под окнами несмотря на палящее солнце или холодный дождь.
Поначалу, во второй или третий визит, майстер Ингер, впуская ее, пытался вести какие-то беседы, увещевать и уговаривать, но проблема решалась просто: Северина не надевала под одежду нижнего белья. Стоило поймать ладонь блондина и сунуть себе под подол, как он мигом забывал все, что хотел сказать, и превращался в податливую глину в ее руках.
Каждый раз, столкнув своего учителя в пропасть запретной страсти, Северина не уходила сразу, разговаривала с ним, убеждала, что они в полной безопасности и он может ей доверять. Постепенно она и сама втянулась в эти разговоры. Он много спрашивал о смерти ее матери, об отце, а потом вздыхал, гладил ее по голове, прижимал к плечу и называл бедной одинокой девочкой. В такие минуты она и сама казалась себе такой: бедной и одинокой. На самом деле, конечно, она давно разучилась себя жалеть.
Долгими летними вечерами, не зажигая свет, они с майстером Ингером сидели на диване в гостиной, пили чай с мармеладом и тихо беседовали. Он поделился с ней, что мечтает накопить денег и открыть свою собственную спортивную школу для детей.
– Для детей не старше тринадцати лет, майстер Ингер, – сказала, услышав это, Северина, – ну а если старше, то только для мальчиков.
Он мучительно покраснел. Она ухватилась за это чувство вины и старательно культивировала его и впредь.
– Если бы вы тогда не показались мне голым… – страстно шептала она, устроившись на полу между его ног. – Вы просто свели меня с ума…
– Когда я выйду замуж, то все равно буду вас вспоминать, – твердила, прижимая его ладонь к низу своего живота, чтобы он почувствовал ее мягкость и влажность.
Она и правда собиралась его потом вспоминать. С благодарностью.
Но чаще они просто сидели на диване и болтали, как друзья. Однажды он сыграл ей на гитаре, вспомнив свои студенческие времена. И, к радости Северины, все меньше видел в ней ребенка, а все больше – женщину. Прежде резкий противник курения, в какой-то момент ответил спокойным взглядом, когда она при нем закурила. А главной победой для Северины стало то, что майстер Ингер ей ответил. Когда она в очередной раз довела его ртом до оргазма, он поднял ее с колен, уложил на диван и сам принялся целовать между ног. Это было приятно, она лежала и улыбалась, представляя на его месте Димитрия. С тех пор их ласки стали взаимными и все более откровенными. Теперь она не просто соблазняла его, они любили друг друга почти по-взрослому.
Тогда наступила пора следующей части плана.
– Это наш последний вечер, – сказала Северина майстеру Ингеру в последний день августа. – Лето закончилось, и наш роман – тоже.
Она сидела перед ним голой и держала на коленях его большого белого кота. Блондин чуть напрягся и посмотрел на нее с болью во взгляде.
– Твоя одержимость мной наконец-то прошла?
Она улыбнулась так, что стало не разобрать, кто из них холодный и сдержанный взрослый, а кто – ребенок, которого перестали любить.
– Валериан, – он всегда краснел, когда она называла его по имени, – ты же сам неоднократно твердил мне про дистанцию. Ты – мой учитель. Я – твоя ученица. Нельзя, чтобы в школе пошли слухи о нас. А они обязательно пойдут, потому что я не смогу… – тут Северина зажмурилась и проронила слезинку, – не смогу делать вид, что ничего не чувствую к тебе. Но мы договаривались, что никто не узнает. Пусть это лето навсегда останется нашей маленькой тайной. Даже ценой моего разбитого сердца.
– Ты права, Северина. Но… – майстер Ингер осекся, покачал головой и придвинулся к ней ближе, – моя бедная девочка, что я сделал с тобой…
– Вы ничего не делали, майстер Ингер, – она умышленно перешла на официальный тон, после тихого и интимного "Валериан", – это я сама… я сама вас полюбила…
– Чем я могу тебе помочь теперь?
– Знаете что… – Северина сделала вид, что задумалась, – переспите с кем-нибудь. Со взрослой женщиной, которая не будет заставлять вас стыдиться. А я… я тоже с кем-нибудь пересплю.
– Ты что? – испугался он. – Тебе нельзя. Ты должна беречь себя для мужа. Я не тронул твоей невинности, но это не значит, что любой другой мужчина будет таким же бережным с тобой. Ты должна дождаться настоящей любви.
– Вы – моя настоящая любовь, майстер Ингер, – пролепетала Северина, опустив ресницы, мокрые от слез, – и вы так приучили мое тело к ласкам, что я теперь обожаю заниматься любовью. Выберу какого-нибудь одноклассника, они все сейчас озабоченные стали. Это ведь будет правильно? Надо выбирать парнеров себе по возрасту, ведь так?
– Ты снова делаешь глупости.
– А это уже вас не касается, понятно? – закричала она. – Мы расстаемся, майстер Ингер. Сегодня – наша последняя ночь. Я все равно не выйду замуж девственницей, я все для себя решила. Вы правы, желающих куча найдется. Но не волнуйтесь, вас я никогда не поставлю под удар.
Он нервно провел ладонью по лицу, вскочил, отошел к шкафчику с напитками и налил себе выпить.
– Ты очень горячая по характеру, Северина, – пробормотал он, стоя к ней спиной, – но в глубине души очень маленькая и ранимая. Ты сама не понимаешь, каких дров собираешься наломать…
Она аккуратно спустила с колен кота, пригладила длинную пушистую шерсть на загривке домашнего любимца, потом поднялась и, ступая так же мягко, по-кошачьи, подошла и встала с ним рядом. Взяла из руки стакан и отпила, глядя в глаза.
– Какая разница, если все это будет уже не с тобой, Валериан?
Он мучительно застонал, стискивая зубы. Северина нежно погладила его по щеке, заросшей светлой щетиной.
– Мой единственный, любимый, мой первый мужчина. Давай сегодня просто напьемся, и ты сыграешь мне на своей гитаре напоследок?
Он выхватил у нее стакан, одним махом глотнул остатки спиртного.
– Ты точно для себя все решила?
– Ты знаешь мое упорство, – улыбнулась она.
Майстер Ингер ее поцеловал, но не так, как раньше – осторожно и трепетно. Грубо и жадно.
– Думаешь, я позволю, чтобы какой-то жалкий мальчишка порвал тебе там все, думая только о себе? – со злостью прошептал он.
– Это уже не ваше дело, майстер Ингер. Не ваше… – Северина взвизгнула, когда блондин подхватил ее на руки.
– Мое, – он выругался не совсем подходяще для ее "детских" ушей, – я не выношу мысли, что кто-то полезет на тебя.
– Кто-то… кроме тебя, Валериан? – она запустила пальцы в волосы на его затылке и заглянула в глаза. – У меня все равно будут мужчины после тебя, мы оба это понимаем. Но первый… первый должен оставить самые лучшие воспоминания.
Он понес ее на кровать, и все получилось даже почти не больно. Майстер Ингер приложил максимум усилий, чтобы у Северины осталось приятное впечатление от потери невинности. Потом, когда его, как обычно, скрутил приступ раскаяния, и он сидел на краю постели, согнувшись и обхватив руками голову, Северине стало так его жаль, что даже дрогнуло сердце.
– Спасибо тебе за все, – она обняла его за плечи, пожалуй, самым искренним из всех их объятий и поцеловала в щеку. – И прощай, моя любовь.
Он закричал и швырнул что-то тяжелое в стену, когда она, улыбаясь, закрывала за собой дверь.
Но с началом школьных занятий Северину тоже ожидало неприятное открытие. Эльза больше не посещала уроки. Ей наняли домашних учителей, как нехотя пояснил Кристоф. Домашних учителей? В последний год перед выпуском? Когда все остальные девчонки наперегонки шили себе платья и обсуждали, с кем пойдут на праздничный вечер? Когда саму Северину так и распирало рассказать лучшей подруге об интрижке с майстером Ингером, поделиться своими ощущениями от секса с ним, не упоминая его истинной роли, конечно же?
Место за учебным столом по соседству с Севериной пустовало день за днем, и ей казалось, что это огромная дыра зияет в ее душе. Она приперла братца Эльзы к стенке и вынудила любой ценой передать подруге записку.
– Хоть в трусах пронеси, – прошипела Северина в лицо Криса, – но чтобы Эль ее получила.
Он смерил ее взглядом, выхватил бумажку из рук и спрятал в карман, а потом ушел. К счастью, роль почтового голубя удалась ему на славу, и вскоре она получила ответ в виде смятого тетрадного листа. Эльза просила ее навестить Алекса в госпитале и передать пару теплых слов. Самой Северине теплых слов не предназначалось, кроме разве что сухого "спасибо".
Они не виделись больше месяца – и никаких тебе сплетен, никакой дружеской переписки. Только сухие рубленые дежурные фразы… и просьба про Алекса.
Все же к Алексу Северина поехала. Он лежал в палате для послеоперационных больных, и оказалось, что возле его кровати днями и ночами дежурит мать – злая тетка с запавшими глазами и осунувшимся лицом. Та с порога напустилась на молодую волчицу, обвиняя в том, что из-за нее пострадал сын, но Северина так глянула, что тетка мигом язык прикусила, и отчеканила:
– Как вы смеете разговаривать в подобном тоне со мной, благородной лаэрдой? С дочерью лаэрда и члена парламента, а также почетного советника самого канцлера?
– Пропусти ее, мама, – послышался усталый голос Алекса, – это всего лишь подруга Эльзы.
"Всего лишь". Северина фыркнула, проходя мимо тетки. Вечно ее все недооценивают. К великому облегчению, мать Алекса не стала артачиться и вышла в коридор, чтобы позволить им поговорить наедине.
Алекс выглядел плохо, даже Северина при всем своем оптимистичном настрое не могла этого отрицать. Она поморщилась, на миг представив, какая же тяжелая рука у отца Эльзы. Интересно, ее собственный отец изобьет майстера Ингера, когда все узнает? Вряд ли. Ее папенька – книжный червь, способный только зарываться в свои бумажки. Он обратится к своей излюбленной букве закона. Что ж, по крайней мере, ребра у майстера Ингера, в отличие от ребер Алекса, останутся целы. Его судьба будет не так уж жестока.
– Здорово тебя отделали, – сказала она вслух, когда положила на прикроватную тумбочку апельсины и присела на край постели Алекса, – сколько ты уже так валяешься? Недели две? Больше? Плохо, что ты – не волк, у любого из нас, даже у Эльзы, такие раны зажили бы за пару дней.
На разбитом лице Алекса трудно было угадать эмоции, но когда он отвернул голову, Северина догадалась, что ее слова его задели. Ей стало совестно, и она взяла его загипсованную от локтя до пальцев руку в свои ладони.
– Эльза просила узнать, как ты, – тихо сказала она.
– А как она сама? – тут же повернулся он обратно.
– Плохо, – пожала плечами Северина. – Ее посадили под домашний арест. Но она просила передать от тебя хоть какое-то послание.
Алекс долго молчал, глядя на переплетение их рук.
– Скажи, что я не откажусь от нее, – выдавил он наконец. – Мы все равно будем вместе.
– Вместе? – она не сдержала смеха. Какие же влюбленные все наивные, – Это каким же образом? Пойдешь и скрутишь ее амбала-охранника? Или ее отца? Думаешь, во второй раз ты побьешь его одной левой?
Алекс скрипнул зубами.
– Я что-нибудь придумаю.
– Думай побыстрее, – отчеканила она, – потому что из-за тебя Эльза не ходит в школу и пропускает все уроки.
"И совсем позабыла про меня". Уходя от Алекса, Северина не чувствовала уверенности, что он сможет как-то решить проблему. А вот она… она всегда найдет возможность справиться с любым препятствием на пути.
Уже имея в голове кое-какой план, Северина приказала водителю таксокара направляться к зданию парламента. Охранник у ворот не хотел пускать ее внутрь, не зная лично. Пришлось просить позвать отца, чем тот, конечно же, оказался недоволен. Северина смотрела через ограду, как он приближается к ней по залитой сентябрьским солнцем аллее с досадливым выражением на лице. Полы его черного костюма-тройки чуть развевались в стороны при ходьбе, волосы на макушке казались поредевшими. Суховатый невысокий лаэрд с блеклыми глазами – не то, что красавец-родитель Эльзы и ее братьев.
– Что тебе надо, Северина? – строго спросил он. – Разве я разрешал тебе беспокоить меня на работе?
Северина знала, что стоит ошибиться в ответе – и ее отправят домой без возможности пикнуть еще хоть слово.
– Я беременна, пап, – сказала она и виновато улыбнулась.
Отец побледнел, бросил взгляд на вытянувшегося рядом по струнке охранника и поджал узкие губы.
– А ну, пойдем поговорим у меня в кабинете.
Она прошла в ворота и двинулась следом за сердитой отцовской спиной, не пряча улыбки. "Пойдем поговорим" и поджатые губы – вот и все проявление чувств ее папы. Что ж, тогда и она не станет жалеть о своем розыгрыше.
Они вошли в величественное здание, поднялись по мраморной лестнице. Мимо сновали секретари с кипами бумаг в руках, встречные лаэрды шли более неспешно, некоторые из них были родителями одноклассников Северины, и ей приходилось вежливо здороваться. Распахнув дверь своего кабинета, отец одним жестом отпустил секретаря на перерыв и пригласил дочь пройти внутрь.
– К-кто… – он сел за свой большой рабочий стол, заваленный папками, рукописями и еще какой-то бумажной ерундой, его руки слегка тряслись, – кто это с тобой сделал?
– Я не знаю, – Северина беззаботно пожала плечами и опустилась на стул напротив него, – их было несколько.
– Несколько?
– Ага, – она похлопала ресницами, – человек десять.
– Десять? – ее благородный отец схватился за сердце.
– Да. Я виновата, пап. Я так напилась в той таверне…
– Таверне?
Похоже, он собирался каждый раз повторять за ней последнее слово из фразы.
– Угу. Таверне у доков. Я шла от швеи, когда какой-то благородный лаэрд подошел ко мне и пригласил с ним прогуляться. Он выглядел безобидным, и я согласилась. А потом он налил мне спиртного, я попробовала всего глоточек… и вот результат. Я хотела признаться тебе, когда ты будешь дома, но дома тебя постоянно нет.
Она спокойно сложила руки на коленях и наблюдала за его реакцией. Отец сидел и смотрел в одну точку немигающим взглядом. Наконец, он поднялся, подошел к столику с хрустальным графином и стаканами, снял прозрачную пробку и налил чего-то, судя по запаху – коньяка, в стакан.
– Как же так, Северина… – отец сделал глоток и покачал головой, – как же так…
– А вот так, – резко засмеялась она. – Да не волнуйся ты, папа. Я пошутила.
– Пошутила? – стакан звонко и влажно шлепнулся на пол, а отец повернулся к ней. – Да как можно так шутить, дочь?
– Да чтоб ты вспомнил, что я – твоя дочь, – заорала Северина, вскочила и сшибла с его стола кипу бумаг. – Чтоб ты хоть раз вспомнил, что я вообще у тебя есть, понятно? Что за сердечко схватился? Страшно стало? А забывать с днем рождения меня поздравить – не страшно? А оставлять меня на вечно пьяную экономку – это нормально, по-твоему?
– Не кричи, – покачал он головой, совладав с первым шоком. – Я понимаю, что у тебя подростковая гормональная буря…
– Буду кричать. Буду, – она пнула стул. – Иди ты со своей бурей знаешь куда? Удачного тебе рабочего дня, папенька. Не провожай, не надо. Я буду ждать тебя дома. Хотя ты, как всегда, предпочтешь этого не заметить.
Северина пулей вылетела в коридор, столкнувшись в дверях с перепуганным секретарем, но за пределами отцовского кабинета поправила волосы, успокоила дыхание и огляделась. После того, как выпустила пар, стало легче. Она и не знала, что это окажется так приятно. Почти как секс с майстером Ингером, приправленный мыслями о Димитрии. Все-таки потеря невинности многое меняет в женщине. Вот она, например, стала смелее и свободней – прежде ни за чтобы не решилась на подобную выходку.
Но все же пришла сюда Северина не для того, чтобы поругаться с отцом, просто по-другому бы ее не пустили. Она пошла вдоль ряда дверей, внимательно читая имена на золоченых табличках, а заметив нужное – без сомнений скользнула внутрь. Место секретаря здесь пустовало, тогда Северина постучалась в личный кабинет. Оттуда послышалась какая-то возня, потом бархатный глубокий голос отца Эльзы произнес: "Минуту", и стало тихо.
Наконец, замок отщелкнулся, оттуда вышла девушка в форме хранительницы из библиотеки. От взгляда Северины не укрылось, как криво одернута юбка на ее бедрах, равно как и полустерта помада на губах. Опустив глаза, девушка поспешила удалиться.
– Кто там? – недовольно поинтересовался Виттор.
Северина шагнула в его кабинет и невольно вздрогнула от того, что на миг показалось – перед ней возмужавший Димитрий. Те же ледяные глаза, те же благородные черты лица, твердый подбородок, прямой нос, широкие плечи. Если бы не эта пепельная седина на висках…
Отец Эльзы сидел, вальяжно развалившись в кресле и закинув ногу на ногу. Если он и удивился при виде гостьи, то вида не подал. В воздухе пахло дымом сигар и еще чем-то, Северина повела носом и поняла: сексом. Да этот старый волк изменяет жене. Вот прямо тут, на работе, и изменяет. Она не сдержала улыбки от своего открытия. Интересно, догадывается ли Эльза?
– Ты потерялась, Северина? – поинтересовался Виттор, окатив ее холодным взглядом. – Может, мне позвонить твоему отцу?
– Нет, я не потерялась, – возразила она ему в тон, закрыла за собой дверь и подошла к рабочему столу вплотную. – Я хотела поговорить именно с вами.
Он приподнял одну бровь.
– О чем же?
– О вашей дочери.
– Об Эльзе?
– А у вас есть еще дочки?
В глубине серебристо-стальных глаз Виттора зажегся новый огонек, и Северина поняла: он оценил ее. Оценил по достоинству, раз не сделал замечания за наглый тон. Наконец-то хоть кто-то отнесся к ней, как ко взрослой.
– Говори, – разрешил Виттор.
Нимало не смущаясь, Северина присела прямо на край стола, на чьи-то резолюции, указы и перечни документов.
– Вы должны разрешить Эльзе снова ходить в школу.
– Эльза наказана, – он стиснул кулаки.
– Это наш последний год в школе. Вы хотите испортить дочери воспоминания?
– Эльза. Наказана, – отчеканил Виттор едва ли не по слогам, пронзая ее взглядом.
Северина уперлась ладонью в стол и подалась вперед, лицом к его лицу. Странно, но ей было совсем не страшно – все равно, что разговаривать с Димитрием, только с его более уравновешенной копией.
– И долго вы будете держать ее, как собаку на цепи? Год? Два? До старости?
– Пока не образумится. И вообще, это не твое дело, девчонка.
Северина проглотила "девчонку" и даже не поморщилась.
– Вы не сможете сами постоянно жить в таком напряжении, – покачала она головой. – Стоит вам ослабить цепь хоть немного, и Эльза сбежит. Вы знаете, что я права. У нее ваш характер.
"Как и у Димитрия". Но речь сейчас шла не о нем, и Северина заставила себя не отвлекаться. Виттор выпятил челюсть и промолчал – она сочла это признанием ее правоты.
– Зато если вы дадите ей общаться со мной, я сделаю так, что она никуда не денется. Эльза мне доверяет, – для убедительности Северина даже покивала. – Она послушает меня.
– Тебя? – Виттор фыркнул. – А не ты ли и покрывала мою дочь в ее грязных делишках?
– В ту ночь, когда вы ее поймали, Эльза была не со мной, – победоносно сверкнула глазами Северина. – Если бы была со мной – вы бы ее не поймали.
– Маленькая сучка, – протянул он и недоверчиво ухмыльнулся.
– Будем считать, что это комплимент, – быстро нашлась она.
– И как ты это сделаешь?
– Положитесь на меня. Я придумаю, как. Но гарантирую: Эльза станет смирной и покладистой, если вы разрешите нам дружить снова и перестанете науськивать на нее охранника-амбала.
Виттор задумался.
– И что же ты хочешь взамен? Только не ври, что делаешь это из любви к подруге, – он раздвинул губы в ядовитой улыбке. – Со мной этот номер не пройдет.
– Хорошо, – не стала спорить Северина. – Я попрошу у вас кое-что. Не сейчас. Потом. Не волнуйтесь, это не будет стоить вам практически ничего.
– Договорились, – прищурился он, – но если обманешь и отобьешь мне от рук дочь еще больше, я найду способ приперчить и твою сладкую жизнь.
– Я знаю, – она, в самом деле, не сомневалась, что он сможет. – Но у меня нет цели ссориться с отцом лучшей подруги. Наоборот, я хочу только дружить.
Они ударили по рукам, и Северина не уходила – улетала на крыльях счастья. Она подарила свободу подруге. Она спасла ее выпускной. Расстались они с Виттором чуть ли не душа в душу. Вот такого бы ей отца. А не того серого мямлю, что совершенно ее не замечает. Лучше бы запирал ее, как Эльзу, она хотя бы ощущала себя кому-то небезразличной.
А еще Северина заработала плюс одно очко в битве по завоеванию Димитрия.
