Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Ночью ему приснилась Эльза. Они снова стали детьми в родительском доме, и он сидел у ее кровати, а сестра обнимала его. Только в этот раз ему было не остановиться. Он укусил ее за плечо, а потом кровавым ртом поцеловал прямо в губы. В руке сам собой оказался нож. Он полоснул по горлу Эльзы, а затем приник и стал пить горячую, сладкую кровь, фонтанчиками брызгающую прямо на язык. Дикий огонь наполнял его желудок, распространялся по всему телу, собирался тяжелым сгустком внизу живота. Покончив с сестрой, он сделал то, о чем так мечтал всю свою сознательную жизнь: прошелся по темным коридорам и зарезал в своих постелях и брата, и мать, и слуг, и всех-всех, кого только сумел найти в доме. Только отца не тронул. Он стоял над ним, мирно спящим, и мечтал убить его больше, чем всех остальных вместе взятых. И даже руки поднять не мог.
Тогда он повернулся и вышел из особняка, и на пороге его ждала Петра, такая, как была днем, улыбающаяся и счастливая. Димитрий выдохнул с облегчением, понимая, что теперь больше ничего не стоит между ними. Он свободен и может провести с ней остаток всех своих дней.
Он проснулся, обнаружив, что хрипит и бьется на влажных от пота простынях, а девочка-скала сидит и гладит его по спине, другой рукой прижимая к груди его голову.
– Это плохой сон, Дим, – шептала она и целовала его в мокрый висок, – я рядом, все хорошо. Ш-ш-ш, это плохой сон.
Вся его жизнь была одним сплошным плохим сном. До появления девочки-скалы, конечно. Усилием воли Димитрий приказал себе успокоиться, отодвинулся от нее и лег на подушки. За окном шелестел океан и ночной ветер раздувал белые шторы на распахнутых окнах, превращая их в паруса неведомых кораблей.
– Опять голова болит, да? – Петра целовала его лицо, безразличное и окаменевшее, его неподвижное тело. – Я сейчас помогу. Я знаю как.
Ночь была темна, и когти чудовищ рвали его мозги на части, а нежные женские губы скользнули по шее вниз. Она сдвинулась на измятых простынях, гибкая, как змея, и он откинул голову и закрыл глаза, не в силах устоять перед наслаждением. Ее рот был влажным, и ощущения отличались от тех, что он испытывал внутри ее тела, но казались даже острее, приятнее. Дикий огонь, который мучил его во сне, весь сконцентрировался где-то под ее умелыми руками, прокатился по стволу члена и ударил ей в рот. Она не отпрянула и тогда, вбирая его в себя до капли.
– Не надо было этого делать, – сказал Димитрий, когда обрел способность что-то говорить.
– Надо, – Петра, сидевшая на постели у него в ногах, беззастенчиво вытерла губы тыльной стороной кисти, – это всегда успокаивает твои боли. Расскажи, что тебе снилось?
Он фыркнул. С какого конца этой занимательной истории бы начать? Петра потянулась и накрыла ладошкой его насмешливо искривленные губы.
– Расскажи, – с серьезным видом попросила она, – пожалуйста.
Димитрий отбросил ее руку, встал с постели, подошел к дверям на веранду, отодвинув в сторону штору. Ветер холодил мокрую грудь, небо уже серело: миновал самый темный час перед восходом. Океан катил к берегу свинцовые воды, где-то вдалеке слышались пронзительные крики птиц.
Петра прижалась к нему со спины, голая, едва заметно дрожащая, ее руки сомкнулись поперек его живота.
– Не сердись. Я все равно буду любить тебя, Дим, – прошептала она, – даже если ты не расскажешь.
– А если расскажу? – холодным тоном отчеканил он. – Будешь любить меня после этого?
Она сглотнула.
– Да. Даже не сомневайся.
И он рассказал. Не ту неприглядную правду, которую стоило бы – кому нужна такая правда? Просто говорил и говорил, глядя на океан: об отце, для которого всегда был разочарованием, а не сыном; о матери, которая стыдилась, что его родила; о брате, которого объявили наследником вместо него, и о сестре. Об Эльзе он рассказывал особенно много. Петра тихонечко обошла вокруг и теперь обнимала его спереди, подняв голову и заглядывая в лицо.
– Ты любишь ее, – нежно улыбнулась она.
– Я ее ненавижу, – покачал головой Димитрий. – Их всех. Всех ненавижу.
– Они просто не знают тебя, – девочка-скала приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, – так, как знаю я. Если бы знали – то все было бы по-другому. Ты просто никогда не показывал родным настоящего себя.
Это она его не знала. Это ей он еще не показывал настоящего себя. Один раз, правда, чуть не открылся, но потом еще глубже затолкал все внутрь. Чудовища сильны, а маленький волчонок – слаб, и ему не хватало силы духа пожертвовать эгоистичными моментами счастья даже ради безопасности любимой. Как и сейчас – не хватило смелости рассказать, что же ему снилось.
Утром они завтракали на террасе. Точнее, Димитрий завтракал, сидя в кресле, закинув ногу на ногу, попивая густой ароматный кофе и почитывая местную газетенку, а Петра лежала рядом на шезлонге, и одна из служанок растирала ей плечи. Он хмыкнул, подумав, что становится похожим на отца: тот тоже любил за завтраком уткнуться в газету. На самом деле, буквы плохо складывались в слова – в голове снова шумело – но это был способ отвлечься.
Случайно подняв глаза от строчек, он бросил взгляд на девушку, склонившуюся над Петрой. Ее длинные темные волосы блестели на спине, руки споро работали, а груди под простым форменным платьем колыхались. Она тоже посмотрела на него в ответ, ее улыбка показалась ему понимающей и очень порочной. Благородный лаэрд устал от своей любовницы, говорили глаза девушки. Благородный лаэрд может получить здесь все, что только пожелает.
Он желал того, что вряд ли заставило бы ее улыбаться.
– Можешь идти, – прозвучал спокойный голос Петры.
Что-то в этом голосе заставило его насторожиться. Что-то, терзающее его догадками и раньше, но постоянно ускользающее из-за проклятого шепота в башке.
– У нас в Нардинии есть постельные рабы и рабыни, – Петра села, прижимая к груди полотенце, потянулась и взяла со столика свой кофе. – Их берут, когда жена по каким-то причинам не удовлетворяет мужа. Или муж – жену.
– Другого мужика я рядом с тобой не потерплю, сладенькая, – ответил он с ледяной усмешкой.
– А речь сейчас не обо мне, – все так же спокойно парировала она. – Если тебе меня мало…
– Проклятье, да мне тебя более чем достаточно, – вспылил он и швырнул чашку на дощатый пол террасы. – Хватит меня изводить своими подозрениями.
Слуга с тряпкой тут же подбежал, чтобы все убрать. Другой – поднес им за столик новую порцию кофе. Петра наблюдала за ними, застыв, как мраморное изваяние.
– Прости меня, сладенькая, – поморщился он. – Я идиот, что накричал. Пойдем куда-нибудь, погуляем. Это безделье сводит нас с ума.
– Я только переоденусь, – кивнула она и ушла, выпрямив спину.
Отправившись с ней в город, Димитрий очень старался загладить вину от утренней ссоры, но оттаяла девочка-скала, только когда они вышли на парусной яхте в океан. Она надела длинное белое платье, столь отличающееся от ее привычных шортиков и маек, что он не мог оторвать глаз от нее. Пошушукавшись с капитаном, Петра встала за штурвал, и, глядя, как ветер лепит ткань к ее фигуре, как уверенно она стоит на палубе и с какой улыбкой смотрит вдаль, он чувствовал себя влюбленным мальчишкой. Яхта летела вперед по волнам, а матросы небольшой команды одобрительно перемигивались.
– Не знал, что ты умеешь управляться с кораблями, сладенькая, – пробормотал он, обнимая ее сзади и утыкаясь лицом в плечо.
Здесь, в водной стихии, девочка-скала позабыла все обиды и снова стала мягкой и нежной.
– В детстве у моей матери служил один раб, Бакар, который когда-то был моряком, – призналась она. – Отец подарил мне яхту, когда узнал, что я хвостом хожу за Бакаром и слушаю его байки, а старый раб научил меня всему, что знал. Мы с ним избороздили всю гавань и даже охотились на морскую суку. – Она засмеялась. – Правда, не поймали. Морской суке нужны сильные мужчины, а не старики и дети.
Вот теперь Димитрий понял, что же не мог ухватить все время.
– Насколько знатная у тебя семья, сладенькая? – спросил он, проводя кончиками пальцев по ее плечу.
Петра снова стала, как камень.
– С чего ты взял, что знатная? Рабы у нас водятся повсюду, как у вас – слуги, а лодку умеет сколотить даже нищий.
– Просто интересно, почему девушка, которая разговаривает с незнакомой служанкой уверенным приказным тоном и умеет управлять кораблем, отказывается взять себе в помощь слуг у нас дома.
– Потому что я уже не та девушка, – отрезала она и даже не поморщилась, когда волна перехлестнула через борт и брызнула им в лица белой пеной, – и той девушкой быть не хочу. Ту девушку не спасли ни рабы, ни титулы, когда ее брат промотал все наследство и ее продали дракону. Мне нравится жизнь, которой я живу сейчас. С тобой.
Димитрий еще раз провел ладонью по голому, гладкому, соленому от брызг женскому плечу.
– Я могу купить долги твоего брата.
Петра откинула голову и рассмеялась, сердито и зло.
– Тогда, пожалуй, тебе придется самому лечь к дракону в постель. Потому что никаких денег не хватит.
– Что ж, – вздохнул он, обошел ее и оперся локтем на штурвал, – по крайней мере, никто из тех, с кем я ложился в постель, еще не оставался неудовлетворенным…
Теперь она расхохоталась уже по-другому и стукнула его в плечо. Ее смех был таким, как Димитрий любил. От удара он застонал и согнулся, упав на колени, а Петра не на шутку испугалась, начала извиняться и совсем не ожидала, когда его руки обхватили ее бедра, а лицо уткнулось ей в живот. Она завизжала, и от крушения на рифах их спас только капитан яхты, вовремя предложивший взять на себя обратно командование кораблем.
Когда они сошли на берег на пристани, возвращаться в комнаты не хотелось. У причалов женщины торговали рыбой и моллюсками, а вольные моряки свистели проходившим мимо красоткам и танцевали под гитару. Петра прогулялась вдоль торговых рядов и купила ожерелье из ракушек, которое немедленно повесила Димитрию на шею. Он затащил ее чуть дальше в ломбард – хорошего ювелирного салона, как в столице, тут было днем с огнем не сыскать – и приобрел красивый рубиновый кулон на длинной золотой цепочке. Красные искры от него так и скакали по загорелой коже Петры.
Увидев, как украшение смотрится на ней, Димитрий снова не совладал с собой. Они занялись любовью прямо в безлюдном узком переулке за ломбардом, при свете дня. Кулон подпрыгивал между обнаженных грудей Петры, пока Димитрий прижимал ее к шершавой стене дома, и девочка-скала кусала губы, ерошила его волосы и шептала: "Сумасшедший", а где-то на улицах совсем рядом с ними шумела и кипела жизнь. Это было хорошее сумасшествие, правильное, и он очень боялся времени, когда наступит ночь, и чудовища вновь обретут в нем дикую силу.
Выбравшись, наконец, к людям, посмеиваясь и поправляя одежду, они наткнулись на пьяного старика в расшитом белом одеянии, который звонил в колокольчик и выпрашивал у прохожих пожертвование на обустройство темпла.
– Кто это? – притихла Петра, разглядывая его издали и цепляясь за локоть Димитрия.
– Служитель светлого бога, – равнодушно пожал тот плечами.
– Но он же шатается от спиртного…
– Ну… если б меня заставили служить светлому, я б тоже каждый день бухал.
– Богохульник, – она стукнула его по руке, но сама не смогла скрыть улыбку. – Надо дать ему монету.
– Мне ты не стала давать монету, когда нашла у реки, – с притворно грустным вздохом напомнил он. – Сказала, что я ее пропью. Думаешь, он поступит иначе?
– Тебе я отдала свое сердце, – мстительно прищурилась она и протянула раскрытую ладошку, – так что не жалуйся и давай деньги.
– Избивают, – покачал Димитрий головой, – грабят, и это посреди белого дня.
Но деньги он ей, конечно же, дал, и Петра потащила его ближе к старику, чтобы внести пожертвование. Тот оглядел их красными глазами и дыхнул алкогольным парком.
– Спасибо, благородные господа. Скажите свои имена, чтобы я испросил милости для вас у светлого бога.
– О, не надо, – поддалась на его льстивый тон Петра, – я вообще из другой страны и… э-э-э-…
– Купи себе похмелиться, отец, – закончил за нее Димитрий и хотел отойти, но старик уцепился в девочку-скалу мертвой хваткой.
– Тогда я попрошу долгих дней и здоровья для ваших детишек.
– У нас нет детишек, – покраснела Петра и робко взглянула на Димитрия.
– Как это – женаты и нет детей? – тряхнул косматой головой служитель и, видимо, прочитал ответ по ее лицу: – Али не женаты? Не порядок. Богопротивно это, когда любят друг друга без благословения высших сил. Еще пару монет, благородные господа, и я вас прямо сейчас поженю.
По глазам легко читалось, как же ему хочется заработать, а доверчивая девочка-скала стала совсем красной и все пыталась его убедить, что ничего из этой затеи не получится.
– А давай, – сказал Димитрий, которого все происходящее начинало забавлять, и вынул из кармана купюру.
– Ты что, Дим? – вспыхнула она. – Это же не будет считаться по-настоящему. Я вообще гражданка Нардинии, и у нас с собой нет никаких документов.
– Вот именно, – он наклонился и поцеловал ее в губы. – Нет никаких документов. И никто здесь не знает, что ты из Нардинии. И все это не по-настоящему.
Теперь она, наконец, поняла его замысел.
– Все равно это плохо, – произнесла суровым шепотом и засопела: – Мы только что… ты меня там, за ломбардом… мы…
– Скрепили брак чуть раньше его заключения, – Димитрий снова поцеловал ее. – Расслабься, дорогая. У нас впереди еще полноценная брачная ночь.
Их заминка привлекла зевак и вокруг стала собираться толпа. Глаза у Петры лихорадочно блестели, но она всегда была смелой, его девочка-скала. Она расправила свое длинное красивое платье и огляделась. Одна из женщин подарила ей букет цветов взамен венчального венка, узнав о событии. А потом все засвистели, закричали и зааплодировали.
И там, прямо на улице недалеко от пристаней крохотного провинциального городка, среди запаха рыбы и под гитару матросов, пьяный служитель светлого бога их и поженил.
Без имен. Без документов. Не по-настоящему.
Зачем он позволил ей в тот день напоить себя? Хотя нет, они оба были уже пьяны, от своей любви, от счастья, от запаха океана и от криков толпы, когда их губы коснулись друг друга под заключительное благословение. Зрители, ставшие вдруг и гостями праздника, потащили их в ближайшую таверну. Димитрий сразу дал хозяину все деньги, которые у него при себе оставались, и попросил больше не беспокоить, и вино, пиво, эль и сидр полились рекой.
Почему он не заподозрил ничего, когда понял, что в голове тихо? Наверно, он не хотел об этом думать. Мечтал хотя бы на один день насладиться тишиной просто так, без всяких условий. Желал ощутить себя обычным человеком, одним из тех многих, что пили и веселились вокруг.
Его женщина танцевала, белое платье то и дело кружилось в центре таверны, рубиновый кулон сверкал. Мужчины – молодые и старые – не сводили с нее глаз и становились в очередь, чтобы потанцевать с невестой. Петра раскраснелась, на щеках играл румянец, а взгляд то и дело находил Димитрия среди толпы. Он не пил и не ел, просто сидел за столом со случайными свидетелями их торжества и смотрел на нее, не в силах наглядеться.
В свои комнаты они верулись затемно, и он тут же потребовал шампанское. Много, много шампанского, чтобы наполнить целую ванну, стоявшую в соседней комнате у окна.
– Зачем такие траты, Дим? – шептала Петра, уворачиваясь от его поцелуев и пытаясь одновременно сбросить с ноги туфлю.
– Потому что я хочу, – он схватил ее за плечи, заглянул в глаза, слишком возбужденный ее танцами среди толпы, слишком охваченный тишиной и молчанием своих чудовищ. – Я так хочу. Понятно?
Наконец, достаточное количество бутылок было принесено, открыто с громкими хлопками и вылито в емкость. Он разорвал на Петре ее чудесное платье, едва за последним слугой захлопнулась дверь – она только смеялась. Они залезли в щекочущее пузырьками шампанское и целовались, как умалишенные, слизывали сладкую жидкость друг с друга и ласкали друг друга губами и языком.
– Дим, – хихикнула она, когда его язык оказался у крохотной дырочки между ее ягодиц, и вывернулась из рук. – Это уже слишком.
– Для меня ничего не слишком. Ничего, – будто со стороны слышал он свой сухой лихорадочный шепот. – Особенно с тобой. Ты моя теперь. Моя жена. Моя навсегда.
– Но это только понарошку. Это неправда.
– Сегодня пусть будет правда, – он целовал ее ключицы, терзая пальцами уже другой, привычный вход между ее ног. – Позволь мне. Один раз. Один маленький разочек. Я больше не попрошу.
– Что позволить, Дим?
– Все. Разреши мне сегодня все, что я хочу.
– Я разрешаю, – она смотрела огромными распахнутыми глазами, зрачки в них пульсировали от желания, а у него мутилось в голове от сладости шампанского и вкуса ее кожи.
– Ты будешь любить меня все равно?
– Я люблю тебя, Дим. Я уже тебя люблю.
– Повтори это.
– Люблю.
– Я больной ублюдок, сладенькая, – он погладил ее по лицу, оставляя влажные следы, – я хочу, чтобы ты это знала.
Петра схватила его за запястья, на ее лице блуждала блаженная хмельная улыбка.
– Я в это не верю, Дим. Но даже если и так – мне уже все равно.
Они оказались на кровати – простыни стали мокрыми от шампанского – и он раздвинул ее ягодицы и лизал ее там, доводя до криков. Поднял голову, Петра оглянулась на него через плечо, глаза казались мутными от страсти.
– Еще. Сделай это еще. Люби меня.
– Я хочу по-другому, – он куснул ее за бедро, глядя с мольбой и надеждой, – но тебе будет больно.
– Очень больно? – напряглась она.
– Нет. Немножко. Но все-таки. Я обещал, что больше никогда не причиню тебе боли, поэтому без твоего разрешения не могу.
Петра повернулась, придвинулась к нему на край кровати и обхватила руками и ногами.
– Мне больно видеть, как ты не находишь себе места, Дим, – проговорила она, покрывая поцелуями его лицо, – больно замечать, как ты смотришь на других женщин.
Он поморщился.
– Я смотрю на них не так.
– Но ты смотришь. И ты постоянно голоден. Я не знаю, как насытить тебя. Давай попробуем, если это поможет. В конце концов, сегодня ты мой муж…
Петра слабо улыбнулась, а он едва не застонал от того, как разом нахлынули голоса. Не надо было этого делать. Не стоило просить. Конечно, он подозревал, что она не откажет. Это он, он сам должен был сдерживать себя, но ванна была полна шампанского, и кажется будто минимум треть ее он выпил…
Он бросил Петру поперек кровати, она не сопротивлялась, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх. На ее груди все еще блестел рубиновый кулон – она вздрогнула, когда он сорвал и отшвырнул его, а ему было просто страшно, что любая вещь вокруг ее шеи может стать для него последней каплей. Он лег рядом и ласкал ее пальцами, то погружаясь внутрь, то скользя вокруг входа в ее тело, дожидаясь, пока она кончит первой.
Он почти не помнил, как она стиснула колени и содрогнулась – его уже начинало выключать. Пугающая темнота накрывала сознание, не спрашивая разрешения, просто надвигаясь подобно цунами. Он не заметил, как в руке сам собой оказался нож. Петра лежала на животе, склонив голову на руки, доверив ему свое тело. Она даже не дернулась, когда он провел лезвием по ее спине, от лопатки до поясницы. Спиртное, их горячие ласки и его намерение ее уберечь сделали свое дело. Кровь выступила из неглубокого пореза, Димитрий растер ее рукой по гладкой коже, встал над Петрой на колени, трогая себя другой рукой.
Это было так приятно, что его согнуло над ней. Хриплое дыхание и его мучительные, рваные стоны переплетались с ее неподвижным молчанием. Наконец, белые капли брызнули на красную кровь. Вот теперь Петра дернулась. Димитрий, в полусознании, провел ладонью по женской спине, перемешивая два цвета в единый розовый. Красивый, желанный, самый лучший цвет в мире. Цвет его любви. Цвет оскаленных пастей его чудовищ.
Петра приподнялась на локтях и спокойно на него посмотрела. В глазах – ни капли желания, ни капли удовольствия или прежнего восторга.
– Тебе, правда, понравилось?
Лучше бы она заорала на него, ударила или обозвала больным ублюдком. Его невозможно любить, за него нельзя выходить замуж и, уж конечно, ни при каких условиях от такого, как он, недопустимо рожать детей.
Он не помнил, как встал и ушел.
Он обнаружил себя на берегу за пристанями. Стояла ночь… его брачная ночь, сказал он сам себе и хрипло рассмеялся. Эти звуки привлекли к нему внимание веселой компании, собравшейся неподалеку у костра. Трое парней и портовая девка повернули головы и посмотрели на него, лежавшего на песке. В ответ на них уставилось чудовище. Костер навевал ему другие воспоминания, и снова захотелось распускать черные цветы и танцевать…
Он предавался воспоминаниям слишком долго, его соседи успели потерять к нему интерес. Димитрий перевернулся на бок, положил руку под голову и стал наблюдать за ними. Девка времени даром не теряла и вскоре улеглась на спину, а между ее ног устроился один из парней. Димитрий лениво огляделся – хорошее они выбрали место, в этот час тихое. Вряд ли тут кто-то мог им помешать.
Первый клиент подергался на девке и откатился в сторону, второй приступил к делу неторопливо, что заставляло третьего нервничать и скакать в нетерпении вокруг них. Шлюха поймала взгляд Димитрия и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ: его чудовища лязгали голодными зубами.
Наконец, она встала, отряхнулась и нетвердой походкой направилась к нему. Он оставался на месте и даже не шелохнулся. Парни у костра удивленно смотрели ей вслед.
– У нас тут не бесплатный цирк, господин хороший, – наглым голоском протянула девка, возвышаясь над Димитрием в ворохе своих коротких и помятых юбок. – За просмотр тоже деньги берутся.
Он будто бы очнулся, оглядел себя: одет, в карманах что-то есть… только настоящее чудовище может быть таким благоразумным. Это снова насмешило его, и девка хмурилась и притопывала ножкой, ожидая, пока его отпустит. Он достал и бросил ей монету, она нимало не смутившись подхватила ее с песка.
– А за шуршащую деньгу я и тебя обслужу, милашка, как вон тех вон обслужила, – расплылась она в некрасивой улыбке.
"А за пару монет я вас и повенчаю…" Что-то он развеселился сегодня не на шутку. Купюра неизвестного достоинства – в темноте лень было разглядывать – перекочевала в ладошку портовой шлюхи. Ее приятели у костра сообразили, что она нашла нового клиента, поднялись и ушли прочь. Девка повернула его на спину, встала между ног и принялась возиться с одеждой. В другом кармане Димитрий нащупал что-то холодное и гладкое. Нож? Нет, цепочка с кулоном, которую он зачем-то подобрал с пола, когда уходил.
Шлюха, наконец, справилась с пуговицами и достала его твердый и прямой член. Двинула рукой вверх-вниз и облизнулась.
– Ого, какое сокровище ты прятал. Вот теперь работа будет в удовольствие.
Она гнусно захихикала, а он повесил ей на шею цепочку и завязал концы. Потом грубо отпихнул ногой так, что она плюхнулась на спину.
– Иди помойся. Ты грязная.
– Куда идти? – не поняла она.
– Вон туда, – он кивнул в сторону темнеющего океана.
Возможно, в другой раз она бы и отказалась, но он уже заплатил вперед, и кулон ей понравился тоже. Стянув одежонку с худого тела, девка обхватила себя руками и пошла в воду. Он, наоборот, привел себя в порядок, поднялся и пошел за ней. Она стояла по пояс в волнах и зябко протирала плечи, делая вид, что моет их. Он ее прекрасно понимал – ветер поднялся и пробирал до костей. Схватив за цепочку, он утянул ее под воду. Стоял так, закрыв глаза и улыбаясь, пока пузыри воздуха лопались на поверхности, а под водой его жертва молотила руками и ногами, царапала ему запястья и все еще надеялась выплыть. Последнее, что еще удавалось ухватить сознанием, как он отпихнул ее от себя, и она поплыла, покачиваясь на волнах, туда, куда несло течением. Маленькая мертвая рыбка.
