Текст книги "Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Прошлой ночью в комнатах Димитрия кричала женщина. Кричала от удовольствия – это донесли Северине ее ручные пташки. А теперь, ранним зимним утром, полным снега и холода, как и сердце наместника, эта женщина стояла в спальне его жены. Умницы-пташки успели перехватить цель на выходе и доставить к госпоже в обход вездесущего Яна.
Северине не спалось этой ночью, она сидела на подоконнике, поджав ноги, кутаясь в теплую вязаную шаль, накинутую поверх батистовой ночной рубашки, безразлично смотрела на раскинувшийся перед резиденцией парк и поэтому успела повидать и мужа. Босой и без рубашки, Димитрий, похоже, спустился на улицу прямо из постели и долго и яростно боксировал невидимого противника на снегу. Северина смотрела на его сильную, порозовевшую от морозца спину и облачка белого пара, вырывавшиеся изо рта при каждом движении. Женщина, с которой он провел ночь, молча стояла в центре комнаты и ждала, пока она повернется.
Она повернулась, только когда сиятельный наместник ушел, чтобы по привычке запереться в темпле светлого до самого обеда. Сегодня его снова что-то гложет, сегодня он опять хочет тишины. С его уходом в парке стало не на что смотреть.
– Расскажи, что делал с тобой мой муж?
Женщина поджала губы и отвела взгляд. Она была хорошенькой, с волосами цвета коры дуба и изящной линией плеч, но ее вид портили темные круги под глазами, лопнувшая посередине нижняя губа с тонкой запекшейся полоской крови и синяки от пальцев на белой шее. Он вымотал ее, подумала Северина, не давал отдыха ни на минуту, терзал и душил ее – и все равно она кричала от удовольствия. Озноб пробежал по ее плечам, и она плотнее запахнула на груди шаль.
– Не молчи. Я приказываю тебе говорить.
Женщина была не очень высокого сословия – скорее всего, какая-нибудь небогатая майстра. Ян любил выбирать кого-то из подобных для своего господина. От стали, звеневшей в голосе Северины, она вздрогнула, но все равно упрямо замотала головой. Запугана? Или стыдится?
Северина решительно спустила ноги с подоконника, подошла к ней, схватила за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Бедная. Какой животный, затравленный взгляд. Северина невольно глянула в зеркало. А разве у нее самой бывал не такой же?
– П-простите меня, благородная лаэрда, – женщина с криком бухнулась ей в ноги.
Северина тяжело вздохнула, наклонилась, чтобы помочь ей подняться – та снова вскрикнула, как от боли.
– Я не сержусь, мне не за что тебя прощать, – Северина все же подняла ее. – Сними платье.
– Нет, – женщина сжалась в комок. – Пожалуйста, благородная лаэрда, отпустите меня. Разрешите мне идти.
– Разрешу, – успокоила ее Северина. – Но только когда выясню, что сделал с тобой мой муж.
Ей надоело строить догадки. Надоело постоянно прокручивать в голове обрывки информации, пытаясь сложить их воедино. Она хочет знать, что делает Димитрия таким… собой. Женщина не уступала, и тогда Северина рывком развернула ее и сама дернула вниз застежку-молнию на шерстяном платье. Ткань разошлась в стороны, открывая белую спину… белую спину с тремя красными воспаленными росчерками на коже. Обомлев, Северина подняла руку и провела пальцами по ним, не замечая, как дергается от боли женщина. Он резал ее. Он вырезал на ее спине букву "П". И зная Димитрия, она не сомневалась, что он делал это, пока его член находился внутри его жертвы. И возможно даже, что сама жертва в тот момент кончала.
Северина невольно приложила ладонь к губам. Что это могло означать? Покой? Бывали моменты, когда Димитрий яростно требовал его от окружающих. Она сглотнула и одним движением застегнула платье обратно, а потом разрешила женщине идти.
Теперь тем более стало не до сна, Северина села за стол, взяла ручку и вынула из ящика лист тонкой ароматизированной бумаги с золотым личным вензелем в правом верхнем углу.
"Алекс, нам надо поговорить". Она посидела немного с рукой, занесенной над строчкой, написанной порывистым нервным почерком, а затем жирно замалевала буквы, смяла и выкинула лист.
"Алекс, я хочу написать тебе то, что не могу сказать лично. Ты должен знать, что если бы я тогда вам не помешала, если бы ты забрал Эльзу и уехал с ней куда-нибудь…" И снова не то. Эльза теперь живет достаточно счастливой и обеспеченной жизнью, у Алекса тоже карьера пошла вверх, а чтобы стало с ними, если бы они убежали из дома детьми? Благородной лаэрде не к лицу голодать и побираться, да Эльза сама никогда и не знала ни голода, ни нужды, как бы она справилась с ними в новой жизни? Северина смяла и этот лист.
"Алекс, – написала она на третьем, – я хочу, чтобы ты перестал винить себя за то, что сделал. Я хочу, чтобы ты знал, что во всем виноваты только два человека. Я и Димитрий. Я хотела его, а он хотел Эльзу. И мы оба привыкли добиваться своего. Мне кажется, мы оба теперь вечно будем расплачиваться за это".
Она перечитала строчки, потом достала из того же ящика зажигалку, щелкнула и поднесла огонь к уголку листа. Говорят, сожженные послания отправляются прямо к богам. Интересно, какой из богов получает письма от нее: светлый или темный?
Зимние празднества еще длились, и сегодня Северине предстояло вместе со старой каргой Ирис нанести благотворительные визиты в госпитали и приюты, чтобы одарить вниманием и деньгами сирых и страждущих. Мачеха и жена наместника, в едином порыве бросающие себя на служение народу – что могло бы больше порадовать подданных? Разве что он сам, вышедший в толпу и протягивающий им руки. Смешная глупость, конечно же, но Северине даже над этим не удавалось посмеяться.
Ей очень не хотелось ехать в одном каре с Ирис – даже постную рожу ее видеть бы не хотелось, но без этого уже никак – поэтому она взяла с собой Яна. Просьба выглядела вполне оправданной: кто сумел бы лучше охранять в поездке дорогих родственниц правителя, чем начальник личной охраны? Он помог ей сесть на заднее сиденье, но как только двери захлопнулись – они отвернулись каждый к своему окну.
Северина злилась на себя за то, что наедине с Яном испытывала глупую неловкость после той ночи, когда Димитрий заставил его стоять под дверью и слушать ее стоны. Ничего нового не произошло и, в конце-то концов, она была тогда со своим мужем. Но почему-то на душе осталось такое ощущение, будто она изменила Яну с Димитрием. Он никак не комментировал тот случай и ни одним жестом, ни одной ноткой голоса не выдал своих истинных мыслей. Но что-то в его настроении тоже изменилось с тех пор.
– Тебе не надо больше так делать, Северина, – нарушил он первым затянувшееся молчание в поездке, все так же глядя в свое окно.
– Как, Ян? – ответила она, стараясь понять, прислушивается водитель к их разговору или же нет.
– Не надо перехватывать его женщин, Северина.
Ее царапнуло где-то пониже горла. Значит, все мысли верного слуги опять только об его господине. В первый момент она подумала, что он заговорил о другом.
– Почему, Ян? – вздернула она подбородок навстречу своему отражению в стекле.
– Потому что это причинит тебе лишнюю боль, Северина.
– Такую же, как он причиняет им, Ян?
– Такую же, как он причиняет всем, кто пытается его понять, Северина.
Она помолчала, размышляя над этими словами.
– Что означает "П", Ян?
В этот момент их кар подъехал к мрачному серому зданию приюта и остановился.
– А ты как думаешь, волчица? – вполголоса спросил Ян и вышел наружу первым.
В приюте они раздавали шоколад и одежду. Старая карга Ирис пользовалась успехом у детей, малышня обступила ее плотным кольцом. Северину они почему-то побаивались, хотя ее платье ничем не уступало наряду соперницы, а подарки и та, и другая держали одинаковые. Зато Ян, убедившись, что мероприятие проходит спокойно, расслабился и позволил сироткам облепить себя. Те по очереди сидели у него на коленях и визжали, когда он их щекотал и катал "лошадкой" на ноге. Северине тоже нестерпимо захотелось посидеть у него на коленях. И прижаться к теплому плечу. И почувствовать себя маленькой девочкой в его ласковых объятиях. Он умеет ласкать, он умеет любить, он умеет хранить верность. И обожает детей. Какие редкие качества для мужчины. Они даже затмевают его непритязательную внешность.
Вместе с детьми в приюте проживали беременные женщины, которые по каким-то причинам не могли больше нигде устроиться. Кто-то сбежал от побоев мужа, другие просто оказались на улице за долги. От нечего делать Северина подошла к одной из них, худой, потрепанной и с большим круглым животом.
– Кто у тебя будет? Мальчик или девочка?
– Благородная лаэрда, – ее собеседница быстро-быстро заморгала, задышала взволнованно и склонила голову в знак почтения, – доктора говорят, что у меня будет двойня. Благословите моих деток наложением руки?
Северина пожала плечами и прикоснулась к ней ладонью.
– Светлый бог их благословит.
И вдруг изнутри раздутой утробы в ее руку кто-то стукнул. Северина вздрогнула и уставилась на будущую мать, а та заулыбалась.
– Это один малыш поздоровался с вами, благородная лаэрда. А теперь погодите, другой…
Женщина взяла ее ладонь и переложила на другую сторону живота. Пришлось подождать, но вскоре и оттуда толкнулись. Северина закусила губу, ощущая, как у нее колотится сердце.
– На что это похоже, когда они шевелятся?
Ее собеседница заметно растерялась.
– Я не могу объяснить это словами, благородная лаэрда. Это можно только почувствовать. Я обязательно поставлю свечку за вас святой Огасте и помолюсь, чтобы она послала ребеночка и вам с Его Сиятельством.
"Лучше помолись темному богу, чтобы он хоть раз направил в меня член моего мужа, дальше все само собой получится". Северина скрипнула зубами, убрала руку, пробормотала какие-то слова благодарности за пожелание и отошла. Украдкой она то и дело возвращалась взглядом к беременной. Она может только мечтать, чтобы почувствовать эти заветные шевеления, и ей остается только представлять, как это, когда грудь полна молока, и сосет ее не мужчина, а крохотный младенец. И наверняка в реальности все отличается от фантазий. В какой же темный угол она сама себя загнала? Как она могла вообще допускать мысль, что мужчина, который режет женщинам спины, подарит ей нормальную семью?
– Ты хоть бы улыбнулась ради приличия, маленькая волчица, – внезапно как из-под земли вырос рядом Ян. – С таким лицом краше в гроб кладут.
– Как ты думаешь, я могу развестись со своим мужем? – произнесла Северина, будто в полусне.
Он усмехнулся, как будто она ляпнула несмешную шутку.
– Ты можешь мечтать об этом, но даже если он тебя отпустит, развод окончательно сокрушит его репутацию, которая и так уже подорвана. Я первый буду отговаривать его от этого шага.
Внезапно ей захотелось ударить Яна. Очень сильно, так, чтобы разбить и себе руку, и ему – лицо. А потом так же резко – перехотелось. Она получает ровно то, что заслужила, разве не так? Она выбирает неправильных мужчин. Ставит неправильные цели. И совершает неправильные поступки. И даже не находит в себе сил отправить Алексу треклятое письмо с признанием вины. Ее жизнь не стоит даже самой дешевой монеты.
Эта мысль не покидала Северину весь остаток дня. Когда запланированные дела были сделаны и наступила пора возвращаться в резиденцию, уже вечерело и пошел снег. Он повалил такими крупными хлопьями, что движение на улицах сразу замедлилось.
Вскоре их кортеж окончательно встал. Ян вытянул шею и подался вперед, к водителю, пытаясь разглядеть что-то, а Северина все так же смотрела в свое окно. Снег валил и валил, он уже укрыл плотной пеленой тротуары и деревья, прохожих и дома, поглотил все звуки и краски. Желтый свет в окнах стал прозрачным и тусклым, жизнь замерла. Казалось, что еще немного – и снег заполонит весь мир вокруг, погребет под собой стены и крыши, взрослых и детей, их светлого и темного богов и вообще всю столицу вместе с ее красивым недоступным наместником и маленькой девочкой, которая никогда никого не любила. Снега насыпет столько, что хватит сравняться с вершинами дарнанийских гор, а все люди останутся там, внизу, в самой его глубине. Северина прекрасно могла представить себе эту безмолвную холодную могилу. Такой всегда была ее постель. Таким всегда было ее сердце.
Ян отправил водителя разузнать причину затора – Северина слышала будто издалека, как хлопнула дверь. Она сидела в той же позе, повернувшись к окну, но теперь это выглядело странным: снежная стена полностью закрыла все в зоне видимости. Больше ничего не видно, подумала Северина, и их извне не видно тоже. Они остались совсем одни. Чтобы ни произошло в ближайшие несколько минут в салоне – никто этого не увидит и никогда не узнает. Только она и он.
– Ты справишься тут сама, волчица? – спросил Ян. – Мне тоже надо кое-что проверить.
Он открыл дверь в снежную пелену, а она повернулась и положила ладонь на его руку, упертую между ними в сиденье. Он замер на полпути, белые звездочки падали с неба ему на колено и на рукав черного пальто и превращались в подтаявшие кусочки льда. В теплый салон пахнуло морозом.
– Закрой дверь, Ян, – тихо сказала она. – Снег идет.
– Нет, – он покачал головой, но убрал ногу и плавно захлопнул дверь обратно.
Его ноздри раздувались, а со щек сошел естественный цвет. Теплая рука дрожала – рука, которая столько раз пыталась удержать Северину от хождения по бесконечному кругу боли – затем их пальцы переплелись, и Ян шумно втянул носом воздух.
– Я не люблю его, – призналась Северина.
Когда же пришло к ней это понимание? Наверное, все-таки там, в компании беременной женщины с шевелящимися в животе детьми. Она вдруг четко осознала, что любит не красивого благородного лаэрда с холодным сердцем, а некрасивого простого мужчину с теплыми руками. Мужчину, который всегда – даже это пташки ей доносили – был ласков и нежен со своими женщинами в постели. Провожая утром из спальни, он шутил с ними и смеялся, и пусть они дарили самые ослепительные улыбки наместнику – этому мужчине улыбки предназначались искренние.
Но сейчас с ней Ян оставался серьезным.
– Никогда больше не говори так, волчица, – отрезал он и отобрал у нее свою руку. – Его Светлость не любить невозможно.
– Но я не люблю, – она пожала плечами. – И в то же время люблю, стоит ему меня коснуться. Моя волчица всегда хочет его волка… но привязка – это не любовь, Ян. Это просто чудовищное влечение, которым покарали нас боги вместе с магией оборота. Настоящая любовь – только человеческая.
Говоря это, Северина ощущала странное опустошение внутри. Поймет ли ее Ян или расценит слова неправильно? Неважно. Ей просто хотелось сказать ему именно это. Именно здесь. Под этим снегом. В эти несколько минут, которые принадлежали только им двоим – и больше никому. Потому что если не произнесет сейчас, ей не хватит смелости уже никогда. Ее маски прилипли намертво, и жить под ними гораздо проще, чем срывать по живому.
– Когда она появилась в его жизни, я ее сразу возненавидел, – заговорил он вдруг, будто решив ответить откровением на откровение. – Она отбирала его у меня. Отбирала моего брата, понимаешь? С ней он становился совсем другим. Мне казалось, что она ломает его, выкручивает ему жилы и выпивает из него жизнь.
– Девушка, которую Димитрий любил?
Северина сама удивилась отстраненности, прозвучавшей в собственном голосе. Ян рассказывает ей о том, чего наверняка никому еще не говорил, делится с ней тайной своего господина… а ее словно уже и не трогают его тайны. Более того, где-то в глубине души она даже не хочет их знать. Не хочет больше окунаться в боль и тьму Димитрия. Он болен, и этого в нем не изменить, а она переболела и, кажется, выздоровела.
– Любил? – Ян покосился на нее и фыркнул. Тут же вновь стал серьезным. – Он до сих пор ее любит. Он до сих пор ее ищет. И ненавидит меня за то, что не может найти.
– Я думала, он ищет Эльзу.
– Эльза… – Ян задумался, – это все случилось из-за его сестры, да. На Эльзе он сломался. Ему надо было выбирать между ними двумя, а он не мог выбрать. И тогда выбор за него сделал я. Я был уверен, что поступаю во благо. – Он опустил голову. – Теперь я знаю, почему…
– Почему?
Ян моргнул, вяло улыбнулся, погладил ее по щеке.
– Вопрос не в этом, маленькая волчица. Вопрос в том, могу ли я теперь забрать у него еще и жену?
Жертву. Он должен был сказать "жертву", или "игрушку", или еще какое-нибудь другое подходящее слово, но только не "жену", но Северина не стала поправлять. Снег шел и шел, и ей подумалось, что в их временной изоляции так хорошо и естественно звучат сложные вопросы и простые признания, что не хочется придираться к мелочам. И все становится как-то… понятно. И Ян прав – жестоко заставлять кого-то делать выбор между двумя. И кто-то – более хладнокровный – должен иметь мужество взять на себя этот выбор.
– Конечно не можешь, – сказала она и улыбнулась. – Оставайся самим собой, Ян. Именно твоя верность делает тебя тобой. Тем более, я сама себя забираю. Я хочу уехать в дарданийские монастыри добровольной затворницей, как его мать. Все можно с легкостью списать на какую-нибудь болезнь, и репутация моего мужа не пострадает. Народ еще усерднее станет молиться за нашу семью.
– Нет, – он повернулся резко, глаза сверкали, и рука, которая совсем недавно ласкала ей щеку, вдруг стиснула плечо сквозь мех изысканного манто. – Ты и дарданийские послушницы? Не знаю ничего более несовместимого. Твоя красота, твой внутренний огонь, волчица… это просто глупо. Ты хочешь наказать Сиятельство, а вместо этого накажешь лишь себя. Я тебя не отпускаю.
– Но ты и не имеешь права мной распоряжаться, – спокойно возразила она. – Я – твоя госпожа. И я все решила.
– Ты? – он раздраженно хохотнул, а затем дернул ее на себя, прошелся сухими губами над бровью и вдоль виска, пальцы путали ее сложную элегантную прическу. – Ты – моя волчица, моя глупая, вздорная, кусачая, маленькая волчица. Моя испорченная девчонка. Моя…
Тут губы Яна оказались в опасной близости от ее губ, и он осекся. Северина закрыла глаза, ощущая, как развалился на затылке тяжелый узел, как по-прежнему дрожит его рука в ее волосах и как лихорадочно участилось его дыхание.
– Я не твоя, – она покачала головой, – ты же сам знаешь.
– Все равно я тебя не отпущу, – возразил он с прежним жаром, но так и не поцеловал ее, – никуда ты от меня не денешься.
Значит, и в этой просьбе ей будет отказано, и завтра все возобновится по кругу. И двое мужчин продолжат мучить ее, только каждый по-своему.
– Не денусь от него, Ян, – устало вздохнула Северина. – Ты должен говорить "от него".
Она оттолкнула его сама и выпрямилась, и вовремя – дверь распахнулась, и на свое место в коконе снега и горячего дыхания плюхнулся водитель. Ян тут же сдвинулся: плавно и почти незаметно, но достаточно, чтобы вернуть то расстояние, на котором начальнику охраны следует находиться от жены наместника. Они выслушали рассказ слуги, не глядя друг на друга.
– Святых несли из темпла светлого, – пояснил розовощекий с мороза водитель, подышал в сомкнутые ладони и встряхнулся всем телом, как собака. – Улицу перекрыли, вот и пришлось ждать. Сейчас уже тронемся.
Действительно, через каких-то две-три минуты их движение возобновилось. Очень медленно, и один из бурых пошел с фонарем впереди, чтобы показывать дорогу в метель.
Все в Северине бастовало против возвращения в резиденцию – сегодня Димитрий устраивал вечеринку "только для своих", человек на пятьдесят-сто, не больше. Ей не хотелось идти туда, видеть его свиту из улыбающихся красивых женщин и подобострастных мужчин. Даже с пташками своими сталкиваться не хотелось. Она остро почувствовала, как же сильно ей надоела такая жизнь.
У нее оставался единственный выход – ее особняк. Дом, который отец подарил ей на свадьбу, и она жила там с Димитрием какое-то время, пока тот не взошел на трон. Там оставался ее "театр", к которому она давно утратила интерес и содержала скорее по привычке и для развлечения каких-либо знакомых, когда к тому располагало настроение. Уже не в первый раз Северина не выдерживала и сбегала туда, а муж смотрел на это сквозь пальцы: она была уверена, что слуги в любой момент донесут ему через Яна, если она надумает тайком пригласить чужого мужчину в постель. К тому же она всегда сама же и возвращалась – не выдерживала долго без Димитрия…
Ян неохотно, но откликнулся на просьбу, и кортежу пришлось еще немного задержаться в пути, чтобы доставить ее на место. Карга Ирис наверняка изошлась вся от злости, но даже это мало трогало Северину. Она вошла в особняк под вежливое приветствие управителя с таким ощущением, будто несла на плечах всю тяжесть мира. Ян уехал в резиденцию, и все слова между ними уже были сказаны. Северина скинула манто на руки слуге, поднялась в спальню, не раздеваясь, упала на кровать и уставилась в потолок.
Она пролежала так, не зажигая света, до глубокой ночи и от души рявкнула на служанку, когда та заглянула, чтобы пригласить к ужину. В ее темной холодной могиле запрещено тревожить покой.
Дом жил своей жизнью, слуги шелестели в коридорах, занимаясь рутиной, и, наконец, один за другим отошли ко сну. Северина тоже задремала, когда ее дверь снова приоткрылась.
– Моя лаэрда, – одна из служанок, не та, которая появлялась ранее, прихрамывая, подбежала к кровати, принялась трогать ее лоб и пульс на запястье. – Вы заболели? Позвать доктора?
– Нет, – сиплым надтреснутым голосом отозвалась Северина. – Пошла прочь.
– Но… – растерялась девушка, – нельзя спать в платье. На вашей коже останутся вмятины…
"Знала бы ты, какие вмятины у меня внутри". Северина вяло отмахнулась от нее, но служанка оказалась настойчивой.
– Пойдемте, пойдемте, – она заставила госпожу подняться с кровати, руки запорхали, раздевая и расплетая волосы. – Такую красоту надо беречь…
В темной спальне они стояли совсем рядом, и по коже Северины побежали мурашки от того, как ладонь девушки с легким шорохом скользит по ее спине. Прохладная и грубоватая против ее горячего и мягкого тела. Северина украдкой оглядела женский силуэт. Девушка была примерно одного роста с ней самой, но уже в бедрах и меньше в груди, ее растрепанные, длиной до плеч волосы казались в сумраке ржавыми, а кожа – оливковой. Северина не помнила ее имени и сколько та уже служила ей.
– Вы, наверно, сильно устали, госпожа? – заботливо поинтересовалась служанка. – Давайте я помогу вам искупаться, а потом уложу в постель и помассирую плечи. Вы мигом расслабитесь.
Что-то в этой заботе подкупало.
– Только свет не включай, – уступила Северина. – Глаза болят.
Девушка склонила голову в знак согласия и упорхнула в ванную комнату готовить воду. Северина подошла к окну и только теперь сообразила, что стоит совсем голая. Ну и пусть. Снегопад за окном не утихал, на карнизе уже налипло с нижнюю четверть стекла. Завтра она не сможет вернуться в резиденцию. А если не расчистят дороги – то и послезавтра. Эта мысль ее не огорчала.
Служанка вернулась и отвела ее в ванную. Северина послала ей благодарную улыбку: девушка догадалась зажечь на полочках ароматизированные свечи, и их мягкий свет не раздражал, но позволял все видеть. Служанка заколола госпоже волосы, усадила ее в круглую емкость с горячей водой и принялась намыливать спину. Руки оставались ловкими и умелыми, они не только мыли кожу, но и массировали ее. Тяжесть в плечах понемногу истаяла, а в мышцах появилась нега.
– Как тебя зовут? – задумчиво поинтересовалась Северина.
Теперь, с близкого расстояния, она заметила, что у девушки широко расставленные зеленые глазищи, что делает ее похожей на лукавую кошку, и большой плоский рот, который, впрочем, ее не портил, а даже придавал какого-то шарма.
– Жулия, госпожа, – охотно закивала та, – знали бы вы, как я вам благодарна, госпожа…
"Жулия, – вспыхнуло в мозгу Северины, – новенькая. Хромоножка".
Ян предложил ее. Для хозяйства – и для "театра", если понадобится, тоже. Ян… он говорил, что девушка была нонной в темпле темного, пока несчастный случай не покалечил ей ногу. В таком виде она перестала нравиться нормальным клиентам, а извращенцев, желающих ее, оказалось не так много, чтобы приносить достаточную прибыль темплу. Ян пожалел ее. Он подыскал ей место здесь, в никому не нужном, нежилом богатом доме. Северине было все равно, кто станет по приказу управителя менять постельное белье и смахивать пыль, вот она и согласилась. Рассеянно – даже почти и не запомнила этого. Она вообще никогда не привязывалась к слугам и привыкла легко их менять.
Она подняла из воды руку и взяла Жулию за подбородок.
– Ян спал с тобой?
Девушка опустила взгляд, темные ресницы затрепетали на щеках.
– Со мной многие спали, госпожа…
Северина кивнула. Еще бы. Бывшая нонна в служанках у жены наместника – ну не насмешка ли? С другой стороны, кто бы еще ее взял? Ни в одном приличном доме такую не потерпят. Жены будут опасаться, как бы она не развратила их мужей, а матери – сыновей.
– Давно хотела вас поблагодарить, госпожа, – Жулия порывисто схватила ее пальцы, поцеловала костяшки, губы оказались на удивление нежными, – что не отвернулись от меня тогда, не отказали. Вы были так добры ко мне. Добры и печальны.
Северина совершенно не помнила того разговора.
– Да? Ну и как? Не тяжело тебе с такой ногой работать?
– Прошлая работа потяжелее выходила, госпожа, – Жулия хихикнула, – хоть ноги в ней почти и не участвовали. И знаете что? Лучше уж я буду здесь ведра таскать, чем там… ну вы понимаете, госпожа.
"Она тоже устала от мужчин, как и я, – поняла Северина, – только ее они имели физически, а меня – морально".
Она внимательнее пригляделась к служанке, и Жулия вдруг ответила на этот взгляд. Ее зеленые глаза полыхнули так, что Северина смутилась. Она опустила голову, делая вид, что разглядывает мыльную пену на воде. Телу все равно, кто его ласкает, мужчина или женщина, но разуму-то – нет.
– Госпожа так печальна, – с сочувствием вздохнула Жулия, и намыленная губка перевалила через плечо Северины и спустилась вниз к ее груди. К ее набухшей без мужских ласк, ноющей и чувствительной груди. – Чем я могу помочь?
"Убирайся, – хотелось ей заорать. – Уйди. Оставь меня. Я не хочу тебя"
Но вместо этого Северина только спросила:
– Ты когда-нибудь целовала женщину?
Жулия улыбнулась, робко и тоже стыдливо.
– Я могла бы, госпожа. Но женщины не ходят к ноннам. Они посещают безликих. Женщинам нужен мужской член. И мужское плечо, на котором можно выплакаться.
– Тоже верно.
– Но я целовала кузину, когда мы были девочками, – пожала хромоножка плечом, – мы спали вместе из-за тесноты и нехватки кроватей. Мы трогали друг друга внизу и целовались. Было приятно.
Она провела пенистой губкой от одной груди Северины к другой, запустила в ванну свободную руку и размазала мыло по затвердевшим соскам с таким видом, будто рисовала на холсте шедевр. Подняла лукавые зеленые глаза.
– А вы, госпожа? Простите мне мою дерзость, вы женщину целовали?
Северина решила, что отвечать не станет, но губы сами проговорили:
– Один раз. Я поцеловала любовницу своего мужа.
– Ну и как она вам?
Северина фыркнула.
– Обыкновенная шлюха.
Хромоножка вдруг прыснула со смеху, взволновав на поверхности воды пену. Она смеялась так заразительно, что Северина и сама невольно улыбнулась. Теперь уже поступок казался шалостью. А недоуменное лицо Алисии стоило того, чтобы поставить бурую сучку на место.
Жулия отсмеялась, чинно поджала свои плоские губы и скроила мину заговорщика.
– А хотите, я вас поцелую, госпожа? Вы так хорошо улыбаетесь сейчас. И совсем не грустите.
Северине сразу стало не до смеха. Она подтянула в воде колени и обхватила их руками, притиснув к груди, чтобы защититься от терзающих прикосновений мыльной губки.
– Нет, – выдавила она таким голосом, что сама себе напомнила Яна. Да, именно Яна в тот момент, когда она попросила его закрыть дверь и не выходить в снег из кара.
– Да, – бесцеремонно возразила Жулия и ее поцеловала.
Рука служанки змеей скользнула в воду, раздвинула колени госпожи, коснулась ее тела в самом чувствительном и беззащитном месте. Не мужское касание – женское, знающее, притворно робкое, а на самом деле искусно дразнящее. Никто еще не трогал Северину подобным образом, и ей почудилось, что сквозь ее тело Жулия ласкает саму себя.
"Она не мужчина, она не мужчина", – бесконечно повторяла себе Северина. Но она так устала от того, что мужчинам дорога в ее постель была заказана…
Жулия оторвалась от нее, облизнула губы, глаза подернулись поволокой. Она расстегнула пуговицы на своем сером форменном платье, оголила плечи одно за другим, вытянула из рукавов острые локти. Улыбнулась, двинула ткань вниз по груди. Соски стояли, над правым виднелась темная родинка. Северина коснулась ее мокрым пальцем, размышляя, не снится ли ей происходящее.
– Я могу войти в одну воду с вами, госпожа?
Северина как-то неопределенно кивнула. Жулия поднялась с колен, спустила платье по талии до самого низа. Живот у нее был плоский, на бедрах выступали косточки. Она подняла ногу, чтобы перешагнуть бортик ванны, на миг открыв Северине то, что скрывалось среди спутанных и мягких ржавых волос.
"Она не мужчина. Определенно".
Они снова поцеловались в мыльной ароматной пене, сначала едва трогая груди друг друга, потом начиная ласкать их все яростнее. Опытные руки против неуверенных, оливковая кожа на контрасте с мраморно-белой, ржавые волосы и черные, как ночь. Северина с удивлением узнавала, каковы женщины на ощупь. Мягкие, нежные, так что боишься поранить. Почему мужчины никогда не боятся этого, когда врезаются в женские тела? Или боятся? Откуда, проклятый темный бог, ей это знать? Она почти забыла даже майстера Ингера.
Она распахнула ноги и потерлась о бедро Жулии, позволяя ей делать то же самое со своим бедром. Теперь они уже сцепились, как две лесные кошки, постанывая, вскрикивая, извиваясь в воде друг на друге. Пальцы Жулии, тонкие, ловкие, проникли ей внутрь. Несколько толчков – ох, пресвятой светлый бог, как же это похоже на мужчину, – и тело Северины взорвалось оргазмом. Она выгнулась, закричала: стыдливо, с навернувшимися слезинками в уголках глаз, и тут же обмякла.
– Госпожа, моя госпожа, – шептала ей хромоножка, – не плачьте, госпожа… я хотела, чтобы вы улыбнулись… пойдемте, я вас уложу.
Северина встала из воды, потоки текли по ее телу, не удовлетворенному, а лишь распаленному первой сладкой разрядкой. Так обычно хочется пить после долгих мучений от жажды – еще и еще, пока не достигнешь крайнего предела насыщения. Тончайшее полотенце показалось жестким наждаком на коже. Жулия без тени стеснения вытерлась после хозяйки, бросила его на пол, взяла ее за руки.
