Текст книги "Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ)"
Автор книги: Влада Южная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Мозг Эльзы лихорадочно соображал, что делать дальше. Она не побежала вопреки приказу мужа, потому что боялась, что брат успеет свернуть ребенку шею быстрее. Она не собиралась рисковать и проверять, так ли все случится на самом деле. Супруг стоял в коридоре и не видел, что в детской кто-то есть, но когда Алан появился, тоже все понял и сделал знак Эльзе, что одобряет ее решение.
– Я пойду с тобой куда угодно, но ты не тронешь мою дочь, – свистящим от ярости шепотом сообщила она брату. – Мой муж останется и позаботится о ней.
Она покосилась на супруга, мысленно умоляя его согласиться и не делать резких движений. Он уже доказал, что желает ее ребенку самого лучшего, с ним Ива не пропадет, как не пропала с ним сама Эль. Тот стоял с каменным выражением лица, но по его глазам Эльза видела, что он не готов просто сдаться.
– Хорошо, – так же тихо согласился Алан, – повернись, сестренка. Мне надо убедиться, что ты будешь послушной. Я и так достаточно потратил времени, чтобы тебя отыскать.
В этом таилось что-то странное – перешептываться за дверью детской. Как будто вот там, в комнате, оставался светлый и чистый мир, в котором не было места ничему плохому, и люди, оставшиеся в коридоре, решили сохранить его таким несмотря ни на что.
Эльза повернулась спиной к Алану, почувствовала, как тот откинул ее длинные распущенные волосы, обнажая шею. Он коснулся ее, и дальше стало происходить что-то странное. Эльза опомнилась уже на улице, сообразив, что ступает по холодной земле босыми ногами, а под руки ее крепко держат все те же чужаки с черными провалами глаз и злобными лицами. Теперь, когда спальня с Ивой осталась позади, она могла действовать свободнее и сделала усилие, пытаясь обернуться в волчицу… но не получилось. Ее внутренний зверь не откликался, будто умер. Но звериная сущность родилась вместе с Эльзой, им невозможно погибнуть по отдельности.
Она сделала еще попытку, согнулась и застонала, а грубые мужские пальцы впились в ее тело сильнее, оставляя синяки. Алана не было видно поблизости, впереди стоял большой крытый грузокар, созданный для перевозки скота, и Эльза понимала, что теряет свой последний шанс вырваться на свободу. Неясный шорох за спиной заставил их обернуться, и ее материнское сердце упало: сводный брат, с ног до головы покрытый кровью, нес на руках большой сверток из одеяла, а с краю болтались две голые детские ножки.
Она хотела закричать, но из горла вырвался только сип. Мельком взглянув на нее, Алан небрежно передал сверток ближайшему из сообщников.
– Отвезешь сиротку в горы. И поаккуратнее. Она спит и не должна проснуться до конца путешествия.
Эльза наконец-то сумела вдохнуть, резкая боль в груди рвала ее напополам с облегчением. Кровь на одежде и лице Алана, которую она поначалу приняла за кровь Ивы, принадлежала не девочке. Это была кровь супруга Эльзы, который защищал ребенка, когда его попытались забрать. Подлость брата, пообещавшего оставить малышку в покое, даже не удивила Эль. Она представила, как все происходило: тихий, молчаливый бой за дверью спальни, где лежит ребенок. Стоны сквозь зубы, приглушенный звук ударов – чтобы не напугать.
Рохля, тюфяк, книжный червь. Он обладал острым умом и добрым сердцем, но не владел техникой боя. Не так, как ее блистальный отец или сумасшедший брат – окажись кто-нибудь из них на месте этого лаэрда, Алану пришлось бы туго. Эльза в сердцах только сплюнула на землю. Окажись кто-нибудь из них тут – они бы и пальцем ради нее не шевельнули.
Дорога показалась ей бесконечной: ее везли в клетке для животных и как животное, без одежды. Волчица не откликалась, но самое ужасное, что некоторые моменты выпадали из сознания Эль. А, приходя в себя, она видела, как плотоядно улыбаются сопровождающие, ехавшие в одном фургоне с ней для охраны. Брат хотел ее помучить, и не отказывал себе в этом, с удовольствием наблюдая за ее унижением. Сам он не прикоснулся к ней и пальцем – если и впрямь хотел жениться, но вряд ли из-за сексуального влечения. Алан смотрел на сестру как на вещь, полезную, нужную, но не жизненно необходимую. Ни капли похоти, больной привязанности, которых она ожидала в подобной ситуации: в его поступке крылось нечто другое. Впрочем, у нее вообще всегда сложно складывались отношения с братьями. Кристоф не в счет – но и тот в последнее время перед разлукой от нее отдалился. Она была одна, сама, девочка с клеймом и упрямым желанием не сдаваться.
На очередной стоянке, когда охрана и водитель отдыхали, Эльза сообразила, что Алан пропал. Возможно, он не мог постоянно находиться рядом, какие-то дела требовали его присутствия в другом месте, и в ее голове снова мелькнула мысль о побеге. Эльза легла на пол своей грязной клетки и притворилась потерявшей сознание. Ей повезло: когда скрипнула дверца, внутрь пролез только один из ее мучителей. Потоптавшись, он отпер клетку, но Эльза не пошевелилась, даже когда тяжелое мужское тело прижалось к ней. Она снова ощутила знакомую пелену, захватывающую разум – Алан сделал ее рабой чужих желаний – и поняла, что в ее распоряжении лишь несколько секунд для активных действий. Она нащупала за поясом мужчины нож, выхватила его и без раздумий всадила злодею в горло. Трясущимися руками стащила с него куртку и оделась, длины как раз хватило, чтобы прикрыть наготу. Затем влезла в его большую, ей не по размеру, обувь. Спотыкаясь, дрожа, Эльза выбралась через незапертую дверь наружу.
На улице хлестал ледяной дождь, грузокар стоял на узкой проселочной дороге, вдалеке сквозь ночную тьму Эльза различила светящуюся вывеску таверны. Ее озябшие в пути мучители наверняка отправились туда перекусить горячим, оставив лишь одного для охраны. Она плотнее завернулась в украденную ветровку и побежала через лес, держась подальше от дороги, опираясь лишь на остатки звериного чутья, не совсем погибшего в ней вместе с волчицей. Вода, льющаяся с небес, смыла чужую кровь с ее лица и рук, но вместе с тем насквозь промочила куртку, заморозила до самых костей. Иногда Эльзе нестерпимо хотелось лечь на землю, поддаться тьме, протянувшей цепкие когтистые пальцы в ее разум, отключиться, возможно, даже замерзнуть насмерть под холодным ливнем на мокрой вязкой земле, но она заставляла себя переставлять ноги и бежать ради дочери. Шаг, еще шаг.
Повезло: вскоре до нее долетел знакомый запах реки, появились первые дома, мост, который в ее детстве называли горбатым, – он стоял на самой окраине столицы, показывая небу изломанную спину. Эльза остановилась под деревом на берегу, чтобы перевести дыхание и уложить в сознании мысль: это город, где она прожила много лет и знает каждую улочку как свои пять пальцев. Кто-то привел ее до места, не иначе, – светлый бог, его помощники-святые? Она только усмехнулась. Ее собственные ноги принесли ее сюда.
Благодаря редким письмам Северины, Эльза понимала, что ее ждет. Родительский дом стоит пустым и обветшалым, ее брат-близнец пропал без следа, а старший – сидит на троне и одним щелчком пальцев получит ее на блюдечке, если увидит. Рациональной частью сознания Эльза прекрасно отдавала себе отчет, что вот в таком виде, голодная, полуголая и больная, не сумеет не то что отыскать дочь, а даже банально выжить. Она вытерла воду с лица и напрягла зрение, вглядываясь вдаль, в сонные дома.
В этом городе оставался только один человек, который должен был ей помочь.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
На рассвете их небольшой лагерь, разбитый на ночь у дороги, накрыл холодный липкий туман. Эльза поежилась, размышляя о том, что ей придется выбраться из более-менее теплого кокона, идти в туалет, жаться к костру, где старший монах уже подвешивал на крючок чайник. Во рту опять стоял неприятный привкус металла – он предследовал ее уже несколько дней по утрам.
Паломники направлялись в горы Дардании: помимо старшего шли две монахини, четыре послушника и еще одна послушница, кроме Эльзы. Процессия как раз собиралась у площади трех рынков, когда Эль примкнула к ним, ее жалобная выдуманная история тронула их до слез. Старший монах сетовал, что в этот раз они собрали меньше желающих, чем в прошлый – зимой люди почему-то отказываются укрощать плоть и предпочитают получать удовольствия в глубокой темной дыре проклятого бога. Одно из условий для каждого нового послушника – пройти свой путь пешком, выдержать первое испытание. Летом его переносить проще, а люди по своей природе слабы.
Эльза кивала, слушая его у костра, кивали и остальные. Не секрет, что бездомных детей отдают на воспитание монахам, но чтобы прийти вот так, во взрослом возрасте и по доброй воле, у человека должна иметься серьезная причина. Один из послушников потерял на фабрике руку и возможность работать, поэтому решил, что найдет себе применение в монастыре, двое других, кажется, промышляли чем-то нехорошим, но раскаялись, последний сообщил, что поведает свою историю лишь настоятелю, но вел себя так любезно, что его не отказались взять. Послушница раньше работала служанкой в богатом доме и понесла от другого слуги. Хозяйка ее выгнала, родных не осталось, а монастыри всегда выражали готовность приютить ребенка.
Свой повод Эльза считала не менее веским, хоть и выдала вместо него ложь. "Отвези сиротку в горы". Она вспомнила все в тот момент, когда читала письмо, оставленное ей Алексом после ночи любви. "Чтобы ты смотрела в отражение…" Отражение – зеркало. Зеркало – стена. Страшный человек пришел оттуда.
Она почти не тратила времени на раздумья, когда собиралась. Замаскировать внешность, как учил Крис, собрать немного вещей – только чтобы соответствовать роли. Монастыри не подчиняются властям, и даже если Эль сумеет убедить полицию в похищении дочери и явиться туда с подмогой, ей не откроют. "Даже если" – потому что всерьез она не рассчитывала кого-то убедить. Только не в ее ситуации, когда один брат правит страной, а другой – гуляет сквозь стены и подчиняет себе людей единственным прикосновением. А вот бедной женщине, которая после смерти мужа и выплаты его карточных долгов осталась на улице без пропитания, монахи помогут с удовольствием. Вот для такой "сиротки" огромные дубовые ворота охотно распахнутся настежь. По сравнению со всем остальным миром дарданийские горы не так уж велики – она найдет там свою дочь.
" И никто обо мне не узнает".
Именно поэтому Эльза решила не посвящать в свои планы никого, даже Кристофа. Алекс предоставил ей отличный шанс раствориться без следа, никто не в курсе, что она все вспомнила и снова готова бороться. Возможно, ее сочтут мертвой или продолжат искать в столице, а она уже вон где – на полдороги до дарданийских гор, под чужим именем, в облике обедневшей майстры. Чтобы благородная лаэрда рискнула пройти пешком по снегу столько километров? Нет, до такого точно никто из преследователей не додумается.
Алекс… Эльза надеялась, что он сумеет разобраться со своими кошмарами, победить тьму, она искренне этого ему желала, но прочитав письмо и поразмыслив, согласилась: они не смогут быть вместе, пока Димитрий стоит между ними. Отправляясь в новое опасное путешествие, она не рассчитывала увидеться с ним еще раз.
"Только мои призраки всегда останутся рядом".
Выбравшись из походного мешка, которым снабдили ее монахи, Эльза скорее подсела к костру, зябко поджала ноги и с благодарностью схватила предложенную горячую кружку чая. Ей нельзя болеть. Ей надо выжить. "Прости меня, – мысленно произнесла она и украдкой приложила руку к животу, – это выбор матери, который нельзя сделать".
Неожиданно на плечи ей легло что-то теплое, Эльза вздрогнула, едва не расплескав чай.
– Вы замерзли, – с ласковой улыбкой обратился к ней один из послушников и присел рядом, – берегите себя, вам нельзя болеть.
Он словно эхом повторил ее мысли. Теплая вещь оказалась его пиджаком, а сам парень остался в одной рубашке. Эльза внимательнее присмотрелась к собеседнику. Тот самый, что отказался рассказать свою историю. Она еще раньше приметила, что он ходит без куртки, в старом поношенном пиджаке и черной широкополой шляпе, но списала все на закаленность тела и духа. Говорят, дарданийские монахи умеют спать на снегу, будто в теплой постели, может, этот парень из таких? Неудивительно тогда, что старший в процессии разрешил ему остаться, сам-то старик спал, как и все, завернувшись в теплый мешок, и ходил, укутавшись в толстую шубу.
– А вы не замерзнете? – спросила Эльза вместо благодарности.
Лицо у парня было совсем юное, безусое, казалось, даже первый легкий пушок еще не тронул его щеки. Улыбался он очаровательно.
– Я закаленный, – ну вот, все так, как она и думала, – а вот вы, майстра, должны беречься за двоих. Возьмите мой завтрак, я давно за вами наблюдаю и вижу, что вы не наедаетесь одной порцией.
На миг внутри Эльзы шевельнулся страх. Ей интуитивно не нравились люди, которые за ней наблюдали, – спасибо брату или даже двоим из них. Но парень смотрел весело и дружелюбно, бутерброд в его руке пах одуряюще вкусно, а в ее животе поднялась настоящая буря. Эльза выхватила угощение и тут же впилась в него зубами.
– Как вы догадались, что я беременна? – пробубнила она с набитым ртом.
– Я вырос там, в горах, – он кивнул через плечо, указывая на уже появившиеся вдали вершины, – изучал учение святого Мираклия и помогал врачующему монаху. Вместе мы принимали роды у тех, кто в этом нуждался. Надеюсь, мой наставник еще служит и узнает меня, когда я вернусь.
"Что ж, – решила Эльза, – наверно, у него попросту нет какой-то страшной истории за плечами, вот ему и нечего рассказать старшему монаху".
Ей стало немного спокойнее, она уже всю голову сломала, размышляя о том, в какой момент открыться спутникам и стоит ли это вообще делать до тех пор, пока не появится живот. А тут вроде как ее секрет раскрылся сам собой.
О своей беременности Эльза догадалась, когда уже примкнула к паломникам. Металлический привкус во рту – он преследовал ее и раньше. Правда, на этот раз она приняла новость гораздо более спокойно. Эльза даже знала, когда все случилось: в ту полнолунную ночь, когда у Алекса начался оборот, а сама она еще не до конца обрела разум. Вдвоем они не думали ни о чем, кроме привязки, желания, любви, невыносимой тяги друг к другу, и результатом того безумства стал крохотный комочек, зародившийся в ее животе. Иногда, когда на Эльзу никто не смотрел, она поглаживала его тихонько. Зимнее путешествие в одиночку, испытания, которые ждали ее в монастырях – слишком большой риск для новой жизни, но как уже сказала, она не могла сделать выбор. Не сумела бы предпочесть оставить Иву и ждать, пока дочь спасет кто-то другой. Если уж начистоту, то Эльза просто никому не доверяла. Нет, с нее хватит пассивного ожидания чужой милости, помощи святых, добрых друзей навроде Северины, и второго великодушного мужа у нее тоже не будет.
– Ты потерпи, – шептала она безымянному пока существу внутри, – ты уж как-нибудь продержись, пока я борюсь. А потом мы будем жить втроем, все вместе.
Она больше не маленькая запуганная девочка и не безответно влюбленная девушка.
Она – мать, которой для счастья будет довольно, чтобы рядом находились дети.
Ее внезапный друг в черной шляпе продолжил ей помогать преодолеть длинный путь. Он делился с ней едой, насовсем отдал пиджак и каждый вечер старался плотнее укутать, когда Эльза, стуча зубами, засыпала. Уж не влюбился ли он? Если так, то его ждало горькое разочарование: Эльза уже твердо решила, что после Алекса у нее не будет никого.
Наконец, дорога пошла под уклоном вверх, ветер стал сильнее хлестать несчастных паломников по щекам и швыряться в них горстями снега, а впереди показались массивные ворота горной обители. Эльза знала, что за ними их ждет еще несколько ворот – монастыри разделялись, подобно надежно укрепленным крепостям, встроенным в каменную породу. Одна из монахинь уже предупредила, что заберет с собой однорукого послушника, и они отправятся в лечебную часть, остальным же следовало идти прямиком к настоятелю. Когда гулко отщелкнулся тяжелый запор на воротах, Эльза повернулась, чтобы поблагодарить своего нечаянного друга за помощь, но тот куда-то пропал. Войдя в монастырский двор, она стала спрашивать всех подряд, куда он делся, но люди только странно смотрели на нее и качали головами.
Среди них не было человека, который спал без пиджака на снегу и отказывался назвать причину похода.
Странно, ведь его пиджак у Эльзы остался. Она быстро проверила все карманы, но ничего не нашла. Только от ткани исходил слабый запах теплого воска и горькой полыни – совсем как из темпла светлого.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога по привычке завершил молитву просьбой к святому Аврелию – покровителю всех путешественников – хранить тех, кто вышел из дому в такую промозглую зимнюю погоду, затем поднялся с колен и тщательно расправил свое скромное одеяние. Он только начал движение по карьерной лестнице, на вершине которой недосягаемой звездой сиял пост верховного служителя главного столичного темпла, и пока что ему поручали самые сложные, «испытывающие силу веры» задания. Вот, например, ежедневное посещение городских катакомб, в которых служителю надлежало вести спасительные беседы с каждым из заключенных.
Катакомбы состояли из трех уровней, один глубже другого, и хождение по ним чем-то напоминало служителю погружение под землю в темпле проклятого темного бога. Он бывал в запретном месте один раз, с миссией борьбы за веру, и то посещение навсегда врезалось в память. Сейчас он находился на самом нижнем, третьем уровне темниц, в помещении очень темном, сыром и напоминающем пещерные склепы, в которых было принято хоронить усопших монахов в горах Дардании.
Заключенные здесь сидели по одному, все, как правило, смертники в ожидании часа расплаты. Младшему служителю, как и любому нормальному человеку, не нравилось тут, и он заставлял себя спускаться на глубину только усилием воли и веры. Камеры, в отличие от расположенных в верхних ярусах, освещались лишь тусклыми факелами – по одному на клетку – по голым каменным стенам текла вода, цвел мох и ползала всякая живность.
Клетка, перед которой служитель только что стоял на коленях, с трех сторон представляла собой решетку в палец толщиной, с четвертой же стороны это была глухая стена. Каждая такая темница находилась на достаточном отдалении от прочих, потому что у заключенных отбирали не только возможность согреться или нормально поесть, но и естественную человеческую радость общения. Мужчина, сидевший к служителю спиной, за все время молитвы так и не обернулся, занимаясь тем, что в неверном свете мерцающего огня разрисовывал себе руку.
– По возвращении в темпл я поставлю за вас свечу, – заверил его служитель миролюбивым тоном, как и подобало в их ситуации, – святому Францилию, покровителю справедливого суда. Но было бы лучше, если бы и вы…
– О, не трудитесь, – перебил его заключенный, обмакнув кисть в плошку с черной краской, – у меня все в порядке.
Служитель поморщился, он испытывал искреннюю радость, когда удавалось привести к свету заблудшие души, а вот таких вот, упертых в своей неправоте, недолюбливал. Но когда он заговорил, его голос звучал, как у профессионала своего дела: с сочувствием и пониманием.
– Возможно, если вы попросите святых заступников или самого пресвятого светлого бога, они смягчат ваше наказание и помогут вам выбраться отсюда…
Пустое сотрясание воздуха, конечно, если учесть, что безумец покушался на самого правителя, но что есть человек без надежды?
– Думаю, если бы боги хотели, чтобы я вышел отсюда, – в тоне речи заключенного сквозил плохо скрываемый смех, – они бы давно помогли мне выбраться.
От такой наглости служитель на миг даже потерял дар речи.
– Вы что же… – заговорил он, наконец совладав с собой, но красные пятна возмущения так и не покинули его бледных щек, – …довольны своим положением?
Мужчина обернулся. Он походил на зверя со своей трехдневной щетиной и стальным блеском глаз, сквозь дыры в его одежде виднелась запекшаяся кровь от побоев. Служитель невольно попятился и осенил себя знаком благословения и защиты. Правду говорят, что эти бурые не люди – нелюди.
– Никогда раньше так не был доволен собой, как сейчас, – хмыкнул заключенный и отвернулся.
Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога еще находился в начале карьерного пути, поэтому отступать перед трудностями себе запрещал и уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы пуститься в очередную просветительную беседу, но в это время где-то со стороны лестницы послышались шаги и бряцанье оружия охраны. А когда в узкий каменный коридор в сопровождении яркого света спустилась целая процессия, служитель сразу же закрыл рот и отступил прочь, узнав среди посетителей самого сиятельного наместника. Или без пяти минут канцлера? В главном темпле среди служителей уже вовсю обсуждалась дата благословления правителя на трон.
Димитрий повел рукой, и все сопровождающие вместе с затесавшимся в их рядах служителем потянулись прочь. Он выждал, пока шорох многочисленных ног не затихнет на верхнем ярусе витиеватой скользкой лестницы, которая вела сюда, затем неторопливо приблизился к клетке и посмотрел сверху вниз прямо в спину сидящему узнику привычным высокомерным взглядом.
– Здравствуй, Димитрий, – произнес Алекс, не оборачиваясь и не откладывая кисть.
Если бы младший служитель из темпла все-таки остался и присутствовал при разговоре, то непременно заметил бы, как уголки губ наместника чуть дрогнули, обозначая улыбку. Заметил бы – и не поверил: чему же тут улыбаться?
– Значит, все это время она была у тебя? – заговорил Димитрий так, словно разговаривал сам с собой.
– Не все время, – отозвался Алекс. Он подул на краску и вытянул руку, изучая, ровно ли лег узор, – но несколько последних недель – точно.
– Моя милая, сладкая сестренка. Она будет плакать, когда узнает, что я приказал казнить тебя?
– А ты собираешься меня казнить?
Алекс, наконец, повернулся и некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу – волчье зрение обоих не нуждалось в ярком свете, чтобы отметить все оттенки настроения собеседника.
– Алекс, Алекс, – Димитрий вздохнул, мощная грудь натянула ткань сюртука и тут же опала, – сначала ты рискуешь собой и спасаешь меня на площади, затем сам покушаешься на мою жизнь. Определись уже, ты обожаешь меня или ненавидишь? В любом случае, первый геройский поступок не отменяет сурового наказания за второй. Никто не смеет стрелять в меня безнаказанно, будь он мне хоть другом, хоть братом. Законы Цирховии одинаковы для всех.
Человек в клетке поднялся на ноги и выпрямился, придерживаясь рукой о стену – только этот жест и выдавал, что его силы не так полны, как хотелось бы.
– Оно того стоило. Знал бы ты, сколько лет я мечтал тебя пристрелить.
Димитрий откинул голову и рассмеялся – словно острый лед посыпался на влажный пол темницы.
– Думаешь, я поверил, что ты покушался на меня всерьез, Алекс? – поддел он. – Шесть пуль в живот белому волку? Не в сердце и не в голову? Я знаю, что ты сделал. Это даже не месть, хоть ты и пытаешься убедить меня в обратном. Нет. Ты просто спрятался от меня. Кому лучше знать закон, как не начальнику городской полиции? Ты прекрасно знал, Алекс, что за покушение тебя схватят и запрут тут, и даже я не смогу ничего с этим поделать. Не смогу вытащить из темницы и заставить найти Эль. – Он развел руками. – Законы Цирховии одинаковы для всех. И даже для канцлера.
– Ты еще не канцлер, – напомнил Алекс. – А я тоже кое-что о тебе знаю. Когда ты проникаешь в мой разум, знай, что это и обратный процесс. Я хорошо изучил тебя за прошедшие годы, Дим. И уверен, что сейчас ты пришел сюда, чтобы сказать мне "спасибо".
– Спасибо? – брови Димитрия приподнялись от удивления. – Тебе? За что?
– За то, что я остановил тебя, – спокойно пояснил его собеседник. – Что ты испытал, когда это понял? Облегчение? Радость? Я думаю, у тебя просто гора с плеч свалилась. Ян никогда не останавливал тебя, правда? Даже когда ты очень этого хотел, когда ты нуждался в его помощи, он никогда не шел против твоих намерений. Да? Ты уже давно смирился с тем, что тебя никто не остановит. А я – остановил.
Сиятельный наместник стиснул челюсти, и на его скулах заиграли желваки.
– Не заговаривай мне зубы, Алекс, – процедил он. – Я все равно казню тебя. И все равно найду Эль.
– Я буду останавливать тебя, сколько потребуется, – покачал головой тот, – но до нее ты не доберешься. Да в глубине души ты и сам не хочешь ее найти, правда? Это то, о чем ты говорил мне, когда я приходил к тебе в темпл. Ты не ждал ее обратно. Признайся себе, тебя ведь пугает перспектива, что ты ее найдешь, Дим. Ты ничего странного в этом не замечаешь?
Красноречивое молчание наместника только подхлестнуло узника.
– Ты можешь меня казнить, но сам пожалеешь об этом решении, – с жаром продолжил Алекс. – А вот я жалею лишь о том, что не сумел остановить тебя раньше. Что тогда, в первый раз, я не знал того, что знаю теперь.
– И чего же? – хмыкнул Димитрий.
– На тебя наложили проклятие. Тобой управляют, – заметив, что собеседник собирается снова рассмеяться, Алекс вскинул руку в знак предупреждения. – Ты согласишься со мной, если хорошо обдумаешь мои слова. Просто спроси сам себя: часто ли ты действительно хочешь делать то, что делаешь? Чего ты больше всего на свете боишься? Хотя нет, не чего. Кого. Кого, Дим? Мы ведь с тобой знаем ответ. Ты ничего в жизни не боишься так, как самого себя.
Димитрий молча изучал знаки, начертанные на ладони Алекса, но в диалог вступать не спешил. В глубине его зрачков плясало что-то темное.
– Проклятие имеет защитные силы, ты вряд ли сам смог бы его распознать на себе. Но я могу доказать, что говорю правду. Те, кем владеет темный бог, видят окружающий мир в искажении. Им очень сложно смотреть и на себя. Могу поклясться, ты не сумеешь посмотреться в зеркало…
– Я смотрю в зеркало каждый день, Алекс, – отчеканил наместник, его ноздри слегка раздувались. – И спокойно вижу себя там.
– Это потому что твоя настоящая личность почти сгорела. Но я уверен, есть какое-то отражение, в которое ты еще боишься посмотреть. Оно существует. И то, что ты все-таки боишься на него глянуть, означает, что проклятие так и не ослабело над тобой. Ты должен перебороть себя, Димитрий. Ты должен заставить себя посмотреть на себя так, как боишься. И тогда ты все поймешь. Клянусь, если ты сможешь это сделать, ты поймешь, что я прав.
Димитрий мягко сделал шаг назад, его глаза замерцали в полутьме.
– Что ты знаешь о борьбе, Алекс? Я больше не желаю бороться. Сегодня я пришел посмотреть, раскаиваешься ли ты за покушение. Похоже, что нет. Видимо, помилование здесь невозможно.
Он развернулся и пошел к проему в стене, ведущему к лестнице, и тогда Алекс бросился к решетке, вцепился в нее руками и крикнул ему в спину:
– У нас с Эльзой есть ребенок, которого она скрывала все эти годы. Она родила из-за того, что ты с ней сделал. Эта маленькая девочка – твоя племянница. Ее ты тоже заставишь страдать?
Наместник чуть замедлил шаг, но затем тряхнул головой и легко взлетел по скользким ступеням наверх.
